Память

       Стекло холодит пальцы. Вдох, выдох. Дыхание размывается на стекле, туманя отражение.
       А за окном ночь, шелковым покрывалом, укрывает город, да красавица луна мне ехидно подмигивает…
       Я прижимаю колени к себе, положив на них подбородок, смотрю в ночь....
       Смотрю на то, что днем представляется грудой не кому ненужного камня и метала, в ночной тишине становится призрачной красотой, что смешивает в себе тьму и серебро…
       Сегодня я останусь один на один с тобой, моя память, сегодня я не буду привычно бежать, прячась в чем угодно, сегодня я позволю тебе взять меня за руку и отвести туда, где осталось слишком много чтобы забыть, и слишком больно что бы помнить….
       И память берет меня в свои мягкие объятья, уводя в прошлое. Уводя, к тому, что я таким нетерпением пытался избежать. С таким остервенением вытравливал и прятал в закоулки своей души. Эта ночь. Лишь сегодня я себе позволю приоткрыть завесу…
       И вспомнить тебя. Вспомнить такие же ночи и себя, сидящего на этом же подоконнике, и такую же ночь и мое дыхание что так же туманило отражение…
       Я позволю на минуту, на мгновение вспомнить себе тебя. Вспомнить все, и забыть через вечность. Я вспомню то, что старался забыть, превращая тебя, в своей душе, безликого призрака. Идеального, прекрасного, но чуждого и далекого. Сегодня я позволю сладкой, но болезненной истоме заполнить мое мертвое сердце до краев. И оживет оно на миг, лишь на то время, что память будет возвращать мне, принося в жертву себя…
       Я вспомню твои идеальные руки, что так нежно ерошили мои волосы, и серебристые пряди что падали на твой совершенный лик, я вспомню губы что так часто кривила усмешка, несколько тебя не портящая, я вспомню…
       Совершенство в безумии , соединение граней, что так непохожи, но так сочетаемы- именно этим ты был, ты дышал этим, ты жил этим. Но большем безумцем все же был я, потому, что любить тебя было наивысшим безумием. Любить и боготворить, отдавая себя этому чувству без остатка. Ты давал мне больше чем я мог наедятся, и меньше чем мечтал…
       Я был твоей игрушкой, куклой, марионеткой, любовником и учеником. Ты же для меня был богом, учителем, мечтой надеждой и верой. Мы просто, были просто верили, просто жили…
       Ты учил меня видеть красоту во всем. Ты учил меня любить боль, и купаться в безумстве, учил наслаждаться каждым мгновение, собирать бусины наслаждения и боли, переплетать их. Любовь, смерть, жизнь все для меня смешалось в этом безумном поиске. Я жил лишь, рядом, когда жил ты, я любил все к чему прикасался ты. Я умирал на твоих идеальных руках тысячи раз, в вглядываясь в твои несровненные глаза. А ты смотрел на меня грустно и тепло. И ради этого взгляда, проклятой всеми синевы из под ресниц, я был готов умирать, еще и еще. Только бы ты смотрел, только бы на меня. Я убивал, смотря только в твою сторону, я искал одобрение, я искал намек, что мой дар принят, и ты улыбался задумчиво-одобрительно, и ради этой улыбки я был готов убивать еще и еще, только ради мимолетного искривления губ, только ради легкой дымки одобрения, что чудилось мне в прищуре твоих безумно красивых глаз….
       Твой мольберт до сих пор стоит в углу, где ты его оставил. Пыль садиться на него, серебристой паутиной, напоминая мне, что полноводная река времени унесла все, что касалось тебя . Но подойти и стереть её я не могу, я не могу позволить признаться себе, что прошлое не имеет возврата, во мне ломается что-то каждый раз если кокая- нибудь вещь сдвигается с места, меня рвет изнутри если что-нибудь, принадлежащее тебе, разбивается, меня полосует каждый осколок, что брызгами рассыпался по полу. Каждой своей гранью, он впивается мне в душу и полосует невидимые шрамы моего изорванного сердца, что я с таким трудом сшил. Я не могу коснутся вещей столь свешенных для меня, и столь ставших ненужными тебе…
       Но сегодня, я позволю памяти тихо распутать веревки, что сдерживали кусочки моего сердца, именно по одному стежку она будет рвать путы, и я увижу тебя, стоящего около него, и задумчиво и легко что-то рисующего карандашом на девственно чистом холсте. Ты ненавидел краски. Тебя раздражало все, что имело цвет ярче белого или черного. Ты утверждал, что лишь противоположные цвета света и тьмы и грани их ,что имеют право существовать, полутона, что будто лишь они равняют такие не похожие веши как жизнь и смерть. Ты рисовал, не замечая, что их сровнять можешь только ты, только у тебя хватит смелости и безумства их ровнять. А потом ты брал бокал вина, и вглядываясь в его рубиновую глубину, говорил, что есть и третий цвет, и лишь он имеет право жить, только он имеет право нарушать гармонию. Я же молчал и любовался. Любовался тобой ,этой ночью и красными бликами вина. Но потом тоска и что-то еще, всегда загорались в твоих глазах, и ты рвал холст, рвал его, пока он не превращался в белые хлопья, и ты подкидывал их верх, позволяя им кружится и осыпать, оседая на твоих волосах, а ты смеялся хмельно и весело. И поворачивался ко мне, и я видел, хрусталь, застывший в твоих глазах, не идущий ни в какое сравнение с тем, что ты держал в руке, а ты оглядывался на него, и рассматривал как что-то новое, и сжимал руку сильней и сильней, пока, он не трескался и не осыпался крошевом к твоим ногам. Я же всегда вскакивал в этот момент и подбегал к тебе. Я смотрел на руку, где в кровавых бликах, смешанных с рубиновыми каплями вина, на твоей идеально белой коже ладони, застыли осколки хрусталя, прекрасные и блестящие, они завораживали меня, и я наклоняясь, целовал их, целовал каждый порез, режа губы в кровь, чувствуя, что я лишь режу свою душу, что не бокал треснул и рассыпался, а моя душа разбилась и опала к твоим ногам, и вот они эти осколки в твоей ладони. Я был счислив, что могу быть так близко, к тебе, так глубоко сливаясь, с тобой. Ты же гладил меня по моим спутанным кудрям , улыбался и улыбался....
       А память, закончив с сердцем, примется аккуратно отклеивать куски моей души, разглядывая каждый, проводя по граням, ища и вынимая на свет то, что я называл чувствами. Она будет перебирать их, просматривая и мешая…
       И я вспомню, вспомню про любовь и ревность, что застыли вечными отражениями в осколка моей души, я вспомню как ты смотрел в сумерках на небо, как ты любил его. Вспомню желание и боль. Что било и кромсало меня ,и я рыдал беззвучно кровавыми слезами. А ты смотрел в высь такую близкую, и такую недоступную. Ты смотрел туда, где осталось твое сердце, туда где слишком стерильный шелк белого цвета, больно резал твои крылья, и что нежные, но такие холодные руки поддерживали тебя, сбрасывая во тьму. Я ненавидел, это не единожды проклятое небо, я ненавидел его и был ему благодарен, ненавидя и себя за эту благодарность. Я ненавидел тебя за то, что ты был со мной, но принадлежишь им, и всегда будешь их, мне лишь достанется тень, прекрасная, идеальная тень…
Я готов был бежать к тебе и от тебя, но я лишь стоял и ждал. Ждал когда твой призрак, что принадлежит лишь мне, вернется и я буду оживать с ним, каплей за капле, склеивая осколки ,
 возвращая себе разбитую душу…
Но ты ушел, и я умер. Навсегда потерялся мой мир, остались лишь призрачные блики и всполохи. Ты не оставил мне ничего, и мой призрак ушел с тобой. И здесь осталась лишь оболочка с ненужными уже некому остатками…
Ночь начинает клонится к концу, луна светлеет ,и жертв больше не остается, все память вычерпала, все что могла, и лишь бледное тело будет темнеть на подоконнике с немытым уже давно окном…..