Страх

Часть I.

Когда я пришел работать в эту фирму и началась вся эта история, мне было всего 20. Я был подростком, и этим все сказано. Я не был талантливым и прекрасно это понимал. Мне и сейчас всего 25, но эти пять лет сделали меня стариком. Мне пора умирать, и я спокойно об этом думаю.
Итак, я пришел работать в фирму. Фирма эта занималась дизайном, но это даже не важно, чем она занималась, потому что я пришел в нее подрабатывать. Я работал там курьером.
Фирма была очень маленькая. Работало там всего пять человек, все были чрезвычайно веселы, красивы на первый взгляд. Было среди них три мужчины и две женщины.
И еще у них был неуловимый директор, которого я ни разу не видел, поэтому писать о нем нет смысла.
Работали они в небольшой комнате, которая была очень хорошо оформлена: в ней было устроено пять рабочих мест, которые состояли из компьютеров, мольбертов и ящиков с принадлежностями.
В этой комнате всегда было много света и тепла, всегда пахло кофе, и царил некоторый хаос, который радовал глаз.
Мужчина, чье место располагалось справа от входной двери, звался Денисом. Он был худощав, среднего роста, блондин, имел хвост из волос, правда, не слишком длинный. Глаза его были неуловимы, но если уж они смотрели на кого-либо, то они смеялись. Вот такие были смешливые глаза. Нос был прямой, подбородок с ямочкой, губы средние, глаза – чуточку широко расставлены. В общем, мог показаться даже симпатичным. Вот если бы не хвост…
Женщина, чье место располагалось слева от входной двери, звалась Мариной. Она была красоткой. Блондинка, фигура отличная, глаза – кокетливые, зовущие, улыбка – нежная, солнечная, ноги - длинные, юбка - короткая. Пахнет малиной всегда - и где она только духи такие достает?
Двое других мужчин были очень похожи друг на друга. Они оба носили одинаковый черный костюм и никогда не меняли имиджа, во всяком случае, мне так кажется.
Вторую женщину звали Ксенией, и что-то в ней было. Я сторонился ее сразу, с первого брошенного на нее взгляда. Я, еще ничего не осознавая, сторонился ее… ну, признаюсь теперь, боялся.
Одевалась она стильно, часто улыбалась, имела длинные темные волосы, интересное лицо, на которое я всегда боялся смотреть. И боялся я ее не зря.
Приходил я в офис к одиннадцати утра и сидел вместе с ними, делая свои дела, часов до двенадцати, а затем пускался с их поручениями по городу.
Они работали. Каждый над своим проектом, и никогда не обсуждали их друг с другом и со мной.
Я работал в этой фирме ровно одиннадцать дней, до того момента как нашел дневник. После этого я стал следить за ней.
Итак…

День 1.
Лето. Жарко. Солнце слепит глаза.
Я подхожу по горячему асфальту к зданию, в котором находится офис, и чувствую некоторый страх за свой первый рабочий день, а также пот на висках.
А вот и номер семнадцать, сюда мне и надо.
Открываю дверь, и первый раз вижу эту светлую радостную комнату: зеленые стены, картины-пейзажи, столы из светлого дерева, легкие шторы на окнах, изумрудный, мягкий ковролин.
Все пять человек на месте, о чем-то говорят, меня не замечают. Я стучу. Все замолкают на минуту. Саша поворачивает голову, отчего воротник его рубашки мнется, смотрит на меня чуть рассеяно, а через секунду улыбается, показывая небелые, обычные зубы.
Говорит:
- Привет! Меня зовут Александр, это Денис, Георгий, Марина, Ксения. А тебя зовут… мм… ах, да, Максим. Очень приятно. Ты – наш курьер.
Он встает со своего кресла, протягивает мне руку со словами:
- Пока нести нечего. Можешь заняться своими делами. Нам сказали: ты – студент, не так ли?
Я киваю. Он показывает на небольшой стол около самой двери, слева от нее, почти вплотную к рабочему месту Марины. Она, кстати, улыбнулась мне и подмигнула.
Я сел и углубился в изучение учебника по информатике. Они помолчали немного, а затем разговор продолжился. Начал его Саша:
- Мне все же кажется, что расширение необходимо. Нужно мыслить стратегически. Мы все такие талантливые. Мы сможем завоевать мир, если не будем сидеть здесь всю свою жизнь.
Саша сделал рукой обобщающий жест, очертив в воздухе небольшой круг, указав пальцем в середину изумрудного ковролина. Пот выступил у него на висках, на щеках стали заметными красные пятна.
- А мне кажется, - начал Денис, пародируя  Сашу  и чуть ухмыляясь, - что нам это просто не под силу, даже если мы все такие талантливые, - особенно он выделил слово «все», даже чуть ли не хихикнул. - Денег у нас нет, времени нет, кроме того, люди. Где взять еще хотя бы одного талантливого, и не просто талантливого, а талантливого дизайнера с опытом и идеями?
В конце он ухмыльнулся уже самодовольно и кинул (или мне показалось) взгляд на Марину, которая опустила глаза в ответ.
Я почувствовал некоторую напряженность, наэлектризованность в воздухе. Кто-то был недоволен. Что касается Саши, то он был смущен, отчего пятен на щеках и пота на висках стало несколько больше.
Георгий сидел в тени и, когда я повернул голову в его сторону, чтобы удовлетворить свое любопытство и лучше его разглядеть, он был с ног до головы черен и почти сливался со стулом, на котором сидел (ну, это потому что он находился в тени). Затем он повернулся, резко, даже неожиданно, и белая его рубашка сверкнула, заставляя меня отвернуться с чувством вины, непонятно откуда взявшимся. Георгий сказал следующее и, надо заметить, не улыбаясь, он, чувствовалось, был очень спокойным:
- Вам не кажется, что это несколько не наше дело: не твое Саша, хотя я и понимаю стремление к лучшему; не твое Денис, хотя я понимаю стремление к …, а хотя ладно, это может тебя несколько обидеть.
Сказав это, Георгий отвернулся и, как, во всяком случае мне, показалось, спокойно продолжил то, над чем работал.
Саша улыбнулся и посмотрел на Дениса. Щеки последнего постепенно стали покрываться теми самыми багровыми пятнами, а глаза его больше не смеялись, хотя этого я точно не знаю, так как не видел их. Денис встал и начал движение к темному Георгию, который, почувствовав его приближение, повернулся и спокойно посмотрел на него.
- Что ты имеешь в виду? - Как-то даже тонко спросил он.
Одним словом, обстановка накалялась. На меня, похоже, не обращали никакого внимания. Ну, надо же было в этой абсолютной тишине свалиться этому учебнику. Да, он свалился, а я наклонился его поднимать и прямо у пола встретился глазами с женщиной, чей рабочий стол находился рядом, то есть с Мариной. Они (глаза) были красивы: блестящие, веселые, чуть тревожные такие глаза. По-моему, я застыл на мгновение, а она подняла мой учебник и протянула мне его со словом «Держи», улыбнулась и сказала еще, звонко так:
- А что это вы все о политике, да о политике? Вчера пошла я в магазин, представляете, хотела купить килограмм колбасы - себе и своему коту. Купила. А кот, представляете, не ест! Ну, вот как вы думаете, есть мне ее самой-то?
Я засмеялся первым. Затем захохотал медленно и низко Саша, звонко и недолго посмеялся Георгий, а затем и Денис заулыбался, и глаза его также смеялись, и я их видел ясно теперь.
Громче же всех, закрыв лицо руками, хохотала Ксения, и она же сквозь смех заметила:
- Лучше не ешь, коты всегда лучше знают…
Через минуту смех утих, и все принялись за работу. А через десять минут молчания и информатики Саша встал и с улыбкой дал мне диск, объяснил, куда его нести.
Ну вот, моя работа началась. И весь оставшийся рабочий день я бегал по этому душному, желтому или серому городу, вспоминая иногда Маринины глаза.

День 2.
Странно меняется погода в этом городе. Вчера все чуть не сварилось от жары, а сегодня – словно ранняя весна.
Одним словом, я пришел ровно в одиннадцать и открыл дверь. В комнате находилась Марина и Ксения, они оживленно о чем-то разговаривали, но, заметив меня, обе поднялись, улыбнулись и сказали «Привет!». Я ответил им. Марина была красавицей (как я уже и говорил).
Она сказала:
- Послушай, вот Ксения говорит, что «Русский ковчег» - фильм оригинальный и интересный. Но… - она забавно сжала губы, отчего на ее щеках образовались соблазнительные ямочки, - как ты объяснишь тот факт, что я заснула?
Я улыбнулся. Ксения тоже. А Марина и не прекращала улыбаться.
После недолгой паузы Ксения тихим, приятным и - как бы это сказать? - сильным, что ли… да, полным силой голосом сказала:
- Он скучен, я согласна. Он скучен был и мне. Но он сложный для восприятия, вот и все. Его оригинальность, а, следовательно, и интерес к нему не уменьшатся от этого.
Она улыбнулась, и было в этой улыбке что-то старательно скрываемое этой женщиной. Думаю, это было превосходство.
Марина и я, конечно, улыбнулись ей в ответ. А я, не теряя случая, сказал это:
- А я ни за что бы не повел Марину на какой-то там «ковчег». Марина, давай сходим сегодня в кино.
Я заметил, что Марина как-то сконфузилась. «О, нет!» - подумал я. - «Она собирается отказать».
Улыбка была очаровательна, но она не уменьшила покраснения на моем лице:
- Сегодня я иду на свидание с Денисом. Извини, он первый пригласил. Давай в следующий раз.
- Давай.
Тихо ответил я и, отвернувшись, напряженно достал учебник и стал делать вид, что читаю, именно делать вид, что читаю, ведь я не мог читать, дурацкие строки прыгали.
Они тоже молча разошлись по местам и принялись за работу.
Вскоре пришли и три мужчины. Все поздоровались. Пожали руки. Разошлись по местам.
Саша своим басом через минуту сказал фразу, напоминающую чересчур вчерашнюю, но ему никто не ответил, лишь Марина что-то промямлила весело, она была увлечена работой.
Не дождавшись ответа, Саша застучал по клавиатуре. Через один параграф в учебнике меня тронул за плечо Денис, подавая диск. Он хотел положить мне его на стол, но положил мимо, и диск с треском ударился о пол. Все повернули головы, встревоженные неожиданным звуком. Я поднял дискету. Денис уже сидел на своем месте, уставившись в монитор.
У меня возник естественный вопрос:
- Куда его?
И получил от Дениса в ответ следующее:
- Не знаю… Что? А, диск? А? Да, да, сейчас объясню.
Да, Денис был чем-то озабочен. Он был рассеян и молчалив. Марина встревожено посмотрела на Дениса и спросила:
- Что с тобой? Ты не заболел?
- Нет, нет, все в порядке. Просто задумался.
После сумбурного и сбивчивого объяснения, я снова понесся по этим теперь уже мокрым улицам, прячась от дождя под черным зонтом и завидуя тем горожанам, которые, быть может, сейчас завернулись в теплый плед и пьют горячий кофе с молоком, прислушиваясь к стуку дождя за окном. Да, эти люди, наверное, улыбаются.
Был конец рабочего дня, и я зашел в офис отчитаться за выполненные поручения. В дверях я натолкнулся на Дениса и Марину, они прощались со всеми. Увидев меня, Марина опустила глаза, Денис рассеянно посмотрел на меня, улыбнулся. Они прошли мимо и, как это неприятно, я покраснел. Второй раз за день.
В комнате остались Саша, Георгий и Ксения.
Саша принял мой отчет и, сказав «До свидания» всем нам, ушел, плавно переваливаясь с ноги на ногу (он был похож на медведя).
Георгий через минуту, сказав тоже самое, быстро вылетел через дверь.
Не знаю, почему, но я притаился и стоял тихо, не решаясь сказать «Пока».
Я через секунду услышал:
- Да, я – одна.
И увидел грустные изумрудные глаза и покрасневшие веки. Ксения меня не заметила. И тут я покраснел в третий раз за день.
Секунду мы молча смотрели друг на друга. А затем, не знаю почему, но я, можно сказать, побежал из комнаты, не сказав приличного «До свидания».
Я Ксению боялся, я уже говорил.
Почему? Кто ответит мне? Почему?
Всю ночь что-то ныло во мне, щемило. Я вспоминал ее глаза. Я понимал: Ксения – прекрасна.


День 3.
Когда я вошел в комнату, там было светло, тепло и приятно, так как солнце светило в окна, пахло весной.
Я ворвался неожиданно на словах:
- И тут он…
Которые произнесла Марина, поднимая руки с колен, очевидно намериваясь проиллюстрировать что-то, о чем она говорила.
Обе смущенно улыбнулись и поздоровались.
Я ответил. Сел на стул и достал тетрадь.
В следующий момент зашел Денис, держа руки за спиной. Он радостно улыбнулся и сказал, протягивая букет небольших садовых роз Марине:
- Вы, как всегда, очаровательны, обаятельны, прекрасны, красивы…
Он что-то еще хотел добавить, но был прерван хохотом женщин. Марина прокричала звонко:
- А что, сегодня какой-то праздник?
Денис улыбнулся. Не знаю, почему его улыбка показалась мне суховатой?
Секундой позже появился Георгий. Он внимательно оглядел всех окружающих и сказал, обращаясь ко мне:
- Я сейчас запишу тебе диск, но отправляйся позже, тебе нужно доставить его к двум.
С этими словами он прошел к своему компьютеру, достал диск, записал что-то и отдал мне. Тогда я заметил, что движения Георгия всегда были очень точны и нужны, он никогда не делал ничего лишнего.
«Наверное, он – скупердяй», – подумал я тогда.
- Здравствуйте, ребята! Послушайте, где мое вдохновение? - начал Саша, появляясь на пороге комнаты и в следующий миг хлопая дверью. - Ну, не могу закончить проект, не могу! Где оно? Где его взять?!
Надо сказать, детский, жалобный тон, который был использован в данной фразе говорившим совершеннейшим басом, был смешон.
Поэтому все расхохотались, ну, конечно, Марина была первой.
- Где брать вдохновение? Где брать вдохновение? Ты это спрашиваешь? - сказал Денис, когда волна смеха спала. - Да ты посмотри, оно рядом с тобой!
Денис встал, подошел к Марине, взял ее за руки, поднял на ноги и, подняв одну ее руку вверх, обвел вокруг себя.
Надо сказать, Марина ему подыграла.
Опять вышло смешно. Опять все без исключения смеялись, каждый по-своему, но вместе звуки смеха сливались в радость, счастье и слушать их, поверьте, было удовольствием.
- Ладно, ты прав, Денис. Она – наше вдохновение, а поэтому давайте вернемся к работе. - пробасил Саша с улыбкой, но бас этот вышел слабым после долгого смеха.
Все вернулись к работе, а я – к тетради.
- Вот тебе еще один диск, ты успеешь завести его, если сейчас отправишься, - сказал Георгий, вставая.
Он направился ко мне, но, проходя мимо Ксении, резко остановился, прикоснулся рукой к ее плечу, но сразу же отдернул ее и быстро догнал потерянные секунды, сделав шаг шире.
Ксения ничего не заметила. Я уехал отвозить дискеты.
В городе, как ни странно, шел снег, редкий, правда, но я его хорошо запомнил: он был некстати.

День 4.
На следующее утро я застал в комнате одного Дениса. Он был злой, это бросалось в глаза. Злой и напряженный. Я поздоровался. Он не ответил. Помолчали. Я уже приготовился к изучению учебника по истории, как вдруг он заговорил. Голос был хриплый, тон серьезный, желчный какой-то, скептичный, издевательский:
- Смотри, куда попал… И собрались же здесь… Одни… таланты, - он противно так, желчно ухмылялся.
- Саша – наивен, все рвется в управленцы, дочь у него, жена, а защитить их не может, тоже хорош, еще жалуется на вдохновение. Откуда оно у него? А?
Он помолчал немного, не стирая противную улыбочку со своего лица. Что-то обдумывал.
- Потом, Марина. Красавица – да. Но что-то большее – хотелось бы, но, вряд ли, вряд ли, где ей. Ее цель – семья, дом, дети, - он с отвращением мотнул головой.
- Никаких целей выше, выше этой… этой суеты, этой банальности, этой всеобщей девичьей мечты… Однобокость, однобокость…
- Георгий, этот хмурый смутьян, пусть он сдохнет - вряд ли кто пожалеет. Себя не признает, людей не признает, так ведут себя только дураки. А он и есть дурак. Да еще и подлец, да, и подлец.
Он сжал кулаки, лицо его перекосилось от злости, последнее предложение он чуть ли не кричал, но, видимо, взял себя в руки, так как кулаки разжались, а к лицу прилила кровь.
Он молчал. Я слушал все это, широко открыв рот, я был удивлен и раздосадован. Да, я тоже был зол и чувствовал жар и даже комок слез пытался подступить к горлу, но я не дал ему шансов. Больше всего меня тогда задела фраза: «Ее цель - семья, дом, дети», и это отвратительное движение его головы. И еще мне было стыдно.
Неожиданно он четко произнес:
- А Ксения – вообще, ничего из себя не представляет.
И тут мы оба успокоились, пришли в себя, и оба смутились: в комнату вошла Ксения, и она слышала, что сказал о ней Денис.
Она остановилась и посмотрела на Дениса, удивленно и глупо заморгала глазами, как-то смешно дернулась и, опустив голову так, что ее подбородок коснулся груди, прошла на свое рабочее место и тихо села, нажав кнопку питания.
- Она талантливее тебя, Денис, - этот сильный тенор прозвучал так неожиданно, что я подавился и закашлялся, но вряд ли кто-то обратил на это внимание. Когда я опомнился, вошедший Георгий стоял ко мне спиной, но я мог догадаться, что он пристально вглядывается в Дениса, пытается поймать его глаза.
Постояв так секунд десять, он пошел работать. Денис сжал кулаки и пошел за ним. На полпути Георгий обернулся и с улыбкой сказал:
- Что?
Он обернулся резко, отчего они чуть ли не столкнулись.
- Кто бы говорил… - сквозь зубы прошипел Денис и, резко отвернувшись, пошел к своему месту.
Честно говоря, я был в шоке. Да вы сами понимаете: я не ждал такого, кто бы мог ожидать?
Но размышлять мне пришлось недолго. Пришла Марина.
Не пришла, можно сказать, а влетела, смеясь, напевая что-то, пританцовывая. Как всегда, она была безупречно красива и пахла земляникой, весной и той же красотой и гармонией, какой она была вся пропитана.
Она, помню, начала свой очередной рассказ об утре, вечере, и во всем она видела радость, смех и веселье.
И я хохотал до упаду, поглощенный ею, а Денис отпускал шутки и комплименты, Марина заливалась звонким смехом, который подхватывали все остальные.
Но Ксения с улыбкой дала мне дискету, и я покинул эту светлую комнату с зелеными стенами.

День 5.
В этот день я пришел чуть раньше, чем обычно, и никого не застал. Дверь была закрыта, и я прислонился к стене.
Через некоторое время я услышал громкие голоса и смех, и сразу узнал Марину и Ксению. Секундой позже я мог расслышать отдельные фразы и слова, но они меня не замечали. Из услышанного я с досадой понял, что Марина с восторгом рассказывает о Денисе, а Ксения только и успевает вскрикивать восторженно: «Да?», «Что?», «Ну, ты…», «Ну, он…», и все в таком роде. Я стал злым. В тот день я не выспался, может поэтому. Ну, наконец, они меня заметили и, смутившись, умолкли.
Ксения поздоровалась, достала ключ и открыла дверь.
Странно, эта комната как будто никогда не меняется (так мне показалось в тот момент). В ней также пахло кофе, было светло, и зеленые стены приятно расслабляли глаза. Да, это была во всех отношениях приятная комната.
Ксения и Марина сели на свои места и приступили к работе, а я достал ручку и принялся набивать руку в решении задач по математике.
Именно решая эти задачи, я понял одну вещь, и в голове у меня всплыли слова Дениса: «Ксения ничего из себя не представляет». У меня тогда появилась надежда, что это действительно так. Я искренне надеялся на это. Сейчас-то я знаю, что это несуразность, но тогда… это было искренне, поверьте!
Пришел Георгий, улыбнулся, поздоровался, принялся за работу с энтузиазмом, мне показалось, с радостью. Это было необычно для него: он не показывал эмоций раньше. Может быть, я их не замечал.
Потом легкой походкой зашел Денис, опять с цветами, с улыбкой, опять к Марине, опять с комплиментом «Вы очаровательны», но теперь был и поцелуй, правда, невинный: легкое прикосновение к ее алым губам. Она не была против всего этого и снова смеялась и веселилась. И мне хотелось веселиться вместе с ней.
А потом Денис дал мне некоторое количество заданий, и я ушел. Последнее, что я помню из того дня, были слова Ксении «А где Саша? Его уже второй день нет», сказанные с тревогой, которая показалась мне неуместной.

День 6.
Я остановился около двери и прислушался: из-за нее доносились приглушенные голоса. Обладатели этих голосов явно ругались.
- Ты украл мой проект…
- Да.
- Этот проект стоит огромных денег, я рассчитывал на них.
- Ну и что…
- Сотри эту ухмылку…
- Ладно.
Я узнал людей, находящихся в комнате - Георгий и Денис. Один из них (наверное, это был Денис) постоянно двигался - слышны были его шаги.
- Почему ты это сделал? Зачем показал мои заготовки шефу? Это подлость.
- Подлостью отвечаю на подлость.
- Черт, что ты мелешь?
- Правду. Это мой принцип.
- Когда я…
- Тогда…
- Черт…
- Вот именно.
Денис остановился. Он, видимо, сильно нервничал или злился - я слышал его тяжелое дыхание.
- Послушай, шеф передал этот проект мне...  Постой, не ругайся, дослушай. Я не собираюсь им заниматься, я передам его Ксении.
- Кому?
- Ксении.
- Она – пустышка, а ты – идиот.
- Она – талантливее всех нас. Она – прекрасна.
- Ты влюблен в нее, что ли?
- Это не имеет отношения…
- Как же…
Наверное, я открыл рот, но мне пришлось его закрыть, потому что я увидел Ксению, и она была уже близко. Я открыл дверь. Георгий и Денис посмотрели на меня рассеянно. Георгий сказал, обращаясь к Денису:
- Я прямо сейчас займусь этим.
И вышел. В дверях он столкнулся с Ксенией.
Когда она вошла в комнату, Денис пристально посмотрел на нее и откровенно скептически изучил ее. Ксения, по-моему, злилась, но ничего не сказала и углубилась в работу.
После этого в комнату вошла Марина. Я приготовился радоваться. Но она была вялой, грустной и, тихо поздоровавшись со всеми, села за компьютер.
Теперь Ксения внимательно изучила Дениса, а он усмехнулся.
Вернулся Георгий и кинул легкий радостный взгляд на Ксению.
Я ничего не мог понять, хотя все предельно ясно. Через десять минут Ксения вдруг вскочила с места, обвела всех глазами, в которых я увидел радость, и сказала:
- Слушайте, я получила такой интересный проект, только послушайте…
А дальше понеслись профессиональные фразы и слова, которых я не понял, а поэтому воспроизвести не могу.
Нужно отметить, что никто из присутствующих не улыбался, кроме Георгия, но Ксения этого, казалось, не замечала. Она возбужденно продолжала, метаясь от компьютера ко мне с какими-то дисками.
- Так, нужно кое-что взять у меня дома, чтобы я могла прямо сейчас приступить к проекту, и отнести часть заказов, тогда я сконцентрируюсь полностью на этом новом… Класс!..
И она положила передо мной три диска, дала мне адреса и указания, и я ушел выполнять их.
В тот день я был у нее дома. Она жила со своими родителями. У нее был брат, который записал нужные файлы на диск. Я помню коридор с белыми стенами и высоким потолком (тоже белым), а на стенах висели картины. Пока брат записывал мне файлы, я рассмотрел одну из них. На ней было изображено что-то фантастическое. Я и сейчас не в силах передать то, что там было изображено, но попробую перечислить: река, суша, рука, по-моему, каменная, дом на этой руке, перед домом зеленая лужайка, сиреневое небо (а  может это было и не небо), сетка в этом небе, из этой сетки пять белых линий спускаются на сушу, а справа изображено что-то летящее. Но больше всего меня поразила надпись в углу (я думаю теперь, что это было название картины) – там было написано «Белая смерть». Прочитав эти слова, я сразу сложил эти пять линий в костлявую белую, страшную руку, и тогда картина эта поразила мое воображение. Я и сейчас помню ее очень хорошо.
 
Брат ее тоже поразил мое воображение. Он был странным, и это бросалось в глаза. Но что в нем показалось странным, я не знаю. Он был похож лицом на Ксению: тот же подбородок с ямочкой, только чуть грубее, те же короткие брови и нос с горбинкой. Губы были полнее и глаза больше, волосы были коротко подстрижены. Но что же в этом странного? Ничего, ничего… Разве что манера держаться… Да, пластика… его пластика заставляла чувствовать смущение, да и сам он, по-моему, был смущен. Мне казалось, он делал усилие, чтобы говорить тем тоном, каким говорил, а говорил он тоном совершенно обычным.
Да, он был странным, как и его сестра, но он не пугал меня, только заставлял чувствовать себя неудобно, в его присутствии я не мог расслабиться, но не от страха.

День 7.
- Я не буду работать над этим проектом!
- Ксения, ну почему?!
- Это твоя подлость, а не моя, твой ответ…
- Это не подлость, ты – талантливее всех нас. Это не подлость, это справедливость.
- Ты не имеешь права на справедливость, ты – не Бог. Все, что ты говоришь – вранье. Ты – подлый, вот это правда.
- Я не отрицаю этого, но ты – талантлива, и в этом я не вру.
Странно, но я ожидал эту стычку между ними. Ксения была взбешена, когда узнала о поступке Георгия. Ее глаза горели, и мимика была напряженной, когда я увидел ее, входя в комнату. Они стояли друг напротив друга, каждый хотел что-то сказать еще, но я прервал их разговор. Георгий был расстроен. Они разошлись, как только я вошел. Они забыли поздороваться. Я впрочем, тоже нашел это лишним.
Дверь открылась, и на пороге появился Денис. Не заметив меня, он с порога крикнул:
- Вы, ничего не стоящие, подлые, трусливые бездарности, отняли у меня проект, стоящий кучу денег. Вы сговорились… Но держитесь, я вам устрою сладкую жизнь. Ничтожество. Что смотришь, Ксения? Да. Ты – ничтожество.
Мне показалось, что Ксения напряглась, чтобы не заплакать, она сжала кулаки.
Георгий выпрямился и отчеканил следующее:
- Сядь и замолчи. Кто тут способный - покажет будущее. К таким, как ты, судьба сурова. Так что можешь не угрожать нам, следи лучше за своей жизнью. Ты многим ее испортишь, да и уже испортил. Вспомним, хотя бы, Марину…
- Не трогай ее! - пронзительно вскрикнул ущемленный Денис.
- Ладно, не буду. Иди, вон – работай.
Денис хотел что-то еще сказать, но махнул рукой и занял свое место.
Минут через пять пришел Саша, но это было не важно. Важно же было то, что вслед за ним вошли в комнату две расстроенные женщины: Марина и еще одна – худенькая, миловидная, с покрасневшими глазами и сдвинутыми на переносице бровями. Они о чем-то оживленно беседовали. Марина ругала кого-то.
Ксения повернулась, вскочила, подбежала к Марине и спросила:
- Что случилось?
- Машу обидели.
- Как, когда?
- Ее выгнали…
- Откуда?
- Из дома.
- Как? Она же живет там.
- Мать Саши выбросила ее вещи на лестничную площадку и сказала ей, чтобы та бросила ее сына.
- Почему?
- Маша не знает.
- Где был Саша?
- Он собирался на работу.
- Что? Он был там?
Ксения быстро подошла к Саше, который стоял возле окна и растеряно наблюдал эту сцену, замахнулась, очевидно, чтобы ударить его, но опустила руку и злобно крикнула:
- Сволочь! - и, презрительно сжав губы, отошла.
Саша покраснел и тихо промямлил что-то плаксиво в ответ.
Я разобрал только:
- Я не мог… Она же моя мать.
Я помню, мне было интересно, что же все-таки произошло там дома. Почему, по какой причине Маша должна была убраться из дома. Я перебирал разные варианты.
Когда я очнулся от этих мыслей, Маши уже не было в комнате, а Марина с напряженным лицом что-то делала на компьютере. Все молчали.
Больше ничего важного в этот день я не застал, потому что, как вы понимаете, конечно, получил диски и отправился их доставлять.

День 8.
На следующий день утро выдалось мрачным, с сизыми, тяжелыми тучами и моросившим дождем.
Я открыл дверь офиса, зашел внутрь и заметил, что в нашем небольшом мирке погода переменилась, и как будто та же мрачная туча, что на улице, не давала покоя, нависла и над парой людей внутри этой просторной комнатки. Там, каждый на своем месте, с угрюмыми и расстроенными лицами, сидели Марина и Денис, а неловкая тишина, видимо, висела не одну и не пять минут.
Я снял мокрую куртку. Никто со мной не здоровался. Да и как в такую погоду можно быть здоровым.
Примерно через час после моего прихода дверь офиса медленно открылась и на пороге появилась Ксения со спутавшимися волосами и почти невидным за ними, но бледным и скованным лицом. Несмотря на то, что она, как мне показалось, была чем-то поражена, ее голос прозвучал четко, ясно и даже с каким-то весельем:
- Привет, ребята! Меня уволили. Я пришла забрать свои вещи. Она мрачно посмотрела на Дениса, ласково и с тоской на Марину – это я мог без труда определить, она будто подчеркивала эти эмоции.
Затем, собрав в пять минут свои многочисленные дискеты, диски, рисунки, наброски, она, распрощавшись со всеми, ушла, осторожно закрыв дверь.
Надо сказать, я был поражен этим увольнением. И, простите, но я должен признаться, был этому рад. Но почему? Не знаю и до сих пор не могу понять, хотя так много знаю об этой истории.
Саша зашел сразу после ухода Ксении, не удивлюсь, если они столкнулись где-нибудь на лестнице. Он радостно, ничуть не смущаясь атмосфере, царившей в комнате, рассказывал об успехах своей дочери в школе, о ее пятерках и докладах, в которые, по его словам, все ученики внимательно вслушивались (что сейчас крайне редко).
Сашу я слушал в пол-уха и ждал с любопытством прихода Георгия, который, как я чувствовал, должен был открыть причину «тучи».
И он не заставил долго ждать. Георгий выглядел взволновано и растеряно, волосы его намокли и слиплись.
Он не сказал обычного «привет», а прямо направился к Денису и, прямо глядя ему в глаза, с тревогой спросил:
- Где Ксения?
- Ее уволили, - хмуро ответил Денис. Было заметно, что он сдерживает свои чувства.
Последовала пауза, еще больше напрягшая атмосферу в светлой комнате. Марина перестала работать и неподвижно смотрела в монитор.
- И кто же в этом виноват? Уж не ты ли? - неожиданно и громко спросил Георгий.
Марина вздрогнула и резко повернула голову к говорившим. В лице ее было заметно сильное оживление, но что она чувствовала, я не понял.
А Георгий, не дождавшись ответа от Дениса, который, поджав губы, продолжал свою работу, злобно, но гораздо тише выговорил:
- Да уж… Кому же еще… Ты – просто сволочь и подлец.
Вслед за этой фразой последовала пара нецензурных слов, и я не хочу, уподобляясь некоторым рассказчикам, приводить их здесь, рассчитывая на догадливость моих, может быть, будущих читателей.
Денис поднялся и, опустив глаза, спокойно сказал:
- Подлость на подлость. Сам говорил.
Георгий, видимо, хотел еще что-то сказать, но передумал и направился быстрыми, но нетвердыми шагами к двери. Уже взявшись за ручку, он вдруг быстро повернулся и четко, спокойно заговорил:
- Хорошо, подлость мне, ладно. Я не очень понимаю, зачем ты тронул Ксению, ведь подлость-то для меня предназначалась. Для меня, понимаешь?.. Ну, это еще можно объяснить твоей трусостью. Да, пожалуй, можно. Но зачем, скажи мне, зачем ты использовал ее?… - Он показал пальцем на Марину, у которой на лице я прочитал мольбу, боль. Я почувствовал к ней в эту минуту сладкую нежность, готовность и желание защитить ее.
Денис стоял неподвижно, и лишь его глаза смотрели то на Георгия, то косились на Марину. На секунду мне показалось недоумение в его лице. Но в следующую секунду он отвернулся, и так и остался стоять ровно до того момента, как Георгий спокойно вышел, и дверь за ним хлопнула.
Наблюдая всю эту сцену, я и думать забыл о дисках, сложенных стопкой на моем столе, которые ждали и ждали, пока я их отдам нужным людям.
Я видел напряженного Дениса, принявшего, как Марина, ту позу, в которой я застал их.
Видел также Марину, которую я не мог себе позволить утешать, хотя мне очень хотелось этого.
Сашу я видел, но точно не могу вам его описать.
В общем же, вся эта картина поражала своей напряженностью, и, не знаю, как еще выразить, может быть, наэлектризованностью, своим предгрозовым состоянием.
Видя и чувствуя все это, я предпочел не ждать окончания довольно сильного дождя, который шумел за окном, и пошел разносить эти скучные на первый взгляд диски, содержавшие в себе, возможно, какие-нибудь в будущем признанные шедевры.

День 9.
Могу сказать, что в этот день ничего сильно особенного не было. И ничто сегодня не могло уже покрыть тех чувств, которые я вчера испытал.
Но кое-что я, все-таки, расскажу вам.
Когда я вошел в комнату, в ней находились Саша и Денис. Они не работали, и Денис что-то с чувством объяснял Саше, а тот, очевидно, был в недоумении. Первые слова, которые я услышал и понял, были Сашины:
- Это не мое дело. Я думаю, ты должен разобраться в себе. Кроме того, как говорится, «А судьи кто?» Уж, конечно, не я.
С этими словами Саша повернулся и, увидев меня, подошел пожать мою руку.
В тот день больше никто не пришел на работу. Поручений мне не было, поэтому я сидел, скучал и вспоминал веселый и частый смех Марины, который полюбил сразу и до сих пор его люблю.

День 10.
Снова лил этот дождь. Даже не лил, а как-то капал, противно, медленно, занудно.
И мне было грустно. Грустно и противно, не знаю сам почему. Это ощущение врезалось мне в память и до сих пор я помню его.
Вот диалог, который я записал в этот день в предварительных и памятных записках, которые я начал вести, как только заподозрил что-то, а что - сам не понял.
Саша:
- Они все ушли.
Денис:
- Найдем новых, конечно.
Денис сказал свои слова скептично, как бы делая вид, что ему все равно, что он уверен в сказанном. Но даже я явно заметил его неуверенность и не сомневался (как обычно) в этой его эмоции.
Саша ответил с готовностью, поддерживая эту иллюзию:
- Да, да. Конечно, найдем. Это действительно так, действительно так.
И они стали работать, будто не замечая отсутствия других.
И я пошел под дождь, торопясь разнести оставшиеся у меня на столе диски.

День 11.
Да, они не нашлись, а другие не вернулись.
Мне сказали не приходить, и я выспался в тот день. Но Марина не давала мне покоя, и жалость к ней все возрастала. Мне хотелось ее видеть. Я решил идти в офис - должно быть они собирают свои вещи.
Примерно в три часа дня я был на месте. Но в офисе никого не было, хотя дверь была открыта. Я вошел. Подождал немного. Осмотрел эту светлую комнату, вспомнил так запомнившийся мне смех, и он ожил в моей памяти без труда и очень объемно.
Не знаю, сколько я слушал оживший вдруг во мне смех, но он затих, и я вернулся неохотно в реальность.
Сразу же мое внимание привлекла небольшая синяя книга в кожаном переплете на бывшем рабочем месте «ах да, Ксении» - так подумал я тогда.
Я взял ее из любопытства, открыл и страшно обрадовался, поняв, что это. Это был дневник Ксении. «Что может писать женщина в своем дневнике?» - подумал я.
И, пробежав глазами несколько первых попавшихся строк, я взял его, положил в сумку и торопливо вышел из комнаты, забыв все мои намерения.
Дома я открыл его снова, прочитал и много думал.
Он изменил меня и определил мое странное хобби на последние несколько лет.
Я привожу его весь, без изменений. Читайте, и вы, надеюсь, поймете меня.


Часть II. Дневник Ксении.

дд.гг.мм
У Достоевского в «Идиоте» есть место, где рассказ. об особенных и обычных людях. Обычные люди бывают глупыми и умными. Умные хотят быть особенными, но у них пост. сомнение в этом и в конце – иногда разочарование. А глупые – уверены в своей талантливости, хотя не обладают талантом. Вот я и сомневаюсь: кто я?. Кто? Я думала, что если у меня возникают мысли, сомнения, то это уже говорит о моей необыкновенности. А м.б., я просто умная обыкновенность?
- А, какая разница? Разве нужно думать об этом? Нужно это знать. Надо просто идти к своим целям. Боюсь, что жизнь покажет!
дд.мм.гг
Только необыкновенные люди способны на любовь, на настоящую, судя по классике, ну хотя бы «Идиот». Обычная женщина Варя вышла замуж не по любви, а из расчета, и только главные герои мучаются и радуются из любви.
Значит, действительно, способных любить очень мало!
дд.мм.гг
«Идиот» похож на Иисуса.
дд.мм.гг.
Талант! Что такое талант? Талант – это выдающиеся качества человека, врожденные  качества, особые природные данные. Сложно понять, талантлив ты или нет.
Однажды я соврала. Я сказала:
«Я вас всех люблю и всегда буду помнить, а чтобы вы меня помнили, я приготовила вам сюрприз».
Сюрпризом этим была картина. Господи, какая это была картина! Это гениальная картина, она гениальна. Но я не рисовала ее! Не я! Я, так сказать, искренне врала, ВРАЛА.
И это ложь изменила все направление моей жизни. Страшно смешно? Правда?
Картина нарисована моей мамой. Картина эта нарисована двумя цветами, но выглядит, как минимум, на четыре. Почему? Я, мы открыли новую технологию рисования. Получилось просто, просто… У меня нет слов. Глаз нельзя было оторвать, такой притягивающей была эта картина. Тогда я еще не знала, как мне будет больно.
Я вышла на улицу. Моросил дождь. Я прислонилась к холодной, но сухой стене и смотрела в небо, расслабляя глаза.
Ко мне подошел Виктор Александрович. Постоял, а потом осторожно спросил:
- Хорошая картина. Я порадовался.
(очень плохо помню разговор)
Я усмехнулась (почему меня всегда мучает эта усмешка?) Мне было очень неудобно, ему мне бы не хотелось врать, таких, как он редко встретишь.
- Куда ты собираешься идти, где хочешь учиться?
- Я вообще не хочу учиться.
- Своеобразная позиция, но зато понятная, - он чуть-чуть наклонил вперед голову, как бы выражая учтивое отношение ко мне.
Я снова усмехнулась той же гадливой усмешкой и старалась не смотреть ему в глаза.
- А куда поступать собираешься?
- Не знаю…
- Что? Правда, что ли?…
- Нет… (заторопилась, нервничаю) в экономический.
- Да? Действительно туда хочешь?…
(Я поняла, к чему он ведет, и мне стало больно, почти невыносимо больно оттого, что говорит он сейчас не со мной по сути, а с той, кем была нарисована эта злополучная картина.)
- А ты не хочешь пойти в Репинское училище?
- Меня туда не возьмут…
- Почему? А если принести туда картину?
- Кому я там нужна?
Помолчал. Наверняка, фраза была сказана слишком резко. Я вся напряглась, ожидая следующего вопроса.
- Ты не хотела бы стать художником?
- А они никому не нужны. Деньги не заработаешь.
- Что-что?
- Ну, вот, что будет, если я закончу это училище, куда я дальше?
Он опять помолчал, может быть, его неск. поразила моя забота о деньгах.
- Понимаешь, экономистов много…
- А художники никому не нужны.
- Они всем нужны.
- Кому?
- Людям.
Я снова усмехнулась. Мне стало больно, и боль начала нарастать и нарастать. В тот момент я не понимала почему.
- Ну, если ты хочешь зарывать талант в землю, это твой талант, тебе решать…
В голосе его почувствовалась и прозвучала обида, и тут новая волна боли охватила меня.
- Да какой там талант…
- Ну, если бы я так умел делать кистью такое на листе бумаги… Я бы обязательно развивал бы его…
- Да там нет ничего сложного, это же масло, я Вас уверяю, Вы так можете сами, - это была не моя фраза, я просто повторила ее за ней.
- Ты очень неуверенна в себе, и это тебе мешает. Когда есть талант, нельзя его закапывать.
Я ничего не ответила и усмехнулась. А он замолчал и, постояв с минуту, ушел.
И этот его уход был больнее всего.
А я-то мечтала, что он заинтересуется моей личностью!
Но он не проник и в 1/10 ее часть, потому что натолкнулся на ложь.
Как могут люди делать выводы, не имея при себе данных, входящих данных? Не зная, что это не моя работа, он не мог не удивиться и огорчиться тем, что я отталкиваю его участие, совет, которым др. пользуются с радостью и уважением.
Ему было больно, верней мне было больно и казалось, что эта боль передалась ему, и он не знал ее причины, а, может быть, он просто не заметил, м.б. вообще подумал, что я – обыкновенная пустышка.
А после я думала: «Поздно, Виктор Александрович! Она уже испортила себе жизнь, выйдя замуж, родив детей и строя коммунизм! Вам нужно было сказать это ей, ей, ей, ск., что у нее есть талант!!! Но поздно, поздно, у нее нет времени учиться…»
Но мысли о себе мучили меня еще больше: «Мы с Вами не договорили. Вы не знаете, почему я не хочу учиться, Вы не знаете, что талант уничтожают как раз учителя, но не все, но большинство, что талант должны растить люди, оберегающие его, понимающие истину и ценность таланта. Учить лишь технике, не подавая примеров, не давая наставлений, зная человека, кот. носит в себе это хрупкое и практически единственное чудо.
Виктор Александрович, если к вам попадут эти страницы, знайте, знайте, что мне было важно Ваше мнение всегда, и Ваши слова, боль и ложь переменили мою жизнь; хотя, Вы всегда казались мне наивнее меня самой».
дд.мм.гг
Жизнь как наркотик: иногда ломает сильно.
дд.мм.гг
Надеть оболочку можно, но стоит найтись человеку более чувствительному к тебе (неизвестно по какой причине) - открывается интерес к личности, а затем и любовь.
дд.мм.гг
Если думать, что будет хорошо, то будет плохо. Я боюсь.
дд.мм.гг
Получается, что жить не стоит. Так как, если бороться с судьбой  ; толку нет. Если не бороться - нужно есть дерьмо.
Поэтому нужно умирать.
Мне не везет.
дд.мм.гг
Чем дальше живешь, тем быстрее жизнь идет, она ускоряется.
Талант - это состояние души. Вопрос в том, куда оно выльется: в рисунок, литературу, др.
Мне сегодня так показалось.
дд.мм.гг
Нет лучшей защиты перед людьми, чем обнажить свои страхи, это потрясет их.
дд.мм.гг.
Вопрос: Что значит сдаться? Это значит: вести свободно, чувствовать себя свободно, не стесняться и не подлизываться ни к кому. И тогда уважать себя безмерно. Возможно даже, люди будут уважать тебя, говорить о тебе как о твердом человеке. Но тогда, в этом чрезвычайно благородном образе жизни, не придется ли плюнуть на деньги, на комфорт, на возможность искусства? Есть другой путь: заработать деньги и плюнуть всем им в лицо, прошагать по их спинам и оттолкнуть тех, кто не нравится. Только бы не привыкнуть к этой жизни!!!
Но мне было больно. Больно от цинизма и неуважения. Из-за этой боли я порвала, сдалась, но м.б. не стоило?
Но я слаба, не могу выдержать эту грязную связь, даже ради денег и комфорта.
дд.мм.гг
Все, что теперь пишут о прошлых жизнях - все это дрянь: о мутных глазах, о нескольких жизнях, как определить, в какой раз ты пришел на Землю; никому эти секреты не известны на Земле и нечего ломать над этим голову.
И Бога в людском понимании не существует. Есть то, о чем не знают люди, о чем никогда не узнают люди, так что не ломай над этим голову, а просто поступай, как знаешь. Не знаешь, кого благодарить - благодари себя!
Вот тебе девиз на жизнь, на новую жизнь, на продолжение старой, в которой ты выбрала исправить ошибки любви и снова вскарабкаться на вершину. Ах, да, вот он, девиз, один из секретов жизни на Земле: «Верь в свою правду».
дд.мм.гг
Это было бы чрезвычайно досадно, если бы все, что есть в нас, было лишь предметом нашего воспитания. У нас нет в нас ничего собственного, все привито. В это так неприятно, должно быть, верить. И как больно находить привитые черты у себя, особенно те, которые ты считал своими собственными, своей личностью.
дд.мм.гг
В этом мире нельзя разговаривать. Я веду воображ. разговоры с людьми, а наяву это счит. глупым или, м.б., я просто чувствую себя глупой по к-л причинам. Или вопросы, на кот. я отвечаю в воображении, у них просто не возникают.
В любом случае, я чувствую, что этот мир – лицемерный.
дд.мм.гг
Люди становятся актерами, чтобы испытать настоящие эмоции, оставаясь при этом живыми, нетронутыми, как бы со страховкой.
дд.мм.гг.
Я стала старше, мудрее, несчастнее… Жизнь коротка, желания невыполнимы. Ты молод, и ты хочешь отдохнуть, ты стар – ты не хочешь отдыхать. Парадокс, док-вающий ад. Богатые и бедные страдают одинаково, умные, глупые. И минуты счастья так редки и незаметны, как полет ночной бабочки в темноте.
Моя теория - любовь к Нему - я еще верю в нее, и это последнее, что удерж. меня от смерти, кроме еще чего-то, чего-то, чего-то, я не могу понять, да и еще физ. страх перед ней.
Как больно внутри, как будто поток уносит тебя, а ты держишься изо всех сил, чтобы не кануть в бездну.
Как плохо, что люди одиноки, невыраз. одиноки, как в аду, а жизнь ведь ад, быть может, это наказание, а может просто испытание, а может, есть все-таки мир, где обитают гномы, эльфы, хоббиты,  где добро и зло начертаны ясно, где не рвут и не душат.
Мне хочется, и сколько ни упирайся, стены этой тюрьмы на 100, быть может на 60-20 и меньше лет, ставшей моим домом…
Но зачем? и как мне жить с этим вопросом?
дд.мм.гг
Тесно… Так тесно…
В клетке, клетке…
Жизнь бесчудесная, бесплодная, ненужная из-за своей бесчудесности. Как все это больно ощущать. Все изучено, человек все знает, все проанализировал, объяснил, испоганил одним словом.
Не даром, не даром, всеобщее увлечение Толкиным, а еще ведь есть «Гарри Поттер», все чудесное входит в моду, значит скоро конец, конец всему.
Если бы меня спросили: хочешь ты жить или нет? Разве ответила бы я «Да», разве сказала бы это? В том-то и дело, что нет, нет, не хочу.
Иногда я хочу умереть, но не хочу, потому что инстинкт-то мешает. Как в клетке и на замке собственного желания. Это жестоко и смешно, как издевательство.
Где отыскать чудо? Как вырваться? Как боль унять? Это очень, очень больно, так больно, что приходится все чаще и чаще открывать эти страницы.
дд.мм.гг
Философы – лентяи с точки зрения современного человека. Но, скорее всего, они просто не знали, не знали…
Писатель – тот же философ, только мысли ему приходится выражать загадками, намеками, и в этом есть почему-то обаяние искусства, и это обаяние ни один ученый не сможет объяснить инстинктом, психологией. Это просто потому, что этот самый дуреха-ученый никогда не чувствовал это обаяние (это обаяние отличается от обаяния науки,  в нем есть надежда на истину).
Картина – тоже искусство, поэтому она – тоже загадка.
А у актеров – другое обаяние, тут обаяние личности, загадка личности, парадокс личности. В роли всегда есть что-то от самого актера…
дд.мм.гг
И сжать руку в кулак и поднять голову, и посмотреть вверх – и не сломаться!
Никогда, и любить, и не потерять, и забыть, и знать, и верить, и не обманывать себя! И помнить! – главное.
Прости меня! И я тебя прощаю! Найди меня! и я буду стараться. Мы горы свернем вместе – ты же знаешь! Свернем?
дд.мм.гг
Кто-то тянет меня. Постоянная в молчании тоска. Кто? Тот, кого я знаю, или тот, кого мне предстоит узнать, но я знала. Кто?
дд.мм.гг
Только две вещи на чувственном уровне дают смысл жизни: талант и любовь.
Может быть, мы живем, чтобы испытать любовь, и это чувство – первая ступень истины? Что принадлежит мне? Борьба, где же борьба?
В нашем мире война – парадокс (зла нет).
дд.мм.гг.
Чацкий протестовал против мира (общества), он требовал свободы, политической.
Я протестую против жизни, потому что сама жизнь – это клетка с инстинктом вместо замка
И ничего не изменилось – свободы от общества нет, лицемерие по-прежнему правит, только теперь надо не только «прислуживаться», а подстилаться (во всех смыслах).
В этом Чацкий сегодня. Ему теперь не надо, потому что мир – это люди, ничего не меняется, а люди бессильны.
Нет иных человеч. законов, кроме библейских, они единственные не сковывают, не отнимают свободу.
«Молчалины» до сих пор «блаженствуют на свете».
Все равно, человек не м.б. полностью свободен во всех сферах, этому обязательно что-нибудь препятствует, и это что-нибудь и есть жизнь.
Но максимум свободы – вот моя цель!
дд.мм.гг
Дружба оберегается неверием в ее существование. Отрицанием. Отношением с презрением. Накидной боязнью потери «Мы с тобой разойдемся» - я говорю это ей спокойно.
дд.мм.гг
Относитесь ко мне, как вы относитесь к великим людям, и вы не найдете ни одной ошибки в моей работе – одно лишь новаторство.
дд.мм.гг
Мне так больно. Больно от собств. ничтожества, от ничтожества всего человечества, самого человека, больно оттого,  что все эти страдания, смех, счастье, любовь никому не нужно, что это всего лишь гормоны
Так смешно.
Больно от всего, что было со мной, с другими, со всеми. Что будет с нами?
Больно оттого, что страшно.

Ты – всего лишь…
Я – всего лишь…
Все мы – никто
Нас нет
Все обманывают
Никто не любит
Никто не ждет
Все бросают
Каждый предал
Кто-нибудь умрет
Мне больно.

Но в том-то и дело, что это все патетика, объяснение необъяснимой истины.
О нет, она не ужасна. Ее просто нет, наверное, наверное…
Но что нам без нее делать? Умирать, умирать, всем умирать, все, конец, конец.
Где мне взять твердую веру? В любви. Черт.
Я хочу попросить…
Я все знаю, тебя любит, любит он, всегда, жди, покой наступит…
«Мы отдохнем».

Часть III. Роман.

После того, как она приняла подлость от него, они стали ближе. И этот черный, смеющийся, неуловимый, прозрачный все реже и реже стал являться к ней, перестал следовать за ней попятам, не давая ей спать, улыбаться, работать.
Наконец, он вовсе исчез, эта странная тень, этот плод ее фантазии, этот признак глубоко поразившей ее болезни.
Ксения решила взять отпуск. У нее были некоторые сбережения, и она собиралась все же жить, но жить одиноко, упиваться своим одиночеством. Жить там, где холодно, чтобы глушить боль и тоску этим холодом, чтобы убить этим холодом все, что в душе было задето этим спокойным, сильным, как будто ею давно забытым, кем-то знакомым, но забытым давно. Больше всего Георгия в Ксении поражала ее мудрость, ее чувство истины, опыт в определении справедливости и то, что в отношении к ней у Георгия была замешана боль и вина.
Впрочем, эти вещи, удивлявшие (но вполне объяснимые), и чувства были у них взаимны.
Боль и вина были необъяснимы. Как необъяснимо было и то, что жили они почти в одном доме, два года работали вместе, а после увольнения встречались на улице каждый день, не сговариваясь, и ни он, ни она не вели размеренный образ жизни, а оба отдыхали и делали, что хотели…
Но одиночеству Ксении и Георгия не суждено было сбыться. Они ведь встречались каждый день. Георгий и Ксения чувствовали что-то роковое.
Ладно, не буду тянуть, они любили друг друга. Тем самым редко встречающимся чувством, настоящим, реальнее и истиннее, чем сама Земля и мир, и общество. Да, что и говорить, это был тот самый союз равных.
Сначала они оба почувствовали это, но боялись, поэтому любовь отзывалась болью, но этому пришел конец. Перед тем, как я продолжу, представьте себе месяцы, долгие месяцы боли, настоящей, истинной боли, сладкой боли, мучительной боли.
Встречаться каждый день мимоходом, говорить «Привет!», обмениваться ничего не значащими фразами, а взглядами и чувствами, полными значения. И боль, приходящая по непонятной причине, одновременно у обоих. Прекрасно, правда ведь?
Это было прекрасно.
Но это кончилось.      
Георгий, имея в то время больше силы и больше твердости, в один из дней, встретив Ксению, взял ее за руку, отвел к себе домой, усадил в кресло и сказал:
- Я тебя люблю.
А она, конечно, заплакала, закрыв лицо руками, и почему-то сказала:
- Прости.
А потом:
- Я люблю тебя.
И начались долгие месяцы покоя, тихого, усыпляющего покоя духа и яркого просветления ума, хорошей работы мозга.
Мне кажется это скучным, я не понимаю этого.
Ксения говорит тихо, нежно улыбаясь, чувствуя, должно быть, животное тепло Георгия, прижавшись к нему:
- Однажды, я ехала в трамвае, черноволосый молодой мужчина, похоже, обратил на меня внимание и что-то сосредоточенно чиркал на бумаге. Потом подошел ко мне и отдал листок. Он вышел на следующей. Я не запомнила его лица. Но там, на листе, был мой портрет. Я удивилась. Это был ты?
Георгий, также спокойно и нежно улыбаясь, ответил:
- Да, я.
- Зачем?
- Чтобы ты удивилась. Потому что ты – прекрасна.
- Я так ничтожна… мы так ничтожны…
- Ты величественна осознанием своей ничтожности.
Мне странно это понимание. Ведь они не говорили, почти не говорили. Они стали способны читать в душе, читать эмоции, чувства, мысли. Кто дал им право? Экая несправедливость, это моя прерогатива.
Они говорили только то, что особенно приятно было их слуху и другим людям, но могли и вовсе не говорить.
Любовь – ужасная несправедливость.
Они отдохнули, сбережения их кончились, они начали работать. Ах, тут все дело в этом просветлении ума, в этом единении.
Их двойная сила и сила их истинной любви позволила им завоевать этот непокорный, полный неожиданностей рынок творчества. Их фирма процветала. Можно, наверное, не говорить, что люди, работавшие под их началом, были связаны мудростью и максимально возможной в этом аду справедливостью Георгия и Ксении.
Поверьте мне, они вскоре смогли бы все: узнать, сделать, наконец, познать. Но всегда есть НО, и за это – слава мне, мне, мне.
Чем больше людей наматывалось на эту пару, тем сильнее становились, прежде всего, те, кто намотались, а вслед за ними и оба наши истинных влюбленных.
Они поженились недавно. Обменялись этими двумя смешными золотыми кольцами, в знак верности и вечной любви - так ведь, кажется? Абсолютно пустой обычай, и они это знали, но все же что-то старое, человеческое, к чему они испытывали нежность, дружбу, что-то торжественное было в этом обряде, и они совершили его.
В этом человеческом была их слабость, в этой нескрываемой дружбе.

«Спокойствие, спокойствие – где ты теперь?» - Ксения все время и всем повторяла это после краха, после краха и падения.
В общем, наступило, наконец, и сделанное мною НО:
Георгий умер.
Сказка не состоялась.
Ну, рассказывать, как это было, не буду, одна фраза все вам даст почувствовать: это было совершенно случайно.
А, кстати, я здесь вспомню о Максиме, он был там и видел все, он даже (бедный малыш!) преодолел свой страх перед превосходящей Ксенией и пытался ей помочь в горе, но, но, но… Вы понимаете: что он мог? Бедный, слабый, неплохой. Что он мог?
Помню, я смеюсь на месте смерти, смеюсь в лицо Ксении, чтобы вонзить последнюю иглу в ее сердце, чтобы влить последнюю каплю яда в ее душу, и тут же стоит этот юнец, заливается слезами, бросается к Ксении, заслоняет ее… И вот что странно: видит меня. А дальше опять смешно: лишается чувств. Вы представляете? Да, в общем-то, это представить довольно легко.
Сейчас ему 25, и он, наконец, вынужден закончить свою слежку и признать свое бессилие.
Вот, что написал бедняжка в своей тетради в синем кожаном переплете (ведь досталась ему, и он,  конечно, присвоил ее):
«Сегодня Ксения покончила с собой. Она хотела повеситься. В кармане ее брюк обнаружили короткую записку: «Бойтесь!» Но она не повесилась - не успела. Поднимаясь по лестнице в их квартиру, она совершенно случайно оступилась, неудачно упала и… в общем, нашли ее внизу, у лестницы, она была мертва. Это ужасно».
А мне смешно.

Конец.

2001 г.