Бостонское чаепитие

Александр ГЕРАСИМОВ

БОСТОНСКОЕ ЧАЕПИТИЕ


       Итак, она звалась... в общем, имечко было совсем к ней не подходящее – Лилия. А если быть точным, то звали ее Лилиан Ти. Вишневски (Lillian T. Wishnevsky). Родители ее, польский офицер Тадэуш Вишневский и михайловская ткачиха Екатерина Зимина, познакомились в конце прошлой войны на общих работах в немецком концлагере, были освобождены войсками союзников и, как пострадавшие от бомбежек дружественных нам армий, препровождены на излечение в западную зону. А потом волею судеб, после долгой бумажной волокиты и некоторых унижений (впрочем, вспоминать об этом они не любили), оказались сначала в лагере для перемещенных лиц, а потом на скудной земле штата Вермонт, а именно – в городе Бостоне.
 
       Плод их любви явился на свет много позже, когда они и не чаяли завести потомство. На пятом десятке пани Вишневская разрешилась от бремени здоровенькой девочкой (настолько здоровенькой, что обычным путем извлечь дитя никак было нельзя, так что пришлось делать кесарево сечение, ну и на том спасибо Йезус-Марие и врачам госпиталя св. Екатерины). Размеров девица и с самого-то начала была богатырских, а уж как подросла, так и вовсе вымахала кобыла – будь здоров! Даром, что родители были не из крупных, а даже вовсе напротив – субтильные оба, в чем душа только держится!


***
       К двадцати с небольшим годам девица Вишневски, сообразно своему гигантскому росту и унаследованной от родителей широкой славянской натуре, успела поступить в Бостонский университет, выйти замуж, развестись, сделаться совершенной наркоманкой и алкоголиком, излечиться от этих пороков в обществе «АА»*, попасть в сети сомнительной секты и, к моменту нашего повествования, оказаться белой вороной в жизнерадостной стайке американских студентов, по дешевому туру приехавших в колыбель трех революций – культурную столицу «империи зла» Ленинград, в ту пору усилиями градоначальника со скрипом возвращающую себе старинное родительское имя. Как позже выяснилось, Лилиан, к тому времени студентка четвертого курса исторического факультета по специальности «советология», свободно могла поехать на вакации в Испанию, наслаждаться заслуженным отдыхом в компании знойных гишпанских жиголо и вместе с фламенкеро дробить каблуками и подметать взятой на прокат длинной юбкой деревянные мостовые какого-нибудь заштатного андалусийского городка. Но вместо этого плезиру, по завету почившей к тому времени матушки, понесло нашу лягушку-путешественницу на историческую родину, со всеми вытекающими из того последствиями.

       Прилежная студентка Лилиан днями напролет сидела в университетской библиотеке, в тщетных попытках проникнуть в тайники загадочной русской души. Потом она с тем же усердием тащилась на культурные мероприятия, предусмотренные установленной программой – ёрзала от скуки на вытертом бархате Мариинки, грызла ногти на лекциях в Обществе русско-американской дружбы и слушала блюзы и госпелы в исполнении джаз-банда под водительством выжившего из ума полкового горниста Данилы Головощекина в здании бывшего синематографа. Где, на свою беду, и нарвалась на изнывавшего от скуки в пору стагнации 90-х годов (время тусклое и безрадостное, когда пессимизм моего народа достигал исторического максимума) жуира и бонвивана, без толку прожигавшего вечер в этом прокуренном до ребер несчастном клубном заведении, освещенном дохлыми лампиньонами, меблированном тут и там зыбкими столиками. Обстановка «джазовой филармонии» навевала грустную мысль о тщетности всего сущего. В буфете торговали зеленоватым чеченским коньяком и бутербродами с подсохшим, загнутым, как поля ковбойской шляпы, сыром. Несмотря на висящий над стене запретительный лозунг, публика предпочитала приносить с собой и распивать не менее сомнительные, зато многим более дешевые алкогольные напитки. Входивший в моду голландский питьевой спирт «Royal», приобретая в руках подпольных винокуров невиданные доселе цвета и свойства, под различными диковинными марками продавался оптом и в розницу везде и всюду: у метро, на стихийных рынках, в «Гастрономах» и «Пельменных», в подземных переходах, в публичных банях и даже в киосках приказавшей долго жить «Союзпечати».

***
       Я пожалел бедную девушку. Далеко ли до греха, в чужой стране, да с американским простенькими мозгами – с ума тронуться пара пустяков. Стал ее всюду водить за собой, показывая достопримечательности и обращая внимание на местные диковины. К примеру, в ответ на визг относительно появления на тротуаре простой серой крысы, я пояснил, что ничего особенного в этом нет, и что каждый сознательный гражданин должен взять на откорм одного или двух таких вот, обыкновенных для нашей местности, зверьков и, выкормив их размером с кошку, а при удачном стечении обстоятельств – с небольшую собаку, сдать животное на мясокомбинат, где из ее (крысы то есть) постного и полезного мяса наделают диетических «Пожарских» котлет. А передовикам мясозаготовок к сезону выдают пару белых валенок со шпорами (в знак отличия на продовольственном фронте). И очень просто.

       В другой раз я спас мисс Вишневски от преследования властей, пресекши ее безрассудную попытку заняться аэробикой на территории городского пляжа в Петропавловской Крепости. Я сшиб ее с ног и, подобно Александру Матросову, накрыл ее облаченную в кисельного цвета купальник фигуру своим телом. В двух словах, шепотом, я объяснил будущему дипломированному советологу, что аэробика, как явление идеологически и морально, безусловно, нездоровое и уродующее фигуру советской женщины, запрещено повсеместно и карается штрафом, битьем палками по пяткам, а так же ссылкой на общественные работы сроком до пяти суток с конфискацией идейно вредной спецодежды – купальника и кроссовок фирмы «Reebok».

       На вопрос о возможности купания в речке Неве была дана исчерпывающая информации, в том смысле, что, дескать, купаться-то, конечно, можно, но только членам профессионального союза купальщиков, а так же Героям Советского Союза и Социалистического Труда. Обыкновенные же граждане должны подать в Городской Комитет по делам Физической Культуры и Спорта заявку на купание за три месяца до намеченного дня.

       В течение недели я наставлял, давал пояснения, доводил до сведения, в общем, как мог, осведомлял несчастную американскую путешественницу об особенностях и подводных камнях новой для нее цивилизации.

       Более всего меня, дурака, веселило, что терпеливая и мило-наивная Лилиан крохотным карандашиком записывала весь этот бред в специальную махонькую книжицу в серебряном переплете, которая постоянно была при ней и прикреплялась к поясному ремешку трогательной цепочечкой.

***
       Долго ли, коротко ли, но пришлось американской гражданке покинуть гостеприимную нашу страну. Поводом тому послужил следующий из ряда вон выходящий случай:

       Студентов разместили на постой в третьеразрядной гостинице системы молодежного туризма «Спутник» – видавшей лучшие времена, давно требующей капитального ремонта, многоэтажной бетонной коробке. Персонал отеля был не то, чтобы очень вышколен – так себе был персоналец, а по-правде сказать и вовсе никуда не годился. Обслуга грубила постояльцам, к обязанностям своим относилась спустя рукава и, вообще, особенно не напрягалась.
 
       Лилиан подобрала на улице крошечного котеночка. Как она его увидала, один Бог весть – котенок был чуть больше воробья. Хромой, полуслепой, жалкий комок пухового подшерстка, обладатель оглушительного голоса и боцманских усов, с раздувшимся от рахита розовым брюхом. Добрая самаритянка выстирала пищащее животное с шампунем, завернула в махровое полотенце и насильно напоила молоком.

       Вернувшись из университета, госпожа Вишневски застала в своей комнате разъяренную уборщицу, гостиничного администратора и дежурную по этажу.
- ****ские империалисты! – верещала горничная, – мало того, что сами загадили стены своими пликатами, так еще засрали весь номер кошачьим говном!
Вонь в номере стояла действительно нешуточная. Построенное в эпоху торжества стекла и бетона, здание плохо вентилировалось…


- Герасимов! Вы собираетесь сдавать сочинение, или как?
- Извините, Виктор Николаевич, у меня ручка протекает. Сейчас, еще минуточку. Мне совсем немножечко осталось!
-Ну-ну…


… плохо вентилировалось. Лилиан не могла взять в толк – отчего в номере, на ее приватной территории собрались посторонние ей люди, орут, размахивают руками… И тут она увидала на полу растоптанный алтарь.

***

       Здесь полезно сделать небольшое отступление. Как я уже докладывал, моя героиня к двадцати годам успела совершенно спиться. И неизвестно, как повернулась бы ее жизнь, если бы после одного из возлияний, она не попала под проезжающий автомобиль, а из-под колес его в клинику, в которой милосердные сестры и братья все, как один, подобрались из секты Син-Гон. Уж не знаю, чего они там ей нашептали и назвенели своими крохотными такими, знаете, тарелочками, а только с выпивкой Лилиан завязала крепко и навсегда. И с той поры не переставала поминутно бормотать по нос презабавную мантру: «Нам хоренго кьёу!». И утверждала, что это бормотание сильно помогает ей в учебе, делах, и жизни вообще. Ежевечерне она отправляла культ своего кумира, стоя на коленках перед походным складным алтариком и распевая это самое хоренгокьёу.

       И вот, когда она увидала своё божество низвергнутым и поруганным непрошенными гостями, кровь шляхтичей взыграла в ее жилах, пепел Клаасса застучал в ее сердце, и она не нашла ничего лучше, чем влепить пощечину находящейся при исполнении возложенных на нее обязанностей работнице швабры, совка, плаща и кинжала. Да еще в звании, наверное, никак не ниже старшего лейтенанта.

Нужно ли говорить, что после этой безобразной сцены, гражданку дружественной нам тогда Северной Америки в двадцать четыре часа выдворили за пределы нашего отечества.

***

       Вот, собственно, и всё. Вернее не совсем всё. Был у этой истории маленький хвостик. Однажды от скуки перебирая свои бумаги, я наткнулся на цветную полароидную карточку. На ней, обнявшись, как два дурака, мы с Лилиан Ти. Вишневски балансировали на краю гранитной чаши фонтана. Того, что напротив Исаакия Далматского. На обороте американка, кроме всяких нежных глупостей, опрометчиво нацарапала свой Бостонский адрес. И вот, проходя по Почтамтской улице, я завернул в офис DHL** и отправил в Бостон депешу следующего содержания:
«Ближайшей атомной субмариной Советских ВМС прибываю в территориальные воды Североамериканских Соединенных Штатов в районе г. Бостона. Встречай шлюпкой. Александр».

   Почтовая работница, постукивая по телеграмме шариковой ручкой, дважды посчитала количество слов сообщения. Потом, вчитавшись в смысл, подняла строгий взгляд сиреневых глаз на меня и покрутила пальцем у виска. Я радостно замотал головой. К моему удивлению телеграмму приняли.

       Через пару недель, когда и думать забыл о нашей дружбе с США, в своем почтовом ящике я обнаружил розовый листок международной «молнии». И в нем три слова:
«Пожалуйста, не приезжай! Л.»




*АА – общество анонимных алкоголиков (авт.)
**DHL – международная почта (авт.)


Рецензии
я тожэ одново германца спас как то и дажэ дойчланд юбер аллес ему спел а то он саф7 растерялся

Бонзо Бонзо   16.05.2010 12:01     Заявить о нарушении
Бывает так, что и немец попадётся.
:- )

Александр Герасимофф   16.05.2010 14:57   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 23 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.