Мы летели к Водолею

Сегодня я отправляю «Восход» в обратный путь. Старт звездолёта назначен на шестнадцать часов по московскому времени. Своё послание вышлю после отлёта, чтобы ничто не могло помешать нашему возвращению домой, но больше всего хочу, чтобы люди знали, что с нами случилось и кто мы такие. Хочу, чтобы всё это знала Надежда.
Это началось ровно два года назад, когда «Восход» стартовал к созвездию Водолея. Обычный полёт, из тех, что в последнее время не привлекают особого внимания, обычный звездолёт, серийный, экипаж пять человек. В нашу задачу кроме доставки грузов экспедиции Макарова, находящейся на планете под № а23/18, ничего не входило. Я в экипаже оказался, в общем, случайно, хотя нет ничего более закономерного, чем несколько случайностей подряд. Только неделю назад я вернулся из полёта к созвездию Весов и должен был отдыхать во втором Восстановительном центре положенное время. Но ещё часто обстоятельства сильнее нас. Дело в том, что тут замешана женщина – Надежда. Я любил её седьмой год и, оказалось, что безнадёжно. Если точнее, я чувствовал и раньше, понимал, что она меня не любит, но ведь сердцу не прикажешь. Нет на свете банальней ситуации. Но из-за «несчастной» любви я бросил научную работу и ушёл в звездолётчики, хотя друзья советовали обратиться за помощью в институт Любви. Ноя не верил, не хотел верить в какую-то «несчастную» любовь. Да и сейчас своего мнения не изменил, с мечтой расставаться не хочу и всё ещё на что-то надеюсь. А тогда, прилетев от Весов, узнал, что Надежда вышла замуж, даже встретил её однажды с мужем. Она была весела и беспечна. Говорят, что ревность – пережиток далёкого прошлого, но, видимо, каждый нормальный человек в какой-то мере подвержен этому пережитку. Если б я был императрицей Екатериной, то своих фаворитов не позволил бы «проверять». Впрочем, какова мораль, таковы и нравы. Тогда я справился с собой и даже поздравил новую ячейку общества, но в тот же день, с помощью друзей оказался на «Востоке».
Полёт протекал нормально, но где-то к концу пути Главный компьютер вывел меня, как командира корабля, из анабиоза. Что-то случилось с управлением, приборы не работали, «Восход» проваливался неизвестно куда. У меня были основания предполагать, что главный вывел меня из анабиоза с опозданием, но в тот момент было не до этого. Пришлось изрядно попотеть. Подобных аварий на звездолётах практически не было, всё пришлось решать самому. Системы корабля удалось оживить довольно легко, но трудности появились после, когда стал определяться в пространстве. Ничего похожего по расположению окружающих звездолёт созвездий, ни в своём мозгу, ни в мозгу компьютеров обнаружить не удалось. Вокруг было неизвестное пространство!
Если вы любите собирать грибы или ягоды, то вам непременно, хотя бы однажды, приходилось плутать в лесу. А уж если вам в лесу случалось и заблудиться, то вы поймёте моё состояние, но это будет сотая, тысячная часть моего настоящего состояния. Ведь если вы заблудились в лесу, пусть даже нет солнца, пусть даже ночь наступила, то куда бы, в какую бы сторону вы не пошли – вы на Земле! Идите прямо и куда-нибудь выйдите. В Космосе этот способ не годится. Но тогда, в Космосе, я поступил как в лесу и совершил ошибку. Необходимо было по лётной инструкции, положившись на память авторулевого, возвращаться обратно, но мне показалось знакомым скопление звёзд слева по курсу. Туда я и направил «Восход». Это было Тау Кита, ну а оттуда настроить корабль на Водолея было проще пареной репы.
Груз удалось доставить во время, но главное началось потом, когда мы вернулись на Землю. Весь обратный путь удручало какое-то неприятное предчувствие, но всё шло, казалось бы, прекрасно и я начал успокаиваться. А потом, как обычно, пусть пока без людей, родная Земля встретила нас цветами и музыкой. Сдав роботам корабль и полётную документацию экипаж разместился в Восстановительном центре на карантин и отдых.
Утро следующего дня выдалось на редкость пасмурным и дождливым.
Делать было особенно нечего, и я попросил что-нибудь почитать, хотелось чего-нибудь старого, простой печатной книги, например. Ведь печатных книг в полёт не берут, слишком громоздко, места много занимает, а все эти видео надоели. Да и вообще бы – у костерка посидеть, настоящего, а не какого-то голограммного.
Мне доставили несколько книг и, устроившись в кресле поудобнее, я засел за историю двадцатого века. Не знаю, почему-то из всей истории человечества мне это время казалось самым интересным. Это было время, когда человек стоял на краю гибели, время сложное, время сильных людей и пигмеев. Люди, вместо того, чтобы сообща, засучив рукава, как тогда говорили, решать, скажем, проблему человеческого выживания, бессмертия, ломали головы и копья, как легче и дешевле умертвить человека. А ведь я помню, не в двадцатом веке, а со мной в детстве было, ещё до школы, осенним пасмурным вечером, когда все уже спали, до меня впервые ослепительно ясно дошло, до самых корней пронзило, что есть смерть и что я тоже скорей всего умру. И так ясно, как-то по животному я это почувствовал, такой дикий протест охватил всё моё естество, что я закричал, закричал от страха, от ужаса, от нежелания умирать. Но в комнате зажёгся свет, вошла мама и успокоила меня, сказав всего-навсего, что я глупенький и что я-то уж не умру. И вот уже мамы нет, а до бессмертия ещё ой как далеко. Незаметно я зачитался, увлёкся и потерял счёт времени. Неожиданно моё внимание на чём-то споткнулось. Что-то не понравилось мне в последней строчке, и я прочитал снова: «Одиннадцатого апреля 1961го года впервые в мире космический корабль с человеком на борту»… Как одиннадцатого? Ведь Гагарин летал двенадцатого. Впрочем, наверное, опечатка? Но беспокойство не оставляло и, решив уточнить свои знания, я запросил видеотеку по истории космонавтики. Требуемое получил через пять минут. Поставив дискету, почти сразу же нашёл нужное. Ответ был один – одиннадцатого! Переутомился, или, как шутили в старину, что-нибудь съел, ничего другого в голову не приходило. К медикам обращаться, конечно, не стоит. Чего доброго ещё от полётов отстранят? И я постарался забыть эту досадную нелепость, засомневался в своей памяти, а напрасно.
Просигналил видеофон, я нажал кнопку и на экране заулыбался Майкл Носов, мой старый приятель.
- Как себя чувствуешь, Виктор? – ударение, как всегда сделал на последнем слоге. – Что-то ты хмуришься, или не рад встрече? –
Майклу я рад всегда, но сегодня разговор не затянулся и после обмена новостями Майкл неожиданно спросил:
- Что это ты Надеждой не интересуешься? –
Я недоуменно пожал плечами. Чего уж теперь интересоваться? Всё предельно ясно.
- Да ты хоть знаешь, что она со своим любимым планером врезалась в какую-то старую вышку и сломала ногу? –
- Только не волнуйся – поспешно добавил Майкл, заметив испуг на моём лице. – У неё всё в порядке, отдыхает у Склифассовскогою. Тобой интересовалась, между прочим. –
- А как же муж? – спросил я.
- Какой муж? Ты что, Виктор, болен? Кто это тебе такое сказал? Она же с детства только тобой и бредит. – Майкл широко раскрыл глаза. – Вы же пожениться собирались и… а-а, - заулыбался Майкл, - разыгрываешь? Ладно, не обижаюсь. А сейчас извини, Витёк, некогда, лечу в институт. Дела! Мы там такое задумали… После расскажу. Будь здоров, позванивай! – Майкл взмахнул рукой и экран погас.
Я, рухнув в кресло, долго сидел в оцепенении. Что случилось? Я ничего не понимал. То, что таким не шутят, Майкл знает не хуже меня, но слова его, меня просто ошарашили. Не могу подобрать иного слова, которое бы точнее передавало моё тогдашнее состояние. Когда это Надежда была ко мне неравнодушна? Что за чушь? Тут же узнал у Главного Медика видеофон Надежды и набрал её номер. Экран вспыхнул почти сразу.
- С прибытием, Виктор. – Надежда улыбалась. Похоже, она была рада, рада мне? – Как поживает Водолей? На чью мельницу воду льёт? –
Обмениваясь новостями, слушая её мягкий, такой родной голос, я незаметно разглядывал Надежду и не узнавал её. Нет, это была она, всё такая же красивая, но глаза… её глаза..! Глаза светились от нежности и такая нескрываемая радость проливалась порою из них на меня, что я готов был поклясться – она любила меня. Любила меня? Меня, бывшего её тенью семь лет, отвергаемого и отвергнутого, бежавшего от безнадежности в Космос? Хотелось спросить её о муже, но за всё время разговора у меня язык не повернулся в сторону этой темы. До конца я так и не понял ничего, но то, что она меня любит, казалось, сомнению не подлежит, хотя…
В странном смятении пошёл я после разговора с Надеждой в спортзал, но по дороге меня перехватил штурман «Восхода» Карл Васюнис.
Он был чем-то сильно возбуждён и, держа меня за руку, зашептал:
- Похож я на сумасшедшего? –
Я недоумённо пожал плечами, но Карл продолжал:
- Тогда скажи, сколько спутников у Марса? –
- Ты что, шутишь? Каждый школяр знает – два, а штурману это должно быть известно, как дважды – два, - попытался скаламбурить.
- Значит с головой у меня всё в порядке? – Карл развёл руками. – Тогда почему во всех каталогах нет Фобоса? Я проверял. В чём же дело? –
И только тут я начал понимать, что значат все странности сегодняшнего дня, в сознании выстроилась определённая логическая цепь, но озарение было настолько невероятным, чудовищным, что я Ничего не стал объяснять Карлу, а попытался, как мог, успокоить его, хотя не думаю, что мне это здорово удалось.
Ситуация, в которой мы, похоже, оказались, если я только не ошибался, была настолько невероятной, что для того, чтобы окончательно уверовать в неё, нужны факты. Причём факты неоспоримые. А на основании двух, не очень-то убедительных, делать далеко идущие выводы я не мог, просто не имел права. Необходимо было всё проверить. Если мои подозрения верны, то факты обязательно должны выявиться.
В спортзале было светло и не очень многолюдно. Здесь были такие же звездолётчики, как и мы, проходившие карантин и обследование под присмотром роботов. Я прошёл к зелёным теннисным столам, где борьба шла уже вовсю. Играли на высадку и, как водится, отбоя от желающих сразиться не было. Заняв очередь за рыжеватой, голенастой, молодящейся девицей неопределённого возраста, каких хватало, видимо, во все времена, решил пробежаться. У меня бег или лёгкая физическая нагрузка хорошо снимают нервное напряжение, а, кроме того, следовало собраться с мыслями. Но размяться, увы, как следует, не удалось. День такой, что ли? Уже на втором круге меня остановил бортинженер Венцлав Прыл. Мои сомнения продолжали подтверждаться. Видок у Венцлава был не лучше, чем у Карла.
- Виктор, объясни мне, пожалуйста, с каких пор слон в шахматах стал называться ладьёй? –
Венцлав страстный шахматист, в шахматах разбирается, будь здоров! А уж если он с чем-то не согласен, то, скорее всего, прав он. Ну а я лишь простой любитель, знаю, что ладьи стоят по углам доски, но при чём тут название?
Дрожащим от волнения и обиды голосом Венцлав продолжал:
- Сел я в шахматном павильоне поиграть в шахматы с одним профаном, иначе я не могу его назвать. Выиграл у него ходов в пятнадцать, стали анализировать партию. Вам, говорю, на десятом ходу следовало ходить слоном на поле f6, а он мне говорит, что слон не может ходить, так как он связан и показывает на ладью, которая действительно связана. Это, говорю, ладья, а слон вот, слона ему показываю. Так меня на смех подняли все кто там находился, и мне, представляешь, мне, пытались доказать, что слон – ладья, а ладья – это слон. Я обругал их профанами и ушёл, а сам понять не могу, зачем они так шутили, и шутили ли? –
Венцлава я успокоил относительно быстро. Мол, стоит ли обращать внимание на невежд, ведь невежды были всегда и ещё неизвестно когда выведутся, и далее в таком же духе. Но для меня это был лишний факт, фактик, что на Земле что-то произошло… или то, во что мне не хотелось верить.
К сожалению, на этом неприятностям не суждено было кончиться.
Когда на обратном пути в номер мне встретился врач «Восхода» и жена Васюниса в одном лице, наша очаровательная Марта, я уже мог догадываться, о чём пойдёт речь.
- Что, Марточка, не стыкуется что-нибудь? –
Красивые губки Марты вытянулись в одну напряжённую линию, похоже, наша хохотушка всерьёз собиралась заплакать.
- Да, Виктор Михайлович, действительно не стыкуется, - вздохнула она, - никакие аутотренинги не помогают. –
Суть Мартиного расстройства заключалась в следующем. С незапамятных времён медики, по окончании медицинских учебных заведений, приносили так называемую клятву Гиппократа, клятву верности своему медицинскому долгу. А сегодня Марта неожиданно для себя обнаружила, что медики, оказывается, испокон веку клянутся клятвой Диогена, а Гиппократ известен тем, что жил, якобы, в бочке. Даже мне было жутко это слышать, а каково Марте, можно только представить.
Пообещав разобраться, чтобы хоть как-то успокоить Марту, я вернулся в свою каюту. Цепь нелепостей, нелепых случайностей не давала покоя и, затребовав документы полётов «Восхода», я принялся их изучать.
Увы, никаких разночтений не было. Всё совпадало. Прилетали, улетали… Вчера прилетели на первый причал… Стоп! Как на первый? Вечно эта компьютерная служба что-нибудь напутает. Я же отлично помню, что звездолёт принимал четвёртый причал. А ну-ка… Я набрал номер и попросил объяснить, куда же приземлился «Восход», на первый или четвёртый причал? Почему-то замешкавшись, сладковато-приторный голос робота бесстрастно сообщил, что и первый, и четвёртый причалы принимали звездолёт «Восход» одновременно. Приняв моё растерянное молчание за немой вопрос так же бесстрастно доложил, что команды расположились на отдых в первом и четвёртом корпусах Восстановительного центра. Я тупо кивнул головой, и робот исчез с экрана. Неужели этой «чудо-технике» всё равно, сколько они приняли кораблей, каких и зачем? Видимо не всё спокойно в нашем королевстве, если роботам всё ещё безразлично кого встречать цветами и музыкой. А, впрочем, дело не в этом. Солнце вон и то целый день какое-то мрачное, похоже, тяжёлый день продолжался. Необходима встреча с командиром второго «Восхода». А то, что имеется ещё один «Восход» я уже, практически, не сомневался.
Какое уже десятилетие, а может и столетие, человечество борется с пошлостью и серостью в архитектуре, но приближение к идеалу даётся с трудом. Это как приближение любого числа к нулю при делении его на два. Сколько не дели, а нуль не получается. Эти корпуса Восстановительного центра похожи друг на друга, как два кукиша – размеры разные, а содержание одно. Красивые, удобные, но чересчур одинаковые. Впрочем, что это я всё в чёрных тонах? Улыбнись, капитан. Всё, что не делается, делается к лучшему. Так любил философствовать старый дядя Гоша, сосед из далёкого детства. А вот ещё перл из его репертуара – три к носу и всё пройдёт. Посмотри на солнце, кажется, оно и тебе светит. Выше голову, салага, к человеку идёшь.
Ручка двери в номер капитана «Восхода» толстая и холодная. Я постучал в дверь.
- Войдите. –
Войти для меня оказалось почему-то непросто, как на экзамене вытянуть билет. Но я всё-таки вошёл и в растерянности остановился. Примерно этого я и ожидал, но не до такой же степени!
За столом, в кресле, сидел я и читал «Историю двадцатого века»!
Я – не я, и лошадь не моя. Похоже. Растерянность была взаимная и обоюдоострая.
- Вы кто? – он даже с кресла встать забыл.
Я развёл руками:
- Разрешите представиться. Капитан звездолёта второго класса «Восход» Виктор Михайлович Поглазов. Пришёл познакомиться. –
- А я кто? – Коллега наконец-то поднялся с кресла и протянул мне руку.
- Ведь я тоже Виктор Михайлович Поглазов, капитан «Восхода»? –
- Понимаете, Виктор Михайлович, - не очень уверенно начал я, - мне необходимо поговорить с вами, попытаться вместе разобраться, что же всё-таки произошло? –
Коллега, похоже, постепенно начал приходить в себя. Через некоторое время мы сидели за столом, и пили крепкий чай, но ощущение какого-то сюрреализма, нереальности происходящего не проходило. Что это было за странное чаепитие? Хоть жизнь порой выкидывает фортеля и почище, но до конца привыкнуть к подобной ситуации невозможно. Я начал издалека. Рассказал о полёте «Восхода», об аварии, о том, что произошло сегодня с Мартой, Васюнисом, даже со мной, то есть про Надежду, про день космонавтики. На лице коллеги царило лишь бесстрастное внимание, а я продолжал:
- Теперь разрешите несколько азбучных истин в моей интерпретации,
чтобы объяснить мою же гипотезу. Космос, как известно бесконечен. Даже если он ограничен твердью, как думали древние, то и эта твердь должна иметь толщину, которая бесконечна. Это, конечно шутка, но… Возьмём в пространстве любую точку. Из этой любой точки можно провести бесконечное количество лучей, не имеющих конца. На каждом из этих лучей будет нанизано, мысленно конечно, бесконечное число планет населённых живыми существами, пусть даже эти планеты находятся друг от друга на каком угодно большом расстоянии. По сравнению с бесконечностью любое число – ничто, нуль! Тогда и число планет с разумными существами тоже бесконечно велико. Реже встречаются планеты с похожим на нас населением – людьми, но и их число бесконечно. А это значит, что человек, живущий в Солнечной системе, на планете Земля, со спутником луной, со всеми своими мыслями и поступками, со своими сугубо индивидуальными, якобы, особенностями в Космосе повторяется бесчисленное число раз и бесконечное количество капитанов «Восхода» сидят сейчас в своих каютах, обсуждая создавшееся положение. И какое бы решение они не принимали, но и это решение повторено где-то в глубинах космоса бесчисленное количество раз. Мой вывод будет следующим: в результате аварии звездолёт сбился с курса, а с нами случилось то, что по теории вероятности практически почти невозможно, но случилось. Мы попали на планету – копию. Теперь, когда вы всё знаете, я жду вашего совета. –
Мой коллега улыбался. У кого-то в стихах я читал фразу о том, как плавают лошади, «умеют плавать, но нехорошо, недалеко». Улыбка коллеги напоминала плаванье лошадей. А какой у него щучий нос? Неужели и у меня такой же? Коллега заговорил:
- Вы что же, меня за идиота считаете? Что вы тут мне сказки рассказываете. Да ещё в двадцатом веке Иосиф Шкловский, - коллега, оказывается, тоже любил покрасоваться некоторыми познаниями, - говорил, что жизнь в Космосе явление редкое, исключительное, почти невозможное. – Он передохнул. – А вы мне сейчас заливаете о… заселённости Космоса. Сколько лет мы уже в Космосе, а нашли на планетах только возможность существования. И нигде, слышите, нигде не нашли существование кого-либо, кроме амёбообразных. –
- Да, это так, - я встал, - пока так. Но, помните? « Движенья нет, сказал один мудрец. Другой же встал и молча стал пред ним ходить» Чем же тогда вы можете объяснить сам факт моего присутствия перед вами?
Коллега сник.
- Ну… Может розыгрыш… Не знаю. –
- Тогда у меня есть предложение. Давайте вместе посетим оба наших корабля. Правда стоит опасаться за здоровье, психическое, членов наших экипажей, но мы представим друг друга братьями близнецами. Приехал брат с какого-нибудь Альдебарана. Надеюсь, у вас такое имеется? –
Коллега задумался.
-Знаете что? Давайте на «ты». А то как-то неудобно разговаривать с самим собой на «вы». – Я молча согласился, и коллега продолжал. – Да, была у меня такая мысль, первая. Потом хотел посетить корабли один, втихую. Но ведь если это розыгрыш, то обманете в любом случае. Поэтому нужен хитрый вариант. Согласны? –
Теперь задумался я. Интересно, а как бы на его месте сам поступил? Тоже бы не поверил, скорее всего. Напряжённая тишина продолжалась недолго. У коллеги загорелись глаза.
-Есть идея! Ты говорил, что твоя Надежда вышла замуж, а ты любишь её уже семь лет? – Я кивнул. – У меня же с Надеждой всё наоборот. Жениться на ней я не собираюсь, хотя Майкл Носов, по доброте душевной и стремится нас сосватать тоже уже лет семь. Что я предлагаю? А давай-ка, друг сердечный, поступим по-фронтовому. Если ты – это я, а мы любим историю двадцатого века, то ты знаешь песенку из фильма одного. Помнишь? «Солдату лишнего имущества не надо…» -
- Шуточки у тебя, как у стюардессы из анекдота тех же времён. Ведь если в жизни нашей есть различия, а они есть, то и с песенкой проколоться можно. Но эту песенку припоминаю. Там ещё есть слова: «Махнём, не глядя, как на фронте говорят». –
- Вот, вот, вот. – Коллега улыбался. – А давай-ка махнёмся планетами? –
- Ничего себе, сходил за хлебушком! Это как, махнёмся? –
- Да очень просто. Ты, на своей планете любишь Надежду, а она тебя – нет. На моей же планете всё наоборот. Если мы с тобой махнёмся планетами, то вместо четверых мучеников несчастных будет четверо счастливых. Как тебе такой расклад? –
Признаться честно, такого я не ожидал. Но, несмотря на заманчивость идеи коллеги, было в ней что-то поганенькое. Может только на мой вкус. Как-то в юности довелось мне прочитать стихотворенье Мопассана «Два медведя», кажется. Там два медведя дерутся за право обладания медведицей, а она лежит под ёлкой и ждёт победителя. На месте медведя, любого, даже заведомо сильнейшего, я бы не стал драться из-за самки, которой безразлично кто будет ею обладать. Инстинкт продолжения рода – одно, а любовь – другое. В предложении коллеги было что-то из Мопассана и это что-то меня не устраивало.
Долгую бессонную ночь провели мы с коллегой в разговорах. Решение было принято по разумению нашему и по совести нашей.
Я решил возвращаться домой, положившись на память Главного компьютера. Желание сотрудничества со всеми разумными побудило нас вместе с посланием отправить копии маршрутов на обе Земли. Правда, пока мы к такому сотрудничеству морально не готовы. Нужно время. Во все времена человек искал смысл своего существования. Это видно из его нуждаемость в какой-либо вере, вере не столько религиозной, сколько оправдывающей смысл существования человека вообще, а происшедшее с нами перевернуло все наши представления хотя бы об индивидуальности, неповторимости человека.
Возможно, нам не удастся найти свою Землю. Мы не исключаем такой возможности, но у каждого человека должна быть своя Земля, только своя. И своя Надежда!
Храни огонь родного очага,
Не зарься на костры чужие!
Так наши предки говорили,
Неся огонь через века.
А теперь, прощайте. Да будет над вами, как и над нами, светить Солнце. Своё Солнце!