Пение сирен

Не каждому человеку в жизни удается сирен услышать. Про такое только сказки складывают.
Да говорят они женщинам и не поют, чему я лично очень рада.

Мне повезло в том, что я знаю много историй. Их рассказывают мне разные люди, сама не знаю почему. Может потому что я хорошо умею притворяться, что мне любопытно. А может потому что я умею слушать, когда интересно...
Так вот.
Один знакомый моряк говорил мне о них. О сиренах.
Ходил он механиком на каких-то там суденышках по самому синему морю. А по правде, жил и работал механиком где-то под Мурманском. Тосковал от пейзажа, открывающегося из окна его однокомнатной квартирки, снимаемой на пару с приятелем. Ненавидел бесконечную полярную ночь, от которой каждой раз в выходные с перепою улетал в Питер, бессмысленно тратя при этом большую часть зарплаты. По тем временам работа у него была хорошо оплачиваемая, даже очень.
Здесь у него была невеста, ясен свет. В общем хорошая девчонка, у которой всегда можно было переночевать. Симпатичная и безотказная, потому что влюбленная. В Мурманске, конечно, тоже были подружки, но большей частью все неказистые. Толи от скудности сурового местного климата, толи от его неразборчивости в этом вопросе.
Как я поняла, в рейсах он проводил время в основном в машинном отделении. Прелести и красоты северного моря его и не привлекали, поэтому на палубу он выходил так время от времени. Покурить, да справить на потеху чайкам на просторе малую нужду под настроение. А так, житье-бытье: жрали, спали, травили байки, расписывали тысячу, вахты стояли. Все своим чередом.
На долго они в море ходили не часто. Это и был самый длинный рейс, на сорок пять суток. Тогда с ним все и случилось. На обратном пути в порт разыгрался шторм, который чуть не стал для нашего неопытного парня и первым и последним. Почему он на палубе оказался не ясно. Волны перекатывались через судно в один мах. Мне то даже представить такое трудно. Может, воспользовавшись его неопытностью, может дурной мальчишечьей отвагой, его привязали веревкой за талию и отправили по палубе что-то там доставать или отвязывать, не суть. За какие скобки он держался руками, пока продвигался под выбивающей палубу из под ног волной, и как вообще он там удержался, не понятно. А учтите это так же как и сейчас, в начале ноября. На жесточайшем холоде, на ледяном ветру. В общем, когда его накрыло очередной хлесткой соленой волной, царапнувшей лицо, она и запела.
И этот голос проник в него до мозга костй, закружил безвольное тело в пустом бездонном черном водовороте. Он звучал так полно и так громко, что перекрикивал рокот взбесившихся волн. Мелодично, но несдержанно, чарующе, дурманяще. Голос смеялся и рычал, мурлыкал и звенел, так жалобно, так гордо, так прихотливо. Ежесекундно, мимолетно, безвременно, одномоментно.
Так не бывает? Он клянется, что и сам так думал. И если бы только голос, который сводил с ума, будоража и разливая по жилам всесилие, одновременно отнимая мысли и душу. Он увидел взгляд, которым смотрело на него море.
Ах, если бы кто-то говорил о моих глазах так же, как он говорит о ее взгляде.
Человек он не многословный и не поэтичный, рассказы не сочиняет.
Но как он говорит о ней... Вся правда мира взглянула на него этими глазами. Как из разверзшейся бездны, из небытия, из сбывшегося пророчества, из бескрайних глубин души - был этот взгляд. И он говорит, что все понял. Все, ВСЕ. Почувствовал истину, слился с ней, сам стал ею. И это было блаженством. Наслаждением, которое только и существует на свете. Наваждением, которого нам, смертным, не дано.
Как долго длилось все, а может всего секунду, он не помнит. Из последних сил скидывая дурман, он безумной судорогой пальцев впился в поручень и провалился в омерзительно сладкий обморок.
Очнулся кратковременно, но вспомнив об этом впоследствии, уже в машине скорой помощи, которой его отправили с корабля прямо в больницу. Весь оставшийся путь в рейсе, после того как его, захлебнувшегося, на веревке чудом вытащили, он провалялся, как говорится, в горячечном бреду. Не знали, что и делать. Думали, не доставят уже на берег...

После больницы уволился он, запил. Потом вернулся в Питер, поседевший, обтрепанный, жалкий. Женился на своей симпатяге. Она его отмыла, отскребла, откормила, на человека стал похож. Сына родили. Все у него сейчас нормально, слава Богу.
Но почти каждую ночь он боится засыпать, бродит иногда, нервно курит в вытяжку, крутится, кряхтит по-старчески. Сама слышала, когда в гостях у них оставалась. А заснув под утро дико кричит во сне, толи от боли, толи от невыносимого наслаждения.
Он не всегда помнит, что ему приснилось. На утро не верит рассказам про его крики, смеется.
Но иногда, проснувшись в липком поту, вспоминает, что опять видел этот взгляд и что прошептал ему что-то снова этот голос...
Как жена его все это терпит, не пойму.

P.S. Что голос шепчет?.. А-а, не скажу. Тайна есть тайна, а тайны я хранить умею, как и всякая женщина.