Сто тысяч

Они все закончили эту кухню. Кто год назад, кто в прошлую пятницу. Что-то вроде вуза. Даже выпускные бывали. После окончания учёбы всегда должен быть выпускной.

По старой традиции, в этот день они много пили и сочиняли новый альбом. Никто почему-то не пьянел, но чувак с гитарой постоянно забывал слова и на ходу придумывал новые мелодии к их старым песням. Если можно представить себе группу в которой одновременно сошлись Б.Г., Вертинский, Элвис и Синатра, то это была именно такая группа. Вся история музыки и ощущений наматывала круги на старом велике, сбивая на пути табуретки и баклажки с водой. Кухня жила цыганским табором. Ночь вплетала в волосы длинные красные перья и перерезала горло стальным изогнутым клинком, впуская в кровь колючий кислород, так напоминающий яд. Самые очаровательные зомби этого города рифмовали невероятные образы, каракулями исписывая помятую тетрадь, чтобы на утро ни хрена не разобрать в придуманных иероглифах-чувствах. Их чувства смысла не имели. Они были идеальными.

- Слушай, никогда не ставь свою гитару рядом с моей, они этого не любят…

- Почему?

- Как-то оставил я свою в студии… Рядом с гитарой, того, патлатого. Я потом вечером весь концерт мучился. То струны рвались, то не строили. А в конце, вообще ремешок оборвался. Представляешь, прямо у ног у пала. Я чуть не заплакал. Царапина такая осталась…

- Мистика прямо…

- Какая мистика? Это как между женщинами… Если сойдутся характерами, то потом хоть детей крести, а если нет, то и глаза друг другу выцарапают. Гитара, она как женщина. С ней так же нужно. Осторожно…

Самым последним приходил самый первый ненавистник всех стихов и песен. Продюсер. Он приносил из большой комнаты старый резной стул, садился в углу и разглядывал свои ногти. Когда затихала гитара, он зычным голосом говорил «заебали» и начинал что-то рассказывать о смысле жизни, одновременно набирая смс своей девушке и обнюхивая с отвращением прокуренную рубашку. Его никто не слушал, но глядя в глаза, его сильно уважали. Он был старше всех из нас, и судя по частым смс, даже имел постоянную девушку. У всех остальных девушек не было. Когда после работы бежишь на репетицию, а после репетиции бежишь на последнюю маршрутку, остаётся надеяться лишь на будущий концерт. После концерта много шансов уйти домой не один. Чтобы наконец-то тоже иметь девушку. В общем, ближе к ночи продюсер в последний раз предупреждал, что если мы наконец не напишем хоть одной песни без трэша, он немедленно уйдёт к ****ям и просрёт весь наш гонорар. Как он уходил, на утро никто не помнил, но его забытый мобильный лежал всю ночь на кухонном столе и жужжал чем-то ливерпульским. Кто-то из нас периодически отвечал его девушке, придумывая новую отмазку, почему тот до сих пор не у неё.

- А как у тебя с той блондинкой?

- Да не знаю… Сказал ей, что я музыкант, так больше не пишет и не звонит. Как будто маньяком себя назвал. Я ж не такой…

- А ты в следующий раз говори, что ты продюсер. Девчонки все так петь любят… Как минимум минет тебе сделает.

- Думаешь?

- Уверен.

Никто не рассчитывал, что это будет выпускной. Никто никуда никого не провожал. Просто был хороший летний вечер, в какие так здорово пишутся лирические песни. Коньяк уже не брал, заполнив до краёв сердце, а сил просто не осталось. Меланхолия сотнями разноцветных бабочек ещё как-то держала твоё тонущее в сонном море тело, и даже три девушки с третьего этажа дома напротив, наконец допившие всё что у них было и увидевшие одно горящее окно в ночи, не прошлись по нашим сердцам электрическим разрядом. Нам было не до них. Песни высушивают посильнее, чем даже секс. Мы молча курили и тихо подвывали волчатам в груди. Девушки напротив ещё полчаса насвистывали и выкрикивали свои имена, а одна даже села на подоконник и свесила ноги во двор. Через полчаса они хором послали нас в жопу, а краснеющий восход поглотил и этот не природный звук, скрыв от нас отрицательные волны просыпающегося моря.

- Там хоть одна симпатичная есть?

- Это сложный вопрос… А вот то, что они все пьяные, это точно. Через полчаса они вызовут себе такси и вернутся к мужьям и детям. Вон ту чёрненькую я знаю… Муж наверняка в командировке…

- Трахал?

- Кого?

- Ну, не мужа, конечно…

- Не, её не трахал. Они тут недавно живут…

Внизу кто-то вышел из подъезда и, пройдя метров десять, с ним заговорил женский голос. С того же третьего этажа. Или может, та, на подоконнике, всё-таки спрыгнула вниз и они уже смотрят друг другу в глаза и говорят милые глупости. Не знаю… Нам не видно. Мы сидим на диванчике и пускаем в потолок дымные фигурки Вуду. Прокалывая взглядом их мягкие тела.

Как братья решили уехать в Бразилию, я не помню. Тот, который младший, от длительной игры на гитаре порезал о струны два пальца и, слизывая красно-чёрную кровь, бубнил себе под нос, что так жить дальше нельзя. Старший бил по зубам горлышком пластиковой пивной бутылки, вытряхивая последние капли, и целился ею потом в пластмассовое ведро. Старательно прижимая палец, младший вывел на салфетке кровью Sepultura, и подмигнул брату. Старший наконец попал пластиковым снарядом в ведро, и довольно подмигнул в ответ младшему. Потом они встали, и их больше никто не видел. Красный восход поглотил их тоже.

Позже продюсер рассказывал, что они рвут сейчас в Бразилии все стадионы и очень довольны. Ещё бы… Отвечали мы. Ему конечно никто не верил, но он должен нам деньги и поэтому все вынуждены его слушать. Ведь если мы не будем его слушать, он снова уйдёт к ****ям и снова просрёт наш гонорар.

Хотя, конечно, пусть идёт и просырает. Только когда он уходит к ****ям, мы и пишем свои лучшие песни.

Разрывая на части очередную стотысячную кухню.