Убийство участкового. Римейк

Дверь, как и тогда, отворилась на половину и опять два вострые и недоверчивые взгляда уставились на него из -под козырька фуражки.Тут Мусичка потерялся и сделал было важную ошибку.
Опасаясь, что участковый скажет, что он занят,он взялся за дверь и потянул ее к себе, чтобы мент как-нибудь не вздумал опять запереться.
Увидя это, он не рванул дверь к себе обратно, но не выпустил и ручку замка, так что он чуть не вытащил ее, вместе с дверью, в коридор.
Видя же, что он стоит в дверях поперек и не дает ему пройти, он пошел прямо на него. Тот отскочил в испуге, хотел было что-то сказать, но как будто не смог и смотрел на него во все глаза.
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, — я вам...заявление принес... да вот лучше пойдемте сюда... к свету... — И, он прямо, без приглашения, прошел в кабинет. Участковый побежал за ним; язык его развязался.
— Гражданин! Да чего вам?.. Кто вы такой? Что вам угодно?
— Помилуйте, Алексей Иванович, ..свидетель по одному преступлению, Мусичка я...вот, заявление принес, что обещался намедни... — И он протягивал ему лист бумаги.
Мент взглянул было на заявление, но тотчас же уставился глазами прямо в глаза незваному гостю. Он смотрел внимательно, злобно и недоверчиво.
Прошло с минуту; ему показалось даже в его глазах что-то вроде насмешки, как будто он уже обо всем догадался. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что кажется, смотри он так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от него.
— Да что вы так смотрите, точно не узнали? — проговорил он вдруг тоже со злобой. — Хотите берите, а нет — я к сразу к следователю пойду, мне некогда.
Он и не думал это сказать, а так, само вдруг выговорилось.
Участковый опомнился, и решительный тон посетителя его , видимо, ободрил.
— Да чего же ты, гражданин, так вдруг... что такое? — спросил он, смотря на заявление в моих руках.
— Заявление с повинной: ведь я говорил прошлый раз.
Он протянул руку.
— Да чтой-то вы какой бледный? Вот и руки дрожат! Испугался, что ль, молодой человек?
— Ломает, — отвечал он отрывисто. — Поневоле станешь бледный... коли денег нет на дозу ,— прибавил он, едва выговаривая слова. Силы опять покидали его. Но ответ показался правдоподобным; мент взял заявление.
— Что такое? — спросил он, еще раз пристально оглядев Мусичку и показывая на заявление.
— Список наркоторговцев, их адреса , точки... посмотрите.
— Да чтой-то, как будто лажа какая то...написал тут целый лист...
Стараясь прочитать мой корявый почерк, оборотясь к окну, к свету (все окна у него были заперты, несмотря на духоту), он на несколько секунд совсем его оставил и стал к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, всё более немели и деревенели. Он боялся, что выпустит и уронит топор... вдруг голова его как бы закружилась.
— Да что он тут настрочил, наркоман ! — с досадой вскричал участковый и пошевелился в его сторону.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
 Капитан милиции как и всегда, был простоволосый. Светлые с проседью, жиденькие волосы его, по обыкновению жирно смазанные гелем,были замазаны назад.Удар пришелся в самое темя, чему способствовал его малый рост. Он вскрикнул, но очень слабо, и вдруг весь осел к полу, хотя и успел еще поднять обе руки к голове. В одной руке еще продолжал держать "заявление"
Тут он изо всей силы ударил раз и другой, всё обухом и всё по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь. Он отступил, дал упасть и тотчас же нагнулся к его лицу; он был уже мертвый. Глаза были вытаращены, как будто хотели выпрыгнуть, а лоб и всё лицо были сморщены и искажены судорогой.
Он положил топор на пол, подле мертвого, и тотчас же полез ему в карман, стараясь не замараться текущею кровию, — в тот самый правый карман кителя, из которого он в прошлый раз вынимал ключи. Он был в полном уме, затмений и головокружений уже не было, но руки всё еще дрожали. Он вспомнил потом, что был даже очень внимателен, осторожен, старался всё не запачкаться... Ключи он тотчас же вынул; все, как и тогда, были в одной связке, на одном стальном обручке.Тотчас же он побежал с ними к сейфу.Странное дело: только что он начал прилаживать ключи к сейфу, только что услышал их звякание, как будто судорога прошла по нем. Ему вдруг опять захотелось бросить всё и уйти. Но это было только мгновение; уходить было поздно. Он даже усмехнулся на себя, как вдруг другая тревожная мысль ударила ему в голову. Ему вдруг почудилось, что мент, пожалуй, еще жив и еще может очнуться.Бросив ключи, и сейф, он побежал назад, к телу, схватил топор и намахнулся еще раз над милиционером, но не опустил. Сомнения не было, что он мертвый. Нагнувшись и рассматривая его опять ближе, он увидел ясно, что череп был раздроблен и даже сворочен чуть-чуть на сторону. Он было хотел пощупать пальцем, но отдернул руку; да и без того было видно.Крови между тем натекла уже целая лужа. Вдруг он заметил на его шее золотую цепочку дернул его, но цепь был крепка и не срывалась. Он попробовал было вытащить так, из-за пазухи, но что-то мешало, застряло. В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по шее мента сверху, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор, после двухминутной возни, растегнул замок и снял; он не ошибся- золотой крест с брильянтами!
 Мусичка сунул его в карман,и, захватив на этот раз и топор, бросился обратно к сейфу.
Он спешил ужасно, схватился за ключи и опять начал возиться с ними. Но как-то всё неудачно: не вкладывались они в замки. Не то чтобы руки его так дрожали, но он всё ошибался: и видит, например, что ключ не тот, не подходит, а всё сует. Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен быть вовсе не от комода (как и в прошлый раз ему па ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, всё и припрятано. Он бросил сейф и полез в стол к участковому.Так и есть: ключ от сейфа лежал в верхнем ящике стола.Зубчатый ключ как раз пришелся и отпер. Сверху, под какими то рапортами лежал пистолет. Он положил его в карман.
Но только что он пошевелил бумаги как вдруг, из-под них выскользнули золотые часы. Он бросился всё перевертывать. Действительно, между бумагами и папками с личными делами были перемешаны пакетики с белым порошком, с разноцветными таблетками и марками, деньги в рублях и иностранной валюте, золотые побрякушки-вероятно, всё это улики с мест преступлений или взятки менту.Иные были в футлярах, другие просто обернуты в газетную бумагу, но аккуратно и бережно, в двойные листы, и кругом обвязаны тесемками. Нимало не медля, он стал набивать ими карманы панталон и пальто, не разбирая и не раскрывая свертков и футляров; но он не успел много набрать...
Вдруг послышалось, что хлопнула дверь .Он остановился и притих, как мертвый, обернулся.....
Среди комнаты стояла Лизавета, курсантка школы милиции, симпатичная девушка, живущая в доме напротив ,с картонной папкой в руках, и смотрела в оцепенении на убитого участкового.
Вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть. Увидав его , она задрожала как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор, смотря на него, но всё не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть. Он бросился на нее с топором; губы ее перекосились так жалобно, как у очень маленьких детей, когда они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать. И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки не подняла защитить себе лицо, хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом. Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась.
Страх охватывал его всё больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства. Ему хотелось поскорее убежать отсюда. И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, всё отчаяние, всё безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы всё и тотчас пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал. Отвращение особенно поднималось и росло в нем с каждою минутою. Ни за что на свете не пошел бы он теперь к сейфу.
Но какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость, стала понемногу овладевать им: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прилеплялся к мелочам. Впрочем, заглянув за шкаф , он увидел раковину.
он догадался вымыть себе руки и топор. Руки его были в крови и липли. Топор он опустил лезвием прямо в воду, схватил лежавший на окошке, на расколотом блюдечке, кусочек мыла и стал, прямо в ведре, отмывать себе руки. Отмыв их, он вытащил и топор, вымыл железо, и долго, минуты с три, отмывал дерево, где закровянилось, пробуя кровь даже мылом. Затем всё оттер тряпкой и потом долго, со вниманием, осматривал топор у окна. Следов не осталось, только древко еще было сырое. Тщательно вложил он топор в петлю, под пальто. Затем, сколько позволял свет в тусклой кухне, осмотрел пальто,джинсы и кроссовки.Снаружи, с первого взгляда, как будто ничего не было; только на кроссовках грязь.Он помочил тряпку и оттер обувь.Он знал, впрочем, что нехорошо разглядывает, что, может быть, есть что-нибудь в глаза бросающееся, чего он не замечает. В раздумье стал он среди кабинета участкового.Мучительная, темная мысль поднималась в нем, — мысль, что он сумасшествует и что в эту минуту не в силах ни рассудить, ни себя защитить, что вовсе, может быть, не то надо делать, что он теперь делает... «Боже мой! Надо бежать, бежать!» — пробормотал он и бросился к выходу.
Но здесь ожидал его такой ужас, какого, конечно, он еще ни разу не испытывал.
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, в корридор та самая, в которую он давеча вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, всё время, во всё это время!Лизавета не заперла за собой...
Он кинулся к двери и захлопнул ее.
«Но нет, опять не то! Надо идти, идти...»
 Он приоткрыл дверь и стал слушать коридор.
Долго он выслушивал. Где-то в кабинете менты допрашивали какого то кавказца, который что то жалобно кричал.«Что они?...» Он ждал терпеливо. Наконец разом всё утихло, как отрезало; разошлись. Он уже хотел выйти, но вдруг где то рядом отворилась дверь.
Он опять притворил за собою дверь и переждал. Наконец всё умолкло, ни души. Он уже ступил было шаг в коридор, как вдруг опять послышались чьи-то новые шаги.Эти шаги послышались очень далеко, еще в самом начале коридора но он очень хорошо и отчетливо помнил, что с первого же звука, тогда же стал подозревать почему-то, что это непременно сюда, к Алексею Ивановичу, участковому.Почему? Звуки, что ли, были такие особенные, знаменательные? Шаги были тяжелые, ровные, неспешные.Сюда! И вдруг показалось ему, что он точно окостенел, что это точно во сне, когда снится, что догоняют, близко, убить хотят, а сам точно прирос к месту и руками пошевелить нельзя.И наконец, когда уже посетитель стал приближаться тут только он весь вдруг встрепенулся и успел-таки быстро и ловко притворить за собой дверь. Затем схватил запор и тихо, неслышно, насадил его на петлю.Инстинкт помогал. Кончив всё, он притаился не дыша, прямо сейчас у двери. Незваный гость был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг против друга, как давеча он с участковым, когда дверь разделяла их, а он прислушивался
Гость несколько раз тяжело отдыхнулся. «Толстый и большой, должно быть, ветеран войны, наверное пришел жаловаться на подростков», — подумал Мусичка,сжимая топор в руке. В самом деле, точно всё это снилось. Посетитель постучал в дверь.Как только раздался стук, ему вдруг как будто почудилось, что в комнате пошевелились. Несколько секунд он даже серьезно прислушивался. Незнакомец постучал еще раз,еще подождал и вдруг, в нетерпении, изо всей силы стал дергать ручку у дверей. В ужасе смотрел Мусичка, на ходящую ходуном дверь и с тупым страхом ждал, что вот-вот и замок сейчас выскочит. Действительно, это казалось возможным: так сильно дергали. Он было вздумал придержать замок но тот мог догадаться. Голова его как будто опять начинала кружиться. «Вот упаду!» — промелькнуло в нем, но незнакомец заговорил, и он тотчас же опомнился.
- Товарищ капитан, вы что там спите ?Что вас там всех передушил кто? Менты поганые! — заревел он как из бочки. — Эй, Алексей Иванович, мент поганый,Отворяйте! У, треклятые, спит он, что ли?
И снова, остервенясь, он раз десять сразу, из всей мочи, ударил в дверь ногой . Уж, конечно, это был человек властный и короткий в доме.
В самую эту минуту вдруг мелкие, поспешные шаги послышались недалеко в коридоре.Подходил еще кто-то. Мусичка и не расслышал сначала.
— Неужели нет никого? — звонко и весело закричал подошедший, прямо обращаясь к первому посетителю, всё еще продолжавшему стучать в дверь- Минут 20 назад капитан был у себя , да и Лизавету я видел в курилке.

«Судя по голосу, должно быть, очень молодой мент », — подумал вдруг Мусичка.
 Мусичка стоял и сжимал топор. Он был точно в бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда стучались и сговаривались, ему несколько раз вдруг приходила мысль кончить всё разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест не отперли. «Поскорей бы уж»! — мелькнуло в его голове.

— Однако он, черт...

Время проходило, минута, другая — никто не шел. Посетитель стал шевелиться.

— Однако черт!.. — закричал он вдруг и в нетерпении, бросив свой караул, отправился тоже вниз, торопясь и стуча по коридору сапогами. Шаги стихли.

— Господи, что же делать!

Мусичка открыл замок , приотворил дверь — ничего не слышно, и вдруг, совершенно уже не думая, вышел, притворил как мог плотнее дверь за собой и пошел по коридору на выход.....