Настоящие люди

       Осенью 1996 года, после апрельского землетрясения в Ташкенте, группа специалистов была включена в комиссию по обсчёту ресурсов для восстановления города. Приходилось часто, иногда по два раза в месяц вылетать в Москву. Останавливались обычно в гостинице "Урал", что в районе Чистых прудов, на улице носившей тогда имя Чернышевского. Гостиница в то время была второразрядной, имелся буфет, через этаж общая душевая, а в конце коридоров – туалетные комнаты. Позже её переоборудовали в гостиницу "Интурист" с номерами "люкс" и рестораном. Администрация и обслуживающий персонал нас знали, шли навстречу и были приветливы.

Что ни говори, мы - ташкентцы были пострадавшими, да и привозили всем щедрые дары нашего солнечного края. По возможности, брали двух-местные номера, резервируя места для земляков, кто-то да приедет. Когда вторая койка пустовала, то с нашего согласия, при острой необходимости на ночь, а то и на день-два в номер подселяли жильца, чаще транзитного. Каких только людей из разных концов страны, бывало, не встретишь! В конце февраля 1967 года погода в столице стояла холодная и снежная. В тот памятный вечер

вернулся в гостиницу поздно, изрядно замёрзнув. Как всегда, поинтересовался у дежурной - не прибыл ли кто из земляков. Никто не приезжал, но дежурная, из¬винившись, сообщила, что временно подселила жильца, зная не откажу инвалиду, ему надо к туалету поближе, а таких свободных мест нет. Ну, что ж, надо, так надо.
Поднялся на свой этаж, как воспитанный командировочный, постучался в номер. Войдя, поздоровался и, увидев жильца, опешил. Был он без ног, под самое основание, одно только туловище и взбирался на стул. Рядом доска-тележка с шарикоподшипниками на концах и

брезентовыми ремнями. После войны многие безногие ин¬валиды передвигались на таких колясках. Подобные самокаты мы в детстве сами мастерили и катались. На столе лежали свёртки с едой. Я представился и, раздевшись, предложил принести кипятка из титана и заварить чай. Всё съестное, что было у меня на подоконнике, выложил на стол. Прокопий, так звали моего жильца, разложил прихваченную из дому крестьянскую снедь: сало, варёные яйца и картошку, ржаной хлеб и головки лука. За едой постепенно разговорились. За давностью лет трудно вспом¬нить и воспроизвести названия мест, подробности событий и

многое другое, что пришлось услышать тогда. Но на всю жизнь врезался в память образ простого солдата – труженика войны, являвшейся в первую очередь тяжелейшим трудом, политым кровью и потом. Этот образ скромного, непритязательного человека, не видевшего ничего героического в своём прошлом ратном труде и по крестьянски мудрого. На таких примерах формировалось и воспитывалось поколение людей, вы¬являлись ценности и мера их отношения друг к другу. Вспомним кинофильмы "Чапаев", "Мы из Кронштадта", "Тринадцать" и другие. Отсюда патриотизм, массовый героизм и самопожертвование на фронтах

Отечественной войны. С виду Прокопий был ни дать, ни взять мужичок с ноготок. Волосы русые, редкие, прилизанные, глаза подслеповатые, в очках с металлической оправой, со шнурком вместо одной дужки. Запомнились длинные, большие и жилистые руки. Пришлось рассказать немного о себе, о последствиях землетрясения в нашем городе, о принимаемых мерах. Он живо участвовал в разговоре, задавал много вопросов, сожалел, сочувствовал и всё восклицал: "смотри-ка, поди-ка!". Настойчиво угощал своей едой, жалел, что нет выпивки и время уже позднее. На вопрос, какая нужда заставила ехать в Москву да ещё в

такую погоду, пояснил:
- Слепнуть начал, стёкла специальные для очков нужны, а их у нас нет, вот в районе и дали направление в сто личную больницу, все думал обойдется и выбраться не мог, то одно, то другое. Деревня наша небольшая, была под немцем вовремя войны, отстроилась, находится далеко от железнодорожной станции. Да вот дорог хороших нет. В непогоду грязь непролазная, машины и трактора вязнут. А летом по хозяйству работы невпроворот. Как говорится: "Хороший летний день - год кормит". С глазами-то совсем плохо стало, кому он

нужен будет безногий, да слепой, обуза да и только. В морозную погоду-то удобше передвигаться на колесиках. Получив вызов, решился, тронулся в путь. Завтра по утру пойду, сыщу больницу, адрес есть, люди добрые помогут. Давай ложиться.
Когда утром проснулся, Прокопий уже собирался уходить, пристёгивался ремнями к тележке. Одет в пальтишко, солдатская ушанка, за спиной сидор-рюкзак, рукавицы за пазухой, два деревянных бруска, чтобы отталкиваться по дороге. Быстро одевшись, я проводил его до выхода на улицу. В тот же день, пораньше закончив дела, по дороге в гостиницу я

купил продуктов и бутылку югославской водки "Виньяк" – дешевого и распространённого тогда напитка. Прокопий был в номере и, сидя на кровати, перебирал какие-то бумаги,
- Ну, как дела? Нашёл больницу?
- Да, мил человек. Мир не без добрых людей. Сперва трамваем, потом автобусом добирался. Приняли хорошо-то, доктора там заботливые, всего обсмотрели. Обещали быстро сделать очки, лекарства всякие там выписали, Главный ихний профессор куда-то звонил про меня.

Потом приказал на своей машине покатать, столицу показать,в гостиницу отвезти. Спасибо им большое за всё. Ждал вот тебя, давай поедим, "чекушку" прихватил, шофёр удружил купить.
За столом, покончив с водкой, приступили к "Виньяку", который очень понравился Прокопию. Постепенно развязались языки и узнал я тогда историю его жизни.
- Родился я в деревне на Брянщине, там кругом леса густые. Отец плотничал в колхозе, мать там же на ферме. Было нас трое детей: брат, сестра и я, младшенький. Брат был

призван в армию и не вернулся с финской войны, Сестра вышла замуж и переехала в другой район. Закончив школу, по¬шёл в бригаду отца. У нас в деревне сызмальства к дереву приучены. Кто по плотницкому, кто по столярному делу мастера.
Перед войной и меня призвали, попал в строительные части. Строили мосты, укрепления всякие, научили и подрывному делу. Когда война началась, отступая взрывали всё, что рань¬ше понастроили. Воевал, как и все, теперь всего-то и не припомнишь. Уже тогда, когда фрица погнали, Бог ми¬ловал, дошёл до нашей границы целёхонький, даже не ранило.

Немец, отступая всё разрушал, особенно водные переправы, это, чтобы наше наступление приостановить. Ну, мы и наваливались всей артелью, стремясь быстрее восстановить и пропустить войска вперёд.
На одной такой переправе через уцелевший мост на другой берег, где был сильно укреплённый немецкий город, с ходу прорвались наши танки. Только они прошли и на мост вступила наша пехота, как немец вдарил и разрушил его. Потом налетели само¬лёты, одни из пулемётов строчили, дру¬гие бомбы кидали, народу тогда много нашего полегло. В

городе танкам тяжело было развернуться, улицы узкие. а с окон домов их забрасывали гранатами и поджигали. Так что без пехоты, которую отсекли, танкам туго пришлось. Всё, что было под рукой собрали и тащили к мосту.
Дело то было осенью, погода стояла холодная, работать приходилось в воде да под огнём. Только что нала¬дим, немец налетит и всё порушит.
Помнится, выходил из воды за чем-то, как грохнуло, а затем выбросило меня далеко на берег. Не знаю, сколько пролежал в воронке, засыпанный землёй. Очнулся от боли в

госпи¬тале без обеих ног по самое колено. Сказывали, нашли меня случайно, думали помер и хотели похоронить там же в воронке вместе со всеми. Из этого госпиталя отправили в тыл, сделали операцию и ещё укоротили ноги. Раны то не заживали, гангрена там была. В общем, около года провалялся на госпитальных койках. Писал домой и в районный центр. Ответили, что деревня наша сожжена, а жителей за связь с партизанами фашист подчистую расстрелял. Так что родни не ос¬талось, дома нет и деваться после госпиталя было

некуда. Правда, предлагали устроить в дом инвалидов, тех, кто потеряли на войне по обе ноги, руки и глаза. У одних не осталось ни¬кого, другие не хотели показываться в семьях и стать обузой, потому и не пи¬сали домой. Уж лучше пусть их считают погибшими или пропавшими без вести. В большинстве это люди молодые, и они плохо переносили положение инвалида и опускались. Много их спилось, некоторые руки на себя наложили. Сколько народу война покалечила, в городе может их и не видно, а в деревнях то поди в каждой

избе свой покалеченный имеется. Жизнь в казённом доме не была мне в охотку. Тянуло к деревне, к лесу, полям, чистому воздуху и раннему рас¬свету с петухами. Соскучился по рабо¬те, пока в госпиталях маялся. Как-никак живой остался, руки то целые. Заводские шефы госпиталя сделали тележку на подшипниках, стало легче передвигаться. Можно по столярному делу приспособиться, мебелишку кое-какую и вырезать по дереву. Край то у нас лесной. В войну сколько всего пожгли, работы на мно¬го хватит.


Слава Богу! В жизни повезло, встретил в госпитале девушку, детдомовская она была, служила в роте связисткой, попала под бомбёжку и сре¬зало ей левую руку по локоть. Варя, так её звали, была крепенькой, рабо¬тящей и рассудительной. Понравились мы друг другую подружились. Она выросла в сельском детдоме и города не любила. Подумали и решили вместе в родные края подаваться, поближе к земле новую жизнь начинать. Мир не без добрых людей, помогут. И Варе найдётся чем заняться, пенсия у двоих будет. Проводили нас в госпитале, документы оформили, одежонку всякую, сухого пайка на дорогу дали. А

преж¬де мы с Варей расписались и отметили это дело. Приехали в райцентр к начальст¬ву и определились в деревню, где лю¬дей не хватало и избы сохранились. Там староста - инвалид, деревяшка на ноге, поселил нас в заброшенную избу, раньше почта была. Землицы под огород отвели, с миру семенами помогли, приспособились и первым делом картошку посадили. Инструмента всякого пособирал, а кое-что и сам сма¬стерив, начал столярничать. А уж по¬том, когда телефонную линию налади¬ли и электричество подали, стали работать на почте при должностях. Так и работаем до сих пор: заведующим числюсь

я, а Вера телефонисткой, почту тоже разносит. Конечно, жизнь сейчас не та, что была тогда. Деревня наша отстроилась, народу прибавилось, детей понарожали. Вот так, слава Богу, и живём теперь.
- С детьми-то как? Сколько их?
- Детей у нас нет, сами не хотели, а могли бы иметь. Варя то помоложе меня будет и здоровьем не обижена. Ведь бабы, сам понимаешь, без детей не бабы. Они для жизни созданы. Но тут такое дело - один без ног, другой без руки, оба калеки. Ну, были б дети.

Тогда что? Будут расти, за ними уход нужен, а мы – получеловеки сами еле справляемся. Дитё сызмальства стал бы для нас нянькой, своего детства не имея. Может потом стыдился бы нас перед дружками и всякое прочее. У нас судьба такая выпала, а детскую жизнь не можем калечить ради себя, тяжёлой обузой стать на их пути. Старость подойдёт, хвори разные начнут одоле¬вать, ведь вот слепнуть начал. Поду¬мали с Варей крепко и решили не заводить их, детей-то, сами как никак дотянем.
Простая и в то же время мудрая житейская логика людей, смиривших¬ся со своей судьбой и

не желающих перекладывать результаты выпавших на них испытаний на хрупкие плечи будущих ростков новой жизни. Допив спиртное, мы улеглись спать. Долго я ещё не мог заснуть и было от чего. Услышанное потрясло меня до глубины души. Вот так про¬сто, наглядно, на примере нелёгкой доли этих людей, был преподнесён урок, философский по смыслу жизни, стойкости и мужества, самопожертво¬вания ради высоких целей. Утром ушел по своим делам, а Прокопий остался в номере. Когда вернулся, дежурная сообщила, к моему жильцу пришёл гость, очень симпатичный человек. И, действительно, когда я вошёл в номер, они сидели

за столом и беседовали. Прокопий представил меня, высказав несколько лестных слов в мой адрес. Гость вежливо поинтересовался о делах по восстанов-лению города, помощи, которую оказывают братские республики и продолжает ли нас "тря¬сти". Приятной наружности, выше среднего роста, хорошо сложенный, упитанный с ухоженными волосами, он производил впечатление интеллигент¬ного человека. Дабы им не мешать, я отправился в буфет купить чего-либо к чаю. Гость отказался от предложенного чая, оделся в своё тёмное пальто с каракулевым воротником, меховую шапку и, попро-щавшись, ушёл. Прокопий весь искрился от

радо¬стного возбуждения:
- Поди-ка! Такой человек приехал ко мне! Спасибо, уважил калеку. Сам такой, понимает нашего брата. Денег вот дал, коляску обещал выхлопотать бесплатно, в район напишет начальству, чтоб подмогли по надобности. А на завтра машину пришлёт отвезти за оч¬ками. Таких вот безногих на учёт берёт, помогает сколько может. Лётчи¬ком был. Сбили его, без ног остался, потом опять воевать - это без ног то! Вот ведь какой человек, Герой Советского Союза! Про него кино было, в клубе у нас крутили. Забыл, как называлось.


- Подожди. Кино называлось "Повесть о настоящем человеке", там артист Кадочников играл, это про лётчика Маресьева. Так что, это он? Не может быть! В кино артист на него со¬всем не похож. Что же ты мне сразу не сказал? Подготовились бы и встретили по первому разряду.
- Кабы я знал, что придёт. Зашла дежурная, говорит звонили: узнать дома ли. И чтоб сидел, скоро приедут ко мне. А кто, не сказали. Думал, ни-то просчёт очков, а туда мне завтра надо. Вот ведь и тебя не было, угостить нечем. Про меня у докторов узнал и

приехал. Душевный человек. Вот дела-то!
Так встретились два настоящих человека, автор тому свидетель. Об одном из них была "Повесть о настоящем человеке" - Герое, известном дав¬но. О другом, тоже настоящем челове¬ке, этот рассказ.