Бегство

       (Отрывок четвёртый из романа «Дым отечества»)

Они решили, что Мария в этот же день объяснится с Ли Чжусеном и вернется к Радецкому вместе с дочерью. А не далее как в пятницу они должны уехать в Харбин.
Во второй половине дня Мария поспешила в китайский квартал, и так как Ли Чжусен в это время обычно находился на работе, она зашла в его лавку. Мария была очень возбуждена, и Ли Чжусен, увидев ее в таком состоянии, выпроводил служащих в подсобное помещение и закрыл магазин изнутри.
– Ты уже уходишь к нему? – с хрипотцой в голосе спросил он.
– Да, Ли… («Почему он знает?» – подумала она в то же время). Ведь я русская и должна жить с русскими…
– Нашу дочь ты забираешь с собой?
– Ли, девочка должна расти с матерью…
– Если вы будете испытывать нужду, то вспомни, что у Гэлин есть отец.
– Дорогой Ли, ты на меня не сердишься?
– Я сгораю от ревности и разорвал бы тебя на куски, но тогда у моей дочери не будет матери!
– Прости меня, Ли… Ты был хорошим мужем, и я тебя никогда не забуду…
– Ладно, уходи побыстрее, – сказал Ли и, отвернувшись от нее, добавил: – Скажи Лу, чтобы она помогла тебе собрать вещи, а я скоро пришлю извозчика.
…Летом Варвара Николаевна жила во флигеле, и Аркадий попросил её чтобы она забрала девочку к себе.
– Тетя очень любит детей, и Гале будет с ней хорошо, – успокаивал Марию Радецкий. – К тому же, мы будем встречаться с ними во время каждой трапезы.
– Ты у меня молодец, все продумал до мелочей, – похвалила его Мария.
Это были самые счастливые дни в ее жизни… Наконец-то сбылось то, о чем она так долго мечтала; чего ждала целых пять лет и устала ждать, почти смирившись со своей судьбой. Мария радовалась, как ребенок; она представляла себе свою будущую семейную жизнь с красивым и молодым мужем и то, как они потом приедут в Харбин и там обвенчаются в Свято-Николаевском Соборе, и то, как они сходят в гости к Наденьке и та обязательно порадуется за нее, а потом расскажет об этом Лиде и Нине, и те тоже порадуются.
Но Марию настораживало поведение Варвары Николаевны: будто она была чем-то недовольна и в душе осуждала их отношения. На вопросы Марии она отвечала коротко и суховато; прятала от нее глаза; не интересовалась тем, кто она, откуда она и как жила раньше. Был уже четверг, когда Варвара Николаевна спросила у племянника:
– Аркадий, ты уже позвонил матери? А то упадете родителям как снег на голову!
– Нет еще…
– А что так? Аль боишься? – прищурив глаза, спросила тетка.
– Скажешь тоже, тетя… Чего мне бояться? Слава Богу, не маленький уже. Завтра утром и позвоню, – пообещал Аркадий.
На другой день Радецкий собрался на вокзал, чтобы позвонить матери, но Марию с собой не взял.
– Машенька, я не хочу, чтобы ты присутствовала при нашем разговоре; моя мама непредсказуемая женщина…
Вернулся Аркадий темнее тучи. Увидев его таким, Мария почувствовала неладное, и ее сердечко забило тревогу.
– Аркашенька, что случилось? – с испугом спросила она.
– Машенька, сначала мне нужно поехать одному.
– Аркадий, ты это серьезно? А как же я?
– Поживешь у Варвары Николаевны, пока я не дам телеграмму.
– Аркаша, ты скажешь, наконец, что случилось? – взмолилась Мария и тяжело опустилась на стул.
– У меня возникли проблемы, но я их быстро улажу!
– Аркашенька, милый, мы должны быть вместе и в радости, и в горе, – убеждала его Мария со слезами на глазах и ни за что не хотела оставаться.
Но Радецкий был непреклонен и уехал один. Мария с нетерпением ждала телеграммы, но ее все не было. А через неделю Варвара Николаевна сухо заметила загостившейся у неё Марии.
– Ну что, красавица моя, пора возвращаться домой!
– Куда домой? – не поняла она.
– К мужу, куда еще? – повысила голос Варвара Николаевна.
– Но я не хоч-чу! Я буду ждать телеграмму от Аркаши! – простонала Мария.
– Вот и подождешь у себя дома, пока она не придет. Да и придет ли… Олимпиада отменила вашу свадьбу!
– Я ничего не понимаю! Кто такая Олимпиада, и почему вы так грубо со мною разговариваете? – растерянно лепетала Мария, пытаясь встретиться глазами с Варварой Николаевной.
– Ничего не грубо, у меня такой голос. Да пойми же ты, горемычная, не захотела моя сестра невестку с приданным! Сказала, что проклянет сына, коли он на тебе женится. Да на вот, читай сама…
Мария взяла дрожащими руками письмо, но ее глаза уже застилали слезы, и она положила письмо обратно.
– А как же Аркадий? Он не может меня бросить! Он меня любит…
– Уже бросил, хотя и любит. И мать уже выбрала ему невесту, Ангелиной зовут. Очень скромная девушка из набожной семьи.
– Ангелина? Ой, мама… Ой, да что же это такое? А как же я? – и Мария горько расплакалась.
…Вечером она кое-как нашла извозчика и вернулась вместе с дочерью в китайский квартал. Ли Чжусен был дома и сразу все понял. Он принял у нее вещи, и на его лице не выразилось ни радости, ни печали, ни удивления.
Потом Ли Чжусен без стука вошел в ее комнату, и когда она, подскочив на кровати, запротестовала, он грубо опрокинул ее на спину…
Ли Чжусен, как ни пытался, не смог простить ей измены, и ее жизнь стала невыносимой. Он перестал с нею церемониться и, сняв задвижку с ее двери, насиловал ее даже тогда, когда она была нездорова…

       * * *


После злополучного романа прошло два года, и когда Мария наконец поняла, что ей не будет прощения от ненавистного мужа, то решила бежать. Оставалось только выбрать подходящий момент и как-то подготовить к этому дочь…
Галя заметно подросла и свободно лепетала как на русском, так и на китайском языках. Она еще больше привязалась к отцу, который баловал ее сверх меры, и считала, что у нее есть две матери, из которых одна очень ее любит, а другая вкусно кормит. Первую она называла просто мамой, а вторую – мамой Лу.
– Галочка, а ты хочешь покататься на лошадке, а потом на поезде? – как-то спросила Мария у дочери, чтобы заранее приучить ее к мысли об отъезде.
– А когда мы поедем на поизди? – весь день приставала Галя, а вечером поделилась своей радостью с отцом.
Ли Чжусен сразу же насторожился и приказал Лу не спускать глаз с Марии и не отпускать с нею дочь, когда она соберется в церковь. Мария посетовала на свою оплошность и отложила побег на осень; но одно событие, которое последовало примерно через месяц, в мгновение ока перевернуло ее жизнь…
На Троицу Мария сходила в церковь, и когда в приподнятом настроении вернулась домой, то очень удивилась тому, что ее дочь принаряжена, что ей сделали прическу взрослой китаянки и размалевали личико. Она спросила, что все это означает, и Лу сослалась на очень большой праздник.
– Разве китайцы отмечают Троицу? – спросила Мария; в то же время попыталась припомнить все китайские праздники.
– Не наморщивай брови, все равно не догадаешься! – посоветовала ей Лу. – Сегодня у нас семейный праздник. Ты живешь и не замечаешь, как подросла наша дочь.
– Не замечаю? Ну, это уже ни в какие ворота!
– Ладно, зачем нам спорить? Лучше поздравь Гэлин с обручением!
Услышав об этой дикой новости, Мария остолбенела и, поморгав глазами, спросила:
– Моя дочь обручена? Лу, что все это значит?
– Это значит, что наша Гэлин станет третьей женой господина Ли Фэнлоу. Это очень уважаемый человек; у него много магазинов и ресторанов.
Теперь Мария все поняла и почувствовала, как у нее ослабели ноги.
– Вы что тут, с ума посходили? – спросила она, дико вращая белками глаз.
– Нет-нет, ты не так меня поняла! Гэлин станет его женой только через семь лет!
– Час от часу не легче… Лу, а почему вы не спросили моего согласия?
– Твоего согласия спрашивать не обязательно, – высокомерно заметила Лу.
– Ну да, я теперь для вас шлюха. Но как бы там не было, я этого не допущу! А где сейчас Ли Чжусен? Мне нужно его увидеть! – спросила Мария и дерзко посмотрела в глаза своей «тюремщице». Перед опасностью, грозившей ее дочери, ее будто подменили – в ней проснулась прежняя Мария, волевая и уверенная в себе женщина.
– Наш муж гуляет сейчас в ресторане господина Ли Фэнлоу и вернется очень поздно. А ты хочешь узнать, какой богатый выкуп отвалил наш будущий зять?
– Я ничего не хочу знать! Слышишь ты, мерзавка? И перестань звенеть! – закричала Мария.
Лу тут же захлопнула рот и испуганно посмотрела на нее. Затем она ушла на кухню и там занялась своим делом.
Нужно было немедленно действовать… Мария почувствовала необыкновенный прилив сил; теперь ее мысли работали предельно четко, и когда в ее голове созрел вполне приемлемый план бегства, она быстро собралась и отправилась на базар. Прежде всего, она сходила в скобяную лавку и купила надежную задвижку для двери, а в другом месте приобрела большую дорожную сумку и попросила завернуть ее в пакет. Дома Мария, поотбивав себе пальцы тяжелым молотком, установила дверную задвижку и, закрывшись в своей комнате, стала неторопливо собираться в дорогу. После ужина она забрала к себе дочь и снова заперлась изнутри.
– Мама, я сегодня буду спать с тобой? – радовалась Галя.
– Да, доченька, теперь ты всегда будешь спать вместе с мамой. А ночью мы пойдем на вокзал; нам придется идти пешком, и твоей маме будет очень тяжело. Но ничего, мы будем с тобой почаще отдыхать и как-нибудь доберемся.
– А на вокзале мы сядем на поизд?
– Да, мы сядем на самый первый поезд. Нам все равно в какую сторону ехать, лишь бы до конца, чтобы нас никто не нашел…
Ли Чжусен пришел очень поздно и сразу же начал ломиться к Марии.
– Малия, открой, это пришел твой муж!
– Пошел вон, пьяная морда!
Ли Чжусен постоял в раздумье и затем пробормотал:
– Но я хорошо помню, что снимал у нее задвижку. Эх, Ли Чжусен, Ли Чжусен, кажется, ты стареешь…
Он отошел от двери, и минут через пять Мария услышала его разливистый храп. Однако на кухне продолжала греметь посудой беспокойная хозяйка Лу…
Примерно, в одиннадцать вечера в доме наступила полная тишина. Подождав еще с полчаса, Мария вышла из своей комнаты и, громко шаркая тапочками, проследовала на кухню. Попив воды, она пошла обратно и специально зацепила ногой европейский стул. Но Лу только пошевелилась и что-то пробормотала во сне, а Ли Чжусен продолжал громко храпеть.
Мария спокойно одела полусонную Галю и оделась сама. Немного подумав, она вынесла на улицу тяжелую сумку, а затем вернулась за дочерью.
На вокзал они добрались только в половине второго, и Мария едва держалась на ногах от усталости. Ближайший поезд следовал на запад, и Мария взяла билет до станции Маньчжурия. Затем, чтобы не привлекать к себе внимания людей, они вышли на перрон. До прибытия пассажирского поезда оставалось сорок минут…

Продолжение следует…