Часть первая. жена, коты и немного философии

Моему первому коту, Бегемоту,
который сделал свое дело и ушел…



У моей жены есть дивная черта. Бывает, щебечет о чем-то женском, то есть столь же важном, как и бессмысленном, и вдруг замолкнет (но не на долго) да и брякнет что-нибудь гениальное. Вот и на днях, она вязала себе, точнее мне, и рассказывала уморительную, по ее мнению, историю о не помню чем, поглядывала то на экран телевизора, то на рукоделие, то на нашего кота. Я же тупо уставился в телевизор.
Если семейное счастье и посещает меня, то именно в такие минуты. Телевизор и жена создают два информационных потока, которые нейтрализуют друг друга, что и позволяет мозгу с упоением погрузиться в какой-нибудь аподиктический дискурс, а то и вовсе, послать Ид, Эго и Суперэго за тридевять земель к преподобному Банаху и завалиться в нирвану, оставив в качестве наблюдателя за внешними событиями дежурную часть внимания, которая работает в режиме «дремлющего экрана» на тот случай, если телевизор или жена сообщат что-нибудь стоящее. Обычно жена опережает телевидение. И на этот раз к сознанию пробилась фраза:
- Гляжу я на Мотю (так зовут нашего кота) и чувствую, что не хватает мне в жизни самого малого…
- Простого человеческого счастья, - брякнул я, не задумываясь, чтобы создать иллюзию разговора.
- Ах, милый, ты сегодня необычайно глуп, - подхватила тему жена. - Конечно же, мне не хватает кошачьего хвоста.
- Фрейд тривиальный. Зависть к фаллосу, как имманентный стимул женской сексуальности. Если я тебя намедни не удовлетворил, перечти, милая, Хорни, глядишь и полегчает.
- Да нет, ты был необычайно обворожителен, а несколько свежих па просто вскружили мне голову. Где ты их, кстати, нахватался?
- Не скажу, все равно, не поверишь.
- Поверю, ты же знаешь, какая я доверчивая. Помнишь, как у Пушкина: «Отелло не ревнив, Отелло доверчив».
- Ты хочешь сказать, что ревность белой женщины сродни негритянской доверчивости?
- Ах, оставь! Эта смесь мужского шовинизма и вышедшего из моды расизма утомляет. Но я так и не поняла, на каком перекрестке ты подхватил эту вчерашнюю сексуальную невоздержанность?
- Тебе больше нравится моя воздержанность?
- Не ерничай и не уходи от ответа.
- Хорошо. Вчера я наблюдал соитие дворовых котов, и я сейчас начинаю припоминать… да, да, ты права, что самым сексуальным в этом действе было движение хвоста.
- Ну, раз так, тогда, признаюсь, дорогой, ты тоже прав. Меня необычайно волнует хвост кота именно в сексуальном плане.
- Понимаю тебя, он такой гордый и пушистый.
- Маньяк!
- Я маньяк?
- А кто же? Хвост мне нужен совсем для другого. Хвост – это символ свободной, независимой жизни. Вот посмотри, милый: мы, приматы, называемся так – первые! – потому что первыми отказались от хвоста. А что мы получили? Разум? Самообман! Вот взять, например, тебя…
- А нельзя кого-нибудь другого? Скажем, Шафутинского.
- Почему именно Шафутинского?
- Не знаю. Но у него тоже подбородок шире лба, а вместо хвоста избыточная тяжесть нижней части организма.
- Не трожь Шафутинского, ты же знаешь, что я его люблю.
- А меня, ты, значит, уже не любишь?
- Почему? Люблю. Но иначе.
Я не стал уточнять, как именно иначе.
- И вообще, почему ты меня все время сбиваешь?
- Виноват.
- Это другое дело. Так вот, утратив хвост, мы приобрели только одно: страстную тоску по воле. Почему мы держим возле себя котов? Не для того ли, чтобы они напоминали о царстве воли, которое наши предки покинули во имя кошмара разума. Скажи, ты хоть раз в жизни встречал разумного человека?
- Кроме тебя, никого!
- То-то же, подлиза!
- Кстати, кисынька, ты обратила внимание, что четко разделила низменное осознание необходимости, обычно выражаемое термином свобода, и вольную волю?
Кисынька блымнула очами, но молча согласилась.
- Разница, по-моему, столь же разительна, как между карнавалом в Рио и показом мод где-нибудь в Жмеринке или еще каком Париже.
- Вот-вот, - оживилась жена, - если ты внимательно смотрел на карнавал, а не на грудки и попкописьки, то обязательно заметил бы, что эти креольские красотки сбрасывают все, но взамен приделывают себе хвост. Возьми, мол, все, но хвост не трожь. Все-таки мы, женщины, острее жаждем воли. Ах, почему люди не летают, как обезьяны в джунглях, почему не мчатся по прериям, словно гепарды, лихо заламывая хвосты на поворотах?
Тут жена зевнула, отложила вязание, погладила кота (он отозвался бархатисто-тракторным урчанием), выключила телевизор, ласково сказала мне: «Милый, тебе пора спать. Ты в последнее время очень устаешь», - и отправилась в «Интернет».