Я рядом и все прекрасно! начало

       Он пришел как всегда ночью, бесшумно скользнув через балконную дверь.
       Неслышно ступая босыми ногами, приблизился к дивану и присел в моих ногах на краешек.
       - Доброго здоровья!
       - Здрав-а-авствуй, - протянул я и взглянул на жену. Она спала, уткнувшись носом в ковер на стене, тихо, как мышка. Мой гость не разбудил ее. Как всегда.
       - Ну, что ты решил? - мягко улыбаясь одними губами шепнул он. Глаза, блестевшие в свете уличного фонаря оставались серьзными.
       - Почему ты уверен, что я буду что-то решать? У меня нет проблем. Во всяком случае, у меня нет твоей проблемы.
       - Конечно. Моей - нет. Есть твоя... Сегодня ты опять поссорился с дочерью...
       Я не удивился его осведомленности. Он всегда знал, что происходит со мной. Другое дело когда он рассказывал мне о том, что думают и чувствуют мои близкие. Я каждый раз испытывал замешательство, но старался не показывать его. Впрочем, скрыть от него что-либо невозможно. Я убедился в этом.
       Он сидел, немного сгорбившись и обхватив руками предплечья.
       - Ты же знаешь, так дальше продолжаться не может. Ты теряешь дочь, ты померк в глазах жены, ты перестал встречаться с друзьями. Скоро ты попросту сойдешь с ума.
       - Не сойду, - буркнул я довольно громко. Жена приоткрыла глаза. Она спит необычайно чутко.
       - Спи-спи, - нежно шепнул я, поглаживая ее по голове. - Я рядом и все хорошо.
       Она мгновенно успокоилась и заснула. Его она не заметила. Он помолчал пару минут, вглядываясь в мое лицо дружелюбным понимающим взглядом. Давно уже никто так не смотрит на меня. Только он.
       Хуже всего, что он знает об этом.
       А может быть прав он, а не я?
       Его взгляд потеплел. Он прочел сомнение на моем лице.
       - Ты сам себе усложняешь жизнь. Будь попроще. Что за "синдром Штирлица"? Он тоже не доверял своих тайн окружающим, но у него были далекие близкие - Центр, семья, друзья. А ты? Ты окружил себя коконом. Это просто гибельно для тебя!
       Я отметил про себя, что за последний год речь его стала интеллигентнее, грамотнее. Намного грамотнее моей. А ведь не так давно он без мата не мог сказать "здравствуй". Он уловил мою мысль и беззлобно ухмыльнулся.
       - Ну ладно... Я пошел. До завтра. Если наши встречи тебе в тягость, в твоих силах прекратить их. Помни.
       Он бесшумно поднялся, дошел до балконной двери и махнул на прощание рукой. Нет, я не поворачивал голову в его сторону. Увидел по тени.
       А говорят, что она им не положена. Тень.


       Глава 1.
       Вчера мы действительно поссорились с дочерью. Она хорошая, послушная девочка и каждый вечер не позже девяти приходит в дом. Поднимается в квартиру, чтобы отметиться, а потом сидит с подругами и мальчиками в подъезде на батарее.
       Это мое требование. После девяти - только в нашем подъезде. Она знает, что мы с матерью боимся за нее и бесприкословно подчиняется нашим условиям. Но меня тревожит, что домой она возращается все позже и позже.
       Я не могу уснуть, пока не услышу, как она закрывает входную дверь и на цыпочках идет в ванную - чистить зубы, чтобы я не почувствовал запах табака. Я не говорю ей, что после того как она уляжется, только после того, как она уснет, ко мне приходит мой ночной собеседник, и лишь после его ухода я могу немного поспать. Я не говорю ей, что от хронического недосыпания чувствую себя разбитым на работе. Я не говорю ей, что боюсь слечь.
       Я объясняю, что она, с ее слабым здоровьем, должна больше спать, что беспокоюсь за нее. Но она меня не слушает.
       Молча смотрит на меня пустыми глазами и не пытается вникнуть в смысл моих слов. Я конкретизирую:
       - В десять - дома. И без разговоров!
       Это она осмысливает и тут же парирует:
       - В девять в подъезде. Я же буду рядом! Спите с мамой не тревожась. Я зайду, когда вернусь, - И быстро надев туфли, схватив куртку, выскакивает из дома.
       Я начинаю нервно дергать пальцы, заставляя их хрустеть...
       Сегодня вечером, когда моя девочка зашла отметиться, он нее пахло вином. Я курил тридцать лет, пока не бросил в прошлом году, но нюх остался собачьим. Перегар я почувствовал издалека.
       - Я в подъезде, - сказала она и выскочила за дверь. В одиннадцать ее не было. я подошел к входной двери и приоткрыл ее, прислушиваясь. Внизу явно находилась целая компания. Я слышал несколько голосов. И смех моей девочки. Пьяный смех. Он не нравился мне, но я пересилил себя и закрыл дверь.
       Она уже большая моя дочь - семнадцать. Правда в годы моей молодости девочки не пили. Но это были годы моей молодости.
       Полночь. Дочери нет. Я вновь подошел к двери и прислушался. Тихо. Впрочем не совсем - снизу доносится шепот. Наверное, все в порядке.
       Половина первого. Ее нет. Я не выдерживаю, решительно встаю, надеваю спортивный костюм, тапки и спускаюсь вниз.
       Она здесь, моя девочка. Заслышав шаги на лестнице она прячется за спину незнакомого парня.
       Я зову ее. Она робко выглядывает из-за плеча незнакомца и медленно узнав меня улыбается:
       - Папа... Познакомься. Это Толик.
       В полумраке подъезда я пытаюсь разглядеть парня, с готовностью протягивающего мне руку. Взрослый. Слишком взрослый для моей девочки. Лет 28-30.
       Темные, подозрительно короткие волосы, узкие губы, тяжелый подбородок и дерзкие глаза. Мне не нравится его взгляд.
       - Домой, солнце мое, - обращаюсь я к дочери, демонстративно не замечая протянутую руку парня.
       - Ну па-а-ап! - протяжно канючит она. - Я же рядом, я же в подъезде... -, но привычка подчиняться мне срабатывает, и она шагает мне навстречу.
       Кровь бросается мне в голову - блузка моей девочки застегнута неправильно и не заправлена в брючки. Похоже, застегивала она ее только что, за спиной этого самого Толика.
       - Домой! - твердо говорю я и начинаю подниматься по лестнице, зная, что она не посмеет ослушаться и пойдет за мной.
       - Послушайте, - раздается развязный голос парня, - мы посидим еще с полчасика. Завтра ей во вторую. Утром отоспится.
       - Ага! - дочь, поставив ногу на первую ступеньку лестницы застывает. - Пап! Я завтра отосплюсь, - и она оглядывается на парня, словно ожидая поддержки.
       Мне хочется ударить этого человека. Я перевожу взгляд на дочь и глядя ей в лицо отчетливо произношу:
       - Отоспишься. Сегодня. Полчаса уже как новый день настал. Немедленно домой.
       - Хорошо, - она опускает голову. - иди, я следом. Мне хочется подхватить ее на руки и отнести домой, но я пересиливаю себя и размеренными шагами поднимаюсь на свой этаж. Задерживаюсь у открытой двери, прислушиваюсь как дочь, помедлив недолго внизу, перескакивая через ступеньки стремительно приближается ко мне. Я вздыхаю как можно незаметнее и толкнув ее перед собой вхожу в прихожку.
       Моя девочка начинает снимать куртку, замечает, что блузка застегнута неправильно и вспыхнув, запахивает куртку, как будто озябла.
       Я отворачиваюсь к двери и долго, очень долго вожусь с замками. Так долго, что моя девочка успевает привести свою одежду в порядок.
       - Мне не понравился этот Толик, - произношу я, закрыв, наконец, дверь. - Раньше ты дружила с ровесниками...
       - Он сильный! - почти выкрикивает дочь. - Он меня любит! Он за меня любому голову оторвет!
       - Тише, мать разбудишь.
       Она испуганно вглядывается в темную комнату.
       - Ты уверена? - как можно спокойнее спрашиваю я.
       - Да! Да! - ее трясет. - Любому! Голову! - она смотрит на меня невидящим взглядом. Глаза у нее почти как у жены. Только глаза матери - омуты, дочери - зеркало души. Малейшее движение чувств отражается в них.
       - Успокойся, - мягко говорю я и протягиваю руку к ее голове, глажу.
       Она уворачивается от моей руки и прижимается к стене, дрожа больше прежнего, не сводя с меня широко распахнутых глаз. Звереныш. Маленький напуганный звереныш. Дочь. Моя единственная дочь. Моя жизнь. Моя радость. Мое горе.
       - Хорошо-хорошо, - я убираю руки за спину. - Давай поговорим завтра, точнее сегодня, - я пытаюсь улыбнуться.
       Она молчит, тяжело дыша.
       Я прохожу в комнату, раздеваюсь и ложусь. Жена приподнимается у постели и целует меня в лоб. Как покойника.
       - Успокойся, - шепчет она. - Я рядом и все хорошо.
       Господи! Больнее ударить невозможно! Это мои слова! Это слова мужчины в доме! Она не должна их произносить!
       Я пересиливаю себя, целую жену в щеку и, пожелав ей спокойной ночи, отворачиваюсь...
       Уже давно, около года, моя дочь не смотрит на меня восторженным взглядом.
       Раньше каждая минута нашего общения была для нее праздником. Нам не часто удавалось поговорить, и она спешила выложить все свои маленькие тайны, поделиться мыслями, чувствами, ждала совета.
       Она верила мне.
       Верила в меня.
       Верила в мою любовь.
       Верила в то, что я могу разрешить все ее сомнения, руками развести все ее беды.
       И защитить.
       Ото всего.
       Больше не верит.
       ...Бедная моя девочка! Я спал как убитый в тот проклятый вечер, в том проклятом году, который перевернул нашу жизнь.
       Я засыпал тогда как младенец, едва коснувшись головой подушки, и разбудить меня было невозможно даже выстрелом из пушки.
       Жена моя спит очень чутко, но в тот вечер моя девочка вела себя как обычно - не включая свет в прихожке, скользнув в ванную, вымылась, наверное, как всегда очень тщательно вычистив зубы, чтобы убить запах табака (мы с женой знали, что она давно курит, но, не сговариваясь, решили, что это не самый тяжкий грех, и делали вид, что ей удается нас обманывать)... А потом она, как всегда, на цыпочках прошла в свою ком¬нату и тихонько закрыла за собой дверь.
       Плакала ли она? Металась ли в бреду? Или лежала без сна, прокручивая мысленно произошедшее?
       Не знаю. Сердце не посказало мне тогда, что с моей девочкой произошла трагедия. Я спал. Странно, что и жена моя заснула после прихода дочери тяжелым беспробудным сном.
       Наутро я рано ушел на работу. Чуть позже - жена. У нашей девочки в тот день был выходной, и мы не стали ее будить.
       У меня на заводе был очередной аврал. Я отработал две смены и вернулся домой за полночь.
       Жена, разогрев мне ужин, села рядом и нервно, задумчиво теребила край скатерти.
       Я устал за день. После еды у меня слипались глаза. И я был рад, что жена, чувствуя мою нерасположенность к разговору, молчит.
       Я достал обязательную вечернюю папиросу и закурил.
       - Отец, - жена сделала паузу, как будто подбирая слова. - По-моему у дочери неприятности. Я не стала добиваться. Лучше будет, если ты поговоришь с ней. У тебя это здорово получается. Завтра же. Хорошо?
       Она подняла на меня свои темные глаза, в которых я никогда ничего не мог прочесть. Я просто тонул в них без раздумья.
       - Конечно, роднулек, поговорю!
       На следующий день, после смены, на заводской проходной я увидел свою жену. Она стояла, держась рукой за колонну и была бела как мел.
       Я бросился к ней, не получив пропуск.
       - Что с дочерью? - почти прокричал я.
       - Успокойся, - медленно, как во сне, проговорила жена. - Все нормально. Поговорим дома.
       - Она дома?
       - Нет. На работе. Сегодня во вторую. Не нервничай. Поехали домой.
       Всю дорогу мы молчали. Моя жена вообще немногословна, а тут - даже со знакомыми здоровалась лишь кивком головы, не разжимая рта.
       Я понял - беда. Я понял – с дочерью. Я понял - жена не хочет выносить беду на люди.
       И я не тревожил жену расспросами.
       Мы зашли в квартиру. Вначале жена. Потом я. Я закрывал входную дверь, склонившись над низкой замочной скважиной, когда жена упала мне на спину.
       - Оте-е-ец!
       Господи! Это ее голос? Это ее голос?!! Это ее голос!
       Я осторожно повернулся, подхватывая на руки ее обмякшее тело. Вначале повел было ее в комнату, но ноги ее не слушались и я отнес ее на диван. Как была - в туфлях, плаще и с сумочкой в руках, в которую она судорожно вцепилась, когда я попытался забрать ее.
       Она лежала как мертвая. Я побежал в другую комнату за подушками, подложил ей их под голову и под спину, сел рядом и взял ее лицо в руки.
       Щеки ее были мокры. Я сразу даже не понял, что это слезы.
       Из под сомкнутых ресниц слезы не капали, не текли ручьем, а как-то непонятно выступали, увлажняя все лицо.
       - Ну что ты, родная? – я целовал ее сухие губы. - Я рядом и все хорошо.
       Много лет я произносил эту фразу жене и дочери в трудные минуты. И она успокаивала их мгновенно. Сработала и сейчас. Не так быстро, как всегда, но сработала. Жена открыла глаза. Я утонул в них по-обыкновению.
       Но чувство тревоги, ощущение непоправимой беды, не дало мне забыться.
       "Помни, - говорил я себе, выходя на кухню за водой. - Она читает все в твоих глазах. Ты - ее опора, ее надежда, ее Бог. Возьми себя в руки. Она должна чувствовать, что ты способен решить любую проблему, отвести любую беду Непоправима только смерть."
       Я самоутверждался пока стекала, медленно светлея, вода из крана, пока набирал ее в кружку, пока шел в комнату, и когда подошел к жене и поднес воду к ее губам, был уже спокоен.
       Не нечувствителен, а уверен в своих силах. В полной боевой готовности.
       Она почувствовала это и отведя мою руку с кружкой, протянула мне свою раскрытую сумочку.
       Я заглянул внутрь и похолодел.


       Глава 2
       Будильник, как всегда, зазвонил пронзительно именно тогда, когда я наконец-то начал засыпать.
       Жена, в последнее время спавшая у стенки, тихонько перебралась через меня, накинула халат и вышла на кухню.
       Мучительно хотелось курить. Странно, не курю я уже около года, а утреннее желание затянуться хотя бы пару раз по-прежнему сильно. Я потянулся к столику у изголовья дивана, взял леденцы и сунул в рот. Кто-то сказал моей жене, что они облегчают жизнь бывшим курильщикам и теперь она покупает их регулярно. Не сказать, чтобы помогало, но я не хочу ее расстраивать.
       Открылась дверь комнаты моей дочери