Смерть

Красавчик в сером форменном кителе с черными петлицами проводника и железнодорожной помятой фуражке бесшумно застыл на пороге купе, удивленно окинул взглядом остывающих уже от жизни, скрючившихся в неестественных позах конвойных и брезгливо поморщился от их не очень опрятного вида, от их поз, крови, но особенно от этого почти приторного запаха параши, исходящего от одного из них, обделавшегося по случаю. Фи… Ни фига себе купе, ни фига себе попутчики! И соответственно на лице вся гамма чувств и мыслей от почти явного в глазах удивления до полного ко всему отвращения. Тот самый, наверное, момент истины…Ни кому б не видеть! Еще секунда и… Слегка подкрашенный, изящный в своей женской красоте ротик незнакомца кривится от увиденного еще сильнее. Брезгливость снова уступает место удивлению. Да мы живы?.. Какая радость. «Радость» без восклицательного знака. Врача быстрее! Немое и никому здесь не нужное восклицание в воздухе. На хрен он здесь сдался…

Один труп валялся в купе скрюченный на полу в луже собственной крови, второй, который еще не совсем был трупом, так этот вообще по-барски с руками на пузе развалился в полусидящем положении на застеленной нижней полке. Сочилась теплая кровь сквозь коченеющие на животе пальцы рук, вытекают последние капли жизни из тела.. Густая, липкая, почти черная кровь стекала по его пальцам, его животу, ногам вниз на одеяло и дальше, каплями прямо на голову первого, своего недавнего приятеля. Глаза смотрели в открытую дверь, но, кажется, ничего уже в этой самой двери не видели. Хотя…

— Помо…ги… — что-то непонятное, с большим трудом и почти уже не слышно шептали его губы. — По…

Сквозь высыпавшееся окно гулял по купе ветер, ворошил волосы приятелей. Вполне дневным светом освещала купе под потолком лампа. Лился нежно из динамика чудом уцелевшего кассетного магнитофона бессмертная уже «Лаванда» в исполнении… Словно издевательство, право, какое.

— Вижу, что поздно, но что ж теперь…— чуть подведенные тушью реснички застывшего на пороге проводника наигранно дрогнули, готовые вот-вот смочиться слезой, а кончики тонких изящных губ опустились еще ниже, лицо приняло, наконец подобающий в данной ситуации вид. Естественно, скорби… — Но лучше уж поздно, мой друг, — вздохнул печально проводник, — чем никогда. И здесь я с тобой, мой милый друг, даже и спорить не собираюсь.. Так что, солдатик, врача уже не звать? И правильно, ты и без него уже сам со всеми своими проблемами справился. Умница, обожаю таких пухленьких и веселеньких…

Юноша с девичьим личиком, а может быть, девица в мужском костюмчике приложил, благоухающий ароматами всех цветов мира платочек к своему идеальному носику, с наслаждением втянул в себя его запах и переступил порог «морга». Холод с улицы очень даже быстро завладел пространством, правда, вот с поселившейся здесь уже чуть раньше вонью и ему тоже не повезло, запашек все же остался, хоть и с привкусом свежести. Никто, ничто, и ничего не отразилось в застывших зрачках покойного, никакого движения. Но ведь никого и в купе не появилось. Показалось покойному…

—Куда я попал? — проводник с белоснежным платочком возле своего носика снова недовольно поморщился, вдыхая в себя всю эту мерзкую гадость.— Меня явно, кажется, здесь не ждали. И даже уже не кажется… — капризно губки бантиком. — Что ж, господа, я убираюсь, — вошедший склонился над сидящим, прикрывая ему уже и в самом деле по настоящему ничего не видящие глазки своими тонкими и холеными, с ухоженными ноготками, пальчиками. — Только вот приведу все здесь в порядок и порядок. Надеюсь, уважаемые, что вы возражать, конечно же, не будите. Потом как не по своей воле я здесь, тоже тварь как и вы подневольная… Меня бригадир прислал здесь прибраться, вот сволочь, правда? — Он склонился к мертвому и нежно прильнул к его, пока еще теплым, но уже теряющим свой естественный цвет, холодеющим губкам. — Счастливого пути приятель, — прошептал он на прощание бывшему военному на ушко, — пойду, приберусь теперь у вашего командира. И ему ведь тоже чье-то внимание требуется.

—Сука…— словно плевок в спину, — это все ты и подстр…

—А вот этого не надо, — тень с веником в руках в дверях резко обернулась, — я этого не слышала, а ты мне этого не говорил. И вообще это уже не мое дело, с трупами разбираться. Живых хватает… Дурак ты, хлопец, — хмыкнула она на прощание, — и зря ты меня больше не боишься.

—Тварь…

— Я и сама это прекрасно знаю, — ладошка возле губ лодочкой и воздушный поцелуй только что представившемуся жмурику на прощание.

Улыбающееся личико и…закрывающаяся дверь. Как крышка гроба…

—Ну, что застыл? — юноша-девица окликнул из дверей соседнего купе седого солдатика, застывшего в немой позе со стволом пистолета во рту. — Собрался стреляться, так стреляйся, скоро станция… Или ты хочешь, чтобы я и тебя тоже поцеловала? Хорошо, какие вопросы…

       Смерть с улыбкой прошла в купе, свела вместе расставленные ножки самоубийцы и тут же бесцеремонно на них уселась. Уселась и нежно обняла мальчишку своими белыми ручками, если вообще, смертельные объятия можно назвать нежными, прикрыла свои шаловливые глазки и еще нежней прильнула своей холодной к его теплой щечке. Прелесть! Нет, положительно, ей этот парнишка очень даже нравился, не то, что тот плуговатый хам из соседнего купе, хотя, если откинуть всю необразованность того деревенского дебила, то и он тоже был ничего, конечно. Ей, вообще, молоденькие очень нравились, особенно мальчики, потом девочки, со средним возрастом тоже было интересно работать, а вот со стариками за семьдесят… Потому те и могли хоть до ста пятидесяти еще мучаться, что с ними уже связываться не хотелось. Бригадир поезда, сволочь такая, заставлял напрягаться, освобождать полки в поезде для новеньких. Сколько раз уже грозился саму где-нибудь на темном полустанке высадить. Шутил, конечно…

— А хочешь, я даже разденусь для тебя по такому случаю? — промурлыкала она солдатику нежно почти на самое ушко, любила она это дело, мурлыкать на ушко дурочкам всяким вроде вот этого. — Нет, правда, — коварная соскочила с его колен и принялась тут же обнажаясь, стаскивать с себя эту противную, пропахшую поездом форму, — это мысль. Сейчас я все скину и мы займемся с тобой прямо здесь любовью, в последний и в первый раз, представляешь, со мной… Ну, как тебе такое предложение? Я еще никого, поверь мне на слово, так как тебя еще не уговаривала, такого правильного и симпотичненького. Ну, — поторопила она его снова, в который уже раз, полностью уже раздевшись и представ перед этим упорным жильцом в своем самом наикрасивейшем голом виде, — решайся быстрее. Бери меня красивую прямо здесь и сейчас, открывай дверь в другое царство, входи весь в мои ворота, поимей хоть раз смерть в свое удовольствие. Один раз предлагаю, больше не буду, не веришь? — голая красотка присела перед несчастным на корточки, сложила ручки на его коленках и положила на них свою головку, уставившись своими бесстыжими глазками прямо в его несчастные. — Что ж, тогда можешь полюбопытствовать у своих приятелей, они точно врать не будут. Толстяк даже матом крыл, обзывал по всякому, но заслужила, — голая улыбнулась, сверкнув зубами, — врача ему не позвала. А как шептал, как шептал… Заслушалась.

       —И что, у меня и в самом деле другого уже нет выхода? — Алексей вытащил ствол «макара» изо рта и взглянул ей прямо в глаза. — Ни единого?

       —Абсолютно, — грустно улыбнулась ему в ответ потусторонняя красавица. — Ведь ты же сам меня сюда и позвал, я не напрашивалась, в этот ваш дурацкий эшелон. Бери и пользуйся, пока я не передумала. А кстати, — моргнула она наивно ресничками, — там у вас еще один жилец в вагоне за решеткой мается, может, ты и его тоже бы за компанию к тем троим уже готовеньким жмурикам пристроил бы? Чтобы мне лишний раз сюда не возвращаться, одним махом, Лешенька, всего одним патрончиком. За любовь… Да и для тебя самого это лучше будет, ведь я без комплекта все равно не уйду, так пусть уж будет лучше он, чем ты. Ты не находишь?

       —Да пошла ты…сука.