Долг совести

       С того дня, как он ушел на заслуженный отдых, все в доме стали чувствовать себя как-то неуютно. Оставшись без дела, он целыми днями беспричинно ворчал на жену, снох, детей, внуков. Было ему уже за восемьдесят, но выглядел он не на свой возраст: сохранил подвижность и ясный ум. А ведь какую трудную жизнь прожил! Детей вырастил, всем им помог дать высшее образование. Теперь каждый из них живет в достатке.


...Нелегко мужчине без работы. Мог бы еще пару лет потрудиться, да вот дети уговорили уйти на пенсию — стыдно перед людьми. «Один отец может прокормить десять детей, а десятеро детей не прокормят родителей», — любил повторять старый Мастер. Домашние ломали голову над тем, чем бы занять старика, а он сам все решил очень просто: однажды смастерил во дворе небольшой курятник, купил кур-молодок, петуха, корм для птиц. А еще

взял за правило ежедневно ходить за отходами зелени и овощей на небольшой рынок, расположенный в пятистах метрах от дома. Так он коротал время.
Многие мелкие торговцы, имевшие постоянные места на рынке, были знакомы с приветливым и всегда аккуратно одетым стариком, предлагали ему табуретку рядом с собой, угощали чем-нибудь, а иногда и щепоткой носвоя (1). Пообщавшись с ними некоторое время, Мастер узнавал разные новости, затем делал нужные покупки и, подобрав зелень для своих птиц,

медленно возвращался домой.
...Так прошло лето. В начале осени он занемог и целую неделю не появлялся на рынке. Немного оправившись, он однажды к вечеру пришел на рынок, когда покупателей уже почти не было, а торговцы сворачивались. Привычными движениями он, наклонившись, наполнял сумку зеленью, как вдруг услышал знакомый голос Гулом-ата, торговца специями:
— На днях один человек приходил. Интересовался вашим адресом. Я сказал, что вы живете в махалле «Ракат» за мостом, а дом назвать не мог. Он обещал прийти завтра утром, часов в

десять. Говорит, у него к вам важное дело.
— Кто этот человек? Что ему нужно от меня?
— Говорит, приезжий. С виду весьма почтенный, в таком, знаете ли, красивом чапане и белая чалма на голове. Может, мулла какой? Больше о вас спрашивал, о семье, есть ли внуки?.. Давно здесь не было человека с лицом святого.
— Завтра придет, говорите? Кто же это может быть? Приду, конечно, — как-то неуверенно и в то же время снисходительно сказал Мастер и заспешил домой.


Ночь прошла беспокойно. Перед уходом на встречу с незнакомцем просил жену прибраться в доме и приготовить что-нибудь повкуснее, так как приведет важного высокого гостя.
Наутро, приближаясь к торговым рядам, издалека заметил около Гулом-ака высокого человека в белоснежной чалме. Позже Мастер обратил внимание на его дорогостоящий восточный халат и серебром отделанную палку, на которую тот опирался правой рукой.
— Ассаляму-аллейкум, — учтиво поздоровался Мастер, обращаясь сразу к двоим.
— Валейкум-ассалям, — последовал ответ и крепкое рукопожатие.


— Это тот самый человек, которого вы ждете, — сказал Гулом-ата незнакомцу.
Действительно, гость был красив: белая окладистая борода, живые с прищуром глаза, одухотворенное лицо без морщин. Мастер стоял перед незнакомцем, как ученик перед учителем, немного растерянный, в ожидании начала какого-то нового эпизода в его жизни. Когда оба отошли в сторону, гость, поддерживая Мастера за правый локоть, спросил:
— Скажите, почтенный, вас действительно зовут Мошка, уста собунпаз?(2) Раньше вы жили в Фергане на Базарной улице, в доме татарина Сунгат-арбакеша?

— Да, вы не ошиблись.
— Уже несколько лет я разыскиваю вас. Побывал в Маргилане, Коканде, Бухаре, встречался с людьми вашей национальности и все о вас расспрашивал. Слава Аллаху, что наконец встретились. Домочадцы опасались отпустить меня одного, а я настоял на своем. Очень хотел личного общения. Разговор у меня к вам... А где здесь поблизости чайхана, чтобы мы могли посидеть и поговорить? — спросил гость.
— Зачем в чайхану? Окажите честь, будьте гостем, я тут рядом живу.

— Спасибо вам за помощь. Именно с этим человеком мне и хотелось увидеться, — обратился он к Гулом-ата и крепко пожал ему руку.
...По дороге между двумя пожилыми людьми завязалась самая обычная беседа о погоде, ценах на продукты, людях города, благоустройстве улиц, но ни одного слова о деле. У калитки своего дома ака Мошка пропустил гостя вперед и пригласил войти.
Завидев их, с террасы спустилась жена. Поздоровалась с гостем, взяла у мужа корзинку с покупками и скрылась на кухне.

Под виноградной беседкой стояла деревянная кровать и накрытый скатертью столик.
Появилась хозяйка, расставила лепешки, фрукты, сласти и подала чай.
— Вот здесь мы и живем с семьей сына, — начал разговор хозяин. — Сейчас они на работе, а их дети в школе. Наш сын руководитель произ-водства, большой начальник. Сноха – хирург. Старшие дочери живут от-дельно, у них взрослые дети. Слава Богу! Зятья хорошие, все живут дружно. Заставили вот меня уйти на пенсию. Нам со старухой много ли надо? Лишь бы у них все было благополучно... А как здоровье вашей семьи, детей? Сколько внуков,

правнуков? Надолго ли в наши края?
— Слава Аллаху! Все благополучно. Я обрел покой и утешение на старости лет. Давно думаю о душе и с чем предстану перед Богом. Теперь мне хотелось бы рассказать о своем деле, которое привело к вам, — сказал гость. — Пригласите, пожалуйста, вашу жену, пусть посидит с нами и поможет кое-что вспомнить.
В это время на улице послышался шум подъехавшей машины и во двор вошел мужчина, чем-то похожий внешне на хозяина дома.

— Я был по делам в городе и решил на минутку заехать домой перекусить, — сказал он, обращаясь к матери.
— Подойди к нам поближе, сынок, у нас дорогой гость, земляк из Ферганы, — окликнул его отец. Сын подошел и почтительно поздоровался.
— Так вот, — начал гость, — зовут меня Парпи-ака, родом я из Ферганской долины, духовного сословия. Мы жили в самом городе, за базаром, по дороге к старой тюрьме. Если помните, на углу была чайхана с караван-сараем, а рядом стоял наш дом. На другой

стороне, тоже на углу, была лепешечная. Теперь там построили баню. На этой же улице находился дом с парадным входом — Давидбаева Рахмишки (3), бухарского еврея, расстрелянного в конце 20-х годов. Считали его богатым, хотя какой он был богач? Мы были хорошими соседями, я часто бывал у него. Это был образованный и культурный человек, имел типографию и издавал книги на вашем языке, большей частью религиозные и исторические. Конечно, после его ареста, дом и имущество были конфискованы. Только несколько комнат оставили для семьи. Помню гостеприимную, представительную строгую жену Яфу, взрослую и

красивую дочь Любу и двух мальчиков-подростков. Где они теперь? Как сложилась их судьба? Дом был большой, со множест-вом хозяйственных построек и подвалов, с огромным садом.
В начале тридцатых годов там была организована артель «Красный химик» с мыловаренным производством. Вы тогда работали в нем мас-тером-мыловаром, а жили напротив в доме Сунгат-арбакеша. Вспоминаете?


— Да, да! Как же, все правильно! — оживленно закивали хозяева, все еще не понимая, к чему эти воспоминания.
— Теперь дальше. С вами я тогда не был знаком — был осужден и выслан далеко в холодные края. Все имущество забрали, семье выделили две комнаты и кладовку. Жена и пятеро моих детей остались без кормильца. Не буду говорить о себе, где пришлось бывать, что пережить. Видно, так было суждено.
— Простите, Парпи-ака, что перебиваю вас, — вмешался сын хозяев, — я тогда мальчишкой

был, но все помню. Мы играли вместе с вашими детьми на улице. Лазали по садам и огородам, жарили в золе кукурузу. Только имен их я уже не помню.
— Да и мы пережили тогда немало. После ареста мужа мы вынуждены были покинуть город и переехать сюда к моей сестре, — вставила слово женщина.
Ака Мошка вытер платком вдруг вспотевшее лицо. Воспоминания давних лет тяжелым камнем давили на грудь. Теперь он начал понимать и кое о чем догадываться.
— Первое время семье удавалось как-то сводить концы с концами, — продолжал гость, — но

дальше становилось все тяжелее. Тогда люди боялись общаться и помогать таким семьям. Боялись, как говорится, своей тени. Родственники были разбросаны и сами жили плохо. У каждого свое горе. Когда начался голод, стало совсем невмоготу. Надвигалась холодная и голодная зима. С дровами было совсем туго. Однажды под вечер во дворе появилось несколько груженных ослов. Кто-то прислал семье дрова, а потом какой-то человек несколько раз приносил по мешку кукурузной муки. Вы, ака Мошка, посоветовали тогда моей жене пойти работать в артель. Устроили разнорабочей, затем штамповщицей мыла у себя в

цеху, учили как работать. Семья стала получать хлебные карточки, появился заработок. Осенью привели к ним во двор теленка и предупредили, чтоб всем говорила:
купила у вас в рассрочку. На следующий год в доме появилось молоко. Все это благодаря вашей доброте, помощи и заботам. Вы не побоялись за себя и свою семью. Долгих лет жизни вам и вашим домочадцам. Видеть вам свадьбы внуков и правнуков! Аминь!
Ака Мошка, покрасневший и немного смущенный, подлил гостю чай и заложил под язык носвой. Гость отпил, глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ.


— Потом, говорят, по чьему-то доносу вас тоже арестовали. Через какое-то время вы вернулись и, продолжая работать в артели, не забывали мою семью. Перед самой войной меня освободили. Слава Аллаху! Жена, спасибо ей, выдержала все тяготы, свалившиеся на нее, сумела сохранить детей, воспитать их в уважении к людям, к труду. Вспоминая прошлое, она рассказывала, как жили все эти годы, что пережили, кто помогал. Благодарила Бога и вас, ака Мошка, за то, что сделали, поддержали и не дали умереть голодной смертью. Помнила

она, что году в тридцать седьмом все руководство, многие члены артели и вы были внезапно арестованы. Потом ваша семья, оставив все, уехала из города, и никто не знал, куда. Мыловаренное производство свернулось, рабочие разошлись, артель закрыли. Жена устроилась на шелкомотальную фабрику. Дети росли, учились и помогали друг другу. Старший сын закончил школу ФЗО (4), начал работать. Но началась эта проклятая война. Он ушел воевать

и не вернулся. Все в руках Аллаха!
У меня много внуков, есть и правнуки. Живем, слава Богу, хорошо и всем довольны. Правда, несколько лет назад ушла из жизни моя жена. Да, пусть земля ей будет пухом, а душа поселится в раю. Сколько раз еще при ее жизни пытались мы отыскать ваши следы. Хотели знать, живы – здоровы ли, как сложилась судьба. Думали, может быть, мы чем-то сможем

помочь вам. Перед смертью жена просила детей и внуков узнать все о вас и отдать наш долг совести. В наших и ваших священных книгах сказано, чтоб человек, уходя в иной мир, не оставлял за собой долгов и не перекладывал их на плечи детей. Еще никто ничего не уносил с собой на тот свет. Остается лишь только доброе имя человека. Чистым и непорочным пришел в этот мир, и таким же он должен уйти. Слава Богу, что вы, наконец, нашлись! Позвольте, уважаемый ака Мошка, оплатить долг нашей семьи и тем самым облегчить свои
души.

С этими словами гость положил на стол пачки перевязанных денег.
— Вот примите все это. Теперь я спокойно могу дожить остаток дней своих, не так уж много и осталось. Да и старуха моя тоже будет лежать спокойно в могиле. Если вы будете довольны, то и мы будем счастливы, будет угодно это и Аллаху. Благословите!
Гость облегченно вздохнул и молитвенно сложил руки.
От неожиданности такого поворота рассказа хозяева в изумлении и задумчивости, опустив

глаза, застыли. Наступила тишина. Затем мать и сын повернули головы к ака Мошка, ожидая его решения. Он, покряхтев, отпил глоток чая и важно, с достоинством сказал:
— Мы никогда вам денег в долг не давали. Может быть, помогали чем-то вашей семье. Но это было сделано по долгу совести. Доброта, состра-дание и милосердие присущи всем людям на земле. Мы, как видите, живем в достатке и ни в чем не нуждаемся. Старость обеспечена и есть кому нас похоронить. Важно не как прожить жизнь, важно — как ее окончить. Есть Бог!

Есть Высший суд. Он рассудит. И доброе, и плохое — все учитывается на земле и в небесах. Справедливость всегда восторжествует. Мы с женой уже в возрасте и тоже думаем о вечном покое. Кто-то раньше покинет этот мир, кто-то позже. Но конец у всех один, сколько бы ни прожили. Взяв эти деньги, я думаю, мы совершим большой грех и сами станем должниками. Сделанное добро не может быть измерено деньгами. Одно то, что вы столько времени держали все в своей душе и памяти, не забыли и молились, нашли и сказали нам столько добрых слов, стоит всех денег мира. Вы и так выполнили свой долг. Простите, уважаемый, но

принять деньги мы не можем. Не обижайтесь. Спасибо вам!
— Нет, нет! Пожалуйста, очень прошу, возьмите. Их не так уж много. Я от чистого сердца. Я дал слово и чем-то должен отблагодарить вас. Мы столько лет хотели этого, — упрашивал гость.
— Ну, хорошо, — немного подумав, ответил ака Мошка. — Сделаем так. Чтоб вы были освобождены от данного слова и не считали себя должником, я призываю Бога в свидетели,

беру одну деньгу и этим удовлетворен.
— Он вытащил из пачки одну десятку. — А остальное, если хотите, пожертвуйте детям-сиротам вашего города. Этим самым мы сделаем доброе дело, выполним долг совести перед людьми и Богом. Согласны?
— О, да, конечно! Вы правы. Это мудрое решение! Я так и сделаю. Да продлит Аллах ваши годы. Да будет благополучие в вашем доме! Аминь! Спасибо вам. А теперь разрешите вас покинуть. Сегодня же надо возвра-щаться. Дел много, а времени осталось мало,— заспешил гость и начал прощаться. Крепко обняв ака Мошка, он благословил сына и мать. У всех на глазах выступили слезы.

— Вас отвезет сын, — сказал ака Мошка, вытирая глаза платком. — Сообщите, как доехали, передайте добрые пожелания домашним. Кто знает, увидимся ли снова? В добрый путь!!!
— Спасибо, спасибо! Да не исчезнет доброта в этом мире! Аминь!
________________
(1) Носвой — восточный табак, закладывается под язык.
(2) Уста собунпаз — мастер-мыловар.
(3) Рахмишка Давидбаев — издатель, демократ. В 1885 г. пригласил из Иерусалима Рафаэля Галибова для перевода книг с иврита на бухарско-еврейский язык.
(4) ФЗО — фабрично-заводское обучение.