Семь дней до полнолуния

День первый.
 
Ночь. Кровать. Элиза лежала, разметав по подушке свои длинные, черные волосы, и никак не могла уснуть. Где-то под окнами уже полчаса нестройные детские голоса напевали какую-то считалочку. Сначала тихо, потом всё громче и громче. Взглянув на часы, она подумала, что сошла с ума. Половина первого ночи.
"Господи, - недоумевала она, - кто же разрешает детям играть на улице в такое время?"
В том, что дети очень маленькие, она не сомневалась. Во-первых, уж очень тоненькими были голоса. А во-вторых, вслушавшись, она разобрала слова считалки.
 
Раз, два, три - дождик льет.
Четыре, пять - идёт гроза.
Шесть и семь - она придёт.
Восемь, девять - закрой глаза.
 
Элизе считалка показалась мрачноватой, но всё же было ясно, что она может быть придумана только для очень маленьких детей.
Она решила встать, посмотреть, откуда взялись дети, и не кажется ли ей вообще.
 Если это и была галлюцинация, то теперь, когда Элиза вышла на балкон, [cut]она стала ещё и зрительной. Под её окнами водили хоровод дети лет пяти. Она вздохнула.
"Я псих. Ну половина первого ночи... Это невозможно."
На небе сияла луна. Её свет был манящим, влекущим... Он куда-то звал Элизу...
 Она очнулась, когда уже стояла на карнизе. Десятый этаж. Одно неверное движение, и её ждала бы смерть. Она совершенно не понимала, каким образом попала на карниз. К счастью, она сумела вернуться на свой балкон.
 - Наваждение какое-то. - Раздраженно сказала она сама себе. Затем заперла все окна на задвижки, заложила берушами уши, и, укрывшись одеялом с головой, всё-таки уснула.


День второй.
 
Утро пришло головной болью и кругами под глазами. Несмотря на туман в сознании, день летел, как норовистый конь, сорвавшийся с привязи, неумолимо приближаясь к закату. Элиза обреченно ждала. Отчего-то она была уверена, что и сегодня ночью дети будут водить хоровод под окнами, и эта уверенность нагоняла на неё ужас. День принес ей осознание, что она запросто могла умереть этой ночью. И это оказалось страшно, хотя Элиза, философ по натуре, всегда утверждала, что не боится смерти.
       Когда неизбежная темнота всё же наступила, Элиза начала в панике носиться по квартире, включая всевозможные ответительные приборы. Под конец зажгла тринадцать свечей, - все, что нашла, - и вдруг остановилась. Затем сердито посмотрела на своё отражение в зеркале и влепила сама себе звонкую пощечину. Вздрогнула от неожиданной боли, и четким, ровным голосом сказала себе:
- Немедленно прекрати! Ну и что с того, что под окнами какие-то дети водят какие-то хороводы? И что, что ты вылезла на карниз, увидав какую-то там луну? Может, ты просто лунатик? Если так, то нужно лечиться, а не впадать в истерику. А теперь немедленно потуши свечи и возьми себя в руки!
 Она нечасто разговаривала сама с собой - только, когда впадала в истерику. И только потому, что успокоить её было больше некому. Некому... Она поежилась. На её шее был жутковатый шрам, словно ей перерезали горло, а затем зашили обратно, и оживили. В сущности, так оно и было. Или почти так. Когда ей было пять лет, она ехала на машине с родителями, и попала в аварию. Родители погибли, а её спасли, правда, с огромным трудом. От той истории ей на память остался шрам, и нескончаемое одиночество.
 Ей вдруг стало холодно, и абсолютно безразлично. Всё безразлично. Ей стало плевать, что будет.
"Если эти дети и сегодня будут водить свои хороводы, и петь глупые считалки, я просто спущусь вниз, и прогоню их."
Она легла на диван с книгой, и укрывшись пледом погрузилась в чтение. Почему-то ей было зябко, хотя июльская ночь была ясной и теплой. В воздухе звенели комары, ничего необычного не происходило, и Элиза начала успокаиваться. Но едва старые часы пробили полночь, с улицы донеслась уже знакомая считалка.
       
 Раз, два, три...
 
Элиза вскочила как ошпаренная, и уронила книгу. Оставив её лежать, она взяла ключи, отперла дверь и вышла из квартиры, полная решимости разогнать безобразников, вздумавших в такое время нарушать покой людей. Но выйдя из подъезда она почему-то застыла, как истукан, не в силах пошевелиться. Хоровод неожиданно остановился, дети расцепили руки и повернулись к ней. Но в темноте она всё равно не увидела их лиц. Зачем-то решив их посчитать, она узнала, что их ровно двенадцать.
 Одна девочка отделилась от компании приятелей, подошла к Элизе, и сказала:
- Пойдём играть с нами.
 Больше всего Элизе хотелось развернуться и убежать домой, но тело не слушалось её. Помимо собственной воли она протянула девочке руку, и пошла за ней.
Ей было страшно. Она оказалась в хороводе, не имея возможности остановить безумное движение по кругу. Тело отказалось подчиняться. Вдобавок губы сами собой твердили глупую считалку. Или уже не её? Ей показались незнакомыми слова, что она произносила, но сколько не пыталась она их запомнить, ничего не вышло. Кажется, они просто были на каком-то чужом языке.
 И вдруг... Лунный свет на мгновение упал на лицо той девочки, что привела её в хоровод. Крик застрял в горле Элизы - глаза ребенка были закрыты, а из-под сомкнутых век наподобие слез текла кровь. В этот момент тело вновь начало слушаться свою хозяйку, и она попыталась стереть кровь с лица девочки.
- Зря ты это. - Покачало головой дитя. - Она не остановится.
Элиза в ужасе отдернула руку, и... Проснулась.
"Так это был всего лишь сон!"- С облегчением подумала она. Но радость была преждевременной - её правая рука была перемазана в запекшейся крови.


День третий.
 
- Я так больше не могу... Это глупо... Я схожу с ума...
 Её разговор с самой собой мало менялся с течением времени. Она повторяла одни и те же фразы. Ей не было страшно. Ей было всё равно, что с ней будет. Она лишь желала понять... Понять, что происходит.
 ****
/Запись из личного дневника./
"...Одиночество. Боль и бешеная тоска - вот всё, что я чувствую. Я хочу умереть. Какого черта меня спасли [b]тогда[/b]? Разве я их просила? Нет. Нет. Я не хочу жить. Не хочу боли. Я слабая? Что ж. Согласна. Я слабая. Так убейте же меня! Мне нет места в этом мире... "
 
Вечер приближался. Она сидела, замотавшись в плед, и уставившись бессмысленным взглядом в стену. Просто [u]ждала[/u].
Вот и полночь. Бой часов. Звуки считалочки... Она встала, и, как сомнамбула, пошла вниз. Одна ступенька. Две. Три... Пролет. Второй, третий... Дверь. Она показалась неожиданно тяжелой, и открылась со зловещим скрипом.
Элиза не стала дожидаться приглашения. Дети ждали её, и она встала в хоровод. Уже ничто не удивляло. Ни слова считалки, которые она почему-то [b]знала[/b], ни кровавые слезы на лицах детей... Шесть мальчиков, и шесть девочек. Она [b]последняя[/b]. Недостающая. Ведь [b]должно быть[/b] тринадцать...
Мысли странные и непонятные, врывались в сознание, не спросив позволения войти, и не постучав.
 
Раз, два, три - алде литу, ритан.
Четыре, пять - ригол десан,
Шесть, семь - мироку томан
Восемь, девять - ливиту формеган.
Считалка запомнилась удивительно четко. Странные, бессмысленные слова, набор звуков.
Правую руку обожгло, и... Элиза вновь проснулась в собственной постели.


День четвертый.
 
На руке красовался свежий ожог странной формы - круг, перечеркнутый стрелой, направленной вверх.
"Ну, и что это значит?" - Вяло подумала Элиза, и в ту же секунду со стены обрушилась книжная полка. Книги её отца. Она никогда в них не заглядывала, просто не трогала.
 Одна из книг отлетела к её ногам. Она подняла её, раскрыла наугад и обомлела - на странице был круг перечеркнутый стрелой. Такой же, как на её руке. Она взглянула на обложку.
"Язык народа Маны."
Странный знак читался как "Урт ливиту", и означал "Ты умер". Или умерла...
Она сразу вспомнила, где слышала слово "ливиту". В считалке. По книге она без особого труда перевела и остальное.
Считалка в переводе оказалась зловещим бредом.
 
Раз, два, три - жизнь отдана
Четыре, пять - темной власти.
Шесть, семь - спасенная дева
Восемь, девять - должна умереть.
 
"Может, это я должна умереть?..."
 
/Запись из личного дневника./

"...Что мне терять? Я и так потеряла всё. Душу. Сердце. [b]Всё[/b]. Я не умею ни любить, ни ненавидеть. Не умею жить. Есть и спать умею, а больше - ничего."
 
Вновь хоровод. Полночь и считалка. Но на этот раз Элизе было весело. Она всё понимала, и одновременно не понимала ничего. Было хорошо. Сладко. И страшно. Но [b]хорошо[/b].
А наутро она снова обнаружила себя в своей постели.

День пятый.
 
 Она с самого утра поехала в центр города, в магазин. Купила себе набор черно-белого театрального грима и новое платье. Черное. Она смирилась со смертью и теперь играла в смерть. Ей было так удивительно легко, что она буквально летала, и улыбалась редким, унылым прохожим, загадочной улыбкой Моны Лизы.
 Вернувшись домой она сделала себе новый, черно-белый макияж и влезла в тяжелый бархат траурного платья. Посмотрела в зеркало, и, оставшись очень довольна, пробормотала:
- Просто принцесса. Только мертвая.
 Когда час пробил, и она пришла в хоровод, одна из девочек сказала ей, что сегодня она очень красива. Элизу даже не удивило то, что ребенок видит с закрытыми глазами.
 Утро она встретила в своей постели, с идеальным черно-белым макияжем.

День шестой.
 
Мертвой быть легко. Она простила в одночасье всех, кто делал ей зло и причинял боль. Она всех любила. Это очень легко, если знать, что уже совсем скоро уйдешь навсегда. Элиза откуда-то это знала. Точно знала.
 Она заказала гробовщику гроб, и мемориальную доску. Ей было всё равно, что он смотрит на неё, как на сумасшедшую, она любила его, как и всех вокруг.
- Мы живем ради неё, что же её бояться?! - прокричала она старушкам, сидящим на скамейке, и делящимся друг с другом страхом смерти.
 Они неодобрительно на неё взглянули, и покачали головами, но ей было неважно.
 Она хотела прикрыть чем-нибудь безобразный шрам на шее - но он куда-то пропал.
 Вечером, в хороводе, она спросила о нём детей, но в ответ услышала:
- Не задавай вопросов раньше времени. Завтра седьмой день. Последний. Завтра ты узнаешь всё.
 
День седьмой.
 
"Уже сегодня!" - смутное, сладкое ощущение переполняло её душу. Она не знала, чего ждёт больше - смерти, или объяснения всему. Но ждать было определенно тяжело. Она боялась, что ей всё это вообще приснилось и пробуждение вот-вот наступит. А смириться с этим она уже точно не смогла бы. Смириться со скорой смертью оказалось очень просто и даже приятно. Жить нужно лишь в том случае, если жизнь имеет хотя бы иллюзорный смысл. А если она в тягость, зачем же себя мучить?
 День прошёл в философских размышлениях, очнулась она от боя часов. Выбегая из квартиры, она бросила ключи в окно, и не стала закрывать дверь. Ей нравилась свобода.
 Детей во дворе не было и она едва не заплакала от разочарования. Но вдруг пришло знакомое ощущение - тело её не слушалось, оно подчинялось чужой воле. В голове зазвучал холодный, неземной голос.
"Элиза, ты хотела знать правду. Слушай. Сегодня ровно тринадцать лет со дня смерти твоих родителей. В той катастрофе должны были погибнуть три человека. Ты... В определенном смысле, ты погибла тогда. Всё это время ты стояла на грани смерти, но никто не мог избавить тебя от жизни, в которой тебе не было места. Ты должна была стать тринадцатой в круге ангелов смерти, но в силу обстоятельств цикл нарушился. Каждые тринадцать лет круг ангелов меняется. Сейчас ты должна уйти из этого мира, и занять своё место в новом круге."
 Элиза улыбнулась. Уйти... Какое сладкое слово.
"Иди домой. Утром тебя найдут мертвой."
Шрам на руке засветился красным, и Элиза потеряла сознание. На этот раз навсегда.
****
Табличка на надгробии:
 
[b]Eliza Death,
05. 1988 - 07. 2006
 [i]"Ite, missa est..."[/i][/b]