Красные птицы

Вначале была тьма, в которой падали частые листья. Потом прошли несколько человек, - что-то темное, существа среди звезд. Я смотрел сверху, из окна своего кабинета, и ждал окончания работы (смотрел на часы) – недолго. Затем затворил окно, надел плащ, взял портфель и вышел на улицу. Опавшие светло-желтые листья на асфальте слабо перекатывались с места на место. Я шел по светлому, и где-то надо мной тоже были листья – я слышал их космический шум. Березы и липа.

 А на следующий день возле нашего здания закачались огненные шары мелколиственных кленов, будто деревья облепили красные птицы, раскачивая их и толкаясь, торча наружу суетливыми красными хвостами. Когда дул сильный ветер, одни птицы, кто не мог удержаться на ветвях, вынужденно покидали стаю, словно их вытолкнули: они разлетались в разные стороны и садились на землю, осыпая красным широкое пространство перед деревьями – асфальт и местами еще сочную траву,- другие же просто улетали прочь и, раздуваясь искрами, гасли в голубом небе.
 Я вспомнил, что клены  прежде не были столь красивы: они стояли с грязно-бурой листвой, вид их покрова был неопрятен, и лишь кое-где пробивались языки нарождающегося пламени.

 Красные клены шумели, и в тот день настал вечер. Завершив на работе последние дела, я вышел во двор офиса. Прямо передо мной был проход через пост охраны к стоянкам такси, а сад с кленами располагался от меня слева - маленький уголок природы: несколько посадок-островков, огороженные белыми кирпичами. На первом «острове» - четыре березы с редкой листвой, сквозь которую особенно легко было смотреть на небо и днем, и в вечер под электрическим освещением, смешанным со светом сумерек. Их соседи были липа с выразительной светло-желтой листвой, еще две березы и перед ними – заросли кипарисов, точно такие, как у Ван-Гога, - они стелились по земле темно-зеленым веером. Эти кипарисы особенно притягивали взор - глаза на них отдыхали. За ними как раз и росли клены – рядом с рябиной. Клены, наконец-то, покрылись красным цветом, и что ярче – кисти рябины или кленовые листья, - сказать было сложно. Это было вообще необыкновенно трогательно, особенно в пасмурную погоду: рябина будто вся в каплях после ярко-красного дождя, качающиеся рядом с ней огромные огненные шары – и серое небо.

 Итак, в день, когда вспыхнули клены и настал вечер, я пошел вначале к саду. Я вошел в яркий цветистый темнеющий мир и постоял в нем несколько минут. Отдохнув, направился к такси. На стоянке пассажиров ждал всего один автомобиль - «шестерка», частник. «Свободно?» - спросил я. Водитель охотно закивал мне в ответ и потянул за ручку двери. Я сел рядом с ним, и обратил внимание на… здесь я не могу сказать точно, на что я обратил внимание в первую очередь, потому что, когда я уже садился, когда только я открыл дверь автомобиля, мне сразу стало неприятно: салон вместе с шофером по настроению являли собой полную противоположность саду, в котором я пребывал несколько минут назад. Это настроение салона можно было назвать абсолютным унынием. Потертые грязные чехлы, мусор, пепел, изуродованная панель, - но! – с JPS- навигатором. Отступать было уже неловко. Я сел на грязное сиденье рядом с водителем и спросил:
 - В Давыдково знаете как ехать, на Славянский бульвар? – и добавил для пояснения, - Кутузовский проспект.
 - Кутуззьски? – услышал я в ответ и заволновался. Водитель – молодой парень лет двадцати, - был азиат. Нет, то, что он был узбек, или таджик, или киргиз, например, – меня не обескуражило - что в этом необычного! - меня взволновало слово «кутуззьски».
 - Да, Кутузовский проспект. – Водитель также охотно, как и тогда, когда приглашал меня сесть в машину, кивнул.
 - Зиня. – В смысле «знаю». И я успокоился. Знает. Плюс навигатор. В Москве главное соображалка. Серьезный парнишка. Просто еще не раскрутился, языка не успел выучить, но живет в ногу со временем.
 - Ссиколько?
 - Триста рублей. – Я назвал нормальную сумму, чтобы не торговаться. И мы поехали. От усталости я немного вздремнул. Даже не вздремнул, - просто закрыл глаза и окунулся в какие-то видения. Прошло минут десять-пятнадцать, и я очнулся. Что-то вернуло меня к реальности, я посмотрел на местность, в которой мы проезжали, и очень ей удивился.
 - Вы…ты по-моему не туда поехал. Водитель изобразил на лице невинность.
 - Э-э…Кутуззьски?
 - Да, Кутузовский, но ты проехал поворот на третье кольцо, и теперь мы выезжать будем очень долго. Ты знаешь, как отсюда выехать? – Парнишка, стыдливо улыбаясь, вместо ответа спешно набрал на мобильном некий номер и, продолжая вести автомобиль в неизвестном для него направлении, стал что-то долго обсуждать с земляком. Речь шла о том, что такое «кутуззьски» и где это находится. «На том конце провода» его не поняли. Я внимательно посмотрел на парня. Худой, приветливый, добрые глаза, несчастный такой, наверное, подумал, что я подскажу ему дорогу. Работник. Не знает ни языка, ни дороги. Я решил проверить его общие сведения о Москве: хотелось домой, и из любопытства - тоже.
 - Где Кутузовский проспект ты не знаешь, это ясно, а ты знаешь, где находится площадь Победы? – Тот отрицательно мотнул головой.
 - Та-ак. – Продолжил я «допрос». – А про Арбат слышал?
 - Нэт. – водитель виновато улыбнулся.
 - Кремль, Красная площадь? Знаешь, где это? - Вопрос для инопланетян.
 - Нэт… - «Приехали.» – Подумал я про себя.
 - Не где это, а Что это вообще знаешь? – я сделал такой жест руками, некий круг, как бы подчеркивая значимость произнесенных слов. – Кремль! Красная площадь!
 - Нэтт…не зиня. – Я все-таки поразился его ответу. Красную площадь-то можно было бы и знать! Но как же теперь выбираться? Не понимая пути (я и пешком могу заблудиться), я взглянул на JPS-навигатор и кивнул на него водителю.
 - Работает машинка?
 - Да, да! – Парень очень обрадовался, вспомнив, что есть ведь «помощник». Он включил прибор, и я сам на клавиатуре набрал «кутузовский проспект». Удивительно, но мне не пришлось ему дальше подсказывать, - парень разобрался сам, слушая от навигатора налево-направо, хотя я следил внимательно, чтобы он вдруг не повернул куда раньше времени.
 За дорогой мы разговорились. В том смысле, что я задавал ему простые рубленные вопросы, а он отвечал «да» или «нет», но очень приветливо, по-дружески, застенчиво. Из его ответов следовало, что он в Москве год, дома работы для него нет нигде. Он приехал сюда, потому что здесь папа. Я представил себе его папу.
 Так мы и ехали, курили сигареты, я его о чем-нибудь спрашивал, он отвечал, все время приветно улыбаясь, и так мы добрались до Площади Победы. И вот здесь с моим собеседником случилось удивительно преображение. Все темное и забитое (грязно-бурое) в нем вдруг разом исчезло, щеки его порозовели отчего-то, он весь готов был будто вспыхнуть, как краснолиственный клен, и расцветить унылый сад салона.
 - Зидэсь, зидэсь, помни, помни!
 - Узнал что-то?
 - Да! – воскликнул он радостно, - зидесь мой папа маршрутка работай, точна зидэсь, давно работай, уже нэтть! – и указал мне на Триумфальную Арку, под которой мы сразу и проехали. Он улыбался, он был очень доволен тем, что вспомнил, и я не знаю, что ему больше принесло радости: что он вспомнил своего отца или то, что он хотя бы что-то узнал в этом огромном чужом незнакомом ему городе. Я тоже порадовался за паренька. В Москве нужно дарить друг другу тепло. В Москве – особенно. Много суеты кругом, много черствости.
 А вот и Славянский бульвар! Добрались ведь, и ничего не случилось, а другой пассажир выругал бы водителя, назвал бы его как-нибудь некрасиво, а разве произошла трагедия?
 Я заплатил триста рублей, как и обещал, пожал руку, и даже оставил ему почти полную пачку сигарет – пусть будет!
 - Смотри, вот тебе дорога обратно…- я, тщательно подбирая слова, объяснил парню, как выехать со Славянского бульвара обратно на Кутузовский проспект. Тот поблагодарил, вроде бы понял, и я с хорошим чувством локтя расстался с ним.

 Прошло несколько дней, клены в моем саду все хорошели, только березы осыпались чуть больше, но все равно не утратили бело-золотой красоты, зато ван-гоговские кипарисы были неизменно чудесны.
 В один из дней после работы я нашел на остановке такси опять того же водителя в той же самой потрепанной «шестерке», но на сей раз машина не показалась мне уродливой. В отличие от первой нашей встречи у обочины дороги цепочкой протянулись несколько иномарок, но я выбрал автомобиль именно своего знакомца. Я приветствовал его и сел в машину. Тот кивнул мне в ответ, хотя и без улыбки. Помнит? Конечно, просто день ему выпал тяжелый!
 - Привет, на Кутузовский проспект поехали?
 - Кутуззьски? – знакомо переспросил он.
 - Да, Кутузовский.
 - Ссиколька?
 - Триста. – Я назвал точно такую сумму, как и в прошлый раз. Настроение у меня было прекрасное. Мне приятно было увидеть парнишку вновь.
 - Мы ездили с тобой уже. Помнишь?
 - Э…не зиня – он все не улыбался. – Э…снова заговорил он, лицо его сделалось совершенно независимым, даже где-то строгим, – кутуззьски я зиня, дабав э ищо питсят. - Еще пятьдесят? – разочарованно переспросил я.
 - Питсят. – Уверенно подтвердил водитель.
 Я устало вытянул ноги и заметил, что к подошве моего левого ботинка прилип лист красного клена, совсем крохотный, как язычок пламени. Получается, что я все время, пока объяснялся с водителем, нечаянно вдавливал его в грязь, но тот даже не задымил, а продолжал весело трепыхаться во тьме мироздания.
 Листок улыбался, и я улыбнулся ему в ответ. В самом деле, я расстроился из-за того, что шофер не узнал меня. А должен ли был он меня узнать, ведь за день бывает много пассажиров – всех не запомнишь. Да, я проявил к нему снисхождение, и теперь из-за неутоленного честолюбия вдруг потребовал возмещения. Мне показалось мое поведение барским, и я раздумал обижаться на моего знакомца.
 - Еще пятьдесят? – спросил я его, не меняя доброго выражения лица. – Нет. Или триста, или я пошел к другой машине.
 - Нэт-нэт! – Воскликнул парнишка, - поехали, поехали – и лицо его стало узнаваемо прежним: добрым и застенчивым.