Глава 4

Трель звонка врывалась в мои грезы. «Дзыыыынь! Дзыыынь!», - раздавалось откуда-то. «Телефон!» - подумала я, вскакивая и шаря по кровати руками. Звуковые сигналы всегда вызывали у меня чувство тревоги. Не выношу этих противных, долгих треньканий. Сейчас казалось, будто трель обозначает смерть. Мою. Словно сработал таймер, кропотливо подсчитывавший оставшиеся минуты жизни.
«Дзыыыынь!», - снова ворвалось в мою сонную голову. Да что там…
Кто-то звонит в дверь! Я сорвалась с места, заметалась – хотя бы волосы причесать. Нет! Время дорого.
Вчерашний курьер флегматично торчал под дверью, тупо уставившись в мое сонное, одутловатое лицо. Даже растрепанный вид не произвел на него впечатления.
- Мне… Документы… - проблеял он, - Извините…
Ага! Поняла.
Запустив его внутрь, я понеслась за документами. Вытащила карту, инструкцию, показала парню. Передала из рук в руки запакованный файл с документами. На очередь в налоговой не было времени, пусть сам документы подаст. И так сойдет - не Женьке же этим заниматься.
Закрыла дверь, потерла руками лицо – и побрела в ванную. Была уже половина третьего.

Через час я брела по Госпитальному валу. Введенское кладбище значилось первым пунктом в списке поисков – просто в силу близости к дому. Как гласило предание (на самом деле, об этом рассказал Брюс), Немецкое – или, иначе, Иноверческое – кладбище, было основано больше двух веков назад – тогда здесь хоронили иностранцев умерших от чумы экспатов. Место довольно старинное – значит, вероятность найти духа довольно велика. О том, как именно искать – и как договариваться о встрече - думать не хотелось.

Весеннее солнце игралось яркими лучиками в верхушках деревьев. Он земли парило влагой – и от газонов, и от асфальта дорог. В не-мертвых при такой погоде мне совсем не верилось. Ну и потом, что здесь может произойти ярким днем?

Рассеянный взор зацепился за белую башенку колокольни. Церковь? Нет, я не отношу себя к православным, скорее, как большинство – верю, но не крещена. Да и не хожу в церковь, обычно-то. Но надо же когда-то начинать – тем более, за пару недель до смерти.
Кажется, надо креститься? Я скривилась, попеняв себе за незнание, неуверенно оглядела табличку у дверей – надо же, бывает и неприемное время - и робко протиснулась внутрь. Тягучий аромат под низкими сводами кружил голову, что-то монотонно напевал поп. Несколько старушек у стен совершали какие-то непонятные ритуалы: кланялись, крестились, переходили с места на место. Иногда неодобрительно зыркали в мою сторону.
Я потопталась на месте. В расположении икон я не разбиралась, правилам общения с богом не училась - так что просто закрыла глаза и попробовала молиться.
Сумбурный поток просьб и обещаний не успел увенчаться словом «Аминь», как кто-то завопил: «Изыди, демоница!».
- Отродье сатаны, нет места тебе в божьем храме! - басил большой толстопузый мужик в черной рясе, тыкая в меня пальцем. Другой рукой он держал какие-то цепочки, на которых висела чадящая лампа. Бабульки толпились поодаль, с интересом созерцая скандал.
Я не смогла выдавить ни слова – только молчала, остолбенев. И моргала, кажется. В горле першило, и было обидно – и от того, что выставила себя дурой, и от активности священника, и от божественного вмешательства. Хотелось совсем не такого.
Продолжая вопить, поп упорно наседал, выталкивая вон. Скатившись по ступеням, я утерла подступающие слезы. Вот так всегда – попросишь помощи, а тебя – взашей.

В мое удрученное состояние ворвался звонок. Ну, вот – как захочется пострадать, сразу всякие отвлекают. Ну, кто там?
- Привет. Это Настя?
- Настя-настя, - хмуро отозвалась я. Ситуация не располагала к улыбчивой вежливости. – А вы кто?
- Виталик. Лямин. Мы встречались с тобой…
Я остолбенела. Однако, удивительный день. Посмотрела на телефон, на цифры незнакомого номера. Ну надо же! Живые мертвецы! Виталием Ляминым звали парнишку, того, с фонарем, повстречавшегося на кладбище. Ну его, вы помните, убили? Дрожащими руками я вновь поднесла аппарат к уху.
- Алло! Виталь, извини, тут связь прерывается. Конечно, я тебя помню, - я сглотнула. – Нам надо встретиться. Срочно!

Интересно, и за что так разозлился священник? Может, это традиционное приветствие чужаков – и служители церкви относятся так ко всем атеистам? Я запоздало сообразила – на фоне стареньких прихожанок, сморщенных под платочками, горбившихся в стареньких плащиках и пальто, моя необычно молодая персона чересчур выделялась. И потом, там не было старушек в джинсах – конечно, бабушки джинсы не носят… Но, может я нарушила еще одно правило?
С другой стороны, как-то это не так – слишком много канонов для непосредственного общения с Господом. Пожалуй, при такой бюрократии, Он просто не смог бы меня услышать. И священник хорош – нет бы объяснить, что да как – сразу начал сыпать оскорблениями. Да, пришла в первый раз, но зачем же за это – в геенну? Огненную, бррр…
А если толстопузый поп был прав? И в самом деле, с каждой утекающей минутой, я понемногу превращаюсь в, гм, демоницу? Я внимательно оглядела руку, большим пальцем разгладила шрамы. Следы зубов снорка зарубцевались, выделяясь на фоне остальной кожи необычной формой и белизной. 13 дней. Немало, если действовать с толком.

При свете дня – пусть даже приглушенном сумерками – Виталик выглядел совсем не так, как при пришлой встрече. Более худенький, более жалкий. Конопушки на носу задорно светились, а вот глаза на конопатом лице глядели настороженно. Ну, конечно, нелегко ходить по улицам, когда половину столицы уже уведомили, что ты мертв.
- Как поживаешь? – мягко произнесла я.

Присев на лавочке, мы обжирались бургерами. У «живого трупа», несмотря на щупленькое телосложение, аппетит был поистине огромным. Ласково светило солнышко, вокруг обжимались влюбленные пары, мамы катали по тротуарам коляски с агукающими детьми. Идиллия, да и только!
Виталик, сопя, допил свою «колу» и скинул мусор за лавочку.
- Хорошоооо…. - радостно протянул он. - И можно не ходить на пары… Такой прикол – считаться мертвым.
- Виталик, а как же родители? – встрепенулась я. - Сын внезапно исчез, вокруг страшные новости, наверняка уже из милиции пришли с сообщением… Не боишься до инфаркта довести?
- Неа, - пробубнил тот. Предки щас далеко, в отпуске. А емейл, что все в порядке, типа я уже отправил.
- А тот… - я хотела сказать «труп», но осеклась – под весенним теплом это слово казалось донельзя неуместным, - ну, тот, который вместо тебя?...
- Не знаю, кто это. И знать не хочу.
- То есть кто-то забрел на кладбище, его убили, а кто это – ты не знаешь? Так что ли? – сообразила я.
- Ага.
- Ну, а другой?
Он погрустнел.
- Да, Сашку жалко. И все как с цепи сорвались: «Опасно, опасно, что ж вы не предупреждали»… Может, даже следующую игру отменят.
- Тебе жалко друга или игру? – резко спросила я. – А, впрочем, неважно.
Подросток – пусть малохольный и не шибко сообразительный – мог пригодиться в поисках. Не одной же мне по мокрым улицам ходить? Да и две головы, как говорится, лучше.
Я откашлялась. Надо сагитировать, пока не смылся.
- Есть одно эээ… интересное развлечение. Присоединиться не хочешь?
Виталик с интересом взглянул на меня.
- Бесплатно?
- Хочешь денег?
- Нее. Ну, то есть не откажусь. А мне ничего платить не надо?
- Нет. Фирма платит, - рассмеялась я. Оказывается, на ночных приключениях и зарабатывают! Хотя – что взять-то с малолетних дурачков?
Неожиданно пришла мысль, что мое поведение не особо отличается от хамских повадок Брюса. Я прокрутила в голове ход недавней беседы. Вспомнился курьер, уже два раза получавший нестандартные задания, но не осмелившийся протестовать. Однако! Я понемногу превращаюсь в «крутого босса». Впрочем, а почему бы и нет? Как Женька говорил: «Есть те, кто подчиняются, и те, кто руководят. Но большинство может лишь подчиняться».
Подросток похлопал меня по плечу, пытливо заглянул в глаза.
- Ну, так что там, насчет развлечения?

Я показала Виталику карту – распечатанную этой ночью мини-картинку Москвы с нанесенными на нее цифрами. Пояснения находились на отдельном листе, но мне они сейчас не требовались – так же как отдельные бумаги с подробными описаниями и схемами улиц.
- Что это? - удивился он. Поднял листок бумаги, повертел – только что не принюхался.
- Это – карта, - все места, которые нам надо посетить.
- И что там делать? – не унимался настырный подросток.
- Это скажу на месте. Но ты не пожалеешь – гарантирую.
Наверное, у меня был вид матерой искусительницы. Виталик снова повертел в руках лист А4, положил его на стол, потыкал пальцами в отмеченные точки и произнес:
- За ночь?
На мой взгляд, за одну только ночь пройти все места было бы затруднительно. Я посмотрела на парня.
- Конечно, нет. Игра продлится несколько ночей. Понимаешь?

Несмотря на его пожелания, «штабных» решили не брать. В конце-концов, этой игрой я не зарабатываю.


- В моровом 1771 году москвичи расширяли погосты: своим не хватало, а тут еще целая немецкая слобода поставляла покойников. Пришлось устроить для иноверцев особое кладбище на высоком берегу реки Синички (теперь ее упрятали в трубу). Далеко от родной земли, среди угрюмых готических надгробий и замшелых портиков лежат немецкие мушкетеры, французские шляпники, польские кнехты», - я воодушевленно описывала новому «напарнику» дела давно минувших дней (на самом деле, пересказывая текст, прочитанный на одном из сайтов).
Пока парень заворожено внимал, мы брели по Бауманскому саду. Смеркалось. Вдали от общей аллеи фонари почти не встречались, так что обстановочка соответствовала. Виталий уже боялся – нырнул в заплечный рюкзак, извлек фонарик, включил. Мы углублялись все дальше под голые кроны, отдаляясь от хоженых троп.
- Весенними вечерами, в сумерках, по темному кладбищескому парку несется безутешная мелодия флейты. В дождь невидимый музыкант плачет нотами до самого рассвета под звон железных кандалов с могилы врача Федора Гааза…
Виталик притормозил, как вкопанный встав на дорожке. Я недовольно дернула его:
- Ты что? Пошли!
Тот поднес палец к губам.
- Тсс! – и шепотом произнес - Слушай.
В темном воздухе старого парка разносилась окрест тихая мелодия. Флейта?

Виталик стоял и дрожал. Лицо побелело.
- Ну, ни фига себе спецэффекты! - произнес он, наконец. И выдохнул: «Круто!»

К сожалению, звук флейты оказался единственным «уловом» в ту памятную ночь. Источник музыки мы не нашли – как ни пытались.


Я летела по городу – поднимаясь к облакам и фланируя ниже, к серым крышам и темным ущельям улиц, зеленым опушкам скверов и мутным потокам Москва-реки. Было тепло, по ощущениям – ранее утро. Скользя в потоках воздуха, я не видела ни людей, ни машин. Тишина была практически мертвой – если не считать птиц, поодиночке запевавших рассветные оды – и смолкавших отрывисто, словно спохватившись.
Там, за горизонтом, темнело. Сизый, комканый край грозового облака поднимался к оранжевому солнечному диску, то совершая рывок, то отдаляясь. Медленно. Неумолимо, грязная туча приближалась к солнцу. Как обнаружилось по приближению, захватчик не был дождевым облаком – нет, в грозовой атмосфере сливались и смешивались человеческие лица: недоуменные, печальные, яростные. Изображения перетекали друг в друга, изображая бесконечный, непрерывный калейдоскоп. Они не радовались – это я запомнила точно. Только яростно кричали, с болью и гневом, натыкаясь на опаляющий жар солнечного диска. Ощущение негатива было таким, что хотелось упасть на землю, и закрыться – крыльями ли, ладонями – неважно.
Солнце сияло, двигаясь от горизонта ввысь, к макушке небесного купола. Озлобленные, апатичные, негодующие гримасы облака менялись одно за другим, догоняя диск. Облако росло и становилось все больше. За его дальним краем не было видно лиц – ничего, кроме чернильной густоты.
Сидя на крыше, я наблюдала за игрой света и тени, их передвижения по изломанному ландшафту города. Свет – провал, снова свет – и снова серая густота, в которой вязнут окружающие предметы. Вот солнечный свет переместился за угол, осветив другую грань выщербленной кирпичной трубы, к которой прислонилось мое тело. Вот и меня окутала темень: иссиня-серая пелена, в которой мутными комками проскальзывает и роется нечто. Дышать стало тяжело – воздух словно сгустился вокруг, обволакивая, делая окружающий мир нечетким и ненадежным.
- Помоги! Спаси! Найди! - вокруг стенали призраки. Нечто абсолютно нематериальное – лица, в короткий миг четкие, расплывались уже в следующую минуту. Порывы прохладного воздуха взъерошивали волосы, направление ветра постоянно менялось – казалось, каждая прядь зажила своей собственной жизнью.
- Тыыыы, - пропело одно существо.
- Помоги, помоги! – стенали другие.
Бормотания, стоны и плач доносились отовсюду. Разноголосица была невыносимой, а смотреть – еще тяжелей. Зажмурившись, я отлепилась от трубы, двинулась в сторону – вдаль от трубы, вдаль от шепчущих и плачущих голосов грозового облака. Ветер усилился. Теперь он не просто играл с волосами – он толкал, нес и уверенно направлял в одном, только ему известном направлении. Я попыталась встать и, не удержавшись на ногах, снова рухнула на шиферный скат крыши. Край кровли был уже в полуметре.
Цепляясь руками за железный карниз, загнутым краем протыкающий воздух, я лежала на отсыревшем шифере и смотрела вниз. Бормотание вокруг немного затихло – или мой взгляд привлекли особенности пейзажа?
Повсюду, насколько простирался взгляд, были люди. В окнах, на балконах – кое-кто даже на подоконниках. Все смотрели вверх – судя по позам и выражениям лиц жильцов дома напротив – с выражением крайнего интереса. Одно из закрытых окон, озаряемое голубоватым внутренним отсветом, тоже распахнулось. Мальчик в наушниках поднял голову вверх, высунулся из окна – и уставился в небо. Как все.
Не удержавшись, он полетел с подоконника. Вниз, красиво раскинув руки в безуспешном стремлении охватить воздух. Тело ударилось об асфальт - глухо, со слабым стуком. И застыло, изломанное.
Я подняла голову. Не удержавшись, перевернулась, чтобы лучше видеть происходящее. Призраки были везде – они уже не бормотали и не шептались, запевая однообразный тягучий мотив. Еще сильнее подул ветер.
Внезапно я почувствовала состояние бесконтрольного падения. Когда даже не мозг, скорее – позвоночник, как-то запоздало ощущает что-то неладное. Небо отдалялось, призраки исчезали. Затихала странная песнь – слышался только в ушах жесткий свист рассекаемого воздуха.
- От моего тела, - вяло подумалось мне.
Вверху показался еще один черный крест. Я летела не в одиночестве.
И неожиданно наступила тьма.