Журавлики

На обрыве дул ветер, и было довольно прохладно, а над нами раскинулось небо, а под нами была земля...
Я смотрел на бледно-серые облака с прожилками из темных громад, и в зрачках отражались всполохи грязного и очень светлого беззвездного небосклона.
Капелька упала на лоб, потом - еще одна и еще, и полил дождь, под которым стояли мы, сжимая руки друг друга и постоянно переплетая пальцы, словно ожидая, что так - будет теплее.
Так и было теплее.
Темные тучи являли собой небеса, где жил Бог, а мы были так близко к заоблачным его чертогам, мы стояли на краю и на носочках, отдаваясь ветру, окутывающему капельками и брызгами плача, а потом вдруг пришла вспышка красного и желтого.
Она резанула по глазам, заставила прикрыть лицо руками, а когда мы открыли ресницы и взглянули на окружающее, то увидели до слез необъяснимое и разноцветное явление восхода, взорвавшего реальность причудливыми изгибами переплетений и мозаик из кусочков цветов радуги.
Звезды зажглись в пучинах ее, в шаре из нитей и длинных паутин фиолетового, желтого, красного, оттенков оранжевого и ярко-алого - его было больше всего.
Я подался вперед, все так же держа одну лишь твою руку, но смотря туда, в то чудо, что позволило собой любоваться в это утро, стих ветер, ушел дождь, стало сухо и тепло, легкие вдыхали вдруг пряный аромат поля и луга, запах колосистых трав, дрожали пальцы, но не было сил не смотреть туда - в волнующееся марево из утреннего полутумана - из желтых ватных полупрозрачных облаков, которыми постепенно все окутывалось.
Пролетела птица.
Вторая.
Третья.
И вдруг солнце пошло горизонтальной расширяющейся линией к нашему высокому обрыву, где был собственный мир из черно-белых квадратов пейзажа, поделенного разрезанными косыми каплями, тучами и одиноким блеклым лучом, словно бы и весеннего солнца...
Полоса шла и обдавала огнем лежащее у наших ног, окрашивала цветы в красные маки и тюльпаны, небо - в синеву с белоснежными фигурками, траву - в золотисто-зеленые наделы и площади, в которых волновались под живым ветром голубые и малиновые цветы, проникая головками вниз и снова взмывая вверх, звеня колокольчиками тычинок, овладевая каждым миллиметром воздуха, которым дышали сами.
-Брат... Брат! Желание! Одно желание на бумажном журавлике!
Я повернулся, схватил за запястья, посмотрел в глаза, надеясь, веря, понимая.
-Зачем тебе это? Здесь столь ровн...
Не дослушал, развернулся обратно, прижал руки к вздымающейся груди, ловя ускользающие краски, смотря вниз - на черту, что отделяла тот мир и этот - обрыв от видения вершины Бога, откуда плакали, а здесь - здесь было несообразное с логикой время года, и это пьянило, заставляло терять разум и забыть обо всем.
Шагнуть, отпрянуть назад из-за рук, рваться туда и остановиться.
Секунда, другая, опущенная голова, пальцы тянутся к черте, к пограничному столбу в виде низвергающейся вниз пустоты, словно водопад к ярким и сочным камням, о которые своей кровью разобьешься и расплескаешь еще пару тысяч капель ярких красок - потому-то мир столь ал.
Волосы закроют лицо, ветер будет рвать руки, но пальцы вновь и вновь будут искать чужие и родные, что-то скатится по щеке и опустится ладонь, чтобы на нее не упал лепесток матового и шелкового мака...
Рывок вперед, глаза ловят маленький бумажный журавлик, стремящийся к черте, дыхание перехватывает от вновь увиденного, темная фигура вперед - к границе, делает шаг и падает вниз я - за ней, не успевая осознать, что случилось и почему ветер теплеет.
А сзади рвется и бушует серая стихия, где есть серые травы и есть серое небо, утирающее слезы саваном из ушедших, оно ловит руки, цепляет за одежду, но бумажный журавлик со смешными крыльями влечет и проводит по ветренным колеям и вдруг рассыпается на искры желтого и красного, вдруг падает намного быстрее, потому что скорость умерших выше, чем скорость умирающих, и расширенные зрачки отражают уже зеленое поле, красных огни, желтые глубоким линии и все ближе и ближе фокусируют взгляд на той черте, после которой проводящий журавлик исчез и погиб.
Красными каплями затмили небосвод.
-Это ведь ты сделал журавлика?
-Он бы не смог там жить.
-А мы?
-И мы.
Лежать в некошенной никогда траве, цепляя руки за пальцы и смотреть в синеву неба, текущего белыми облаками и чувствовать тепло не только ладоней.

Все летящее найдет свое место.
Все падающее обязательно обретет свой дом.
В алых сполохах и малиновых рассветах.