Глава 5

Напарник у меня оказался замечательный – с самого утра, горя энтузиазмом, потащил на Новодевичье. Не пугаясь, шатался среди надгробий, заводя меня по тонким тропкам в самые глухие углы жутковатых старинных кладбищ, покорно светил фонариком и не роптал даже после многочасовых странствий.
Таким образом, в субботу и в воскресенье мы объехали множество мест – якобы, изучали Москву, на деле - присматривались перед ночными походами. Правда, ночью в Коломенском встретились только утки, самым страшным монстром темного Новодевичьего оказались нетрезвые мужики.
Гораздо больше меня страшили сны – черные, неизбежные картины невозможных событий. Казалось, что реальность искривляется – грезы казались до невозможности настоящими, живыми. Я не хотела верить. Каждым утром я говорила себе «этого не бывает». В метро не ездят мертвецы, а монстры не ходят по улицам, - твердила я, поворачивая кран ванной. В небе не толпятся призраки, - приговаривала, намазывая зубную пасту. Этого нет, нет, этого просто не может быть. Получалось как-то неубедительно.

На следующий день Виталик предложил мне «посетить Неглинку». Я обещала подумать – сама же, как лицо, страдающее «топографическим кретинизмом» и с историей малознакомое, вылезла в Интернет.
Когда-то река, делившая надвое город, текла из Марьиной рощи, доходя до самого Кремля – по нынешнему Цветному бульвару, Александровскому саду, Манежной площади. А затем, примерно 2 века назад, ленивый речной поток заключили в каменную трубу – вода текла уже под землей, к вящей радости криминального люда. Разбойники, обитавшие на месте нынешних элитных районов, не замедлили воспользоваться оказией – в подземное русло в огромном множестве сбрасывались жертвы преступлений, еще живые и уже не очень. Таким образом, русло старинной Хитровки было достаточно инфернальным для моих планов.
Я согласилась пойти. Виталик объяснил особенности спуска, предупредил о необходимых вещах – и пропал.

Так что с самого утра я сидела как на иголках – и схватилась за телефонную трубку, едва услышав начало звонка.
- Настя! – начальник, по всей видимости, горел энтузиазмом. В отличие от меня. – Выходи, срочно.
С самого утра нестись на другой конец Москвы? Это можно понять – но не в субботу. И потом, у меня законный больничный – кроме того, что сейчас – выходной.
- Женечка, меня не было трое суток. Что, скажи пожалуйста, могло произойти?

><><><><

- Ну ладно, - нехотя отозвался тот. – Тогда в понедельник.
Я положила затихшую трубку и скорбно задумалась о тщете бытия. А если бы сегодня, в самом деле, требовалось выйти?

Интересно, в какой момент я перестала воспринимать жизнь, как игру? В школе, в вузе – или тогда, когда начала работать? Кто вообще говорил, будто жизнь – это серые будни? Что за чередой сонных дней не следует ничего иного, а жизнь – монотонна, как «китайский кроссворд» в подземке?
Кто делает нашу жизнь такой? Не только добрые родственники, говорящие «будь как все, будь хорошим и не высовывайся». И не «хорошие знакомые», уверяющие будто «нам» - причисляя к этому «нам» и тебя – будто «нам» «ничего не светит»… Толпы народа стремятся чего-то достичь, плотность амбиций на квадратный метр московской почвы поражает - и при этом толпы вяло следуют всеобщему ритму: «работа-дом», перемежаемом редкими встречами в кафе, походами в кино и моллы.
На словах – пытаются вырваться. На деле – позволяют себя сожрать, разрываясь между устремлениями и своим же неверием. Кого вы обманываете? И кого – в самом деле – пытаюсь обмануть я?
Может быть, на самом деле…

><><><><

Петляя в лабиринте улиц, я уныло жевала шоколадку. Народа было немного – иногда проносились машины, да кто-нибудь быстрым шагом пересекал улицу. Ужасно хотелось мяса – а редкие вскрики узников зоопарка, доносившиеся из-за ограды, только разжигали аппетит.
Меня влекло Ваганьковское кладбище – старинное место погребения всяких «заслуженных», от поэтов до музыкантов. Может быть здесь капризная муза приведет кого-нибудь навстречу? Оставалось всего 7 дней. Сны откровенно пугали, как и новоявленные пищевые предпочтения, необходимость возвращения на работу маячила тяжким грузом. Притом тяжелым грузом давило отсутствие Виталика – верного помощника, Брюса – обещавшего спасение, и Саввы – как просто приятного гостя. Поговорить было решительно не с кем.
Я уныло пнула бутылку, совсем не украшавшую тротуар, пробежала взглядом по вывескам (ничего особенного – парикмахерские и химчистки), и, уловив ветер, почуяла близкое кладбище.
Ну да, умение ощущать «такие места» появилось всего пару дней назад – может быть, благодаря укусу снорка. Но пока не подводило, что помогало ориентироваться в пространстве.
Я покрутила головой, заметив табличку «ул. Сергеева Макеева». Кладбище было недалеко – всего в сотне метров.
К моему удивлению, возле официального входа, прямо на грязном бордюре, сидел понурившийся Виталик. Выглядел он неважно – одутловатое лицо, растрепанные волосы и, как выяснилось при приближении, красные, с сеточке лопнувших сосудов, глаза.
- Что случилось? – в панике произнесла я. – Какие проблемы?
Он неловко отмахнулся и, пошатываясь, встал.
- Пойдем внутрь.

Пожалуй, летом здесь красиво. Здания за воротами привлекали взгляд изящными завитушками и светлыми стенами, устремленными куда-то к небу. Массивные кроны деревьев не давили, а создавали умиротворенное, даже несколько возвышенное, настроение. Конечно, не всякому понравится шататься по некрополям – но здесь оказалось приятно и даже вовсе не страшно. Романтически, я бы сказала.
Мы подивились на могилы декабристов, изящные захоронения художников и музыкантов, посмотрели на места последнего приюта разнообразной артистической братии…
И тут Виталику позвонили.
- Алло! Кто это? - Надрывался в трубке истеричный женский голос. – Как вы попали в квартиру? Откуда у вас телефон?
На Виталика было страшно смотреть. Он краснел, серел, зеленел, белел – в общем, демонстрировал все возможные оттенки кожи. Разве что синий и желтый цвета мне не продемонстрировал. И тут неожиданно сорвался и убежал, оставив меня посреди – хоть и красивых, но все-таки усыпальниц.
Я вздохнула. Одной на большом кладбище мне было неуютно. Снова возникло чувство стороннего, давящего любопытным вниманием, взора. Блуждая с напарником, можно было болтать, выбирать лучший путь или просто отвлекаться на сторонние размышления… В одиночестве чувствительность снова возросла, огрев меня ледяным потоком неприятных ощущений. Я обернулась, покрутилась на одном месте – Виталика не было видно. Попробовала его позвать – бессмысленно. Крики посреди старых могил казались неуместными, а телефон не отзывался.
Почувствовать выход не удалось – вокруг пахло одним лишь кладбищем. Прикинув направление выхода, я быстрым шагом побрела в ту сторону, отметив время.
Виталик не появлялся. Я прошла один район, второй, снова перейдя в сектор старых захоронений. Несмотря на сумерки, видимость была неплохой. И никакого тумана.
Одно из надгробий вдруг привлекло мое внимание. Большую плиту белого мрамора украшало изображение ангелочка. Он плакал, застыв в камне рядом с эпитафией Аглаксии Теньковой. Скорбь на прелестном личике выражалась даже сквозь камень. Казалось, неведомая Аглаксия стоила того, чтобы о ней плакали даже ангелы…
Внезапно придя в себя, я осмотрелась. Могила передо мной принадлежала совсем другому человеку. Ни белого ангела, плачущего в камне, ни большой плиты не было видно. Я покрутила головой. Как же так? По всей видимости, замечтавшись, забрела совсем в другой сектор кладбища.
Сумерки сгустились, становилось темно. Вечер укрывал темной пеленой старые плиты, кресты, столбы с удивительно изящными при свете дня навершиями. Сейчас, в полутьме, к ним возвращалось нечто пугающее…
Ночь наступила быстро. Длинные темные тени заполонили кладбище, укрывая все, мало-мальски способное послужить ориентиром. Вдали послышался нежный птичий щебет. Туда я пошла. Казалось, птица перелетала с дерево на дерево, бесшумно перемещаясь в одном, только ей известной направлении.
Стараясь не споткнуться, я шелестела кроссовками под сенью деревьев. Послышались первые звуки ночной Москвы: рокот автомобилей, чьи-то полупьяные крики, тренькнул и проехал, дребезжа, трамвай.
Не раздумывая, подпрыгнув, я уцепилась за край ограды. С трудом подтянувшись, неуклюже перевалилась на другую сторону. Сумрак кладбища остался за спиной. Тихо тренькнула в последний раз и замолчала, неизвестная птичка. Что-то рыкнуло в темноте – но я уже, торопясь, переходила улицу. Ныла травмированная рука – нечаянно повредила, наверное.

Меня ждали. Внутри комнаты, развалившись на старом диванчике, сидел Брюс. Он смолчал, услышав лязг ключей, не отреагировал на звук открывающейся двери – в общем, не уведомил о собственном присутствии. Неудивительно, что, войдя домой, я оказалась, мягко говоря, ошеломлена.
Мужчина поморгал, привыкая к яркому свету включенной люстры, и, как ни в чем не бывало, спросил:
- Как успехи?
Можно подумать, это я пришла в чью-то квартиру и там сижу, в темноте поджидая хозяина. Но на скандалы сил уже не было. Я мстительно помолчала, стаскивая кроссовки. Сняла куртку – отряхнув, повесила на дверь.
- Никак. Пока никак. Завтра схожу на работу, а там посмотрим.
- В чем дело? – вскинулся он. – Смирилась после первой же неудачи?
Я хмыкнула. Иногда я торможу с принятием решения, иногда – нет. Но, единожды определившись, стараюсь не обращать внимания на возможные неудачи. Размышления убивают решимость, не так ли?
Казалось, маг не шутил. И не стремился задеть меня ненароком. Я устало опустилась на пол – недолгое сидение на стареньком линолеуме не нанесет вреда здоровью, а на диванчик мне не хотелось. Я молча рассматривала Брюса.
Сохраняя напускную естественность, он подался ко мне. Темный костюм сидел на нем удивительно хорошо, выдавая руку первоклассного портного. Туфли, будучи в чужой квартире, тот не снял – и сейчас в полуметре от меня покачивался мягкий кожаный штиблет. Я подняла голову. На его лицо было надето выражение снисходительной заинтересованности - некоторые бизнесмены умеют сохранять подобное, равнодушное выражение, даже если от предстоящей сделки зависит их будущее. На несколько лет. Или месяцев – многие умудряются вести дела, забывая о необходимой «жировой прослойке». Во рту появилась слюна, желудок заурчал. Ну да, последний раз я перекусила, практически на бегу, шоколадным батончиком.
Он все так же молчал, лишь слегка приподнял одну бровь. Гмда.
Я откашлялась:
- Предлагаю переместиться в кухню.

Электрочайник кипел, я, не смущаясь, поглощала холодные сосиски. Брюс сидел на шатком табурете, и, казалось, скучал.
Я спохватилась.
- Расскажите про снорков. Как вы о них узнали? И почему… почему они так важны?
Остаток фразы потерялся в активном чавканье.
 - Ну, снорков мы заметили давно. И адских псов, и… Впрочем, тебе это знать незачем. Отслеживали информацию в открытых источниках, поднимали засекреченные архивы, опрашивали свидетелей. Даже всяких, - он смутился, - фанатиков, типа «Космопоиска», привлекли. Но молчали, не хотели неоправданно пугать обывателей. Противодействия, защиты… - все равно предложить не могли.
Он помолчал, наливая себе чай. Не поворачиваясь ко мне, продолжил:
- Но начались покушения. Наши сотрудники – не рядовые граждане, наши, все чаще встречаются с той стороной. И далеко не все выживают. Так что мы уже давно ищем возможность контакта.
- И тут появилась я…
Вновь оседлав табурет и поставив на стол «свою» чашку, Брюс перехватил мой взгляд.
- Да. Операция ведется на мой собственный страх и риск. Практически никто – даже из наших – не замешан.
Я пропихнула в желудок последний кусок сосиски и оглядела нутро холодильника. Дверца захлопнулась, и я посмотрела на Брюса. Он размешивал в чае сахарный песок. При свете лампы ложечка бликовала, бросая легкие отблески на полиэтилен скатерти. Брюс молчал. Нехорошо так, выжидающе.
- То есть моя жизнь зависит только от тебя?
Он положил ложку на скатерть.
- Не только. Но я не могу называть имена. Пока, во всяком случае.
Я втянула воздух – донесся приятный аромат туалетной воды, цейлонского чая, чего-то еще. Разочарования?
Я присела напротив, укоризненно глянув на одинокую кружку. Брюс не отреагировал. Снова вздохнув, я провела рукой по скатерти.
- Что будет со мной, если я не выполню задания?
Он искоса глянул на меня.
- Пока не могу сказать. Вот если нужна помощь – помогу. Избавь от предсказаний.
Мне кое-что пришло в голову.
- Хорошо. У меня есть две проблемы.
Он кивнул: «продолжай, мол».
- Первая. Завтра на работу. Больничный скоро заканчивается, можно…
- Продлим, - продолжил он. – Какая вторая?
Я помялась. Ну, чего уж там.
- Сны.
Пришлось пересказывать. Мне обещали помочь. А вот смысла происходящего, как и следовало ожидать, не объяснили. Зато выдали телефон – номер для экстренной связи. И на том спасибо.