Водры

       

Глава первая. НОЗДРЯ


       В конце семидесятых годов прошлого столетия живой интерес руководства страны, тогда еще Советского Союза, вызвало предложение генерала Славина использовать в разведке сверхвозможности человека. Нельзя сказать, чтобы эта идея отличалась большой новизной. Работа с экстрасенсами велась в Советском Союзе постоянно, то затихая, то вспыхивая с новой силой. Людей, обладающих сверхчувствительностью, то привлекали к работе, то расстреливали, опасаясь, что кто-нибудь из них может воспользоваться своей природной силой для захвата власти. Славин удачно попал на волну очередного взлета и без особого труда «пробил» организацию и финансирование при Главном разведывательном управлении Лаборатории психофизических исследований, которая явилась первой ласточкой на пути создания новой научной империи.
       Немедленно по всему Союзу начался лихорадочный поиск людей с необычными способностями. В Нижнем Новгороде местные оборонщики изобрели прибор, который давал возможность замерить величину биополя человека. Правда, позднее выяснилось, что человек состоит из нескольких тонкоматериальных уровней, а тогда мерили нечто совокупное. Но и это помогало при отборе кандидатов.
       Обнаружились люди, читающие тексты любой сложности с завязанными глазами, люди – магниты, провидцы, астральные путешественники, способные перемещать свой дух на огромные расстояния и многие другие. Урожай был настолько разнообразным и обильным, что генерал Славин лишь руками разводил.
       При лаборатории срочно организовали комфортную спецобщагу с почти курортными условиями жизни: отдельные комнаты, трехразовое питание, прогулки на свежем воздухе, водные процедуры, мертвый час.
       Генералу Славину казалось, что все секреты мира уже у него в кармане. Он начал было сверлить дырочку для ордена на лацкане мундира, но неожиданно в триумфальное шествие новой технологии разведки вмешался человеческий фактор.
       Свезенные в столицу со всех сторон необъятной нашей Родины уникумы и вундеркинды, несмотря на условия и высокую по тем временам зарплату, наплевательски отнеслись к поставленным перед ними задачам, а заодно и к своему дару. Одни с радости начали безудержно пить горькую; другие вдруг испытали неукротимую тягу к противоположному полу и оставили в чужих постелях всю энергию, отпущенную им природой; некоторые начали втихаря приторговывать своими талантами и в путах корысти потеряли дар, а кто-то ударился в гуруизм, искренне посчитав себя Богом на земле, и бесславно закончил карьеру в больнице для умалишенных. Конечно, при таком раскладе ни о дисциплине, ни о выполнении заданий речь уже идти не могла.
       Надо отдать должное стойкости руководства лаборатории. Удар по идее, нанесенный человеческим фактором, был сокрушительным, но не смертельным. Маховик, запущенный Славиным, набирал обороты. К работе подключились самые лучшие научные силы страны. Было экспериментально установлено, что никаких сверхспособностей на самом деле нет. А так называемое ясновидение, яснослышание, всякие там телепортации и левитации присущи любому человеку, но проявляются при определенных обстоятельствах. В архивах НКВД конца пятидесятых годов были обнаружены отчеты об опытах на людях, в результате которых пробуждались псисвойства.
       Предположили, что тонко материальная субстанция или душа каким-то образом привязана к физическому телу и ее можно отвязать, оторвать, вытряхнуть, наконец. И вытряхивали в полном смысле этого слова. Конечно, метод был чисто армейский, грубый, но работал.
       Таким образом, была получена возможность создавать операторов сверхчувственной связи в любом количестве. Кадровый вопрос больше не существовал.
       Прежде всего, эксперименту подверглись курсанты военных академий. Самое главное было показать человеку, что он состоит, по крайней мере, из двух частей – физической и бестелесной. Для этого было разработано упражнение, образно названное курсантами «дыба».
       Человека клали на ровную поверхность и начинали растягивать по диагонали – правая рука плюс левая нога, попеременно, с каждым потягиванием увеличивая усилие. Через несколько минут такой пассивной гимнастики его брали за ноги и за руки и хорошенько встряхивали, как хозяйки вытряхивают коврики или одеяла. В какой-то момент «душа» отделялась от тела, и человек мог наблюдать всю эту увлекательную картину со стороны.
       Как правило, после этих манипуляций так называемые сверхспособности проявлялись сами собой. С человеком надо было работать только в психологическом плане, чтобы он не рехнулся. Но курсанты – народ крепкий, психически здоровый, результат был почти стопроцентный.
       Новые ощущения у всех курсантов были примерно одинаковыми. Все говорили, что попадают в некое пространство наподобие интернет библиотеки. Там их встречает кто-то, кого они не видят, а только чувствуют его присутствие. Он спрашивает, что им здесь надо. Отвечать надо правду, да и соврать невозможно, потому что общение ведется на мысленном уровне. Они должны сказать, зачем пришли и тогда им будет выдан соответствующий файл. Иногда перед внутренним взором возникает экран, на котором можно подробно рассмотреть объект или место, а иногда, и это считалось высшим пилотажем, можно и самому попасть туда или принять участие в каких-нибудь действиях.
       После провала операторов «первой волны» генерал Славин и не подумал рапортовать о достигнутых успехах. Экспериментальные группы искусственных сенсов были «брошены» на сбор информации внутри страны, то есть туда, где информация могла быть проверена.
       Задание было простым – выявление отдельных ученых или научных групп, занимающихся родственной тематикой.
       Нечего и говорить, что буквально через месяц Славин и компания стали обладателями уникальных данных об отечественных разработках в области запредельного, антинаучного, эзотерического. Межведомственные барьеры со всеми возможными степенями секретности буквально обрушились, обнажив уникальность народной изобретательности. Оказалось, что в Казахстане и Белоруссии получают электричество из бобовых культур, в Краснодарском крае повышают урожайность за счет изменения геометрической формы поля, на Урале какой-то дядька изобрел стол, увеличивающий сахаристость продуктов, где-то в Сибири в обычной школьной лаборатории примитивным путем банальный свинец превращают в золото и платину. И что самое удивительное – все это оказалось правдой.
       Генерал Славин засел за отчет и программу. И тут же неизбежно столкнулся с проблемой описания того, что для сотрудников Лаборатории уже давно стало обычным делом.
       В авральном режиме была собрана фокус группа, которая предложила называть то, куда попадали курсанты, Пространством; состояние, в котором они туда попадали, измененным состоянием сознания (ИСС); сущность, которая их там встречала – ведущим (это вместо ангела-хранителя); а самих попадающих в Пространство – операторами. Договорились даже до того, что вместо отдающего религиозным душком термина «душа», стали употреблять вполне технократическое «индивидуальный энергоинформационный каркас» или «информационно распорядительная структура».
       Примитивный словарь решал как минимум две задачи: с одной стороны, он давал возможность Славину достойно описать всю «чертовщину», на которой базировалась его технология; с другой, он позволял вышестоящим товарищам принять по этой «чертовщине» положительное решение. Давно известно – главное не в том, что написано, а в том, как изложено.
       Через полгода вокруг лаборатории выросло засекреченное ведомство под названием Научное объединение «Z», прозванное сотрудниками Ноздря. Команда генерала праздновала победу.
       В середине восьмидесятых годов, когда жизнь Ноздри казалась безоблачной, перспективы ошеломляющими, а будущее страны по-прежнему светлым, операторы стали получать странную информацию об угрозе развала Советского Союза, о какой-то революции, изменении строя, политическом перевороте и прочих вещах, которые ну просто никоим образом не укладывались в голове.
       Генерал Славин вместе с командой тщательно проверил информацию и как дисциплинированный разведчик доложил куда следует.
       Сверху ответили: - «Все под контролем».
       Славин не поверил.
       На свой страх и риск он продолжал отслеживать ситуацию, посадив на эту тему одну из самых опытных групп операторов. Вскоре офицер, работающий в Пространстве на надежном канале, посредством контактного письма получил карты, представляющие сильно измененную географию нашей планеты.
       Процент водной поверхности увеличивался почти вдвое. Англии и Японии больше не существовало. Америка как Северная, так и Южная и Африка представляли собой островные архипелаги. От итальянского сапога оставался жалкий кусок голенища. Полуостров Индостан, Китай уменьшились почти наполовину. Фактически на земле оставался единственный целый кусок суши – это наша страна.
       Переговорив с коллегами, Славин, к своему удивлению, без особых усилий получил такие же карты, переданные в Союз одним из наших резидентов. В разработчиках был указан Институт Кейси, США. Похоже, наверху им не придали никакого значения.
       Картина, которая сложилась при наложении данных о революции и изменении строя на новую картину мира, показалась генералу Славину весьма убедительной.
       Западный капитал вынужден был предпринять шаги по созданию условий, приемлемых для своей жизни на территории, которая заведомо оставалась целой, если, конечно, все эти капиталисты поверили Институту Кейси. Но Славин хорошо знал психологию западного человека – может быть, и не поверили до конца, но вложатся на всякий случай. Уж слишком большой куш на кону.
       Он написал обстоятельную докладную, но пока она плыла по инстанциям, грянула та самая революция. Под улюлюканье демократической общественности все силовые ведомства претерпели многочисленные реорганизации. Рассекречивание государственных тайн стало приравниваться почти к гражданскому подвигу. Так в одночасье перестала существовать советская резидентура за границей. Уникальные специалисты, чтобы выжить, вынуждены были отправиться на базар торговать турецкими шмотками.
       Генерал Славин был бы полным идиотом, если бы не подготовился к удару заранее. Он немедленно распустил Ноздрю, создав из ее отделов и филиалов множество мелких предприятий. За собой он оставил, как изначальное ядро, только Лабораторию психофизических исследований.
       О секретном ведомстве НО «Z» так никто ничего и не узнал. Ходили разные слухи, но документов не нашли. Команда тщательно уничтожила все, переведя информацию на диски и предварительно зашифровав.
       Диски выпустили в продажу огромным тиражом с записями популярной попсовой группы, и никто из покупателей даже не подозревал, обладателем какой информации он является.
       Однако финансирование некоторых проектов Ноздри от всевидящего демократического ока скрыть не удалось, и пресса обвинила Славина сначала в растрате государственных средств, а потом в создании психотропного оружия. Генерал отнесся к публикациям хладнокровно и не опустился до опровержений.
       Интересно, что впоследствии выяснилось, что статьи были заказными, а заказчиком выступало некое церковное управление, вроде тайной полиции. Славин долго смеялся, узнав, кому он перешел дорогу.
       Действительно, во время своего короткого правления Юрий Владимирович Андропов, единственный из всех генсеков, кто был полностью осведомлен о могуществе и назначении Ноздри, успел сделать заказ на обновление старой идеологической основы с учетом последних достижений науки. Фактически Ноздря должна была создать и внедрить новую идеологию, которая являлась бы естественным продолжением старой. Какой бы абсурдной ни казалась эта задача, к концу восьмидесятых Ноздря была полностью готова ее выполнить, но не хватило ни времени, ни воли тогдашнего руководства.
       Революция девяностых сыграла роль своеобразной кисточки, пощекотавшей Ноздрю. Она чихнула, все ее секреты брызгами разлетелись в разные стороны и стали всеобщим достоянием. Церковь же, в момент крушения старых идеалов претендовавшая на свободную нишу, усмотрела в раскрытых тайнах угрозу своей роли посредника между Богом и человеком и поспешила первой нанести удар, хотя вообще-то бороться с ней никто и не предполагал.
       С сожалением надо признать, что знаниями, накопленными Ноздрей, спешили воспользоваться не многие. Даже услугами Славина бесконечно сменяющие друг друга высокие чины пользовались исключительно в меркантильных интересах как услугами простой гадалки: снимут – не снимут, а если снимут, то когда; этот мне враг или нет, от кого ждать удара ну и прочее в этом же роде. О судьбах Родины и государства никто не спрашивал.
       Лишенная какой-либо финансовой поддержки Лаборатория психофизических исследований влачила жалкое существование. В общем-то Славин содержал ее на свои деньги. Многие поувольнялись и отправились в свободное плавание. Бывшие курсанты заделались колдунами и стали зашибать деньгу. Научные сотрудники практиковали как народные целители, на всю катушку используя уникальное биоэнергетическое оборудование, которое удалось умыкнуть с родного предприятия.
       Славин смотрел на все это сквозь пальцы, как будто знал нечто, что позволяло ему считать все это пустяками.
       Наступил день, когда он вызвал к себе своего заместителя и друга полковника Просо, подробно проинструктировал его по текущим делам и дал запечатанный конверт, на котором было написано: «Вскрыть в случае неподтвержденного отсутствия в течение тридцати суток».
       У Просо остался неприятный осадок после этого разговора, но задавать лишние вопросы принято не было.
Через несколько дней после этого случая генерал Славин исчез.
Примерно в это же время позвонили из Кремля по поводу той давешней докладной записки.
       Было ли связано внезапное исчезновение генерала с этим событием или нет, Просо не знал. Запрашивать же информацию у своего Ведущего не стал – Пространство праздного любопытства не любит. Тем более что пропажа генерала ни у кого никакого беспокойства не вызвала. Автоответчик в его кабинете исправно отвечал, что он в длительной командировке. Властные господа, с которыми последние годы работал Славин, даже и не подумали дознаваться кто, куда и на сколько отправил их гадалку, прекрасно зная об отсутствии координации между ведомствами даже в пределах общего коридора. А жена генерала, с которой связался Просо, к его удивлению сказала: - «Георгий Алексеевич гуляет с собакой. Как только вернется, я ему передам, чтобы он вам перезвонил». Что это было, Просо не понял. Никто, конечно, не перезвонил, и полковник все это списал на талант генерала откалывать еще и не такие номера.
       Через месяц он вскрыл письмо и принял на себя руководство Лабораторией. Выпустив приказ о своем назначении, Просо даже не стал переезжать в кабинет бывшего начальника. Какой он, к черту, руководитель. Ни средств, ни влияния…
       Прошло два месяца. Долги росли как снежный ком..
       Все попытки заинтересовать силовые ведомства совместной работой проваливались по разным причинам, никак не зависящим от полковника. Почти всех оставшихся сотрудников пришлось отправить в бессрочный отпуск – платить зарплату было нечем.
       Просо, как капитан тонущего корабля, не мог покинуть мостик и честно торчал на работе каждый день с девяти до восемнадцати.
       Письмо генерала, которое Ми Гри периодически перечитывал, надеясь найти в нем хоть какой-нибудь намек на изменение ситуации, не вносило никакой ясности, наоборот, только добавляло вопросов. Кроме обычных в таких случаях административных распоряжений, оно содержало информацию мистического свойства, изложенную в форме катренов Нострадамуса. Но из катренов, как известно, ничего толком понять нельзя: будущее каждый волен трактовать как ему угодно, а прошлому текст может и позволяет найти некие оправдания, но это уже никому не надо. Славин о прошлом не писал, а понять изложенное эзоповским языком будущее, Просо был не в состоянии. Единственное, по чему он мог ориентироваться, были фамилии. И первой в эпистолярном опусе генерала значилась фамилия «Ставрогин».
       Вот, собственно, в каком состоянии находились дела Лаборатории и ее начальника к тому знаменательному августу, когда начали происходить события, круто изменившие судьбы людей, прежде совсем не знавших друг друга.

Глава вторая. СМЕРТЬ В КАРЬЕРЕ

       Поздним воскресным вечером двое молодых людей мчались верхом на Харлее по пустынной магистрали Дон прочь от большого города. Настроение у обоих было отменное. Да и каким оно еще могло быть, если оба были молоды, беспечны, свободны и под легким кайфом, когда жизнь кажется всего лишь увлекательной прогулкой по парку с аттракционами.
       Жаркий ветер, пахнущий нагретым за день асфальтом, бил в лицо, скорость опьяняла и временами восторженный вопль: - «Вау!» - оглашал разбегающиеся в ночи окрестности.
       Стас Ставрогин и Костик Немов спешили к своей подружке Монике на вечеринку, которая обещала быть весьма занимательной, хотя бы уже потому, что предполагалась широкая дегустация наркоты. Вкладом Стаса и Костика были колеса ГЭСа – нового синтетического вещества, которое глючило почище ЛСД. Сегодня был их день. Они достали наркотик по сходной цене на всех и о себе, конечно, не забыли – сунули по колесику под язык. А народу должно было быть много. Полный круг. Дурью в кругу баловались все поголовно. Других туда и не пускали. Но сегодня ожидалось великое действо, типа, значит, шабаша. Сегодня каждый мог попробовать всякого по чуть чуть и заторчать по-черному.
- Смотри, какой километр, - преодолевая встречный ветер, крикнул Костик другу.
- Семьдесят девятый пошел… А где бумажка-то?
- Чего?!
- Ну, как доехать… где? Я ее тебе в куртку сунул.
- Старик, ты чего, с коня упал. Где ты видишь куртку-то?
       Действительно, Стас посмотрел на Костика и убедился, что тот в свитере.
- Ладно. Поздняк метаться. Я и так все помню. Свернуть надо между восемьдесят вторым и восемьдесят третьим.
- По спидометру?
- По столбам, Чума! А вообще-то черт его не знает!
       Дурь продолжала свой танец с мозгами. От этого Костик сам не понял, где свернул и помчался, не снижая скорости, по грейдеру, а потом и просто по полю, по ухабам и кочкам, не разбирая дороги.
- Ну, ты, потише! – проорал на ухо приятелю Стас. – Не картошку везешь!
       Однако Костик как нарочно поддал газу. Чтобы как-то уберечь собственную задницу от ударов Стасу пришлось привстать, держась за плечи приятеля. Именно в этот момент Харлей оказался парящим в воздухе, потому что поле внезапно кончилось крутым обрывом, к которому Костик не был готов.
       Равновесие Стаса оказалось неустойчивым. Он мешком соскользнул с мотоцикла и упал в небольшое озерцо под обрывом.
       Костик пролетел дальше и после всплеска были слышны два удара о землю. Один бесшумный и мягкий, похожий на шлепок, а второй, сопровождающийся визгом, скрежетом и механической истерикой захлебывающегося харлеевского двигателя.
       Через несколько минут все стихло. Только шум редких машин, мчавшихся по близкой трассе, нарушал тишину.

Глава третья. ДВА ГЕНЕРАЛА

       На просторном крыльце родительской дачи в Переделкино в инвалидном кресле, сидел могучий старец. Голову его украшала пышная шевелюра волнистых, совершенно белых волос. Из-под густых темных бровей мрачно смотрели на мир карие глаза. Нижнюю часть лица скрывала аккуратно подстриженная то же белая борода. Старик был одет в камуфляжную форму. На неподвижных ногах сверкали свежей ваксой высокие спецназовские ботинки. Огромные руки безвольно лежали на подлокотниках кресла. Это был отец Стаса, когда-то бравый красавец генерал Егор Ильич Ставрогин.
       Стоял теплый август. Дикая лоза девичьего винограда, посаженная еще тогда, когда генерал ходил пешком под стол, теперь захватила все открытое пространство крыльца и превратила его в сказочное огненное лукошко, что вполне соответствовало всему стилю дома, сложенного из кругляка в виде высокого терема с башенками, петушками, кружевными наличниками на окнах и прочими архитектурными излишествами.
       Таких теремов в Переделкино было много. Юная советская власть щедро раздавала их своим, тогда еще малочисленным, военноначальникам. Участки тоже были под стать домам – соток по тридцать. Никто их под огороды не распахивал. Оставляли девственным лесом, посреди которого высились красавцы терема.
       При советах была служба, которая поддерживала эту сказку-быль, ремонтировала, красила и чистила. На заре раннего российского капитализма все это само собой исчезло, а позже вдруг возродилось вновь, но уже на коммерческой основе.
       Бывшие хозяева дач давно перешли в иной мир, у родственников дела шли не лучшим образом, поэтому терема вместе с участками в большинстве своем пошли с молотка.
       Старику жизнь тоже преподнесла свой сюрприз. Преуспевающий молодой генерал-лейтенант во время войны в Афгане был тяжело ранен и в глубокой коме доставлен в Москву в госпиталь. Все попытки врачей вернуть его к жизни результата не дали. Почти четыре года его жизнь поддерживали аппараты и питательные смеси. Не случись в России революции, генерала бы держали в таком состоянии еще долго. Но на дворе было начало девяностых, все силовые ведомства подвергались абструкции - демократическая общественность всерьез считала, что армия стране не нужна. Ассигнования сокращались. Кому нужен был какой-то генерал да к тому же без сознания, когда живых-то и вполне здоровых повыгоняли. И наступил момент, когда госпоже Ставрогиной надо было решить продолжать ли поддерживать состояние того, что когда-то было ее мужем, или прекратить.
       Светлана Петровна, красивая статная женщина, была моложе мужа на двенадцать лет. Они познакомились на курорте. Роман был стремительным и скоротечным, потому что в то время еще полковник Ставрогин срочно отбывал на новое место дислокации. Возможно, откажись Светлана Петровна поехать с ним, судьба обоих сложилась бы иначе. Но у госпожи Ставрогиной, в девичестве Цимлянской, был нюх на удачу. Именно это свойство позволило ей разглядеть в полковнике будущего генерала.
       Сама Светлана Петровна была идеальной полковничихой и стала классической генеральшей. Она с упоением командовала женами подчиненных мужа, по-хозяйски покрикивала на солдат и молодых офицеров, а уж тех, кого муж отряжал ей в помощь, превращала просто в рабов.
       Конечно, доставалось и Егору Ильичу. Жена постоянно чего-то требовала, все время была недовольна, и аппетиты ее казались безграничными. Совсем кошмар для Егора Ильича настал с рождением сына, которого он просто обожал. Тут уж Светлана Петровна развернулась во всю мощь своих потребительских страстей, которые Егор Ильич даже при своем генеральском жаловании, удовлетворить был не в состоянии. И Егор Ильич был несказанно рад, когда пришел приказ об откомандировании его в Афганистан на так называемую зачистку. Три дня, не просыхая, отмечал он с друзьями это событие. Однако даже в хмельном угаре ему ни разу не пришла в голову мысль бросить жену.
       Провожая мужа, Светлана Петровна проливала слезы и вполне возможно даже искренне, потому что очень боялась остаться одна. Вот и теперь все по той же причине она больше склонялась к прекращению его жизни.
       «Зачем мне эта радость?!» - рассуждала Светлана Петровна сама с собой. – «Только место занимает… Я молода, привлекательна, мне нужен мужчина – я в конце концов здоровая женщина… Я отлично устрою свою жизнь. А этот живой труп так и будет за мной числиться?»
       Судьба жены-мученицы ее совершенно не устраивала. О любви, долге и прочих пустяках вопрос вообще никогда не стоял. Светлана Петровна считала все это пережитками бабушек и дедушек, нет, даже прабабушек и прадедушек. Вот так.
       Ставрогина приняла решение и поехала в госпиталь «утрясать» формальности.
       Главврач, увидев ее в вестибюле, подошел и сообщил:
       - Вашего мужа нет, Светлана Петровна. Его только что увезли. Я вам звонил. У вас телефон не отвечал.
       - То есть, как это нет?! – возмутилась Ставрогина, уже предвкушавшая свободу вдовства.
       - Приказ Генштаба, - развел руками главврач.
       - Вы что, думаете я это так оставлю?! Где он?! Я хочу знать, где он?! Говорите немедленно!
       У главного уже накопился достаточный опыт общения с генеральшей, поэтому на все вопли он и ухом не повел.
       - Извините, Светлана Петровна, помочь ничем не могу. Мы люди подневольные, сами знаете… - с любезной улыбкой ответил он и отправился по своим делам.
       - Думаете, я на вас управу не найду?! Мне и Генштаб – тьфу и размазать! Я закрою ваш вонючий лазарет! Все по миру пойдете! – продолжала буйствовать генеральша.
       Однако ее угрозы никакого впечатления на медперсонал госпиталя не произвели. За долгие годы службы он привык к шумным выступлениям жен высшего командного состава.
       А забрал генерала Ставрогина его школьный приятель Жора Славин.
       Как часто случается в жизни товарищи по детским играм, приятели «не разлей вода», взрослея, не встречаются десятилетиями, а потом вдруг где-то на углу Колпачного и Маросейки - « Ба-а-а! Сколько зим, сколько лет!». Так вот и Жора Славин, неся службу в одном ведомстве со Ставрогиным, тоже дослужившийся до генеральского мундира, много лет и слыхом не слыхивал о своем приятеле Горке Ставроге. Обнаружил он его просматривая списки возможных доноров человеческих органов, и в считанные часы перевел в свой госпиталь, где уже несколько лет практиковал нетрадиционные способы лечения – всякие там тибетские штучки, ароматерапию, йогу, соляные пещеры – короче все то, что обычная традиционная медицина считала чушью собачьей. А Георгий Алексеевич Славин построил на этом целую научную империю, правда, сугубо секретную, так сказать для служебного пользования.
       Ставрогин никогда не узнал, что вытворяли с ним тибетские и китайские лекари, работавшие у Славина. Однако через сорок один день усиленного шаманства к нему вернулось сознание, а еще через две недели он был практически здоров. С ногами, правда, шаманы не справились. Формально они были на месте, но не работали.
       Еще через неделю в госпиталь была приглашена госпожа Ставрогина. Перед приходом жены генерал первый раз взглянул на себя в зеркало и не узнал. На него смотрел седой старик с потухшим взглядом, хмурым морщинистым лицом. Для идентификации он даже ткнул себя пальцем в щеку. Почувствовав боль, криво усмехнулся и покачал головой.
       Встреча с женой вышла холодной как собачий нос. Войдя в палату к мужу, генеральша нисколько не удивилась, из чего Ставрогин сделал вывод, что седым и старым он стал уже давно.
- Здравствуй, Егор. Ты уже на ногах?
- Вот как раз и нет. За то все остальное в полном порядке, - попытался отшутиться Егор Ильич.
       Но Ставрогина и так все поняла.
       Поговорили о сыне, о погоде, об общих знакомых, но так, больше для проформы. Ставрогин жену знал хорошо и видел, что она уже приняла какое-то решение. Понимал он также и то, что для жены и сына из кормильца, поильца и примера для подражания он неожиданно превратился в обузу.
       Действительно, генеральша не пожелала менять привычки и стиль жизни. Она не развелась с мужем, а просто выселила его из пятикомнатной московской квартиры на старую дачу, добившись, правда, чтобы к генералу для ухода был приставлен денщик и выделены субсидии на обслуживание. Его боевые и пенсионные она оставила себе, нисколько не заботясь о том, как он здесь будет жить.
       Генерал так был угнетен своей немощью, что нашел поступки жены вполне справедливыми и даже милосердными. И неизвестно, что бы с ним стало, если бы ни все тот же Жора Славин, который навещал его два раза в месяц с военной аккуратностью и обязательностью.
       С тех пор прошло десять с небольшим лет. Ни жена, ни сын, так ни разу и не поинтересовались как он тут.
       Славин окольными путями наводил о них справки и докладывал другу.
       Спустя почти два года с момента последней встречи, жена завела себе кавалера и тоже из военных. Вскоре бросила и завела другого.
       Сын рос сам по себе. Славин говорил, что парень без царя в голове, уже приводы в милицию, уже курит какую-то дрянь, но на контакт идти не хочет.
       Сначала все это сильно ранило Егора Ильича. Копившаяся в душе досада на свою беспомощность, обида на жену, боль за сына прорывались то приступами гнева, то истерикой без слез. Кончилось все тем, что как-то утром старик проснулся и вспомнил о жене и сыне как о персонажах какой-то другой жизни, вполне возможно даже чьей-то чужой.
- Отболело, - констатировал Славин.
       Друзья были однолетки. Оба разменяли седьмой десяток. Но Славин выглядел на сорок с хвостиком, в то время как Ставрогин на все восемьдесят. Славин был спортивен, подтянут, полон энергии, вечно пропадал в каких-то таинственных экспедициях, из которых привозил странные амулеты, ритуалы и прочую мистическую чепуху. Ставрогина удивляло, сколько времени посвящает Славин всей этой ерунде. Неужели военное ведомство, к которому он привык относиться серьезно, платит ему за это деньги? А Славин упоенно рассказывал приятелю о фантастических возможностях человека, сам постоянно чем-то занимался – то как-то особенно гнулся, то без конца кружился и что-то выл. В эти минуты он напоминал Егору Ильичу мальчугана, которого он знал полвека тому назад.
       Славин с детства интересовался всякой мистикой или, как любил говорить отец Егора Ильича, «сатанинкой». Лето мальчики всегда проводили в Переделкино у родителей Ставрогина. На чердаке дачи двенадцатилетний Жора нашел книгу «Арканы Таро», и так как дядя Илья запретил читать «сатанинку», он законспектировал ее всю, от корки до корки, совершенно не понимая содержания. Только лет через двадцать он узнал, с чем имел дело. В шестнадцать он сбежал с цыганами, пообещавшими научить его гадать по руке. Когда его отыскали и водворили на место, он уже довольно сносно разбирался в хитросплетениях рисунка на ладони.
       В Переделкинский дом Славин влетал как ветер, принося с собой свежие новости и очередную небывальщину. Ему здесь было хорошо, свободно, весело как в детстве. Он забывал о тех «козлах», с кем ему приходилось иметь дело каждый день. Он предавался размышлениям, мечтам о будущем и своим тренировкам, к которым пытался приобщить и друга.
       Георгий единственный поддерживал в Ставрогине интерес к жизни. Благодаря его стараниям, генерал и не заметил, как стал философом. Он перечитал много книг, на которые раньше не было времени, он научился размышлять о вечном, и это доставляло ему несказанное удовольствие, может быть еще и потому, что почти всегда заканчивалось глубоким спокойным сном, как и медитация, которой тщетно учил старика друг. Славин пытался научить его выходить из тела, чтобы обрести абсолютную свободу передвижения, но Егор Ильич упрямо называл все это бредом и удивлялся, как его с такой чепухой в голове еще держат на руководящей должности, всячески подтрунивал над ним, называл «заштанным колдуном» и «главным генштабовским чародеем». Но Славин был настойчив и убедителен. Он давал Егору Ильичу задания и требовал, чтобы тот выполнял их каждое утро под неусыпным надзором денщика Леонтия.
       Для поднятия духа Георгий Алексеевич постоянно твердил другу: - «Держись, Гора, у тебя все еще впереди!». Эта фраза так раздражала Ставрогина, что из-за нее он обозвал Славина «бешеным попугаем» и чуть было не разругался с ним на всю жизнь. Никаких заданий он, конечно, не выполнял. Отчасти, чтобы досадить Жорке, отчасти, чтобы доказать, что впереди только «большое ничего», потому что где-то в глубине души у него все-таки теплилось сомнение, а вдруг, гад Жорка, прав…
       Но случилось неожиданное – «бешеный попугай» вдруг пропал. Его не было месяц, другой. Егор Ильич сильно забеспокоился. По рабочему телефону Славина после какого-то щелканья и пиликанья безразличный женский голос отвечал: - «Генерал Славин в длительной командировке».
       С тех пор единственным собеседником Ставрогина стал денщик Леонтий, то же афганец и то же инвалид. Он отечески заботился о Ставрогине, хотя по возрасту был младше. Обращался к нему «ваше всячество», что в устах Леонтия звучало в высшей степени уважительно.
       Говорить, правда, с ним было сложно, потому что как только выдавалась свободная минута, он куда-нибудь притулялся и глазами буквально ел старые номера «Красной звезды», которые у него всегда были с собой. Что он в них искал – одному Богу известно, но вот была такая страсть.
       Откуда он появился и что у него было в прошлом, Ставрогин так и не узнал. После ранения он сам стал замкнут и неразговорчив, но как-то однажды, когда они вечеряли, все-таки спросил у Леонтия о прошлой жизни, на что тот, не задумываясь, ответил: - « Да ну, ваше всячество, чего старое тревожить. Вот день приходит – и здравствуй, а красное садится – и прощай. Это жизнь… Я после как у меня полморды снесло да на ноги слабость нашла, к жизни по-другому стал относиться. Я как бы ее разглядел… Одним глазом оказалось лучше видно… А вы бы Георгия Алексеича-то послушались, поупражнялись. Может, какой толк бы вышел…»
       «Вот, бляха муха, и этот туда же…, - раздраженно подумал Ставрогин, - то же мне, философ доморощенный… Да наплевать мне на вас – и на тебя, и на себя и на все вокруг».
       Это была правда. Егор Ильич и Жорке как-то сказал: - «У меня теперь в жизни период не розовый, не голубой, а наплевательский, - и с сарказмом добавил, - заключительный…».
       На что естественно «бешеный попугай» тут же пропел: - «Держись, Гора, у тебя все еще впереди!»
       Однако время неумолимо бежало вперед, разлука с единственным близким человеком чувствовалась все острее и, презирая собственную беспринципность, генерал сидел в кресле и пытался остановить мысль, как учил «бешеный попугай».
       Телефонный звонок раздался внезапно, безжалостно разорвав душистую тишину нежного августовского вечера.
       Генерал вздрогнул. «Жена, - подумал он и принялся суетливо снимать мобильник, прикрепленный к креслу. По его движениям было заметно, что ему редко приходилось пользоваться связью. – Что я, с ума сошел, какая может быть жена… у нее и номера этого нет…»
- Генерал Ставрогин слушает.
       В трубке он услышал взволнованный голос жены. Она говорила так, будто они вчера расстались, будто и не было этих десяти лет его одиночества.
       К ее взволнованному голосу генерал остался совершенно равнодушен.
       Кажется, она плакала. Это тоже его не тронуло. Говорила она быстро, лепя слова одно на другое так, что невозможно было ничего понять. Первая фраза, которую он разобрал, была: - «Ты меня слышишь?!» «Конечно.» - ответил генерал.
- Ты понял? Стасик пропал! Ты это понял?!
       «Сейчас добавит «бревно» или «дубина», - подумал генерал. Но на другом конце молчали. «Значит совсем плохо», - сделал вывод Егор Ильич.
- Стасик пропал. Его нет уже одиннадцатый день. Помоги, ради Бога!
Генерал хотел даже рассмеяться. Это «помоги» в его положении звучало как издевательство. Но он сохранил серьезность – все-таки когда-то у него была семья и был сын, которого он очень любил.
- Хорошо, - вдруг неожиданно для себя произнес старик. – Я попробую.
       Он набрал телефон Славина, терпеливо выслушал все, что сообщила ему механическая девушка, и стал ждать. Расчет оказался верен.
- Полковник Просо у аппарата. Говорите, – бойко ответили там, где теперь не было Славина.
 - Говорит генерал Ставрогин. К кому бы я мог обратиться…
       Выслушав по-военному короткую просьбу генерала, Просо попросил переслать ему фотографию юноши, но при этом никак не обнадежил Егора Ильича, промычав себе под нос обычное в таких случаях: - «Поглядим…». А про себя отметил: «Ну, вот и началось».
Не прошло и двух часов, как полковнику пришлось еще раз услышать знакомую фамилию. На этот раз звонил зам. главного по уголовным делам в городе господин Круглов. Формально они знали друг друга – встречались по хозяйственным делам, когда Круглов еще работал в районе.
- Миш, ты? – раздалось в трубке. – Круглов. Где Славин-то?
- В командировке.
- Надолго?
- Надолго.
- Слушай, здесь такое дело… У нас пропажи людей. Впрочем это всегда. А тут… Короче… Молодые люди… Восемнадцать человек.
- Ого! Ну, вы даете, ребята!
- Ну! Время, место, работа, родственники, хобби, знакомства, понимаешь, ничего не шьется. Пропали и все. Средь бела дня. Не враз, конечно, набралось.
- Ты мне предлагаешь всю бригаду искать? Оптом что ли?
- Да подожди ты! Там есть парень, понимаешь, среди них. Ты Ставрогина помнишь?
- Нет.
- Я тоже. Но был такой генерал, афганец. Не знаю там, что с ним, может его и в живых нет, но жена… Достала. Всех достала до кишок, прости Господи! А у нас, как назло, ничего. Начальство звонит, требует. У нас даже версий нет. А эта… каждый день новому начальнику жалуется. И он нам…ну, ты понимаешь. Старик, выручи… Хрен с ними с остальными, ты мне этого найди. Я тебе деньжат подкину. А?
       И не дождавшись ответа, поспешил добавить:
- Все долги заплачу. Я ведь знаю ваши хвосты. Ну, договорились?! Миш, будь другом.
- Ладно. Уговорил. Только все плати.
- Обижаешь! Как обещал.
- Пришли, что есть. Мордочки не забудь.
- Вот спасибо, старик. Это я мухой! Через полчаса у тебя все будет.


Глава четвертая. ЗАДАЧА СО ВСЕМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ

       Дом, в котором трудился полковник запаса Михаил Григорьевич Просо, находился в самом центре Москвы, в переулках, недалеко от вновь отстроенного храма Христа Спасителя. Это был неприметный четырехэтажный особняк зеленого цвета с огромной покосившейся парадной дверью, многослойно крашеной коричневым суриком.
       Дверь была плотно закрыта. Справа от нее под маленьким козырьком чернела кнопка звонка, а слева поблескивала стеклом аккуратная табличка старого образца. На табличке значилось: «Лаборатория психофизических исследований».
       Сразу за дверью в чистенькой каморке под лестницей, отделенной от посетителей толстым стеклом, сидел здоровенный детина с детским лицом. На нем все было круглым: круглые, вечно изумленные голубые глаза, нос картошкой, круглый рот с полными губами. Только вот щеки подкачали – взяли да и сползли вниз двумя симметричными грушами. Брови были такими светлыми, что их вообще не было заметно. Редкие и тонкие волосы распадались ровно по середине на прямой пробор, делая лицо окончательно похожим на женское. Было удивительно как его огромное, пухлое как пуховая подушка тело умещалось в таком крохотном пространстве. Это был подполковник в отставке Здов Василий Нилыч.
       Еще недавно он служил в охране Президента страны, но был снят с должности и досрочно уволен в запас по причине грубого нарушения суббординации.
       На свое несчастье подполковник Здов когда-то учил итальянский язык и на переговорах Президента в Риме громогласно уличил переводчика в неточности перевода, что, по его мнению, могло сильно осложнить международную обстановку.
       Сделал он это до крайности наивно и искренне. Просто выступил вперед на шаг, как пай – мальчик на утреннике в честь восьмого марта, и сказал громко так, с выражением: - «Он все врет!». После этого заявления с международной обстановкой и правда чуть беда не приключилась. Но скандал удалось замять, а Здова выгнали.
       Сюда его позвали приятели. Одним из них был Просо. В условиях всеобщей разрухи и демократического произвола подполковник занимал в лаборатории три должности сразу: вахтера, коменданта и уборщицы. Все это за одну очень небольшую зарплату.
       Справа от него на стене висел телефонный аппарат, который обычно вешают в вестибюлях для служебного пользования.
       Телефон зазвонил. Здов встал и снял трубку.
- Здов, - сказал подполковник таким низким голосом, который никак не вязался с его «пушистой» внешностью. - Понял. Есть.
       Он повесил трубку, взял со стола конверт, положил в картонную папку синего цвета с большими буквами ПФЛ в правом верхнем углу и понес в глубину темного коридора.
       Через минуту он уже входил в огромную комнату, похожую на спортивный зал. Около одной стены комнаты лежали сложенные друг на друга маты, у другой так же друг на друге стояли медицинские кушетки, обтянутые светлым дерматином. Почти всю площадь пола занимал коротковорсный шерстяной ковер с восточным орнаментом. Четыре окна были затянуты полупрозрачной тканью, а по углам зала располагались своеобразные светильники в виде огромных белых шаров. Пахло сандаловыми палочками.
       В правом углу комнаты виднелась узкая дверь в смежное помещение. Ее вполне можно было назвать потайной, потому что в закрытом виде она сливалась со стеной. Но сейчас дверь была приоткрыта. Подполковник Здов направился именно туда.
       Смежное с залом помещение представляло собой типичную лабораторию какого-нибудь средней руки НИИ. Оно все было загромождено специфическими столами, приборами, шкафами со стеклом и химикатами. На полках стояли чудные аппараты из дерева и желтого металла – то ли под старину, то ли действительно старинные. Среди всей этой лабораторной утвари взгляд невольно выделял странное кресло, похожее на гинекологическое, с висящим над ним дырявым тазом, напоминавшим непомерных размеров дуршлаг.
       В отличие от зала здесь было всего одно окно, и оно не избежало общей участи. На подоконнике стояли клетки с крысами и хомяками, а по обеим сторонам окна на стояках в распор висело десятка три горшков с растениями.
       Рабочие места сотрудников можно было отыскать только по компьютерам. За одним из них работал Михаил Григорьевич Просо, для друзей просто Ми Гри. Это был среднего роста хорошо сложенный широкоплечий человек с коротко стриженой седой головой, крепко посаженной на могучую шею. Седина выгодно сочеталась со светло серым цветом глаз и темным загаром, который странным образом никогда не покидал его лица, придавая ему оттенок романтической мужественности и сурового обаяния.
- Разрешите доложить, - обратился к Михаилу Григорьевичу подполковник.
- Вася… ты давай бросай этот разговор… Мы давно гражданские. – Но взглянув на подполковника, стоявшего перед ним с непроницаемым лицом, добавил, - отставить, Вася.
- Есть отставить. Разрешите сдать документ.
Просо вздохнул.
- Вася, возьми стул.
- У меня там дверь…
- Ничего, не унесут.
       Стрекочущий как жирная цикада принтер между тем старательно набирал одинокую страницу. Ми Гри дождался окончания печати, вынул лист, присовокупил к нему еще пяток и все это передал Здову.
- Вот тебе список пропавших от Круглова. Здесь все есть: адреса проживания, места, где их видели в последний раз, знакомые родственники… Покумекай над всем этим. Может у тебя чего сойдется. Последний в списке сын генерала Ставрогина. Помнишь такого?
- Не-а, - честно признался Здов.
- Я то же. Но он в письме Славина. Мы должны помочь.
       В другое время Ми Гри может никогда бы и не поручил Васе такую работу, но сейчас они остались в лаборатории вдвоем. С другой стороны и Здов не был так уж прост. Без способностей в лабораторию не брали даже по большому блату, несмотря на практически полное отсутствие финансирования. Здов, при всей его наивности граничащей с глупостью, был необыкновенно интуитивен. Правда, интуиция капризная дама, кто ее знает, когда у нее наступает рабочее время.
       Здов уселся за соседний стол, включил компьютер и, пока тот загружался, сосредоточенно зашуршал бумажками. Губами при этом он издавал звук, похожий на «пу – пу – пу» и непонятно было то ли это одышка, то ли песня, то ли аккомпанемент для раздумья.
       Перед Ми Гри уже какой раз высвечивались на экране компьютера данные о пропавших: когда, где, друзья, знакомые, профессия, учеба, место жительства – ни повторений, ни совпадений - ничего не сшивалось.
- Разрешите обратиться, - раздался бас Здова.
- Обращайся, Вася, - машинально откликнулся Просо, закрыв уставшие
от экрана глаза и потирая переносицу.
- Данные девяти эпизодов дислоцируются в районе активного линейного разлома. Вот здесь…- Нилыч шмыгнул мышью и компьютер выдал карту Подмосковья. – Вот здесь, - повторил Здов. – Если считать последний случай, есть дубль. Это за кольцевой, километров двадцать.
- Ну, почему же не считать… Считать конечно… А почему дубль?
- Последний раз Ставрогина видели вместе с приятелем. Пропали оба. В этом смысле дубль. Вот тут написано, что в тот день они собирались к своей знакомой на дачу, куда не приехали. Адрес дачи есть. Она тоже находится вблизи разлома.
       Просо тупо уставился в экран. «Странно, почему я не заметил». Компьютер показал довольно большой разброс черных крестиков – предполагаемых мест исчезновения людей. Некоторые из них находились на жирной красной линии, которой был отмечен разлом.
       Мысль полковника лениво жевала увиденное. «Ну, предположим разлом… Это ведь даже не дыра. Это разрыв тектоники глубоко под землей. Не версия, конечно, но другого все равно пока нет, надо бы проверить».
- Может МЧС запросим по этому району, - предложил Здов.
- Мы теперь частная лавочка, Вася. А МЧС – это деньги. А денег, Вася, нет.
- Тогда пусть менты запросят.
- Посмотрим. Дай-ка мне мордашки тех, которые в дубле.
       Здов нашел фотографии и протянул их Просо.
- Так… Давай-ка мы к ним прицепимся и поглядим.
       Ми Гри откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На темном фоне привычно высветился мерцающий экран. На нем Просо попытался мысленно воспроизвести фотографию молодого человека и на какой-то момент ему это удалось. Однако уже в следующее мгновение он увидел распростертое на камнях тело в характерной позе упавшего с высоты человека. Его состояние сомнений не оставляло.
- Первый похоже труп. Они вроде должны были быть на мотоцикле…
- Так точно. Он тоже пропал.
- Посмотри подъездные пути к этой даче, предполагаемый маршрут и какие там попадаются реки или озера, или пруды на худой конец. На картинке какой-то обрыв и каменистый берег. Так, попробуем второго.
       Вторым молодым человеком был Станислав Ставрогин.
       Просо повторил операцию с фотографией, но на этот раз никакой дополнительной информации не получил. Экран продолжал мерцать тусклым серым цветом.
       «Странно, - подумал Ми Гри. – Похоже помехи. Откуда же они могли взяться, интересно».
       Он снова и снова силой воображения воспроизводил на экране лицо юноши, но экран отвечал мерцанием.
- А на этом парне похоже стоит блок. Чудно… откуда бы ему взяться…
- Может дернуть кого-нибудь для поддержки, - предложил Нилыч.
- Да хорошо бы. Все равно надо лезть в Пространство. Только кого ты дернешь? Все гуляют уже.
       В Пространство не было принято ходить по одному. Всегда нужен был кто-то для верности, что полученная информация не твоя фантазия. Каждый работал со своим Ведущим, а потом результаты сравнивали. Были случаи, когда работали вчетвером или впятером, но всегда не меньше двух.
       Ми Гри стал мысленно перебирать возможные варианты. Сделал несколько звонков, но все они оказались «пустыми». Даже если кто-то и отзывался, он под любыми предлогами отлынивал от сотрудничества.
       «Вот сукины дети, измазаться бояться, - с чувством внезапно нахлынувшей брезгливости подумал Ми Гри. – А все сволочи демократы: долой силовиков, долой силовиков! Доигрались! Вообще никто работать не хочет. Стесняются, ити их мать!».
       Осознав, что раскочегарившуюся ненавистью мысль скоро придется ловить где-нибудь в двадцатых годах у Железного Феликса, Просо заставил себя вернуться к задаче. Не надеясь на память, он стал внимательно изучать записную книжку и почти сразу же наткнулся на Большую Ляльку.
       Жена бывшего сослуживца несколько лет тому назад она чуть ли не силой заставила Просо взять ее на учебу в летние лагеря. Но несмотря на страстное желание и неуемную энергию оператора из Большой Ляльки не получилось. За то открылась не менее замечательная сторона ее сущности – при ней все говорили правду. Она действовала на людей почище любого детектора лжи. Она настолько внимательно и заинтересованно выслушивала всех, что человек волей-неволей выкладывал все, что может быть никому другому никогда бы и не рассказал. Причем иногда рассказ был вовсе не в его пользу.
       Большая Лялька всем искренне сочувствовала, тут же бросалась помогать и делала все это с такой искренностью и энтузиазмом, что как-то неловко было ее обманывать. Ми Гри правда подозревал, что дело здесь кроется не только в психологических особенностях личности.
       Внешность полностью соответствовала ее характеру. Она была крупной женщиной к пышными формами, с копной светлых пушистых волос, неизменно уложенных огромным шаром и напоминавших одуванчик в период зрелости; с цветом лица как у фарфоровой куклы, с широченной улыбкой большого рта с крупными редкими зубами. Глаза у нее тоже были огромные, синие и очень добрые. Порой одного взгляда на нее было достаточно, чтобы придти в хорошее расположение духа.
       По паспорту ее звали Елизавета Алексеевна. Была она библиотекарем Хотя с такой внешностью и с таким темпераментом лучше бы ей было работать в цирке. Собственно и прозвище Большая Лялька она получила благодаря коверному, который выступал на концерте в гарнизоне. У него был номер с куклой как две капли воды похожей на Елизавету Алексеевну. Закончив номер, он вдруг с распростертыми объятиями пошел прямо к Елизавете Алексеевне и с возгласом: - «А вот и моя большая Лялька!» - упал в ее объятия. Елизавета Алексеевна отреагировала как профессиональная подсадка. Она тискала и душила беднягу так, что тот уж и не рад был своей шутке. С тех пор к ней это прозвище как приклеилось. Похоже ей даже нравилось быть для всех Большой Лялькой – подружкой, жилеткой, утешением.
       Энергичная и предприимчивая она могла найти выход из любого положения, причем получалось это у нее без всякого напряжения, как бы само собой.
       Просо набрал номер. Никто не ответил.
       Постепенно он добрался до конца алфавита. Безрезультатно.
       «Должен быть какой-то выход, иначе бы не сложилось. Случайностей не бывает. Нельзя сомневаться, сомневаться нельзя… Лови мысль, Миша, - подбадривал он себя, - лови ее. Она где-то рядом болтается. Ну, же, тащи ее за хвост». Как ни старался Ми Гри, в голову ничего путного не приходило. Самое печальное, что среди мысленной нарезки в мозгу начало проблесками мигать отчаяние. А это совсем никуда не годилось. «Должен быть парадоксальный выход. Глупый. Дурацкий. Авантюрный. Ну!» И тут он вспомнил о 0312 ДХ.
- Есть! – произнес вслух Ми Гри. – Идем другим путем!
       Здов оторвался от компьютера и удивленно посмотрел на полковника.
- Ты, Вася, думай давай, думай. – Ми Гри овладела вдруг какая-то мальчишеская бесшабашность.
       Просо направился к сооружению похожему на гинекологическое кресло. Около него он разулся, снял носки, забрался на сиденье, чем-то напоминавшее велосипедное только чуть побольше, уперся голыми ступнями в специально приспособленные для этого педальки, установил прямо над головой дырявый таз, так что он почти скрыл его лицо, щелкнул тумблером на подлокотнике, после этого положил ладони на такие же педальки, как для ног, и попытался расслабиться.
       Аппарат 0312 ДХ находился в испытаниях. Это был усилитель мысли, изобретенный каким-то сумасшедшим дедом, до «мыслителя» создавшим «кресло смерти». Что уж он там задействовал – одному Богу известно, но экспертами кресло действительно было признано опасным для жизни. Оно не стреляло, не взрывало и не травило. Однако посидевший на нем человек умирал от обширного инфаркта в течение трех – семи суток.
       Случаи гибели были зарегистрированы совершенно официально. Умирали те, кто деду не поверил, отнесся к нему и к его детищу наплевательски, и чтоб всем доказать, что все это ерунда, обман и сплошное мошенничество отдохнул в кресле пару часов в то время, как дед предупреждал, что уже двадцать минут такого отдыха грозят необратимыми последствиями. После нескольких трагических случаев кресло уничтожили.
       Дед не обиделся, а через некоторое время приволок «мыслителя», в который тоже никто не поверил, но ума хватило не выбросить всю эту рухлядь, а начать исследовать. Пока были курсанты-добровольцы под дырявым тазом сидели они. Никакой положительной статистики в работе 0312 ДХ не наблюдалось. Очень может быть потому, что трудно было выполнить главное условие работы аппарата с оператором. Надо было сосредоточиться на одной мысли и продержать ее около десяти минут. По признанию самих участников эксперимента, никому из них этого сделать так и не удалось.
       Просо никогда с 0312 ДХ не экспериментировал. Но, залезая под дырявый таз, он был абсолютно уверен, что ничем не рискует – раз, и конечно, способен выполнить условие – два.
       Легко сказать! Сначала он никак не мог избавиться от мыслей о Большой Ляльке. Он вспоминал о ней с теплотой и нежностью, как о подружке из песочницы. Потом он все-таки заставил себя сосредоточиться на проблеме и стал размышлять, кто бы из специалистов ему мог понадобиться. «Сначала, конечно, банальный экстрасенс. Никаких гениев.Так, середнячок. Но все-таки, чтоб слышал. Потом… а что потом? Может хватит одного оператора… А почему, собственно, они назвали контактера оператором? Наверное потому что он тоже снимает как в кино…» Мысль стала убегать. «Как бы ее, заразу, заговорить, чтоб стояла. Сивка-Бурка вечный каурка… Какая ерунда лезет в голову. Правильно курсанты говорили, невозможно ее удержать десять минут. Надо сказать этому горе-изобретателю, чтоб укоротил время». Потом его совершенно разморило, он вздремнул и, как часто бывает, вздрогнул от ощущения, что куда-то провалился. Посмотрев на часы, он увидел, что десять минут давно прошли. «Будь что будет, - подумал Просо, отключая аппарат. – Если я не совсем идиот, может Пространство как-нибудь и ответит…»
       Ответ за халтурку не заставил себя ждать. Когда Просо слезал с аппарата, он случайно задел колбу с глицерином, попытался поймать, не поймал, только руку порезал о какую-то железяку, торчащую сбоку дедова сооружения. Колба разбилась вдребезги, глицерин разлился по полу.
- Нилыч! Какого черта здесь понаставили, - заорал Просо, срывая раздражение на первом и единственном попавшемся под руку.
       От неожиданности Здов вскочил с кресла и, запутавшись в собственных ногах, всей массой рухнул на лабораторный стол, потянув за собой процессор.
       Когда грохот от падения тела и предметов стих, для полковника Просо не осталось никаких сомнений – Пространство ответит так, что мало не покажется.
       Кое-как приведя в порядок лабораторию, а на самом деле бросив все на Нилыча, Ми Гри отправился домой раздосадованный и неудовлетворенный.
       Вечером он еще раз набрал номер Большой Ляльки и узнал, что она на даче.
- Нет, связи нет, - обрадовала Ми Гри ее дочка. – Вы же знаете маму. Она поехала восстанавливаться, а это значит полная изоляция. Мобильник взять отказалась. Если что случится, просила телепать. Мы с папой пока не пробовали.
       Ми Гри то же этим вечером как-то не был настроен телепать. «Нателепался уже, - подумал он, вспоминая об опыте с 0312 ДХ. – Неизвестно какая дрянь теперь в Пространстве плавает. И чего я собственно привязался к Большой Ляльке? Вот уж правда – утопающий хватается за соломинку».
       Опасаясь как бы еще чего не натворить, он принял душ и завалился в постель.
       Если бы он только мог представить, как сработает 0312 ДХ, его никакими силами нельзя было бы затащить под дырявый таз.

Глава пятая. МИНУС ОДИН

       Утром он открыл глаза и увидел висящий напротив кровати в аккуратной рамочке лозунг: «Думай о хорошем». Он сам его повесил. Это был элемент его системы самосовершенствования.
       Как выяснилось, утренние мысли были самыми отвратительными из всего того, что вообще приходило в голову в течение дня. Сначала ты в ужасе вспоминал, чего не успел сделать вчера, и естественно думал о том, что это надо будет сделать сегодня плюсом к тому, что на сегодня было запланировано раньше и плюсом к тому, что не выполнил позавчера, позапозавчера и еще двадцать пять дней тому назад. Тут ты понимал, что тебе этого не осилить никогда, и от навалившихся проблем впадал в отчаяние, депрессию, почти в кому. Об обидах, промахах, ошибках и тому подобной ерунде и говорить нечего – все это сидело в памяти как заноза, воспалявшаяся каждое утро. На всем на этом, как сорняк на хорошо удобренном поле, начинал резвиться комплекс неполноценности и орать в уши что есть сил: - «Ты ничего не можешь, потому что ты старый козел! Так стоит ли начинать?! И вообще стоит ли вылезать из постели?! Лучше уж удавиться, чем коптить небо такой никчемной рухлядью!». «Думай о хорошем» в аккуратной рамочке положил конец этому негодяйству.
       Просо открыл глаза и в очередной раз подумал: - «Удивительно, как простая фраза всегда бывает к месту», - и начал лениво перебирать в памяти события вчерашнего дня, сознательно сортируя и выбрасывая все негативное. Дойдя до картинки с телом молодого человека, Просо решил, что надо бы съездить на место, где предположительно мог произойти несчастный случай. А может быть и не несчастный… Вдруг что-нибудь нечаянно попадется.
       Ми Гри давно жил один и ему это нравилось. Однажды он был женат. Брак длился три дня. Но эти три дня весьма наглядно показали ему, что он не создан для семейной жизни. С тех пор он был всегда один. Нет, конечно, в его небольшой, вылизанной квартирке бывали женщины, но со временем отношение Ми Гри к сексу сильно изменилось. Сказались его захватывающие путешествия в Пространство – шутка сказать, любое место не только на Земле, но и на любой планете! Новые ощущения были настолько ошеломляющими, что по сравнению с ними секс казался мелкой непристойностью. Потом еще Славин обучил всех сотрудников Ноздри переводить сексуальную энергию в творческую. Народ взбодрился, начал созидать с удвоенной силой, явно отдавая предпочтение акту творческому перед актом половым. Ми Гри то же подпал под общее увлечение и о сексе совсем забыл, что не мешало ему продолжать относиться к женщинам дружески снисходительно.
       Полковник приоткрыл балконную дверь, в которую вместе с шумом просыпающегося города проникла тонкая струйка свежего воздуха, изрядно подпорченного ядовитыми выбросами цивилизации, выполнил комплекс замысловатых упражнений, напевая что-то себе под нос, отправился в ванную, потом плотно позавтракал, приготовил в дорогу сухой паек с дежурной чекушкой в качестве абсолютной валюты, оделся и позвонил Нилычу.
       Здов был на месте.
- Скажи-ка мне, друг Василий, что ты там накопал по обрывистым берегам. Да. Там, где у нас был «дубль».
       Выслушав Здова, Просо что-то накидал на листочке, забрал сумку и направился к «ракушке», где стоял его заслуженный «боевой конь» - старый «Москвич».
       Оседлав «коня», он выехал в направлении вылетной магистрали «Дон». Промаявшись часа полтора в пробках, преодолев бесчисленное множество мелких дорожных неприятностей, он, наконец, прибыл на место.
       С первого взгляда ничего хотя бы отдаленно напоминающего ландшафт с картинки здесь не было. Перед ним раскинулся огромный массив садово-огородных товариществ, плотно застроенный дорогими коттеджами. Зная по опыту, что разговора с их обитателями обычно не получается, Просо медленно двинулся по одной из улиц, присматривая строение победнее, где не так недоверчиво могут отнестись к случайному посетителю.
       Неожиданно улица вывела его к большому, как ему показалось, совершенно круглому пруду с пологими травянистыми берегами. «Мимо, - подумал Ми Гри».
       На берегу сидели мужики с удочками. «Вот как раз то, что надо. Они мне и подскажут». Полковник припарковал машину и, захватив сумку, стал спускаться к воде.
- Как улов, - спросил он аборигена средних лет с испитым синюшным лицом.
- Да ни ….. И погода вроде …., а ни …. Зажралась …..!
       Фонтан идеоматических выражений, описывающих одновременно и клев, и наличие рыбы в пруду, и ее состояние, и состояние самого рыбака показал Просо, что человеку плохо, и разговаривать на отвлеченные темы, он не расположен.
       Зная по опыту муки похмелья, полковник молча достал из сумки чекушку и несколько вложенных друг в друга пятидесятиграммовых пластмассовых стопочек.
-Ну, что, мужики, за знакомство.
- Смотри-ка, а, с понятием человек, - послышались одобрительные возгласы и на запах подтянулись еще трое.
- Ты, небось, не из местных будешь, - предположил испитой, когда после дозы его немножко отпустило.
- Да нет, я из науки.
- Ну, да, местные здесь все жлобы. Во! – он махнул рукой на коттеджный поселок. – Настроили, ити их мать, миллионщики!
       И столько ненависти было в этом его «миллионщики», что Просо невольно пришло в голову: - «Вот не достанут как-нибудь водки – спалят здесь все к той самой матери».
- Ладно, говори, чего тебе надо. Не даром же ты нас угощал, - вступил в разговор молодой парень, подмигивая остальным.
- Нужно найти место по описанию.
- Из органов что ли?
- Я же сказал – из науки.
- Да ладно, нам воще-то плевать. Так что у тебя там?
- Короче, овраг или высокий берег реки, может быть водоема, или какой-то провал, большая яма, может быть карьер заброшенный. Крутой срез и полосатый грунт. Слоями лежит. Темные и светлые полоски. Внизу камни или куски породы как большие валуны. Еще лужа или скопившаяся на дне вода. Может озеро. Вода такого желтого цвета…
- Не, не знаю. А ты, Леха?
- Нет, чего-то не помню такого. Карьер был, но опять же не у нас. В Сенниках.
- Ага, ага! – вступил в разговор до этого молчавший круглолицый, розовощекий дед, наверное, единственный среди них, ведущий здоровый образ жизни. – Там такой старичок есть. Сычом звать. Он тебе, что хошь найдет. Он краевед бывший.
- Во, молодец дед! Ты давай к нему. Скажешь, лохи прислали!
       Видимо в этой фразе был какой-то сакральный смысл, потому что мужики смачно заржали.
- Ладно, спасибо за наводку. Может у вашего Сыча и имя есть?
- Палыч он…А как его зовут…- Синюшный вопросительно посмотрел на товарищей и не получив ответа, заключил, рубанув рукой воздух. – Палыч и есть.
       Узнав, как проехать в Сенники, Просо минут через двадцать уже въезжал в небольшой, с виду ничем не примечательный поселок, каких в Подмосковье пруд пруди.
       В Сенниках Ми Гри без труда отыскал Сыча. Похоже он был местной достопримечательностью. Встретились они в школе, где Сыч вел факультатив «Моя малая Родина».
       Палыч был высоким плотным человеком лет семидесяти, но еще очень энергичным и моложавым. Самыми примечательными деталями на его морщинистом лице были очки с сильными диоптриями, которые он, неуловимым движением лицевых мышц, сбрасывал на кончик носа, чтобы взглянуть на собеседника, и также возвращал на место, и усы – пышные и белые, как будто между носом и ртом он зажал пару пушистых хомячков.
       Палыч радушно принял Ми Гри и даже не поинтересовавшись, кто он и откуда, начал подробно, с бесконечным множеством деталей рассказывать полковнику о любимых Сенниках. Свой рассказ Сыч богато иллюстрировал изобилием фотографий, копий чертежей каких-то разрезов, карт, которые доставал и доставал с полок и раскладывал перед внимательным слушателем
       Ми Гри знал подобных Сычу фанатов и умел отключаться от лишней информации совершенно незаметно для собеседника. Повторяя через определенные промежутки времени некое междометие вроде «Угу» для обозначения собственного присутствия, Просо внимательно вглядывался в фотографии и рисунки. Неожиданно на одном из них Просо увидел, как ему показалось, знакомый ландшафт.
- А вот это где? – невежливо перебивая Сыча, спросил Ми Гри.
- Это… это старый карьер. Недалеко. Верст пять-шесть отсюда. А почему вас это интересует? Это непримечательное место. Там в советское время выбирали песок. Песок, знаете, был кварцевый. Но потом…
- Поехали, Александр Павлович, сделайте одолжение. Вы сейчас свободны?
- Кто, я? Да, конечно. Сейчас, я только здесь все закрою. Так вот работы на карьере были прекращены. На дне постоянно стала скапливаться вода. Разрабатывать невозможно. По технологии. Но никто, конечно, исследований не проводил. Просто бросили и все. Откуда эта вода? Я думаю, она туда стекала, а докопали до глинистого слоя и он ее не пропускал, - продолжал без умолку трещать Сыч.
       Так под аккомпанемент бесконечной краевой песни Палыча они добрались до места.
       Карьер представлял собой огромную яму, диаметром метров двести пятьдесят-триста. Один ее край был довольно пологий – по всей видимости, там была дорога для вывоза грунта; другой крутой, почти отвесный, скалообразный из-за нависающих темных выступов. По словам Сыча, последний грузовик ушел из котлована лет двенадцать тому назад. За это время ветер и дожди осыпали рыхлую породу, оставив массивы твердой торчать в отвесной стене как рукоятки воткнутых в нее кинжалов.
       Дно котлована было похоже на огромное желтое стекло. В нем как в зеркале отражались береговые камни, темные выступы отвесной стены, облака и фигуры Просо и Сыча. Ни разу поверхность желтой лужи не дрогнула и не покрылась рябью, хотя ветер здесь гулял нешуточный.
       Сыч продолжал просвещать полковника теперь уже по вопросам добычи полезных ископаемых в окрестностях Сенников, когда они перешли на крутой склон и Просо, наконец, увидел те самые камни, на которых на его картинке лежало распростертое тело. Только на дне котлована никакого тела не было.
       Приглядевшись внимательнее, полковник обратил внимание на небольшой холмик, немного отличавшийся по цвету от окружающей породы. Он также состоял из песка и камней, но в нем было что-то неуловимо искусственное. Просо решил проверить.
- Придется спускаться, - обратился Ми Гри к своему спутнику.
- А что мы здесь ищем?
- Труп.
- Труп?!
       Неожиданное сообщение заставило Сыча замолчать. Наверное, в этот миг он очень пожалел о своей доверчивости, о том, что не поинтересовался, кто перед ним и зачем сюда приехал. А теперь, вот, пожалуйста, какая-то история с трупом, и спрашивать уже неудобно, кто такой этот человек, не бандит ли, упаси Господи. Пока они спускались вниз, Палыч не проронил ни слова.
       Ми Гри подошел к тому месту, где сверху был виден холмик и начал аккуратно руками разгребать кучу песка между камнями.
- Помогайте, Александр Павлович, видите, породы много.
Но помощь не понадобилась. В этот момент из песка показалась кроссовка.
- Вызовите милицию, - попросил полковник Сыча, передавая ему мобильник, и одновременно продолжая освобождать тело от породы.
       Положение молодого человека было изменено по сравнению с тем, которое Ми Гри видел на картинке. Но Просо это не удивило. Так уже бывало в его практике поиска погибших. Его внимание привлекло другое обстоятельство. Ми Гри не знал, сколько времени здесь пролежало тело, но явно не день и не два. «Дубль» был датирован началом августа, значит приблизительно две недели. А молодой человек выглядел просто спящим. Никаких признаков разложения, трупных пятен, провалившихся глазниц не было и в помине. Он заметил, что все тело покрывал густой слой какой-то слизи. Может быть, слизь выполняла роль своеобразного консерванта? Но откуда она взялась? И вообще, кому понадобилось забрасывать тело песком и камнями? И что это – убийство или несчастный случай?
       От размышлений его отвлек возглас Палыча:
- Товарищ Просо! Здесь мотоцикл! Целый!
       Ми Гри оглянулся и увидел Сыча, уже откопавшего руль и колесо мотоцикла.
       Он подошел к нему и спросил:
- Машина то же была зарыта в песок?
- Да, да, и камешками, как бы это сказать, камуфлирована.
- Не трогайте здесь больше ничего. Пусть милиция разбирается.
       Пока ждали милицию, Ми Гри устроился радом с юношей и попытался получить из Пространства информацию о событиях, предшествующих его гибели. Но, странное дело, экран также мерцал, как и вчера. Информация была заблокирована. Блок стоял и на событиях после смерти молодого человека.
       Несмотря на просьбу Ми Гри ничего не трогать, Сыч все же мотоцикл откопал. Оттащить его от машины не было никакой возможности. Он сидел на корточках перед сверкающим Харлеем как будто видел это чудо техники впервые в жизни и смотрел на нее восхищенным взглядом трудного подростка из пьющей семьи.
       Пользуясь паузой, Ми Гри отправился к воде помыть руки. Каково же было его изумление, когда вместо воды он обнаружил странное гелеобразное вещество, окрашенное желтым пигментом, которое при первом же прикосновении облепило его ладони, и от него невозможно было избавиться.
- Александр Павлович, дорогой, вы знаете, что у вас здесь вместо воды какая-то штука?!
- Да, да… я забыл вам сказать. Это глинистый раствор. Густой. Он в жаркое время пересыхает. А потом опять появляется.
       «Нашего человека ничем не возьмешь. Что бы он ни увидел – он себе все тут же объяснит сообразно уровню знаний и собственным понятиям и даже не удивится. Не кроется ли и в этом качестве наша феноменальная выживаемость?» - задал сам себе риторический вопрос полковник. Он вернулся к машине, достал из сумки специальные пакетики, набрал в них вещества со дна котлована и немного соскреб с мертвого юноши, хотя и без анализа было понятно, что это одна и та же субстанция. На всякий случай он взял и пробы грунта.
       Часа через полтора томительного ожидания показался милицейский УАЗик. Просо представился. Удостоверение начальника особого отдела ГРУ даже на современную милицию производило впечатление, хотя такого отдела давно уже не существовало. Что делать? Волей-неволей приходилось ловчить.
       К экстрасенсорным технологиям поиска пропавших, о которых Просо поведал сенниковским операм, служивые отнеслись с крайней степенью почтения. Вместе с ними Просо обследовал и дно озерца, которое оказалось мелким и на удивление ровным. Оставив им Сыча, как главного свидетеля, полковник помчался в Москву в лабораторию НИИ, раньше входившего в Ноздрю, торопясь отдать образцы из карьера. Идентификация личности, осмотр места происшествия, поиск свидетелей и прочие протокольные мероприятия его не заботили. Он был уже доволен тем, что список пропавших уменьшился на одну фамилию.

Глава шестая. ПРОДЕЛКИ 0312 ДХ

       Пухленькая медсестричка Наденька Крылова по привычке проснулась в шесть часов утра, взглянула на настольные часы и тут же в истоме и блаженстве снова закрыла глаза. Сегодня был первый день ее короткого «отгульного» отпуска, и можно было сколько угодно нежиться в постели, просыпаться и засыпать снова.
       Отпуск, хоть и маленький, был сам по себе редкостью в ее напряженной жизни. Надежда трудилась в больнице и в институте через двое суток на третьи и, как правило, выкроить подряд три – четыре дня при таком графике никак не удавалось. А тут вот, можно сказать, подарок судьбы.
       Сегодня предстояло еще одно приятное событие. Накануне вечером она познакомилась с молодыми людьми, один из которых ей очень…даже очень приглянулся.
       Произошло это у нее на работе совершенно случайно. Надя из своего цокольного этажа, где размещался медпункт, поднялась в фойе актового зала выпить кофе в буфете, а молодые люди подсели к ней за столик. Институт зарабатывал себе на жизнь, сдавая актовый зал в аренду. И в этот раз там проводилась какая-то уфологическая тусовка. Честно говоря, Надежде было глубоко наплевать на всю эту летающую посуду и всяких там зеленых человечков. Просто в этот день было ее дежурство. А ребята оказались фанатами всего непознанного и необъяснимого и заговорили ее чуть не до смерти.
       Женя, предмет Наденькиной симпатии, был высоким широкоплечим парнем, с крупными неправильными чертами лица, с громким, как он сам говорил, командным голосом.
- Вообще-то, я историк… Правда никогда по профессии не работал, - будто оправдывался он. – В истории для меня самое интересное – это заговоры. Не политические, конечно, а для здоровья… против темной силы, от бородавок… всякие там… Я этим еще в институте начал заниматься.
       Рассказывая, Женя надо не надо жестикулировал огромными, похожими на грабли руками. Надежда заворожено следила за движениями могучих рук, невольно представляя себе, как крепко обнимают эти руки с длинными прямыми пальцами, как прижимают они нежное девичье тельце к жилистому могучему торсу.
       Заметив Наденькин взгляд, Женя смутился, но деваться ему было некуда, и он продолжал:
- Потом с экспедицией попал в Мордовию, заболел какой-то местной заразой, весь волдырями покрылся, - уткнув взгляд в чашку с кофе и ковыряя там ложечкой, пояснил он. – В общем, меня отвели к знахарке. Она жила в той же деревне, где стоял наш лагерь. Старушка меня заговорила. Вот у нее я всю экспедицию и стажировался. Первые заговоры у меня все мордовские.
       Видя, как смущается Женя под ее взглядом, Надежда подумала, что она вряд ли дождется от него каких-то действий по продолжению их мимолетного знакомства. Но мысль о том, что вот сейчас закончится вечер, и она может никогда больше его не увидеть, не давала ей покоя. Она даже слушать его перестала, соображая, как можно было бы продолжить едва завязавшиеся отношения.
- А вы чем занимаетесь? Обратилась она к другому молодому человеку.
- Боб у нас служитель Мельпомены, - ответил за него Евгений, несколько задетый тем, что его прервали на полуслове. – Человек искусства.
- А-а-а, - понимающе протянула Надя и кивнула головой.
       Боб, воспользовавшись случаем, тут же начал что-то рассказывать, но девушка не слышала его. Она и вопрос задала только чтоб время протянуть. «Соображай быстрей, тупица несчастная. Сейчас звонок прозвенит и все…».
- Слушайте, ребята, а поедем в деревню к моей тетке на пару дней. Там сейчас так хорошо! Август. Последние теплые денечки. – неожиданно для самой себя вдруг выпалила Надежда, хотя еще минуту назад собиралась провести свои отгульные дни дома в праздности и лени.
       Собеседники замолчали. Наденькино предложение совершенно выпадало из темы разговора, и молодым людям понадобилось некоторое время, чтобы его оценить.
- А что, можно! – с энтузиазмом поддержал Надежду Борис. – У меня как раз один день есть, а второй я попробую выторговать. Деревня – это хорошо! Природа, свобода… Река там есть?
- Река у нас замечательная! Тетя Маша говорит, еще даже купаться можно. И рыбу можно ловить.
- Да?! – оживился Женя. – Отлично! Значит надо удочки взять.
       Наде показалось, что он все еще сомневается.
- Не надо ничего брать, у тети все есть: и удочки, и какой-то телевизор для рыбы, и еще корзина специальная. У нас знаете как мужики ловят – прямо вилами щуку бьют.
- Хорошо. Едем. Уговорили, - все еще как-то неуверенно произнес Женя.
- Ну, вот и славненько. Значит встречаемся завтра на Павелецком в двенадцать ноль ноль.
       «Пора бежать, - подумала Надежда, - А то еще передумают».
- Пойду… а то я все-таки на работе. Еще начальство заметит. До завтра. И Надежда выпорхнула из-за столика.
       Тут приятный женский голос пригласил всех в зал, и молодые люди тоже поднялись.
       Первая мысль, посетившая Женю, едва он утром открыл глаза, была: «На кой черт я согласился переться в какую-то деревню. Можно подумать, мне больше делать нечего. Надо позвонить и отказаться». Но как на грех никому из его вчерашних знакомых даже в голову не пришло обменяться телефонами. «Вот, зараза. Придется тащиться на вокзал. Там и откажусь».
       Женя жил с мамой. Ему было немногим больше тридцати. Он никогда не был женат – никакой принципиальности, просто не складывалось – и мама считала его безнадежным холостяком.
       Мама Жени была не то чтобы эмансипирована, но вполне самодостаточна. Она вырастила сына одна без мужа, сумев при этом сделать небольшую, но основательную карьеру, которая позволила ей сохранить работу даже в шаткое время перестройки, хотя трудно себе представить, что профессия филолога могла кому-нибудь в такое время понадобиться. Мама продолжала кормить и одевать сына, потому что любовь к заговорам оказалась абсолютно бесплодной. Но она ни разу не позволила себе упрекнуть сына. Она понимала его и относилась с уважением к его страсти.
       Евгений принимал жертву матери как нечто само собой разумеющееся, был жесток с ней, эгоистичен, как многие увлеченные люди, которые кроме собственного интереса ничего кругом не видят.
       Женя приехал на вокзал с твердым намерением остаться в городе. Но Наденька уже взяла билеты, а Боб выглядел таким растерянным с огромной сумкой, груженой всяким фотографическим барахлом, что Женя промолчал, плюнул и поехал.

       Ночь Олег не спал. Едва ему удавалось задремать, как тут же перед глазами вставал кошмар его армейской жизни, и он в ужасе просыпался. С некоторых пор кошмар преследовал его постоянно и, если Олегу вообще что-то снилось, так это были те самые памятные летние лагеря.
       Олег ненавидел армейскую службу. Армия его благополучно миновала. И надо ж такому случиться, что именно его институт несколько лет тому назад в результате какой-то дурацкой реорганизации отошел военному ведомству.
       Ведомство тут же произвело сокрушительное сокращение штатов, и две трети сотрудников покинули родное предприятие. По какому принципу проводилось сокращение примитивному гражданскому уму в жизни не понять, но Олег остался. Может быть потому, что у него была фамилия Шахов и до него очередь просто не дошла.
       Оставшиеся счастливчики, чтобы жизнь медом не казалась, были немедленно отправлены в летние лагеря.
       Лагерями заведовал генерал Славин. О нем ходили какие-то совершенно нелепые слухи, говорили, например, что он колдун.
       В меняющейся советской действительности Олег смог привыкнуть уже ко многому, но генерал колдун – это уж увольте. А рассказывали, между прочим, если ему надоедает собеседник, он начинает мигать, как испорченная электрическая лампочка: пропадет – появится, пропадет – появится. И еще говорили, что у него есть своя разведшкола, где он готовит каких-то сверхчеловеков.
       Олег все это считал чистой воды бредом, навеянном ужасами военной жизни, побудкой в пять утра, дурацкой муштрой и отвратительной пищей. Однако вскоре ему пришлось убедиться в правоте слухов на собственном опыте.
       Командовал подразделением, в которое он попал, полковник Просо Михаил Григорьевич по прозвищу Ми Гри. Первое же его занятие повергло Олега в состояние шока. Полковник на полном серьезе рассказывал, как он научит «легионеров» связываться непонятно с кем, кого называл ведущим, непонятно где – это он называл информационным полем земли. « Вы будете слышать голос своего ведущего. Иногда к нему будут присоединяться другие, но это редко, в особо трудных случаях. Вы сможете узнавать будущее как страны и отдельных объектов, так и граждан. Если очень постараетесь, научитесь моделировать события. Поверьте, это очень увлекательное занятие, - говорил Ми Гри. – Но основная ваша задача – получение информации по заданию».
       Тренировки были мучительными, изматывающими особенно потому, что он в них не верил, не понимал и ничего не чувствовал. Хотя нет, чувствовал, конечно, ощущал себя последним дураком, когда четверо здоровых мужиков сидели вокруг него, держали его за руки, как какую-то институтку, и с закрытыми глазами и улыбками клинических идиотов выли что-то несуразное. Временами к ним присоединялся пятый, который спрашивал у Олега, что он видит. Да ничего!
       Группа Олега состояла из двадцати восьми человек. Многих он знал по работе. Его товарищи оказались более способными и толковыми. Но Олег был уверен, что они все врут, хотя на его глазах они протыкали тело ржавыми гвоздями, пили отравленную воду, жгли себя факелами, и с ними ничего не случалось. Олег же, после первого упражнения с огнем, получил ожег третьей степени.
- Такова степень твоего сомнения, - сказал ему Ми Гри, навестивший его в лазарете.
       Устав от борьбы с кошмаром, Олег встал, принял холодный душ и выпил маленькую чашку крепкого кофе.
       Домашние еще спали. Олег был женат. Его дочери исполнилось три года. Жена попалась Олегу любящая и терпеливая, однако и она не смогла жить в «гараже», где постоянно что-то пилили, красили или паяли. Олег вместе со всеми своими железяками, без которых он не представлял существования, был выселен в отдельную комнату, которая очень быстро превратилась в подобие мастерской. Один угол был отведен под спальное место. Там стоял топчан, покрытый клетчатым пледом, и торшер, на ножке которого был прикреплен маленький полукруглый столик. Остальное место занимали стеллажи, полки и массивный верстак, вечно заваленный поделками.
       Руки у Олега были золотые, и при желании он мог бы заколачивать приличные деньги. Беда крылась в характере. Отношения с клиентами никак не складывались. Олег считал, что он умнее и опытнее, а заказчик с этим соглашаться не желал. Противоречия приобрели антагонистический характер, в результате чего семья Олега хронически сидела без денег. С тех пор, как он ушел из института, у него постоянной работы так и не было.
       Несмотря на ненависть к армии и подозрения всех и вся во лжи, он где-то глубоко внутри себя сознавал, что двадцать семь его коллег по несчастью одинакого врать не могли. Да и остались же они работать в институте после переподготовки. Значит что-то было в тренировках Просо то, что прошло мимо него. Волей-неволей он постоянно искал подтверждения существованию «иного», но желанных неопровержимых доказательств так и не находил.
       Вчера поздно вечером позвонил приятель Олега, для которого он мастерил оригинальную систему орошения в теплице, и они договорились встретиться. Олег рассчитывал немножко подзаработать.
       Приятель жил за городом, и Олег вышел пораньше, потому что путь предстоял долгий. До Боброва он добрался на электричке, а вот с автобусами началась полная катавасия. Они без конца меняли таблички на лобовом стекле, где обозначался конечный пункт следования, и найти нужный маршрут оказалось делом непростым. Наконец Олег влез в какой-то автобус, и пассажиры заверили его, что в «свою» деревню он точно попадет. Однако после получасовой тряски по проселочным дорогам, водитель объявил: - «Конечная! Все сходят!» - а нужная Олегу деревня так и не появилась.
       Свое возмущение Олег тут же выместил на водителе.
- Где мое Ятниково, козел?!
- От козла слышу, - привыкший к оскорблениям беззлобно парировал водитель. – А твое Ятниково где было, там и есть.
- Ты что, не мог раньше сказать, куда едешь?!
- А ты что, слепой? Не видишь, что на табличке написано?
- Так ты, гад, ее в дороге поменял!
- Ну! – Все это время водитель внимательно пересчитывал выручку, и глаз от денег не поднимал.
       Ярости Олега не было предела. Он стоял рядом с опустевшим автобусом и по выражению его лица можно было легко угадать, что он хочет с ним сделать, несмотря на то, что тот большой, толстый и железный. В сердцах он со всей силы пнул колесо машины.
Но тут к Олегу обратилась сердобольная старушка, которая ползла мимо и стала невольной свидетельницей перебранки.
- Ну, ну, касатик, не дело так сердце тратить… по пустякам-то. Деревня твоя за лесом. Вон той дорогой и иди, никуда не сворачивай. За лесом сразу село будет, но это еще не Ятниково. Ятниково за ним.
- Что ж ты такое говоришь, мать, - шофер вдруг оторвался от подсчета заработанных копеек. – Ты ж его в обход гонишь. А короткой дорогой в Ятниково вон туда. – Он неловко махнул кулаком с зажатыми копейками в неопределенном направлении.
- А ему в обход и надо, касатик. Не спорь со старухой. Я много чего знаю, что вам и неведомо, - пробормотала бабуся и. не останавливая своего черепашьего хода, поковыляла в сторону домов, чуть прихрамывая, опираясь на сучковатую березовую палку, похоже подобранную где-то по пути.
       Олег быстрым шагом пошел по дороге, указанной старушкой, и вскоре нагнал трех местных теток, нагруженных поклажей по самые уши. Он тут же узнал их. Они ехали с ним в одном автобусе.
- Вас тоже не туда привезли, - посочувствовал Олег.
- У нас, миленький, это сплошь и рядом, - отозвалась та, что была постарше.
       Несмотря на объемистые тюки, тетки ловко перебирали ногами, весело переговариваясь между собой, давно привыкнув к неожиданным трудностям, плохим дорогам и длинным пешим переходам.
       Для верности Олег решил еще раз уточнить направление.
- Скажите, пожалуйста, я так к Ятниково выйду?
- Выйдешь, а как же, мы тоже туда идем, - живо откликнулась вторая.
- Дойдешь, дойдешь, коли в вертеп не попадешь, - сделав страшные глаза и понизив голос, прошипела самая молодая.
- В вашей глуши кукольный театр есть? – не понял юмора Олег. – При церкви что ли?
       Женщины прыснули.
- Ладно тебе, Нюрка, людям голову дурить. Какой театр. Дырка в земле.
- А почему тогда вертеп, - поинтересовался Олег, чтобы поддержать разговор.
- А кто его знает… Говорят, вода вьюном вертится в паводок по весне, когда туда идет.
- Вы сами-то видели?
- Ну, да еще… Охота была. Это ж не в нашей деревне.
- Больно жутко подходить. Там, говорят, люди пропадают. – Нюрка продолжала напускать страху.
       Женщины снова рассмеялись, но Олегу показалось, что на этот раз смех был какой-то нарочитый, искусственный.
- Давайте, девки, лучше опят посмотрим. Шурка еще на той неделе вот такусеньких наковыряла.
- На что они такие?
- Так, может, выросли.
       Женщины аккуратно поставили свою поклажу у деревьев и рассыпались по лесу.
       Олег пошел дальше. Дорога была наезженная, как говорят «убитая». Она извилисто петляла среди деревьев, местами погружаясь в непересыхающие лужи, местами утопая в разноцветных мхах. За высоким подлеском Олег не заметил опушки. Лес закончился, как оборвался. Олег стоял на краю вспаханного поля, которое отделяло его от деревенских домов. Через поле под линией электропередач шла дорога к деревне. Олег, не раздумывая, пошел по ней.
       Разгоряченный быстрым шагом, чуть захмелевший от напоенного осенними ароматами лесного воздуха Олег обрел, наконец, душевное равновесие. Он даже подумал, как хорошо иногда вот так прогуляться по лесу, а если бы не случай, ничего такого бы не произошло. Правильно говорят: все, что ни делается, делается к лучшему.
       Тем временем он уже подходил к домам на окраине деревни. «Надо бы еще раз дорогу спросить. Деревня большая, черт ее знает, по какой улице идти», - и Олег обратился за помощью к молодой женщине с маленькой девочкой за ближайшим забором.
- Не смогу вам помочь, - ответила молодая мама. – Мы здесь на даче. Это местные вам подскажут. Спросите на кругу. Там только что маршрутка пришла.
       Посмотрев в направлении, указанном женщиной, Олег действительно увидел потрепанную «Газель», от которой, не спеша, расходился народ. В его сторону, как назло, никто не шел, и он пустился, чуть ли не бегом, догонять тех, кто был к нему ближе.
- Эй! Ребята! – окликнул он молодых людей, пытаясь привлечь к себе внимание.
       На его голос оглянулся мужчина атлетического телосложения. Каково же было изумление Олега, когда в этой долговязой фигуре он узнал своего давнишнего приятеля Женьку Ильина.
- Шах! Ты как здесь оказался?! – в свою очередь удивился Женька.
- Я в Ятниково иду.
- Да? А это не Ятниково? – обратился Женька к девушке, стоявшей рядом.
- Нет, - рассмеялась она. – Это Водяново. Ятниково дальше.
- Тебе зачем в Ятниково?
- Да к знакомому. Заказ надо отдать.
- Слушай, может, встречу на завтра перенесешь. Давай с нами, раз уж так получилось. Мы здесь тоже не надолго. Вот Надежда пригласила. Дня на два всего. Оставайся. Давно не виделись.
       Надя, испугавшись, как бы Женя, встретив знакомого, не отправился бы с ним вместе в Ятниково, тоже принялась уговаривать Олега. Молчал только Боб. Ему вроде как не с руки было встревать.
- Ладно, сдаюсь, - поддался, наконец, Олег. Куда идти-то?
- А вот уже дом виден, – кивнула Надежда.

Глава седьмая. КОМАНДА

       Трудно себе представить ситуацию, при которой без работы может остаться простой библиотекарь. Однако в капиталистической стране, где все выражается в конкретных и осязаемых величинах, библиотека неожиданно обретает иной смысл, обозначаемый точным числом квадратных метров.
       Весной учреждение культуры, где трудилась Большая Лялька, продали под офис какой-то богатенькой конторе. Тетя Лиза, как звали ее маленькие читатели, осталась без работы. Едва оправившись от шока, она уехала в деревню и целое лето жила на даче одна. Дача – это деревенский дом на высоком берегу реки Лопасни.
       Муж Елизаветы Алексеевны был занят на работе, дочь училась и приезжала редко. Большая Лялька сполна наслаждалась одиночеством и абсолютной свободой. Послешоковая терапия шла полным ходом.
       По утрам она рассекала Лопасню. Вода в реке ровная как зеркало, ласковая и нежная. Окунулся и как в другой мир попал. Можно доплыть до отмели и пойти гулять пешком по мелководью среди кувшинок и стаек мальков. Стоит сделать шаг – рыбки разлетаются в разные стороны, а если затаиться – подплывают и щекотят кожу плавничками.
       Только одно место на реке было неприятным. Деревенские называли его «чертовой ямой». Берег около него был каменистым и совершенно голым. Среди камней не росла даже трава. Особенно хорошо это было заметно летом, когда все русло реки окаймляли густые кустарники, камыши и кудрявые ивы. Прямо у берега сразу начиналась глубина. Народ там плавал, правда, все больше во хмелю. Иногда по утрам у «чертовой ямы» вода бурлила от поднимающихся со дна пузырей воздуха. Тогда местные говорили: - «черти задышали». Но это так, деревенский колорит. В остальном же, не место – просто рай.
       Другой бы блаженствовал в этом раю, но только не Лялька. Ее, правда, мало что удручало в этой жизни. В общем-то, она была женщина без комплексов. Любила поесть и ела, хотела выпить и выпивала. Никакого недовольства по поводу своего роста, веса, внешности она никогда не испытывала. Единственное, что ее терзало, была мысль, почему она не «колдунья». Другие же чего-то там слышат, пишут, предвидят, предчувствуют, а она – пень пнем. Сколько ни училась – ничего не получается. Со временем ее неудовлетворенность переросла почти в манию, а мания привела к тому, что Большая Лялька готова была в банальной коровьей лепешке видеть аномальное и потустороннее.
       Совершенно естественно, что «чертова яма» завладела ее вниманием. Она разыскала в деревне стариков, подробно расспросила их об этом явлении, даже съездила в районный центр, в архив, узнать, нет ли каких данных по истории «чертовой ямы», но сама лезть туда не рисковала.
       Однако сегодня она неожиданно для самой себя приняла решение поднырнуть и посмотреть, что же там такое.
       Нырять Большая Лялька не умела, место было глубокое и течением ее стало затаскивать под берег. Неизвестно, чем бы закончилось это мероприятие, но на счастье поблизости оказался местный рыбак, который ее и вытащил.
- Нет там никакой ямы, - обиженно заявила она своему спасителю, едва отдышавшись.
- Бабуль, ты чья будешь–то? – поинтересовался парень, сидя на корточках около распростертого на траве Лялькиного тела.
       Почувствовав событие, к ним начал подтягиваться народ до этого мирно загоравший на солнышке и лениво потягивавший принесенные с собой горячительные напитки.
- Да наша она, дачница, - ответила за Ляльку узкая тетка с выпученными глазами.
- Беги скорей, Маш, твоя соседка утопла! – крикнул кто-то из толпы звонким голосом, увидев спускающуюся к реке женщину.
- Ты чего, Лексевна, вставай, давай, голубонька. Ишь разлеглась, - приговаривала подоспевшая Маша, помогая Елизавете Алексеевне подняться. – Пойдем в дом-то. Или ты еще поплавать собираешься?
- Нет, на сегодня хватит, пожалуй. Надо вот только вещи забрать.
- Погоди, я тебе сейчас принесу. Это полосатое твое?
- Мое, мое…
       Несмотря на ужас пережитого, Большая Лялька уже твердо стояла на ногах, и вдвоем с Машей они начали медленно подниматься в гору.
- Как же это тебя угораздило, подруга, - спросила Маша, бережно поддерживая соседку под локоток.
- Сама не знаю, что на меня нашло. Затмение какое-то. Я ведь и нырять не умею. Никогда не умела, и никто меня научить не мог. А тут видишь. Если б не этот парень, мы б с тобой… Постой, Маш, надо хоть парню спасибо сказать, - вдруг спохватилась Елизавета Алексеевна.
- Толику-то?! Дура! Это ты ему подарок сделала. Он теперь целый год всем будет рассказывать, как он тетку спасал.
       Лялька оглянулась и прислушалась. Действительно Толик уже вещал народу о своем подвиге.
- Сижу я, эта, поклевки жду и вижу: то ноги у нее, то голова, то эта… А потом ничего не стало. Я ж помню, как меня туда тащило, когда я еще пацан был. Ну я, эта, и пошел. И прям за волосы. Она уже вся синяя была. Еле откачал.
       Услышав такие слова Елизавета Алексеевна подумала, что в чем-то Маша наверное права, и что истории ее спасения еще суждено обрасти многочисленными подробностями.
- А ты то как на речке очутилась? Ты ж сроду сюда не ходишь, - спросила Лялька соседку.
- Так я к тебе шла.
- Да? А зачем?
- Разговор есть.
- Ну, давай, разговаривай.
- Я и разговариваю… Надька приехала, племянница. Говорила одна, а она, гляди, еще троих привезла и все мужики. Если б бабы были, вопросу б не было, вповалочку б легли, а тут… - Она махнула рукой. – Ты двоих не возьмешь на пару деньков? Им только кинуть чего-нибудь переспать, а я накормлю и все такое. У тебя заботы больше не будет.
       Большая Лялька молчала. Совсем не хотелось ей возиться с чужими мужиками.
- Ну, что, берешь? – настаивала Маша.
       - Беру, - собравшись с духом ответила Лялька безо всякого энтузиазма, только, чтобы не портить отношения.
       С приближением осени дни становились короче, и уже к восьми часам вечера на террасе Лялькиной дачи сидели все Машины гости.
       С Надеждой, племянницей соседки, Большой Ляльке приходилось и раньше встречаться, остальные были «на новеньких».
       Первым внимание хозяйки привлек Боб. Это был совсем молоденький паренек по-детски порывистый и наивный. Даже густая черная борода, которую он наверное отпустил для солидности, не спасала положения.
       Боб явился с огромной спортивной сумкой, и Лялька с ужасом подумала, что он теперь тоже будет ночевать у нее. Однако сумка оказалась набита какой-то техникой. Оглядев помещение, Боб неожиданно начал производить какие-то странные манипуляции со всеми светильниками, находящимися в комнате и на террасе. Когда дело дошло до абажура, Лялька запротестовала. Молодой человек не растерялся, вытащил из сумки отражатели, подсветки на батарейках и молча укрепил все это хозяйство на полках, занавесках, дверных ручках, направляя свет преимущественно в углы.
       Видя недоумение на лице хозяйки, Женя прошептал ей на ухо:
- Боб – фотограф. Снимает привидения и всяких там тварей из параллельных миров. У него получается. – И заметив, что его слова должного впечатления не произвели, а недоумение сменилось недоверием, добавил, - Правда, может, он слишком на этом зациклился…
       Казалось бы, одно то, что деятельность Боба, хотя бы гипотетически, каким-то боком связана с параллельными мирами, должно было бы заставить Ляльку благоговеть перед ним. Но вместо этого она злилась. Она знала, что злиться нельзя, что это вредно, что организм от этого страдает, что аура, блин, чернеет, но злилась все равно. А кому, скажите на милость, может понравиться, что какой-то молодой нахал, без роду без племени, хозяйничает в твоем доме как в своем и даже разрешения не спросит!
- Как его на самом деле зовут? А то Боб как-то неловко, похоже на собачью кличку, - вполголоса спросила Лялька в надежде, что парень услышит
- Боря, Борис, - ответил Женя.
- Борис! – обратилась она к новоиспеченному гостю. – Может, вы нам позволите…
- Конечно, проходите - думая о своем, отозвался Борис, не обращая внимания на Лялькин тон.
- Большое спасибо, вы очень любезны!
       Но Боб даже ее не слышал. Он уже щелкал фотоаппаратом, запечатлевая на пленке пустые пространства, в которые иногда, по чистой случайности, попадали люди.
       Остальная компания уселась за стол и шумно потребовала чаю.
       Лялька немножко растерялась. Она не была готова накормить такую ораву.
- Вы голодные? У меня только пирожки, - извиняющимся тоном сказала хозяйка.
- Что вы, что вы, Елизавета Алексеевна, не беспокойтесь, пожалуйста. Мы только что отужинали… - поспешила успокоить ее Надежда. – Мы - поговорить.
       Особенно это касалось Жени, который уже успел обнаружить в деревне древних старушек и выудить из них много интересного по заговорам и общению с домовыми. Вдобавок, он обнаружил местную легенду про каких-то водяных. Женя в красках описывал свои знакомства с жителями и нараспев читал древние тексты ужасающего содержания.
       Надежда подогревала интерес к рассказу Жени восторженными междометиями.
- Вы профессионально работаете по заговорам? – спросила Большая Лялька, чтобы как-то влиться в общий разговор.
- Да, - с гордостью ответил Женя. – Можно сказать, теперь я спец.
- Ерунда все это! - неожиданно недобро вступил в разговор Олег, и его большой лоб покрылся сердитыми морщинками. – Был я с ним на его заговорах. Ни черта не работает. Чистое самовнушение граждан и больше ничего. Он сам себе ничем помочь не может, то же мне колдун называется.
       Женя удар держал.
- Чего разворчался, - добродушно произнес он. – Ты же знаешь – для себя нельзя.
       Глубоко посаженные глаза Олега зло смотрели на приятеля. Жилистое узкое тело напряглось как для броска. Массивный волевой подбородок нервно подергивался.
- Чепуха все это! Че-пу-ха! Не верьте вы ему. Все врет!
       «Высокие отношения, однако, у приятелей. Не дай Бог подерутся», - подумала Большая Лялька и чтобы как-то разрядить обстановку сказала:
- А вы, значит, у нас сомневающийся…
       Выражение лица у нее при этом было такое, с каким маленьким детям показывают козу. Как ни странно может показаться, но только что изображавший из себя громовержца Олег хмыкнул и скривился в усмешке.
- Еще какой сомневающийся, - поддержал хозяйку дома Женя. – Четыре года его знаю, он все рядом ходит. Я вот, между прочим, самоучка, а этого духа в военной академии учили.
- Вы офицер?
- Нет! – резко отрубил Олег. Это вообще было в его манере – говорить короткими рублеными фразами, не допускающими двусмысленности.
- Неужели вы учились у Ми Гри? – вдруг осенило Ляльку.
- Имел удовольствие. А он что, ваш знакомый?
- Да, представьте… Я его педагогическая неудача.
- Я то же, - тихо сказал Олег и снова хмыкнул. – Но я старался, честное пионерское.
- Да он просто бездарь, - совсем некстати уел приятеля Женя.
- Обойдемся без оскорблений! – отрезал Олег, снова поднимая к бою все свои иголки как дикообраз на фокстерьера.
       Неизвестно, чем бы дело кончилось, но как раз в это мгновение на террасу пришел Боб.
- Ну, вот, готово. Через два дня узнаете, кто тут с вами живет..
       - Раз дело сделано, можно и перекусить. Присоединяйтесь к нам, господин художник.
       На этот раз, мгновенно почувствовав скрытую неприязнь в словах хозяйки, Боб постарался тут же ее нейтрализовать.
- Я вас обидел?! Простите! Ко мне можно на «ты». Я ведь еще маленький.
- Да?! Смотрите-ка! А ведете себя как большой…
- А можно пирожок с капустой… Я так есть хочу…
- Нас же тетя Маша час назад кормила! – возмутилась Надя.
- Я всегда есть хочу. У меня было голодное детство.
- Ты чего, Надь, передай ему пирожки. Пусть мальчик кушает.
       Ход был точный. Большая Лялька оттаяла. Она с улыбкой смотрела на жующего Боба и удивлялась, как она могла на него сердиться. Опять затмение нашло.
       Олег молчал, был угрюм и сосредоточен, будто готовил какую-то пакость.
       Женя, воспользовавшись паузой, вернулся к рассказу о старушках.
       - Надь, а ты у нас оказывается ведьма, - неожиданно сказал Боб, запихивая в рот очередной пирожок.
       Все-таки этот молодец был наредкость невоспитанным субъектом. Теперь он не заметил, что перебил рассказчика.
       Женя обиженно замолчал.
- С чего это ты взял? – отозвалась Надя.
- Тетя Маша сказала.
- Ну, это уж она, положим, хватила…
- Это правда? – Большая Лялька почувствовала укол зависти.
- Давай, колись. – Женя понял, что его местные старушки по сравнению с живой ведьмой сильно потеряют, и решил передать эстафету.
       - Да ну, бросьте, чего вы, - засмущалась Надежда. - Это у меня после кори. Я корью болела в восемнадцать лет. Чуть не померла. Была слепая и глухая. Лежу в постели вся мокрая, испарина у меня, температура спала, слабость… Пальчиком пошевелить не могу и не хочу. Думаю, даже хорошо, что не вижу и не слышу – хочется, чтоб никакого беспокойства не было. Вдруг голос говорит: - «Завтра все пройдет». Он не снаружи был, а как будто внутри меня. Я даже не испугалась, не удивилась и вообще ни о чем не подумала. Мне показалось, что так и надо… С тех пор вот и слышу.
       - И о чем болтаете? – насмешливо спросил Олег.
       Надя сделала вид будто не заметила его тона.
       - Он меня предупреждает о чем-нибудь. Это касается других людей. Раньше я им передавала, но почти никто не верил. А когда исполнялось, люди думали на меня. Теперь я молчу. Вот вы, например, - обратилась она к Олегу, - скажи я вам чего - наверняка бы не поверили.
       - Почему это вы так уверены?
       - По вам видно.
       - Смотря, что будете предлагать, - в своем духе продолжал Олег.
       - А я поверю! – вдруг вскинулся Боб. Он весь светился восторгом и изумлением. Веселые, теплые глаза лучились, выдавая и возраст и состояние души, – А слабо спросить, что с нами будет? Ну, со мной, например…
       - Знаете, я никогда раньше этого на людях не делала… - застенчиво проговорила Надя.
       - Ничего, надо же когда-то начинать, - поддержал Боба Олег.
       - Поздно уже, - попыталась придти Наде на помощь Большая Лялька. Давайте эксперименты отложим на завтра.
       - Что вы, что вы, Елизавета Алексеевна, самое время! Ночью все перестают думать. Эфир свободен. Трепись со своим ангелом хоть до морковкиного заговенья. Мы сейчас все условия создадим. А как же? Такое дело!
       Олег нарочито шумно хлопотал, заставляя гостей пересаживаться с места на место, двигая какие-то предметы, но в конце концов Надя оказалась сидящей в кресле посередине, а все остальные – вокруг нее. Свет был погашен. Олег зажег ночник и поставил его на пол. Все погрузилось в густой сумрак и полную тишину.
       - Ну что ж, давайте попробуем, - неуверенно сказала Надя.
       Она закрыла глаза, руки ее безвольно опустились на подлокотники кресла, голова стала медленно клониться вперед, пока подбородок не уперся в грудь.
       Большая Лялька смотрела на нее и думала, наверное, она очень похожа на Машу в молодости, Такая же радушная говорушка с голубыми бусинами глаз и золотыми веснушками на изящном носике. Маленькая, быстрая, такая уютная и милая женщина. Куда мужики смотрят?
       Вдруг Надя чуть приподняла голову, и стало видно, что глаза у нее приоткрыты, и в этой щели нервно дрожит и дергается зрачок. Пальчики на ее руках шевелились, приподнимался то один, то другой. Да и все тело пришло в движение. Как будто где-то ТАМ жесты Нади были размашисты и энергичны, а сюда долетало только слабое эхо этих движений.
       - Она говорит с ним, - прошептал Борис.
       - Да тише ты, - цыкнул на него Женя.
       Боб с размаху зажал себе рот ладонью.
       Внезапно все прекратилось. Надина голова снова опустилась на грудь, руки перестали двигаться. Она открыла глаза. Они были полны ужаса и в них стояли слезы.
       - Ну, поговорила?! – приступил к ней Олег.
       - Отойдите! Опасность для вас! Этого нельзя говорить! Это может быть неправда… Это не может быть правдой…
       Состояние Нади было близко к истерике. Она попыталась встать, но снова упала в кресло. Казалось, эксперимент совершенно лишил ее сил.
       - Наденька, миленькая, ну, скажи, скажи, солнышко, что там было! Тебе легче станет! – Боб упал перед Надей на пол и, обнимая ее колени, уткнулся в них лицом.
- Да ладно, чего вы все… театр тут разыгрываете. Ничего нет, никакого голоса нет, одна фантазия. Представила себе девушка черт знает что и испугалась. – Но, судя по выражению лица, Олег сам не верил в то, что говорил.
- Женя, сгоняй-ка на кухню. Там на полке стоит шкатулка с красным крестом. Принеси, пожалуйста. – Лялька сохраняла самообладание.
       Женя бросился исполнять поручение.
       Несмотря на свой сарказм, Олег трогательно пытался напоить Надю чаем из ложечки. Но она оттолкнула его руки, взглянула на него и разразилась настоящей истерикой. Она даже не пыталась вытирать слезы. Они ручьями бежали по щекам и капали с подбородка. Скрещенные руки она крепко прижимала к животу, как будто испытывала в этом месте невыносимую боль.
       Женя притащил шкатулку, и Большая Лялька дала Наде успокоительное. Потом ее, еще всхлипывающую и вздрагивающую, отвели в хозяйскую спальню и уложили в постель.
       Снова собрались на террасе. Молчали. Чувствовали себя неловко.
- Нам всем тоже пора, - прервала паузу хозяйка дома. – Давайте-ка по номерам. Утро вечера мудренее.
- Олег и Женя, насупившись, побрели в свою комнату. Борис, нехотя, собрал технические новинки и тоже отправился восвояси.
       Дождавшись, когда за ним захлопнется калитка, Большая Лялька вышла в сад подышать свежим воздухом на сон грядущий. Пахло холодом, прелым дубовым листом и флоксами. Ароматное трио создавало неповторимо грустный осенний букет.
       Лялька присела на скамейку и задрала голову вверх. Она любила ночь, когда никто не мешал, и можно было бесконечно смотреть на звезды, наблюдать как путешествует луна по ночному небу, как чиркают по его темно синему полотну залетные метеориты. В такие минуты она прикасалась мечтой к жизни других планет, только отдаленно напоминавшей земную. Временами, когда душа ее блуждала среди звезд, она вдруг всем своим существом воспринимала Вселенную как отчий дом. Чувство пронизывало ее острой радостью и приносило ощущение гармонии со всем сущим.
       Однако в этот вечер до гармонии было далеко. Любуясь звездным небом, Лялька вспомнила о немытых чашках и, покорная женской доле, отправилась в кухню, тщетно пытаясь сохранить в душе состояние покоя и умиротворения.
       Быт на даче раздражает. Горячей воды нет. Все согрей, налей, вылей. Пока она зло гремела кастрюльками, на кухню прокрался Боб. Почувствовав за спиной чье-то присутствие, Большая Лялька испуганно оглянулась.
- Господи! Как ты меня напугал! Ты что ж к Маше не пошел? Наверное поздно, она уже дверь закрыла?
- Она в бане спит, а я – в доме, на терраске. Я просто хотел… Можно я тут с вами побуду… Ведь и Надяня тут…
- Почему ты ее так назвал?
- Не знаю… Само получилось. А что?
- Просто никогда не слышала, чтоб Надежду так называли. Ладно, оставайся. Бери вон полотенце и вытирай посуду.
       Большая Лялька конечно же понимала, что Борис вернулся вовсе не для того, чтоб здесь посуду мыть. Ему хотелось поговорить. Но чего, спрашивается, свободной паре рук пропадать без дела. Пусть помогает.
- А как вы думаете, Наде правда что-то сказали? – осторожно начал Боб, старательно вытирая чашки.
- Я Надю с этой стороны совсем не знаю. Мне сложно судить.
       Тут Лялька лукавила. Она не в первый раз наблюдала работу оператора со своим ведущим. Никаких сомнений относительно способностей Нади у нее не было. Понимала она также и то, что Надежда узнала нечто такое, что ее потрясло и, скорее всего, касается все присутствующих, потому что так был задан первый вопрос, и именно эта мысль пошла в разработку.
- Но, мне кажется, у вас есть опыт.
       «Эх, молодость, молодость, - подумала Лялька, выдерживая паузу. – По молодости так хочется верить в чудо. А на самом деле большинство сенсов либо мошенники, либо искренне заблуждающиеся люди с сильно развитым воображением, не говоря уже о сумасшедших. Природный дар в наше время большая редкость».
- Мне кажется здесь есть какая-то тайна, - почему-то шепотом сообщил Боб.
- Все может быть, - так же шепотом, подыгрывая ему, ответила Большая Лялька и, чтобы переменить тему, спросила, - А сам-то ты как здесь оказался?
- Я пошел к уфологам спросить, почему у меня на снимках кое-что проявляется…
- Что ты имеешь в виду?
- Всякие посторонние предметы, которых в жизни нет. Это у меня давно. Сначала я думал, что это брак пленки или какие-то мои промахи. Но однажды я сделал фотографию сестер, портрет. Напечатал, а позади них какая-то старуха стоит. Кстати, на негативе ее не было. Вместо глаз у нее дырки. Мне чуть плохо не стало. Поначалу я решил все это сжечь, а потом, думаю, надо все-таки сестричкам показать. Может у них нервы покрепче. Они так обрадовались, дурочки, говорят, это ж наша бабушка.
- Почему ж дурочки?
- Конечно дурочки, кто же еще. Она же мертвая, бабушка-то их. Год как умерла, а все за их спинами стоит. Чему ж тут радоваться? После этого случая, я еще много всякого наснимал.- Боб помолчал. – Мне так хочется знать, что ТАМ, - тихо добавил он.
- А Жеку и Олега ты давно знаешь?
- Олега совсем не знаю. Мы его тут в деревне случайно встретили. А с Жекой на тусовке познакомились. Просто в буфете за одним столом сидели. Кофейку в перерыве попить…
- Может ты Надежду раньше знал?
- Я же говорю, за столиком вместе сидели. А Надяня там по работе была. Она в этом институте в медпункте работает. Вот мы пили кофе, пили и договорились поехать к ней в деревню.
- Зачем?
- Ну, как зачем, как зачем, - горячился Боб, отмахиваясь от Большой Ляльки как от назойливой мухи. – Отдохнуть… наверное… А правда, зачем? – Он вопросительно посмотрел на Ляльку. – Мы сидели, болтали, потом решили ехать… Я на утро очень жалел, что согласился, потому что у меня были дела в городе. Но вот какая вышла дурость – телефона Надяни я не взял. И Жеки то же. Мы договорились только о времени встречи на вокзале. А когда приехали – чего уезжать. Да и Надяню жалко стало. Вот так мы все здесь оказались.
       У Ляльки неожиданно возникло щемящее чувство тревоги. Волей судьбы оказавшиеся рядом с ней люди были такими разными, так не совпадали друг с другом ни по каким параметрам, что встретиться могли только по какой-то исключительной причине. Но по какой?

Глава восьмая. ВЕРТЕП


       Утром погода испортилась. Все небо затянуло серой безнадежностью. Капал мелкий, частый дождик. Ветра не было. Казалось, тяжелые, мокрые облака застряли над деревней и не уберутся отсюда, пока не выльют на нее весь запас воды.
       От вчерашнего вечера остался гадкий осадок. Все участники эксперимента чувствовали себя виноватыми друг перед другом.
       Надежда вполне отправилась от шока, только в глазах у нее застыло какое-то загадочное выражение – как будто за прошедшую ночь она постарела лет на пятьдесят.
- Лизочка, - пошли к нам завтракать, - предложила она, нежно обнимая за плечи Большую Ляльку, - Машуня обещала оладушки на дрожжах.
       Лялька не сопротивлялась.
       У Маши уже завтракали. За столом, перед горой золотистых толстых оладушек, восседал Боб, и горячие оладушки одна за другой исчезали за его розовыми щеками.
- Ты ешь как удав! – воскликнула Надя. – Оставь другим хоть что-нибудь.
- Не волнуйся, детка, - успокоила ее Маша. – Я их целый таз нажарила.
       Хорошая еда поднимает настроение и пробуждает в душе добрые чувства. После нескольких порций деревенских оладушек со сметаной, всеобщая любовь и умиротворение сменили невысказанные упреки, подозрения и обиды.
- Мне кажется я вполне готов к общению с местными старожилами. – Женя откинулся на спинку стула, удовлетворенно поглаживая неожиданно обозначившийся животик.
- А я готов вздремнуть минуточек шестьсот. – Боб сидел с осоловелым видом и прилагал невероятные усилия, чтобы не закрыть глаза тут же за столом. Молодой организм требовал компенсации за бессонную ночь и пережитый стресс.
- А я хочу знать, что здесь такое «вертеп», - вдруг совершенно не к месту, но вполне в духе общих сытых стонов спросил Олег.
- Ну, вот! Наш пострел везде поспел! Откуда вы узнали про вертеп? – Несмотря на веселый тон в Надином вопросе чувствовалась какая-то нервозность.
- Да тетки по дороге говорили. А что, может быть это государственная тайна? У меня допуск есть к секретным документам…
- Ничего у нас теперь такого нет. Было раньше, давно. А теперь там свалка.
- Да ладно тебе голову морочить…- укорила племянницу Маша. – Видишь, человек интересуется. Место одно у нас тут так называется. В поле. Там не пашут. Прямо посреди поля деревья растут. Так вот там. Туда в половодье вода идет, а куда девается – непонятно. Мы еще когда детьми были, там кораблики пускали. Пустим, значит, кораблик по талой воде, а потом бежим на реку встречать. Он там выплывает. Но теперь это место не найдешь. Его давно сельсовет засыпал. Это как Витек Пронькин пропал. Говорили, что там. Сначала просто землей засыпали. Земля провалилась. Ну, а у нас как водится – есть яма, значит, бросай туда чего не попадя. Так теперь свалка там. Вот тебе и весь вертеп.
- Подумать только, сколько здесь живу – ничего подобного не слышала. А почему «вертеп»? Ведь вертеп – это такой деревянный театр в ящике, где куклы изображают всякие библейские сценки. А может только рождественские… не помню…
- Перестань, Лиза. Вечно ты какую-то заумь несешь. Вертеп, потому что там вода вертится, когда в землю уходит, как в воронке. Понятно? И все. А ты театр. Ну, что, сыты? – спросила Маша, успевшая между делом и со стола убрать и посуду вымыть. – Тогда свободны. Обедать будем часов в пять. Ты, Лизавета, тоже приходи, чтоб тебе не готовить, - обратилась она к соседке, видя, что та стоит уже в плаще.
       Вернувшись домой, Большая Лялька, разморенная оладушками и убаюканная дождем, с удовольствием залезла под одеяло и сладко задремала.

       Продираясь сквозь мелкую сетку дождя, Олег шел к указанному тетей Машей месту. Размокшая глинистая почва противно чавкала под ногами. Он скользил и чуть не падал, но любопытство и еще что-то, чему он сам не мог дать определения, тащило его к заветному вертепу.
       Поле казалось бескрайним. Ощущение бесконечности подчеркивали тяжелые густо синие почти чернильного цвета облака, рваными тряпками нависавшие над ним, с которыми поле сливалось на горизонте.
       «Где же здесь деревья посреди поля, даже верхушек не видно», - подумал Олег.
       Однако тут же заметил, что столбы линии передач тоже еле видны на горизонте и сообразил, что так поднимается земля. За постоянным вытаскиванием ног из рыжей хляби он не заметил, что шел в гору.
       Теперь за подъемом он стал следить по столбам. Вот столбы выросли наполовину и тут же показались верхушки деревьев, вот еще на четверть – и он наконец увидел этот островок среди вспаханного поля. Тут же сообразил, что скорее всего не сможет подойти к нему, потому что дороги нет, а вспаханное поле в дождь может стать непреодолимой преградой.
       Внезапно чуть левее дороги появилась полоса непаханой земли. Была ли она раньше или образовалась только что – он так и не понял. Олег пошел по ней, не замечая ни колосков ржи, ни васильков среди них, ни камней на пути - ничего. Он теперь только перебирал ногами, как будто его тащила какая-то неведомая сила, и он не смог бы остановиться, даже если б захотел. Заметив это, Олег сам себе объяснил, что, видимо, идет под гору. Вообще-то так и было. Он находился уже в русле одного из оврагов, образующих своими разрезами как бы трехпалую ладонь, где НЕЧТО находилось у запястья.
       Олег миновал деревья, которые служили ему ориентиром, и теперь шел прямо к запястью странной гигантской ладони. Вот и свалка. Это была старая свалка. Как будто однажды сгребли сюда все, что было, и забросили. За кучей наваленного гниющего мусора земля резко уходила вниз. Там внизу росла густая шелковистая трава яркого зеленого цвета. Туда и направился Олег.
       Спуск становился все круче. Внезапно одна нога его потеряла опору и стала стремительно скользить вниз, увлекая за собой все тело. Пытаясь остановиться, он судорожно хватался за все, что попадалось ему под руку, но кусты вырывались с корнем, ветви ломались, с камней соскальзывали пальцы, и везде была одна мокрая глина.
       Падение прекратилось также внезапно, как началось. Олег поднялся. Он стоял на дне ямы у зеленой травы. Руки его болели, были изранены и испачканы глиной.
       Пережитое было неприятно. Олег почувствовал, как у него дрожат колени, и предпочел сесть прямо там, где стоял. Надо было собраться с силами и подумать, как отсюда выбираться. Яма была довольно узкой и на удивление глубокой. Сверху она такой не выглядела. Да и не яма это была вовсе, а воронка. Олег представил себе, как с пеной и грохотом устремляется сюда талая вода, и ему стало совсем не по себе.
       «Хорошо еще, что сегодня только моросит, даже ручейков на склонах не видно», - подумал он. – «А куда же все-таки девается вода? Ведь должно же быть отверстие…».
       Олег огляделся, но кроме травы не нашел ничего примечательного. Трава же, казалось, была самой обычной осокой только слишком зеленой для августа месяца.
       Присмотревшись повнимательнее, Олег заметил, что у корней осоки проступает какая-то серая жидкость. Он зачерпнул ее ладонью. Жидкость оказалась довольно густым раствором белой глины странно теплым, почти горячим.
       «Что за чушь?! Откуда здесь могут быть термальные воды?» - задал сам себе вопрос Олег.
       Раствор между тем прибавлялся, причем скорость заполнения им ямы явно возрастала. Поверхность его покрылась белесыми пузырями, которые глухо лопались.
       Серое вещество уже покрыло ботинки Олега и добиралось до его одежды. Он чувствовал, как приятное тепло окутывает тело. Двигаться не хотелось. Мозг отказывался контролировать ситуацию. Веки тяжелели. Сон был совсем рядом.
       Когда белая грязь плескалась уже у самого подбородка, Олега пробил страх. «Все. Конец. Умираю! Спасите!», - беззвучно закричало тело, обращаясь к кому-то неведомому, всемогущему. – «Спа – си – те!».
       «Нет спасения! Нет, нет, нет спасения», - как азбуку Морзе отбивал бесстрастный мозг в такт ударам агонизирующего сердца.
       Осознание было всего мгновением, искрой. Но именно в этот момент была отдана команда: вспомнить все, чему когда-то учили.
       Расслабиться, задержать дыхание, перестать дышать, ответить на вопрос «кто ты? ». «Я – шар», - ответил Олег согласно инструкции и в тот же момент почувствовал, что липкая глина заливает ему рот, нос и уши. Потом что-то хлюпнуло, чавкнуло, послышался свист как от падающего снаряда только тише, потом какой-то лабиринт или труба и летящее на него пятно света, и вдруг он увидел, как его собственная рука тонет в бурлящей серой массе.
       Олег-шар висел над ямой, поглотившей его физическую оболочку.
       Сначала Олегу показалось, что окружающий мир изменился до неузнаваемости. Никаких туч больше не было. Все кругом сияло, искрилось, переливалось, пульсировало светом. Такого света он никогда раньше не видел. Все знакомые Олегу цвета были слишком грубые по сравнению с этими. Они были больше похожи на запахи – тонкие, прозрачные, мерцающие. Ничего привычного и постоянного не было. Все вибрировало, дрожало, источало брызги, фонтанчики света, которые отличались сочетаниями цветов и силой сияния.
       Прямо под собой он увидел большое красное пятно. «Наверное, это моя яма», - подумал Олег. И как только эта мысль пришла к нему, он сразу же стал различать детали знакомого ландшафта.
       Несмотря на то, что Олег был шаром, напоминавшим обыкновенную шаровую молнию, ощущение конечностей, туловища, головы и шеи сохранялось. Правда, необходимости во всем этом Олег не испытывал. Он как бы был одновременно везде, а мир представал перед ним желаемыми картинками. Он подумал о ребятах – и тут же их увидел, вспомнил о своем разнесчастном теле – и тут же картина плывущего бездыханного Олега предстала перед ним.
- Это что ж такое получается… Я утопленник? А где же я буду жить? Мне что ж теперь навсегда в таком виде оставаться?!
       Как только Олег об этом подумал, он тут же почувствовал сильную вибрацию и выброс чего-то из себя.
- Ага! Вот, что значит психовать. Начинаешь терять энергию. Как взрывы на солнце. Что ж это у нас психованное солнце? Чушь какая… О чем это я? Ах, да – негде жить. Да! Надо ж спасать тело, а то придется жить какой-нибудь блохой…Придет же в голову… Головы нет – приходить некуда. А как же обратно-то попасть?
       Этого Олег не помнил. Он снова почувствовал вибрацию и выброс и приказал сам себе:
- Спокойно, старик. Так совсем можно растаять как Снегурочка. Даже на блоху энергии не хватит. Если мы это проходили, значит я это помню. Для начала надо представить свое тело как можно детальнее. Сосредоточиться.
       Олег почувствовал, что плывет. Нет, нет, он не махал руками и не дрыгал ногами, он плыл на спине как деревяшка в полной темноте. Вот он за что-то зацепился, его стало разворачивать и куда-то прибило. Судя по ощущениям, его тело теперь покоилось в чем-то наподобие плотно переплетенных водорослей. Все равно было мокро, но зато мелко.
       Тело было холодным, чужим и неспособным к движению. Зато в нем он чувствовал себя более привычно.
       Приспособившись к темноте, он стал различать вокруг какие-то предметы. Сначала ему показалось, что это сталактиты, свешивающиеся с потолка пещеры, залитой водой, но потом он обнаружил, что это нечто искусственное. Образования в виде труб или столбов разной конфигурации уходили глубоко в воду, а на их оконечностях виднелся слабый свет.
       В этот момент Олег ощутил прикосновение. Повернуться он не мог. Только скосил глаза в ту сторону… и увидел существо.
       Можно сказать, что это был человек в черном блестящем костюме для подводного плавания, плотно облегающем фигуру, и в маске, на которой выделялись очки с огромными выпуклыми стеклами. Но рука, которая дотронулась до Олега, была явно без перчатки. Она была трехпалая и такая же блестящая и черная как все остальное тело незнакомца. Между пальцами были перепонки как на лягушачьей лапке. В ужасе Олег понял, что это вовсе не костюм, а кожа, не маска, а лицо.
- Пришли в себя? – услышал он вопрос. Но на лице существа ничего даже не дрогнуло.
- Пришел. – прозвучал ответ Олега, причем губы его тоже не раскрылись. Да и не могли они шевельнуться, учитывая, в каком состоянии находилось все тело
       «Что это, чревовещание что ли», - подумал Олег.
- Телепатия это, - ответило существо на незаданный вопрос. – А вы действительно грамотно думаете.
- Что вы имеете в виду?
- Способны сконцентрироваться на одной мысли, какой бы абсурдной она ни была. Когда мне о вас сообщили, не поверил. Как правило, у людей это не получается.
- А вы кто?
- Мы здесь живем, - продумало в ответ существо.
- «Занятно, будто старая пластинка. Сквозь шум прорывается голос», - отметил про себя Олег
- Это помехи у вас в голове.
- Вот, подлец, все читает, - не сдержался Олег. – Так вы – люди?
       Незнакомец промолчал.
       Тут Олег заметил, что в руках его собеседника появился какой-то прибор наподобие шприца только целиком из металла, и он явно готовит его к работе.
- Что это вы собираетесь делать? – забеспокоился Олег
- Клеточную инъекцию.
- Зачем?
- Иначе вы здесь не выживете.
- Да я и не хочу!
- Зачем же вы пришли?
- Зачем я пришел? Зачем? Бежать надо к чертовой матери! - последнее, что пришло в голову Олегу.
       Расслабляться не потребовалось – он и так ничего не чувствовал, останавливать дыхание тоже – он и так не дышал. «Я – шар», - продумал Олег магическую формулу и метнулся в тоннель, отделявший его от света.
       Существо заметило маневр и своими выпуклыми глазами внимательно его проследило. После этого убрало устройство и бесшумно ушло под воду.
       Вечером погода испортилась окончательно. Кругом гремело, и дождь лил как из ведра. Пропустив обед, Лялька явилась к Маше только на ужин. Ее тут же поставили к столу вместе с Надеждой рубить капусту на салат. Маша хлопотала по хозяйству.
- Девки, - вдруг сказала она, тревожно поглядывая в темное окошко, - а где ж ваш лобастенький? Гляди, тут все наперечет, а лобастенького нет.
- Правда, где Олег-то, - безразлично отозвался Боб, поглощенный голубым экраном.
- Как бы беды не вышло, - продолжала Маша, - ведь он у меня давеча все про этот вертеп выспрашивал.
- Не маленький, не заблудится, - буркнул Женя.
       Он «наловил» что-то в деревне по любимому предмету и теперь разбирался в записях.
       «Действительно, - подумала Лялька, - чего собственно беспокоиться. Человек взрослый, сам себе хозяин. Может нашел для себя какой-нибудь интерес в деревне. Лето, слава Богу, народу много.
       Но Надя взволновалась не на шутку. Она постоянно бегала к калитке посмотреть, не идет ли, выглядывала в окошко и строила самые невероятные догадки.
- Да, ладно тебе, - успокоил ее Женя, - куда он денется. Придет.
- Может быть он в Ятниково ушел… Он же шел в Ятниково, когда мы его встретили, - предположила Надя.
- Он не мог уйти без вещей. У меня его рюкзак остался.
- А вон его мобило лежит. Может позвонить? – предложил Борис.
- Жень, давай, позвони. Последний номер, наверное, его знакомого.
- Только из уважения к тебе, Надежда. Так бы ни за что не стал.
       Женя набрал номер.
- Добрый вечер. Простите, вы живете в Ятниково? Да? А у вас случайно Олега Шахова нет? И не приходил? Большое спасибо. Нет. Ничего. Это его знакомый, Ильин. Да. Если придет, передайте, пожалуйста, чтоб меня набрал.
       Ну, понятно. В Ятниково его нет.
       Надя совсем сникла.
- Да не волнуйся ты так. Я тебе точно говорю – утром явится. – Женя был убежден в своей правоте. – Вот увидишь.
       Утром Олег не вернулся.
- Может посмотришь, где он, - украдкой предложила Наде Большая Лялька. Но та наотрез отказалась.
- Боюсь! Мне вчера первый раз картинку показали. Там было что-то ужасное. Нет!
       Мужики были спокойны и относились к исчезновению Олега даже с легкой иронией. Но Лялька все-таки настояла на поисках, и все разбежались по деревне, по пути привлекая к этому делу соседей и знакомых.
       Часа через полтора сошлись у Машиного огорода, и стало ясно, что Олега никто не видел и в деревне его, скорее всего, нет. Глядя на потерянные лица ребят, Большая Лялька поняла, что для них это полная неожиданность.
- Наверное надо в милицию заявить, - робко предложила Надя.
- Где она тут, твоя милиция, - проворчала Маша. – Тут только опертый пунт. А заявление берут после трех суток.
- Как это… - опешил Боб.
- Если, значит, не найдется, - пояснила Маша.
- Пунт не пунт, все равно заявить надо, - настаивала Лялька. – Человек пропал. Это ж не шутки. Где он, твой опорный?
- А у сельсовета… там рядом. Ехать надо.
- У тебя велосипед есть?
- Да нету. Я лучше сейчас Кольку попрошу. У него мотоцикл.
- Боб, поедешь ты, - распорядился Женя.
       Боба перспектива общения с милицией почему-то совершенно не устраивала.
- Но там же после трех суток, слышал, что сказали. Может лучше позвонить, - с надеждой произнес он. – Мобило же есть.
       И тут Большая Лялька сообразила, что надо бы позвонить Ми Гри. Он-то как раз может узнать, где Олег.
- Боб, дай-ка мне твою мобилу на минуточку, - попросила она . – У меня есть один человек… только бы он был на месте.
       От волнения Большая Лялька никак не могла попасть на эти чертовы кнопки. Но вот наконец-то!
- Михаил Григорьевич? Здравствуйте! Это Лиза. Простите, что беспокою, у нас ЧП. У нас парень пропал. Не пришел ночевать. Нет, мы уже всей деревней искали. Никто не видел. Может, посмотрите? Только я реквизитов не знаю, так что через меня придется.
       Обычно для того, чтобы найти человека в информационном поле земли надо точно знать, когда и где он родился, и как его зовут. Но иногда случается, что никаких данных нет – вот как с Олегом произошло. Тогда можно найти его по образу, который передается тем человеком, который его знает.
       Большая Лялька очень старалась представить Олега как можно точнее. Может быть у нее и получилось, потому что Ми Гри сказал:
- Ты только не паникуй. Дела не очень хорошие. Ты где сейчас?
       Лялька объяснила.
- Я приеду, где-то часа через два буду. Он тебе кто, этот парень?
- Знакомый… Два дня как познакомились…
- Ну, и замечательно.
       И сказал такую фразу, от которой у Большой Ляльки внутри все сжалось:
- Если найдется тело, без меня не трогайте.
- Что, что он сказал?! - приступал к Ляльке Борис.
       Остальные молча ждали ответа.
- Сказал, что сейчас приедет, и чтоб без него тело не трогали.
       Можно было бы придумать что-нибудь похитрее, но у Ляльки на это фантазии не хватило. В таких случаях просто не знаешь, что делать. Вот все пятеро так и стояли столбами и не знали, как быть дальше.
- Давайте его еще поищем, - неуверенно предложил Женя.
- Ищите, а я пойду, повяжу пожалуй… Вид у Большой Ляльки стал напряженно отсутствующим, будто она неожиданно переехала на новую квартиру и у нее возникли трудности с регистрацией.
- То есть как это, - не понял Боб.
- Так. Мне это помогает сосредоточиться, - ответила Лялька издалека.
- Можно я с вами, - попросила Надежда.
       Они так и оставили Машу и ребят у забора, отправились в дом, взяли в руки спицы и стали вязать как две вязальные машинки – тупо, быстро, по прямой – петелька за петельку, жик – поворот, петелька за петельку…

       Ми Гри гнал во всю мочь, выжимая из старого москвичонка все мыслимые и немыслимые лошадиные силы.
       «Болван! Идиот! Кретин! – ругал он себя, на чем свет стоит. – Сколько раз тебе говорили: не лезь к неизвестной технике. Как я мог заснуть, как я мог, убоище, потерять контроль! Мне не лабораторией – скотным двором командовать нельзя!»
       В это время под днищем машины раздался стук, потом скрежет, потом чихнул мотор, и машину сильно тряхнуло. Мысли Ми Гри немедленно приняли другой оборот.
       «Миленький, хороший мой, красавец, ты самый сильный, самый молодой, самый здоровый из всех автомобилей. – Просо нежно погладил приборную доску машины, на которой работающим оставался только спидометр. – Молодец! – похвалил он своего боевого товарища. – Молодец! Хорошо идешь! Летишь как ветер! Молодчина! Просто шестисотый «Мерседес». Вот ты кто!»
       Как ни странно, стук исчез, скрежет больше не повторялся, а мотор заработал как сердце после шунтирования – не очень сильно, но ритмично.
       Теперь полковник мог переключиться на картинку с очередным бездыханным телом, оживлять которое он мчался на всех парусах. Еще во время телефонного разговора с Большой Лялькой, ему была показана как бы схема оживления тела через удаление каких-то затычек. Тело вращалось как на экране компьютера, и стрелки под номерами указывали точки и последовательность «раскупоривания».
       Но вот что не давало покоя Ми Гри – он пытался угадать того, кто транслировал изображение. Что это за люди, или существа, или силы, которые также как он прослушивают Пространство. А может быть совсем не также как он. Может быть они гораздо опытнее и сильнее его, потому что они способны заблокировать информацию или видоизменить ее. Теоретически он тоже может создавать информацию, но контролировать ее качество или ее получение другими ему не под силу. А все почему? Потому что в голове у него хаос, разукрашенный эмоциональными патологиями! – раздраженно подумал Просо и таким образом снова пришел к болвану, идиоту и кретину.

       «Чудно устроена жизнь, - думала Большая Лялька, - еще вчера Олег был совсем чужим человеком, да и симпатии, честно говоря, особой не вызывал, а сегодня мне его жалко до слез. Вот и говори после этого, что все страдания по умершим – это бред собачий, потому что на самом деле смерти нет, есть только переход. А встретишься с ней вот так, морда к морде, и все твои философствования летят псу под хвост. Слезы, страхи, отчаяние и ни одной мысли о вечном. Недаром мне Ми Гри твердил, что у меня нет веры. Одни сомнения, а без нее что? Как учиться плавать по книжке: знаешь как махнуть одной рукой, как другой, как ногами, а в воду попал и как топор на дно… Ханжа я – говорю одно, думаю другое, чувствую третье, с собой совладать не знаю как…».
- Об Олеге думаете, - нарушила молчание Надя.
- Да, - призналась Лялька. – Может еще обойдется… Что тебе твой голос подсказывает?
- Ничего. Он позавчера еще все сказал, вернее, показал, как мы все вокруг мертвого… - Надежда осеклась. – А из него вылезает какое-то чудовище…
- Господи! Что ты такое говоришь!
- Нет, нет, нет! Давайте думать только о хорошем! – Надежда снова готова была разрыдаться.
       Но им не удалось подумать ни о плохом, ни о хорошем, потому что вбежал Боб и заорал как бешеный:
- Скорей идем! Скорей! Там что-то на реке!
       Опережая друг друга, как-то нелепо толкаясь, как будто мало было места вокруг, толпой рванули к реке и сразу же увидели Олега. Он лежал на отмели посреди реки почти голый. На нем были остатки майки и плавки. Кожа его была белая как бумага. Около него уже суетились какие-то мужики.
       Женя и Боб, не раздеваясь, бросились в воду, и буквально через несколько минут прибуксировали Олега к берегу . С помощью рыбаков они вытащили его из воды и уложили на траву под высоким кустарником.
       Странно, но никто не бросился делать ему искусственное дыхание или пытаться как-то иначе оказать первую помощь. Кажется, никто не сомневался, что все это уже лишнее.
       Кто-то по мобильнику пытался вызвать милицию, кто-то на машине поехал за врачом. Борис побежал к Маше. Женя о чем-то говорил с людьми на берегу. Оказывается, никто не видел, как Олег тонул. И вообще было непонятно, откуда он взялся. Большая Лялька с Надеждой сидели около Олега, как две клуши, и старательно делали вид, что отгоняют от него мух. На самом деле им так хотелось увидеть хоть какой-нибудь, пусть самый незначительный признак жизни. Но нет… Глаза его были плотно закрыты, а уши, нос и рот забиты какой-то серой дрянью. Пульс не прощупывался.
       Ми Гри приехал даже раньше, чем обещал. Большая Лялька увидела его спускающимся по тропинке вместе с Женей. Они о чем-то оживленно беседовали, но до нее долетела только последняя фраза полковника:
- Думаю, делу это не повредит. Можно попробовать.
Ми Гри опустился на колени около Олега и как бы про себя произнес:
- Ну, посмотрим, что тут нам приготовили.
       Большую Ляльку с Надеждой он как будто и не заметил. За то к ним подошел Женя и, присев рядом на корточки, попросил:
- Мне тут в деревне одну штуку подсказали… для утопленников. Давайте попробуем.
       Они согласились. Все-таки какое – никакое дело.
- Нужно четыре человека, - пояснил Женя.
- Нас как раз четверо. – Надя попыталась поймать Боба, прыгавшего вокруг с полароидом, но неудачно.
       Боб снимал как сумасшедший. Большая Лялька знала, что Ми Гри терпеть не может, когда его фотографируют, а тут молчал как рыба об лед. На камешках лицом вниз уже лежали полароидные снимки, а Боб продолжал щелкать затвором направо и налево.
       Пришлось вмешаться Жене и объяснить ему, что к чему.
       Женина фишка состояла в том, чтобы стать по четырем сторонам света лицом наружу, повернуться на одной ноге по часовой стрелке вокруг собственной оси и несколько раз произнести слова:
Вода, вода,
Отдай, что взяла.
Мутная водица уйди со дна.
Плюнь на бережок,
Плюнь на бережок.
Оживи, дружок!
       Поворачивалась Большая Лялька плохо. Ее как-то все время заносило в сторону и приходилось вставать на обе ноги, чтобы не упасть. Кроме того мешало это «плюнь на бережок». Она была убеждена, что надо говорить «выплынь». И в голове появился какой-то шум, звон и давление.
       Неизвестно подействовал ли заговор, но когда они, наконец, закончили это дурацкое действо, Ми Гри уже вовсю орудовал тряпками, вытирая серый раствор, который вытекал у Олега отовсюду.
- Раскупоривается, - удовлетворенно произнес Ми Гри. – Посмотрим, задышит ли.
       Он положил ладони на грудь Олега, приподнялся над ним и внезапно сильно надавил. Тишину разорвал вопль. Это было как второе рождение.
       Примерно через час после плясок и терпеливых усилий Ми Гри, Олег попытался говорить, но из этого ничего не получилось. Вместо звуков возникало бульканье, а на губах, как у младенца, образовывались пузыри.
- Закачали они все-таки в тебя свою смазку, - сказал Ми Гри, глядя на Олега с любопытством исследователя. – Ничего, может это тебя и выручило. Водички с лимонным соком выпьешь – пройдет. А можно с яблочным уксусом. Есть яблочный уксус? – спросил он у Маши, которая принесла для Олега кое-что из одежды.
- А как же, - отозвалась Маша.
       Олега одели, чуток приподняли и прислонили к стволу сухого дерева.
- Вот, познакомтесь, это наш «Фома»…- Ми Гри был явно доволен своей работой.
- Олег, - поправила его Надя.
- «Фома»! Самый большой скептик в группе. – И обращаясь к Бобу, попросил, - дай-ка твои картинки.
       Ми Гри внимательно просмотрел все, что наснимал Боб, выбрал одну фотографию и положил Олегу на колени.
- На, возьми… Ты у нас всё доказательства требовал. Вот тебе документальное подтверждение, что ты состоишь, по крайней мере, из двух тел.
       Все, конечно, тоже кинулись смотреть. На снимке был Олег, лежащий под кустом, а над его головой около темени – огненный шар величиной с теннисный мячик. Однако Боб нащелкал кучу фотографий, и на них было хорошо видно, как шар постепенно входил в голову Олега.
- Хорошо еще, что ты догадался бросить тело, а то хрен бы они тебя отпустили, - добавил Ми Гри.
- Вы кого имеете в виду? - с ужасом спросила Надя.
- Полагаю, водяных, девушка.
- А разве они тут есть? Никогда не слышала…
- Много чего есть, о чем мы с вами даже не подозреваем.
       К вечеру небо просветлело и даже выглянуло солнце. Ни милиция, ни врач так и не появились. Ми Гри сказал, что отвезет Олега в госпиталь, потому что ему еще надо реабилитироваться, а заодно посмотреть все ли в порядке с головой после таких приключений.
       Провожая Просо, все собрались около машины. Олег полулежал на заднем сиденье. Он выглядел уже не таким бледным, и если присмотреться повнимательнее, могло даже показаться, что он улыбается. Вместе с ними уезжал и Женя.
       Перед самым отъездом Просо наконец заметил Большую Ляльку.
- Привет, Ляль, - обратился он к ней, как будто она только что появилась. Давай отойдем в сторонку, пошептаться надо. Скажи-ка мне, что это за ребята? Про фотографии, положим, я уже понял, а Надежда?
- Надежда сенсорит и, кажется, стабильно, а остальных я знаю двое суток.
- Для тебя вполне достаточно. Рассказывай, не тяни.
       Лялька выложила все, что знала.
- Отлично. За тобой остаются Борис и Надежда. Мне нужны оба. Послезавтра чтоб были в Москве. Не поедут добром – вези силой. Смотри, чтоб как штык. – И отвечая на немой вопрос Ляльки, добавил: - А ты нужна больше всех.
       Большая Лялька была счастлива.
       Уже садясь в машину, Ми Гри еще раз повторил:
- Жду вас в городе.
       Олег тоже что-то пробулькал, но на этот раз всем показалось, что он сказал:
- Хорошо здесь.
- Во как человек меняется, как в болото попадет, - философски заметила Маша.
       Идти домой не хотелось, и Большая Лялька до темна просидела во дворе на лавочке, размышляя о превратностях судьбы и перекрестьях человеческих жизней.

Глава девятая. ЭКСПЕРИМЕНТ

       Было только начало восьмого утра, а Ми Гри уже сидел в Лаборатории за компьютером, знакомясь с результатами анализа проб вещества с трупа молодого человека в Сенниках и той субстанции, которой был «закупорен» Олег. Данные поступали частями из разных исследовательских центров. Итог, прямо скажем, ошарашил Просо. Все исследователи сходились на одном и том же: состав вещества примитивней некуда – вода, глина и кислород. Поражало Просо другое – везде указывалось, вода присутствует в измененном состоянии, До этого момента, как каждый нормальный человек, он был уверен, что вода может находиться в трех состояниях – твердом, жидком и газообразном. А тут состояние воды описывалось как гелеобразное. Завлаб, скинувший ему эту информацию, сделал приписку. Он предполагает, что такое состояние воды может быть достигнуто степенью ее очистки. Дополнительное удаление солей, на его взгляд, может привести к переходу воды в состояние любой плотности, особенно покровной пленки. Другими словами, для получения твердой воды холода уже не потребуется.
       Полковник никогда не занимался экспериментами с водой, но слышал о лабораторных испытаниях. Удавалось получить воду с поверхностным натяжением как у полимера, но всего какие-то миллиграммы и к тому же она была очень неустойчива, реагировала даже на настроение экспериментатора, а тут целое озеро.
       Вызывало вопросы и мощное антисептическое свойство смеси: глина, вода, кислород. Ведь это новое вещество смогло полностью подавить разложение белка. И как удалось все это смешать и удержать вместе.
       Ответ можно было получить только у тех, с кем столкнулся Олег. А это значило только одно – необходимо каким-то образом либо снять блок, либо взломать защиту.
       Накануне назначенного им самим срока Просо метался по лаборатории как затравленный зверь. Здов, наблюдая начальство в буйном состоянии, с вопросами не обращался и вообще старался не попадаться на глаза. Он терпеливо выжидал, когда полковник созреет и все расскажет сам.
       Ближе к восьми часам вечера, когда Здов, проверив все помещения и заперев ключи в сейф, уже собирался по-тихому отбыть домой, Просо появился в его каморке внезапно как из-под земли.
- Хочу завтра с ребятами проверить одну версию. Убей меня, не понимаю, кто это может быть. Кто там окопался под землей. Ведь ты понимаешь, какая сила. Они спокойно меня блокируют. Да? А вместе с тем показывают мне же картинки, какие хотят. Я нашел… Есть такие твари. Вот, например, - Ми Гри вытащил листок из пачки компьютерных распечаток, которыми тряс перед лицом Нилыча, - вот! Бендекулайская нимфа … 1830 год. Совсем свеженькая. Наверху все как у женщины, внизу как у рыбы, но без плавников. В Японии, болотный человек, весь в чешуе, но в остальном все обыкновенное. Хвост, конечно. Проживает в болоте. Сотни очевидцев его видели в наше время. Есть еще какая-то современная богиня то ли в Бразилии, то ли в Индонезии, которая им в сети рыбу загоняет. Прикажешь во все это поверить?
       Здов молчал, разумно посчитав вопрос риторическим.
- Завтра хочу проверить. Придется запустить сферы, иначе к ним не прорвешься.
- Сферы – рискованно.
- Сам знаю, но выхода нет. Кроме любознательности, с которой можно было бы и повременить, надо выяснить, не они ли причастны к исчезновениям людей. А это уже не шутки. Надежда хорошая девочка, но вполне возможно, что слабенькая. Если они меня блокируют, ее вообще близко не подпустят. Я, пожалуй, ее могу использовать только как рупор, если получиться подобраться. Надо же записать либо речь, либо звуки…
- Сферы рискованно… очень, - снова повторил Здов.
- Ну, что ты заладил, рискованно, рискованно… У тебя есть еще предложения? Нет?! Так и молчи.
- Но вы хоть с ребятами поговорите, нельзя же так, без предупреждения. Ведь неизвестно, как работает установка. Никто же не знает.
- Нет. Не буду предупреждать. Не дай Бог еще и эти разбегутся.
- П если что случиться?
- Понесу ответственность.
- Может, хотя бы с Елизаветой Алексеевной поговорите?
- Нет… - Ответил Просо после краткого раздумья. - Женская психика подвижная, а у Лизы еще и особенная. Пойдем, Нилыч, на риск. В первый раз что ли? Иди, Вася, готовь установку. Завтра ты будешь на ней, а я с ребятами. Монитора у тебя не будет. Мы его с тобой поставить не успеем. Поэтому все на интуиции. Ее тоже подготовь. Давай, давай… иди работай.
       Большую Ляльку очень удивило, что полковник назначил встречу в Лаборатории на такое позднее время. Но она послушно собрала всех на станции метро Кропоткинская к полуночи. Оттуда они пешком направились в Лабораторию.
       Ми Гри ждал их в большом зале. Лялька уже была здесь однажды. Ничего нового в зале она не заметила, за исключением того, что большой ковер был свернут и лежал около стены. Еще там стоял монитор, которого прежде не было, маленький столик с диктофонами и несколько странного вида шлемов с рогами.
- Ну-с, все в сборе, - начал Ми Гри. Олега сегодня нет и не будет. Ему еще недели три реабилитироваться. Думаю, вас всех интересует вопрос, что же с ним произошло. Интересует?
       Все согласно закивали.
- Именно на этот вопрос я и не отвечу. Может быть пока, а может быть и никогда. Очень многое зависит от информации, которую мы сегодня с вами получим… Надеюсь, что получим.
       Ми Гри помолчал. Задумчиво прошелся по залу, потом подошел к переговорнику и спросил:
- Как там, Нилыч?
- Пока никак, - прозвучал в ответ бас Здова.
- Да. Пока никак… Так вот… То, что Олег, узнав о существовании такого странного объекта, как «вертеп», заинтересовался им – в этом нет ничего особенного, правда? Правда. Гораздо интереснее сам «вертеп». Мы можем предполагать, что это вход в подземное озеро или систему озер. Евгений, сколько в этой деревне родников?
- Семнадцать, - с готовностью отозвался Женя.
- Семнадцать. И четыре разных вкуса. Правильно я говорю, Евгений?
- Так точно!
- По составу воду, конечно, никто не проверял. Но так, на вскидочку, четыре вкуса. Значит, опять-таки, можно предположить, что есть по крайней мере четыре водных резервуара… или пласта. Из рассказов деревенских жителей мы знаем, что «вертеп» работает на вход весной. Летом в этой яме играли дети, и ничего не случалось. А мальчик, не помню как его фамилия, пропал там ближе к осени. И Олег попал туда в августе. Значит у входа в «вертеп» есть определенные ритмы – открыт – закрыт. С чем это может быть связано? Деревня сидит на тектоническом разломе. Может быть это какой-то процесс вентиляции или дыхания земли.
       Существа, опять-таки если верить Олегу, живущие под землей, знают о нем и им пользуются. Мало этого, можно предположить, что они владеют способностью мысленного сканирования пространства. Иначе как бы они узнали о существовании Олега и смогли заранее подготовиться к его приему. Ведь выход горячей глины, по всей вероятности, процесс управляемый.
- А чем он был заклеян? - спросил Боб.
- Водой и глиной, молодой человек. Плюс кислород. Вопрос в другом – как это все держалось вместе. Гелеобразная вода… Поверить невозможно.
       Несмотря на то, что все, о чем говорил Ми Гри было необычайно интересно, растущее нервное напряжение съедало всю сенсационность информации. Каждый, уловив настроение Просо, думал только об одном: когда же начнется, а ещё лучше, когда уже закончится то, ради чего он торчит сегодня ночью в центре города.
- Почему же мы не начинаем? – со слезами в голосе спросила Надежда.
- Очень высокий уровень помех в окружающем пространстве. Раньше установка стояла за городом. Там было проще. Но в связи с обстоятельствами… - Просо развел руками и выразительно покачал головой, - пришлось перенести сюда. А здесь, сами понимаете, город засыпает поздно, если вообще засыпает. Так что… потерпите, пожалуйста.
- Так все-таки, чего нам ждать? – не выдержала Большая Лялька.
- А вас, Елизавета Алексеевна, я особенно попросил бы сохранять терпение. Ведь вы наша валерьянка, наша поддержка и опора. Вы самый опытный член нашей команды, ну, за исключением меня, конечно. На кого же нам надеяться, если вы еще будете нервничать? И не ковыряйте диктофон, сделайте одолжение, он в рабочем состоянии. Просто, когда начнем, нажмите красную кнопочку.
       Большая Лялька укоризненно взглянула на Ми Гри, но промолчала. Только демонстративно положила диктофон на стол.
- Вот и правильно, - похвалил ее полковник. – У меня есть, конечно, мысли по этому поводу, но я не хочу вас программировать. Нам всем нужна правда, а не глюки. Кстати, Евгений, возьмите на себя монитор. С него идет запись. Постарайтесь, чтобы она не прервалась во время эксперимента.
- Готово, - раздался голос из переговорника. – Можно начинать.
- Поехали! – скомандовал Просо. Держитесь, ребята!
       Было около двух часов ночи, когда крыша особняка раздвинулась и из образовавшегося отверстия медленно поднялась сфера, вернее несколько сфер одна в другой. Через некоторое время сферы пришли в движение. Каждая вращалась как бы вокруг собственной оси. Оси не совпадали, и скорость вращения была разная, но, можно скзать, общий вектор движения был по часовой стрелке.
       По мере того, как сферы разгонялись, нарастал раздражающе тонкий звук, переходящий в свист.
       Когда скорость вращения достигла оптимальной величины, во все сферы поступила жидкость, которая, благодаря центробежным силам, размазалась по стенкам.
       Одновременно с внешней сферой в зал, где находились участники эксперимента, выдвинулась вторая сфера. Она была кратно меньше первой, представляя как бы ее копию. Последовательность ее запуска была та же, только общее направление движения было против часовой.
       На мониторе, установленном в зале, была видна работающая внешняя сфера. Внезапно вращение обоих устройств прекратилось, но теперь внутри сфер двигалась жидкость. Был слышен мерный глухой гул.
       - Наденьте, пожалуйста, защитные шлемы, - обратился полковник к собравшимся. – Оба прибора создают сложное сочетание торсионных полей. Внешнее устройство работает на поиск информации, внутреннее гасит возможное вредное воздействие на человека. Ваши шлемы тоже предназначены для защиты. Но… - тут Ми Гри выдержал многозначительную паузу и поднял указательный палец вверх, - действие торсионных полей не изучено, дело это совершенно новое, поэтому, предупреждаю, можно ждать любых сюрпризов.
       - А для жизни это не опасно? – робко спросила Наденька.
       - Будем надеяться, что нет, - ответил Просо с таким выражением лица, что всем стало ясно, дело попахивает крупной авантюрой.
       В этот момент зал наполнился характерным запахом речной воды, и неприятный влажный холодок заставил тело покрыться мурашками.
       - Ах, черт, началось! Внимание! Может быть всякое…
       Ми Гри бросился к Надежде, бережно уложил ее на кушетку, накрыл пледом, сам буквально упал в надувное кресло, которое стояло рядом.
       - Наденька, детка, закрывай глазки и ничего не бойся, - говорил он Надежде, ласково беря ее руку в свою и нежно поглаживая. - Если не буду просыпаться, нажмете вот на эту клавишу, - полковник обнажил запястье и показал широкий кожаный браслет. – Ты, Женя, сделаешь.
       С этими словами Просо откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
       Запах реки усиливался, а воздух в зале начал понемногу сгущаться. Через несколько секунд проявились очертания каких-то строений, может части города. По крайней мере это было похоже на улицу. Стали заметны круглые фонари, которые висели вниз головой. Шары были сантиметров пятьдесят в диаметре и светились ровным матовым светом, хотя сам шар был сделан из прозрачного материала. Это было хорошо заметно, потому что свет, вопреки законам физики, не прилегал плотно к стенкам.
       Контуры улицы проявлялись все отчетливее. Теперь можно было разглядеть, что улицу образуют вовсе не дома, как показалось сначала, а стены пещеры. В этих стенах смутно виднелись ниши, вполне возможно искусственного происхождения. В одной из них лежало какое-то темное существо. Оно было похоже на рыбу, забившуюся в расщелину.
       Вдруг прямо над головами экспериментаторов проплыло что-то огромное, напоминавшее человека с рыбьим хвостом. Правда, точно нельзя было сказать хвост это или плотно соединенные ноги в ластах, а может это вообще был костюм. За существом гораздо медленнее проследовала еще одна особь. Двигалась она совсем иначе – длинными прыжками.
       Большая Лялька еле удержалась от восклицания, узнав в этом существе полковника Просо. Она хотела посмотреть на месте ли Ми Гри, но не смогла повернуть голову. Тело вдруг сделалось тяжелым и непослушным. Однако боковым зрением она все-таки умудрилась его увидеть. Он все также сидел на кресле около кушетки и держал Надежду за руку.
       Объемная картинка подводного города заполнила собой все пространство зала. Сквозь зеленоватый туман тускло горели лампы на потолке, а некоторых предметов вообще не стало видно.
       Внезапно Ляльке показалось, что она вместе со своим стулом поехала вперед. На самом деле это призрачный город наезжал на нее. Она увидела, как судорожно вцепилась в кресло Женина рука и не увидела, как покачнулся стоявший за камерой Боб, не в силах схватиться за треногу из-за сковавшей его неведомой силы. Все они понеслись по длинной полутемной улице куда-то вглубь неведомого города вслед за проплывшими над ними фигурами.
       Остановились на площади, посреди которой стоял странный аппарат, представлявший собой огромную вертикальную спираль, заключенную в прозрачный цилиндр.
       - Этт-о-о на-аш-а атмосфера, - вдруг произнес кто-то низким сипловатым голосом.
       Голос был усталый, как у тяжело больного, Чувствовалось, что человеку трудно выговаривать слова, как будто он давно не тренировался, и теперь губы его плохо слушаются, и он заново учится произношению.
       Звук явно шел от Надежды. Рот ее был приоткрыт, губы же оставались неподвижными. Сейчас она работала громкоговорителем.
       - Зда-ания на площади – наши лаборатории, - продолжал невидимый гид.
       Площадь окружали три пирамиды без окон и дверей, во всяком случае их не было видно. Сама площадь тоже была треугольной формы, и каждая сторона этого треугольника являлась одновременно гранью пирамиды.
       - В своей исследовательской работе мы используем энергию геометрических фигур… в том числе, - произнес голос.
       Одновременно с этими словами город начал таять как бы растворяясь в пространстве зала.
       - Волна ухо.., - заметил голос. - С вами был …… овек …….. ка.
       Резервный диктофон тихонько потрескивал хвостиком порвавшейся пленки, жужжала, включаясь, камера, поставленная на автомат, обе сферы, шипя и потрескивая, опустились в свое убежище, и больше ни звука не раздавалось в опустевшем зале.
       Большая Лялька все еще не могла свободно двигаться. Было такое впечатление, что ее тело связали канатами. Казалось, нужна необыкновенная сила, чтобы можно было хотя бы пошевелиться.
       Судя по выражению лиц Бориса и Жени, они испытывали то же самое.
       Но хуже всего дело обстояло с Ми Гри и Надеждой. На кушетке и на пледе появились куски тины. Под кушеткой стояла вода. Да и сама Надя была вся мокрая, как будто ее только что вытащили из реки.
       Ми Гри находился в том же положении, что и раньше, и ничто не говорило о том, что он собирается его поменять.
       В эту минуту двери открылись и в зал влетел Нилыч.
       - Живы?! Как вы?! Сейчас, сейчас, ребятки.
       Он снова выскочил, распахнул вторую створку дверей и, неуклюже пятясь задом, вкатил столик, на котором стоял большой кофейник, чашки и горой лежали нарезанные дольками лимона с сахаром.
       Затем он подбежал к Борису, который так и стоял столбом около своей камеры, и стал растирать его лицо, руки, тело своими большими пухлыми ладонями. Борис вертелся в них как охотничья колбаска.
       Первое, что он выдавил из себя, как только смог говорить, было:
       - Женя, дави на кнопку.
       Но Женя и без него это помнил. Трудность заключалась в том, что он тоже не мог двинуться. Он просто свалился на бок и пополз к Ми Гри как чудная гусеница, переваливаясь всем телом с боку на бок.
       Нилыч бросил оживающего Бориса и подтащил Женю к Ми Гри.
       - Где, какая кнопка? Давай нажму. Ну, говори же!
       Но Женя уже сам добрался до браслета.
       Тело полковника свела судорога, но он не очнулся. Только отпустил Надину руку и стал сползать с кресла. Голова его наклонилась на бок, с угла рта потекла струйка серой жидкости.
       - Черт! – заорал Здов. – Жми давай еще! – А сам начал мять тело Просо как будто месил тесто в кадке.
       - Нажимай еще! – кричал Боб. – Мы же не знаем, как его еще в чувство приводить! – Он хотел было подбежать к Просо и Надежде, но резкое движение корпуса привело к тому, что он грохнулся на пол. Ноги его не слушались. Падение сразу остудило его пыл и заставило пойти на четвереньках. Дойдя до Надежды, Борис с трудом стащил с нее мокрый плед и попытался растереть руки и лицо.
       Женя исступленно давил на кнопку. По телу Ми Гри еще раз прошла судорога, но на этот раз он слабо застонал, и его рука стала медленно подниматься, пытаясь взять Надину руку.
       - Положи… - прошептал Ми Гри.
       Женя помог.
       - Нажми и не отпускай, - скомандовал полковник уже более отчетливо.
       Женя повиновался.
       Судорог больше не было, но все тало Ми Гри дрожало, и это дрожание передалось Наде, которая до этого момента так и продолжала лежать словно мертвая, несмотря на усилия Бориса.
       Просо быстро приходил в себя.
       - Слушай, Нилыч, кончай. Ты так из меня все кишки выдавишь. Помоги-ка лучше Надежду повернуть.
       Общими усилиями они положили Надю на бок. Из открытого рта на бок полилась вода.
       - Зацепили все-таки, – с досадой проговорил Просо.
       За общей суетой о Большой Ляльке все забыли. Она уже сделала несколько неудачных попыток встать на ноги. Теперь же снова сидела на стуле как мешок, ничего не соображая то ли от усталости, а скорее от состояния полной немощи.
       Ми Гри уже поднялся и занялся Надиными руками и ногами. Он осторожно сгибал и разгибал их, поворачивал ее голову с боку на бок.
       - Нилыч, Лизе, Лизе помоги. Срочно кофе с лимоном. Пусть встает. Поддержи ее. Пусть хотя бы пару шагов сделает. Да сними ты с нее этот шлем.
       Наконец Надя открыла глаза.
       - Ну, вот мы и вернулись, - удовлетворенно произнес Ми Гри. - Можешь говорить?
       - По-про-бую, - неуверенно произнесла Надежда.
       - Молодец, Надюша! Просто герой! Нилыч, подгони тачанку и налей ей стаканчик поживей. А ты, Борис, чего тут? – Просо обратил внимание на сидевшего на полу около кушетки Боба. – Растирай ноги-то, три.
       Борис протянул к Ми Гри руки, сведенные в кулаки.
       - Не разжимаются.
       - Давай сюда. Больно будет – кричи. Это судорога. – Просо один за другим разжимал пальцы Бориса, не обращая внимания на стоны юноши, раздававшиеся сквозь сжатые зубы.
       - Ну, вот. Теперь попробуй сам.
       Борис смотрел на свои ладони как на чужие. Наконец, в кончиках пальцев он почувствовал мурашки.
       - Мурашки. – Он удивленно взглянул на внимательно наблюдавшего за ним полковника.
       - Правильно, все правильно, значит капиллярчики заговорили. Сейчас все пройдет. Нилыч, и сюда давай кофейку. И дай ему чайник подержать, пусть температуру поднимет, а то эти черти нас заморозили совсем. – И уже весело добавил, - это, господа, анабиоз называется. – И снова обратился к Борису. – Кулак можешь сжать? Хорошо. Теперь бей кулаками друг о друга и ноги тоже бей. Давай, давай, работай.
       Женя к этому времени уже смог встать и видя, что Нилыч теперь возится с Елизаветой Алексеевной, занялся раздачей кофе.
       Наконец столик подогнали к кушетке, на которой сидела все еще бледная, но уже улыбающаяся Надя. На ладони она держала чашку и потихоньку «сюпала» из нее живительный напиток. Рядом с ней Борис продолжал колотить свои ноги.
       Большая Лялька присоединилась к компании, доехав до кушетки на Нилыче. Она все еще плохо держалась на ногах. Самыми «свеженькими» после пережитого выглядели Женя и Полковник.
       - Испугались? – Просо чувствовал себя виноватым. – Ну, простите меня, братцы, простите. Сам не знал, что так получится. Эта наша хреновина всего второй раз работала. И первый – по прямому назначению.
       Нилыч, усадив Большую Ляльку в кресло, помчался за очередной порцией кипятка и приволок чайник раза в два больше первого. Просо заставлял всех пить, пока из ушей не потечет. Кто не мог больше пить кофе, получал травяной чай с медом. Но лимоны надо было есть обязательно.
       Лица у экспериментаторов раскраснелись, на лбу выступил пот, в разговоре уже слышались шутки и смех. Жизнь возрождалась.
       - А знаете, зачем им понадобился Олег? Оказывается он толковый изобретатель. Они это прочухали и решили прибрать его к рукам, пока об этом здесь никто не знает.
       Здов был настроен скептически:
       - Да если б кто-нибудь и узнал, ничего б не произошло. Кому он сейчас нужен.
       - Хорошо. Пусть так. Но нам надо иметь это в виду. Согласен?
       - Согласен, - промычал недовольно Здов, помятуя, что с начальством не спорят.
       - И я был прав, - с энтузиазмом продолжал Просо, - они обладают способностью мысленно сканировать пространство. Вообще в биотехнике они идут семимильными шагами. У них, например, под кожей у каждого вмонтирован частотный преобразователь, который позволяет им переходить с одного частотного режима на другой, и для нас становиться невидимыми. Способ питания у них тоже интересный. Они научились разлагать воду, но не на кислород и водород, а выделять ее энергетическую составляющую, которая собственно их и кормит. Если захотят пожевать что-нибудь вкусное, едят всякую водяную растительность. Больше всего любят лепестки водяных лилий. Деликатес! Так что для нас они крутые вегетарианцы.
       Увлекшись рассказом, Просо не заметил вытянутых физиономий своих слушателей, Только сделав передышку на глоток чая, он вдруг обратил внимание на немой вопрос, застывший в глазах членов его команды.
       - В чем дело? – поинтересовался полковник.
       - Это вы о ком?
       - О людях лягушках, конечно. А вы что, его не видели?
       - Кого?
       - Водра.
       - Нет, - ответил за всех Женя.
       - А ты? – спросил Просо Надежду.
       - Я вообще ничего не помню. Провалилась куда-то. Сплошная темнота.
       - А ты, Лиза, ты видела кого-нибудь?
       - Ну, да… Какую-то тварь с хвостом и рыбу, прыгающую в вашей кофточке.
       - Правильно! – обрадовался Ми Гри. Мы с Водром были в лабораториях. Там я и нахлебался. Кстати сказать, в городе у них местами воздух. Правда, гораздо плотнее нашего и ужасного качества. Но в нем они летают. Я подозреваю, что это своего рода левитация. Однако я этим свойством не владею, и мне пришлось прыгать.
       - Но вы же отсюда никуда не выходили, - удивился Борис.
       - Есть такая техника, юноша, можно находиться одновременно в разных местах. Странно другое, что вы меня видели и здесь и там.
       - А мы вас там и не видели, - хором сказали Борис и Женя.
       - Значит только ты… - Ми Гри взглянул на Большую Ляльку, как будто впервые ее увидел. – Ладно. А как насчет голоса? Голос слышали?
       - Да. Голос был. Только нес он какую-то ахинею. Пару предложений и отдельные слоги, - ответил Боб.
       - А что было-то? – допытывался Просо, у которого внутри все похолодело от ужаса: он рисковал чужими жизнями зря. Никакого фактического материала, кроме его собственного «бла-бла-бла» нет.
       - Было все такое зеленоватое, пахло речной водой. Какая-то вроде улица среди пещер, фонари… Потом движение, красная спираль…
       - Ну…
       - Потом все исчезло.
       - Вы что, хотите сказать, что у нас ничего нет? Ни голоса, ни свидетелей, кроме того, что все было зеленоватое?
       - Шеф, расскажите им, для чего мы проводили эксперимент. Может они что-нибудь вспомнят.
       Ми Гри сдался и рассказал про заказ и про Ставрогина. Пока он говорил, его преследовала одна и та же навязчивая мысль, почему он не сделал этого раньше, что ему мешало. И не мог найти ответа. Скорее всего годами формировавшаяся привычка никому не давать лишней информации – только так он мог объяснить собственное поведение.
       - Погодите, погодите, - перебил полковника Борис, когда все, наконец, узнали, ради чего они страдали этой ночью. – Пленку мы ж еще не смотрели!
       - Так чего же ты сидишь! Иди, настраивай видак в просмотровом зале, - вскипел Просо. – Нилыч, покажи ему. Мы сейчас все это соберем и тоже придем с тачанкой. Нилыч, а сколько длилось все это безобразие?
       - Сорок секунд, шеф, - бросил на ходу Здов.
       - Сорок секунд?! – изумился Женя. – Да быть такого не может. Цифровой диктофон показывает час десять. А на дубле вся сторона смоталась. Это сорок пять минут как минимум.
       - С другими пространствами еще и не то бывает, - успокоил его Просо. Вот, что мы будем делать, если у нас нет ни одного документального свидетельства, - пробормотал он себе под нос.
       Когда вся компания со столиком, чайником и очередной порцией лимонов ввалилась в просмотровый зал, Боб с ошарашенным видом отматывал пленку на начало.
       - Объясните мне, что ж такое твориться?! Ничегошеньки нет того, что мы видели своими глазами, за то этот тут…
       Действительно, кроме удивительного представителя подводного мира на пленке больше ничего не было. Да и его сначала не было. Был только голос. Тот самый усталый, сипящий, который они уже слышали.
       Как же в эту минуту Просо благодарил высшие силы за то, что они послали ему Бориса с редким даром проявлять невидимое.
       - Я бывший старший научный сотрудник Института пластмасс Карпов Владимир Петрович. Теперь водр. Наш институт сохранился?
       - Нет. – Это был голос Ми Гри.
       - Жаль. Хороший был институт. Перспективный.
       Голос помолчал.
       - Если можно, говорите, пожалуйста, вслух. Для нас это важно, - попросил голос Ми Гри.
       - Трудно. Почти за три десятка лет я отвык. Речь сохранилась у меня как рудимент. Водры не способны говорить. Мы общаемся телепатически.
       - Вы из шестнадцатого дома?
       - Да. Вы знаете, Это произошло в 1978 году. Выжили четырнадцать человек. Все здесь. Локальное землетрясение. Это характерно для разлома.
       Только минут через семь на пленке что-то начало проявляться. Сначала появилось просто темное облачко, потом оно уплотнилось, и стали видны контуры тела. Очень четким господин водр так и не стал. Ему все время как-то резкости не хватало. Но и тело, и лицо вполне можно было рассмотреть.
       Голова бывшего товарища Карпова была правильной овальной формы. С двух сторон вместо ушей развивались густые и пушистые волосы-водоросли. Это были жабры. Такие бывают у аксолотлей. Макушка и темечко были гладкими как коленка.
       Глаза были большие и выпуклые. Казалось, что это такие огромные и сильные очки-линзы. Но это были все-таки глаза, хотя и необычного строения. Они выходили за контуры головы. А если смотреть прямо в них, то был виден обычный человеческий глаз с веками, но только очень большой, как сквозь увеличительное стекло.
       Нос отсутствовал. Вместо носа были две симметричные дугообразные щели, которые все время то открывались, то закрывались кожистыми складками. Рот как у рыбы с такими же выдвигающимися губами. Тело подвижное, эластичное. Шеи нет. Руки и ноги без локтевых и плечевых суставов. Больше напоминают щупальца. Нижние и верхние конечности трехпалые с большими перепонками и выдвигающимися крючковатыми образованиями, похожими на когти. Это могло быть как органом, так и каким-то искусственным приспособлением. Половых признаков нет. Кожа темного, но не черного цвета, поблескивает при движении. Но чтобы она состояла из чешуек… Нет. Этого не было видно.
       - Спасла нас подводная цивилизация, - продолжало существо сиплым голосом. Первыми пришли на помощь жители моря. Но если б не телепортация, которой все здесь владеют, нам бы не выжить. Когда произошла катастрофа, мы попали в воздушный карман, потому что жили на последних этажах. К тому же накануне я купил камеры для волейбольных мячей, на работе попросили, и почему-то накачал их, наверное, чтобы проверить. Так что был небольшой запас воздуха. Судьба, да?
       Водр издал какой-то скрип. Может быть, это был смех.
       Было непонятно, где находится водр во время этого странного сеанса. Во всяком случае, точно в воде или в какой-то камере с жидкостью. Об этом можно было догадаться по развевающимся кустистым жабрам и плавным движениям растопыренных трехпалых ладоней и стоп, из-под которых временами вырывалась струйка мелких пузырьков, устремлявшихся вверх.
       Иногда изображение начинало искажаться или исчезало совсем, но потом снова возвращалось. Голос же звучал постоянно.
       - Теперь мы – водры. У нас пресноводная форма. Мы считаемся условно земноводными. Но ведь вас интересуем не мы и не наша жизнь, правда? Ведь не за этим вы нарушили нашу защиту. Тогда спросите.
       - Спасибо. Нас интересует местонахождение молодого человека. Его имя Станислав Ставрогин. Их было двое. Один погиб на месте. Разбился. Ехали на мотоцикле.
       - Кварцевый котлован?
       - Предположительно.
       - Да. У нас. В камере. На реконструкции.
       - То есть…
       - У него не было выбора. Повреждения тела были несовместимы с жизнью, хотя когда мы его подобрали, он был еще жив, но наркотик его все равно добил бы. Так что либо смерть, либо изменения. Молодым при определенных обстоятельствах разрешается доживать. Теперь станет человеком-лягушкой.
       - Разрешается доживать, при каких обстоятельствах? – попытался уточник полковник.
       - Думаю, чтобы получить ответ на этот вопрос, вам придется взломать высший информационный уровень. Будете пробовать? – Собеседник Ми Гри снова издал тот странный скрипучий звук, который только с большой натяжкой можно было принять за смех.
       Возникла пауза. Было понятно, что собеседники продолжают диалог, но не хотят быть услышанными.
       - А почему вы не выходите с нами на контакт? – снова задал вопрос Ми Гри.
       - Мы для вас иные, другие. А с другими вы жить пока не умеете. Степень вашей агрессии слишком высока. Вы не в состоянии примириться с формами жизни, которые не отвечают вашему пониманию, хоты бы допустить их существование как равных себе. Пока ваше отношение не изменится, контакт вряд ли возможен. Ну, что, хотите посмотреть город?
       - Да, – прозвучал ответ полковника.
       После этого экран внезапно погас, а когда засветился снова, там уже никого не было.
       - Понятно. Мы поплыли в город.
       В зале воцарилось молчание. Каждый по-своему переживал встречу с новыми соседями по планете. Боб – восторженно. Он уже представлял себе грандиозный репортаж о первом контакте двух великих цивилизаций. Надежда, при одной мысли о том, что когда-то она может дотронуться до человека-лягушки, кроме отвращения не испытывала ничего. Она даже решила, что больше никогда не станет купаться в Лопасне. Женю от эмоциональных всплесков уберег научный подход. К сожалению, водр был прав, и Женя, как типичный представитель ученого мира, видел в человеке-лягушке, прежде всего, экземпляр неизвестного вида земноводных, требующий детального изучения.
       Самое сильное впечатление водр произвел на Здова. Он буквально выполз из зала, заперся в своей каморке и долго сидел там, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив голову руками, повторяя: - «Ничего не было, ничего не было…». Просо даже пришлось применить легкую суггестию, чтобы вывести его из болезненного состояния.
       А Большая Лялька просто была счастлива от того, что существование неведомого – правда, от того, что эта «правда» находится рядом с ее домом в деревне, и еще от своей причастности к открытию невиданного мира, хотя к организатору открытия у нее оставался ряд вопросов, и это омрачало ее радость.
       - Начало седьмого. Светает. Разбегаться пора, - думая о своем, заметил Просо.
       - Нет, нет, пожалуйста, - Боб сложил ладони и умоляюще посмотрел на полковника. – Я бы хотел узнать, что же все-таки случилось в семьдесят восьмом году?
       - А я что, не сказал? – удивился Ми Гри. - Смотри-ка ты, совсем плохой стал. В семьдесят восьмом году рухнула девятиэтажная башня. Причем на поверхности не осталось почти ничего. Огромная воронка, образовавшаяся на месте провала, мгновенно заполнилась непонятно откуда взявшейся водой, которая смешалась с грунтом и зацементировала провал. Пока приехали ремонтники, все было кончено. Оставалась яма метров пять в глубину, по краям которой торчали оборванные трубы коммуникаций. Шестьдесят три человека до сих пор считаются пропавшими без вести.
       - И что, не было никаких предвестников? – поинтересовался Женя.
       - Почему не было… Были…Жители дома жаловались во все инстанции, что с их домом что-то не так. Он то содрогался как от взрывов или подземных толчков, то вдруг среди ночи их будил шум воды, падающей с высоты. Было и еще что-то… по мелочам. Только вот не задавай идиотских вопросов, почему вовремя не отреагировали и не отселили. Потому. И точка.
       - А как они размножаются? – Надежда думала о своем, о девичьем и в ее мыслях землетрясениям места не было. – Я у этого… как его… ничего не заметила.
       Ми Гри хмыкнул.
       - Насколько я успел понять, у них применяется несколько способов. Они много взяли от разных форм земноводных… или земноводные от них. Уж и не знаю… Но в зависимости от условий и демографической ситуации они могут, например, изменять пол. У них развито естественное клонирование в форме почкования. Они могут вырастить детеныша на себе. Практически из любой клетки своего тела. Да, и еще увеличивают свою численность за счет нас. Последнее время довольно активно. Как мы выращиваем генномодифицированные растения, так они выращивают нам генномодифицированные тела.
       - А русалки, значит, их агенты влияния. Заманивают рекрутов в подводное царство, - воскликнул Боб.
       - А Царевна-лягушка – их резидент на суше, - мрачно заметил Женя.
       - А как же любовь? – поглощенная своей проблемой, продолжала Надя пытать Ми Гри.
       - У них, Надежда, другие ценности. В их мире многое происходит на уровне энергоинформации. Я полагаю, что любовь там больше похожа на нашу дружбу и прямого отношения к продолжению рода не имеет.
       - Фу!
       - Вот, вот. Поэтому они с нами и не контачат. И все-таки я думаю, нам пора разбегаться. Если будет желание, можем в любое время встретиться и поговорить… на разные щекотливые темы. – Ми Гри подмигнул Надежде. – Евгений, я тебя попрошу, возьми машину, отвези Надю домой. Деньги тебе Нилыч выдаст. А где, кстати, Нилыч?
       - По-моему, ему стало плохо от нашего нового знакомого, и он ушел, - заметила до этого молчавшая Большая Лялька.
       - Ладно, сейчас разберемся.
       Через полчаса Лаборатория опустела. Остались только полковник и Елизавета Алексеевна.
       - Лиза, а тебе домой не надо?
       - Я хочу поговорить! – поражаясь собственной наглости, заявила Большая Лялька, и, боясь, что он перебьет ее, без паузы продолжала, - Я, конечно, не знаю, может вы с ребятами говорили заранее, но я считаю, что тот риск, которому вы сегодня подвергли Надежду, совершенно недопустим.
       - Тебе, может, трибуну принести, - осведомился Просо.
       - Не перебивайте меня! И если нам еще предстоит работать вместе, извольте сообщать о своих замыслах заранее, а не устраивать тут черт знает какие экспромты!
       - Что ж ты так орешь, Елизавета Алексеевна, душечка, я же не глухой. Я и сам не знал, как все это будет. Все, что от Надежды требовалось, это быть рупором, потому что нужны были уши, ваши, кстати сказать, уши, чтобы подтвердить достоверность происходящего. Согласись, то, с чем мы сегодня столкнулись, не каждый день встречается, но…
       - Но она чуть не погибла!
       - Прости, но я нес полную ответственность за ее здоровье,
       - А кто тут, интересно, дергался в судорогах без сознания. Вас еще самого надо было сюда притащить, чтобы вы могли понести за нее ответственность!
       - Но я же притащился. Ничего не случилось.
       Лялька смотрела зверем. Ее бесило то, что он никак не хочет признать своей вины.
       - Короче, чего ты хочешь? Давай договоримся и разойдемся по-хорошему. На дворе утро. Ночь была тяжелая. Пора в кроватку.
       - Я хочу.. нет! Я требую, чтобы все эксперименты обсуждались с участниками заранее, чтобы был исключен даже минимальный риск! Чтобы вы нас считали за людей, а не за быдло, - добавила она тихо, но зло.
       - Принято. Успокойся и прости меня. Я был неправ. А хочешь, я тебе скажу еще одну вещь, которую я тоже утаил от ребят? Хочешь?
       Лялька молчала.
       - Ты помнишь, водр говорил, что молодым при определенных обстоятельствах разрешается доживать? Так вот, обстоятельства – это грядущий потоп. Именно поэтому подводная цивилизация активизировалась и стала вмешиваться в нашу жизнь. Они не назвали сроков, но я думаю, что это не за горами. И нам всем тоже следует примерить на себя лягушачью шкурку или рыбью чешую – кому как повезет. Ты меня и за это будешь осуждать? – И глядя на все еще хмурое лицо Елизаветы Алексеевны, добавил, - давай-ка я тебя все-таки домой отвезу, а то ты еще дорогой кого-нибудь покусаешь.
       В машине Просо продолжал солировать, словно стремясь, во что бы то ни стало, оставить последнее слово за собой.
       - А хочешь, я тебе скажу, от чего ты так завелась? От того, что для тебя все происходящее стало полной неожиданностью и еще от того, что ты думаешь, будто я с ребятами договорился заранее, а тебе ничего не сказал. Так вот, успокойся, пожалуйста, Ни с кем из них я заранее ни о чем не договаривался. Но в отличие от некоторых, не будем показывать пальцем, они умеют принимать неожиданность как естественное течение событий. А у тебя это вызвало стресс. Я не говорю, что это плохо, я просто говорю, что это непрофессионально. Особенно, если учесть, чем мы занимаемся.
       «Зануда», - подумала Большая Лялька, выходя из машины около своего подъезда.
       - Да, зануда, - сказал Ми Гри миролюбиво. – Отоспись сегодня обязательно, слышишь?
       - Слышу. Спасибо, - буркнула она на прощанье.
       Муж и дочь еще не вставали. Елизавета Алексеевна успела приготовить завтрак и за этой нехитрой работой досада по поводу затеянной ею самой ссоры с Ми Гри отошла на задний план.
       За завтраком она не удержалась и в красках описала все события прошедшей ночи: и людей-лягушек, и подводный город, и как это все на них подействовало, не забыв, конечно, упомянуть о грядущем потопе.
       Большой Ляльке показалось, что родные слушали ее внимательно и с интересом. Муж так тот просто рот открыл и даже ложку выронил. Но когда она закончила, дочь сказала:
       - Ну, ма, ты даешь. Ты с этой своей чертовщиной можешь в концертах выступать.
       - Сказка за сказкой, - поддержал ее отец, - Раньше тебе, Лизочка, хоть это все снилось, а теперь наяву. Это уже опасно, это уже на болезнь смахивает. Глюки всякие…- Муж заботливо посмотрел на Ляльку и погладил ее по голове.
       Потом они с дочкой встали из-за стола, дружно сказали «спасибо» и отправились по своим делам, оставив Большую Ляльку наедине с грязной посудой и горькими мыслями, потому что когда тебе не верят самые близкие – это очень обидно.
       Посуду она вымыла, потом поплакала, запершись в ванной, чтоб никто не видел. Да и так бы никто не увидел, но в ванной надежней. Слезы лились и от обиды, и от того, что она набросилась на Ми Гри непонятно зачем и глупо выглядела, и от глубоко затаенного ужаса перед чудовищами, которые прячутся под землей и живут в морях, а если там целые народы, то что может оказаться здесь, рядом, и еще ей было стыдно за то, что, она испугалась, и не сумела принять неожиданность как подобает настоящему исследователю, и теперь он может больше никогда не пригласить ее в команду.
       Выплакав досады и страхи, она освободилась от них. На душе стало легче и светлее. И с мыслью, что на самом деле все совсем не так плохо, как казалось десять минут тому назад, она отправилась спать.


Глава десятая. ОТЧЕТЫ

       Следующий день Просо посвятил подготовке отчета для Круглова и, между делом, сделал небольшую подборочку фотографий и описаний для родителей Ставрогина.
       Сначала полковник отправился в Управление. Это было просто дело без всякой дипломатии, истерики, ахов и вздохов, не в пример тому, что ему предстояло на встрече с генеральшей.
       Он пришел к заместителю начальника Управления, выложил ему все как на духу, подписал у него акт о выполненной работе и отправился в бухгалтерию, предупредив заказчика, что с матерью потерпевшего он переговорит сам, потому что дело, мол, больно щекотливое.
       Круглов внимательно выслушал доклад Просо, сухо поблагодарил его, забыв, конечно, как неделю назад готов был ползать перед ним на коленях, только бы он взялся за поиски, подписал акт для денежных выплат и остался один на один с отчетом.
       Здесь надо сказать, что Ми Гри обладал уникальной способностью все самые невероятные события облекать в настолько простую, доступную форму, что, казалось, он говорит о самых, что ни на есть, прозаических вещах, которые само собой разумеются и происходят каждый день раз по сто. Слушателей это всегда сбивало с толку. Сбило и Круглова. Он даже никаких вопросов полковнику не задал. Пока тот говорил, все казалось ясным и понятным. То, с какими чудовищными фактами он столкнулся, дошло до Бориса Аркадьевича, только когда он бегло просмотрел отчет полковника.
       Круглов нажал кнопку селектора, предупредил секретаря, что его нет и не будет, встал из-за стола, перешел в комнату отдыха, достал из бара початую бутылку дорогого коньяка, налил стакан до краев и опрокинул его «одним глотом». Крякнул, выдохнул, упал в огромное массажное кресло и запустил механизм.
       Борис Аркадьевич Круглов был в системе человек «свой». Он, правда, всю жизнь служил в отделах, далеких от оперативной работы, и его карьерный рост не был связан с громкими уголовными делами. На место заместителя начальника Управления он был назначен несколько месяцев тому назад по протекции своего тестя – министра юстиции, и планировал спокойно досидеть на нем до выхода на пенсию. Тем более, что и теперешнее место его было связано исключительно с хозяйственной деятельностью. Так уж сложилось, что в этом проклятом августе он остался один за всех. Время отпусков. И кто виноват, что именно в это время пропал парень, и что у него оказалась такая пробивная мамаша. Да никто! Стечение обстоятельств.
       Что скрывать, когда он звонил в контору к Славину где-то там, в глубине, билась мыслишка, как было бы здорово, если б ему, Круглову, не нюхавшему пороха, удалось найти хоть кого-нибудь из пропавших, и тем самым всем утереть нос. Но кто ж мог предположить, что в этом деле замешаны какие-то подводные уроды?!
       Сегодняшний день так замечательно начался: он наконец-то купил себе часы, о которых давно мечтал, и надеялся обмыть это событие в теплой компании друзей вечером после волейбола. И тут Просо со своими лягушками.
       Упругие кулачки механического массажиста продолжали круговое движение в области шеи, приятно расслабляя напряженные мышцы.
       Мысль Круглова, поплутав вокруг шокирующей темы, улетела в более приятные сферы, задержавшись на мгновение на традиционном вечернем волейболе.
       Постепенно включались все новые массажные приемы, пошла вибрация на подлокотниках, мягкое сдавливание в области спины. Медленно Борис Аркадьевич превращался в «манную кашу», как он сам любил говорить. Это состояние между сном и бодрствованием всегда способствовало последующей мобилизации сил и мыслей. Но на этот раз Круглов просто заснул, как провалился куда-то в бездонную пропасть, и ровно через сорок минут, когда механизм закончил программу, он открыл глаза.
       Перед открытыми глазами проблема снова встала во всей своей неприглядной обнаженности. Борис Аркадьевич подумал, что, может быть, коньяка не хватило, но пить больше не стал, ощутив наметившуюся дельту между разумом и чувством.
       Что, собственно, его так испугало, что в воде кроме рыбы и раков водятся еще и гуманоиды? Да и хрен бы с ними. Начальству, положим, он доложит, предъявит отчет с фотографиями и прочей мурой… Только неизвестно, что для начальства лучше – «висяк» или водяные уроды. К «висякам» все привыкли, а уроды могут наделать шума. И как с родственниками разговаривать? «Вы знаете, мы тут, намедни, выяснили, что ваш сын (внук, брат, племянник) стал лягушкой». Что сделают родственники? Конечно, тут же бросятся тягать правительство за все места – ищите немедленно! Правительство, положим, пошебуршится и проигнорирует. Тогда начнется самодеятельное рытье в частном порядке. А это палатки, журналисты, обвинения в бездействии. Не дай Бог еще паника начнется, что людей воруют и насильно заставляют становится лягушками. Да и меня, конечно, по головке не погладят за то, что я сунулся в Славинскую контору. Она и так в последнее время не в чести. Дур-р-рак! Ладно. Надо думать, как выбираться из этой ситуации.
       Значит так. Что мы имеем? Труп юноши, опознанный родственниками. По данным следствия господин Немов погиб в результате несчастного случая. Протокол, отпечатки, наркотики, Харлей – все на месте. По Немову дело закрываем. Нет. Лучше первый приедет и сам закроет. Ему приятно будет. По Ставрогину вопрос подвешиваем. И смотрим, как оно покатит дальше. Полковник встретится с генеральшей и все ей расскажет. Если она ему поверит, можно будет дело закрыть, согласно отчету Просо. Если ж мать опять поднимет скандал, я ей, черт возьми, труп найду! Да! И остальным то же!
       Тут в голове Круглова родился спасительный план. Он собирает невостребованные трупы, сжигает их в удаленном месте и предъявляет для опознания. Их, конечно, никто опознать не может. Это понятно. Тогда что? Назначается генетическая экспертиза. А тут только дурак не сообразит, когда все в одних руках. Естественно, сам он всего этого делать не будет, но руководству предложит как выход из положения.
       Борис Аркадьевич почему-то был убежден, что начальство согласится.

       Долгое отсутствие друга сослужило Егору Ильичу добрую службу. От тоски он начал педантично выполнять все то, что когда-то требовал от него Славин. Он научился растягивать свою энергетику до размеров дома, а после сжимать ее в горошину. Он мысленно переносил себя на морской берег и валялся там на песке или катался на волнах. Он предпринимал невероятные усилия, чтобы услышать звуки параллельного мира, но это ему пока не удавалось.
       За занятиями время вдруг побежало с огромной скоростью. День Егора Ильича был расписан с утра до вечера, и все равно его не хватало. Несмотря на то, что генерал был прикован к инвалидному креслу, ему стало казаться, что он бежит, летит навстречу чему-то или кому-то, и где-то там, вдали, уже маячит его звезда.
       Леонтий, как умел, одобрял тренировки Ставрогина, старался поддержать его упорство, замечал любые, даже самые незначительные, изменения и, конечно же, преувеличивал успехи. Настал день, когда он сказал Егору Ильичу, что волосы у него потемнели, а лицо покрылось загаром.
       - Будет врать-то, - не поверил Ставрогин.
       - Клянусь, ваше всячество! – И приволок зеркало, в которое генерал порядком не заглядывал.
       Вглядевшись в свое отражение, Егор Ильич не мог не согласиться, изменения действительно были. Может быть не столь радикальные, как представлял их Леонтий, но явные. Во всяком случае, стариком его теперь можно было назвать с большой натяжкой. Но все это были пустяки по сравнению с той радостью, которая обожгла его сердце – все, о чем говорил Жорка, оказалось правдой! Ему захотелось кричать, вопить, кататься по траве как делают собаки, когда их спускают с цепи. Его цепи рухнули. Он ощутил вкус свободы.
       В этот же день вечером позвонил полковник Просо и попросил назначить встречу на завтра.
       - Вы знаете, где мы живем? – поинтересовался генерал. – За городом. В Переделкино.
       - Да. Отлично знаю. Я там был не раз. Говорите адрес.
       - Гоголя девять.
       - И еще просьба. Я бы хотел чтобы ваша супруга тоже присутствовала при нашем разговоре.
       - Хорошо. Я ей сообщу. Скажите, а мальчик жив? – осторожно спросил Ставрогин.
       - Жив. Все остальное не телефонный разговор.
       - Ясно. До встречи.
       Егор Ильич тут же набрал номер когда-то своего домашнего телефона.
       - Света? Это Егор. Здравствуй. Приезжай завтра на дачу. Надо с человеком встретиться. Есть известия о Стасе.
       - Вот те здрасьте! А почему надо куда-то ехать?! Что, нельзя в городе встретиться. Ерунда какая!
       - Короче! Если хочешь узнать о сыне, приезжай на дачу к двенадцати часам! – рассвирепел Ставрогин. – Конец связи! – и нажал «отбой».
       Утро следующего дня было хмурым, серым и сырым. Моросило. Егор Ильич, открыв глаза, решил, что еще не рассвело. Он приподнялся на кровати, дотянулся до часов, лежавших на ночном столике, посмотрел на них и убедился, что солнце уже два часа как освещает землю.
       Вставать сил не было, да и не хотелось. В последние дни у них с Леонтием был жесточайший пост – все деньги «съел» ремонт прорвавшейся водопроводной трубы.
       Егор Ильич схватился руками за железную спинку кровати, подтянулся, как мог, подоткнул под спину подушку и принял полусидячее положение. Теперь ему был виден кусок сада с кустом шиповника, усыпанным алыми плодами. Он нисколько не удивился, когда на фоне алых плодов вдруг возник красный зонт. «Ага! Явилась все-таки. Еще в какую рань прикатила», - злорадно подумал Егор Ильич.
       Через несколько минут Светлана Петровна в сопровождении Леонтия уже стояла около постели генерала.
       - Что у вас тут делается, хотела бы я знать! Кругом грязь, неприбрано! Еды нет! Как вы живете?!
       - Почему же нет, - возражал ей Леонтий. – Картошка сварена. Огурцы соленые есть, салат вон еще на грядке. Лучок…
       - Здравствуй, Светлана Петровна! – приветствовал жену Егор Ильич, широко улыбаясь. – Извини, старушка, мы тут по-простому, без деликатесов.
       - Интересно! А я что буду есть?!
       - Не знаю, чем ты сейчас питаешься, Мы с тобой, дорогая, давно не виделись.
       - А ты хорошо выглядишь, Егор. Помолодел, я смотрю. Неужели от картошки с огурцами?
       - У нас еще гречка есть и пшено, - продолжал бухтеть Леонтий.
       - Ты можешь в магазин сходить. Здесь недалеко. Еще рано, так что успеешь, - все также улыбаясь, продолжал Ставрогин.
       - Нет уж, увольте! И так черт знает когда пришлось вставать, чтобы добраться до вашей дурацкой дачи.
       Егор Ильич, не таясь, разглядывал жену как экспонат в музее. Она продолжала злобно фыркать, но если раньше это было для нее естественно, то сейчас она скорее держала марку. Страсти не было. Была измученная горем и собственным характером женщина, стареющая, одинокая и никому не нужная.
       Светлана Петровна здорово изменилась за эти годы: сморщилась, сгорбилась. А может быть она всегда сутулилась, несмотря на стать, а он не замечал. Что-то поменялось в лице… Ах, вот что. Зубы. Она поставила керамические коронки как у голливудских звезд, и зубы перестали помещаться во рту. Поэтому она стала похожа на крысу. «Да, - подумал он, - самый аппетитный абрикос со временем превращается в курагу». Что касалось Светланы Петровны, курага была высокосортной.
       Просо появился точно к полудню. Все утро дождик то принимался, то утихал, а перед самым его приходом полил как из ведра. И хотя Ми Гри приехал на машине, пока бежал от калитки до дома, его изрядно окатило, поэтому принимали его в кухне около печки, которую Леонтий предусмотрительно вытопил по причине сырой погоды.
       - Картошку есть будете? – спросил он Просо, готовясь вытащить горшок из печи.
       - Спасибо, но сначала дело, а удовольствия потом.
       - Тогда пока пусть в печке стоит. – Леонтий покосился на генерала. Ставрогин кивнул. – Может хотя бы чаю?
       - Согласен. Чай – это хорошо.
       Просо снял влажную ветровку и только собирался всем телом прижаться к теплой печке, как в кухню вошла генеральша. Атмосфера резко поменялась. Из уютной и домашней она тут же стала колючей и агрессивной. «Ну и поле у тетеньки!» – отметил про себя Просо, но кружку с чаем взял и прислонился спиной к теплой печной стенке.
       - Добрый день! Что вы нам можете сообщить? Я надеюсь, вы не приехали сюда чаи распивать и у печки греться!
       - Света! Не забывай, ты не дома! – предупредил жену Ставрогин.
       - Это еще как сказать!
       - Правильно! Деловой подход! – Доли секунды было достаточно, чтобы Просо сообразил, человеческих отношений с этим монстром не построишь. Надо отчитаться и делать ноги как можно быстрей. «Главное, чтобы она не собралась ехать со мной в Москву. Генерала, конечно, жалко. Но в конце концов не я же на ней женат».
       Полковник извлек из папки карту Подмосковья, не торопясь развернул ее, расправил и разложил на старинном дубовом столе около окна так, чтоб всем было хорошо видно.
       - Прошу взглянуть. Вот видите птичку? Тут находится заброшенный карьер, в котором когда-то добывали кварцевый песок, а вот здесь – дача знакомой вашего сына.
       - Так, при чем тут чья-то дача?! Вы мне скажите, где Стасик?! Я хочу знать! Я мать! Я имею право! Где мой сын, я вас спрашиваю!
       - Света, замолчи! Человек приехал специально рассказать о Станиславе! Я прошу тебя. – В голосе Егора Ильича звучала угроза. Он наивно полагал, что это может испугать генеральшу.
       - Сейчас вы обо всем узнаете. Всего несколько минут. Итак, ваш сын вместе с приятелем ехали на дачу, свернули с дороги и попали в котлован. Виной тому наркотики. Товарищ Стаса находился под действием наркотика. Это следствием установлено. Ваш сын тоже. Есть свидетельские показания.
       - Что значит «тоже»?! Как вы смеете наговаривать на ребенка? Вы кто, следователь, прокурор, судья… Кто вы?! Почему…
       - Продолжайте, пожалуйста, Михаил Григорьевич. Это у нее нервное. Сейчас пройдет.
       - Что у меня нервное?! Что я растила сына одна, это нервное?! Что у него отца не было, бедный мальчик!
       Просо начинал понимать Круглова. От такой дамочки не только к колдунам побежишь, рассудком двинешься. Несчастные милицейские, сколько ж она им крови попортила.
       - Вы говорите, говорите пока… Я подожду, - обратился Просо к Светлане Петровне, уже набравшей воздух в легкие для очередной тирады.
       - Мы вас внимательно слушаем! – Ставрогин бросил на жену испепеляющий взгляд.
       - Так вот… они упали в котлован вот отсюда, с высокого берега.
       - Разбились! – Светлана Петровна прижала ладонь к горлу. Лицо ее исказила гримаса отчаянья.
       - Спокойно! Не будем забегать вперед. Разбился один. Приятель вашего сына. Станислав упал в котлованное озеро.
       - Утонул! Я так и знала!
       - Он не утонул, - продолжал Просо, теряя терпение. – Выслушайте все до конца, потом будете причитать. Он пропал. Мы исследовали озеро и его не нашли. Пробы воды показали нам, что здесь может быть замешан кто-то третий.
       Просо достал из папки фотографии и портативный диктофон.
       - Позже этого третьего мы тоже обнаружили. Им оказались жители подводного мира, а именно водры.
       Рассказывая, Просо открывал фотографии одну за другой и передавал их всем присутствующим по очереди.
       - Они-то как раз и спасли жизнь вашего сына. Теперь он живет среди них. Но в подводном мире, сами понимаете, человеку в его обычном виде жить нельзя. Это просто технически невозможно. Поэтому вид пришлось поменять. Теперь он похож вот на него. – Просо выбрал самую отчетливую фотографию водра и еще раз всем показал.
       Ми Гри изо всех сил старался придать своему рассказу бесстрастный деловой тон, но, видит Бог, как трудно ему это давалось. Только капельки пота на лбу выдавали его напряжение.
       - Вы хотите сказать, это Стас?!
       - Нет, это не Стас. Это его наставник. Я хочу сказать, что ваш сын, чтобы жить, вынужден пользоваться телом такого вида.
       - Не верю! Этого не может быть! Стас красивый мальчик. Апполон! Вы все придумали! Мошенник! Я найду на вас управу! Я буду жаловаться!
       - Интересно кому. – Просо поднял вверх указательный палец. – Туда? Не рекомендую. Вряд ли вас там поймут с таким подходом…
       Ми Гри спокойно сложил карту и спрятал ее в папку, собрал фотографии, оставив одну с водром.
       Еще раз взглянув на обитателя пресноводных глубин, генеральша не выдержала и упала в обморок.
       Мужчины как будто только этого и ждали. Полковник с Леонтием перетащили ее в комнату и уложили на тахту. За ними на своем кресле прикатил Ставрогин.
       - У нас, наверное, даже из медикаментов ничего нет, - растерянно проговорил он.- Может скорую вызвать?
       - Нет, - успокоил его Просо. – Это обычный эмоциональный стресс Пусть полежит. Лучше, чтобы организм сам справился. Укройте ее потеплее, а когда придет в себя, дайте крепкий сладкий чай погорячее и столовую ложку коньяка туда. Коньяк есть?
       - Нет, коньяка нет, - ответил Леонтий. – Есть ром.
       - Ром еще лучше.
       - Скажите, Михаил Григорьевич, а Стасу никак обратно нельзя?
       - Все дело в том, что спасти его было невозможно, даже если бы в этом карьере дежурила реанимация. Вот запись. Возьмите, послушайте сами. Это водр говорит. – Ми Гри протянул Ставрогину диктофон.
       - Что вы, что вы, я вам верю. Только все это совершенно неправдоподобно.
       - Что же делать. В жизни еще и не такие истории случаются. Если я вам больше не нужен, я, пожалуй, поеду.
       - А картошка?
       - Спасибо. Как-нибудь в другой раз.
       - Это вам спасибо. От Славина по-прежнему ничего нет?
       - Нет, но в любой момент может появиться. Он человек непредсказуемый.
       Обратная дорога показалась Просо легкой прогулкой, такой груз свалился с его плеч после встречи с четой Ставрогиных. Он был рад, что ему удалось ускользнуть, пока генеральша была еще без сознания. Он был рад и тому, что это неприятное дело закончено, что его собственная роль выглядит в нем не столь неприглядно, как могла бы выглядеть, если учесть все его ошибки и промахи, особенно с 0312 ДХ.

Глава одиннадцатая. СОЕДИНЕНИЕ

       Очнувшись после глубокого обморока, Светлана Петровна сделалась угрюма и молчалива. В этот же день она уехала в Москву, не попрощавшись и ничего не сказав мужу. Ставрогин с Леонтием подумали было, что навсегда, но радость их оказалась короткой. Генеральша вернулась на следующий день с кучей вещей, привезенных на военном пазике. Как выяснилось позже, квартиру она сдала, и срок своего пребывания на даче не ограничила.
       Вспыльчивость и раздражительность не покинули Светлану Петровну. Они затаились в глубине и жгли ее душу адским пламенем изнутри, все реже и реже вырываясь наружу. К угрюмому молчанию прибавилось еще и уныние. Она могла часами сидеть на одном месте, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом, или слонялась по дому без дела, путаясь под ногами Леонтия, чем приводила его в бешенство.
       Наконец Леонтий не выдержал и поговорил с генералом. Получив разрешение, он стал занимать мадам на простых хозяйственных работах. Особенно хорошо, по словам Леонтия, действовало мытье полов. Он уверял, что как-то даже видел, как Светлана Петровна улыбалась.
       Ставрогину было ее жаль. Никаких других чувств он, как ни старался, к ней не испытывал. Может быть, именно поэтому его не покидало гнетущее чувство вины перед ней. Он бы и рад был ей помочь, да не знал как.
       Переезд Светланы Петровны на дачу сильно поправил материальное положение. Пользуясь этим, Ставрогин пригласил к жене одного из лучших психиатров. Чтобы не пугать пациентку, он приехал под видом старого боевого товарища генерала. Врачу пришлось рассказать все, и про водров то же. Когда Ставрогин показал ему фотографию, доктор побледнел и схватился за сердце.
       - Господи! Значит, это правда! – воскликнул он. – Мне говорили, я не верил! Дорогой мой, что же вы хотите от женщины, пережившей такое.
       Ставрогин хотел немного. Он хотел, чтобы Светлана Петровна ожила, повеселела. Пусть себе орет, ругается, даже дерется, но пусть вырвется из этой пелены горя, удерживающей ее в полумертвом состоянии. Однако диагноз был неутешителен: депрессия на фоне сильного эмоционального потрясения. Течение длительное, исход неясен.
       Доктор предложил госпитализировать больную. Егор Ильич отказался. Он решил, что жизнь на природе и небольшая трудотерапия будут полезнее. Врач возражать не стал.
       Дождями, ветрами, ночными заморозками закончился август. В сентябре дожди прекратились, но небо оставалось затянутым серыми, тяжелыми облаками. Солнечный голод заставил деревья и кустарники раньше времени сменить одежду, и сад засиял оранжево- пурпурными оттенками.
       Пробираясь как-то в своем кресле по заросшей дорожке сада, старик вдруг почувствовал аромат белой акации. Дерево было привезено из Киева и посажено еще его отцом. С запахом акации у генерала были связаны самые светлые детские воспоминания. И ему казалось, если акация зацветет, это придаст ему новые силы и жизнь изменится.
       Акация не цвела. Каждую весну она аккуратно распускала листья, но ни разу за эти десять лет на ней не было ни одного цветочка. Леонтий старательно сыпал под нее золу, ходил в лес за еловой землей, но все его усилия были тщетны.
       «Наверное, упражнения Жорика действуют, - подумал Ставрогин. – Ну, не сошел же я с ума… Сентябрь на дворе, какая может быть акация». Однако Егор Ильич ошибался. Дерево зацвело. Конечно, назвать гроздью то жалкое соцветие, которое родилось, язык не поворачивался. Но все-таки это были цветы. Настоящие, белоснежные, с дурманящим ароматом, заполнившим вечером весь сад.
       Как нарочно, гроздь была совсем низко, так что генералу не надо было тянуться и наклонять ветку. Цветы были на уровне его лица. Он осторожно забрал их в ладони, уткнулся носом и заплакал. Самому было смешно, что он рыдал над этой гроздью, всхлипывая, как ребенок. А непослушные слезы текли по щекам и прятались в душистых лепестках. Внезапное осеннее цветение дерева воспринималось им как чудо, как надежда, как знамение.
       Внезапно он ощутил в ушах резкую боль. Такая боль возникает в самолетах при изменении высоты полета. Потом как будто что-то лопнуло, он услышал звук, словно сотни насекомых гудели над летним лугом, и сквозь этот шум совершенно отчетливо прозвучал Жоркин голос:
       - Молодец, гора! Делаешь успехи. У тебя все впереди!
       - Бешеный попугай! – воскликнул генерал.- Как же это я?! А? Леонтий! Леонтий!
       Но никто не ответил, и генералу не пришлось поделиться с денщиком своим открытием.
       «Может, послышалось, - засомневался Ставрогин. – От болезней, какая только чертовщина в голову не полезет». Он закрыл глаза и тут же снова погрузился в шум сотен насекомых. Среди этого шума он ясно различил звуки, как будто у него в ухе кто-то искал подходящую волну, как на шкале радиоприемника. Иногда звук становился таким высоким, что снова начиналась разрывающая боль. Егор Ильич терпел. Однажды ему послышались голоса, правда, слов разобрать он не смог.
       Поздно вечером, уже собираясь заснуть, генерал последний раз посмотрел в темное окно. Он не видел цветов, он знал, что они там есть, и сердце его замирало от радостного предчувствия.
       Пошел дождь. Мелкий и частый. Капельки забарабанили по оконному отливу, вызванивая тоскливый осенний мотивчик. Старик закрыл глаза и переключился на внутренний слух. Снова возник гул насекомых над летним лугом. «Жорик говорил, дождь – хорошая тренировка. Надо стараться услышать звук каждой капли, ударяющей о стекло».
       Егор Ильич, не теряя звука невидимого мира, попытался вслушаться в удары отдельных капель о металл, но вместо этого услышал звенящее:
       - Па! Это я! Па!
       - Боже! Это же Стас!
       - Па! Ты думай, иначе я тебя не услышу.
       - Слышу, сынок! Я тебя слышу! – Егор Ильич старался только думать, но губы его упрямо проговаривали слова.
       - Па! Я живой. Только не отключайся, па!
       - Я здесь, сын, я слышу!
       - Па! Ты представляешь, тут так здоровско, как под вечным кайфом! Па! Мы тут летаем и телепортируемся. Ты хоть знаешь, что такое телепортация? Захотел, например, в Африку и тут же, ты понимаешь, в одно мгновение ты уже в Ниле или в Ганге!
       - Ганг, сын, в Индии.
       - А тут, па, география другая. Здесь у нас все по рекам, по морям и океанам. У нас тут важно пресноводный ты или соленый. Потому что пресноводный в море не очень-то, а соленый – у нас. А какие тут девочки, па!
       Странно, Егору Ильичу казалось, что его сын так и остался подростком, а ведь ему было за двадцать. Наркотик затормозил развитие. Он где-то застрял.
       - Чем ты там занимаешься?
       - Я еще учусь, но буду работать на атмосфере. Для нас это жутко важно.
       - Ты двоякодышащий? – спросил Егор Ильич и сам удивился, как это ему в голову пришло спросить об этом сына.
       - Ага! – восторженно ответил ребенок. – У меня закончилась реконструкция. Могу жить под водой и на воздухе. Только вот с солнечным светом напряг. Нужна постоянная влажность, а то пересохну и кранты! Лучше болото, па. Я теперь черный как негр, но с зеленоватым отливом. Красиво!
       В голове генерала опять что-то загудело, затрещало, и голос сына потерялся в какафонии треска и хлопков. Напрасно Егор Ильич бродил мыслью среди звукового хаоса, бесполезно взывая: – «Стас! Сынок!», надеясь услышать знакомое и такое родное «Па!».
       Утром, улучив, как ему казалось, подходящий момент, генерал рассказал жене, как он вчера говорил с сыном.
       - Ты совсем больной, Егор. И на ноги, и на голову, - ответила та, сделав вид, что не верит ни единому его слову.
       Егор Ильич был доволен. Он слишком хорошо знал жену и по тому, как она приняла новость, и по тому, что не последовало не то, что скандала, даже повышения голоса, он понял, рассказ ее заинтересовал. «Мать не может не почувствовать, где правда», - надеялся Ставрогин.
       Сам же он стал регулярно выходить на связь с сыном. Технически это оказалось довольно просто. Достаточно было сосредоточиться на звуках невидимого мира и представить себя водром, ощутить на себе гладкую слизистую кожу лягушки, и он без труда находил Стаса в Пространстве. Они говорили обо всем свободно и искренне как закадычные друзья, которые давно не виделись.
       Сын увлеченно рассказывал о своей теперешней жизни и совсем ничего не говорил о прежней. А Ставрогин стеснялся спросить. Но телепатия такая неудобная штука… Сын услышал его.
       - А что вспоминать, па? Школа – отстой. Там я, кстати, курить начал. Потом наркота. Сколько себя помню, все время за дозой гонялись, ну, и там по мелочам. Все!
       - Мама знала?
       - Ма пыталась устроить свою жизнь. Но сам видишь, как обернулось. Слушай, а давай к нам! Вот это будет круто! Наши согласны. Знаешь, какой ты будешь прикольный лягух, па! Мы дадим тебе новое тело, с ластами. Будешь загребать только так!
       - Можно подумать? – генерал был застигнут врасплох.
       - Подумай, па, это клеевое предложение, честное слово.
       Ставрогин почувствовал, что сын расстроен.
       - Я согласен, Стас. Согласен!
       - Па! Я тебя люблю! – приняла Вселенная мысль счастливого ребенка.
       Словно что-то почуяв, жена сама пришла утром к Егору Ильичу в спальню.
       - Ты снова говорил с ним? – спросила она.
       - Да, да. Мы часто говорим, постоянно, - с готовностью ответил генерал. – Я хочу, чтобы ты поверила, я правду тебе говорю. Вот, посмотри, я нашел у Тура Хейердала, - он протянул жене раскрытую книгу, но не будучи уверен, что ее заинтересует то, что там написано, прочел сам: - «Несколько раз в черной воде вокруг плота появлялись круглые головы, которые, не шевелясь, смотрели на нас большими сверкающими глазами». Он их видел, понимаешь. Их там тысячи, а может миллионы!
       - Он вспоминает меня? – опять спросила Светлана Петровна.
       - Конечно! И приветы передает.
       - Врешь! Ему нечего вспоминать. Мне было не до него.
       - Ты лучше послушай. У них там города. Представляешь, улицы освещают фонари со светящимся планктоном. Его нашим подарил народ Хайя. А я в энциклопедии прочитал, что Хайя – человек-рыба, работал богом у древних шумеров, учил их дома строить и землю обрабатывать, и вымер вместе с ними семь тысяч лет тому назад. А их, оказывается, целый народ, и они живы, и никто об этом не знает! Стас уверяет, что основные народы населяют моря и океаны, а пресноводных мало. Наш сын говорит: - «Там страны, а у нас – деревня, выселки». – Ставрогин был рад, что она слушает.
       Душевный недуг Светланы Петровны не мог не отметиться на ее внешности. Из нее как будто уходила вода. Она высыхала. А сейчас, и Егор Ильич сразу же заметил это, морщинки как будто разгладились, и кожа наполнилась влагой. Было похоже, что она мечтает.
       О предложении сына генерал жене ничего не сказал, но через несколько дней вызвал нотариуса и составил завещание: дача доставалась Леонтию пополам с генеральшей, московскую квартиру наследовала Светлана Петровна. А больше у генерала ничего не было. Не нажил.
       Нотариуса в карман не спрячешь – пришлось сказать, что плохо себя чувствует. Боится, как бы чего не случилось.
       Во второй половине сентября наступило бабье лето. Солнце снова согрело землю. Полетели бабочки, на солнечных пригорках второй раз за лето расцвели одуванчики. «Пора, - решил Егор Ильич. – Надо только выбрать день потемнее». И такой день настал.
       После обеда Егор Ильич попросил Леонтия отвезти его на берег Переделкинского пруда. Собственно, это был не пруд, а маленькая речка, которая системой плотин и каторжным трудом рабочих совхоза «Красный рыбак» была преобразована в каскад когда-то урожайных карповых прудов. Теперь же хозяйство развалилось, в прудах плавали неприбыльные огромные жирные рыбины. С плотины можно было запросто наблюдать их широкие спины.
       Кто-то, совершенно неизвестный местному населению, взял этот пруд в аренду у кого-то тоже совершенно неизвестного, даже сельсовет был не в курсе, и стал сдавать места для рыбалки, чему откормленные на советских харчах карпы служили хорошей рекламой.
       Ловить разрешалось только на удочку, а на удочку зажравшаяся рыба не брала, так что в природе сохранялось полное равновесие. Применять же для ловли какие-нибудь спецсредства, было строжайше запрещено. Нанятые для поддержания порядка отморозки отлавливали браконьеров и наказывали по-своему, потому что было ясно, что с таких браконьеров штрафа не получишь никогда.
       Новый хозяин за водоемом не ухаживал, и постепенно зеркало воды уменьшалось, зарастая кустарниками и болотной растительностью, образуя приятные для глаза художника живописные уголки.
       Вот в один из таких уголков и попросил Егор Ильич поставить свое кресло. Это был высокий берег, почти отвесный. Из него по-прежнему, как во времена его детства, торчала сосна, только теперь это был огромный высохший пень – отличное место для «тарзанки». Но сейчас мало кто «тарзанил». Времена изменились, и детские забавы стали другими.
       Леонтий подвез генерала к самому обрыву, закрепил колеса и собрался присесть рядом, по обыкновению доставая из кармана старый номер «Красной звезды». Но тут Егор Ильич попросил его сходить за сигаретами.
       - Так вот же они, ваше всячество, - удивленно отозвался Леонтий, показывая на карман кресла, где всегда лежал эн зе.
       - А ты мне купи сигару, - улыбнулся Егор Ильич. – Хочется чего-нибудь экзотического.
       Леонтий пожал плечами, встал и не спеша направился к дороге, до которой и было-то метров двести, не больше. На ходу несколько раз оглянулся на генерала, который, не отрываясь, смотрел ему вслед и все также улыбался.
       Несмотря на окружающее благолепие, что-то все-таки беспокоило Леонтия, потому что скрывшись с генеральских глаз, он припустил бегом, насколько позволяли ему его больные ноги. Однако, когда он вернулся, кресло было пусто.
       Леонтий в панике огляделся, ища взглядом хоть какой-нибудь след, но кругом было все тоже благолепие: ни души, ни ветерка, только щебет птиц да шепот сухого тростника у воды.
       Леонтий бросился к Светлане Петровне. Генеральша особого энтузиазма не проявила, но вызвала спасателей, милицию и скорую помощь.
       Спасатели, милиция и местные рыбаки два дня баграми прощупывали дно пруда, который оказался на удивление мелким. В нем, правда, обнаружилось несколько глубоких впадин. Но они были далеко от берега, и Егор Ильич, при всем желании, не мог бы туда добраться. Вечером второго дня поиски были прекращены.
       - Я знаю, где он, - тихо сказала генеральша Леонтию, когда они остались вдвоем рядом с опустевшим креслом генерала. Она не продолжила фразу, а Леонтий ничего не спросил.
       Кресло так и осталось стоять на высоком берегу Переделкинского пруда, и по необъяснимой случайности его до сих пор никто не украл. Светлана Петровна часто приходит и сидит в нем, неподвижно глядя на воду. Вечером за ней является Леонтий и уводит ее домой. Кто знает, возможно, когда-то ей удастся поговорить с Пространством, и оно ответит ей голосами пропавших без вести родных.

Бектабегова Ольга,
Тел.8.9265254460, (bektabegova@mail.ru)
Москва -2008