Апостол Шариков

«Надоели мне все… труждающиеся и обремененные, пойду успокоюсь сам», - подумал Исус Христос и взошел на крест оставив в недоумении апостола Павла, - «А хули бы не пойти? Всякая форма жизнедеятельности чревата переработкой пищевых остатков, остается зловонный привкус во рту после жизни, хоть бы ты сын, или не сын».
«Безусловно, от всякой формы жизнедеятельности до Величия – один шаг, но этот шаг перешагивает через форму, через труп, через края… оставляя её съёжившуюся, маленькую взимать подаяние за бесцельно прожитый миг, как кусочек сахара собака Павлова».
Апостол Павел и собака Павлова – один и тот же человек. Один и тот же рот, пищевод, клоака… все одно. Перемешано в эдаком Шарикове актуального состояния. Чтобы существовать необходимо подкидывать топливо в желудочно-кишечный очаг, как бы поддерживая медленное полу-кипение nigredo атанора. Подкидывать в рот пищу, убирать отгоревшие уголья в канализацию. «После себя убирайте со стола», - вот главная надпись.
Ни на чем останавливаться не следует и кастрюля вскипит наконец, как Исус Христос взошел на голгофу. От медленной жизни теплящейся, будто вошь присосалась к Матери Земле, напивается кровью, нефтью, газами, воздухами надыхивается. Является существо – сущность теряется. Хотя, быть может, существо – только производное от существования. Никакого бытия – одни пищевые остатки. Обращать внимания на скорбные факты Исусу Христу мешала божья безнадега, забывался он заглядывая в рот себе маленькому Кршне, как его мама, - «О-го-го! Целые вселенные, бля! Ну, ни ***! Пойду перевяжу шанкр, пойду поем-попью во славу божьего папы». «За маму, за папу», - кормили одногодка во славу.
Дваждырожденные только и норовили родиться в третий раз, поесть, отоспаться за от бесцельности прожитый миг пролежнями, когда целей вообще нет, - одни лишь потягивающиеся коты. Усталостью члены затекли, из могил буйно произрастали молодцы всяческие, курили злые сигареты, короче воплощали наибожественнейшие замыслы. От кухонь их стелился смрад, вымышленными именами, словами впечатанными в их мозги Гуттенбергами и Gott… прочими. Перекидывались камнями, в себя, в ****ь закидывали. Все для себя. Срать под себя – это скатологический нарциссизм. Есть под себя – это рабочие на инфернальный фабриках, каптерках шизофренических котельных Виктор Цои бездуховности. Быть собой и срать под себя – однохуйственно. Нет ничего лучше быть всем сразу, чем ограниченным проигранной ролью персонажем Всего. Так разлетись термоядерно детородная бомба! По всем частям, по всем атомам, апейронам, от глумливой личности – издевательский закат, издевательского солнца, мерещится, пинается… стучит в оконца. В каждом атоме – свят, смрад, едом, пусть живет, пусть разлагается на меньшее, исчислительное самое себя, течное, печеное. Всего лишь мысли. Отмигает капелька спермы на простыне и капелька спермы точно в цель материнского лона, развившаяся, потом выстирается – стирается стиральной машинкой Deus ex Machine. Мужик вышел за пивом, а вовсе не по твою душу. Запечных дел мастера таракан, полуподпольного в работе спорного и отчужденного от смерти в жизнь. Товары, короли, - купите! Моё образование – не образован для нужд капитала. Не слепленная игрушка, зачатка. Не нужная для эксплуатации. Вынь да положь вон, свой труп, из матери земли удовлетворен внешними перспективами.
Апостол Павел – это Шариков от христианства. Христоподобничества, со всеми безумными стигматами. Шариков так в собаку и превратился, пройдя спокойную и легкую жизнь человеком, среди швондеров Великих инквизиторов. Человеком вообще делать нечего, жрать да уподобляться стандарту «человек» скроенном наспех ГОСТ жидами, заскорузлыми прочими малыми. Да и все равно, главное не оглядываться на пляшущих бесов, стремящихся отобрать у тебя цветок папоротника в ночь Ивана Купалы, купавку всевечного Атмана. Они отыдут, а ты неси, донесешь получишь богатство великое – клад переполняющийся через край, как все полное изливается через край, все вмещает в себя и микрокосм и макрокосмы и Единство и борьбу классово ничтожных. «Мы творим, потому, что сами – тварны», - не помню кто сказал, но именно, - свет нетварный стяжают исихасты неустанной молитвой, сидунами сидят Бодхисаттвы упанишад, не зарятся дотваривать твореное, но выходят… сиди сиднем, все что надо принесут, или труп простывший унесут, а ничего вытворять не надо – вредно, так и останутся твари твои в квадрате убогими несчастными. Отыгралые роль – становление человеком проходит черное нечто, посеянное яко бактерия в питательную среду окружающего мира образует колонию - организм – *** и ****у и прочие органы само-гоноварения. Се человек – глашатаи на площади пели, восхищенно взирая, презрительно фыркая уходили в своё. Своё – не значит человек. Своё значит своё, своё - business. Добывания полезных внутренних ископаемых и последующий экспорт их вовне. Равноценный обмен на свободно конвертируемые блага – свободу, сытый живот и проч.
От всего надлежит избавиться от фундамента на песке и фундамента на камне, чтобы взлететь, даже от желания взлететь и от скоб-перемычек причинно-следственных «чтоб». Все данное – отринуть! Нужно радикально рубить онтологический сук на котором сидишь! И тогда взлетишь вне координат вверх-вниз. Радикально и далеко на ***! Исчерпывающая характеристика для бытия стесненного в теле воробья, скалится обезьяна, разевает клыки потусторонняя пара слон и овца. Все что было - было данным. Дано – значит априори решаемо… и судить, позвольте, - «запрещается запрещать», всякое надо отпустить «туда, не знаю куда», на поиски «то, не знаю что», как в сказке и преобразованы яви и кислотно-щелочная среда окружающего воздуха преобразована, и все уродины вмиг стали красавицы, и слова наконец-то что-то значат. Тот смысл, который вкладывали в них арийцы. Это жиды начали торговать словами – придумали записывать их, узурпировали знание книжниками фарисеями – симптом деградации, Традиция передавалась изустно и только к концу Кали-Юги была зафиксирована талмудаками при помощи калям и начала продаваться в магазинах. Калям и коло – созвучны, записывая оправдываешь, записывая оживляешь, выпускаешь в коловращения симулякров, но Ложь, слово-то изреченное - есть ложь, как и Майя. Да и все равно, хоть и калям витал над водами, хоть логос капельками дождя. Всему нужна экзистенция, даже рыбе. И всему нужна трансгрессия, лососям на нересте, людишкам в авиакатастрофах, ибо по-другому, ну никак, даже Ямвлих так говорил… в идеале ни не хочу не означает не могу, ни не могу - не хочу, все желания от скуки. Происходят, вывертываются возгласом о прощении. Вопрошающий встает в пафосную позу Гамлета и спрашивает, ему и ответ-то не нужен, но жест, но статика позы, зафиксировался в пространстве и рад. «Я памятник себе воздвиг…» в аллее таких же пустых истуканов. Главное быть, а уж вопрошать – «не быть» или вывертываться «быть», наивно загибая пальцы дней – это вторично, как от 1 - 2.
Все-то бы подбить основу, под совершенно безосновательное существование, подставить твердый постамент под памятник эфемерный, потому нерукотворный, идеалистический, бессмысленный… так памятник означен тем, что написано на постаменте – сила, воля, свобода, насилие, Гитлер, безумие, война, революция, литература и прошлое и прочее встают в очередь в саду-аллее монументов. Памятник – это то, кому внизу подписано памятник. Только и всего, а неизвестный солдат – порождение неизвестной матери, сирота проще говоря.
Всё подразделяется на врожденное и приобретенное. Вместе с этим всем – «что с этим делать?» тоже бывает врожденное и приобретенное. Внутренний орган «что с этим делать?» настолько важен, что ни один другой орган не функционирует исправно, если данный барахлит. Так как же настроить на нужную волну сердечные ритмы, эти утихающие в никуда инфернальные тамтамы?
Всё=Всему, «За Родину, за Сталина, за Мир, за Коммунизм», «За всех российских баб», а ведь Всё=Всем и вся, people=shit деленные на нечто неделимое, но ой как хочется… Шарики улетали в занебесье, взрывались там в тишине, да не в обиде, казалось наводила порчу ведьма-парка при помощи своих вязанных красненьких ниточек. Приобретенные вследствие ночи, отпускные от дня получали собачьи головы, песьеглавые граждане были целиком уравнены в правах с собакоглавыми гражданами, которых мы кличем «своими». Своим было только безумие и смерть, но по их не работала органка, по их душу мужик всего лишь вышел за пивом. В бесконечное столетие пропускного метода, светового охранника усталости от дней, светового хотельника трансгрессии и самоупоенного разврата. Где в своем теле никчемном сообразно с космическим масштабом отыскать «что с этим делать?», главный орган - не член, который уже принимался во внимание, не пыхтелка сердечных ритмов, не удовлетворение сделанным за день и не чувство «холодно»? Где-то вне там, где можно откопать где-то… вооружились палкой-копалкой обезьяны чудом добывшие огонь людей из которых сделала водка, до сих пор ворошат, водку ищут, древесного спирту из дерев и весей, сумасшедшие, как собакообезьяны. Все бы выжать из себя или соседа Spiritus... вот что можно уткнуться, кроме как в похотливую смерть? Мимо разлетались бесы, мертвоглавые умыклы внесущностных видений и хотений. Спя – тело, все – тело, а где же я в этом теле? Где-то в «что с этим делать?», наверное…