Продавец смерти

Лишь немногие, желая смерти, остаются гениями. Остальным уготована роль глупцов, совершающих непоправимую ошибку. Двигая вперед технический прогресс, человечество подвергает себя регрессу умственному, что явилось первопричиной суицидальных настроений в обществе. Люди утратили способность понять простую истину: исправить можно все, а жизнь назад не вернешь. Самый великий дар превратился в игрушку, которую можно в любой момент выкинуть.
Улучшая свое существование варварскими способами, мы толкаем друг друга все ближе и ближе к пропасти. Надо остановиться, пока не стало поздно… Если уже не стало.

Жарким летним полднем я ютился в тени густых деревьев. Небрежно развалившись на деревянной скамье, мое тело приняло весьма необычную позу. Но, как ни странно, мне было удобно. Взгляд мой то и дело бегал по сторонам, но всякий раз не находил ничего, на чем было бы можно остановиться. Наверное, это происходило потому, что я и не пытался найти что-то стоящее. Моим телом будто овладел паралич, а в голове путались самые разные мысли.
Вот нахлынули старые воспоминания, и лицо невольно изобразило подобие улыбки. Через секунду улыбка сменилась беспокойством, которое, как и все другие эмоции, тут же отступило. Потом мой мозг начал петь. Строчка из «Арии» сменилась какой-то попсой, попса в свою очередь уступила место фолку, и снова «Ария», правда уже гораздо спокойнее. Я спел куплет и не заметил, как начал считать слова и буквы, читать наоборот.
Сильный хлопок вывел меня из прострации. Взгляд снова был готов созерцать окружающий мир.
По широкой аллее хаотично двигались люди. Поочередно сталкиваясь друг с другом, они словно не замечали ничего, продолжая свой путь, как ни в чем не бывало. Интересно, о чем они думают и думают ли вообще? При таком бешеном темпе легче потерять голову, чем заставить ее соображать.
Здесь я осознал всю нелепость своего вопроса, и ответ нашелся сам собой. Их умы могут быть заняты только подсчетами и планами. Ничего не интересует занятого человека больше, чем бесконечное планирование своего времени и средств, и когда все сходится, лицо его озаряется хитрой улыбкой.
Вот мимо, почти вплотную со мной, пролетел мужчина в строгом костюме, и по его настроению я безошибочно определил, что он либо кого-то надул или обокрал, либо придумал, как это сделать. Мне стало жаль их. Но жалость моя была скупа и неполноценна.
Да, им не понять, как можно грустить, когда все вокруг так и пышет своим великолепием.

Мое скорбное одиночество прервал приятный мужской голос:
- Могу я присесть?
В следующую секунду взору предстал невысокий полный господин средних лет. Оранжевая футболка с чудаковатым рисунком плотно облегала его тело, едва скрывая волосатый живот. Из-под светлых бридж виднелись пухлые ноги, а ступни были спрятаны в яркие кроссовки. Венчала сие творение прическа, больше напоминавшая урожай шестьдесят девятого года.
Видя мой невольный интерес, мужчина, не дожидаясь ответа, сел:
- Идиотская мода. Но что делать. В противном случае на тебя будут пялиться как на музейный экспонат, а я не люблю повышенного внимания к своей скромной персоне.
Произнеся вступительную речь, незнакомец закинул ногу на ногу, достал из кармана трубку и принялся курить, будто изящная вещица и вовсе не тухла.
Я поспешил выразить свое удивление, но, не успев начать, был снова оборван:
- Дешевый трюк, но впечатление производит. Правда? Илларион Иванович, - резко представился он.
- Оригинально. Это в честь кого?
- Никого. Бзик моего папы. Себя он величал Феофилактом. Но я никогда не разделял его увлечения сложными именами и вопреки запрету взял себе отчество, более привычное уху. Хотел поменять и имя тоже, но ничего, притерпелся.
Я счел неучтивым молчать. А раз сказать было нечего, тоже решил представиться:
- Владимир. Владимир Владимирович.
Через густые клубы дыма меня прощупывал удивленный взгляд:
- Ты не очень похож на владыку мира. Скорее на самопровозглашенного монарха, осознавшего всю нелепость своего положения, - его улыбку завершала очередная затяжка. – Почему ты не радуешься, как все остальные? Хотя, по правде сказать, их радость мне мало понятна. Они скованы по рукам и ногам абсолютно всем: обстоятельствами, другими людьми, самими собой, наконец, но все равно продолжают веселиться и думать, что высоко взлетели. Чудной стал мир.
Его сатирический смех почему-то даже не натолкнул меня на мысль о сумасшествии. Мне он скорее представился отвергнутым философом, который через свои тирады тихо и безобидно мстит не понявшему его обществу.
- Что же мешает тебе присоединиться ко всеобщему царству заблуждения? – продолжал Илларион (язык не поворачивается назвать его еще и по такому контрастному отчеству, а величать просто Иваныч как-то неудобно).
На душе было тяжело. Хотелось с кем-нибудь поделиться, поэтому втайне я даже обрадовался такому вопросу.
- Едва не умер мой лучший друг, - грустно констатировал я.
- Но ведь не умер же!
Такой реакции я никак не ожидал. Илларион выразил такую радость, словно наши чемпионат мира по футболу выиграли. Елозя на скамейке, он ободряюще похлопывал меня по плечу. Однако этот акт поддержки не сгладил обиды от столь бурной радости по поводу столь мрачного события.
- Но он хотел умереть, - не отреагировав, продолжил я.
Только сейчас мой собеседник привел себя в состояние относительного покоя, но улыбку убрать все же не смог.
- Из-за девушки, да?
Я кивнул в знак согласия.
- Бросила?
Я снова кивнул.
- Боже, как нелеп и банален стал мир. Кто бы мог подумать, что за какие-нибудь сто лет человеческий разум так выродиться. Но ты не волнуйся, твой друг будет жить. Он совершил поправимую ошибку и будет прощен.
- Почему ты так уверен? – мой голос не выражал никакого оптимизма. – Он потерял много крови.
Но Илларион не счел нужным давать объяснения:
- Просто поверь.
Я понял: комментарии излишни.
Воцарилась тишина, если этим словом можно назвать наше молчание на фоне гула массовидного общества и развитой индустриализации. Я напряженно думал, а Илларион терпеливо курил, ожидая, когда я сформулирую вопрос. Но меня настолько смутила вся эта нелепица, что слова никак не желали выстраиваться в нужном порядке. Отчаявшись произнести что-то более-менее внятное, я просто спросил, о каком прощении идет речь и что все это значит.
- А что еще может значить прощение? – начал Илларион. – Выражаясь современным языком, это халявная индульгенция. Однако не стоит думать, что прощение можно купить. Нет. Индульгенция – это утопия, которую придумала католическая церковь для собственного обогащения. Прощение нельзя заслужить, ибо это уже искупление. Оно наступает в том случае, когда человек совершает непоправимый грех: убийство например, или предательство. Твой друг убил или предал кого-нибудь?
- Нет, - немного помолчав, я добавил, - но он мог умереть.
- Не мог, - отрезал господин с трубкой. – Смерть нужно заслужить, а Евгений ее недостоин.
Моему изумлению не было предела:
- Откуда ты…
- Знаю, и не перебивай меня, - мой собеседник глубокомысленно вздохнул. – Современные люди совсем не умеют слушать, - и, возвращаясь к нашему разговору, продолжил. – Человек рождается для того, чтобы что-то оставить после себя. То, чем могут воспользоваться другие, будь то великое открытие или произведение искусства.
Тут я опять невольно прервал и, как бы извиняясь за свое невежество, робко указал на неопрятную пожилую женщину:
- А что будет с ней? Я сильно сомневаюсь, сто она, скажем, изобрела лекарство от СПИДа или написала «вечный» роман. Такие будут жить вечно? Несправедливо получается: гениям отпущен короткий век, а эгоистам, значит, бесконечность?
- Эта женщина, - прозвучал спокойный голос, - воспитала троих замечательных сыновей. Чем не прекрасный подарок человечеству?
- Хорошо, а как быть с убийцами или наркоманами, которые рано или поздно умирают? Они, получается, прощены?
Собеседник сделал многозначительную паузу, однако ее смысл я понял не сразу.
- Человек человеком не рождается, а становится, - последовало продолжение. – И заслуга в этом принадлежит воспитателю, наставнику. Сам новорожденный, как и любое другое живое существо, слеп и к самостоятельному становлению не способен. Для этого нужна помощь, нужны определенные условия. Ведь, чтобы вырос цветок, его необходимо сначала посадить, а затем поливать, рыхлить землю  и беречь от холода. Человек – это тот же самый цветок, только гораздо сложнее. И если одному человеку удается вырастить  и воспитать другого, он достойно прожил жизнь и достоин спокойно умереть.
- Или убить себя, - вставил я.
Илларион с укором посмотрел на меня, но говорить ничего не стал, а, несколько раз затянувшись из вечно тлеющей трубки, продолжил:
- Не торопись. Создавший и доведший свое творение до ума достоин умереть, но не может убить себя. У убийц и наркоманов нет будущего. Их невозможно простить, ведь оправдать подобное доверие они тоже не могут, а к искуплению просто не способны. Хотя, не буду спорить, бывают и исключения. Но в целом такие люди не могут больше развиваться, а, следовательно, недостойны жить. Они умирают непрощенными и вместо покоя получают искупление не земное, а бесконечное.
Наступило снова молчание.  Я постарался обдумать сказанное, но вновь сделал неправильные выводы:
- Получается, жизнь тоже надо заслужить.
- Жизнь – это всего лишь шанс, - объяснил он. – И если человеку удается им воспользоваться, он получает достойное вознаграждение. Твой друг пока до этого не дошел, но он не безнадежен, поэтому прощен.
- Кстати, а ты сам желаешь смерти? – оживленно с улыбкой на лице спросил Иваныч (фу, как непривычно. Илларион ему куда больше к лицу).
Он посмотрел на меня и улыбнулся:
- Согласен, хотя долгое время твердил обратное. Так что, ты желаешь умереть?
- Конечно, нет, - категорически ответил я.
- И что же держит тебя на этой грешной земле? – он улыбнулся еще шире.
- Я нужен своей семье, а семья нужна мне. У меня куча самых разных хлопот, но мне эти хлопоты приятны и интересны.
- Опять же согласен. Ты растишь сына, нечасто, но пишешь стихи (на этот раз я уже ничему не удивлялся, все равно не скажет, откуда он так хорошо осведомлен), не хочешь умереть, хотя достоин смерти больше, чем некоторые из тех, кто желает ее обрести. Парадокс, да и только. Не находишь?
Я ответил на его улыбку взаимностью. Не скрою, мне были приятны его слова, но чувствовал я себя немного неуютно.
Помолчав и собравшись с духом, я, не особо рассчитывая на внятный уж тем более подробный ответ, все же задал вопрос, который мучил меня почти с самого начала разговора:
- Илларион… - немного помявшись, я закончил, - Иванович.
- Зови меня просто Илла, - видя мое смятение, ответил Илла. – Я привык к неуважению, поэтому, несмотря на свой возраст, к дружескому обращению незнакомых отношусь спокойно.
- Хорошо, - я еще немного колебался. – Илла, кто Вы?
- Продавец смерти, - последовал спокойный ответ. Видимо, ему часто задавали этот вопрос.
- И чем Вы занимаетесь?
- Разве не понятно? Продаю смерть. Правда, только тем, кто этого достоин.
- И дорого берете? – шутливо поинтересовался я. Меня забавляла эта игра, но Илла ответил совершенно серьезно:
- Вовсе нет. Все знания и умения, которыми обладает заказчик на момент смерти. А занимаюсь я этим с тех пор, как появилось классовое неравенство.
- И много у тебя знаний?
- Достаточно, чтобы завоевать мир или написать вторую «Илиаду».
Если бы мы снимались в кино, то в этот момент я должен был бы протяжно присвистнуть. Но отсутствие склонности к показному проявлению своих эмоций просто заставило мои глаза широко открыться.
Илла резво протянул руку и в заключении произнес:
- Если понадоблюсь, просто позвони. А то, сам понимаешь, за всеми не уследишь, а приятное хорошим людям сделать хочется.
Он ушел прочь, оставив подле меня визитку, на которой витиеватым шрифтом были написаны несколько строк:

Илларион Иванович
продавец смерти
+7 888 333 12 01

«Субъект древний, а в современных технологиях шарит», - пронеслось у меня.

На пятый день Женьку выписали и мы собрались в кафе, чтобы отметить его скорейшее выздоровление, которому врачи очень удивились. Ведь сделать переливание крови было несложно, а вот питательные вещества, которые поступали в Женькин организм огромными порциями и без которых его дальнейшая жизнедеятельность была бы невозможной, могли быть просто отвергнуты, как еда после длительного голода. Однако молодое тело благодарно приняло все, что ему предлагали, и силы восстанавливались в геометрической прогрессии.
Об Илларионе я почти не вспоминал, хотя знакомство наше состоялось совсем недавно. Жизнь моя шла своим привычным ходом, и ничто не мешало наслаждаться ее прелестями в обществе давнего товарища.
Продавец смерти появился вновь также неожиданно, как и в первый раз, поймав меня вечером, после посиделок, у подъезда. Признаюсь, узнал я его не сразу. Яркий летний наряд уступил свое место старомодному костюму.
- А как же желание быть как все? – бросил я вместо приветствия.
- Ночь скрывает недостатки от посторонних глаз. Можно немного расслабиться, - прозвучал все тот же загадочный голос. – Здравствуй, Владимир.
- Привет, Илла.
Настроение было отменным, поэтому хотелось фамильярничать, шутить и быть немножко наглым. Хотелось делиться позитивом с окружающими. Но, поскольку время было позднее и из окружающих был только Илларион, пришлось делиться с ним.
- Здесь есть, где посидеть и поболтать?
«Похоже, он настроен на нужный лад, - подумал я. – Тем веселей».
И мы направились в единственное кафе, которое работало в столь поздний час, с теплым названием «Для дружеской беседы». Мой древний спутник отметил, что, судя по вывеске, место должно быть хорошим.
- Ага, - согласился я, - по выходным здесь мафики местные отдыхают.
Такой контраст между названием и посетителями повеселил даже повидавшего Иллариона.
Стоит отметить, что место и впрямь настраивало на лад, указанный при входе. Легкая приятная музыка вкупе с домашней обстановкой располагали к общению.
Мы чинно сели за небольшим столиком в самом углу. Зал, больше походивший на комнату, был пуст. Два пива и водка появились как бы сами собой. Мы лишь разлили горячительную жидкость по рюмкам. В этот момент у героя прошлого, настоящего и будущего родился чисто русский тост: за встречу. Начало меня радовало.
- А я думал, что такие, как ты, не пьют.
Илларион поморщился больше для проформы и, как всегда, спокойно изрек:
- Я такой же человек, и ничто мирское мне не чуждо.
Наступило молчание. Я насладился свежим пивом и стал ждать, что скажет мой собеседник. Но он, почему-то, не говорил ничего. Еще глоток. Глубокий выдох и смачный причмок. Снова глоток и то же самое. Да, пиво было отменным. Пауза затянулась, однако Иллариона, похоже, это нисколько не смущало. Он увлеченно (я бы даже сказал жадно) поглощал содержимое кружки, погруженный в свои, никому не ведомые мысли.
Наконец я не выдержал:
- Илла, ты позвал меня сюда просто так?
- А что в этом удивительного?
- Ничего. Просто люди твоего склада времени на обычные посиделки не тратят.
Всезнайка, да еще и любитель пригубить налил по второй. Мдя, на спасителя человечества тянет мало, но приходится мириться. Лучше уж он, чем никто.
- Ну почему же? Хотя ты прав, - рюмка повисла в руке молодого старца. – У меня есть к тебе разговор.
И мы выпили. Очень не хотелось нарушать его мысли, ноя, сделав внушительный глоток пива, все же предложил:
- Слушай, Илла. Баллотируйся в президенты. Я уже и предвыборный слоган вижу: «Все заботятся о брюхе, мы позаботимся о душе». И ниже подпись: Илларион Иваныч.
Ему, похоже, не очень понравился мой шуточный настрой, но удержаться от искренней улыбки он все же не смог. И, чтобы загладить свою вину, я вернул знакомца к теме:
- Так что там у тебя за разговор?
- Скорее предложение.
Интересно, что может предложить мне человек с такой необычной профессией? Мы оба, как по взаимному негласному согласию, решили оттянуть интригующий для меня момент и в очередной раз опустошили содержимое стопок.
- Хочешь побыть на моем месте?
Я не совсем понял адекватную сторону его вопроса, но от различных эмоций все же отказался. Наверное, сказалась привычка делового подхода к такого рода разговорам.
Несмотря на собранность, волнение возрастало, и уже пришел мой черед банковать спиртное.
- А почему я?
Знали бы вы, с каким трудом мне дался этот, казалось бы, банальный вопрос.
- Понимаю, - Илларион вновь сделал паузу, не знаю уж зачем, но она снова затянулась.
- А вот просто так! – наконец выпалил он, и у меня перед глазами невольно ожили события нашей первой встречи.
От души посмеявшись, Илла, уже более спокойно, продолжил:
- Просто интересно: согласишься ты или нет. Я предлагал свою участь многим, но никто так и не дал утвердительного ответа. Удивительно, правда? Люди стремятся играть большие роли, но когда доходит до дела, боятся.
- Чего?
- Не знаю, спроси у них, когда умрешь. Или, может быть, не умрешь, если согласишься.
Вновь появилась трубка, но окутать нас дымом в этот раз ей было не суждено, поскольку тут же подскочила хрупкая официантка и, как бы извиняясь, известила нас о запрете на курение в данном заведении.
Я снова налил, а когда все закончилось, заказал еще.
- Прежде чем мы напьемся, я хотел бы услышать ответ, - пояснил Илла, притормаживая процесс.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я проснулся, свадебный портрет, написанный моей женой.
- С великим пробуждением!
В комнату вошел улыбающийся Илларион.
- А где твоя семья?
- У тещи на даче, - сухо ответил я. – Ты откуда здесь?
- Вчера ты ушел в такой астрал, Что пришлось тащить твое неподвижное тело на собственном горбу в надежде, что душа отыщет путь обратно.
Я старательно пытался вспомнить, чем закончились наши посиделки, но тщетно. Мысли блудили кто куда, а тело наотрез отказывалось двигаться без видимых на то причин. Между тем мой добродетель уселся рядом и так хлопнул меня по плечу, что голова пожелала развалиться на множество неравных кусочков.
- Поздравляю!!! – Иваныч сделал величественный жест рукой и низко поклонился.
Я оставил этот фарс без внимания. Не до этого. Однако соображалка проявила снисходительность и начала работать, посеяв во мне жуткое непонимание происходящего.
- А с чем?! – выпалил я.
- С достижением консенсуса. Проще говоря, с твоим согласием. Интересно, что тобой двигало в тот момент? Хотя не отвечай, все равно зная. Честно признаться, мне всегда были симпатичны люди, склонные к авантюрам.
- Да каким авантюрам!
Мне переставала нравиться эта игра в намеки. Я напряг свои похмельные извилины и, о чудо, они зашевелились.
- Ёб твою мать!
Иваныч (как оказалось, я весь вечер его так называл) от души рассмеялся. А вот мне было не до этого.
- Чё ты ржешь! – моим телом овладела жуткая злоба.
- Успокойся, - улыбка, которая начинала меня просто бесить, никак не желала исчезать. – Ты всегда любил что-то новенькое. Уверен, эта перемена тебе долго не надоест.
Выплеснув первые эмоции, я начал приходить в порядок. Что ж, может быть, он и прав. Надо только все осмыслить и привыкнуть к новой ипостаси, чем и не преминул заняться.
Сколько проходило привыкание, я не помню. Однако за все это время Илларион ни разу не пытался со мной даже заговорить. Понимает, наверное, какого это.

Илла все время был рядом, но его присутствия я не замечал. Только к вечеру мы решили совершить небольшой променад, чтобы немного развеяться и отдохнуть. Мысли мои устаканились, а, значит, и появились первые вопросы.
- Илла, а что я буду делать? – прямо спросил я.
- То же, что и я.
Его ухмылка говорила о банальности моего вопроса, но такой ответ меня , конечно же, не устраивал, и я поспешил выразить недовольство.
- Замечательно! А, главное, логично. Как я узнаю, кто достоин смерти, а кто нет? И почему?
- Слушай себя, - Илларион потер ладони, словно в предвкушении чего-то очень важного. – Эх, помню я эти сомнения. Вспомнишь, прям первоклассник какой-то. Но ничего, это пройдет. Привыкнешь.
- А как ты убиваешь?
- Я не убиваю, а помогаю умереть, - Моя формулировка явно задела его. – Я делаю добро людям, а не грешу направо и налево.
- Извини.
Мне, правда было очень неудобно, и я продолжил более осторожно.
- Так как ты помогаешь умереть?
- Создаю определенную ситуацию.
Мне почему-то сразу стало понятно, о чем речь.
- Правда, - продолжал задумчиво Илла, - некоторые сами планируют свою смерть. Ну, что ж, я не против. Помню, Бодлер…
- Бодлер?!
- Да, гениальный был поэт. Он сказал мне, что только смерть может заставить его шевелиться, и попросил,  чтобы я помог умереть ему медленно, как от СПИДа.
- И сто сделал ты? – мое нетерпение было так велико, что лоб покрылся испариной, а ладони постоянно чесались.
- Заразил его СПИДом. И не надо ржать!
- Прости, - я изо всех сил пытался подавить приступ внезапного веселья. – Просто это так звучит, будто ты с ним…
- Ты еще и извращенец. Он помог на улице избитой проститутке, но имел неосторожность испачкаться в ее крови. Дальнейшее, я думаю, тебе понятно.
Какое-то время мы шли молча. Я представил, насколько это было возможно, Бодлера, представил Иваныча, точно такого же, как и сейчас. Мною овладело восхищение и в то же время жалость за то, что если б не болезнь, то Бодлер мог бы написать гораздо больше.
- Скорее, не написал бы ничего.
Эта реплика вывела меня из задумчивого состояния, и я продолжил допрос.
- А кто еще из известных прибегал к твоим услугам?
- Ты говоришь, как бизнесмен. Ну да ладно. Пушкин.
- Его же застрелили, - парировал я в недоумении.
- Его ранили, но спасти не смогли.
- Тогда для чего весь этот миф про дуэль?
- Так было красивее. Благородная по тем временам смерть куда привлекательнее обычной потери крови. Хотя, по мне, дуэли так же глупы, как и желание мирового господства с той лишь разницей, что второе просто невозможно.
- Но ведь ты…
- Я собирал опыт многих поколений, а Наполеон или Гитлер опирались лишь на достижения своего времени. К тому же жажда безраздельной власти лишила их рассудка.
У меня уже был готов следующий вопрос, но Илла снова опередил:
- А, вообще, люди искусства не сильно стремятся покинуть этот мир. Бальзак, так тот вообще повторял, что не успел.
- И ты не помог ему?! – меня заела досада за утрату, которую понесла мировая литература.
Илларион не стал осуждать за этот выпад.
- Твой упрек в чем-то даже приятен, но запомни: мне многое дано, но я не всесилен. Я могу лишь ускорить процесс.
Мы повернули на аллею и хотели присесть на той скамейке, где познакомились меньше недели назад, но, к нашему разочарованию, место занял какой-то мужчина в старой кепке и потрепанном пиджаке. Я посмотрел на Иваныча и несмело спросил:
- Можно?
Непринужденный кивок придал мне уверенности, и я направился к сидящему.
- Простите, здесь не занято?
- Нет, - прозвучал обреченно голос. – Я сейчас уйду.
- В этом нет необходимости, - я старался выглядеть солидно, но получалось почему-то напыщенно. – Если Вам не сложно, объясните, пожалуйста, причину Вашего горя.
- Это все равно ничего не изменит.
Моя настойчивость пришлась незнакомцу не по нраву, но его состояние не позволило показывать гонор, и он спокойно начал рассказ.
- Я путешественник, и всю жизнь зарабатывал себе тем, что предпринимал экспедиции по изучению древних культур, а все свои открытия я публиковал в виде работ в различных журналах. У меня было все: семья, деньги, интересная работа. И вот, месяц назад  я вернулся из путешествия, на осуществление которого положил все свои средства. В случае успеха даже по самым скромным подсчетам мне окупилось бы это в десятки раз. И теперь, когда есть результат, когда до осуществления планов оставался один шаг, мне говорят, что это никому не нужно и не интересно. Я прогорел. Жена и сын ушли. Остались лишь пустая квартира и долги моим помощникам.
Он тихо заплакал.
- И что Вы намерены теперь делать? – осторожно спросил я.
- Не знаю. Больше всего мне хочется умереть. У меня не осталось ни друзей, ни любимой работы, ни, самое главное, семьи.
Возникла пауза, во время которой я тщательно обдумывал то, что собирался сказать далее.
- Скажите, а Вы готовы отдать мне все то положительное, что в Вас есть в обмен на смерть.
Мужчина поднял голову и недоуменно посмотрел на меня заплаканными глазами.
- С удовольствием. Только к чему эти пустые разговоры?
Я загорелся, но не позволил проявиться ни одной эмоции, а тон сменил на сугубо деловой.
- Только одно слово: да или нет.
- Да, - несчастный встал и медленно побрел вдаль.
Этого было вполне достаточно. Дальше, как говорится, дело техники. Наутро я узнал от Иллы, что вчерашний незнакомец, переходя железную дорогу, потерял сознание, и его сбило проходящим поездом.

Домой мне пришлось возвращаться одному, поскольку Илларион куда-то успешно ретировался.
С утра меня разбудил телефонный звонок. Я узнал этот номер, не принадлежащий ни одному оператору.
- Неплохо, очень неплохо, - обладатель голоса, как всегда, пребывал в хорошем настроении. – Только зачем так грубо? Честно говоря, жаль беднягу.
- Ну, уж как умею, - я старался проснуться, нос ил явно не хватало.
- Да, и вот еще что. Зачем ты просил его все рассказать, ведь мог просто сам немного покопаться?
Я мялся.
- Не утруждай себя, - пришел на выручку Иваныч. – Ты понял, что он достоин и что пора. Это верно. Но нельзя полагаться на первое чувство. Только заставляя себя, человек способен двигаться дальше. Поверь, не каждый выложит тебе все как на духу. Слушай совесть, но помни, что она не всегда солидарна с нашими желаниями. Старайся. Я завтра улетаю в Аргентину, так что пока. Еще увидимся.
- Стой! – А как же я?
- А что ты? Думаешь, только у русских такие проблемы? Кстати, путешественник неплохо знал португальский, так что на досуге можешь слетать. Ну, все, счастливо.
Илла положил трубку, а я безраздельно отдался в объятия Морфея. Однако, в это утро моим желаниям не суждено было осуществиться. Иваныч снова разбудил.
- Кстати, извини, забыл спросить. Как ощущеньице то?
- Сам знаешь. Чувствую себя виноватым.
- Ничего, привыкнешь.
- Ты говоришь так, будто я мясник какой-то, - в моем голосе прозвучал укор.
- Друг мой, в любом деле нужна привычка. Для сравнения можешь убить кого-нибудь, но советую просто поверить. Ну, все, не болей.
И снова гудки, короткие и прерывистые, как мое дыхание. Сон оказался безнадежно испорчен.
Совершив утренний моцион и немного прибравшись, я стал ждать возвращения жены и сына. Этот день решено было провести с семьей. Меня не покидало чувство излишнего энтузиазма, которое появляется всегда, когда берешься за какое-то новое дело, но я старался держать себя в руках.
Звонок в дверь заставил прекратить всякий тренинг, и я поспешил открыть.

С момента нашей последней встречи прошло около месяца. За это время от Иллариона почти ничего не было слышно. Он позвонил лишь однажды, находясь в Боливии, да и то больше поболтать. Эх, я бы тоже не отказался полюбоваться латиноамериканским высокогорьем, но, боюсь, моих сбережений не хватит даже на Португалию.
Моя жизнь текла по старому: семья, работа. В освоении новой профессии я преуспел немного. Так, помог нескольким людям, и только. К тому же найти гениев в наш век ой как непросто, да и те оказываются не всегда достойны. Разве что обратиться с предложением к Михалкову или Солженицыну. Кстати, надо будет об этом подумать. Я, конечно, не богач, но до Москвы добраться сумею.
Размышления над дальнейшими, пусть и не грандиозными, но все же планами прервал телефонный звонок, которого я, как оказалось, очень ждал. В последнее время мне не доводилось повидаться с друзьями, поэтому очень хотелось просто посидеть и с кем-нибудь поговорить.
- Как дела в поставленных на уши Че Геварой краях? – почему-то с Илларионом мне часто хотелось шутить.
- Неплохо, хотя новый освободитель в ближайшем будущем им явно не помешает.
- Когда тебя ждать? Или твоя миссия со мной завершена?
- Нет, тем более, что я хочу тебя кое с кем познакомить. Мы сейчас в Москве, а часов через десять будем у тебя. Давай встретимся в том же кафе.
- Идет. До встречи.
В это время кто-то настойчиво прорывался по второй линии, и я, не дожидаясь ответного прощания, переключился.
- Здорово! Давно не виделись!
- Господи, Женька, ты бы знал, как я рад тебя слышать!
- Зачем слушать. Давай увидимся. Давно пора наверстать упущенное.
- Нет проблем. Через пол часа на площади.
- Замётано. Не опаздывай.
Вот те на. То месяц никого, то сразу все. Тут я поймал себя на мысли, что давно ничего не ел. Что ж, голод не тетка, тем более перекус много времени не отнимет. С этой мыслью ноги понесли меня к холодильнику.
Наспех почревоугодничав, я столь же стремительно оделся, упаковал ребенка и вылетел на улицу, предоставив супруге возможность лишние пару часов насладиться миром снов.
Несмотря на будний час, площадь не пустовала. Повсюду встречались молодые мамаши, играющие со своими цветами жизни. Неподалеку пили пиво ленивые студенты, разбавляя жаркий спор взрывами хохота. В отдалении, отрешившись от мирской суеты, наслаждалась обществом друг друга молодая пара. Они почти ни о чем не разговаривали. Полуприкрыв глаза, из их уст лишь изредка срывалась какая-то реплика, которая тут же увенчивалась нежным поцелуем.
Влюбленность – прекрасная пора. Реальность уступает место эйфории, которую не найдешь ни в одном наркотике. Ты осознаешь острую необходимость в этом человеке, хотя мало понимаешь зачем. Просто хорошо. Хорошо от одного присутствия. Но, боже, как опасно это время. Ведь чем сильнее радость, тем более горьким будет потом разочарование, и тогда очень легко возненавидеть того, кого, казалось, будешь любить вечно. Первая любовь редко бывает удачной. Нельзя торопиться, ведь вторая половина может оказаться не такой уж идеальной, как ты ее себе представляешь. Увы, эти прописные истины открываются нам слишком поздно. Пройдет немного времени, и тебя ждет неизбежное возвращение на землю. Каким оно будет? В мире так много людей, с которыми можно крутить романы, и так мало тех, с кем готов остаться. Ты готов отказываться? Готов прощать и удивлять? Сможешь не потерять тот огонек в серых буднях? Настоящая любовь невозможна без трудностей, созданных нам жизненными условиями. И если ты готов, тогда люби. Люби не вне, а в контексте существующих реалий. И не занимайся самообманом. Отождествляя своего спутника с божеством, трудно потом примириться с его человеческим началом. Легко сказать, что ты мне нужен или нужна. Надо самому стать необходимым.
А пока сидите и разочаровывайтесь. Давайте, материте меня, говорите, что это не так. Рано или поздно ваши задницы затекут, и вам захочется что-то изменить. Печально, но к таким метаморфозам вы пока еще не готовы.
Удивительно, сколько мыслей может придти, пока пересекаешь небольшую улицу. Я оглянулся по сторонам. Свободных лавочек не оказалось, поэтому пришлось остановиться у мраморного основания памятника лысому бородатому дядьке, именуемого в народе вождем мирового пролетариата.
И все же польза в моем новом деле есть. По крайней мере, начинаешь лучше разбираться в людях.
Неожиданно затрезвонил телефон, и из слабого динамика вырвались похотливые голоса Самойловых.
Я снял трубку. Это был Илларион, что, впрочем, меня нисколько не удивило. Стараясь спрятать свою гордость, я поведал ему о сделанных несколькими минутами ранее умозаключениях.
- Увидев очевидное, ты думаешь, что стал лучше видеть окружающих?
Такой риторический вопрос меня немного смутил.
- Многие считают, что я умею читать мысли, - продолжил голос. – Но, на самом деле, это всего лишь опыт, который я копил более трех тысяч лет, и надо сказать, до сих пор открываю что-то новое.
Я ответил продолжительным вздохом. А что мне оставалось делать? Только согласиться, что он прав. Моя жена разобралась бы лучше, не имея, однако, ничего из того, что заимел недавно я. Стоит признать: месяц никогда не сравниться с тремя тысячелетиями.
Через минуту-другую показался Женька. Выглядел он как раньше, словно и не было тех ужасных дней, проведенных в больнице. Мы, как прежде, крепко обнялись.
- Рад снова видеть тебя веселым.
- Взаимно, - и голос у него был такой же. – Неужели, чтобы по-настоящему любить жизнь, надо побывать на волосок от смерти?
- Необязательно. Можно просто жениться.
- Ну, вы с Катькой вообще особый случай. Она дома?
- Да. Решил дать ей немного отдохнуть, а то она пол ночи пронянчилась.
- Ну и правильно. Пойдем за пивом.

Оставив наследника на попечение заботливой матери, сам я спешил на встречу, которая вполне обещает быть интересной. Придя в кафе заранее, я вдруг обнаружил, что все равно был вторым, а точнее, третьим, поскольку Илларион сполна наслаждался обществом приятной девицы моих лет.
«Да, у кого-то уже после сорока с этим проблемы, а у него и на четвертый миллениум, похоже, все в порядке». Такая мысль меня насмешила, но, в конце концов, чего на свете не бывает.
На ходу заказав пиво, я приземлился подле них.
- Познакомься, - со всей важностью начал Илла, - моя дочь Вероника. Это Владимир.
Ага, он еще и потомством обзавестись успел. Хотя, даже для самых отчаянных нескольких эпох будет вполне достаточно. Я учтиво припал к ее руке, что делаю далеко не всегда. Было видно, девушка немного тушуется, посему она отвела глаза в бокал с вином и продолжала молчать, изредка делая скромные глотки.
Принесли пиво. Мы пили, Илларион рассказывал: о живописных местах, о своих проблемах в пути, о том, как изменились люди. Вероника не проронила ни слова, тогда как мне удавалось время от времени вставлять свои остроты. Я знал, что Иваныч не из тех, кто пригласит просто нажраться, поэтому терпеливо ждал.
Наконец время пришло. Оставив дочку старца наедине со своими мыслями, мы вышли на улицу покурить. Как только лицо обдало вечерней прохладой, мы в нос ударил довольно приятный запах из уже знакомой трубки. Я парировал припасенной сигариллой. Не так эффектно, но тоже ничего.
- Илларион, - мне было интересно, и я решил его поторопить. – Ты ведь не о своем путешествии приехал рассказать?
- Верно. Дело в Веронике.
И начался обстоятельный рассказ. Я слушал, а Илла, медленно затягиваясь, говорил:
- Шесть лет назад умерла моя жена. Да, я был женат. Всего однажды. Раньше все как-то не до этого, а тут влюбился, и хоть трава не расти. Ближе ее и Вероники у меня никогда никого не было. Я посвящал им всего себя, даже про работу забыл, и мы были счастливы. Но, в конце концов, без своего дела я оставаться не мог и уехал в Европу на три месяца, а когда вернулся, то узнал, что на них напал какой-то маньяк. Жену убили, а Нике удалось бежать. Его потом, конечно, поймали, но, не в этом суть. Девочка заболела. Врачи обнаружили СПИД, и теперь моя дочь медленно умирает. Ее долгое время пытались реабилитировать, но плодов это не принесло.
Илларион замолчал. Было видно, что он собирается с мыслями, и я не решился его торопить.
- Знаешь, она не всегда была такой. Мы вместе играли, вместе смеялись. А теперь цветок, из которого когда-то жизнь била ключом, увядает, и я ничего не могу с этим поделать.
По лицу Иллы потекли слезы. Вот так человек, повидавший, казалось бы, все и многое умеющий, оказывается бессильным перед привычной в наши дни проблемой. Мне было просто по-человечески жаль и его, и девочку, которая так и не увидит настоящей жизни.
- Ей осталось от силы пару лет. Я знаю, что ты хочешь спросить, не мучай себя. Я хочу, чтобы ты помог ей. Больше мне просить некого.
Поняв, что значит в данном случае «помочь», меня всего затрясло. Дело даже не в том, что я не смогу или у меня не получится. Просто я успел проникнуться самым глубоким уважением к этому необычному продавцу.
- Помнишь, я говорил тебе про совесть? Это как раз тот случай, только сделать предстоит тебе.
Мы немного помолчали.
- Вероника знает?
- Да, я ей все рассказал и она согласна.
Он спрятал трубку в карман, улыбнулся и пошел к дочери. Остается только догадываться, каких усилий ему это стоило.
Еще несколько минут простоял я с окурком в зубах, размышляя над странной просьбой. Мне было безумно жаль этого ангела баз крыльев, но отказать я тоже не мог.
Присоединившись к своим спутникам, я поймал на себе Вероникин взгляд. Сколько мольбы было в этих невинных глазках, сколько желания. Взгляд, достойный пера самых гениальных поэтов. Тело ее оставалось неподвижным, но душа кричала, металась и не находила покоя. Было решено сделать это сегодня ночью, иначе дальше тяжелее.

Мое пробуждение было ужасным. Казалось, сон отобрал последние силы вместо того, чтобы их дать. Я попытался вспомнить подробности прошедшей ночи, но перед глазами вставали лишь отдельные фрагменты, никак не желая собраться в цельную мозаику. Помню лишь Нику, тихо лежащую на кровати, и Иллу,  который так и уснул подле ее ног. Мне трудно сейчас представить его состояние. Знаю точно одно: ему гораздо тяжелей, чем нам. Мы ждем годами. А он потерял семью, о которой, может быть, мечтал не одну тысячу лет. Боже, неужели такое когда-то случится и со мной? Неужели я тоже увижу смерть жены и потомков на многие поколения вперед? Да, я согласен с этим примириться, но, зная, что сам рано или поздно окажусь среди них. Для чего мне вечная жизнь, полная горя и разочарований. Все-таки прав был Ремарк, говоря, что «лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, когда захочется умереть».
Убить себя я все равно не смогу, а Илларион на это попросту не согласится. Но он может избавить меня от этой участи. Надо лишь только позвонить. И я достал телефон, поспешно набирая номер.
- Я слушаю.
- Илла, надо встретиться. Приезжай, когда закончишь.
- Буду через три дня. Надо подготовить похороны.
- Хорошо.
- Володь, - так он ко мне обратился впервые, - спасибо.
Три дня, казалось, никогда не кончатся. То, что раньше я считал чуть ли не даром, теперь воспринималось мной как проклятье, которое хочется поскорее снять. Наконец, встреча состоялась. Было видно, что Илла еще не отошел от потрясения. Но ничего, время ему поможет.
- О чем ты хотел поговорить?
Его равнодушие обидело меня, но, зная истинную причину столь апатичного расположения духа, я не стал выказывать своего недовольства.
- Илла, избавь меня, пожалуйста, от этого.
- От чего?
- Ты же знаешь, - констатировал я. – Давай без этой киношной лексики.
- Знаю. И не понимаю. Что, испугался будущего?
- В общем, да.
Мне стало стыдно за свой эгоизм, но кривить душой я тоже не мог, да и незачем, все равно бы раскусил.
- Я хочу оставить о себе лишь приятные воспоминания и гордость за предков, а не слоняться живой тенью среди  последующих поколений, не имея даже возможности все объяснить.
- Уедь. Оставь своих внуков. У них будет своя жизнь и о тебе они вспомнят постольку поскольку, уж поверь мне.
- Все равно не хочу, - я продолжал упираться. – Не хочу постоянно что-то скрывать. К тому же у каждого должно быть свое место и вдвоем нам на одном стуле никогда не усидеть.
- А что если захочу уйти я?
- Не надо брать меня на понт, - я начал заводиться. – Просто сделай это и все. Ты же знаешь, что я прав.
- Знаю, - в его голосе послышалась обреченность. – А ты ведь первый, кто на это согласился.
- Да знаю я.
И мы рассмеялись.

За окном весело играло солнце и среди городского шума было слышно пение птиц. Ласковое и приятное, как когда-то мамина колыбельная. Прижавшись к моей груди, крепко спала Катерина. В детской кроватке, засунув пальцы в рот, еле слышно посапывал наш малыш. Боже, как я вас люблю!!! Хотелось кричать, хотелось всех разбудить, взять на руки и долго подбрасывать вверх.
Я машинально взял телефон и увидел SMS-ку без номера: «Считай это моей благодарностью за Веронику». Мне хотелось еще раз попрощаться с Илларионом. Но, набрав заветные цифры, я лишь услышал бездушный голос компьютера о том, что набранный мною номер не существует.

Эпилог

С тех пор меня не покидает ощущение нехватки чего-то очень важного. Правда, я всегда знаю, что взамен мне осталось гораздо более ценное, а воспоминания о необычных приключениях превратились скорее в грустный, но добрый сон о том, что где-то есть такой человек, что появляется из ниоткуда и исчезает в никуда. Быть может, через много-много лет, когда жизнь моя подойдет к финальной черте, он придет со своим предложением и ко мне.

Май 2008г.