Завертыш одиннадцатый Мастерская художника

Яркий луч света коснулся грязного пола и осветил мерцающие пылинки, парящие в пространстве комнаты. Наступившее утро дало отпор холодной, всепоглащающей тьме, которая оставила после себя маленький хаос в мастерской. Множество изрисованных листов в беспорядке были разбросаны по столу, стружки и графитная пыль засорили собой пол, образовав причудливый орнамент, многочисленные холсты и планшеты были похожи на армию готовых к бою солдат, немытые кисти, смятые тюбики красок, окружили все пространство вокруг огромного мольберта в центре комнаты. Казалось, это место только что оставил вихрь. То был вихрь творчества, разрушающий старое и созидающий новый мир ярких, ослепляющих красок, мессиво которых стремительно овладело холстом. Запах масла, растворителей и лаков пропитал здесь все: стены, грубые занавески, даже книги на полках приобрели свой неповторимый аромат…
Тишина утра приятно окутывала комнату, и только с ветхой софы, приютившей обессиленное тело художника, доносился храп.
Он сидел у окна, опершись руками о стол, и смотрел, как серые тучи заволакивают небо. Вздохнув, художник провел рукой по лицу и уставился на свое помятое отражение в оконном стекле: под глазами залегли новые тени, тонкая алая сеть сосудов ярко контрастировала с прозрачной голубизной радужки, кожа, и без того бледная, стала совсем белой из-за безвылазного сиденья в мастерской. Он снова вздохнул и поднялся, отведя взгляд от окна. Во всем его облике чувствовалась какая-то усталость. Серая рубашка с коротким рукавом, явно не первой свежести, была измята и перепачкана краской, потрепанные синие джинсы были явно великоваты. Будто впервые заметив, что на нем надето, он досадливо хмыкнул, стянул серую материю и выбрал из кучи сваленной на диване одежды что-то более менее чистое. Ловкие длинные пальцы как-то рассеянно застегивали синие пуговки джинсовой рубахи. «Надо бы подстричься» - подумал он, откидывая со лба изрядно отросшие светлые пряди, – «да и побриться бы не мешало». Так и не дойдя до ванной, он снова тяжело опустился на стул и спрятал лицо в ладонях.
Творческий кризис… У меня снова фобия чистого холста. Я уже заточил все карандаши, разложил вокруг себя старые эскизы, но все напрасно. Ненавижу это состояние. Я эмоциональный банкрот? Отнюдъ. Мне есть, что сказать, и я хочу говорить. У меня была масса свободного времени, и я не растратил его бездарно, как это обычно бывает. Я посещал выставки, ходил по галереям, и впечатления от увиденного были бережно сложены в одну стопку в моей голове. Сейчас настал как раз тот момент, когда нужно извлечь все эти эмоции и выплеснуть их стремительным потоком на холст. Не могу. Давай! Ты же талантливый художник! Нет. Нет, я знаю, что в итоге получится нечто потрясающее, но почему процесс так мучителен?
Свежий воздух был необходим. Долгая лестница, миллион ступенек… и вот он оказался на улице. «Может прогулка мне поможет? Как, уже осень? Ах да, совсем забыл… Ну что ж, осень так осень…»
Дрожь от холода мгновенно начала пробирать его тело. Она бодрила и очищала одновременно. Прикрыв глаза и глубоко вдыхая, художник начал твердый шаг. Аромат сухих листьев, шуршащих под ногами, резко ощущался в воздухе. Желание идти без остановки, преодолевать все препятствия овладевало им все больше, с каждым новым шагом. «Уйти далеко, на край света… Как? Город не позволит». Кожа стала совсем холодной, просто лед, но пожар внутри не утихал. Постепенно художник почувствовал, что насытился: осенью, воздухом, бескрайним небом, и повернул по направлению к мастерской. «Я опять соскучился по запаху красок».
Серая пелена небес все никак не могла пролиться дождем. Я шел не глядя по сторонам, ежась в порывах промозглого ветра. Какой-то прохожий бросил в урну прозрачный пакет. Однако упрямый кусочек полиэтилена не спешил кануть в лету. Повинуясь порывам ветра, он перевалился через край урны и, не успев коснуться грязного асфальта, взмыл в небо, закружился и поплыл в восходящих потоках воздуха. Мой взгляд стал осмысленным. Пакет улетал все дальше и дальше, и тут золотистые лучи прорвали ткань облаков. Последним, что я увидел перед тем, как солнце ослепило меня, был блик, отраженный от своевольного кусочка целофана. Он вспыхнул и исчез в разверстой синеве меж напитанных влагой облаков.
Он снова ощутил прилив творческих сил. Мир улыбнулся ему своей лучезарной улыбкой сквозь серые октябрьские тучи. Ему захотелось вылить переполнявшие чувства на холст, и он стремглав помчался в мастерскую, боясь расплескать по пути капризное вдохновение. Кризис миновал!