Глава 2

В бумагах, оставленных врачом, оказался больничный лист. Добрый эскулап предписал А.К. Каримовой постельный режим – подумать только, на целую неделю! Семь дней без метро, сутолоки, гама – и, подумать только, семь дней без работы! Как хорошо!
Вцепившись в бумажный лист, словно в щит, я позвонила начальству. Сказать, что «больничный отпуск» Женька воспринял легко – значит, грубо погрешить против истины. Он был в ярости. Рвал, метал и плакался, довольно долго.
Утомившись, я перевела аппарат в режим громкой связи и положила на стол. Мобильник вертелся, изрыгая поток оскорблений. Наконец, Женька пообещал прислать курьера с документами для окончательной проверки и прервал связь.
Интересно, и чего я работаю с этим человеком?

Да и врачи – молодцы. Не могли что ли, захватить походную лабораторию?
Оглядев небесную серость, я начала собираться – укушенную руку ждали на Пятницкой.

><><><><
Я тупо водила мышкой, перекладывая карты по зеленому сукну «Пасьянса». Любимая игрушка не приносила желаемого удовлетворения, не помогала сосредоточиться. Мысли слипались в бессвязный ком, а ясная голова требовалась, как никогда раньше. Свернув игру, я снова уткнулась в подборку новостей. Пробежалась по заголовкам: «В Москве найдены тела школьников со следами укусов», «Кладбищенский сторож подозревается в ритуальном убийстве», «В Москве орудует маньяк-педофил?».
От описываемых картин раскалывалась голова. Да, журналисты нагнали страху – даже самая сухонькая заметка вызывала оторопь.
«Трупы двух подростков обнаружены вчера на Н-ском кладбище столицы. О страшной находке среди могильных плит сообщил кладбищенский сторож. По данным следствия, убитые молодые люди – Александр Игошин и Виталий Лямин, учились в одной из московских школ. Оба тела зверски изуродованы, проводится медицинская экспертиза останков. Подробности следствия не раскрываются, но источник в уголовном розыске Москвы сообщает, что…». Статья сопровождалась фотографиями – накрытые брезентом тела, совсем не похожие на человеческие… портреты мальчишек….
Получается, мне повезло. В отличие от тех несчастных, навечно оставшихся в сырой пелене тумана, я жива и даже играю в картишки.

В мои мысли ворвался негромкий голос:
- Простите, я вам не мешаю? Конечно, мы не договаривались о визите, но я беспокоился о вашем самочувствии...
Звук шел от балкона. Кого там черти принесли?
Светловолосый мужчина лет тридцати опирался на балконную решетку и доброжелательно смотрел на меня.
- Кто… Что-то в нем – то ли поза на фоне железных прутьев, то ли интонации голоса – казалось мне смутно знакомым. – Так это были вы? Там, на кладбище…
Он ничуть не смутился.
- Именно так. Позволите войти?
- Да-да, конечно же, проходите.
На языке вертелась сотня вопросов, но ни один не касался балконных странствий. Архитектура дома такова, что жильцы – будь такое желание – могли бы ходить друг другу в гости, минуя лестничную клетку и лифт. К сожалению, далеко не все квартировладельцы тратились на решетки – в свою очередь, арендаторы не собирались роптать.
Предвосхитив часть моих вопросов, полночный гость заявил:
- Позвольте представиться – Савва. Иначе – Севастьян, но ни в коем случае – не Савелий.
Я подивилась изобретательности русских людей. Савва – Севастьян, подумать только!
- Фамилия, случайно, не Мороз? И ни в коем случае – не Морозов?
Он передернул плечами. Не произнося ничего, внимательно оглядел комнату.
- Ладно, «не Морозов». Меня зовут просто – Настя. Пойдемте пить чай, и вы мне расскажете, как оказались на… на месте нашей встречи.
Он протопал в кухню.
Чая, разумеется, не было. Пакет с покупками остался на месте нападения неведомого зверя и за прошедшие двадцать – или больше? – часов, несомненно, успел «испариться».
- Извините. А чаю нет. У нас тут, понимаете, звери дикие – нападают на поздних путников и отбирают еду.
Гость даже не удивился – словно неведомые звери каждую ночь проявляли агрессию прямо под его окнами.
- Вы сильно пострадали? – спросил он мягко.
Вместо ответа я протянула к нему запястье. Одним эскулапом меньше, одним больше - какая разница?

><><><><

Савва любезно согласился «потешить мое любопытство» - и больше часа рассказывал странные вещи о странных местах, проявляя удивительную эрудированность. Мне оставалось только запоминать и перечислять названия.

Расстались мы донельзя довольные приятной беседой. Конечно, говорил преимущественно Савва – мне приходилось только поддакивать и восторженно вздыхать на самых ярких пассажах. Но разве не Дейл Карнеги нам говорил «слушайте других, и будете лучшим из всех собеседников»?

><><><><

Сон пришел. Тягучий, таинственный, объединивший вымысел и реальность в одним фантасмагорический коктейль. Взболтать и непременно смешивать! Там, во сне, я хихикнула – догадаться, что это именно сон, было несложно.
Я обнаружила себя в метро – самом обычном, московском. В одиночестве. Снова.
Стальной вагон куда-то двигался, плавно и мягко. Вопреки обыкновению, стук колес был почти не слышен. Лампы на потолке оказались круглыми, подушки сидений – высокими, покрытыми черной кожей. Такие старомодные вагоны иногда можно встретить на Арбатско-Покровской ветке - не мой район, но бывала. А вообще, с чего вдруг среднестатистической – пусть не москвичке, «приезжей» – сходить с «нахоженных троп» и ехать в ином направлении? В музеи, на концерты-выставки и всяческий культурный отдых – некогда, друзей – немного, да и те - в Сети… А к армии шопоголиков, с их трепетным учетом распродаж и «специальных предложений», с готовностью в момент сорваться с места во имя нескольких процентов выгоды я, к сожалению, не относилась. Значит, сон.
Поскольку никто не рычал, не бегал и не светил фонариком – только кожаные кресла вальяжно поблескивали обивкой в свете ламп – я не рыпалась. Так, прошлась немного по вагону – туда, сюда, с интересом оглядела голые (никакой рекламы!) стены, посмотрела на карту. На карту. Карту!
Боже мой! Карта была бумажной – и не цветной, и к тому же - усыпанной по всей поверхности какими-то точечками, фигурками, нечеткими надписями… Поверх геометрической вакханалии змеились жирные черные линии – где-то сплошные, а где и пунктиром – напоминающие расплющенного худосочного паука.
Я сглотнула. Более-менее различимые надписи были знакомы – Курский вокзал, Павелецкий вокзал, Черемушки. Район «Нагатино» был отчего-то написан через «О» в первом слоге, а вот «Коломенское» было нормальным. Взгляд зацепила надпись в нижнем правом уголке – на плашке под стеклом виднелась фраза «проектируемые линии». Как будто можно верить обещаниям метростроевцев! Все эти «продолжения», «соединения» разных веток – как и Второе метрокольцо – на мой взгляд, есть простой дикарский шаманизм. Прям как в учебнике истории - жрецы племен молят богов послать им дождь, приносят жертвы, говорят заклятья, но будет дождик или нет – кто знает? И представители метро, довольно часто, поверяют планы свои общественности – но не получают денег. Что же, воля богов!
Мой личный опыт в этом отношении был ограничен парой – но какой! - митинских лет. Там было все: коллективные обращения жителей, ярые слухи в ожидании новых станций, чтение солидных газет – с обещаниями, кажется, Гаева… Ну, и разумеется, горечь последующего разочарования – стройку перенесли. А сейчас у меня метро есть – хотя и район подороже.
Довольно улыбаясь, я ласкала взглядом амебу кольцевой линии. «Свое» ответвление ускользало, хотя вагон почти что не трясся. Прислонила палец, повела: Павелецкий, Ильича, Комсомольская… Что-то ускользало, но что? Волосы встали дыбом. Если я правильно поняла, здесь Курской не было – и ее веточек – синей, салатной. И желтой…
Можно понять одну станцию, пропущенную по невнимательности. Немного неловко, но можно быстро все отыскать. Если проехали - выйти на станции, погрузиться в обратный поезд. А тут, «как корова языком», вообще станций не было. И линий. Наверное, и других частей города? Беглый осмотр не давал результатов – все-таки, курс «метроведения» не преподается приезжим. Досадное упущение.
Я оторвалась от бумажной схемы, в замешательстве почесала затылок. И так же, удерживая взгляд, прочитала: «Генеральная схема линий метрополитена им. Л.М. Кагановича. Масштаб 0-1…5 км». Стекло игриво подмигнуло в свете ламп, вагон заскрипел - притормаживал.
В вагон, ранее радовавший пустотой и спокойствием, потянулся блеклый, какой-то размытый единообразием, людской поток: плащики, беретики, пиджаки и платья, кофты, какая-то форма и нечто наподобие комбинезонов…Чемоданы и корзинки, неопрятные баулы, ящики… Птичья клетка, которую держала над головой сухонькая старушка. Или девочка? Лицо, укутанное платком, разглядеть было невозможно, ладони были аккуратно защищены варежками.
Наконец, поезд тронулся. Динамики по-прежнему молчали – поломались, наверное.
Пассажиров было не так много, как казалось вначале, но шумели они изрядно. Зажавшись в своем убежище, меж двух вертикальных поручней, я слышала мужские басы, стариковское надтреснутое ворчание, женские визгливые разговоры, детский плач. В какофонию вплеталось мяуканье – домашний кот выражал недовольство. Что, почуял птичку? Подняв глаза, осмотрела вагон. Клетка – и ее хозяйка – расположились в паре метров от двери. Правильно, народу не много – чего же везти в тесноте ценный груз? Мягкие рукавички аккуратно оправляли темный платок, накинутый поверх клетки. Из-под него виднелись спицы прутьев, выступавшие из круглого днища. Внезапно какая-то фигура заслонила обладательницу рукавичек, послышались еще голоса – низкий, мужской, и другой - звонкий, почти детский. Ага, значит, это девушка - не старушка - везет питомца… В таком странной домике – и в старомодной одежке…
Мужчина отошел – но лучше бы он этого не делал. Рука, гладящая клетку, шла из рукава того же старенького пальто – только рукавичек не было. Вместе с этим аксессуаром с руки исчезли мясо, ногти, кожа, и… что там еще должно быть? Не знаю. Я видела только кости. Тоненькую костяную лапку, двигающуюся туда-сюда по круглой крыше клетки. Все также покрытой платком, старенькой клетки – в непокрытом уголке виднелся маленький птичий скелетик. Девушка с птичьей клеткой, казалось, почувствовала мой взгляд – и повернула голову. Взор манил тянущей, неотрывной чернотой, льющейся из пустых глазниц. Да, да, все правильно - на меня смотрел череп. Желтоватый такой, с трещинками, человеческий череп.
Аккуратно укутанный платком.
- Товарищи! – звонкий крик ворвался в мои уши, – что ж это делается! Средь бела дня, матерь божья!
На крик оборачивались. На меня смотрели лица – нет, черепа – скелетов. Костяные персты указывали на меня, иссохшие ладони закрывали челюсти, костлявые руки жались к одежде – там, где у живых должно быть сердце. Стоял неимоверный гул, и кто-то – самый храбрый, надо полагать – неистово крестясь, уже шел в моем направлении.
Но тот, кто в двадцать первом веке пережил «час пик» подземки, из данной ситуации выйдет без потерь. И пока полный вагон скелетов ахал, вздыхал и двигал перстами, мое удивленное тело уже покидало вагон, самостоятельно втискиваясь в узкую щель проема, раздвигая стальные дверцы и внося истую панику в ряды новых, таких же не-живых, пассажиров «метрополитена имени Кагановича».

Ученые полагают – за недолгие 6-7 часов, необходимых организму ежесуточно, мозг человека проживает события, происходившие в течение дня. Анализирует, восстанавливает самые мелочи, хранимые в сознании и за пределами его, ищет выход.
Так что из моей жизни вызвало подобные картинки? Именно этот вопрос я задавала себе, беспощадно надраивая зубы. И откуда вообще в метро могут быть скелеты? Может, все дело – в стахановском азарте метростроителей, копавших свои туннели сквозь толщу костей старинных погостов? Но, если следовать этой логике, при каждом спуске в метрополитен необходим «костюм спецзащиты» - а миллионы людей ездят, и не жалуются ни на что.
 
Хотелось выпить - несмотря на неприятный вкус во рту и голову, упорно желавшую расколоться. Не мучаться загадками, а именно выпить, причем чего-нибудь крепкого. А потом еще – и еще. Так, чтобы нажраться до отключки, избавившись и от скелетов, и от кладбищ, и прочей бессмысленной ерунды.

Вынув щетку изо рта, я сплюнула. Замерла над розовой пеной, смешанной с бело-зеленой массой зубной пасты – вот эта зелень все и портила. А так было бы все красиво: в розовых, кое-где даже алых, красках… Я вспомнила красоту капель кровь – и горевших алыми звездами, и размываемых водой до бледно розового, неуловимого оттенка. Тех, из моей руки. Включила воду и, отложив щетку, осторожно погладила белую эмаль кафеля. Хотелось есть.
В холодильнике тоже было красиво – но бессмысленно пусто. Ни алкоголя, ни мяса. Ого! Я пританцовывала перед холодильником. Высоко задрав голову, выпивала яйца. Отбрасывала пустые скорлупки, и снова пила… Какое наслаждение!
Это было чудесное, яичное утро. И плевать, что недельный запас!