Отпущение... Часть II. Глава 31

Пистолет я, понятное дело, бросил. На что мне лишняя тяжесть, если я ее даже в ход пустить не могу. Вернее, могу, но без пользы. В такой ситуации всегда выгоднее оказаться с пустыми руками - это в какой-то степени увеличивает свободу маневра. Кроме того, под ветровкой у меня был еще один ствол, о котором Катаев и компания ничего не знали. И я надеялся, что не узнают. Должны же быть даже у такого гиганта мысли, как Катаев, свои слабости. Я надеялся, что одной из них будет излишняя самоуверенность. Ничего странного в этом бы не было - у таких, как он, постоянных победителей интеллектуальных баталий, это не редкость. Им просто трудно вообразить, что они могут чего-то не учесть. Почти всегда, кстати, так и происходит - они не допускают ошибок, отрабатывая все вероятные варианты. В пределах логической видимости. Но порой случаются ситуации, уложить которые в логические рамки не представляется возможным. Потому что они лежат вне пределов логики. Если, к примеру, Пизанскую башню из Москвы не видно, то ее никто и не увидит. Правда, можно представить, как она стоит там, в своем далеком далеке, покосившаяся, как забор у нерадивого хозяина; но это - преимущества реалистичного. Гипотетическое предположить можно, но нереальное гипотетическое - чрезвычайно трудно. Логика, это главное оружие таких типов, как Катаев, пасует, не в силах нащупать ничего, что могла бы как-то оценить, проанализировать. Нелогичные действия загоняют ее в тупик. И таким нелогичным поступком с моей стороны было то, что я захватил с собой второй пистолет. Понятно, в книжках такой прием весьма распространен, но на практике встречается очень редко. Потому что, во-первых, люди, берущие с собой пистолет, не ковбои и стрелять с двух рук обычно не имеют в виду - им бы сделать дело, и чем быстрее, тем лучше, а для этого и одного ствола хватит; а во-вторых, пистолет - не пудреница и не бумажник, это довольно увесистая и достаточно объемная штука. Даже самых маленьких размеров. Правда, говорят, что кое-где стали выпускать пластиковые стволы, но я лично таких не видел; если же это так, то их вес, надо полагать, значительно уменьшится.

А Катаев был практиком. В теории он тоже был неплохо подкован, но не до такой же степени. Конечно, мне повезло, что я вдруг, невесть почему, начал изменять своим привычкам и прятать пистолет за пояс. Оказалось, что это к лучшему - если бы я положил ствол в карман, то вычислить его никакого труда не составило: если карман обвис и страшно оттопыривается, значит, в нем что-то лежит. Если это что-то по своим очертаниям страшно напоминает пистолет, значит, это он и есть. Логично? Более чем.

Но, заставив меня бросить ствол, который я держал в руке, Катаев не менее логично решил, что больше у меня ничего нет. Во всяком случае, мне очень хотелось надеяться, что он так решит. Я бы на его месте сделал именно так. Человек приходит меня убить, в руке у него пистолет. Зачем ему еще один - за поясом? Примерно таким мне представлялся ход катаевской мысли. Каким он был на самом деле, ни мне, да и никому из смертных, исключая самого Катаева, не было известно. Да и он знал про свои мысли, полагаю, далеко не все.

Пистолет за пояс был моим тузом в рукаве, и сейчас я должен был сыграть партию, ставкой в которой была жизнь. Чья - вопрос времени. Возможно - моя. Но у меня был туз в рукаве, и с ним я чувствовал себя гораздо увереннее.

- Ну что, молчать будем? - усмехнулся Катаев.

- А что мне говорить? - удивился я. - Задавай вопросы - отвечать буду. А по пустому зачем кислород переводить?

- Верно, - кивнул он. - Экономика должна быть экономной. Словарный запас тоже можно исчерпать, как и любой другой запас, я всегда это говорил. Да не стой ты под дверью, как побирушка. Иди вон, сядь на нары. Только не вздумай дергаться - мои парни не в университетах учились, их улица воспитала. Правил боксы они не знают, по-джентльменски драться не умеют. Так что просто сиди и смотри. Добьем козла - поговорим. Может, вчетвером еще партейку сгоняем.

Я послушно подошел к грубо сколоченной из наструганных досок кровати, которую Катаев назвал нарами и которой он, как я подозревал, время от времени пользовался, чтобы вздремнуть и, взобравшись на нее с ногами, прямо в обуви - благо, постельные принадлежности здесь давно уже потеряли свой первоначальный цвет и запачкать их не было никакой возможности (запачкаться самому - другое дело), - привалился спиной к стене. С одной стороны - поза обреченного, не вызвавшая бы никаких подозрений у самого Малюты Скуратова, а с другой, надежно был убран с чужих глаз пистолет.

Парень, поджидавший меня за дверью, тоже вернулся в комнату, сел за стол и поднял свои отложенные на время камни.

Чем хорош “козел” - так это своей непродолжительностью. Буквально через несколько минут Катаев, завершив игру “рыбой” и выдав проигравшим по два щелбана и снова уставился на меня своими помутневшими глазами.

- Ну что - поговорим?

- Можно и поговорить, - я сложил руки на коленях и тоже уставился на него, стараясь не отводить взгляда, хоть это и было трудновато. Так мы и сидели, борясь друг с другом посредством глаз, со стороны похожие то ли на влюбленных, то ли на придурков.

Странно, но его взгляд не гипнотизировал, чего я всерьез опасался. От него появлялось ощущение, что пониже спины меня кто-то давным-давно обоссал, из-за чего там все покрылось холодной корочкой. Странная ассоциация, но никакой другой на ум не приходило.

- Значит, говоришь, Сотников жив? - поинтересовался Катаев.

- Был, когда я его в последний раз видел, - уточнил я.

- Это он тебе мое местонахождение выдал?

- Нет, - огрызнулся я. - Это я сам, методом долгих проб и ошибок, вычислил. Конечно, он. Сволочь.

- Почему сволочь? - удивился Катаев. - Ты ему, вроде, должен быть благодарен.

- За то, что сижу здесь? - удивился я.

- Конечно, - убежденно кивнул он. - Ведь мог бы и лежать, свинья ты неблагодарная. И долго тебе его уламывать пришлось?

- Не очень, - откликнулся я. - Полчаса морального избиения, двести граммов водки и удар бутылкой по переломанной руке. Все рассказал.

- Да в тебе жалости - не больше, чем в моем башмаке, - в полном восхищении заметил Катаев. - Рука сломанная, говоришь? Я всегда знал, что Гаврила на боль слаб. Чуть прижать - и с потрохами сдаст. Так и получилось. Таких людей сразу видно, ошибиться трудно. А ты как к боли относишься? - обратился он ко мне.

- Отрицательно, - немедленно отреагировал я.

- Не то; я имею в виду - умеешь терпеть ее?

- Не знаю, не пробовал, - я безразлично пожал плечами.

- Как не знаешь? Вас же там учили, как преодолевать болевые пороги, или как это у вас называется?

- Где - там? - удивился я. - Что ты имеешь в виду?

- Вот сейчас что имею, то и введу! - пригрозил он. - В ФСБ, в отделе по борьбе с терроризмом. Или ты думаешь, что я ничего не знаю?

- Думаю, не знаешь, - усмехнулся я. - Эта информация к тебе из ментовки поступила, из ГАИ. Так вот, сообщаю: прямого отношения к гэбэшникам я не имею. Они меня наняли для выполнения задания, вот и вся любовь.

- Да? - он приподнял левую бровь, выражая недоумение. - Так ты, выходит, наемник? А они что - и такие вещи практикуют?

- Выходит, практикуют, - согласился я. - Я и сам удивился.

- Ну, - Катаев кивнул. - Это естественно. Нормальная реакция. А чем же ты в свободное от наемничества время промышляешь?

- Киллер я, - я не видел причин скрывать это.

- Ну?! - на сей раз обе его брови взлетели вверх. Видимо, удивление было безгранично. - Ты серьезно?

- А ты полагаешь, что они для этой работы любого слесаря-сантехника могли пригласить? - саркастически осведомился я.

- Ты, наверное, прав, - согласился он. - А кто второй?

- Ружин-то? Частный детектив.

- Еще лучше, - усмехнулся Катаев. Киллер, частный детектив и Федеральная служба безопасности. Птица-тройка. И что, вам ФСБ контракт предложила?

- Ясно, - кивнул я.

- И какие условия?

- Отпущение грехов.

- Не понял, - он скривил губы, мол, что это за чушь такая, ни разу не слыхивал. Я, как мог, объяснил ему, умолчав, однако, про денежную сторону вопроса. Не его ума дело. Я не хотел, чтобы он смеялся надо мной, уверенный, что я продешевил. Сам знаю, что по бабкам - да. Но тут не в бабках суть. - Ого! - сказал Катаев, когда я закончил объяснение. - Индульгенция это. Знаешь такое слово? В средние века католикам бумажки продавались с отпущением грехов от имени самого Бога. Занятная вещь.

- Слыхал, - подтвердил я.

- Они тебя, надо полагать, и сопроводиловками снабдили. И моя там была?

- Была.

- И что же они там написали? - он, оказывается, еще и тщеславием страдал.

- Написали, что ты, возможно, мозг всей организации, хотя более точных сведений указать не могут. Лажа, в общем. Мне самому пришлось тебя искать.

- Если бы Сотников меня не сдал, ты бы меня в жизни не нашел, - самодовольно заметил он. - Я все продумал. Гаврила, гад, потерпеть не мог. Боли испугался. Да, кстати, - он вдруг оживленно встрепенулся, вспомнив ускользнувшую было мысль. - Как, все же, на счет твоих болевых порогов?

- Ужасно, - устало сказал я. Надоел мне Катаев со своими глупыми вопросами хуже горькой редьки. - Что именно тебя интересует? Сумею ли я выдержать боль? Ну, так это смотря какую. Зубы мне раза три рвали - ничего, терпимо. А вот ежели начнут иголки под ногти загонять или, к примеру, кипяточка в очко впрыснут - это я вряд ли выдержу. Все относительно. Ты уж, пожалуйста, поконкретнее.

- Да ладно, - он махнул рукой. - Чего там конкретизировать. Ты на мой вопрос, в принципе, ответил.

- Я рад, - согласился я. - Тогда, может быть, и ты на один мой вопрос ответишь. Вызывает интерес вот что: куда ты меня определить собираешься?

- У меня этот вопрос тоже интерес вызывает, - он уткнулся в стол и принялся помешивать доминошные камни, рассуждая, словно сам с собой. - Тебя бы, конечно, можно было прямо сейчас в расход пустить. Места тут дикие, время суток - темное. Отвести тебя на пару километров да пристрелить, чтобы впредь неповадно было нос в чужие дела совать. Только это было бы слишком просто. Ты нам вреда куда как много нанес. Морального ущерба, так сказать. И материального, кстати, тоже. Из-за тебя провалилась тщательно продуманная операция. Из-за тебя нам в спешном порядке придется искать новое место для резиденции. Слава богу, с этим проблем не будет - у нас осталось еще достаточно последователей, готовых за веру в огонь и в воду. Но ведь Цехового с Засульским не воскресишь, да и остальных ребят, которых ты в горячке порешил - тоже. Так что ты, думаю, себе немножко другую участь заслужил. Так как ты - человек незаурядный, то и смерть тебе нужно придумать незаурядную. Простая пуля в лоб тебя вряд ли устроит.

Я хотел было перебить его, сказать, что такой вариант как раз по мне, - черт его знает, что он подразумевает под незаурядной смертью, но пуля в лоб явно покажется раем по сравнению с тем, что он предложит мне дальше. Но, поразмыслив, я решил пока не встревать. Как-никак, а у меня пистолет за поясом, так что пусть его извращенный мозг куражится, все равно я останусь при своем мнении.

- Так что же мне для тебя предложить? - задумчиво продолжал он перебирать на столе костяшки домино. Кажется, даже раскладывал один из многочисленных доминошных пасьянсов. Прям Юлий Цезарь, право слово - одной рукой пишет, другой - разговаривает. И никакого дискомфорта! - Поскольку ты авторитет Отцов изрядно подорвал, а двоих из них и вовсе раньше времени ко Всевышнему отправил (Сотникова я считать не буду, раз он живой - ладно уж), значит, надо умудриться одним выстрелом по двум зайцам угодить: и тебя убить, и авторитет поправить. Вопрос: как это сделать? - он замолчал на несколько секунд, размышляя, как это сделать, и даже его рука перестала греметь костями, зависнув над столом. Наконец он кивнул и снова ожил. - Ответ: надо принести тебя в жертву. Мы, конечно, не сатанисты, но почему бы и нет? Аврам хотел своего сына в жертву принести? Хотел. Но Бог его руку остановил. Мою или Козодоя не остановит. Потому что ему, Богу, кровь заблудшего барана всегда вкуснее кажется, чем кровь невинного агнца. Да и времена нынче не те пошли, чтобы Он кому-нибудь на горе показывался или руку останавливал. Ну, как? - он посмотрел на меня, причем глаза его были хитрые-хитрые, словно он подложил мне кнопочку под задницу и дожидается, когда я усядусь поплотнее.

- Бесподобно, - согласился я. - Бог нынче и правда что-то разленился, так что твоя идея имеет все шансы воплотиться в жизнь.

- Правда, здорово? - усмехнулся он. - Погибнуть на алтаре - как это, наверное, романтично! Жаль, что я этого никогда на собственном опыте не узнаю.

- Ничего, - утешил я. - Не расстраивайся.

- А я и не расстраиваюсь, - заметил он. - Да и ты что-то, смотрю, уж больно спокоен. Сотников тебе о собрании тоже проболтался? Конечно, проболтался. Может, ты ФСБ о нем предупредил? Нет, это вряд ли. Если бы предупредил, они бы с тобой и сюда приехали. Что-то у тебя другое есть, что душу греет. А ну-ка, Санек, обыщи его, да повнимательней.

Я не сопротивлялся. Да это было бы и бесполезно. Санек обыскал меня и уличил в шулерстве, изъяв из рукава заныканный туз, то есть пистолет из-за пояса. Дальнейшие его поиски успеха не имели, но это было уже неважно. Мне без наркоза ампутировали последнюю надежду - малоприятное чувство, надо сказать.

Я невесело усмехнулся про себя. Вот и отыгрался. Кровь-то при бритье на щеке не зря проступала. Особенно сегодня, когда она появилась невесть откуда. Предупреждала меня бритва-пророк, предупреждала, да я не внял ей. За что и должен буду расплатиться через несколько часов. И весь мой план с шестиствольным пулеметом и большой разборкой в козодоевской квартире автоматически летел псу под хвост. Обидно. Такой хороший план. И что бы мне Гаврилку не послушаться?

Однако и неплохой повод погордиться. Путешественник во времени по прозвищу Чубчик попадает на забавное мероприятие - жертвоприношение. Причем не просто так, а в качестве непосредственного участника этого веселого празднества, даже можно сказать, главного действующего лица - жертвы. Оркестр, тушь!

Катаев тем временем прекратил рассматривать пистолет, который протянул ему Санек. Осмотрев и обнюхав оружие, мозговой центр на ножках укоризненно покачал головой:

- Ай-яй-яй! Что же та, сволочь, с огнестрельным оружием по улицам ходишь, непосредственную угрозы для жизни пешеходов создаешь? Разве ты не читаешь ментовских листовок? Они же русским языком предлагают: граждане, сдайте оружие, легче на душе станет! А ты что? Где ты взял эту дрянь? - и указательный палец его левой руки ткнулся в ствол, который он держал в правой.

- У Цехового одолжил, - я безразлично пожал плечами. Пусть говорит, что хочет - мне уже все было глубоко фиолетово.

- Ну вот. Я так и думал, - продолжал издеваться Катаев. - Взял у мертвого человека пистолет и пришел к другому, чтобы и его умертвить. То, что ты убийца - ты говорил, но вот то, что ты еще и мародер - слышу впервые. И ведь хоть бы предупредил, а то сидит себе и делает вид, что трамвая ждет. Нельзя же так, в самом деле. Ну, чего молчишь?

- А что мне сказать? - удивился я. - Ты, конечно, большую честь мне оказываешь, что в жертву приносишь, спасибо тебе, родной, офигенное. Только без пистолета мне на алтаре скучно будет. Так что веселись, не стесняйся. Только в одиночку.

- Проняло, - удовлетворенно заметил Катаев. - Вот и хорошо. Ожидание смерти -хуже самой смерти. Подожди ее, помучайся. Мы поедем только часика через полтора, так что времени у тебя хватит. Цехового с Засульским этим, конечно, не воротишь, да и картотеку - тоже, но моральное удовлетворение, по крайней мере, я с твоих мук получу. Так что жди.

И я стал ждать. А что еще мне оставалось делать? Но ничего подобного тому, что предрекал мне Катаев, я не испытывал. Может быть, я был слишком толстокожим для таких мук, а может, просто отключился - мысли, что остались в моей голове, принадлежали словно не мне, а кому-то постороннему. Например, человеку, который наблюдает за всем, что со мной происходит, по телевизору.

“Сам, конечно, виноват, - лениво рассуждал этот телезритель. - Надо было хоть вид испуганный сделать, когда Катаев про жертвоприношение заговорил”.

Умный, зараза, телезритель попался. И я не стал с ним спорить. Во-первых, он прав, а во-вторых, от спора уже ничего не изменится. Вместо этого я отключил телезрителя и стал наблюдать, как Катаев раз за разом выигрывает у своих телохранителей и вручает им в качестве премиальных полновесные щелбаны. То ли в самом деле такой умный был, то ли охрана подмазывалась таким мазохистским способом?