Марьяша

       «Нельзя за любовь – любое,
       нельзя, чтобы то, что всем.
       За любовь платят любовью
       или не платят совсем.

       Принимают и не смущаются,
       просто благодарят.
       Или (и так случается!)
       спасибо не говорят.

       Горькое… вековечное…
       Не буду судьбу корить.
       Жалею тех, кому нечего
       или некому
       подарить»
       (Вероника Тушнова)


       Часть П Е Р В А Я

       Сквозь клубы сигаретного дыма, пропитавшего, казалось, даже стены, доносились разговоры веселившейся толпы. Разговоры эти были ни о чём и обо всём сразу. Гулко, в коридоре, не столь пронизанном дымом, раздавался чей-то смех, немного развязанный, но явно женский. Этот смех отдавался эхом в моих ушах и неожиданно рассыпался вместе с осколками разбитого зеркала.
       - Ты чего? Ты не поранилась? – отстраняя меня от стекла, прохрипел знакомый голос.
       - Я?.. Так, нечаянно… - убирая его руку от своего плеча, ответила я и попятилась к выходу.
       - Постой! Ты куда? Что-то случилось? – донеслось вдогонку и замерло за захлопнутой дверью.
       Ступенька сменялась ступенькой, затем дверь из подъезда и, наконец, жадный глоток свежего воздуха полной грудью. Но легче не стало. Лишь сгусток холода обжёг горло, и я закашлялась. Вместе с этим из глаз потекли слёзы, они не успевали пробежаться по лицу и застывали маленькими хрусталиками.
       Подъездная дверь со скрипом отворилась. Неподвижная фигура остановилась в проёме.
       - Марьяша, холодно – замёрзнешь. Пойдём внутрь.
       - Не нужно мне вашего сочувствия! – не сдержалась я – Мне ничего от вас не нужно! Можно оставить меня в покое?
       - Я всего-навсего хотел спросить, в чём дело, - опешил он, - Ты вылетела словно пуля.
       - Сама разберусь, в чём дело. А вы веселитесь дальше! Гуляйте! Только, чур, без меня.
       - На, хоть оденься, - вздохнув, протянул он мне пальто.
       Я накинула его на плечи. Дождалась, когда Артём уйдёт наверх. Затем глянула в окна: открытые форточки, вздрагивающие в ритм музыке оконные рамы, перебегающие цветные огоньки гирлянд и беззаботный народ, попивающий что под руку попадётся и поедающий что хозяйка на стол поставит.
       - Баста, - решила я и полубегом направилась домой, к соседней многоэтажке.

       Дома никого не было. Родители уехали к родственникам в недалёкую деревню, оставив квартиру на полное моё попечение.
       Я села в прихожей на тумбу. Просто сидела и смотрела в стену напротив.
       - Мне не надо чужой жалости… Даже своей не надо. Я, вообще, человек или одноклеточное животное? Я человек - и это звучит гордо. И каждый человек должен быть честным и поступать по совести. А если кто-то не делает этого, то он сам… жалок, - от этой мысли мне даже стало веселей. Я почувствовала, что улыбнулась, - Ну, теперь можно и умыться.
       После я, слегка задевая о косяки, прошла на кухню, взяла из холодильника два зелёных яблока, распихала их по карманам пальто, взяла ключи и направилась к человеку, с которым могла поговорить. Это был парень Харитонов Мишка, который жил двумя этажами выше. Мы вместе учились в школе. Он был моей «подружкой», родственной душой и человеком, в котором я так сейчас нуждалась.
       Я быстро преодолела разделяющий нас серый лестничный марш, почти пролетела. И тихонько постучала в дверь, так как звонок странным образом залило водой, заклинило, и его отключили до починки, которая всё откладывалась на протяжении более чем недели.
       За дверью послышались шаркающие шаги, затем тихий вечный вопрос «кто там?».
       - Это я. Мариша. Мишка, открывай. Здесь темно и страшно, – придавая своему голосу бодрости, ответила я.
       - А, ты? - полусонно протянул он, открывая дверь.
       - Я тебя разбудила? – поинтересовалась я. Он в ответ что-то промычал и зашаркал к своей комнате. Я последовала за ним.
       В комнате тускло горела лампа, на столе вверх красочной обложкой лежала книга.
       - Дочитываю последние страницы, - кивнул он в сторону стола, - очень интересная книга. Взял у Авдеева до завтра, а он - у своего двоюродного брата, а тот - тоже у кого-то… - Миша вопросительно посмотрел на меня.
       - Да нет, я так, - натянуто улыбаясь, пробормотала я, - С Дня Рождения иду, забежала спросить как дела и… Вот, и яблоко тебе принесла, - спохватилась я, достала из кармана и протянула ему.
       Мишка взял, улыбнулся, затем приподнял книгу, глянул на изжелтевшиеся страницы, пролистал пальцем оставшиеся.
       - Ну ладно, - замешкалась я.
       - Ага, заходи завтра. Я кассет возьму – посмотрим.
       - Миха, ты - настоящий друг, - проговорила я и направилась к выходу.
       - Закроешь за мной или захлопнуть?
       - Закрою. Сейчас, - оставив книгу в руках, он зашаркал за мной к двери, - Ну, пока. До завтра.
       - Спокойной ночи, - попрощалась я, и осталась одна в тёмном коридоре, который, видно, как и вся страна, переживал нелёгкие времена.
       - Черти, опять лампочку вывертели! – досадливо выругалась я и зашагала по лесенкам вниз. Обиженно вздыхая не то на хулиганов, выворачивающих лампочки, не то на Миху, который так и не понял, чего я к нему припёрлась нетрезвая на ночь глядя, не то на… А, вообще, на обиженных воду возят, знаете ли.
       Вот я и побрела к себе, в пустую квартиру. Переоделась. Теперь в свободной длинной футболке я чувствовала себя куда удобнее, чем в обтягивающих, а временами стягивающих и кости и внутренние органы, джинсах. Закипятила чайник, нарезала кружочками лимон, щедро обсыпала сахаром. И стала есть вместе с кожурой, сначала слизывая сверху сахар, а затем отправляя в рот всё остальное, и запивая маленькими глотками чая. Он был крепко заварен, но уже разбавлен кусочками льда, потому негорячий.
       А на улице давно было темно. Редкие окна стоявшего напротив дома горели. Мне опять становилось грустно. Я взяла телефонную трубку и набрала номер сотового, затем отключила телефон. Становилось ещё грустней. Просто жутко грустно… и обидно. Я зашла в свою комнату, не включая свет, подошла к балконной двери, прислонилась горячей щекой к стеклу и закрыла глаза. Приятная прохлада. Лишь бы не заплакать.
       Я наощупь достала с полки кассету, поставила в магнитофон и включила. Единственное что, хотя и не спасало в таких стрессовых ситуациях, но определённо смягчало их последствия, было здесь, в этих самых звуках. Я не знаю, что меня привлекает в рок-музыке. Она как-то воодушевляет, что ли. В ней есть какой-то драйв.
       Я легла на пол, около самых колонок, по центру. Но не уснула, нет. Лежала и смотрела на люстру, отражающую множеством своих граней свет горящих за окном уличных фонарей.
       Я вспоминала, и всё не могла взять в толк, почему всё именно так случилось. Меня мучил извечный русский вопрос «что делать?».
       Встретился на жизненном пути мне человек моей мечты, так сказать, рыцарь моего сердца. Он мне никогда ничего не обещал на словах, вообще, на слова был скуп. Но его губы обещали, его... На людях - холодный и чужой, словно и не он вовсе. А когда только я и только он, то весь мир уже не важен, и куда-то девается его строгость, и я тоже не такая, а какая не знаю, наверное, влюблённая. Хотя такими словами не разбрасываются… В общем, думала о нём, но не придумывала себе идеала, нет. Если бы он стал идеальным, то был бы не собой, а кем-то другим.
       Мне он стал дорогим человеком. Конечно, в моём ещё юном возрасте говорить о каких-то глубоких чувствах рано, но мне он действительно стал дорог.
       Что меня в нём привлекло? Он просто какой-то недосягаемый. И каждый раз, пробивая его суверенитет, я чувствовала себя счастливой. Только… сказать об этом было некому, да и нельзя. Конечно, в общих чертах с кем-то где-то и говорила, но, чтобы от корки до корки – никому. Да и ни к чему это. Ведь он такой суровый. Попробуй вот так назвать его как-нибудь при людях, даже при самых близких друзьях. Даже страшно. Я, буквально, вставала на цыпочки в этом отношении. Была собой, взглядов своих на жизнь не скрывала, но держалась обособленно.
       Это, конечно, сжимает в тиски, ущемляет свободу. Но стоит ему взглянуть из под бровей, слегка улыбнуться, как сразу отпадают все сомнения, и я готова собственноручно возводить вокруг себя стену, отделяясь от свободы.
       Вот так, словно в замкнутом кругу. Но в этом самом кругу как будто была одна я. Его это не ущемляло никак, напротив, создавалось впечатление, что так оно и быть должно. Да пусть бы и было, но…
       Есть одна девица, хорошая девчонка, только почему-то захотелось ей пофлиртовать с моим Никитой. А он и не против, как видно. Стоит и мило с ней болтает. И улыбается – а вот это-то и самое обидное…
       А, может, и правда, просто по-светски мило и, не то чтобы улыбаясь, а просто в хорошем настроении, в праздничном. Может, человек просто воспитан так и не мог взять и послать её…
       А она, тоже мне, нашла с кем флиртовать. Хотя, впрочем, и не знала, что у нас с ним, в общем, что мы, как бы, вместе. Да и заигрывает она с каждым, не подумайте плохого, просто, у человека манера поведения такая. А так она девушка серьёзная, когда не пьёт…
       А мы пили. Хорошо пили. В дружеской компании, по хорошему поводу. И смеялась-то не она одна. Праздник, веселье, водка, пиво, сигареты…
       А, может, это со мной алкоголь с никотином плохую шутку сыграли. И я зря… Ещё и зеркало разбила. Хотя нет, зеркало-то я нечаянно разбила. Табуретом задела. Упал он. Со всего размаху… Ещё на Артёма налетела.
       Вот так, наверное, начиная трезветь, я думала и потихоньку засыпала.


       Часть В Т О Р А Я

       Утро было тяжёлым. Похмельным.
       Затёкшие ледяные руки и ноги, гудящая голова. Я приподнялась с пола и села на корточках.
       Было давно светло. Окно неестественно белое от искрящегося снега. Я зажмурила глаза и почувствовала боль в висках.
       - Какая же я…, - но какая в голову не приходило. Все мысли сплелись в единый комок и, не хотя, расплетались. Я напрягла голову, и картинки прошедшего вечера начали всплывать одна за другой. Лучше бы не напрягала…
       Хочется пить. С этой мыслью я и направилась в ванную, спустила воду и стала пить прямо из-под крана. Она шипела и разбрызгивала холодные капли в стороны. Я набрала полные ладони и… как следует взбодрилась. Затем приподняла голову к зеркалу.
       - Это я, - будто уговаривала в чем-то невероятном я себя, - Б..дь, б..дь, б..дь.
После этих слов я поняла, что это действительно я.
       Нет, я не ругалась. Это хотя и были слова матерные, но у них был свой смысл, мой смысл. И эти слова выражали не социальный статус или какое-то положение, а просто характеризовали состояние души. А состояние было, прямо сказать, «нестояния». Затем последовал традиционный ответ самой себе.
       - Кто б..дь? Ты - б..дь? Я - б..дь? Вот, б..дь!…, - немного удивилась я себе, - Вот такие, вот, дела, вот.
       Теперь можно было и чайку попить. Холодненького чайку с лимончиком… А лимончик-то какая-то… вчера съела. И томатного сока нет. Делать нечего, пришлось собрать в шуфлятке копейки, одеться и идти в магазин.
       Магазин был в торце моего дома, и работала там тётя Майя, наша соседка по этажу.
       - Добрый день, - сказала она, увидев меня в дверях. Хотя по мне было явно видно, что день совсем недобрый, - Тебе лимонов или просто томатного?..., - не то чтобы, спрашивая, проговорила она сквозь улыбку.
       - Два и пакет.
       - Два жёлтеньких лимончика и пачку «Любимого сада»?
       Я кивнула в ответ, высыпала мелочь на прилавок, сунула лимоны в карман (в другом - всё ещё лежало вчерашнее яблоко). Сок взяла под мышку и вернулась домой, с чувством хлопнув входной дверью.
       - Вот и утренняя прогулка. Бодри-ит погодка, ничего не скажешь.

       День тянулся долго, и передачи по TV были скучными. Где-то около четырёх тихо зазвонил телефон. Сердце сжалось, и кровь сбежалась к голове. Щёки запылали, а ладошки стали влажными.
       Я откашлялась и серьёзным голосом ответила.
       - Алло. Я вас слушаю.
       - Привет, Марьяша.
       - Привет, Артём, - узнала я его по «Марьяше».
       - Как дошла вчера? Как дела? Чем занимаешься?
       - Да я не домой после пошла… Мне друзья встретились, прокатилась с ними, - на ходу придумывала я, чтобы не объяснять причину преждевременного ухода, - Поездили туда-сюда. В клубе были, потом меня домой завезли, а сами на Турбазу с ночевой уехали. Звали с собой, да мне реферат писать надо. Короче, в Интернете с утра висла, только выключила. Голова немного заболела, решила чайку попить, а тут ты звонишь, - и как это у меня так складно вышло, сама удивляюсь.
       - Ясно, - погрустневшим голосом ответил он, - А мы так и не догуляли…
       - А что так? – живо поинтересовалась я.
       - Да, Барышев с Капустиным разругались из-за Лизки. А она тем временем какому-то хахалю глазки строила. Короче, друг другу морды набили и этому… тоже, ни за что.
       - Кому-кому, этому? – заволновалась я.
       - Да, такой тёмненький паря, который с Амиром приехал… Имя у него ещё такое…
       - Никита?!
       - Точно, Никита, - радостно воскликнул Артём.
       Моё сердце полетело в пустоту, а Артёмка, не заметив перемены в моём настроении (и слава Богу) продолжал.
       - Лизавета тут начала: да я вам поводу не давала. Типа, ей все они до одного места, что просто общается с людьми и находит в этом удовольствие. Ну, начала знакомую нам философию разводить. Но было поздно, ребята разгорячились, и им уже был повод неважен, лишь бы кулаками помахать… Алиска, бедная, после этих тренировок долго хату в порядок приводила.
       Я уже не слушала, что он говорил. В голове ёрзал один вопрос, но Артёмка ушёл от этой темы, и возвращаться к ней было слишком подозрительно. Мы немного поболтали и распрощались.
       Я стала звонить Лизке, но трубку долго никто не снимал. Потом чей-то заспанный голос нехотя ответил.
       - Лодочная станция слушает, - раздалось с другого конца провода.
       - Приветик, Лизочка, - как всегда вежливо поприветствовала её я.
       - Привет, Маришка. А мы тебя вчера потеряли, - немного озабоченно сказала она, - Ты знаешь, у нас такое вчера творилось, просто ужас! – я знала, что расспрашивать Лизу не придётся, она сама всё сразу выложит, - Ты бы только могла себе представить!? Наш Капустин, в общем милый мальчик, с гаишником Барышевым, который приходится, оказывается, Алиске другом её брата, вчера затеяли страшный скандал. Ну, Барышев, ладно, он всегда был заносчив и излишне амбициозен. А вот от студента Капустина после нескольких рюмок я такого не ожидала, видно закусывал плохо. Но соль та вся не в том, - Лизавета быстро вышла из сонного оцепенения и с удовольствием мне всё это рассказывала, - Ты, наверное, видела, что Амир приехал с другом, Никитой. Так вот, они, Барышев и Капустин, не знаю с чего, взяли себе в головы, что я проявляла по отношению к ним знаки внимания и отвечала на их. Заспорили между собой. Понимаешь? Начали делить шкуру неубитого медведя! Мне скоро надоело это всё, пошла из кухни в коридор, пусть, думаю, сами разбираются. А потом смотрю, этот Никита – весь такой «не свой», не в своей тарелке себя чувствует, я и решила с ним пообщаться. Просто так, без всяких мыслей. К тому же, мне такой типаж мужчин не нравиться. Но эти «друзья» даже разбираться не стали. В общем, сама даже не поняла каким образом, друг друга покоцали, главным образом Барышев Капустина, а затем и Никите досталось. Сперва, как положено, словесно наезжали, а потом «понавъезжали» собственноручно. Мочалились они долго, весь пол в прихожке вывозили, обоям и мебели также досталось. Пытались разнимать, так не давались, вырывались и бросались с новыми силами…
       Я понимала, что она ещё час может рассуждать и ходить вокруг да около. Терпением особым я никогда не отличалась, поэтому решила перевести разговор плавненько в нужное мне русло.
       - До ужаса нелепая история, - вступила я в разговор, - Барышев репутацию, конечно, держит. Капустина жаль, видно лишку хватил. А вот мальчика этого, как там его… Никиту… Вот досада. Пришёл человек, понимаете ли, культурно отдохнуть, как его сразу и таким нелепым образом в драку… Живой-то хоть? А то Барышев горазд кости ломать…
       - Ну, кости он ему не ломал, слава Богу, а вот черепушку проломил, малость…, - Лиза выдержала паузу, видимо воспроизводя эту картину в своём мозгу.
       - Жить-то будет? – ещё более заволновалась я.
       - Жить будет, - успокоила Лизка, - но сначала в больнице полежит маленько, с сотрясением.
       - Скорую вызывали? Милицию?
       - Милицию не стали. А вот скорая приезжала. Алиска с перепугу всю округу на ноги подняла…
       - Так, что на скорой его и увезли? - не могла долго сдерживать себя я.
       - Кого увезли? – Лиза явно тупила.
       - Никиту.
       - А, Никиту?! Да, на скорой и увезли. А потом…
       - Лизок, извини, - перебила её я, - в дверь звонят, кто-то пришёл. Потом договорим. Давай, до встречи.
       - До встречи, - разочарованно ответила она.
       Я судорожно набрала «03».
       - Скорая помощь слушает.
       - Добрый день. Вы не подскажете, сегодня ночью к Вам поступил пострадавший с черепно-мозговой. Молодой человек лет 20-25. Куда его определили?
       - Минутку… В травматологию, на второй этаж в Центральной.
       - Большое спасибо. Извините за беспокойство.
       - На здоровье. До свидания.
       Я достала из шифоньера белый медицинский халат, который я носила на лабораторки по химии и биологии. Собралась, накинула поверх халата пальто. Кинула ключи в сумку. Затем попросила отвезти меня соседа Бронислава Николаевича, который не знал слова «нет» и любил смотреть футбольные матчи, а я довольно часто составляла ему в этом кампанию.
       Пальто я оставила в машине. Зашла в приёмное отделение в белоснежном халате медработника, уверенно миновала проход с надписью «Посторонним вход воспрещён». А там – по лестнице на второй этаж. Вот и травматология. Только где мне теперь Никиту искать?
Я не нашла ничего лучше и подошла к медсестре, при этом держалась, по меньшей мере, доктором. И немного надменно, спокойно и довольно серьёзно обратилась к ней.
       - Послушай, вчера молодой человек поступил с сотрясением. Мне его препроводить на рентген надо, а в ординаторской, как всегда палаты напутали…, - сестра не дала мне договорить.
       - Можно этому уже и не удивляться, - с улыбкой произнесла она, - Сейчас посмотрю…
Сестра подошла к столику, полистала бумажки.
       - В седьмой.
       - Спасибо, милая, - дрогнув голосом, поблагодарила я. Но сестра не была подозрительна и занялась вновь своими делами.
       Я подошла к палате. Дверь была притворена. Меня словно приклеило к полу, и я не могла и шагу сделать. Судорожно перебирала в голове все возможные слова, но «нужных» так и не находила. Казалось, сознание потеряю.
       Я не знала, что ждёт меня за ней, за этой дверью. Если до сих пор я могла что-то домечтать, додумать, то здесь была реальность, и сейчас решался вопрос «быть или не быть». Для меня это было настолько важно, что жизнь уже делилась на «до» и «после».
Конечно, можно положиться на фортуну и предположить, что эта встреча, наконец, разрешит все наши недомолвки и станет новой страницей в нашей общей летописи. Но могло всё обернуться и иначе...
       Я не знала, о чём он думает, не знала, думает ли он обо мне, и что он обо мне думает. Я путалась не только в его мыслях, я в словах его путалась. Иногда мне казалось, что он читает мои мысли, он предвосхищал каждый жест и каждое слово. Но иной раз, мне казалось, что мы с разных планет, что понимаем всё абсолютно противоположно, и что смотрим в разные стороны.
       Я не могла рассчитывать на благосклонность судьбы, но другого пути я не находила.

       Я сделала решительный шаг, тут же проклянув себя за это, и очутилась за дверью, посреди четырёх больничных коек. Две по центру были пустыми. На той, что около двери, лежал худощавый мужчина с ногой, заключённой в странное металлическое сооружение, и сосредоточенно играл, видимо с собою же, в шахматы. На койке около окна с закрытыми глазами лежал Никита, с перевязанной головой, бледный, чуть вздрагивая во сне.
       Было желание уйти, пока он не проснулся, но ноги не слушались. Тогда я пододвинула к тумбочке стул и присела. Мысли разбрелись, и я никак не могла придумать, что сказать, когда он…
       - Привет, - тихо произнесла я, как только он открыл глаза.
       - Маришка? – немного удивлённо, но с лёгкой улыбкой, сказал Никита.
       У меня от этой улыбки нервно задрожали колени. Я кивнула ему, тоже улыбнувшись. Тогда Никита взял мою ладонь в свою горячую руку…
       Мы смотрели друг другу в глаза и ничего не говорили. Я – в белом сестринском халате, он – с перевязанной головой. Словно одни во всей вселенной. И не важно, что мы в больничной палате, что кругом нас – больные и лечащие, что на улице – холодный снег, а впереди, после этого тихого бессловесного счастья – разговор, который нам предстоит. Но это будет не сейчас и не здесь.
       На прощание я поцеловала его в щёку, а он лишь легонько кивнул своей больной головой.


       Часть Т Р Е Т Ь Я

       Вечером я пошла к Мишке в гости, как и обещала. Он встретил меня с радушной улыбкой.
       - А я уж думал, что не придёшь, - загадочно сверкнув глазами, сказал он.
       - Куда я денусь? – рассмеялась я, обрадовавшись тому, что ещё хоть где-то меня ждут.
       Мишка и вправду взял кучу видеокассет, и мы завалились в зале на полу, раскидали вокруг одеяла и подушки и смотрели весёлый фильм с каким-то шутом в главной роли, который кривлялся, говорил ерунду и попадал в казусные ситуации. А мы над всем происходящим в картине простодушно смеялись… Нет, честно говоря, мы не смеялись, а до одури ржали, держась за животы и катаясь по полу.
       И не успели мы ещё отойти от истерик после просмотра, как вернулась с работы мама (Михина мама). Она работала в нашей школе завучем по воспитательной работе. Вообще, Альбина Валерьевна была женщиной со строгим взглядом, здравым умом и мёртвой хваткой, с белыми вьющимися волосами, лёгкой проседью, большими серыми глазами на узком бледном лице, аккуратно подрисованными бровями и улыбкой тонких губ, со смехом заразительным, звонким, рассыпающимся по рекреациям школы. То есть леди с железным характером, но чутким сердцем и просто потрясающим чувством юмора. Словом, человеком, который призван работать с детьми.
       Но здесь, дома, она не была завучем со строгим взглядом, она была мамой, тётей Алей и соседкой с необычным именем - Альбина. Ну, уж если завели разговор о необычных именах, то самое-самое из них было у Никитиной мамы – Амата. Это по латыни значит «любимая». Она и впрямь была любимой, любимой мамой, по крайней мере, так как Никита отзывался о ней с такой душевной теплотой, хотя я его ни в коей степени не назвала бы сентиментальным человеком.
       …Но мы говорили о Мишкиной маме. Она, вернувшись с работы и завидев тот бедлам, который мы устроили, и наши красные, извините, рожи, не стала принимать воспитательные меры, а как отличная мама и самая лучшая тётя Аля, отправила нас с Михой в магазин за заварными пирожными.
       Мы с Михаилом Борисовичем (так я иногда его дразню, и он тогда начинает смешно важничать) отправились в магазин к тёте Майе. Она отпустила нам свежих сладких и вкусных, тающих от одного взгляда, пирожных и сказала одну вещь, которую я никогда впредь не забываю.
       Тётя Майя сказала, что, глядя на нас, все соседи завидуют и говорят с жалостью, что их дети между собой так не ладят. То есть, что я и Миха, получается, идеальный пример отношений, которые могут быть между сестрой и братом.
       И правда, Миха мне был больше, чем «подружкой», он был той тихой гаванью, к которой хочется возвращаться снова и снова. Бывает же такое: найти «брата» в своём же подъезде, сидеть за соседней партой и долгое время сохранять эти, уже почти родственные, отношения.
       - Харитонов, я – твоя сестра! – засмеялась я.
       - Ладно, но учти, что тебе придётся нянчиться с моими детьми, - немного вскинув голову, ответил Мишка.

       В этот самый вечер мы с Михой, как часто делают в нашем возрасте, совершили символический жест, который объединил нас не только духовно, но и через самую обычную – непосредственно - кровь.
       И теперь, именно с этого самого дня, я начала осознавать, что имею что-то очень дорогое. Я богата, ведь у меня есть настоящий друг. И я теперь несу ответственность за сохранение этой дружбы. Надо пронести её сквозь годы с достоинством, сохранить те самые отношения, которые я подразумеваю, говоря «Мы с Михой».
       В тот самый момент я поклялась себе, что с Мишкой буду терпелива и никогда не допущу ни единой, даже самой малой, ссоры.
       Тётя Аля же заварила свежего чая, и мы дружно в «семейном кругу» отчаепитили. Мама немного посидела с нами, обсудив предстоящий бал-маскарад, на котором я должна была выступить ведущей. Потом она пошла в свою комнату смотреть вечерние новости и ждать папу Борю с работы.
       У Мишкиного отца день был ненормированный, так как он занимался своим делом, возглавлял фирму со странным названием не то «Альфа», не то «Омега». В общем, работал, крутился, зарабатывал, приносил деньги в семью и давал уже сегодня немалый доход государству с налогами. А тётя Альбина работала в удовольствие, почти задаром, но тоже на благо – на благо детей, то есть на благо будущего нашей страны. Так что Миха у них рос полнейшим патриотом. Он даже в случае, не дай Бог, третьей мировой войны не поехал бы никуда из своего родного города, а тем более из страны.
       «Россия – моё сердце. И если я брошу её, то умру… Если не физически, то морально, попросту, сдохну» - вот так рассуждал «юный россиянин» Михаил. И я, в принципе, согласна с ним, ведь Родина – мать наша… А от матери если уезжаешь, то обязательно возвращаешься.
А ещё Миха – альтруист, не всегда, конечно, но всё же. И я знаю, почти наверняка, что стоит постучать в дверь, как сразу придёт помощь. Он часто мне помогал разбираться в геометрии и в органической химии, в написании реферата, в поедании беляшей с майонезом… Вот и я в этот вечер помогала ему добить «несчастные» пирожные. А они долго и упорно нам сопротивлялись. С гордостью теперь могу сказать и скажу, что наше поколение упорно и добивается поставленной цели, тем паче, если эта самая цель лежит перед самым носом на блюдечке с голубой каёмочкой и имеет внутри себя нечто сладко тающее на языке.


       Часть Ч Е Т В Е Р Т А Я

       Тёмный туннель постепенно расширился и превратился в светлый коридор с высокими потолками и множеством узких дверей по обе стороны. Я отворила первую попавшуюся из них и увидела Никиту, сидящего около плиты на табурете за чисткой картофеля. Я сразу же потянула ручку на себя, чтобы остаться незамеченной, но дверь жутко заскрипела, отдаваясь в глубину эхом. Никита обернулся, посмотрел снизу вверх, легонько приветственно наклонил голову, сверкнув тёмными глазами, и улыбнулся. Я глупо повторила за ним тот же жест головой и тоже улыбнулась. А Никита, как совсем недавно, протянул мне ладонь, а я без раздумий вложила в неё свою руку, ощутив мягкое горячее пожатие… Но тут неведомо откуда поднялся страшный гул. Пожарная тревога? Сигнализация? - Нет. Будильник. Половина седьмого и пора просыпаться.
       Если б можно было, я перевернулась бы на другой бок и досмотрела этот чудесный сон, но мне надо было торопиться. Сегодня я провожала Миху на поезд, и времени на сборы почти не оставалось.

       Поезд опоздал на пятнадцать минут. Мы попрощались, обнявшись. Мишка даже чмокнул меня в щеку и пообещал привести в подарок к моему Дню Рождения книги Солженицына «В круге первом» и Айтматова «Тавро Кассандры». Я в последний момент, опомнившись, отдала ему собранную в дорогу провизию, состоящую из вареных яиц, банки маринованных огурчиков, примовской колбасы, булки вкусного серого хлеба и полторахи домашнего кваса. А Мишка, обрадовавшись пополнению к своим традиционным банке тушёнки и сгущёнки, чмокнул меня ещё и в другую щёку, потом зашёл в вагон и долго махал в чуть заиндевевшее окно.

       Вернувшись домой, я принялась печь картофельный пирог с мясом. Честно говоря, впервые стряпала его сама. Раньше только смотрела, как это делала моя мама, а у неё, надо сказать, просто изумительные пороги. Теперь, видимо, пришёл и мой черёд испробовать себя в ипостаси кулинара.
       Замесила мягкое тесто на кислом молоке и сливочном масле, затем растянула его по противню, перемазавшись в масле до самых локтей. (Картошку я чистила с особой любовью, вспоминая свой сегодняшний сон). Светло-розовое мясо молодой свинины порезала соломкой и перемешала с перчиком и разными приправками. Выложила всё поверх лепёшки, бросила несколько ломтиков ярко-жёлтого масла, закрыла сверху второй лепёшкой и подвернула аккуратно, чтобы сочность не вышла. Затем поставила своё творение в духовку и с каким-то дурацким, почти любовным, чувством перемыла всю посуду, которую успела вымазать за время приготовлений.
       Через час кухня наполнилась мягким запахом истомлённого в мясе картофеля, и я просто влюбилась в этот пирог... Хотелось его съесть.

       Ещё через час я уже ехала на переднем сиденье машины Бронислава Николаевича, держа в руках сумку, из которой предательски доносился запах свежеиспечённого пирога.
       Сосед не задавал вопросов к кому я еду и зачем. Мы говорили о футболе, о предстоящем матче, который должен был пройти в нашем городе. Это будет только летом, но с билетами надо было подсуетиться уже сейчас.
       Скрипнули тормоза, машина остановилась у самых ворот.
       - Я развернусь и подожду тебя. Надеюсь, Маришка, ты поможешь мне выбрать подарок супруге к годовщине свадьбы.
       Я пообещала. И в белом халате, с сумкой на плече, не чувствуя ног, опрометью бросилась к Никите в палату.
       Но на его кровати лежал другой мужчина и разгадывал кроссворд. Тогда я подошла к лежащему на первой койке, который вчера играл в шахматы, а сегодня задумчиво разглядывал облупившийся потолок.
       - Извините, Вы не подскажете, где молодой человек, который лежал на той кровати?
       - Никиту родители утром забрали. Сказали, что дома ему будет лучше, и им спокойнее.
       С моего лица моментально спала улыбка. Я была просто убита этой новостью. Ведь я потеряла возможность видеть дорогого мне человека каждый день, наблюдать его таким… мило лежащим на кровати, перебинтованным, не сопротивляющимся… Он сбежал от встреч со мной, его вражески увезли от меня.
       Я была опустошена и даже рассержена.
       Когда я села в машину, Бронислав Николаевич вопросительно посмотрел на меня, заметив расстроенное лицо. А я наигранно весело скомандовала:
       - По магазинам! Искать подарок, который сможет приятно удивить Вашу супругу.
       Мы очень долго ходили по рядам в выставочных центрах, в книжных магазинах, салонах с косметикой и не могли найти Ничего!
       После долгих и безрезультатных поисков, уже на последнем дыхании, мы завернули в магазинчик, где продавали украшения из драгметаллов. Надо сказать, что супруга Бронислава Николаевича не была охотлива до таких вещей, и мы не приглядывали ничего такого. Но, тем не менее, наши мнения быстро сошлись у витрины с золотым колечком с хризолитовым камушком. Оно было столь изящно и аккуратно, что казалось созданным именно для тонкой и длинной кисти супруги моего соседа. Мы даже не думали. Купили и всё.
Вернулись совершенно измотанными. Бронислав Николаевич поблагодарил меня за помощь, и одухотворённый тем маленьким золотым кусочком, лежащим в футляре у него за пазухой, отправился домой. Я тоже пошла к себе, в пустую квартиру, в которой так вкусно и больно пахло пирогом, который я стряпала для Никиты…

       Ближе к вечеру мне позвонила Алиска, у которой на днях мы отмечали Денюху. Она позвала меня в кафе-мороженое, и я, не думая, согласилась.
       После одной порции сливочного с абрикосовым сиропом и другой – шоколадного с орехами и лёгкой беседы о том, каково живётся юным и красивым, словом, таким классным девчонкам как мы, я и Алиса отправились гулять по центральному проспекту.
       Мы шли вдоль маленьких круглосуточных ларьков и магазинчиков со сверкающими вывесками, закрытых на зиму фонтанов, занесённых снегом. Болтали обо всём, начиная с того как мы познакомились, когда Алиска переехала с родителями в нашу часть города и пришла учиться в мой класс, и заканчивая предстоящими президентскими выборами с долгими размышлениями о том, кому же всё-таки «на Руси жить хорошо».
       Прощаясь, мы так и не решили самого главного вопроса: куда пойти завтра вечером и кого позвать с собой. Договорились, что Алиса мне позвонит завтра после полудня, и мы додумаем это.

       Дорога домой была невесёлой, даже тоскливой. Неведомо откуда поднялся ветер, растребушил снег с верхушек сугробов, разметал его по дорожкам. Белый и холодный, он забивался за воротник, выводя меня из оцепеневшего состояния, грустно хрустел под ногами. А небо к тому времени уже давно потемнело, просветив через себя маленькие капельки далёкого звёздного света, уступающие мягкому свету уличных фонарей.
       Где-то, под этим самым небом, в чужом неизвестном мне доме, среди незнакомых мне людей, был самый дорогой мне человек. Мой Никита. Думал ли он обо мне?
       Я взглянула на белый обод луны и шёпотом произнесла:
       - Найди его окно, посмотри, принеси ему сон обо мне и верни мне ответом сон о нём…


       Часть П Я Т А Я

       Впервые за последнее время я выспалась. Встала с чувством полного удовлетворения. Никаких тебе нервных поисков затерявшихся носков, ни расстройств из-за внезапно закончившейся туалетной бумаги или же никчёмного телефонного звонка… Всё, что меня могло раздражать, я попросту отбросила, улыбнулась в ванное зеркало, закрепила волосы на затылке, умылась и позавтракала чашечкой чёрного горького кофе с сушками.
       День был прекрасно начат, следовало его провести ещё прекраснее. Но временами всплывали в голове странные унылые мысли о моём Никитке. Однако я тут же отбрасывала их, пока они не довели меня до какой-нибудь слезливой депрессии.
       После прослушки по радио утреннего гороскопа, который предвещал мне провести шумный вечер в кампании друзей и советовал не наводить сегодня разборок, оставив всё на более благоприятное время, я достала размораживаться из холодильника фарш на котлеты, потом убрала обратно, вспомнив про вчерашний пирог, пропылесосила в своей комнате, помыла пол на кухне и пошла вынести мусорное ведро (к слову, лучше его было вынести вечером).
       На лестничном пролёте, около мусоропровода, я познакомилась с новой соседкой с нижнего этажа. Квартира, в которую она с бабушкой переехала, долгое время пустовала, и в ней временами собирались всякие «наркоманы». Я даже как-то облегчённо вздохнула, узнав, что квартира обрела, наконец, своих хозяев.
       Девочка оказалась моей одногодкой и собиралась учиться в моей школе. Я посоветовала ей перевестись именно в мой родной «Б» класс. Звали её Аида, но она попросила звать её Айя. Жила с родной бабушкой, которая была чистокровной цыганкой и умела гадать на картах Таро, кофейной гуще, занималась хиромантией. Сама же Айя была «полукровкой», потому что мама у неё русская.
       Но, глядя на Аиду, нельзя было сказать, чего в ней «намешано». Большие чернющие глаза, чуть раскосые, с длинными ресницами и мягко изогнутыми бровями. Лицо кругловатое с крупными губами и ямочками на щеках. Волосы чуть ниже плеча, густые, непослушные, немного вьющиеся, тёмно русые с двумя совсем светлыми, даже немного рыжими, некрашеными прядями по бокам головы. В общем, довольно интересное лицо. Но личность за этим лицом была не менее интересной.
       Конечно, другие традиции, самобытность чуждой культуры, иное мировоззрение, живая своеобразная речь – это всё отличало её от моего круга общения, но в ней было что-то очень знакомое. Она временами напоминала мне саму себя.
       Мы подружились очень быстро. Я потянулась к Аиде почти интуитивно. Признаться, я редко завожу новые знакомства, и ещё реже мне хочется их продолжать и развивать. Сейчас же был совсем иной случай. Она стала для меня глотком чистого кислорода.
       Открытая для восприятия и влияний, немного наивная, искренняя в отношениях – удивительно, что она осталась такой в свои годы. Как она смогла пронести это через жизнь. Её, видно, не разочаровывали окружающие люди, она не теряла надежд, не строила пустых иллюзий, как это было со мной. Мне даже стало её жаль, ведь придёт время, хочешь - не хочешь, а взрослеть тоже придётся.
       Когда это поняла, я обрела цель: сделать процесс изъятия у неё розовых очков как можно менее болезненным. Я негласно взяла её под свою опеку, стала незримым наставником, а в первую очередь другом, в котором она так нуждалась.
       Проведя с Аидой беседу за кружечкой чая и куском пирога, я получила предложение сходить вечером в кабачок, в котором она подрабатывала. Айя отвечала там за звуковое оформление, то есть была ди-джеем (странная для девушки профессия, не так ли?). Я приняла предложение.

       Кабак оказался вполне ничего. По моей шкале тянет на четыре с плюсом. Есть что выпить, чем закусить, и не особо бьёт по карману человека, живущего на «карманные» деньги. Официантки бодрые, внимательные, улыбчивые… Да и всё это, в принципе, не важно, когда ты приходишь в хорошей кампании людей, которых давно знаешь.
       Я, Алиска и Лизавета, в общем, «бабским» коллективом, заказали пива с рыбой. Я познакомила своих девок с Аидой, но они от этого знакомства немного напряглись. Мне это не понравилось, но я промолчала. Айя заметила неловкость со стороны девчонок по отношению к ней и подходила к нам за вечер всего несколько раз.
       Она охотно ставила песни, которые я заказывала, и даже один раз вышла со мной на крыльцо подышать свежим воздухом. Там мы и встретили Амира, нашего общего с Никитой знакомого.
       Ясное дело, что увидев его, у меня в голове осталась одна мысль, о Никите. Они довольно тесно общались, и Амир был в курсе всей его жизни (кроме меня, надеюсь).
Уж к слову скажу, коль зашёл разговор, о том. Иногда люди делятся какими-то своими сокровенными воспоминаниями с друзьями, подругами. Я, к примеру, редко рассказываю всё, тем более с именами и какими-то личными подробностями. Но вот Никита? Как поступил он? Что знают о наших отношениях? Рассказал ли он обо мне кому-нибудь и что именно?
По человеку, конечно, бывает заметно, что он знает. В последнее время Амир как-то по-дурацки со мной разговаривал, улыбался, отпускал нелепые шуточки, намеки относительно того, что мне следует обратить внимание на Ника (так уж нелепо сократили его имя), что он отличная пара: холостой, образованный, воспитанный, деловитый. После, конечно, заминал разговор, бывало извинялся, но делал это с тою же ухмылкой на лице. Однако я не поддавалась своим впечатлениям и делала вид, что ничего не замечаю.
       К тому же около года назад Амир пытался за мной ухаживать, проявлял различные знаки внимания. Но я с ним поговорила, и всё плавно закончилось, как будто и не начиналось. Мы продолжали общаться без каких-нибудь там напрягов, но я помнила тот его поцелуй в шею около моего подъезда и знала от девчонок, что он часто спрашивал: не дружу ли я с кем.
Никогда после я ни говорила с ним о личном, тем более не обсуждала Никитку.
А на этот раз мне самой пришлось начать с ним разговор. Меня слишком мучила та неопределённая ситуация, в которую я попала, и я не могла упустить такой возможности. Ведь я даже позвонить Никите не могла: домашний не знаю, а мобильный заблокирован.
       - …Друга бы с собой прихватил, - начала я, нервно теребя колечко на пальце.
       - А, ты разве не в курсе, что Ник в больнице лежал, а теперь дома долёживает? – спросил Амир, но по интонации мне стало понятно, что отвечать не следует, так как он всё знает, по крайней мере, то, что я навещала Никиту в больнице.
       - Как он себя чувствует? – немного тише обычного произнесла я.
       - Да ничего, почти оклимался. Ты бы сама позвонила и спросила. Человеку приятно, когда о нём беспокоятся, если это не слишком навязчиво,- сказал он, слегка наклонив голову с прищуром в глазах, будто давая намёк или информацию к размышлению.
       И в правду, «Навязчиво» - это слово было в самый раз обо мне. Я сама не замечала, когда начинала навязывать другим своё общество, свои идеи, своё мировоззрение. С Никитой я всегда старалась быть другой, но не могла прожить нескольких дней, чтобы не позвонить ему и не спросить классическое «Как дела?», чтобы в ответ услышать хотя бы его голос.
В настоящее же время я не могла задать ему этот вопрос, ведь его телефон может быть ещё долго заблокированным, а домашний я не знала, я даже фамилии его не знала…
       Я не раздумывала, что и как сказать Амиру, само получилось. Со стороны, видимо, это выглядело глупо и немного резковато:
       - Запиши мне его домашний номер. Завтра же позвоню и узнаю.
       Он приподнял глаза, немного подумав про себя. И я боялась, что он теперь что-нибудь спросит или скажет. Но Амир сам в моей записной книжке нашёл букву по алфавиту, записал, закрыл и отдал. Я же небрежно забросила её в сумочку.

       Уже дома, только захлопнув дверь и усевшись в прихожей на тумбу, я отыскала книженцию в сумке. Стала перелистывать странички, но не замечала незнакомого подчерка ни на одном из них. Может, Амир подшутил, ничего не написав?..
       Нет, на самой первой крупным размашистым подчерком было записано: «Альф Ник - …», номер прилагался.
       Я вглядывалась в буквы снова и снова. Подумать только, ведь даже фамилия у него была необычной, непонятной,.. но уже такой родной и уж точно самой-самой лучшей в целом мире.
       Странно? Нет, нисколько. Ведь это же «мой Никита», только он ещё не осознал, что он мой, ещё не понял, что он родился, ходил в садик, школу, институт, даже жил в нашем городе только для того, чтобы в один судьбоносный день встретить меня! Никита – всегда был и есть самый лучший,.. но и самый недосягаемый…
       Я не позвонила. Я бы растерялась, запутала все слова и сказала бы совсем не то, что хотела. Это было ни к чему. И к тому же, я всё ещё хранила надежду на то, что он позвонит сам (Но надо признаться, что ни разу до этого Никитка сам мне не звонил. Я даже сомневалась, знает ли он мой номер телефона). Я, наверное, фаталистка. Если предначертано, то будет обязательно и никуда он от меня не денется…
       Вот так, уже не первый вечер, я легла в свою постель с мыслями о судьбе. О том: суждено или нет?.. И ещё я – оптимистка, потому что уснула с мыслью, что всё же «суждено».


       Часть Ш Е С Т А Я

       Непонятное чувство не то беспокойства, не то ожидания одолело меня с самого утра. Я проснулась очень рано и не смогла заставить себя лечь опять. Сон в голову не шёл.
Я задумчиво прошлась по пустой квартире, мечтательно посмотрела на тёмное звездистое небо. На улице неистовствовал ветер, дуло во все щели, и дома стало весьма прохладно. Меня забило в ознобе. Я поставила чайник и выпила огромный бокал чая с молоком, только тогда немного и согрелась.
       Я сидела в кухне, закинув ноги на стул, и у меня была куча времени для того, чтобы обдумать предстоящий день и распланировать его от и до.
       Было решено, что сегодня я покрашу волосы. Решено – сделано. И через некоторое время я стояла перед зеркалом... абсолютно рыжая!
       Это был «ужас, летящий на крыльях ночи»... Необычно. Бесспорно, необычно, во всяком случае, для меня.
       И тут мне вдруг стало смешно. Я вспомнила слова одной моей подруги: «Если парень тебя не замечает, а ты не знаешь с какой стороны к нему зайти, то сделай что-нибудь из ряда вон. Тогда он скажет: Боже, что ты с собой сделала!!!.. Это и будет началом вашего разговора»…

       В полдень я, собрав себя в руки, взялась за пылесос и половую тряпку. Просто удивительно, с каким удовольствием я ползала «на карачках», протирая видавшие виды плинтусы, подоконники. Я даже навела порядок в кухне по шкафам с посудой, пересыпала крупы в поисках «прожорливых букашек». Я удивляла саму себя.
       После такого самоотверженного труда, естественное дело, решила возблагодарить своё «Я», которое изрядно проголодалось. Сбегала «в торец», в смысле, в «Майский» магазин в торце («Майский» не название, а принадлежность к тёте Майе, которая, как вы уже успели понять, работает там продавцом). Купила зефира в шоколаде. Такого белого в коричневом-коричневом, и всё очень-очень сладкое… Только и успевай кофеем с молоком запивать.
       А по дороге домой я встретила свою новую соседку Аиду, которая ходила с бабулей оформлять документы в школу.
       Бабушка её, по правде сказать, была, ну, типичнейшей цыганкой. И, как всякая её сородственница по крови, не беря в расчет Айю, вызывала у меня, в первую очередь, панический страх, во вторую очередь, страшную панику, а уже после, по отдельности – то страх, то панику.
       Надо отметить, что все цыганки, обычно, также не испытывают ко мне симпатий, а, напротив… Но бабушка Аиды только взглянула на меня с лёгким прищуром. Мне сразу показалось, что она меня увидела насквозь, прочитала наизусть… «Знать-то знаете, а вот доказать не сможете» - подумала я и решила, что в гости к Айе никогда не пойду. Пусть сама ко мне ходит.

       Аида зашла ко мне, только переодевшись, и мы славненько посидели за кружечкой горького кофе с молоком и со свежим зефиром. Это было, несомненно, издевательством над желудком и тем «что может слипнуться», но мы не успокоились, пока целлофановый мешочек не оказался, наконец, пустым.
       Вечер оказался весьма болтлив. Сказать даже, вволю болтлив. На повестке дня у нас стояли два вопроса: первый – надеть нечего, и второй - какими «дураками» мужики иногда бывают. То есть почти неизменный репертуар, но немного в ином исполнении.
Айя оказалась не столь несведущей в вопросах «межличностных взаимоотношений», но как-то несерьёзно и неглубоко подходила к их решению. Буд-то плыла по течению. Если с кем и встречалась, то недолго и …ничего особенного. Но зато и никаких проблем! Всё ещё впереди. Даже завидно, что ли? Не то, что у меня: неопределённо, но предопределённо, в чём я себя уже окончательно успела уверить.
       Аида в отношениях с парнями как будто «прикидывала к себе платье», смотрела на себя со стороны и решала, что ей это не подходит. Она выбирала. Она ждала и верила…

       Около девяти часов раздался стук в дверь. Я никого больше сегодня в гости не звала. Родители вернуться ещё не должны, Мишка тоже…
       Неправду говорят, что незваный гость хуже татарина (извините за «национальный колор»). Я была приятно удивлена приходу Лизаветы, Богдана Капустина… и Никиты, в особенности.
       Они оказались тем самым глотком кислорода, которого мне так не хватало в последнее время. Но от этого «кислорода» у меня почему-то забегали мурашки по спине и начали нервно подрагивать ноги в коленях.
       Я, конечно, мило улыбалась, шутила, разливала чай. Даже, как гостеприимная хозяйка, предложила гостям пирог (наконец-то его кто-нибудь доест).
       Богдана, как самого умного (в чём я лично, конечно, сомневаюсь), мигом отправили «в торец» за пивом. А Лизавета весь вечер хитро кивала в сторону приведённого ею Никитки. А я делала при этом очень-очень строгое лицо, буквально «табло». А сам Никита бросал в мою сторону редкие, но довольно тёплые взгляды.
       Мы сидели, потягивая янтарное пиво из высоких бокалов, вспоминая потасовку на Алискином Дне Рождения, смеялись.
       И тут зазвонил телефон, и я вышла в прихожую, чтобы ответить. Это была Лизаветина мамаша, этакая манерная тётечка, жутко вежливая и ещё более жутко строгая. Я скривила лицо и подала трубку Лизе, показывая губами, чтобы она сказала, что остаётся у меня с ночевой, ведь было уже поздно. При этом я стояла позади Никиты, за его спиной, буквально в нескольких сантиметрах. И когда Лиза передала мне трубку обратно, я «невольно» придвинулась к нему,.. а он ко мне. Я так и стояла, ощущая своим телом его. Но после того, как Лиза рассказала о своём разговоре с матерью, покритиковала способы воспитания, в общем, минут через пять, мне всё же пришлось отойти от него, чтобы не вызывать никаких подозрений. Я положила на место телефон, а тело моё почти пело, ведь он ко мне придвинулся, ведь ничего не сказал, никаких укорительных взглядов…

       В тот самый вечер я окончательно для себя решила: «Не отступим, доколе не победим». Конечно, не в этот вечер, не в этот раз, не при таких обстоятельствах, но всё обязательно будет. Я знаю, я чувствую.

       К стати, Лизавета не осталась у меня. Она, «товарищ» Капустин и Аида поехали в кабачок. У Лизы с Богданом что-то наклёвывалось (а я уж было махнула на эту «Маньку» рукой), и Аида решила их подтолкнуть, ведь им, до ужаса нерешительным (два сапога - пара), без чужой помощи не обойтись. Никитку же они повезли домой – спать пора «больным и немощным»…


       Часть С Е Д Ь М А Я

       Воодушевившись историей со «спиной», я готова была горы свернуть. И подвернулась мне подходящая гора… дел. С самого утра мне надо было съездить в типографию, по магазинам за продуктами, ведь скоро возвращались родители, а в холодильнике ещё чуть-чуть и паутина бы завелась. Да мало ли какие дела быть могут? Долго рассказывать всё, да и неинтересно. Самое интересное в другом, что я никак бы не управилась со всей этой кучей за один день без машины. А машина была, папина, в гараже стояла. Только прав нет. Да разве в правах дело, если есть «гора», и есть настрой, чтобы её свернуть?! Вот именно этот юношеский максимализм и сыграл со мною очень-очень злую шутку.
       …Со всеми делами я так и не успела управиться. Наши правоохранительные органы всегда на страже порядка. А о каком порядке может идти речь, когда «сопливая девчонка на папенькиной машине без прав разъезжает, без доверенности и даже без ведома этого самого папеньки»…
       Вот в такие моменты и начинаешь ценить те, казалось неудачные, знакомства, которые мы нередко заводим. Кирилл Барышев мне был не по нутру, но раз дела такие завертелись…
Спасибо, выручил «товарищ-милиционер» и словом не обмолвился. Удивил прямо-таки. Затем и машину помог в гараж обратно поставить. Его «сотрудники» же мне вернули все документы на машину и номера, которые они как-то резво успели свинтить.
       Но со всеми заморочками дело к ночи подошло. Домой добираться надо, а у меня ни денег, ни-че-го. Да и Кирилл, как на зло, будто сквозь землю провалился!
       Я попросила дяденьку с двумя звёздочкам на погонах, чтобы он дал мне позвонить, и он не смог отказать «бедной девочке с огромными грустными глазами». Я поговорила с Алиской и она обещала, что решит этот вопрос. Мне же оставалось только сидеть в продуваемом всеми ветрами фойе УВД и ждать «своего спасителя».
       Приехал Артём. А у меня с ним довольно натянутые отношения. Он, конечно, хороший парень, но не по мне. И понять никак не может, что «я и он» - это гиблое дело, что даже пытаться незачем.
       Ну а деваться-то мне было некуда.
       По дороге я растянула пару сентенций, рассказала несколько анекдотов в тему и не совсем… В общем, малоприятная дорожка была и очень напряжённая. Я даже стала чувствовать себя виноватой, что не могу парню толком сказать, что у нас с ним ничего не получится. А он надеется… Но проблема-то как раз в том, что я не могу махом разбить все его мечты и надежды. Я сильно затянула с этим. Теперь остаётся лишь отшучиваться и делать вид, что это я ничего не понимаю.
       Это было милосердием, но при этом ещё большей жестокостью.
       Выходя из машины, я дружелюбно кивнула ему головой со словами:
       - Ну, Тёмыч, будь! Огромнейшее преспасибо за транспортные услуги!
       - Не стоит благодарности, - с лёгкой улыбкой произнёс он.

       Войдя в свой дом обетованный, я сразу же засела за телефон, звонила я Алиске, которая так здорово меня «напрягла». Сказать правду, она была с начальной школы влюблена в Ренатова и всегда сидела с ним за одной партой, даже теперь. Но он её не замечал. А ведь Алиска – потрясающая девчонка, лучшего желать не приходится. Тёма явно забуксовал.
       -… Алиска, ты же знаешь, что у меня другие мечты, совсем не о нём. Артём – друг и товарищ. Да, к тому же, Артемий Рафаилович Ренатов – для меня слишком претенциозно…, а вот для вас… - сказала я это немного наигранно и Алиска рассмеялась.
       Мы – подруги, а между настоящими друзьями не может быть никаких недомолвок, тем более, если это касается мужчин. Никаких обид (тем паче) быть не может. А, вообще, говорят, на обиженных воду возят…
       После разговора с Алиской я облегчённо вздохнула, заварила свежего чая, налила полный бокал, насыпала в пиалу сушек и отправилась в свою комнату почитать и похрумкать.
На книжной полке нашла «Любимую «Цитадель» Экзюпери, включила настольную лампу, села за стол. И подумала с «Цитаделью» над смыслами жизни, о том, где же моя «пустыня» и кто мой «колодец»…

       Уснула.
       Но как же такой день может так просто закончиться? «Милостыни судьбы» сыпались на меня с самого утра, а к вечеру-то как по-пёр-ло! Да, к концу, оказывается, только и начиналось всё самое интересное…, несущее за собой огромное количество последствий.
Сгорела лампа, растрещалась тысячью искр над самой головой, лампочка разлетелась миллионом осколков, замкнуло проводку, комната задымилась, ковёр загорелся…
Пожарные, удивительно, вовремя приехали, всё залили, засыпали, захлопали. И осталась я одна на этом «пепелище».
       …Говорят, что состояние собственной комнаты показывает, что творится у человека на самом сердце или в душе… А неправда! Ведь моё сердечко разгорелось намного раньше, а тухнуть, и подавно, не собиралось.


       Часть В О С Ь М А Я

       Следы битвы с огнём «имели место быть» (как часто выражается один мой преподаватель, думая, что так звучит умно). Явные, конечно, следы. Но расстраиваться по этому поводу я не собиралась, хватит с меня и вчерашних эмоций.
       А сегодня у меня были совсем другие мысли. И мысли эти крутились в моей голове и никак не хотели собираться вместе… Я помнила, что во сне видела Никитку. Точно помнила, что видела. Но, вот что именно? Я не помнила. И как не старалась, всё тщетно. Но абсолютно точно видела, видела! «Жизнь прекрасна и удивительна…, даже если не пить предварительно».
       Да, сегодня был, действительно, чудесный день. И ещё день возвращения в отчий дом, в моём случае, вернее сказать, в дочерний. Ведь возвращались мои ро-дне-ньки-е родители. Их отпуск подходил к концу, вместе с ним, хоть и жаль, заканчивалась моя свобода… Да, и на черта мне такая свобода, после которой потолки белить, да мебель менять! К тому же, я жутко скучала по своим предкам. Они, бесспорно, бывают очень жуткими… Ну а кому сейчас легко-то живётся?
       Да и Миху мне сегодня встречать.
       Нет повода для грусти.

       Я, как только увидела маму с папой, почему-то разревелась. Было даже стыдно и перед ними, и перед прохожими, которые наблюдали эту картину. Ну, такая уж я синтиментальная…
Родители приехали весёлые, отдохнувшие. Немного огорчились, узнав о вчерашнем «стечении обстоятельств». Но меня не ругали и, вообще, дружненько сошлись на том, что главное – я жива и невредима, остальное же и купить можно.
       Папа тут же вызвал рембригаду, которая оперативно привела всё в должный вид, ещё даже лучший, чем было. Затем они с мамой поехали с «визитами вежливости» по многочисленным родственникам, которые имеются у нас в городе. А, за одним, и по магазинам за письменным столом и ковром. Надо было не откладывать такое дело, ведь у меня скоро самый счастливый и самый грустный день в году – День Рождения…
       Я же, не теряя времени даром, встретила Миху с поезда (вокзалы мне теперь будут сниться). Он, что меня не удивило, совсем забыл про обещанные книги и даже об этом не обмолвился. Я, впрочем, тоже.
       Мы поехали прямиком домой, Мишка переоделся, принял душ и пришёл ко мне.
Волосы у него были ещё мокрыми и топорщились в разные стороны. Чёрные и излишне длинные для пацана. Я хладнокровно, как лучший друг, по принципу «я не скажу – никто не скажет», поведала ему правду о его стрижке, вернее об её отсутствии. Миха, сперва, пытался обидеться, потом понял, что со мной это бесполезно. После он даже доверил свою «драгоценную» шевелюру моим ножницам. Зря, видимо, он это сделал…, но я этого ему ни за что не скажу (а я уже писала, что «я не скажу - …»).
       Холодильник был полон провизии (спасибо моей предусмотрительности), и просто необходимо было немного облегчить его участь. Да и родители к вечеру должны вернуться. Поэтому мы с Михаилом Борисовичем решили вспомнить старые добрые времена, когда учились вместе готовить. Родители этого времени почему-то не любят вспоминать. Особенно папа, он сразу поворачивается к маме и спрашивает: «Дорогая, у нас в аптечке есть «левомицетин»?
Мы не единожды радовали желудки наших любимых родителей вафлями с начинкой из взбитых сливок со свежей клубникой, печеньками-«пятиминутками», сладкими рогаликами, «баурсаками», разнообразными тортами, пиццей, а также борщами, «штрудлями», ну и конечно, оладьями и блинами…
       На этот раз наш выбор пал на гуся, запечённого в духовке под острым майонезным соусом с приправами (наше с Михой изобретение соуса: «провансаль», соль, красный перец, кусочки сухой кинзы, давленый чеснок и кое-что ещё…).
       Словом, картина Репина, мы в майонезе по самые уши, пытающиеся намазать им гуся, который, в свою очередь, не поддаётся нашим уговорам и скользит в разные стороны по противню. Ему, видимо, наш «фирменный» соус оказался не по вкусу. Но мы у жирной, безголовой, да ещё и общипанной птицы, ясное дело, совета не спрашивали. А под конец, ещё более «извратившись», напихали ей во вспоротое брюхо сочных зелёных яблок, порезанных кусочками. Гуся по периметру «обложили» крупными картофелинами, которым тоже досталось соуса.
       Можно и так догадаться, что мы сильно проголодались за это время и родителей на ужин не дождались. Миха смачно зажевал любимое крылышко (чё там есть?). Я же взялась, на мой взгляд, за лучшую часть любой птицы – за шею. С ней, конечно, мороки много, но зато какой-то смысл в этом прослеживается, конструкторский: разобрал, нашёл, перебрал…, обсосал, обсмоктал…, не наелся, но зато приятно повозился.
       Поверх наиострейшего птичьего мяса мы накидали достаточное количество румяного картофеля. Пыхтели и молчали. Потом, уняв немного аппетит, поняли, что ели в полной тишине, забыв о разговорах, и рассмеялись.
       - Да, - сказал Миха, - Казалось, медведя съем.
       Мы кое-как вылезли из-за стола. Решили протряхнуться и прогуляться. Взяли в шуфлятке денег и пошли в магазин.
       На улице успело стемнеть. Сыпал мелкий противный снег. Как крупа, маленькими ледышками. Да и ветер разыгрался не на шутку. Мы оперативно купили «Байкала» и побежали в тёплую квартиру.
       Посмотрели выпуск новостей, поспорили о судьбах страны, выдузили двухлитражку газводы «Байкал», потом поговорили о проблемах озера с одноимённым названием, за одним и Мирового Океана, потом о пластиковых бутылках и защите окружающей среды. Спорили горячо и остро, но сходились всегда на одном.
       Родители же вернулись поздно, когда Миха пошёл домой, а я легла в постель. Вставать я не стала и только слышала, как они пошли на кухню и нашли свой ужин, который успел изрядно поостыть.

       Мне приснился малоприятный сон. Война, я замотала лицо, как делают на востоке женщины, и пошла договариваться со скифами (что к чему?), чтобы они войну кончали. Весь сон искала их, чтобы поговорить, но так и не нашла. Что попало. Проснулась. Подушка мокрая, я горячая, одеяло перевёрнуто, ноги в пододеяльнике… Встала, обмоталась одеялом и пошла на кухню, попить.
       Заглянула в холодильник, а там пакет кефира. Не неожиданно (сама покупала), но, тем не менее, приятно. Я достала свой высокий синий бокал с отколотой ручкой и наболтала кефир с сахаром. Закинула ноги на стул. Сижу и пью мелкими глоточками, растягивая удовольствие и думая о смысле или, напротив, бессмыслии увиденного сна.
       В кухню зашла мама. С распущенными немного вьющимися волосами, без следов обычного макияжа, с ровным и немного бледным лицом. Она выдвинула из под стола табурет, села, лёгкая улыбка скользнула по её губам.
       Я встала и обняла её со спины, а она взяла меня за руки и прижалась щекой… Потом мы пошли спать. Завтра был воскресный день. Вставать рано и дел много, как всегда в период приготовлений к праздникам.


       Часть Д Е В Я Т А Я

       Воскресенье началось у меня в одиннадцать часов. Меня предательски не разбудили, не взяв с собой по магазинам.
       На тумбе около кровати я нашла записку: «Мари, наведи порядок в ванной комнате и кладовой, протри стёкла и зеркала, составь список гостей и меню. Какой торт будем печь? Мама»
       Я включила радио и занялась уборкой. После включила компьютер и составила список гостей, за одним нашла в своём «Справочнике» номера их телефонов. Список оказался жидковат. Я, Миха, мои подружки Алиска и Лизавета, к ним паровозиком - товарищ Богдан Капустин и Тёмыч; затем моя новая знакомая Аида; ясно-понятно, милый моему сердцу Никитка, а с ним и его друг – Амир, чтобы странно не получилось.
       В общем, с горем пополам набрала я девять человек, включая меня.
       Список был готов. Почти все из приглашаемых уже в курсе намечающихся событий, надо только напомнить. Вопрос оставался за Никитой. Мне даже страшно ему говорить об этом. А вдруг он, как бывает временами, упрямо откажется, типа «чё это я»… Оставим это на завтра – решила я.

       Ближе к вечеру пришла Айя, мы договаривались, что она поможет с приготовлением торта.
       Свой выбор я остановила на, уже ставшем классическим для этого праздника, медовом с орехами. Дело это было несложное, но довольно скучное, поэтому без компании я бы не обошлась. Тем более приближался день, в который я стану старше на целый год, и настроение было, прямо скажем, не ахти. Аида же, как человек свежий в понимании общения, была поддерживателем моего оптимума.
       У нас был обычный девчачий разговор в кухонном варианте.
       - Давай говорить о планах на будущее. Это будет – вечер мечтаний, а вся последующая жизнь нам останется на их осуществление, - предложила я.
       Айя с радостью согласилась и начала первой:
       - Закончу школу на «4» и «5», поступлю в какой-нибудь ВУЗ, выучусь, получу диплом, потом буду работать и набираться опыта. Где-то на этом пути встречу человека, который украдёт моё сердце. В 25 я приму его руку, а сердце возьму взамен своего, в 29 рожу ему ребёнка. Буду с удовольствием работать, по вечерам готовить своей семье ужин, по выходным гулять с ними по городу и ездить к родителям. Буду отличной женой и лучшей матерью. Никогда не буду ругаться, бить посуду и т.д.. Буду терпеливой и любящей…
       - И самой-самой нежной во всём мире, - добавила я.
       - Да, - согласилась Аида.
       - Это, по-моему, мечта любой девчонки, а не только твоя. Чтобы быть нужной, реализованной в своей жизни. Чтобы любили.
       Мы замолчали. Ведь ни у одной из нас сейчас не было уверенности в том, что мы нужны. Ни в её, ни в моей жизни, никто не говорил: «Ты мне нужна». Кажется, что всё это слова, а слова кидать на ветер ни к чему. Но временами просто жизненно необходимо слышать именно это. Пусть такие слова - минутный порыв, пусть не на всю жизнь, пусть завтра уже растают и развеются по ветру, но они уже сегодня будут дарить смысл.
       «Жизнь теряет свой смысл, когда этот самый смысл надо искать» - это не мои слова, не помню чьи, но в них заключена правда, правда всей жизни. Ведь человеку, прежде всего, необходим смысл, ради которого он и будет жить, дышать, учиться, работать, творить, в конце концов.
       Я временами, когда теряла ниточку наших отношений с Никитой (вернее, когда мне казалось, что я их теряла), становилась абсолютно бесцельной. Мне было абсолютно безразлично, что будет завтра, терялся интерес даже вставать по утрам. В другое время, когда я ждала встречи с ним, когда вновь надежды поселялись в моём сердце, я летела, я мечтала, я жила. Мне хотелось горы свернуть (об этом, кажется, я уже где-то писала). И почти всё оказывалось по плечу. Надежда даёт силу к действию, к движению, а движемся мы к намеченной цели, то есть реализуем тот самый смысл, который ставим перед всей своей жизнью, а смысл, в свою очередь, дают крохотные фразы, бросаемые временами на ветер… Вот такой круг.
       Так что, дорогие, любимые, нежные, будьте с нами и дарите нам смысл, будьте сами этим смыслом, смыслом всей нашей жизни! И тогда будут вершиться дела, цивилизация пойдёт вперёд!
       Это громкие фразы. Мне хочется кричать их в окно, но люди, боюсь, не поймут этого моего порыва. Простите меня, ведь этот эмоциональный «переполох» объясняется так легко: Мне скоро на год больше! Мой День Рождения так близок…
       И, вообще, обидно мне. Обидно потому, что День Рождения – это единственный праздник, в который ты чувствуешь себя по-настоящему одиноким. Для всех – это праздник, это повод для хорошего настроения, для поздравлений и выпивки… Но никто не чувствует того, что чувствуешь ты. Поэтому я не люблю свой День Рождения.

       В этот вечер мы с Аидой удачно испекли торт. Не менее удачно мы ещё сэкономили банку сгущенного молока и после попили свежезаваренного чая со вкусным, буквально рассыпающимся во рту, овсяным печеньем. Что люблю, то люблю.
       За чаем мне пришла в голову отличная мысль об украшении комнаты. Айя с каким-то неведомым мне доселе азартом ухватилась за неё и взялась за надувание шаров и рисование плакатов. Получилось всё красочно, живо, интересно. Это становилось похоже на праздник, о котором я мечтала в своём детстве: шары, плакаты, торт со свечками…

       Родители вернулись, как обычно, поздно. К тому времени я проводила Аиду и сидела за очередным бокалом чая, смотрела в окно. На улице включили фонари, людей почти не было. Холод просто «зверский». Я сегодня за весь день так и не решилась высунуть даже носа по такой погоде.
       Мама с папой привезли письменный стол. Аккуратный и практичный. Мне понравился. В таких вещах я не притязательна. А ещё взяли фруктов и шоколадных батончиков. И я тут же зажевала зелёное яблоко.
       Умылась, расстелила кровать, выключила свет, легла, но уснуть не могла очень долго. Я что-то упустила, о чём-то забыла. В голове крутилось, а вспомнить не могла. А сегодня у моего соседа Бронислава Николаевича была годовщина свадьбы, я даже не поздравила. Надо будет попозже сходить к ним на чай.
       Странная, вообще-то, штука – жизнь. Прожили люди энное количество лет, счастливо, при чём, прожили. А детей вот у них никогда не было. И невольный вопрос: реализовали они себя в этой жизни? Добрые, отзывчивые, такие «человеколюбивые» люди, семейная пара, каких ещё поискать. А детей нет. Для чего, для кого они жили? Даже думать страшно…
…Я хочу сначала мальчика, чтобы был похож на моего мужа, потом девочек-близняшек, чтобы были друг дружке подружками, а потом ещё одного мальчика или кто уж там получится…


       Часть Д Е С Я Т А Я

       Понедельник – день тяжёлый. Ещё тяжелее он, если на завтра ты родишься который год подряд.
       С самого утра посыпались звонки забывчивых родственников, которые попутались с числами. Лучше бы вообще не поздравляли, чем так. Настроение от таких звонков портится, буквально, в геометрической прогрессии.
       Мама с утра одела фартук и начала готовить. Я же обзвонила всех приглашённых и никак не могла осмелиться, чтобы набрать Никиткин номер.
       - Здравствуйте, а Никиту можно к телефону?... Я подожду… Привет, Никита. Это Маришка. У меня завтра День Рожденья и ко мне придут некоторые друзья, подруги. Вот. Я была бы рада видеть тебя среди своих гостей, - я скрестила пальцы на обеих руках и зажмурилась.
       - Ясно. Я постараюсь приехать, - услышала я в ответ.
       - В пять часов вечера. Адрес, надеюсь, не забыл. Буду ждать тебя, - добавила я еле слышно.
       Вот так, он постарается. Но сколько раз я уже слышала его «я постараюсь»… «Надежда умирает …». Ну, разве нельзя было хоть раз ответить по-человечески? Люди, будьте конкретнее!

       Целый день мы с мамой делали заготовки на салаты, пекли пирожные, разговаривали, отвечали на телефонные звонки и принимали телеграммы. Папа вернулся около восьми вечера, и они уехали к каким-то родственникам. Я осталась одна. Отутюжила платье, достала туфли, всё примерила. Потом помылась и завила волосы на бигуди.
       В домашнем зелёном халате, сиреневых тапочках, с розовыми бигудюшками и очень-очень грустным лицом – это была я. На часах почти полночь. Через одиннадцать минут (в пять минут первого) я стану старше…
       Раздался звонок в дверь. Родители приехали – решила я и, не спрашивая, открыла двери. На пороге стояли Айя и Миха!
       - Мы не опоздали?! – они влетели в кухню, достали из-за пазухи бутылку белого полусладкого вина (от красного у меня аллергия). Аида достала фужеры, Михаил отыскал штопор.
       Ровно в пять минут мы свели бокалы, полные до краёв, «чёкнулись» и выпили. Это был мой первый бокал в этом году жизни!
       Мы налили по новой и Айя произнесла тост:
       - Мы всю жизнь мечтаем встретить первого и единственного мужчину. Первого встречаем, единственного встречаем, но редко, а вот первого и единственного – ещё реже. Короче говоря, чтобы в этом году всё задуманное ранее исполнилось!
       - И чтобы ты нас не забывала! – добавил Мишка.
       …Вот так и начался мой «самый грустный праздник».


       Часть О Д И Н Н А Д Ц А Т А Я

       Поздравляю себя любимую! Ты самая лучшая дочь, самая понимающая подруга, самая нежная… Словом, ты просто супер! И этот день – отнюдь не количественный показатель, а лишь качественный. Вот и этот долгожданный праздник – День Собственного Рождения!..

       Утро началось с шоколадки с орехами под подушкой, родительских объятий, напутствий… Я глупо улыбалась и вслушивалась в каждое произнесённое ими слово. Они-то не знали, что поздравляют меня уже не первыми.
       Опять весь день – кухня, телефон, зеркало…

       Без пятнадцати пять я была уже готова. А гости были дико пунктуальны: никто не захотел прийти пораньше.
       Ровно в пять зазвонили в дверь. Я открыла и началась каруселька: Здрасьте – Спасибо большое – Проходите – Рада, что Вы пришли – Спасибо…
       Через пол часа все сидели за столом. Мама и папа предусмотрительно покинули «Праздник Молодёжи». Из приглашённых не было только Никиты… Он опоздал на целый час, но пришёл. Сказал «поздравляю», чмокнул в щёчку. И я уже была счастлива.
       И вереницей: тосты, поздравления, рюмочки-бокалы, картошка-голубцы, танцы, смех, хорошее настроение…
       Самое главное началось после.
       Если Вам покажется, что всё, о чём буду писать далее, не правда, то знайте, что у вас просто-напросто нет фантазии. В жизни бывают моменты, похожие на чудесный сон.
       Итак, вечер достиг своего апогея. Праздник удавался на славу. Миха с Аидой здорово сдружились и что-то весело обсуждали за очередным бокалом вина. Алиска сидела за журнальным столиком и беседовала с Тёмой (она явно строила ему глазки). Лизавета дала «стране угля» и увела, как мне ранее казалось, очень стеснительного, студента Капустина в мою комнату. Амир с Никиткой курили на кухне.
       Я встала у заснеженного окна, взяла себя за плечи и смотрела на падающие снежинки. Белые и мохнатые. Кто-то подошёл ко мне сзади и обнял, прислонившись щекой к моему затылку. Это был Никита.
       Он взял меня за руку со словами: «Можно? Вы мне доверяете?», накинул на плечи пальто, сам оделся и вывел меня на улицу, увёл меня от гостей, посадил в машину, увёз.
       Мы ехали в его машине по широкой дороге, в свете фар и уличных фонарей. Сыпал крупный мохнатый снег. Работали дворники. Я не знала, о чём думать. Колени нервно задрожали. Говорить не хотелось. Да и не моглось.
       Я и он. Двое. Совсем рядом. Кроме нас никого. Мы не одиноки, ведь мы есть друг у друга. Надеюсь, что, действительно, есть…
       Никита остановился около городского фонтана, который, ясно-понятно не работает (не сезон). Отстегнул ремень безопасности. Мягко улыбнулся, взглянув исподлобья… Я тоже потянулась к ремню… И не успела я поднять глаз, как Никита одной рукой взял меня за плечо, другой – провёл по щеке и приподнял подбородок, нежно-нежно прикоснулся к моим губам… А потом сказал, как будто обращаясь к кому-то ещё:
       - Эх, товарищи, я любить хочу по-настоящему!..


       П О
       Д Р У Г У Ю
       С Т О Р О Н У
       М О Н И Т О Р А

       Я начала писать «Марьяшу» ещё в начале ноября. Сперва появилось название. Потом всё само собой потекло, заструилось, побежало. И также быстро замерло, легло мёртвым грузом. В начале декабря чуть было не выбросила, кинула в «дальний угол». Дописывать не собиралась. Просто не знала, что писать. Не хотелось иллюзий, их у меня и без того хватало. Мне нужна была «вещь», которая походила на жизнь. А моя собственная жизнь находилась в то время в довольно плачевном состоянии. И только к концу мая я нашла в себе силы, чтобы дописывать...

       ...Сейчас работаю над шестой частью. Четыре часа утра. Я тоже дома одна, такая же озябшая, как Марьяша в начале этой части. Только пью не чай, а кофе, но тоже с молоком. На улице нет ветра, разметающего сугробы, на улице – середина июня. И у меня не бессонница...

       ...В этой повести много личного. Все персонажи, конечно, вымышленные. Но все они состоят из частей реальных людей, которые меня окружают. Всё, о чём я здесь писала, имело место в моей жизни или жизни близких мне людей. Это «обезличенная биография»...

       ...Всё это я дописывала к собственному 21-летию. В подарок. Поэтому писала о том, что волнует, что бывает приятным, что вспоминается раз за разом. Здесь много того, что я люблю…

       …В этой повести очень много моих снов, большинство из которых я не рассказывала никогда. Вы даже вряд ли догадаетесь где именно сон, где реальность, а где мечтательная выдумка. Это синцитий…

       …Додумайте и догадайтесь сами, ведь если Вы это читаете, значит, Вы мне близки и дороги...

7 ноября 2003 года – 30 июня 2004 года