Бойся её!

Метёт. Беснуется. Кидает. Рвётся. Это похоже на психоз отчаявшейся женщины. На истерику женщины, обозлённой на весь свет. И нет границ этому безумию, и нет пределов этой терзающей тоски.
Снег валит третий день. Без перерывов, без послаблений. Он в воздухе, на земле и домах, на машинах и людях. Снег не даёт передышки. Всё кажется пугающе белым, и начинает рябить в газах. Но он, стервец, такой мягкий, что, ступая по нему, из-под ног к самой душе передаётся нежное, приятное чувство. Чувство мягкости и трепетности. И тянет провести рукой, и хочется погладить плюшевый бугор.
А, может, это просто чей-то обман?
Вы получаете по лицу одной, второй, третьей горстью снега. Вы закрываетесь рукой, вы отворачиваетесь. Но это не спасает. И вот засыпанный снежными оплеухами вы пробираетесь наобум, по памяти в ту сторону, где вчера поставили машину, где остановка, магазин, ваша работа. Видимость, как говорят в метеослужбах, ноль. Аэропорты не работают. Самолёты повисли в воздухе. Пассажиры застряли на запасных аэродромах. Почта опаздывает. Транспорт таинственным образом исчез с широких шоссе и узких дорог. Это картина жизни в замедленном действии. Время потеряло значение. Маленькие люди, бывшие боги Вселенной, барахтаются в заснеженных тротуарах, подобно свалившейся в бутон беспомощной букашке, которая тщётно пытается выбраться наружу. Радио объявляет штормовое предупреждение, даёт пугающие прогнозы, скандирует правила поведения в сложившейся чрезвычайной ситуации. Телевидение временит говорить о том, что уже очевидно. Ситуация не под контролем. Белоснежная бестия творит катастрофу. Она остановила стрелки на всех часах, она не пускает людей к делам, она запрещает им торопиться, сковывая ноги, обволакивая своими путами руки.

Она берёт красный маркер, она ведёт по белому листу жирную красную линию. Смотрит, насколько та ровная. Никуда не годится: рука дрожит, глаз обманывает. Линия кривая. Жирная, красная и кривая. Она яростно чиркает маркером по листу, так что он становится алым. Ярость сменяется апатией, она бредёт на кухню заваривать бессчетную порцию мелиссы, её запах уже въелся в стены, потолки, подушки, он надоел до омерзения. Она насыпает горсть травы в заварочный чайник, заливает кипятком. Из носика струится пар. Комок подкатывает к самому горлу. Она кидается к окну. Упираясь ладонями в стекло, смотрит вниз на едва освещённую улицу. Тропинки уже не видно. Она смотрит вверх. Фонарь. В его свете видно, как плотно идёт снег. И сам он по пояс в снегу, того и гляди согнётся под тяжестью непрошенной, совсем не по размеру шапки. Стекло запотевает. Она закрывает глаза, она считает: один, два, три, четыре, пять, шесть… Она оборачивается. За столом сидит девочка.
- Я тоже хочу чаю, - говорит девочка,- там так холодно. Налей и мне.
- Конечно! – она достаёт из настенного шкафчика ещё одну чашку, - я опять заболела, представляешь! Если только это можно назвать болезнью. Видишь: руки трясутся, глаза впали, фиолетово-синие круги превратили меня в призрака. Ты понимаешь, я устала! Я больше не могу так!
- Разве ты устала? Ты ничего не знаешь о настоящей усталости. Вот мне тоже когда-то казалось, что взрослые так много работают, так истязают себя. Но в конце почувствовала, что моя усталость не сравнится с тем приятным утомлением от их физического труда. Моя усталость была связана с ожиданием конца.
- Да-да… знаю. Всё знаю. Ты храбрая – я не такая. Ты знаешь, мне нравится глубокий синий цвет. Это цвет ночи. Верно, глупо было думать, что она чёрная. Согласись, это не правда. У неё множество оттенков. Но этот меня успокаивает, накрывает, как любимый плед.
- Это коварный цвет… Не пытайся понять ночь, не смотри ей в глаза! Она безжалостна. Она околдовывает людей, вселяет в них безумие, толкает их к самому краю.
- Странно…она показалась мне вежливой, молчаливой собеседницей. Но, честно сказать, мне надоело это безмолвие. Не по своей ведь воле навязываюсь ей в компаньонки.
- Ты здесь по её воле. Бойся, говорить с ней. Ещё больше бойся услышать её. Если она заговорит с тобой, закрывай уши, молчи, молчи и считай…

…семь, восемь, девять… Она поднимается с холодного пола. Подходит к столу. Пьёт мерзкий чай. Ставит очередную чашку в раковину. Бредёт к кровати. Ложится. Остывшая подушка приятно нежит щёку. Надо уснуть. Я хочу спать. Мне нужен сон. Меня почти нет. Призрак в смятении, рвущий простыни. Где найти покой, если не во сне? Это единственное место, где можно не думать. Да-да…сны…это те же мысли. Но нет, они другие! Мы ими не властвуем, скорее они владеют нами. Где-то слышала или читала, что сны можно контролировать, так сказать, планировать на ночь. Даю установку на эротический сон…нет, хочу увидеть лето этой снежной ночью. Вот забавно-то как! И невыносимо скучно. Мир становится занудным, предсказуемым, обречённым своей манией величия. Наше безумие не знает пределов, мы изо всех сил пытаемся прокрасться туда, куда, очевидно неспроста, вход запрещён. Хорошо, а как быть тем, кто беспричинно потерял покой, чей разум бьётся в исступлении от бурлящего потока мыслей. Нет мочи их упорядочивать, нет сил, проводить связи, параллели, аналогии. Да-да…таблетки, методики, врачи. Ярлык. Окончательное бессилие от своего безволия и слабости.
А что если взять и заговорить с ней, посмотреть ей в глаза. Нет, ну а что такого? Просто ради любопытства, совсем чуть-чуть.
Она идёт к окну, берёт чистый лист. Прикладывает к стеклу. Появляется красная кривая жирная надпись: Привет. Она считает: десять, одиннадцать, двенадцать…

- Не делай этого, не надо. Не дразни её.
- Ты ещё здесь?
- Почему ты не позвонишь Ему? Он нужен тебе сейчас.
- Он, верно, спит. А если позвоню, Он, как и я, лишится сна.
- Ему важнее ты…Он, верно, чувствует во сне тревогу, и слышит твой молящий шепот.

Она всё та же, как в год знакомства, очень маленького роста, всё так же странно держит спину. Помню, впервые увидев её, отметила, как бедная девочка дурна собой. Голова казалась очень маленькой, такие же были глаза, нос и рот. Волосы очень редкие, коротко остриженные: результат химиотерапии и работы интернатовского парикмахера. Казалось, при ходьбе у неё совсем не сгибались ноги, создавалось впечатление, будто их поменяли местами.

- А помнишь, как ты за мной ухаживала? Помнишь, как звала медсестру по ночам?
- Тебе было больно…
- Тебе было больно всю жизнь…
- Об одном жалею: не уследила я за мамой…вот она и погибла.
- Ты всё та же: думаешь только о других!
- Зачем мне думать о себе? Пятнадцать лет злой рок мне наступал на пятки, и раздирал когтями спину. Всё было ясно. Теперь я понимаю это. А ведь Ему это тоже было смутно очевидным…
- Да-да… Он после говорил мне.
- Возьми телефон и позвони. Закрой окно! Не говори с ней. Лучше молчи, молчи и считай…

…тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…Она роняет маркер. Странно, почему открыто окно? Сколько снега уже надуло! Да, нужно спросить Его. Позвонить. Позвонить.
Она нажимает кнопку дозвона. Гудок, и ещё много таких же долгих бесконечных гудков. «Абонент не отвечает или временно недоступен», – слышит она известный всей планете голос никому незнакомой, никем не узнаваемой женщины.
Бессонница…что это? Результат стрессов, погодных смущений или волчьего восприятия полнолуния. Это, когда несколько ночей без сна, это когда, хочется спать, когда зеваешь с периодичностью раз в десять-пятнадцать минут, когда не способен что-то толковое сделать, чем-то занять себя, когда дрожат руки, это состояние полного отсутствия днём и невыносимой изматывающей скуки ночью. Попытаться понять – всё равно, что разгадать очередную тайну из копилки объяснённых людьми необъяснимых явлений загадочного мира человека.

- Мне пора…- говорит девочка.
- Постой! Не оставляй меня! Мне нужен кто-нибудь сейчас, чтоб не сойти с ума вконец.
- Рассвет уж скоро, мне пора. Мне больше не дано смотреть, как прежде, на ликованье дня и пить тепло лучей Светила вместо чая. А ты, пожалуй, будь сильнее - потерпи. Увидишь новый ты восход всего, что ночью так пугало, к жизни.
- Очередной восход. День, не дающий воздуха, как будто жгут на шее. Как тошно! Я спать хочу! устала…
 
И только тишина понимающе кивнула.
Она считает: шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…
Белые горошки на ладони. Глоток. Девятнадцать…Звонок, любимая мелодия.
Двадцать…
«Абонент не отвечает или временно не доступен.»