Повесть под названием жизнь или toi jamais...

ПОВЕСТЬ ПОД НАЗВАНИЕМ

"ЖИЗНЬ"


или

toi jamais....




 
Пролог.

Их было двое: Он и Она. Они сидели на старом причале, смотрели на темную воду, на звезды, на краешек месяца, показавшийся из-за острова. Бархатная южная ночь ласкала их глаза, легкий ветерок изредка поглаживал их лица. Иногда тишина нарушалась криком птицы или всплеском рыбы, но лишь затем, чтобы через мгновение снова опуститься над водой и укрыть их прозрачным покрывалом.

Он легонько качнул Ее, обняв за плечи:
"Ну... Рассказывай"

Она взглянула на воду, едва покрытую рябью, нашла на небе их звезду, о которой знали только они двое, вздохнула и начала рассказывать свою долгую повесть. Повесть под названием "Жизнь".
 
1.
Прощай, и если навсегда,
То навсегда прощай.


Она брела по темным улицам, чувствуя, как по щекам текут слезы. Она ловила взгляды прохожих, но Ей было все равно. Он снова исчез, оставив Ее одну. Она все еще видела перед собой отъезжающий поезд и его грустные глаза; Она помнила ощущение нереальности того, что поезд уехал и увез Его, а Она осталась.
Снежинки падали на ее лицо и таяли, смешиваясь со слезами. Она не чувствовала холода, не чувствовала ничего, кроме нарастающей боли внутри. Он уехал, и стало очень пусто, а потом пустота начала заполняться этой щемящей болью. Она знала, что нужно продержаться до дома, не расплакаться, не расплескать эту боль. Она все сильнее стискивала зубы, но слезы то и дело все равно прорывались...
...Она уже несколько часов сидела и смотрела на бегущие по экрану монитора строчки. Она пыталась хоть чем-то заполнить пустоту внутри, на миг отвлекалась, но сразу же снова возвращалась к своим мыслям.
"Он ушел. Его здесь больше нет".
Казалось, Он ушел навсегда, хотя она знала, что это не так. Они еще встретятся, обязательно встретятся, пусть и не скоро. И тогда не будет этой пустоты внутри, будет хорошо и легко.
Она выключила компьютер и подошла к окну. В комнате было темно, а на улице в свете фонаря кружили снежинки, укрывая землю пушистым одеялом. Ее пальцы впились в подоконник, по щекам потекли слезы. Еще утром Она стояла точно так же и плакала, вот только Он был рядом. Все еще не верилось, что он уже уехал, казалось, что вот-вот откроется дверь и Он заглянет в комнату:"Не спишь?". Нет, не открылась. Она отошла от окна и упала на кровать. Слезы все еще текли из глаз, падали на подушку, но Она их уже не замечала. В голове билась одна-единственная мысль:"Он ушел. Его больше нет. Нет. Нет..."она лежала и смотрела в темноту невидящими глазами...
Подушка была мокрой от слез, а за окном уже занимался рассвет. Лицо ее было влажным, припухшие веки то и дело вздрагивали. Она наконец забылась тревожным сном.
 
2.
Куда Она шла, зачем – все вылетело из головы, когда увидела Его. Он стоял и улыбался, и ее губы тоже как-то сами собой растянулись в улыбку. Она не удивилась, только нерешительно подумала:"Он? Неужели Он? Ну конечно, конечно…!". Они кинулись друг к другу, и вокруг закружились дома, облака, веселое солнце, смотревшее сверху на этих двух счастливых людей; прохожие, недоуменные и понимающе улыбающиеся. Они кружились, весело хохоча, выкрикивая что-то нелепо-радостное, слов не хватало:
"Ты? Господи, я так скучала! Наконец-то!"
Кружилась улица, весь мир кружился вокруг этих серо-зеленых глаз, таких любимых, таких знакомых!
Она еще не успела насладиться этим пьянящим чувством полного счастья, как все поплыло, куда-то утекая, куда-то начали удаляться глаза, а Она хватала холодный и пустой воздух руками, кричала (или только в душе?):"Нет! Нет! Нет! Ну, пожалуйста! Нет!.."
Она открыла глаза. Холодный утренний ветерок шевелил занавески, синие рассветные сумерки только-только заменили ночную темень. Еще одно обычное городское утро, серо-белое от тумана, одинокое, как десятки предыдущих. На часах – шесть утра. Скоро вставать. ("Зачем?"). Она провела холодными пальцами по лбу, откинулась на подушку. Щемящая, мучительная тоска и такое чувство, будто обманули, показали бесконечно дорогое – и отняли, не дали даже насмотреться.
"Одна".
 
3.
Прошла неделя –
А словно месяц.
Мы были вместе,
Мы были вместе…

Она шла по улице, а колкое и яркое январское солнце прыгало вокруг, тысячекратно отражаясь в окнах и льдинках луж. Наверное, всем казалось, что это веселое утро, первый вестник будущей весны, и это солнце казалось всем веселым, хоть и холодным. А Она его просто не замечала, Она думала:"Будет? Или не будет?". И казалось, если не будет, то не станет и Ее. Казалось, обязательно должно быть!
Забор, два дерева, три гаража…
Должно быть, а иначе… иначе просто не может быть!
…Три гаража песочница, ступеньки…
Она помедлила перед дверью. "Будет?". Медленно подошла к почтовому ящику, медленно повернула ключ. Открыла дверцу. Нет. Словно не веря, долго смотрела в темное нутро, даже провела рукой по холодному и шершавому дну. "Но… почему? Ведь… должно быть! Иначе и быть не могло!". Но письма не было, не было косого знакомого почерка. А был пыльный почтовый ящик и пустой подъезд. Пустой двор. Пустой мир. Настолько пустой, что хотелось выть! Разве мог стать пустым такой большой мир – всего без маленького бумажного прямоугольника? Нет, не так, не без этих строчек на листке в клетку. Без Него. Надо идти домой. ("Зачем?").
Она зашла в комнату, села за стол. С фотографии на Нее смотрели любимые глаза – знакомые до боли. Долго-долго смотрела на него, без мыслей, с диким ощущением одиночества и тупой болью, ставшей уже привычной. Потом подвинула к себе какой-то учебник, заставив себя отвернуться от фотографии. Кажется, его надо было читать. ("Зачем?").
Злой и колкий солнечный луч скакал по странице и по ее рукам, и хотелось его стряхнуть. Больше не хотелось ничего.
А вокруг зачем-то продолжалась жизнь…
 
4.

Она неслась по улицам города – куда? зачем? – Она не знала и сама. Полчаса назад Она выбежала из дома, поняв, что больше не в силах выносить эти давящие на Нее стены, и попала в такие же серые безразличные стены, только в десятки раз выше. Она металась по этому городу, взявшему Ее в квадратные скобки домов, и никак не могла из них вырваться.
Внезапно Она поняла, куда ей надо бежать. Прохожие недоуменно оглядывались Ей вслед, а Она не видела ничего, кроме осевших грязных сугробов под ногами. Скользя и оступаясь, Она остервенело рвалась туда, где не бывала с детства. Волосы выбивались из-под шапки, лезли в глаза, и минуты казались вечностью.
И вот уже Она стоит на холме, смотрит вниз, на нитки рельс, перечеркнутые шпалами, будто на разлинованную страницу школьной тетради; и кажется, что удалось убежать от стен города. Она чувствует себя птицей, ненадолго выпущенной из клетки. Ей снова захотелось раскинуть руки, побежать вниз, как тогда, как там, как когда-то…
Дрожь понемногу затихает, мимо проносятся поезда, точно такие же, какие увозили Его и разбивали их "вместе" тысячью километров расстояния, и какие уносили Ее вслед за Ним – сотни раз во сне и однажды наяву. Казалось, что здесь Она немного ближе к Нему, и от этого дышалось легче. Она стояла, прищурившись, смотрела вдаль, стараясь угадать, как Он, где Он. Она все время думала о Нем – человеке, который был ей необходим, как воздух, мысли о котором иногда будили Ее среди ночи, а иногда заставляли Ее улыбаться без причины. Некоторые называли это сумасшествием, некоторые зависимостью, Ей же не нужны были слова, чтобы обозначить свои чувства. Ей был нужен Он.
Первый поезд, второй, пятый… На душе установилось затишье и грусть, паника отступила, пусть и ненадолго, пусть до следующего раза. Она поправила шапку; заметив, что руки без перчаток совсем замерзли, засунула их в карманы и медленно побрела к дому…
 
5.

"Почему? Почему? Почему?"
Она сидела на подоконнике и смотрела на дождь. Тонкие его нити сплетались в ажурную паутину, которая обволакивала город, укрывая дома, деревья, редких прохожих. И никуда из нее не вырвешься: направо – кружево, налево – кружево; тучи, как большие серые пауки, примостились сверху и плетут, плетут неустанно. Уже не верилось, что дождь кончится, будет солнце; казалось, укрывшая город сетка дождя, становясь все плотней, так и останется лежать.
Она сидела, прислонившись к стене, слегка касаясь рукой холодного стекла. В душе было так же пусто и серо, как и на улице. Память увлекала Ее в недалекое прошлое, а в голове билась одна мысль:"Почему? Почему? Почему?..."
Почему любящие люди должны расставаться? Почему из миллионов людей так пусто всего лишь без одного? Почему уже который день не проходит эта боль? Почему все дни так похожи один на другой и так одинаково серы? Почему?
Казалось, время застыло в этом дождливом дне, который будет моросить на улице и на душе теперь всегда. Всегда будут эти серые нитки, протянувшиеся с неба, это холодное стекло и эта боль.
Рука скользнула вниз и безвольно упала на подоконник. Надо было что-то делать, только бы не сидеть вот так, один на один с серым дождем, а сил не было. Мыслей тоже не было, кроме одной:"Почему? Почему? Почему?..."
 
6.
Все, что не убивает меня,
делает меня сильнее.

Было больно. Было так безумно больно, что думалось, так не бывает. Тряслись руки, казалось, что Она ничего не видит и не слышит. Она перестала видеть и слышать что-либо уже очень давно, наверное, целую вечность назад. Кто-то злой и сильный выкручивал душу, сжимал ее жесткими руками так, что хотелось кричать, умчаться, куда угодно, лишь бы далеко отсюда. Она не замечала своих слез, которые все бежали и бежали, не останавливаясь. Она не замечала ничего. После того, что Она узнала, все как-то поблекло и потеряло смысл. Осталась эта фантастическая боль и эти слезы. Сколько слез и боли может быть в одном человеке? Ей казалось, Она вся состоит из них, и от нее больше ничего не осталось. Голова будто набита ватой, никаких мыслей не было. Ей хотелось подумать, просто подумать хоть о чем-то, а она не могла. Пустота, чернота и боль. И ложь самого близкого человека.
Она несколько минут смотрела на дрожащие непослушные руки, прежде чем поняла, что это – ее собственные. Она долго плакала, задыхаясь от слез, боли и лжи, прежде чем стали появляться какие-то мысли.
"Зачем? Ну зачем? Зачем вообще тогда все?"
Беспомощные вопросы, на которые не было ответа, какие-то глупые обрывки стихов и песен, всплывающие невесть откуда.
"Ну что это? Ну зачем?"
Она цеплялась за эти мысли, вытаскивала себя из темноты, пыталась заставить разжаться цепкие руки, так больно стиснувшие горло и все внутри. Она вдруг подумала, что за эти часы повзрослела на целую жизнь. И с этим надо было как-то жить дальше…
…Боль уступила место злобе, темнота – пугающей четкости, будто увеличенной стократно, слезы – злой усмешке, словно срисованной с древней страшной маски. Со злостью было не так больно, но не менее трудно. Она постепенно заполняла измятую и изодранную душу, которая медленно застывала и каменной тяжестью тянула вниз.
Лампа желтым глупым светом заливала комнату, а Она лежала на кровати, прижавшись щекой к еще мокрой от недавних слез подушке, сжав непослушные руки и пытаясь как-то добраться до утра.
 
7.

Нынче вырвалась, будто из плена весна…

…Забор, два дерева, три гаража…
Быстро и твердо шла Она по улице, рассматривая птиц и слушая смех детей. Легкий ветерок нежно перебирал пряди волос, а первое теплое солнышко приятно грело руки. На душе было спокойно и сухо, Она быстро перебирала в уме, что ей предстояло сегодня сделать.
…Ступеньки, дверь…
Так же быстро подошла к почтовому ящику, привычно открыла и закрыла его. "Ничего. Как всегда". Она уже научилась жить без Него. Точнее, Он сам Ее приучил. Не расстраиваться, неделями не получая писем; не ожидая звонков, не вспоминая каждую минуту его глаза. Она просто жила, пряча свою любовь в дальний уголок души, когда его не было рядом, и доставая ее при встречах. Это не сжигало душу, не рвало ее на части, не било по самому больному десятки раз за день. Это позволяло просто жить.
И только ночью часто наваливалась бешеная тоска, и нечему было придержать ее. Сколько раз, лежа в кровати без сна, Она представляла его лицо, склоненное над Ней. Представляла так живо, в мельчайших подробностях, отпечатавшихся в самом податливом уголке сердца. И хотелось протянуть руки, чтоб хоть на миг прикоснуться к Нему и почувствовать такое знакомое тепло. Это желание было настолько сильным, что однажды Она поддалась ему, протянула руки… Ощущение холодного воздуха было настолько пугающе пустым, что Она будто заново увидела все, что так безудержно их разделяло. Это было отрезвляющее напоминание о реальности, бесстрастное и холодное. Она больше никогда не уступала желанию протянуть руки к Нему. Слишком большим было разочарование…
…Подъезд, лифт, комната…
Надо было еще столько сделать. Множество мелких, важных дел, забивающих дни.
 
8.

Она шла по улице, задумавшись о своем, мысленно разговаривая с Ним, как это делала часто в последнее время. Она все чаще и чаще возвращалась мыслями к прошлому, почти жила в нем. Глубокая задумчивость стала ее обычным состоянием. Вот и сейчас Она не замечала ни разгулявшегося ветра, ни маленького мальчика, пробежавшего рядом. Он радовался неожиданному солнышку и звал маму посмотреть на воробья. Ей снова захотелось бросить все, купить билет и уехать к Нему. Она представила его недоуменную радость и тихо рассмеялась. Наверное, Он бы тоже рассмеялся, и его глаза снова заискрились бы зелеными искорками, которые были Ей дороже всего в мире!
Она замерла с ключом в руке. Вот оно, неожиданное, долгожданное – протяни руку! Больше всего Она боялась проснуться; стояла, не двигаясь, почти не дыша, глядя туда, внутрь. Наконец, дрогнула, нерешительно протянула руку в пыльный сумрак почтового ящика и вдруг порывисто прижала к губам небольшой белый конверт.
"Неужели? Неужели! Наконец-то!"
Хотелось рассмеяться, раскинуть руки и обнять весь мир! Как дошла до квартиры, как открыла дверь, куда бросила вещи – все было неважно; главное – это маленькое белое счастье в руках! Она чуть помедлила прежде чем бережно отрезать узенькую полоску от края конверта. Вот он, знакомый почерк, и сразу все вернулось, вспомнилось, потеплело на душе, и весь мир на несколько минут замер на этих листах в клетку. И пусть все слова знакомы, пусть новости обычны, и даже эти ошибки пляшут в словах, но они же были написаны Им! Руки дрожали, и приходилось держать листы двумя руками, чтобы поймать прыгающие строчки.
Она читала, перечитывала и, казалось, слышала его голос…
 
9.
Хочу о тебе думать – думаю о тебе.
Не хочу о тебе думать – думаю о тебе.
Хочу о других думать – думаю о тебе.
Не хочу ни о ком думать- думаю о тебе.

Лежа на полу, раскинув руки, Она пыталась вместить в себя всю ту любовь, которую чувствовала. Так продолжалось уже три дня, и с каждым днем это чувство становилось все больше. Оно было таким огромным, что стоило пустить его внутрь, как оно, не вмещаясь, заполняя собой все ее существо, начинало рвать в клочья душу, причиняя почти физическую боль. Она исписывала листок за листком одними и теми же словами, но это не приносило облегчения. Мысли путались, Она хватала ртом воздух и старалась хотя бы заплакать. В те редкие минуты, когда боль стихала, а чувство выплескивалось наружу, заполняя собой эту комнату, этот дом и этот мир, появлялись связные мысли. Она познала эту жестокую невозможность – любить и не суметь сказать об этом. И дело было даже не в расстояниях и плохой связи, а просто в отсутствии какой-либо объективной возможности. Какая это катастрофическая неправдоподобность! Как будто взболтали стакан с давно устоявшейся водой, и снова все поднялось с самого дна, вернулось, расплескалось. Не осталось ничего – ни его лица, ни голоса, ни ее привычного уклада жизни, только эта любовь.
То сжимаясь в маленькую точку, то пытаясь слиться с комнатой, она старалась прожить еще одну ночь и не сойти с ума до утра. И убаюкать облитую кипятком чувств душу.
 
10.
Что вы сделали с вашей мечтой?

Наверное, был день, потому что в комнате было светло. Наверное, те мертвые пустые глаза, которые Она увидела в зеркале, были ее собственными. Она не знала и не хотела этого знать. Сколько Она пролежала вот так, не двигаясь, не думая? Это было неважно. Наверное, Она плакала, потому что руки, беспомощно сжатые в кулаки, были мокрыми. Как это странно – не думать. Как это страшно – не хотеть думать.
Она прижала руку туда, где тысячи лет назад было сердце:"Как странно – оно бьется…"
Если бы у Нее были силы захотеть чего-то, Она бы захотела исчезнуть. Не быть. Пропасть. Совсем. Навсегда. Ведь это же не страшно; гораздо менее страшно, чем эти слова. Она их не помнила – они жили в Ней, забрались внутрь и больше никогда не уйдут. Почему слова так много значат? Ничего. Пустота. Ни мыслей, ни чувств, ни страха, ни слез, ни злости, ни боли. Она не ждала их, но боль была бы спасением.
А спустя еще тысячу лет Она начала вспоминать – все, от первого дня, от самого первого взгляда, все самые мелкие, давно забытые подробности. Воспоминания принесли боль и слезы – и небольшое облегчение застывшей в неподвижности душе.
 
11.
Но зато я умею любить,
Ну а значит, умею прощать!

Простить, как же это раньше не пришло Ей в голову! Простить. И забыть. Важнее даже забыть. И спокойно жить дальше, чувствовать, верить, ждать. Прогнать эту скопившуюся в уголках глаз усталость, дышать легко, любить этот мир… и Его. Как это просто, как это до ужаса просто! Почему раньше эта мысль не казалась решением? Неужели обязательно было совершить все эти ошибки, столько пережить, мучить себя сомнениями, чтобы прийти к ней? Пожалуй, надо было, стоило, чтобы по-настоящему почувствовать ее вкус, увидеть ее, ощутить, понять, принять. Ты глупа, душа, ты мудро, сердце!
Простить – зачеркнуть все ненужное, сжечь черновики, открыть дверь и выпустить память. Без страха заглядывать в прошлое, с улыбкой смотреть в будущее.
Она давно не испытывала ничего подобного и уже не замечала, что почти бегает по комнате в невообразимом возбуждении. Внезапно Она замерла напротив полки и, немного поколебавшись, сняла фотоальбом. Быстро перелистала страницы, нашла нужную и впервые за долгое время без внутреннего страха взглянула на фото. Да, это Он, смотрит дерзко и прямо (как Она любила этот взгляд!). Теперь Она чувствовала силу смотреть на Него, не страшась всколыхнуть болото обиды, горечи, да и не было его больше в душе. Хорошо, что Она наконец, кажется, научилась этому трудному, но, пожалуй, самому необходимому в любви – прощать. Жаль, что так поздно, хорошо, что не позже.
Тут Она вдруг поняла, что хочет на улицу, к солнцу, небу, ветру, к людям и чужому счастью.
"Я хочу? Неужели наконец я чего-то хочу?!"
А еще Она вдруг захотела увидеть Его, рассмеяться, рассказать, как много Она вдруг открыла маленьким ключиком – прощением!
Схватив куртку, Она выскочила на улицу и, улыбаясь, зашагала по солнечному городу.
 
Эпилог.

Над рекой занимался серый рассвет. Ветерок прошелестел в камышах, тронул ветки ивы. Мелкие капли дождя покрывали рябью поверхность воды, мочили траву и деревья, глухо стучали по доскам старого причала. Утреннее солнце, еле видное из-за туч и пелены дождя, медленно вставало над островом, едва-едва трогая его золотистым лучом. Берег опустел – их здесь уже не было. Они ушли. Они пошли сочинять новую повесть. Повесть под названием "Жизнь".