Из записок Капризули... Ты только не торопись...

       Он

       Я смотрел на экран компьютера и не верил своим глазам – нашел! Задал в Инете в «Одноклассниках» фамилию, имя. Замер. Экран мигнул и выдал данные и фото.

       Отыскал ту, что искал не один десяток лет. Её. Первую, любимую. Мою. Ту, которая как сквозь землю провалилась более тридцати лет назад, столь неожиданно и безвозвратно. О которой думал всю жизнь.

       ...Помнится, когда первый раз увидел тебя, зашлось сердце от того, как спала, по-детски подложив руку под щеку, от этих припухлых, ярких губ, от вздрагивающих ресниц....
       И понял, как это несбыточно... просто коснуться руки.

       Я смотрел на тебя, будто жизни осталась неделя, несколько дней, смотрел так долго, что не заметил, как ты открыла глаза. Помнится, испугалась – оттого, что я смотрел и еще сказал: «Давай знакомиться!»

       Потом писал письма, письма тебе – моей невенчаной жене. Которую берег и лелеял – к моей горечи, не для себя...

       Она

       Женихов было много. Была весела, хороша собой, хрупкая, с длинными белокурыми волосами, голубыми глазами, истинно Барби наших лет!
       
       Была свита, были фавориты – не было короля, на которого мечтала надеть корону.

       И... студенческое общежитие, где между сдачей зимних зачетов и экзаменов девичья природа и глупое тело звали на лестничную площадку: там гремел магнитофон и до упаду танцевали.
       Между сном и явью – огромные чёрные, масляные глаза, нос с горбинкой, высок, пригож. Физик. «Давай знакомиться!» Спросонья не поняла что к чему, испугалась, растерялась. Но на площадку пошла. Закружилась с бешеной скоростью карусель любви.
       Но чтобы так красиво ухаживать!.. Нет, это мог только он! Как это льстило: для меня, любимой, желанной! Стихами заваливал, кафе, ресторан. Цветы покупал тоже красиво: брал из ведра – и весь букет мне. Цветы что-то шептали, я, счастливая, прятала лицо в них. Он звал меня «своею нецелованной любовью».
       Не сдал через полгода в результате летнюю сессию – или из института, или солдатские сапоги, и это четвертый курс!

       Провожала в армию со слезами. На ступеньке вагона сунул в руки пакетик – там были «Мишки косолапые», ровно сто штук, и записка: «Каждый день – по одной! Начни сегодня!» В трамвае сквозь слезы развернула конфетку, сунула в рот. Давилась слезами, задумчиво теребила фантик. Вдруг взгляд упал на надпись внутри – «Помни вечно ты, что шептали цветы. И два года будь только умницей!»…

       Каждый день фантик приносил его нежную радость в виде маленького ласкового словечка...
       
       Ждала, плакала от тоски, писала письма, скучала. Действительно ждала, что на меня, хохотушку, не было похоже. Так, флирт был, но уже не тот, без куража. С важностью заявляла, что жду солдата. Вот она, молодость! Казалось – люблю...

       Но судьба-проказница распорядилась иначе. Выбрала мне единственного, того, о котором еще с детства мечтала, которым грезила, для кого себя берегла. На него надела корону. Прошла с ним жизнь от солдата до генерала... От первой даты нашего календаря до последней. Думала, последнюю закроем вместе...

       Вспомню. Под тот Новый год пригласили в компанию, незнакомую, в сущности, мне. Пятый курс, математики-кибернетики. Любопытно. Пошла.
       Получилось так, что с ним сидели рядом. Ухаживал, не пытался заигрывать и понравиться. Но как-то так со смешком, уверенно, сказал: «В полночь я тебя поцелую, всю ночь протанцуем, я утром предложу замуж, и ты согласишься». Я захохотала: «Я??? С тобой? Лучше в монастырь! У меня парень в армии». Он, тихо: «Не говори гоп, будет так, вот посмотришь, ты не сможешь без меня, я – без тебя, мы целое, я понял это раньше...» Ошалевшая, демонстративно танцевала с его другом. Он только посмеивался.

       Это всё, до тонкостей, запомнилось на всю жизнь. Осталось в памяти намертво. Это не было гипнозом, не было «подкоркой», это уже было во мне его сердцем. Все произошло так, как он сказал. Утром я оторопело ответила: «Ну что ж, давай попробуем». Пробовали более трех десятков лет. При этом была капризной, надежной, верной и просто хорошей женой. На всех вечеринках и приемах гадали: кто из нас кого украшает – я мужа или он меня. Глупые – никто. Мы ведь были на равных. И оба украшали друг друга…

       Вместе написали солдату, что он мой самый-самый лучший и надежный друг. Он не поверил, что я вышла замуж и муж меня увез на край света...

       А моя выдуманная любовь... Я была за нее в ответе, но подленько, нехорошо ушла от и из нее, чтобы не приехал, чтобы не увез от того, с которым так здорово, так ласково, так надежно. Через год после письма мой друг нашел меня. Чтобы поверить.
       Потому и подленько – была в соседней комнате, металась, хотела видеть, еще раз посмотреть в эти жгучие глаза, услышать голос, от которого так таяла, посмотреть на того, который сберег любимую для другого...
       Но не вышла, по-женски хотела сохранить все, что было дано судьбой свыше, хотя была полностью уверена в себе. Нет, не смогла по молодости лет, не потому что боялась, просто не знала, как посмотреть еще раз в глаза тому, который писал такие письма, который мечтал о встрече, о жизни, который нашел меня в Нижнем, не зная ни адреса, ни телефона, где я и что со мной. Нет вот, нашел, приехал к маме, где я была в у неё с маленьким сыном. Чтобы потерять навсегда. Только спросил у мамы – как назвали сына.
       – Алексеем.
       – Передайте ей спасибо за все.
       И уехал. На тридцать с лишним лет. Чтобы все же потом найти. И не стараться не отпустить...

       Перед уходом в армию он попросил единственное: «Ты свободна от всех обязательств, но сына своего назови моим именем. Прошу».

       Вот и живет наш сын Алешка от человека, которого пролюбила всю жизнь, который для сына и дочери был всегда кумиром, другом и отцом...

       Они

       Он вглядывался в нее, в то далекое прошлое, искал знакомые только ему черты, жесты, взгляд. Искал то, что было дорогим и родным.
       Те же белокурые волосы, те же глаза. Еще стройная фигура... Та же независимость. Пожалуй, только любви той не было, тоска в глазах.

       «Когда я смотрю сейчас в твои любимые глаза, я вижу боль, растерянность и отчаяние. Ты знаешь, я хочу раствориться в тебе, отвести эту боль улыбкой, взглядом, жестом... Я хочу убедить, что все прекрасно. Что я с тобой. Не затем тебя нашел, чтобы опять потерять... Что приехал...
       Что. Теперь. Буду. Рядом. Всегда.
       Ты только скажи, я останусь. Протяни руку... Я больше не смогу один без тебя. Я ждал тебя всю жизнь, не уходи больше. Ты шепнула мне тихонечко – как устала от одиночества... У меня от этого сердце зашлось топотом. Ты знаешь, наша судьба сейчас измеряется расстоянием руки.

       Ты только не торопись сказать «нет». Я жду твоей руки ответа. Ты только не торопись...»

       «Вот ты какой! Незнакомый, чужой... Морщинки у глаз, но взгляд тот же, волевой... Говоришь, один жил все это время... Говоришь, ждал...
       Леш, присядь рядышком. Я расскажу тебе о своем былом счастье, о том, как я тебя вспоминала, правда, не так, как ты хотел бы (ты знаешь, один раз я тебя даже пыталась найти), и как потом я жила одна. И то расскажу, какая я есть сейчас: одинокая волчица, которую нельзя ни купить, ни приручить... Когда все меньше и меньше остается во мне женщины… Когда закат становится началом дня и совсем иначе, освежающе и пьяняще пахнет еловая хвоя, переполняя тело звериным восторгом, заставляющим до одури мчаться сквозь лес наперегонки с луной. И вдруг при взгляде на луну тревожно и тяжело сжимается сердце: вспоминаешь холодный и красивый профиль со страшным словом – навсегда... Ведь волки – однолюбы, горды и независимы.
       И от безысходности начинаешь выть, утробный звук независимо от тебя рвет на клочки душу, переливаясь горем. И тогда от одиночества все чаще ищешь и ищешь своего среди мужчин, уже ни на что не надеясь...

       Ты знаешь, я люблю плохую погоду – она не обязывает быть счастливой.

       Ты зовешь меня с собой? Ты примешь меня такую? Знаешь, ведь у меня сейчас идет спор, спор с судьбой.

       Между нами сейчас – расстояние руки. Ты только не торопи, не нужно».
       
       Рука шевельнулась, бессильно упала вниз... Неужели это несбыточно – просто коснуться руки...
       
       «Ты только не торопись...»