Ёсиюки Эйсукэ. Спортивная проститутка

Спортивная проститутка
Ёсиюки Эйсукэ

В калейдоскопе линий прибоя маленького ночного порта расцветал музей женщин. Той ночью в заливе бросил якорь быстроходный американский крейсер, и вокруг шей женщин обвивались сильные руки матросов-янки. Пьянствовавшие в сомнительном кабаке у подножия горы, выстроившиеся в ряд чернокожие кочегары шатались по очаровательной своими японскими одеждами улице, распевая новомодные песенки.
На днях дело об убийстве трех коротко стриженных девушек из бифштексной в маленьком порту подняло шумиху на улице Хомбокуомати. Несколько дней назад началось дело об убийстве в данс-холле отеля “Matsu” хозяйки отеля средних лет, бывшей проститутки Ёсихара. На следующий день молодой кореец совершил покушение на жизнь слабоумной Мари, которая была в спальне отеля “Тэнкай”. Хозяйку гостиницы “Аой”, Ороку, задержали и доставили в полицию по подозрению в убийстве девушек в окрестностях Токио; кокетливые фотографии Ороку в виде Марии из публичного дома оживили три полосы газет.
Несмотря на это, в голубом здании отеля “Matsu” разукрашенные гротескные женщины в возбуждении танцевали вульгарный танец “блэк боттом”, а в отеле “Тэнкай” слабоумная Мари, закатав повыше подол кимоно с узором из цветков розы, танцевала перед американским матросом чарльстон под звуки джаза. Ороку, вернувшись после прокатившихся от отеля “Аой” до маленького порта событий в угол своего номера, поднялась, согласно Винку, уроженцу Нанкина, и сразу же исчезла в другом номере.
В это время Йокогаме был предоставлен крупный восстановительный капитал учреждениями в виду ожидания прибытия в город людей, занимавших высшие придворные ранги, и этот капитал располагался в правительственных учреждениях, где возвышался золотой обелиск, постройка в стиле Ренессанса; соперничая с внешней красотой, гранд-отель отражал на воде свой белый силуэт; транспортная контора, окруженная железными балками, утратила облик древности; улице, освещавшей мост Банкоку, колорит придавали язычки очаровательного бриза, бросаемые иностранцам; под основанием шелкового рынка, который в спешке строили, представлявшие город промышленники скрывали лица за черными очками. Но несмотря на улицы, заполнные салонами красоты, пустота содержания нанесла горожанам почти непоправимый урон.
Несколько дней назад я гулял с Мари по улице ювелиров города Бэнтэн. Под впечатлением от витрины изделий высокой пробы Мари вдруг вбежала в магазин как скаковая лошадь. Когда я пообещал купить ей в магазине Сапэй Силк вечернее платье, вроде костюма для танцев Ар Хэнтин, Мари сказала мне:
“О, какое платье! Будет забавно, если мы купим его Ки.”
“Мари, Ки сказал, что хочет стать твоим супругом.”
“Каждую ночь, как я напьюсь и захраплю, он передразнивает мою манеру храпеть.”
“Это что, шутка? Ки всерьез хочет стать твоим супругом, он разведется с женщиной, на которой женился в замке Кэйкё, когда был ребенком.”
“Ну хорошо. Сегодня вечером я пну его по ноге,” – открыла свой лошадиный рот Мари.
В салоне красоты “Мими ояко” электрический ток от постоянной сети распространившись по воздуху, подобно лапкам паука, обвился вокруг черных волос низкорослой супруги посла Швейцарии. Когда мы снова вернулись к аптеке “Гондзэн” и сделали покупки, назвавшись вымышленными английскими именами, мы пошли в сторону отеля “New Grand Hotel” на главной улице города. Моряк взобрался с биноклем на мачту корабля, стоявшего на якоре на причале.
“Эй, Мари, ты не пойдешь в Ямасита? Меня зовут Кэйн Гэрт.”
“Слушай, купи бритву.”
“Тебя можно спутать с девкой из публичного дома на Тайкокутани.”
“Черт возьми! Дай мне напиться и отдохнуть. Да не смотри ты на меня так, я девушка Мари из отеля “Тэнкай”.”
“Гм, а ты все никак не сдохнешь со времен нашей встречи в Сингапуре.”
Когда ее белая рука показалась из мехового пальто в ходе разговора, она шлепнула ею по моему лицу и стремглав бросилась бежать из садового переулка в китайский квартал. Я преследовал ее до китайского квартала района Ямасита, и когда под громкую музыку китайского театра Мари упала, наделав шуму, который, похоже, удивил восточную семью, она притворилась спящей раздувая пузыри на губах, устроив себе постель прямо на земле. Звуки китайского фокстрота доносились из танцзала в подвале театра. Поблизости находилось убежище для эмигранта Мотасона Чесэна.
Когда я запыхавшись нагнал Мари, я поцеловал ее в лоб и сказал:
“Мари, нехорошо – хулиганить.”
Она хитро раскрыла свои белые глаза и сказала:
“Да, я поступила нехорошо.”
“Мари, мы встретимся этим вечером?”
“Никаких проблем.”
Мы взялись за руки и, усевшись за стойку бара “Интернациональ” перед китайской дипмиссией, где поблизости развевался гоминьдановский флаг, мы чокнулись чашечками с сакэ. Оставив столики, нарядившиеся как “Гаська Кунсэй” женщины танцевали вальс. В углу хозяйка бара Александра, сложив в ряд 7 карт, играла в покер с хозяином, русским белоэмигрантом. Одетый в голубой японский костюм метис танцевал со студенткой-китаянкой, обхватив ее рукой за талию. Тучная женщина, которая прежде побывала в баре “Бонтон” на главной улице Кобэ, сильно напилась и завоняла. Престарелые русские супруги начали распевать один мотив из классической русской оперы.
Опьянев от водки, Мари поймала официантку Александры и стала с ней болтать.
“Эй, Натали, стань моей женой.”
“Мари, так ты станешь мужем наложницы.”
“Ага, так и есть.”
После этого Натали, потерев флектену, ответила:
“А я не хочу.”
Прямая полоска, словно красное пламя, коснулась щеки Натали. В то же время раздался крик Натали, и по ее щекам потекла красная жидкость. Бросив чашечку с сакэ, я вывел на улицу стоявшую с отсутствующим видом Мари, усадил ее в автомобиль, и тот помчался по береговой линии подобно вихрю.
“Мари, что-то случилось?”
“Ага, я люблю Натали.”
Сказав это, она резко подскочила ко мне, и два темно-розовых осколка начали схватку в серебристой слюне. Некотрое время шум волн доносил до нас музыку воды.
Когда мы вошли в салун отеля “Тэнкай”, мужчины окружили известного учителя танцев буто, человека под 50, маленького роста. Эти мужчины, похожие на писателей-марксистов, называвших себя коммунистами, сильно напились и потеряли расположение женщин. Как только Мари заметила Ки, опрокидывавшего чашечки с сакэ с серьезным выражением на лице, она подошла к нему вплотную и, подогнув лишь немного юбку, сплюнула на пол слюну, которая от лекарств приобрела оливковый цвет.
“Слушай, Ки. Сегодня вечером я буду с тобой. В общем, проводи меня домой этим вечером.”
Я вышел из помещения, в буйстве пиная пол.
“Мари! Мари!” – закричал Ки, слобно безумный, и помчался за нею. Заметив на мелькавших ногах обувь Мари, похожую на ручную гранату, он хромая выскочил на улицу. Дикость… отскочила от Мари. Выше от линии прибоя была спальня Мари.
Заря скрылась, и я проснулся. И недоеденные тосты, и скорлупа от яйца, и желтый нос храпевшей во сне Мари – окрасились в оранжевый цвет. На оконном стекле, где поднялся занавес, отражалось желтое бешеное лицо подобно силуэту, и, к моему изумлению, курок револьвера, сделанный из желтой руки, равнодушно спустился в сторону спящей фигуры Мари.
К тому времени, как я открыл окно, желтая фигура, упавшая сверху, волочила по берегу свой маленький хвост. Вновь солнечный свет вошел в комнату словно порох. Иногда я в раздражении поглядывал на то, как храпит Мари, которая по-прежнему храпела во сне. В таком положении у нее еле виднелся рубец от пули.
Я достал из выдвижного ящика трельяжа белила и густо намазал ими нос Мари. Ороку снова зашла в салун с мужчиной из Нанкина. Я почувствовал ее красоту, томившуюся под слоем густых лиловых белил. Ощутив очарование подмышек, где пролегла фиолетовая тень, я встал и налил ей в стакан темно-синего абсента.
Толпа чернокожих кочегаров ввалилась в салун. Начал играть джаз-бэнд. Мари и один странный негр принялись танцевать СМИ дэнс, сталкиваясь друг с другом. Мари время от времени испускала странные возгласы, и вместе с тем негр подавал странные своеобразные вопли любви к белой женщине. Постукивая ногами по полу, Мари подошла ко мне и сказала:
“Эй, я стала твоей.”
“Прощай, Мари!” – крикнул я.
Мари, посмеиваясь, вышла с негром из помещения. Я выдохнул табачный дым, чтобы прикрыть вуалью красочный план разреза женщина. Но я незаметно оказался внутри этой женщины. Разодетая в фиолетовые одежды Ороку обвила рукой мое плечо и выпустила в сторону струю желтого табачного дыма.
Хлебнув крепкого абсента, я сказал ей:
“Слушай, Ороку. Расскажи-ка о своем впечатлении от кончины мужа.”
“Не приставай ко мне с подобными вопросами.”
“Одиноко?”
“Не одиноко?”
“Не веришь?”
“Насчет того преступления. Я не понимаю любовницу. Однако даже сейчас она испытывает сильное чувство, будто она любила этого мужчину.”
“Хм, впрочем радоваться таким чувствам – тоже удовольствие.”
Когда ее фиолетовый силуэт коснулся меня, я сказал:
“Послушай, этой ночью я не буду с ней встречаться.”
Взяв на спину женщину, у которой были светлые и темные стороны, я перенес ее в помещение, похожее на склад Ороку.
Когда рассвело, в данс-холле, обращенном к побережью отеля “Тэнкай”, тринадцать проституток во главе с Мари, встав в ряд, стали заниматься оздоровительной гимнастикой, но отчего-то среди них на было видно одной лишь Ороку.
       
Журнал “Литературная эпоха”, выпуск за февраль 5 года Сёва (в заголовке стоит подзаголовок “Йокогама”)
О произведении. Оживленный портовый город, где встает на якорь американский крейсер. Многочисленные беспорядки, развернувшиеся вокруг кокетливой и капризной проститутки Мари, торговавшей собою с членами команды. Это записки о знакомстве, соединившем мои своевольные отношения с женщинами, живущими на улице с низкопробным публичным домом.

Aozora bunko