Пожарник

«Пожарник»
В небольшой саманный городок Герат я попал на втором году службы в Афганистане. Ограничивая северную окраину города, взобралась на вершину горы, да так там и прижилась  застава нашего 12-го мотострелкового полка – своеобразное место ссылки нарушителей дисциплины. Меня туда отправили за «самоволку» – в Афгане к этому виду нарушений относились очень серьезно, и правильно делали, как я сейчас понимаю. Можно было и в плен попасть. Но тогда по самоуверенности девятнадцати лет в такую возможность как-то не верилось.

Дежурный по полку поймал нас – меня и двух земляков, которые и организовали поход в соседний кишлак за лепешками, – когда мы подлазили под ограду из колючей проволоки, возвращаясь с полным вещмешком улик. Отпираться было бесполезно.

После соблюдения всех обязательных в таких случаях формальностей, например, вызова к замполиту на воспитательную беседу, где строгий подполковник около часа распространялся о том, как он может очень строго меня наказать (впрочем, и он и я прекрасно понимали, что для «залетчиков» у нас в полку давно действовала одна хорошо протоптанная дорожка), через неделю я оказался на заставе.
Бэтээр высадил меня у подножия горы, имевшей в радиоэфире оригинальное название «Гора». Разбитая бетонка убегала дальше на север, туда, где родной СССР, а моя дорожка пока прерывалась на этом пыльном пятачке перед постом сорбосов.

Отряхнув пыль с изрядно поношенного камуфляжа, я тут же нашел положительную сторону в нынешней ссылке – когда бы еще удалось побывать в Герате, дохнуть хоть и чужой, но все-таки гражданской жизни. По дороге сопровождающий меня прапорщик остановился перед лавочкой знакомого духа, и я в первый и последний раз получил возможность пройтись по каменистой земле древнего города. Впрочем, это все лирика.
 
Хорошо натоптанная тропинка поднималась по крутому склону к отверстию в толстенном глиняном дувале, окольцевавшем  вершину скалы. За дувалом и находилась небольшая, всего на 18, а теперь на 19 бойцов, застава. В проём уже выглядывали несколько любопытных голов в широкополых панамах. Как связист я довольно часто общался с местными ребятами в эфире и некоторых знал заочно. Наверняка, тут уже знают про пополнение и ждут. Новый человек для маленького мирка – это событие. Но вот какой будет встреча? Перекинув заплечную котомку повыше, я смело зашагал к новому месту службы.

Поднявшись по тропинке на заставу, первым делом поздоровался с будущими товарищами. Мне ответили, в общем, благожелательно. Как и ожидал, на заставе знали обо мне если не все, то очень многое. И даже причину ссылки. Удивило обилие нерусских лиц. Лишь один  паренек из четырех встречавших меня имел внешность славянина. К моему счастью, он оказался старым знакомым по радио общению.

Узнав от него, где находится казарма, я решительно направился туда. Надо было подняться на следующий ярус и миновать еще один дувал, уже пониже. «Неплохо устроились, две оборонительные линии – так просто не возьмешь». Ниже, по правую руку, направленные на расстилавшиеся внизу окраины Герата, выглядывали зеленые дула мощных пушек, потом узнал, что это 125-миллимитровые гаубицы.
Казарма – вытянутая полуземлянка с маленькими окошками – бойницами и крышей в несколько накатов. Дверь нашлась в торце. Мысленно выдохнув, я шагнул вниз. 
И почти столкнулся с сержантом, тоже узбеком.

Он вопросительно прищурился:
– Новенький?
– Ага.
– Пошли за мной.

Мы втянулись в тёмный узкий проход между двухъярусными кроватями. У самой последней койки он кивнул на верхнюю постель:
– Туда.
Я молча кинул котомку с вещами на указанную старшиной кровать второго яруса.
– Сколько служишь? – из непроглядного угла поднялся худой, высокий узбек с жиденькими усами. А я и не заметил никого.
Неловко переступив с ноги на ногу, отважно ответил:
– Год.

Тот неопределенно хмыкнул.
– К нам за что? – он остановился в проходе, опёршись на высокие спинки кроватей.
– Самоволка.

Статья считалась уважительной, и он коротко развел руками, обернувшись. Только тут я разглядел, что на кроватях полу лежали еще пару узбеков.
– А сам откуда?
Я назвал маленький узбекский городок, откуда призвался.
– Хо, земляк.., – он расцвёл. – Чай будешь? – и движением руки указал на табурет, где в беспорядке располагался маленький дастархан. Тут же виднелись пиалы, среди них возвышалась пара стаканов.
– Конечно, – я присел на краешек кровати.

Узбек взял стакан, собираясь налить в него кипятку.
– Слышь, земляк, а в пиалушку можно? – остановил я его.
Усатый заулыбался еще шире и, повернувшись к ребятам, разлегшимся на кроватях, тыкая в меня чайником, сказал:
– Точно, с Узбекистана. Наш человек!

Выпив чайку, что оказалось совсем не лишним после дальней дороги, и поболтав с новыми товарищами, я отправился изучать новое место службы.
Застава – это артиллерийский взвод, окопавшийся на вершине горы рядом с бетонкой, соединяющей север и юг Восточного Афганистана. За годы, проведенные на одном месте, застава обзавелась обширной инфраструктурой: столовой с кухней, несколькими хозяйственными постройками и огромным дувалом – глиняным забором метровой толщины и высотой метра три, окружающим точку со всех сторон. С фронта защищали полу вкопанные 122-миллиметровые гаубицы и две самоходки – грозная сила.

За бетонкой раскинулась так называемая «старая часть» города: крохотные глиняные домишки, спрятанные за высокими дувалами, с небольшими земельными наделами, где местные крестьяне выращивали пшеницу и рис. Еще дальше упиралась в небо рельефными зубцами древняя крепость, которую, по преданию, во время завоевания этих земель не смог взять сам Александр Македонский. В те дни в ней располагалась сорбосовская часть – афганские правительственные войска.

За крепостью тянулись до дальних горных вершин никому неподконтрольные кишлаки.
Оттуда чаще всего заставу и обстреливали. Мы, конечно, отвечали на каждый выпад врага, но, говоря между собой, офицеры не скрывали, что эффективность ответных обстрелов была низкой. Дело в том, что тоу часть пригорода пронизывали многокилометровые подземные лабиринты, в которых душманы скрывались, сделав несколько неприцельных выстрелов в нашу сторону.

Поэтому советские снаряды для них угрозы не представляли. Зато представляли для всех остальных. «Духи» это знали и сознательно провоцировали «шурави», то есть русских, надеясь, что мы промажем и накроем какой-нибудь мирный кишлак, чем, конечно же, вызовем недовольство местных жителей. Признаться, иногда наши пушки действительно стреляли не совсем точно. Подвергшись очередному незаслуженному обстрелу, крестьяне собирали делегацию старейшин и ехали к сорбосам жаловаться на шурави.

Приняв жалобу, афганские офицеры грузились в старенький раздолбанный УАЗик – их единственное средство передвижения – и выезжали на заставу. Наши офицеры принимали сорбосов, как дорогих гостей. После церемонных рукопожатий с поклонами афганцев уводили в офицерский домик, где несколько часов обсуждали инцидент, время от времени посылая дежурного солдата в столовую за новой порцией закуски. Как правило, после окончания «международной» встречи обе стороны оставались крайне довольными как ходом переговоров, так и их результатом. Обо всем этом я узнал, конечно, не в тот первый день, гораздо позже. А тогда...

На следующий день меня назначили дежурным по кухне. Наш штатный повар, таджик по национальности, с вечера повёл меня показывать хозяйство, состоящее из небольшой столовой с кухонькой и пристроенной к ней котельной, в которой только на днях выкрасили стены темно-зеленой краской. Тепло и горячую воду обеспечивал дизельный котел. Амир – так звали повара  –  показал, как зажигать горелку и, напоследок попросив не испортить новые стены, удалился, посчитав свою миссию выполненной.

Дневальный поднял в пять утра. Нужно было заранее подогреть воду. До рассвета оставался еще целый час. В котельной было темно, и я с трудом нашёл на одной из полок бумагу и спички. На ходу припоминая последовательность действий, накрутил факел из книжных страниц и поднёс к нему спичку. Ярко вспыхнул огонёк. Подождав, пока займется, открыл вентиль, подающий солярку, и поднес к соплу фитиль.

Солярка и не думала загораться. Наоборот, тугая дизельная струйка тут же легко затушила слабый огонек. Я завернул вентиль и почесал затылок: «Как же она работает?» В исполнении Амира операция казалась простой и понятной. «Дела...»
Но чеши не чеши, а зажигать надо. Еще раз запалив фитиль, поднёс к струйке топлива. Она шипела, уворачивалась от огня и упрямо игнорировала все мои усилия. «Что же делать?» На несколько секунд я растерялся. И тут произошло неожиданное. В котле резко и громко хлопнуло, и из сопла вместе с форсункой прямо в лицо вылетел сноп огня. Не знаю, как я успел увернуться. В тот момент, когда форсунка приближалась к тому месту, где только что была моя голова, я уже летел рыбкой в освещенный пламенем проём двери. Не помню, как приземлился, наверное, не очень удачно, потому что потом несколько дней
саднили исцарапанные коленки и ладошки.

По инерции заскочив на соседний бугор, и обернулся, чувствуя неприятный холодок под ложечкой. Вся местность на несколько десятков метров вокруг была освещена словно днём. Крупные языки пламени быстро карабкались по свежевыкрашенным стенам. Крыша из снарядных ящиков тоже начинала дымиться. Огонь грозил перекинуться на столовую. Сообразив, что одному с пожаром не справиться, я бросился к казарме, и первым, кого встретил, был спешащий навстречу дневальный.

Тот среагировал моментально. Буквально залетев в казарму, диким голосом (иначе не проснуться) прорычал: «Взвод, тревога». Одеяло взлетели почти одновременно на всех кроватях. В таких случаях солдаты приучены сначала одеваться и выскакивать на улицу, а потом уже разбираться, что же случилось.
Минут через пять почти весь личный состав заставы (кроме часовых), вооружившись лопатами, закидывал догорающую котельную землёй и песком. Столовую удалось отстоять.

Самое удивительное, что мне за пожар ничего «не нагорело». Оказалось, стены котельной были выкрашены легковоспламеняющейся нитрокраской. Если бы начальство в полку узнало об этом грубом нарушении техники безопасности, первым делом полетели бы головы старшины и командира взвода.

В полк сообщили о прямом попадании реактивного снаряда. К такому же выводу пришла и авторитетная комиссия из штаба полка во главе с уже знакомым мне замполитом. Увидев меня в качестве главного свидетеля, он, по-моему, даже не удивился. Записав в блокнотик, скорее всего, для проформы мои «показания», офицер не удержался и задал вопрос, похоже вертевшийся у него на языке с самого момента нашей второй (как потом оказалось, не последней) встречи: «Только не ври. Твоих рук дело?» Но я служил как-никак уже второй год и делать «честные» глаза научился. Не дождавшись от меня ответа, офицер, недовольно цыкнув языком, удалился.

В общем, единственным последствием происшествия стало ироничное прозвище, которое дали мне ребята заставы: «Пожарник». Нет, вру, было еще одно – дежурным по кухне меня больше не назначали. О чём я совсем не жалел.