Ёсиюки Эйсукэ. Романтичные любовные...

Ёсиюки Эйсукэ
Романтичные любовные записки из Токио

Моя сожительница Тимико лежа в постели любовалась свойственной мне техникой любви, создавая в комнате эротическую зеленую дымку от аромата [сигарет] “Рэйман”, выдыхаемого из блестяще раскрытых губ.
Ее предшественницей была проститутка-иностранка, к сожалению, она не обладала такой тонкой душой как у Тимико, которая подобна восточным классическим [повестям] “эмакимоно”, однако я обнаружил новую форму любви там, на волне эмоций, утративших чувства и иноземную карту плоти, на которую, полагаясь на агрессию, нанесены татуировки мужских уловок, которые расцвели благодаря температуре на бирже. Потому на алой муаровой ткани появились ее слова любви:
“Займемся чем-нибудь? Давай.”
Я встаю, смотря на стрелку, показывающую на наручных часах 10ч. 30мин. вечера.
“… Да.”
“… Ты мне был неверен?”
Уже закончив тайные съемки моей души, Тимико зажала мизинцем рафинкрау (?) и сделала ясное лицо, будто говоря: “Ну и как?”
“… Да, я был неверен!”
Итак, она смеется в маскировке моей души, будто распустившийся цветок лотоса. И звуки этого смеха начали обвиваться вокруг меня, став обольстительными и магическими.
Встав, я вышел в коридор и снял телефонную трубку. Я был в отеле для среднего класса, расположенном между городом и пригородом, и почти настало время отправления скоростного поезда с токийской станции в 10ч. 55мин. в сторону Кобэ.

Накануне… начало смеркаться, вонь от креозота, лишь немного поднявшаяся в водосточной канаве, ударила в нос, я той ночью танцевал в данс-холле, расположенном поблизости от насыпи на берегу реки.
Под новым костюмом, подобном свету на воде, кокруг которого спиралевидно обвивалась неоновая реклама вывесок, и одетые в закрытые платья женщины и хрупкие мужчины, расцвеченные прожекторами, увлажнив души [напившись], бойко танцевали. И звуки джаза то будто звонко рыдали в лучах света, то с вульгарной трелью выпускали ленты похоти подобно паучихе.
И красавица-танцовщица постоянно пребывала в этой пышной мелодии.
Вдруг я заметил следующее. В [пространстве] этого душного танц-зала блестящая фигура привлекательной ночной женщины, которая носила роскошное меховое пальто из белки и которую покрывало вечернее платье из красного жоржета, стала улыбаться мне, воспользовавшись туалетным зеркальцем как местом для тайных любовных свиданий своей души.
Только я, будучи один под куполом распространившегося в танц-зале запаха, ощутил искоса ее взгляд [подмигивание], подвергся женской уловке и душевному волнению интимного свойства.
На неоновой рекламе появился изгиб бруса (?) подобно плывущей лодке, и начал играть джаз-бэнд. Тогда мужчины и женщины, которые встали под мелодию встречи вечности, чтобы поговорить о любви… и когда я тоже поднялся, то наступил на каракулевый подол близко знакомой мне танцовщицы.
“Слушай, ты знаешь женщину, которая носит меховое пальто из белки?”
Тогда мой партнер весело прогнусавил:
“… Мне она понравилась.”
“… Да” – согласилась она. Обратив свой чувственный взор вверх во время танца, она передала моей спине пароль, сделавший нас эпикурианцами-единомышленниками.
“Тебе помочь?” тихим голосом прошептала она.
“Прошу тебя.”
“Что в благодарность?”
“Ну, я заплачу костюмеру за этот месяц.”
И теперь она использовала для своих целей женщину, которая носила мех из белки.
“Так что во время этой мелодии вальса, я представлю тебя этой леди. К тому времени я разговорю ее…”
И я, снова оказавшись в лабиринте танцзала персикового цвета, заслушался любовной песней, которую читал нараспев джазовый певец с хриплым голосом.
Под звуки саксофона, который отдавался эхом на этой великой земле, обрабатываемой женщиной, на куриной груди танцовщицы, отправившейся на заработки на эту территорию из Шанхая полукровок-итальяшек, она всегда отправлялась в танцзал как в свой медовый месяц.
Кроме того, всевозможные вещи происходили неторопливо. Сменив тем вечером несколько костюмов, показавшаяся из туалетной комнаты танцовщица не расстается с сумочкой, на которую посадила пятно от губной помады, которую она несла под мышкой. Такие, как она, если только у них появится сумочка, то могут ее носить даже под открытым ночным небом, если направятся в район Нанива, то окажутся в Шанхае, если направятся в торговый центр уличной эротики, то могут пойти как им вздумается (?).
И настроение танцовщицы, намотавшей прядь волос на лбу лентой в виде банта, и вся она была роскошно одета в короткую юбку, туфли на высоких каблуках модной расцветки.

Вальс

В затемнении танцзала мы были связаны словно тело без швов… И кружась по залу как красная бабочка, я любовался цветником лица сладкой женщины, носившей мех из белки, и говорил:
“Как мне тебя лучше понять?”
“Что ж, я думаю, свободно.”
Ощутив мелодию, прозвучавшую в голосе этой обворожительной женщины, я сказал:
“Раз так, то не хотите ли выйти из зала вместе со мной?”
“Вы хотите сопровождать меня, да?”
“Куда?”
“К вам, куда угодно, полагаюсь на вас.”
“… Но.”
“… Ах нет.”
С того момента, как я опустил якорь похоти в волшебное молчание, я ласкал лица бесчисленных зверей, которые составляли собой меховое пальто из белки.
Я находился в нанятом мной автомобиле.
“Наверное, я люблю тебя.”
“Раз так, то я не люблю тебя.”
“Нет, все остальное для меня ничего не значит.”
“Ах, почему ты так возбужден?”
В окне авто, ехавшего по переулку, отражалась роскошная иллюминация верхнего слоя главной улицы.
“… Поцелуемся” – сказал я.
Подобно жемчугам этой женщины в меховом пальто из белки, сказавшей “Нет”, гной из уха ощутил случай Сэннета…

В номере отеля, расположенного в тупике ситамати, я запер свою любовь.
И из-за периодической склонности к пьянству я смотрел в замочную скважину на подруг из данс-холла с последней уловкой, которую держал в тайне.
Однако там облокачивались о спинку кровати женщины в меховом пальто из белки, вспоминавшие побледневшие от враждебности ко мне лица.
“Ты думал о том, что мы будем делать?”
“Сделав тебя проституткой, я захотел с тобой познакомиться.” – говоря это, я снял пальто и, свалившись на софу, показал голубую чековую книжку.
“Сколько?”
“…”
“Я, можно сказать, лишился многого из-за тебя.”
Однако, когда она сделала волну всплывающих цветов на линолиуме из голубого фарфора, то неожиданно прорвалась плотина сдерживаемой печали.
Так что, в потоке ее слез мою безнравственность снесло течением.
Я молча встал и коснулся холодного предмета, затыкавшего замочную скважину. И издал звук, вызвавший странные ощущения.
“… Вернись” – сказал я в сладостном настроении.
“… Да” – как только она перестала всхлипывать, эта женщина в меховом пальто из белки поправила пудру в пудренице и сказала:
“Я еду в Кобэ, но вернусь в 10ч. 55мин. вечера.”
“Прощай.”
“… Прощай.”

Вдруг шум от снятой телефонной трубки заставил учащенно забиться наши с Тимико сердца.
В одно мгновение пена преходящей любви исчезла, и в волне эмоций я увидел психологически новую форму любви, которую отдал Тимико из-за того мелкого происшествия.

Опубликовано в журнале “Современная жизнь”, выпуск за апрель 6-го года Сёва. Это рассказ о привлекательной ночной женщине, окутанной в вечернее платье из красного жоржета и носившей роскошное меховое пальто. В приглушенном свете данс-холла, где играл вальс, мы были связаны подобно телу без швов…

Aozora bunko