Догмэн

Стояла суровая сибирская зима. Мороз трещал по веткам деревьев, всё вокруг замерло и приуныло, на улицах пустынно.

Сквозь маленькие щели в канализационном люке пробивали себе дорогу первые лучики  солнца, пытавшиеся хоть как-то осветить собой убогое пространство. Там и тут виднелись обрывки железобетонного скелета под растрескавшимися и осыпавшимися кусками бетона. Всё здесь жутко. Едкий запах человеческих испражнений ударяет в ноздри и выворачивает мозги наизнанку. Но человек, спящий на холодных сточных трубах, давно привык к этому. От него пахнет тем же. Человека зовут Степан, ему  сорок два года, хоть и выглядит он старше. Он – бомж, с грязной, не мытой рожей.  У него жёлтые, гнилые зубы, которых немного, и шапка-пидорка на голове. Сам он, в дряхлой, дырявой шубейке, лежит на мешках, обрывках картонных коробок. Он расстелил их поверх холодных труб, дабы сделать ложе свое мягче.

В бункере завыла собака, царапая когтями по стенам и оставляя полосы на них. Степан попытался сделать вид, что не слышит пса, но тот скулил настырней и жалобней, прыгая из стороны в сторону, махая хвостом и ударяя когтистой лапой по немытой роже своего хозяина.

- Ну, Грэй, будет тебе... щас я... сукин кот, - потянул нехотя человек.

Собака, услышав его голос, весело завизжала. Он был приучен и "не гадил дома", терпел до последнего, всю ночь, пока Степан не встанет и не откроет люк, не отворит эту дверь, отделяющую один мир от другого. Степан поднажал, но ничего не вышло, всё попусту. За ночь люк крепко примёрз к своей юбке. Степан поднажал ещё раз. Результат тот же. Пёс  заскулил отчаянней, неужели ему придётся терпеть дальше. В конец измученный Степан всё же отбил люк и тот с грохотом съехал со своего места, покатившись куда-то в сторону. Свежий морозный воздух проник в его жилище, выгоняя наружу зловоние. Степан подхватил пса и поднял его к отверстию диаметром в ширину человеческих плеч, тот, ухватившись передними лапами за железный обод, начал отталкиваться задними и, оказавшись на улице, стал искать подходящее место для оправки естественных нужд.

Степан же взял недокуренную кем-то сигарету и попытался подкурить этот бычок. Но мокрый и затёртый черкаш рвался от движения спички. Серная головка рассыпалась под давлением его грязных рук. Но он всё же блаженно задымил, трясущимися руками стряхивал пепел и подносил окурок к почти беззубому рту. Да, он любил курить, особенно после сна, не успев ещё ничего закинуть в волосатый и обвисший живот. Голова начинала слегка кружиться, настроение тянулось кверху и он, то и дело, стрелял своей пастью, даря улыбку всему живому. Ему было приятно. Приятно от той мысли, что он жив, не продрог окончательно и не примёрз мясом к своей лежанке. Он опять дышит свежим воздухом, щурит глаза от яркого солнца, пряча их за могучими рыжими бровями. Опять он хочет есть, но есть нечего. Нет, есть он не хочет, он хочет обожраться как свинья, запастись салом со всех боков и больше ничего. Но всего этого нет, это только мечты, призрачный сон. Хотя... в том, что он свинья, он уверен окончательно, потому как питается в принципе тем же. Тем, что недоели другие люди, вот только сало в нём не откладывается, как жир у медведя, чтоб не склеить ласты в суровую лютую зиму, и не покрыт он лоснящейся тёплой шерстью. Нет, всего этого он лишён. Потому что Степан человек, а не животное, каким бы он ни был куском дерьма, но он всё равно человек. Это звучит гордо. Это пишется с большой буквы. Он хозяин земли. Он покоритель стихий.

Степан начал уже тянуть фильтр, но не заметил этого. Он думает о том, что вы только что прочитали, и ему смешно. Плевать он на вас хотел, если говорите об этом, не побывав в его шкуре. Попробуйте, побудьте. Страшно? И ему страшно. Вот уже лет десять, как он просит всевышнего своей скорейшей кончины, но тот его не слышит, болт он на него забил и всё. А сдохнуть Степан хочет больше всего, это его мечта. И он очень злится. Злится каждый раз, когда понимает, что он ёщё жив и только что проснулся, Бог опять наебал его. А может, его и нет вовсе? Тогда он поносит крепкой отборной руганью весь белый свет, проклинает Бога и всех людей, которых ненавидит больше, чем свою дешёвую, дрянную жизнь, никому и ни чем не обязывающую.

Вспомнил вдруг, что стоит на мёрзлой земле в дырявых носках... Нашёл в углу своего склепа старые ботинки, перевязанные верёвкой, чтоб не отлетела подошва, кряхтя и матерясь влез в них, потрещал костями и сделал глубокий вдох. Как же ему всё это надоело, кто бы только знал. Он вылез из своей берлоги, поставил крышку люка на место и пошёл искать своего верного, хвостатого друга. Он знал, где тот обычно тусуется в это время и пошёл туда, поправляя на ходу свой нищенский скарб в холщовом мешке за плечом и опираясь на лыжную палку. Ноги уже подводили его, поэтому надо подстраховаться.

Он шёл, а прохожие крутили носами и отводили взгляд. А он шёл, уронив глаза на землю, чтоб не пропустить пустые бутылки и пивные банки, которые он складывал в свой мешок и тот весело позванивал при ходьбе. Как же есть хочется...

- Грэй, засранец, мать твою, - радостно позвал Степан своего друга, - нашёл, что пожрать-то?

Собака, услышав его, весело залаяла, продолжая грызть чью-то массивную кость. Степан гневно плюнул и со злости забрал у пса его находку. Тот даже не сопротивлялся. А Степан всё больше злился и выходил из себя. Вот уже третий день он совсем ничего не ел, а друг же его всегда что-то находил. От чёрной зависти Степан не мог смириться с этим.

В грязных руках белела кость с острыми, огрызенными краями. Грэй крутился вокруг ног хозяина в надежде получить обратно ему принадлежащее. И он получил. Степан с силой ударил пса костью по голове. Пёс взвыл, повалившись на снег и судорожно задёргав лапами. Из пасти текла алая кровь.

- Жрёшь, сука, кобель несчастный. ****ина. А я ведь тоже хочу. А мне оставить ты как-всегда не додумался, тварь, - орал Степан брызгая слюной и втаптывая в землю голову псины.

Он бил его костью, пинал в живот, по рёбрам. Был слышен хруст костей, продолжавшийся до тех пор, пока голова животного не стала походить на месиво. Грэй давно уже не дышал и не подавал признаков жизни. Поняв это Степан перестал. Он, человек, стоял прямо и гордо, а у ног его лежала покорённая им природа. И он прав. Он наверху.

Степан не мог отдышаться и жадно хватал воздух. Его ноги были в крови, на руках налеплена собачья шерсть и куски плоти. Степан сел около лучшего друга и заплакал. Ему было жалко его. Столько с ним всего связано, хорошего и плохого. Много. А теперь он мёртв, его больше нет, лежит в неподвижной позе.  И не вскачет он больше никогда и не начнёт лизать лицо хозяину.

У Степана навернулись слёзы. Вокруг тела был разрыт снег. Это он, судорожно  пытался оттолкнуться от своего мучителя и рыл снег. Но снег плохая опора: он рыхлый. У Грэя получалось только сгребать его лапами в кучи, оставаясь при этом на том же месте, где лежал, принимая на себя удары судьбы.

Достав из мешка бутылку, Степан разбивает её. Затем он переворачивает тёплое ещё тело собаки на спину и раздвигает ей лапы, на все четыре стороны. Собака лежит красиво, словно на операционном столе, и опытный хирург сейчас приступит. И Степан приступил. Он умело вспарывает брюхо собаке. Стекло крошится и ломается, но Степан привык не обращать внимания на подобные мелочи. Ухватившись за края, широко развёл вспоротое, из которого валил пар, а по ноздрям ударил запах сырого мяса. Степан стеклом вырезал внутренности, чему и был рад несказанно. Кромсая небольшие сырые куски мяса, подносил их ко рту и с жадностью ел. Аллилуйя!

Степан нажрался от души, громко рыгнул и вытер руки. Огляделся вокруг. Закидал место трапезы снегом и пошёл искать нового друга, чтобы войти в доверие и притереться...

Адреналин, выделяемый животным во время смерти, делает мясо неповторимо сладким и вкусным. Для получения адреналина собак варят живьём, подвешивают и сдирают шкуру, либо забивают камнями. Степану никто об этом не рассказывал, но он сам догадался об этом.

© Copyright: amradaZK, 2005