Введение(самооправдание; подлинное извинение)
Введения в книгах, самая возможно неинтересная часть. Я не люблю её читать. Потому что, там автор часто благодарит кого-то неясного и незнакомого тебе, пишет о причинах, побудивших его написать эту книгу. Много всего того, что не важно, да и не нужно читателю. Он пишет это для себя.
В этой книге важно прочитать введение.
Переходя к сути, я прошу вас: простите меня. Простите, простите, простите. Простите все те, кого я уговорил прочесть всю эту билеберду. Простите все те, кого обидела хоть одна буква в этой недокниге, в этих глупых недомыслях моего ничтожного сознания. Простите, простите, простите.
Если вы случайно наткнулись на это, с вашего позволения, произведение: не читайте. Скажите, что вам хватило прочтения введения. Такого скучного и ничтожного. Я вам с радостью за это пожму руку. Потому что это правильно, вы правильно поступили. Там, на следующих страницах нет ничего такого, что вы бы уже не знали. Там всё просто и чересчур банально.
Простите и те, кто ненароком узнал себя в ком-то из персонажей. Простите. Вы обознались. Поверьте: все персонажи вымышлены, любые совпадения в именах и событиях являются случайностью.
Простите.
Это просто история. Просто жизнь человека в муравейнике города людей. Моя история.
1 стр.
Всё что написано на этой странице – неправда (парадокс)
И далее тоже
За окном барабанил дождь. Как приятно смотреть просто на поток воды, льющийся с небес. Это был август, его конец. Не так давно мне исполнилось 17, и я стою у раскрытого окна, и смотрю сквозь сетку защищающую нашу квартиру (нашу потому, что тогда я ещё жил с родителями) от комаров, или комаров от нас. На улице тепло, хотя и идёт дождь, вернее, настоящий ливень. Дома-на-ногах, что видны из окна, промокли. Но разве это важно?! Школа окончена, я поступил в институт, а пока стою и смотрю на дождь. Разве это важно? Разве вообще есть что-то действительно важное? Тем более сейчас…
Когда открываешь глаза и видишь что-то жидкое, густое, красное растекается перед тобой, не хорошие мысли приходят в голову. Кровь? Тогда почему кровь из бутылки?! Я что вампир…? Надо оторвать зад изрядно, надо сказать затёкший от табуретки и сориентироваться. Хотя какое там сориентироваться… Часы показывают 4:57. Часы на моей домашней микроволновке. Какие-то сомнения где я?! Видимо заснул рядом с тарелкой. Кровь – это кетчуп Hienz. Минуты три: всё убрать и свалиться в кровать не раздеваясь. 5 утра. Отлично. Осталось целых 2 часа нормального сна впереди. Спину ломит от поганой работы и оттого, что я так скрюченно заснул на табуретке. Кажется, я около двух вернулся с работы. Я смотрю в белый потолок, покрашенный краской, и думаю о сексе. Это последняя мысль. Сон.
Я теперь живу один, родители платят за моё обучение, помогают деньгами, и живут на другом конце города. Чего ещё желать?!
Как противны все будильники по утрам! Какая бы мелодия не была она с третьего-четвёртого раза надоедает и уже звучит убийственно. Старомодными будильниками почти никто не пользуется теперь. Вот и я не пользуюсь: играет мобильный телефон. Играет одной из моих любимых мелодий Moby Extreme Ways. Но как же хочется эту трубку взять и выкинуть в окно. Звонит уже второй будильник(я всё время ставлю два – так надёжней). Не помню, как выключил первый. Наверно многим знакомо это ощущение: только закрыл глаза, а вот уже и пора вставать. А у меня ещё и обратное в придачу: я открываю глаза с утра, когда просыпаюсь, и вот уже снова ложусь спать вечером или ночью. Где-то там в промежутках – моя жизнь. Один вопрос, вот только где?!
Быстро переодеться(я же так и заснул в том в чём пришёл с работы), на душ уже нет времени (от меня пахнет потом), быстро что-нибудь перекусить, что в холодильнике лежит. Быстро собраться: какие-то тетради, джинсы, балахон, деньги кошелёк, ключи, мобила, карточка… Господи, возникает ощущение, что собираешь конструктор, а не себя.
Надо торопиться, потому что уже опаздываю. Когда спишь так, как сплю я, то на самом деле спишь всё время и в тоже время не спишь никогда. Метро. Что за чудо изобретение человека?! Каждый день я провожу в метро около полутора часов. Это в будни. Значит около 1,5 часов* 5 дней* 52 неделю получается где-то 380 – 400 часов в год, то есть порядка 15 суток, полмесяца. Поздравить самого себя просто можно.
Эскалатор. Эскалатор – это просто усовершенствованная версия зоопарка. Все едут и пялятся друг на друга, и отводят глаза как только встречаются взглядом. Я ничем не лучше других. Я тоже, когда бодр и не сплю как сейчас – пялюсь во все глаза. Только при встрече взглядов – глаза не отвожу. Наверное людям неприятно, когда я смотрю на них так. Но тут ничего не поделать. А сейчас мне просто всё равно, я сплю и мне пофиг на окружающих. Раньше я пробегал эскалатор сверху вниз(иногда и снизу вверх – но в этом случае проходил) и не замечал ничего этого. А сейчас я только переживаю о том, как бы не упасть на мужчину с газетой передо мной, если прямо стоя отключусь. Объявление по радио: «Общество радости желает всем удачи и счастья в жизни.» Кажется, только это и не было в моей жизни, но если бы и это было, то меня бы точно сейчас стошнило. Какое позитивное пожелание для 8 утра, они бы посмотрели на слушателей объявления, на эти убитые бесконечным горем недосыпания лица. На моё лицо. Это настоящие лица людей. Настоящие лица – это вовсе не те лица, что смотрят на людей из зеркал, нет. Настоящие лица в метро: злые, недовольные, пустые, обиженные, страдающие. Радио говорит: «Метрополитен, как подземная железная дорога…» Нам говорят, что это опасно. Говорят это слишком часто, поэтому мы и не боимся. Мы подходим слишком близко к краю платформы, подходим к краю крыши – это ведь опасно. Покажите нам, что на самом деле опасно…Радио говорит: «…уважайте пожилых людей…» То есть остальных уважать не надо. А кто-то говорил, что надо перебить всех стариков…Кого же тогда мы будем уважать? Может быть себя?
Ещё немного и я засыпаю на Приморской; 15 минут и уже перехожу на Маяковской. Там два варианта, по эскалатору – быстро, но он на спуск работает только один, и там толпа; или пешком по длинному переходу. Я всё время на автомате, на автопилоте сна выбираю первый вариант, и потом часто жалею. В этой толпе жутко жарко, все двигаются как настоящие зомби. Эти старухи, мерзкие противные тётки задевают меня своими отвратительными обвисшими грудями… Ужас и мрак. Или наоборот?!
Следующая электричка, последний вагон, свободное место и ещё возможность 15-20 минут для нездорового сна. Ещё одна остановка и огромный кусок мяса с костями и по меньшей мере 60тью килограммами живого жира плюхается на свободное место рядом со мной. В поезде довольно сложно ехать рядом с вот этим вот. Это даже не женщина – это кусок жира. Когда поезд отъезжает и её относит от меня, и я думаю: «Мир – прекрасное место»; когда поезд тормозит, я думаю: «Скрипит ли дерево, когда падает, когда никого нет рядом?!» Думается, что это шутка, которую кто-то пустил лет 150 назад. Вопрос повторяется в голове по много раз потому, что я нахожусь в сумеречной зоне сна, я полусплю. Ещё я думаю, сколько крови внутри этого существа справа от меня. Взгляд вправо: там никого. Её нет. Или не было?! Только красивая девушка с коротенькой стрижкой и выдающейся грудью. Я нагло смотрю на неё – просто пялюсь. Никогда, никогда в здравом рассудке, я бы не стал так пялиться на её грудь, а потом и на её прекрасные ноги слегка прикрытые юбкой. В моей голове плавают две мысли: « Длиннее ли трусы, что сейчас на мне, её юбки?!» и «Как бы она сейчас отреагировала, если бы меня вырвало на неё потоком крови?!» Она выглядит очень возбуждающе, но только не для меня после двух недель работы на складе в вечерне-ночную смену. Она смотрит на меня раз, второй, ей определённо не нравится мой взгляд, но наш мир стал каким-то неправильным, и фраза «не разговаривай с незнакомцами» почему-то понимается буквально. И она молчит. А я просто закрываю глаза и засыпаю.
В полусне как и во сне нет реального времени. Оно появляется только тогда, когда ты открываешь глаза. Когда я открываю свои, вагон уже пуст, все вышли. Конечна; моя. Встаю и выхожу. Улица со злостным оскалом не выспавшихся людей встречает меня дождём. Капюшон на голову и вперёд. Я опаздываю, но в этом нет ничего удивительного: я постоянно опаздываю. Такое, наверное, бывает у всех: проблемы с определением времени. То есть или слишком рано, или слишком поздно. Помню в школе учителя ( а они в основном были женщинами. Каждый раз, когда я смотрел на женщину учительницу рассказывающую нам о истории, физике, анатомии и прочей школьной программе, я думал, что про себя она думает из чего же вечером она будет варить суп ) говорили об опозданиях что-то вроде: «Уже 15 минут прошло! Почему я должна прерываться!» Слава Богу, что это уже давно минуло! Хотя какое там давно, кажется, что вчера было. И слава, какому ещё Богу?! Читая на ночь молитву, я даже не надеюсь, что это может спасти от адского пекла.
Студенческий предъявить на входе, второй этаж, поклон головой преподавателю, пожимаю пару рук по ходу. И всё. Я на месте. Сажусь рядом с «другом» - Эдиком(про себя я его всегда называл «Большой Эд», ростом не очень человек выдался).
- Здарово, - говорю я Эду и пожимаю его руку. Голос выходит каким-то неестественным потому, что я молчал наверное последние 8 - 10 часов. Так начинаются все дни в институте. Ты пишешь и осознаёшь, а потом уже и не осознаёшь, но всё равно пишешь. Если не хватает терпения, то уже и не пишешь, и не осознаёшь. Думается мне, что толи терпения у меня было через край, толи ещё какие-то неведомые причины, но я писал всегда. А всё ради чего?! Мы рождаемся, попадаем в детские сады, школу, институт, на работу, в поликлинику, в больницу, а потом нас кладут в деревянный макинтош, и в нашем доме играет музыка, только мы её уже не слышим. Потом закапывают в деревянном ящике, ставят камушек сверху(здравствуйте черви), и приходят раз в несколько дней, месяцев, лет. Всё, их долг выполнен, наш уже давно…Всё так, а я сижу и пишу, хотя всё это понимаю. В какой-то момент жизни понимаешь, что жизненный путь приведённый выше вовсе не обязателен, а скорее навязан стереотипом «проторенной дорожки». Но как же страшно сойти с тропы. Например, в лесу.
Сложно объяснить это состояние, когда полуспишь. Это похоже на то, как ближе к вечеру после двух бутылок пива в тепле у себя дома усаживаешься смотреть фильм на удобном диване. И вот полфильма уже прошло, и интереса уже совсем нет. Вот тогда и приходит это глупое состояние полусна, когда всё соображаешь, но чувства слегка притуплены и ужасно хочется спать. Это ещё хорошо, когда первая пара в институте практика или лекция, но с живеньким преподавателем. А вот когда первую лекцию читают ужасно скучно, то возникает непреодолимая борьба между «хочу» и «надо». Как правило «надо» побеждает. По крайней мере, у меня.
Что-то говорят, а я пишу на полях: «Мы всё время делаем как надо, а не так как хотим ». К концу первой пары дрёма уходит, и теперь ты уже просто сожалеешь о том, что не спишь, сожалеешь о том, что пришёл. Когда что-то ждёшь, то время тянется очень медленно. Когда проводишь время с удовольствием, всё так замечательно вокруг, вот тут время пулей летит. А потом ещё говорят, что время изохронно.
Как только начинается день в институте, я жду его конца. Если представить, что день – это твоя жизнь, то я жду смерти.
- Выглядишь ты неважно, - говорит мне Эд, когда мы спускаемся на крыльцо института. Он курит, а я просто стою рядом. Дым от его сигареты летит мне прямо в нос, а для человека не курящего это так противно. В общем, лучше от того, что мы на улице мне вовсе не становится.
- Я зато чувствую себя как обычно. - говорю я Эдику и смотрю на неизменно серое Питерское небо. Эд знает, что я по полночи работаю и поэтому говорит мне:
- Может тебе достать таблеток?!
Таблетки. Наркотики. Пугают эти слова?! Вы никогда не пробовали наркотики, никогда не думали об этом?! Так чего же вы их боитесь?! Смотрите на наркомана, как на прокажённого. Даже на того, кто когда-то курил марихуану. Вы не курили?! Вы слишком часто слышали, что наркотики – это смерть. Слишком часто вас пугали, что через одну иглу можно заразиться СПИДом. У двух процентов населения планеты есть устойчивый иммунитет к СПИДу. Мэджик Джонсон вылечился от СПИДа. Вы спросите как?! А я не знаю. Но вы же боитесь наркотиков, правда?! Наверное, вы никогда не слышали о Средневековье, когда отсутствие каких бы то ни было действенных лекарств делало любую болезнь, даже простуду, смертельной. Да что говорить о Средневековье! Эпидемия гриппа в 19-20 годах прошлого века в Европе и США унесла жизни 2 миллионов человек.
Мы слишком привыкли жить по правилам. Делать надо так, так и так, и никак не иначе. Или будут серьёзные неприятности. Именно по этому завтра вы встанете и пойдёте на работу, учёбу или ещё куда, а я в институт. Из-за такой мощной антирекламы наркотиков большинство людей теперь умирают в автомобильных катастрофах. Конечно. Главное ведь не принимать наркотики, а уж машину в нетрезвом состоянии как-нибудь можно довести до дома. Только не подумайте, что я агитирую за приём наркотиков…
- Нет спасибо. Как-нибудь справлюсь. – говорю я и размахиваю руками, чтобы развеять дым. – Надо вообще бросать эту работу. Дорабатываю месяц и всё.
- Как хочешь, - говорит Эд, давя бычок в табличку «Не бросать бычки. Штраф 500рублей.» - Пойдём в кафе зайдём, что-нибудь поесть куплю.
Тогда я очень легко отказался от наркотиков и причин тому было две: во-первых я опасался на них подсесть и повредить своему здоровью, я ведь тоже смотрю телевизор. Во-вторых: у меня не было лишних денег. В этом мире нет ничего бесплатного, кроме сыра в **анной мышеловке. Конечно, Эд - мой друг, он бы достал наркотики подешевле, но подешевле не значит бесплатно. Так вот наркотики постучались в мою жизнь и ушли, чтобы потом занять большую их часть.
Когда день в институте уже закончен, то кажется, что он уже пролетел очень быстро. Снова метро, пересадка и в 17:02 уже дома. Надо сказать, что люди, которые придумали строить большие дома высотой больше пяти этажей, были очень умны; ещё более умны были те люди, которые придумали лифт; и трижды были умны те, кто придумал ставить в многоэтажные дома эти самые лифты. И как же я ненавижу тех людей, которые решили не чинить лифты в моём доме. Каждодневное поднятие на восьмой этаж, потом спуск – это отличная тренировка. Только не в два часа ночи! К чёрту эти тренировки.
Вот так после возвращения домой с института меня ждёт небольшой отдых, а потом на работу. Когда вы вспоминаете свою жизнь, вы вспоминаете не просто унылые, обыкновенные дни, вы вспоминаете необыкновенные яркие моменты. При чём неважно, какие это были моменты плохие или хорошие. На самом деле основную часть жизни составляют именно эти серые бездушные и пустые дни, поэтому я и решил вам показать как выглядела моя жизнь. Какой была моя жизнь. Одна скрипка отыграла.
Любовь
Я думаю, что люди не любят фильмы про зомби потому, что они подсознательно видят в них самих себя. Страшные, с мёртвыми глазами, они гонятся только за своей едой. Посмотрите на людей в, так называемом общественном транспорте. Даже грим порой не нужен. «Живые мертвецы», послушайте как это звучит. Все вы – живые мертвецы. А я?! Я, наверное, просто мертвец.
Я смотрю на свою группу в институте и вижу только выдрессированных современной поп-культурой толпу молодых людей. Вся эта внешняя напыщенность: эти яркие тона в одежде, эти громкие голоса, привлекающие внимание, все эти громкие реплики – всё это продукт of consumers society.
Вообще нельзя делить людей. Ведь это всё расизм, апартеид, сионизм… Это всё оно, то - что мы не любим называть своими именами. А иногда мы просто не знаем имён. Этим занимались фашисты, этим занимались социалисты, да все этим занимались… Люди всегда делили людей. Делить людей нельзя, именно поэтому это сделаю. Есть в этой группе несколько человек, которые в самом деле учатся. Которые возможно не так уж умны, но они просто стараются быть умнее, или стать умнее. К сожалению, а может быть и, наоборот, к этой же группе я отношу и сам себя. Их 4-5 человек, а может быть нас. Остальных же можно вообще не делить, а можно сказать, что кто-то пытается ещё что-то делать сам: старается, но слаб волей или умом; и тех кто и не пытается даже что-то сделать. Не думайте, что у меня завышено самомнение. Я, конечно, не претендую на абсолютную объективность, но объективным быть пытаюсь. А это уже не мало.
Так вот моя, как же в этом не хочется сознаваться перед самим собой, группа, я имею ввиду нас 4-5. На одном полюсе я, а на другом …добро пожаловать на сцену: Кристина. Я – самый тихий, не вылезаю, пока не спросят. На кой чёрт мне это надо?! Да и вообще к чему какое-то лишнее внимание такому живому мертвецу как я! Моя противоположность – Кристина. Она даже говорит громко, чтобы привлечь к себе внимание. «Какая же она дура!»- думаю я рассматривая её, пока она разговаривает с подругой громко на всю аудиторию. Я просто завидую…возможно. Каждому из нас нужен доктор Фрейд. С недавних пор я заметил, что на парах она посматривает на меня. Это же заметил и Эд. Поэтому я хоть и отнекиваюсь, отнекиваюсь, но с каждым разом всё слабее и слабее.
Как удивительна и как печальна наша жизнь: одно неверное движение, пара лишних слов и тебе придётся умереть, сдохнуть, или придётся умереть кому-то другому. Одно событие создаёт цепочку последствий, которые могут закончатся вашей смертью. Будьте осторожны, но умирая не вините никого, да и вообще никого не надо винить: ведь вы же не виноваты, в конце концов, в том, что вас родили. Просто вы умерли и всё. Вас больше нет. Больше нет ничего. Самое удивительное, что смерть – это самое большее, чего я заслуживаю. Или, по крайней мере, пока заслужил. Но смерть мне не досталась, а взамен я получил два с половиной месяца абсолютного счастья. Запомните: незнание - благодать!
И как бы не было смешно сейчас, тогда это было счастьем. Невероятным восхитительным счастьем.
Вообще глупо говорить о том, что я что-то заслужил или не заслужил. Глупо говорить о заслугах и о том, что Бог, быть может, не справедлив… Да и вообще всё это не имеет значения. А я? Что я?! Я только могу сказать, что только хороший человек может быть хорошим.
Это началось после очередной контрольной, после очередной пары. Я и Кристина закончили первыми. Она решила со мной заговорить. И тут случилось непоправимое. Это как бросившему курить показать сигарету и ему вдруг жутко захочется курить. Мне захотелось внимания. Я ведь мог и не говорить с ней. Как было сказано в одном фильме: «Почему два человека наедине должны о чём-то говорить».Тем более, что у меня была книга! Я бы мог её почитать. Мы поговорили…Вернее это была игра в узнай что-нибудь о другом и поддержи разговор. А я бы мог и не говорить. Это был просто глупый бессмысленный разговор, пустой трёп. Это был первый камушек, который рождает лавину, сметающий всё на своём пути и превращающий сам камень в пыль…
Потом на следующей паре я сел читать книгу, а она подошла и стала о чём-то говорить, расспрашивать о чём книга. А я ведь мог и не говорить! Она флиртовала, это было ясно как Божий День. А мне было просто приятно её внимание. Она даже уговорила отдать ей мою книгу на следующую пару, чтобы она её почитала. В общем, в круговерти дальнейших событий я даже решил, что она меня полюбила. О, как я был наивен! Такой строгий в своих взглядах на жизнь! И такой же наивный. Всё было тогда совсем не так, как я думал тогда. Она не врала мне – нет, она просто не говорила правду. Вот только что лучше?!
В очередной раз мы закончили раньше других и пошли к метро вместе. Она разыгрывала из себя скучающую девушку. Хотя я и не собирался, вернее даже не думал об этом, мы пошли тогда погулять. И она как-то спросила, знаю ли я, почему именно я. Я чуть было не сказал, что, наверное, дело в том, что она меня полюбила. Даже сейчас вспоминая то, что я мог сказать тогда, я краснею…Каким же надо было быть глупцом, но время лечит глупость, правда не у всех… Но тогда, я ничего не сказал, вернее сказать: просто сказал какую-то чушь. И мы гуляли, гуляли, а потом гуляли ещё и ещё. Бывало, что мы гуляли по 6 часов подряд. Счастливый, я часов не замечал. Когда я говорил Эду про эти встречи, он говорил: «Что? Стока раз встречались и ты даже ни разу её не поцеловал?» А мне было всё равно.
Время шло, неся меня в неизвестность. Мы писали друг другу смс-ки. Я писал какие-то рифмованные строчки, которые только с натугой можно было назвать стихами. Я писал: «Мои глаза говорят всё без слов», а она отвечала: «Я знаю, и мои глаза отвечают твоим». Она писала поздно ночью: «Надеюсь ты вспоминаешь тот парк и дождь». Да, и я вспоминал тот дождь и день рядом с ней на расстоянии пяти сантиметров, когда во время холодного дождя мы обнимались, стараясь укрыться от капель под «листьями» хвойного дерева . Были и дни под палящим солнцем на пляже… Незнание – благодать.
Как вообще такое происходит, вспомнить сложно. Просто такое происходит. Она говорит: «Разве ты не знал, что у меня есть парень?!» Я думаю какое-то мгновение. Интересно, о чём это я там думаю?! «Вообще-то, нет…»- говорю я. «Но как же?! Вся группа знает, а ты не знаешь?! » Вот это и есть полный ноль, точка отсчёта, когда что-то умирает и рождается в человеке что-то иное. Именно в такие моменты, моменты сильных эмоциональных потрясений, у человека может случиться удар, сердечный приступ. А я не почувствовал ничего. Ровным счётом ничего, полный ноль. Эмоций не больше, чем от выкинутой в урну пустой банки. Возможно, это был мой пессимизм, сделавший меня жёстчё, сделавший меня всегда рассчитывающим на самое худшее. Я не чувствовал ничего тогда. Потом были и ещё слова: «Я вижу в тебе только друга». Мы не виделись с ней больше этим летом. В итоге, всё кончилось тем, что перед её отъездом в июле мы стали друзьями де юре, но не де факто. Я вспоминаю ещё одни её слова, которые было бы неприятно слышать любой особи мужского пола: «Ты знаешь…ты не можешь быть моим парнем…» Именно в этот момент я захотел её убить. Правда, захотел. Убить так, чтобы она страдала и мучалась, или, может быть, просто тихо умерла. Может быть, это было просто воздействие фильма «За пределом», а может быть и нет. На самом деле, я просто захотел её смерти.
Car crash
Ничто так не учит любить жизнь, как столкновение со смертью.
Время идёт без нашего участия и желания. Или времени просто нет, а его придумали, чтобы охарактеризовать изменение настоящего момента. Прошёл июль. Наступил август и меня сослали к предкам моих предков. Если в большом городе жизнь летом может быть скучна, то в маленьком, она просто постоянно жутко скучна. Там же я встретил своё восемнадцатилетие. Совершеннолетний, совсем большой человек, как говорил кто-то, поздравляя меня. Да. Конечно: дитя(до 3), ребёнок(до 6-7), школьник(до 14), уже большой, потому что с паспортом(до 18), совершеннолетний(до 20), взрослый (до свадьбы), семьянин (до смерти)… Вот где-то такое радостное будущее мне виделось.
Но я вернулся, и провёл остаток августа, бросая мяч в кольцо. Я по долгу зависал на площадке: бывало, что приходил, когда никого не было, а уходил одним из последних. Знакомых стало довольно много. В этом есть существенный минус: всем нужно жать руку. Жизнь была по-прежнему скучна. Август запомнился только тем, что всего один раз мы покурили травку, сидя на подоконнике в квартире у моего друга, слушая какие-то растоманские треки и поглядывая вниз. Один небольшой шаг и… Вот таким было моё лето.
Началась учёба в институте. Всё было как и раньше, только с Кристиной я общался словами: привет, пока, хорошо, спасибо, пожалуйста и т.п.
В это время один за другим друзья стали получать права, и в то же время подшучивать надо мной, на тему того, что тачки у меня никогда не будет только потому, что в моей семье машины не было. А я не знаю, может они и правы…Только при таком раскладе именно им бы приходилось бы меня возить, так что ещё не известно кому было с такой перспективы хуже…
Мне было 18, а я ещё ничего не добился в своей жизни, ни в чём не преуспел. Раньше, в древние времена, когда большинство болезней были неизлечимы, люди доживали до 20, а успевали сделать столько, сколько сейчас не все успевают до 60. Жизнь тогда была интереснее, быстрее; было много что не познано, неизведанно, не открыто. Теперь жизнь стала медленнее: никто никуда не торопится. Выйди на улицу: что ты увидишь теперь? – Каменные джунгли. Там тоже водятся опасные животные, но уже не те, что раньше. Что-то хочешь узнать: добро пожаловать в интернет! У нас есть всё для того, чтобы ничего не делать, и именно потому мы не наем как себя занять, что пожелать, и что выбрать из того бесконечного количества вариантов, которые доступны.
18 лет. Я и не думал, что доживу до этого…
Я очень хорошо помню этот день. Был уже сентябрь. Стояла такая приятная осенняя пора, что именуют бабьем летом. Честно говоря, не знаю как бабам, а мне это время было всего милей. Было почти как летом, но уже чувствовалось, что скоро грядёт эта ужасная осень со слякотью, а за ней точно такая же грёбанная зима, отличающаяся от осени только 5-6 градусами. Но пока было хорошо. Было замечательно.
День кончался, и я уговорил Антона отвезти меня домой. Антон – мой друг. По меньшей мере, я так считаю. Антон, правда, как-то говорил, что у него совсем нет друзей. И он был в этом прав. У меня тоже нет друзей, но есть те люди, которых я называю друзьями. Антону ехать было лень, но я всё-таки уговорил его. Бывает же такое…Вот не уговорил бы и ещё не известно как бы жизнь пошла. Но теперь-то уже всё равно ничего не попишешь. Можно только сказать, что я сам виноват.
Мост, ведущий к моему дому, был закрыт. Поэтому приходилось ехать в объезд через дальний мост. Мы стояли на перекрёстке на мосту. Нужно было поворачивать налево и съезжать с моста на дорогу. Я посмотрел на часы: 19:36. Есть такое кино «11:14», вот тогда было что-то такое же. В том фильме в «11:14» вечера произошло сразу несколько несчастных случаев. В одном из них молодому парню отрезало член стеклом. Мужчины, как бы сложилась ваша жизнь, если бы в 16 лет вам отрезало член?! Что бы вы делали, к чему стремились?..
Хонда CR-V, в которой мы сидели, тронулась вперёд довольно резко, и повернула налево. Боковым зрением я уловил движение сзади справа. Это был микроавтобус Мерседес. Он проехал светофор, не останавливаясь, потому что ему горел зелёный свет… Микроавтобус влетел в бок хонды с той стороны, где сидел я. Я не был пристёгнут. Скорость микроавтобуса была около 90, а Хонда с места дала около 60, поэтому импульс подействовавший на моё тело был внушителен. Я, а вернее моё тело, полетело в стекло в сторону водителя. Автомобиль перевернулся…Дальше провал памяти. Я ничего не помню. Кажется, я потерял сознание. Неотчётливо я помню свои крики и стоны, помню как Антон доставал меня из машины. Более ничего. Член мне не отрезало(хотя может быть и стоило), но побился я сильно.
В больнице.
Первые ощущения: всё болит. Только поймите меня правильно: ВСЁ!
Ты открываешь глаза. Ты закрываешь глаза. Ничего не меняется: белый потолок, тишина в палате. Открываешь глаза: кто-то ходит. Закрываешь-открываешь и уже никого. Кто-то пришёл: что-то вколол, кто-то ушёл. Опять – я центр вселенной; один в центре, что-то крутится вокруг, а я - центр. «Забавно, только я всегда мечтал играть атакующего защитника, а не центрового» - такие мысли приблизительно самообразовывались в моей голове.
Тихо-громко; а я молчу. Голова вообще плохо соображает и сильно болит.
Открываешь глаза: пришли родители.
- Ну как ты?!- они держат меня за руку. Ничего не меняеться: всё нормально у тебя все спрашивают: как дела? (это как за рубежом How do you do? И ответ: How do you do!); вот в больницу попал спрашивают: как ты?(как ты себя чувствуешь?!); выпишут , будут спрашивать: всё прошло?! Будто это на самом деле кому-то важно? Хотя возможно родителям это и в самом деле важно.
- Нормально, - мой голос звучит странно для самого себя. Кажется, врач говорил, что мне чуть челюсть не выбило: поэтому мне так больно говорить. И я говорю:
- Нормально,- смотрю, а там где сидели родители уже никого нет. Я закрываю глаза.
Несколько раз в день приходит сестра, просит повернуться на бок, и вкалывает укол. Больно. Хотя и колют обезболивающее. Если бы не это я бы просто сошёл с ума. Все уколы колют только в правую ягодицу: кажется она уже больше ничего не чувствует. Это всё после того, как один раз в левую половину вкололи и я так дернулся, что чуть иголку не сломал.
Два раза в день кормят отравой из столовой. Меня тошнит от больничной еды, но я ем. Я даже чувствую себя чем-то обязанным им. Медперсоналу. Мне очень стыдно за себя: приходит молодая сестра, приносит утку, снимает с меня штаны. Я делаю свои дела. Она уносит: моё лицо просто алое, как будто снова поднимается температура. Однажды она это заметила, подошла, нагнулась к моему уху и сказала так нежно, щекоча волоски в ухе: это ничего. И потом тихонько лизнула мочку моего уха. Я промолчал. И больше уже не стеснялся.
Через неделю я уже стал ходить потихоньку. Ничего вроде сломано не было, но ушибы были сильные по всему телу, да и лицо с правой стороны сильно ободрано. Тело как сплошной синяк, с редкими островками кожи естественного цвета. Мне уже больше не кололи ничего. Только таблетки. За час до их приёма у меня начинало всё ныть и зудеть, я почувствовал себя настоящим наркоманом. Наркоманом, подсевшим на обезболивающие.
Ко мне иногда приходит врач. Молодой парень, лет 25. Спрашивает как я себя чувствую, говорит, что мне надо ходить побольше, понемножку мышцы разминать. Этот врач, хирург, он очень интересный человек. Когда у него есть время и он сидит за стойкой в холле, то я хожу к нему. Я бы возможно читал книжку, но нельзя. Говорят, что сотрясения вроде не было, но лучше пока избегать таких нагрузок на глаза, а следовательно на мозг. Поэтому я хожу к нему поговорить. Он знает массу историй. Вообще странно для меня: молодой парень, а уже хирург, не пьёт и даже, кажется, не курит. Да ещё и не в частной клинике какой-то, а в обыкновенной больнице. Операции чуть ли не каждый день. У кого-то сердце останавливается, у кого-то аппендицит, в общем, по полной загрузке работает человек.
- Ты знаешь, у тебя ещё не очень серьезная авария была.- говорит он.- Бывает просто мясо(мне кажется что он что-то вспоминает и его передёргивает). Ужасно. Шансов выжить где-то1 из 1.000.000. Если бы ты увидел, как они выглядят после таких аварий, ты бы меня понял. Так вот, бывает везёт и мы их вытаскиваем, вытаскиваем даже через две минуты после клинической смерти. Правда, некоторые даже потом умирают. Вообще-то все умирают, только кто-то сейчас, а кто-то через 20-30 лет. Бывает и такое. Так вот. Когда я ещё учился нам говорили, что многие пациенты после клинической смерти, рассказывают про свет, коридор там… Ну ты же знаешь?! Я когда стал уже сам оперировать, это было 4 года назад…
Я не люблю вообще незнакомцев. Они рассказывают какие-то посредственные вещи: как бухали, как кого-то избили, как кто-то напился, какая у них работа, какая жена… А этот тоже вроде как про работу рассказывает, но как-то по другому. Ему кажется, просто некому это высказать, а я сейчас как никогда хочу его выслушать.
…Я стал записывать, что говорили люди, которых мы спасали после клинической смерти, после того, как их энцифолограмма показывала ровную прямую линию, тоесть после того, как их мозг прекращал функционировать. Так вот. Где-то 15% говорят, что видели тот самый коридор, другие ничего не помнят. И я вот понял, что это не может быть угасающей функцией активности глаз. Просто потому, что у всех был бы тогда этот коридор. И Мозг уже не работает. Понимаешь?!
- Понимаю.- только я лично коридора не видел, не умирал я ещё клинически…Да и просто не умирал.
- Четыре дня назад к нам привезли мужчину, возраст 36, волосы светлые, остановка сердца,- говорит, словно читает досье. - Перед тем как начать искусственную вентиляцию лёгких у него достали изо рта зубной протез: боялись, что он может выпасть. Сестра его в стол в операционной убрала. Это уже после того было, как зафиксировали клиническую смерть, после того, как энцифолограмма в линию свелась. Его вытащили. Сейчас в палате через три после твоей лежит. Сегодня эта сестра пришла в палату в ту, мужчина позвал её и попросил из стола того ему протез зубной принести. Говорит, что видел всё это сверху.
Он ещё что-то рассказывал…А я всё думал, неужели я тоже такой коридор однажды увижу. Неужели?! Или просто умру.
- Говорят ещё что многие из тех, кто возвращались видели реку. Но они эту реку не переходили,- продолжает врач.- В разных мифологиях эту реку называли по разному, но смысл сводился к тому, что это река смерти и за ней нет возврата,- а я в это время думаю: «Перешёл бы я эту реку?…Перешёл бы. Наверное…»
Из больницы меня выписали через две недели.
Бинокль.
Всё болело, плохо что-либо помогало. Родителя забрали меня к себе. Так они проявили опеку, родительскую любовь. Это нормально. Забрали. На время. Чтобы ухаживать за «больным» ребёнком. Им просто снова захотелось почувствовать, словно я их младенец, словно я ещё ничего не умею, словно они – молодые родители.
Я люблю их. Они любят меня. Это чудесное время, но оно коротко. Не более недели. Потом они всё равно привыкнут, привыкну я. Всё снова встанет на свои места, у меня всё пройдёт(а может быть и нет), у них тоже(это наверняка).
Из больницы меня выписали в пятницу. Это было особенно удачно, поскольку я мог все выходные провести с родителями дома. Я не был на столько беспомощным, чтобы со мной сидеть целую неделю(хотя мама порывалась).
Чудесные выходные. Псевдолюбовь, псевдоопека, дружба, взаимопонимание, тяга к общению. Всё не по настоящему. Все это понимают, но все делают вид что всё именно так, как есть. Видимость и реальность в эти выходные, это «как бы» правда.
Понедельник. И я один. Один в однокомнатной квартире родителей, где я сплю на кухне на достаточно большом диване. Не много вариантов, для занятий…Телевизор. Шестьдесят каналов. Ужас и паранойя с репортажами о животных: тигры, львы, барсы, пингвины… Я всё это смотрю. Глотаю обезболивающие. Глотаю передачи, штука за штукой, штука за штукой. Щёлкаю. Щёлкаю. Щёлкаю. Выключаю.
Книги. Мои все дома, у родителей книги родителей. Книги для родителей. Что-нибудь из Тома Клэнси? Боевик, чтиво, правительство, террористы и так далее. Может быть Моэм? На обложке Эдвард Нортон, а когда писали книгу, его родители даже не родились. Нет. Всё не то, не то, не то.
Можно поискать у родителей порнушку. Интересное, но бесперспективное занятие. Даже, даже если я её найду, то у меня вряд ли родится «желание» от просмотра. Таблетки плюс последствия аварии…Наверное, всё восстановится. Врачи говорили, что должно, но не сразу.
Вот и всё. Я хожу по дому, из кухни в комнату, из комнаты в коридор к большому зеркалу, оттуда в ванную комнату. Что-то ищу, что-то думаю. Я – пуст. Без идей, без проблем, без занятия, без желания. Кто я, если нет всего того, что присуще человеку? Только боли. Я пью таблетки. Ещё и ещё. Затем я ложусь спать.
Меня будит отец. Уже вечер. Мать уже дома, и мы вновь чудесная, любящая друг друга семья.
И вот уже ночь.
Мне скучно, не спится, одиноко. Я уже начинал подумывать, что, почему бы ни сделать всё-таки выбор в пользу Клэнси против Моэма. Думается, что парализованных людей убивает вовсе не паралич конечностей, а то, что они просто тихо сходят с ума. При этом именно «тихо» их и убивает. Меня никто не слышит, но это нормально. Некому просто рядом слушать.
В городе нет тишины, и это можно заметить только ночью. Потому что даже тогда слышно, как ездят машины. Ночью я хожу по квартире, не заходя, конечно, в родительскую комнату закрытую дверью. Я хожу тихо. Не слышно, не включая света с карманным фонарём отца. Я ночной призрак этого дома.
Ночью я заметил, что электропотребление приблизительно в три раза меньше, чем дневное. Заметил, что горячей воды потребляется в приблизительно два раза меньше, чем холодной. Цифры, которые ничего не говорят вам, ничего не говорят и мне, но я их заметил.
Я стоял на балконе по долгу, смотря то налево, то направо вдаль. Скучно, скучно, скучно…Но именно тогда я придумал себе занятие. Не Бог весть что, но гораздо лучше, чем ничего. Далеко на поле, что было перед домом что-то происходило. Было плохо видно. Там горел костёр и гуляла какая-то бурная компания. Я скучающим взглядом стал присматриваться. Ничего кроме костра и туда-сюда двигающихся людей рассмотреть не удавалось.
Было интересно, но чтобы увидеть нужен был…бинокль. Я стоял и думал, как бы достать этот самый бинокль из комнаты родителей. Ночью на это не было никаких шансов, поэтому с придуманным занятием на завтра, я завалился спать.
Только я проснулся, я уже оказался на балконе с биноклем в руках. Это гораздо лучше телевидения, лучше кино, лучше фильмов, лучше всего. Безмолвный, бесстрастный наблюдатель, без цели: наблюдать ради наблюдения. Ты стоишь и наблюдаешь. За всеми, и никто не наблюдает за тобой. Жаль только, что это напоминает немое кино, но зато гораздо интереснее ничего неделания.
Днём не так интересно, как вечером. Вечером много чего случается. В первый же вечер я видел как кого-то избили на тропинке через поле. Я стоял и смотрел, как кого-то били, и испытывал чисто наблюдательский интерес. Словно исследователь диких тигров смотрит за их ними в естественных условиях обитания. Ещё дважды я видел в тот же вечер как люди занимались сексом. Дом справа хорошо виден, даже бинокль не очень-то требовался. Но это было интересно. Гораздо лучше любого порнофильма, я был с ними практически в одной комнате. Меня печалило только одно: зачем вообще люди придумали шторы?! Не понятно от себя они отгораживают ими весь мир, или это мир хочет отгородиться шторами от них. Говорят, что в Норвегии, первое, что удивляет всех приезжих – это отсутствие штор на окнах. Вот там бы пищи для моего бинокля было бы куда больше.
Когда человек идёт по улице сложно поверить, что кто-то пристально наблюдает за ним. Никто даже и не задумывается над этим. Люди ведут себя естественно: это ни какое-нибудь реалити-шоу, это реальный мир. Настолько реальный, что иногда даже становится страшно подумать, что и за тобой может смотреть такой же «наблюдатель».
Конечно, мне иногда было скучно. Например, вторую ночь, не случилось абсолютно ничего. Почти пустые улицы, мало машин.
Теперь я спал днём, почти всю ночь, проводя на балконе, одетый в домашнюю одежду, чтобы не замёрзнуть.
В третью ночь, я видел, как машина какого-то молодого парня не вписалась в поворот и въехала в машину милиции. Не знаю почему потом произошло всё мною увиденное: возможно люди были очень злы, возможно кто-то из милиционеров слегка пострадал, возможно что угодно ещё…Но, четверо милиционеров выскочили из машины, выволокли парня и стали избивать его. Они били его, он падал, они поднимали его, снова били. Потом посадили в свою машину и повезли в участок. На их машине было написано «Группа быстрого реагирования». Будто могла бы быть группа медленного. Я видел своими глазами, Как быстро они среагировали.
До конца недели я смотрел с балкона по сторонам в бинокль.
И вот в ночь с субботы на воскресенье я вылез особенно далеко из окна, чтобы разглядеть, что за машина стояла за углом дома слева…И тут:
- А, что ты тут делаешь? – вопрос из темноты комнаты. Это мой призрак. Призрак призрака этого дома. Призрак для меня. Я испугался, дёрнулся, бинокль зацепился о раму, выскользнул и мне только оставалось смотреть, как он летит вниз. Я повернулся и сказал:
- Да вот. Бинокль разбил, и я вздохнул со вздохом разочарования и печали.
- Да не переживай. Я себе новый куплю. Ложись спи, - сказал отец и ушёл.
Дни снова стали скучными и бесцельнопустыми, какими они и должны быть.
На следующую неделю я перебрался назад к себе домой.
Drugs.
Антон мне потом рассказывал про аварию. Он бывал несколько раз у меня в больнице. Рассказывал, как моё тело летало по салону. Я это очень смутно помнил. Понял я только, что вообще-то мне повезло. А так бы уже давно был на Том берегу.
Можно назвать это…повезло. Лицо было сильно разбито: остались шрамы. Жизнь может измениться неожиданно в одно мгновение. Так случилось и со мной.
После выписки из больницы мне прописали массу лекарств: обезболивающие, мази для снятия отёков, таблетки от головной боли, таблетки для понижения давления…В общем, у меня был список лекарств, которые должны были помогать от всего. Но они не помогали. По-прежнему всё болело.
Скоро надо было возвращаться в институт. Я боялся много пропустить, но пока просто валялся дома в постели. Когда живёшь просто бесцельной пустой, никому, и в первую очередь тебе, не нужной жизнью, то кажется, что жизнь просто дерьмо. Но, когда ты ощущаешь постоянную боль, то жизнь уже не кажется такой ненужной. Она обретает цель и смысл (то чего так не хватает людям обычно): избавиться от этой безумной боли… Может быть мне и стоило погибнуть тогда в этой аварии…Возможно, это даже спасло бы несколько жизней. Хотя,…кто знает?!
В день, когда, я уехал от родителей обратно к себе, сославшись на погибающие от засухи дома цветы, я позвонил Эду. Я спросил у него, нет ли ничего такого, чтобы мне помогло справиться с болью. Он удивился, стал расспрашивать, что случилось…Такие теперь друзья. Он даже не удивился, что я пропал почти на месяц. Но тогда это было неважно. Эд сказал, что есть кое-какие таблетки, которые неплохо глушат боль, и предложил мне встретиться.
Я вполне явно понимал, что это наркотики. Я понимал, какие от наркотиков могут быть последствия: привыкание, потеря аппетита, потеря интереса к окружающим вещам, паранойя, неизлечимые болезни, смерть – и это только внешние проявления; а ещё: потеря работы, денег, имущества, друзей, родителей. И я сказал:
- Давай тогда в 7, на Приморской.
Если бы я не знал Эда, многое бы не произошло. Неведение и незнание – вот две величайшие благодетели. Просто мало кто это понимает. Они спасают от ошибок. Хотя, именно ошибки делают нашу жизнь чудесной. Мир, в котором не было бы случайностей и ошибок, был бы безумно скучен. Хотя и в нашем мире мне не очень весело. На этом обычно мои мысли обрываются, и я думаю уже о чём-то попутном. Лучше вообще, наверное, быть муравьём и не думать совсем. Только инстинкты, нет мыслей, только программа. Это нельзя назвать жизнью, это даже сложно назвать существованием, но иногда это гораздо лучше того, как живу я.
Я встретился с Эдом, взял таблетки. Он сказал, что я выгляжу «откровенно дерьмово»(будто я этого и так не знал), и что я могу пока не торопиться с деньгами за «таблетки». Я даже не хотел знать, как это называется, я знал только, что: мне больно и это может мне помочь. Этого было вполне достаточно, чтобы опробовать наркотики.
Я сидел дома один и смотрел на прозрачный пакет с таблетками. Я сидел и смотрел. А потом ещё сидел и смотрел. Время шло очень медленно. Вокруг была звенящая тишина, словно я оказался где-то далеко за городом в тиши. В голове крутились тысячи мыслей, а мозг говорил мне, что по-прежнему больно. Всё было очень медленно: как в кино, в критические моменты: мои руки вскрыли пакетик, достали оттуда две таблетки. Глаза посмотрели на эти таблетки. Время пошло скорее, сердце застучало чаще. Мне даже показалось, что я стал слышать, как стучат часы на стене.
Таблетки в рот, два глотка воды. Спокойствие. Тревога ушла. Я встал, думая о том, когда наступит облегчение, когда подействуют таблетки. Я упал на диван, представляя, как растворяются таблетки в моём желудке: желудочный сок разъедает их, отваливаются кусочки, которые затем всасываются в стенки желудка, как затем попадают в кровь, а она за 23 секунды проходит через всё тело. На этом мои познание в биологии и анатомии кончались: я не знал, как именно действуют таблетки. Но это было и неважно...Ещё несколько мгновений. Мои глаза широко раскрыты и смотрят в потолок. В этом момент меня накрывает приливная волна. Это не чувство блаженства, скорее чувство полного отчуждения, полной опустошённости, полной бессознательности. Я просто лежал, а боль уходил, мысли растворились и исчезли. Я просто смотрел в потолок.
Я говорю: - Измени свою жизнь, пока не поздно.
На самом деле, я думал, что говорю, а может, говорил, что думал именно в тот момент, когда не способен думать. В этот момент: ты не смотришь в потолок, ты не смотришь в окно, ты даже не думаешь, ты просто не существуешь. Ты просто кусок мяса. Ты Бог, ты начало и конец, альфа и омега. Тебе не смешно, тебя не тянет блевать, у тебя нет повышенной энергетики, у тебя нет эрекции. Ты просто становишься центром вселенной без цели и боли, без силы и времени. В конце концов, мысли становятся упорядоченными на столько на сколько это вообще может быть возможно, боли ещё нет, но будет, она точно вернётся.
После такого события, как авария, в которой ты мог погибнуть, нужно сделать что-то важное. Не надо ничего ждать теперь, ты уже знаешь, как близко может быть смерть. Надо сделать что-то, не для того, чтобы рассказать друзьям, а только для того, чтобы доказать самому себе. Доказать самому себе, что ты не просто кусок мяса с мозгами. Или может быть всё-таки кусок?!
За окном уже было темно. Когда я глотал таблетки, было ещё светло. Или нет?! Это ночь сегодняшнего дня или вчерашнего?! Почему-то хочется убить этот мир одним разом. Взять и задушить разом всех. Задушить, зарезать, разорвать зубами. Взорвать все ядерные заряды. Только кто я? Судья этого мира без законов и следствия, готовый уничтожить всё, человек лежащий на диване в течении нескольких часов, человек неспособный сосредоточиться ни на чём конкретном. Я часть этого мира, я один из вас. Я один из нас. Мы работаем, что бы жениться, чтобы родить детей, чтобы вырастить этих детей, чтобы они выросли, работали, женились и родили детей… Какая чушь! Хочется крикнуть! Очнитесь! Всё это нужно для того, чтобы быть как все, или наоборот, не быть как все. Хотите быть особенным?! Садитесь в ванну с горячей водой, откройте на кухне газ, вскройте себе вены, откройте бутылку хорошего вина, самого дорого вина, которое вы бы только могли купить, и сдохните, тихо или громко. Сдохните. Ведь так или иначе: вы всё равно Сдохните!
Если вы не хотите быть особенным, тогда ходите на работу, готовьте себе еду, растите детей, но в итоге вы всё равно сдохните. Прямо сейчас вы тоже умираете, а я , я лежу на диване. Я хочу изменить свою жизнь. Дома этого не сделать. Поэтому я одеваюсь и ухожу. На сколько вы близки к сумасшествию? На сколько ближе меня? Проходя мимо зеркала в прихожей я думаю: - Мы все только отражение в зеркале. Кем бы мы были, если бы не было зеркал?
Улица встретила меня прохладой и темнотой ночи. Темнота –совершенство. Рай и Ад в одном стакане. Совершенство: вы же меня понимаете. Большой город, а на улице темно, на столько на сколько вообще может быть темно в большом городе, где облака ночью цвета розового, словно подсвеченные адским пламенем.. Я иду дворами в сторону залива. Проходя мимо помойки, я вижу кучу сваленных книг. «Книги нельзя выбрасывать». Они были когда-то полезны, были нужны, интересны, любимы, а теперь, это просто мусор. Когда-то и люди были нужны друг другу, но не теперь. Теперь человеку нужен не другой человек, а книга о вымышленной жизни, фильм о несуществующем герое, компьютерная игра о несуществующем мире…Все эти псевдоразвлечения. Нам насрать на самих себя. Нам нужно то, чего у нас и так в достатке.
Мы и так переполнены своей собственной жизнью, но нам нужна чужая, при этом часто даже не существующая.
Я был всё ближе и ближе к заливу. Тут были те же улицы только обильно освещённые. Яркий свет заливал улицу, раздражая глаза. Вокруг по-прежнему было пусто. Люди попрятались по своим тёплым домам в поисках сна и покоя. В таком полупризрачном окружении я осознавал только одно: человек не может совершить того, чего он совершить не может. Я не понимал, зачем я здесь, что ищу, что собираюсь сделать. Я прохожу через очередные арки и оказываюсь во дворе, выход из которого ведёт прямиком к заливу. Я иду и вижу на моём пути BMW 7 серии. В этот момент в голове рождается мысль и приходит прозрение. Я думаю, что каждый думал об этом. Но вряд ли делал. А я это сделал: машина была прямо у меня на пути, и я не свернул, пойдя по прямой дороге. В такой дорогой машине должна стоять сигнализация, её не может не быть. Скорее всего, владелец машины выбежит и изобьёт меня до полусмерти. В тот момент я был готов драться, я не боялся заработать пару шрамов. Конечно, я как и вы не люблю причинять людям неудобств: владельцу машины придётся её помыть впоследствии. В общем-то, задумайся я хоть на секунду, я бы ни за что на это не решился. Я пошёл по капоту, по стеклу, крыше, багажнику. Я не стремился уничтожить или испортить эту машину. Я просто шёл вперёд. Сигнализация сработала ещё тогда, когда моя первая нога встала на капот. Она орала и орала, но звуки были приглушёнными и нереальными. Я шёл на запад, я шёл к заливу.
Ещё одна арка и залив передо мной. Когда человек делает обыденные поступки, он не помнит, как именно это делал. Например, свой путь к метро человек не запоминает, если ничего особенного не происходит. Так и я понял, что уже стою на «пляже», а как дошёл до туда не помню. Был прилив, ветер дул с залива. Волны были большие и пенистые, такие не часто можно было здесь увидеть. А я стоял и смотрел в темноту, а ветер обдувал меня со всех сторон. Я чувствовал себя Богом или Дьяволом, хотя какая между ними разница?
Не знаю, сколько я так простоял, но в какой-то момент я взял камень и кинул его в воду. Зачем, почему, для кого?! Не знаю. Я даже не чувствовал желания делать это. Я чувствовал, что мои глаза широко открыты, и что я жутко хочу спать.
Вернувшись домой, я снял кроссовки, помыл руки, и упал в постель, не разбирая её, не снимая одежды. Таким солнце нашло меня под утро, озарив своими лучами, отражёнными от стёкол в доме напротив. Возможно, вы однажды подумаете (а может уже думали): «Стоило ли вообще просыпаться?»
Блаженны только первые 15 секунд после сна, а может и того меньше. Операционная система мозга ещё пуста, компоненты с жёсткого диска вашей памяти о текущих проблемах и задачах ещё не загружены. Вы ещё свободный человек, без идей, морали и цели. В это время вы ничем, абсолютно ничем не отличаетесь от муравья.
По прошествии 15 секунд, я начиная смутно вспоминать, что было вчера, позавчера, вспоминаю про аварию, и в этом мне помогает вернувшаяся боль в руке и пояснице. Такая томная, долгая, тупая боль. Сознание восстановлено.
Теперь я, уже снова я, а не счастливый свободный кусок мяса, которым был этой ночью.
Ни о чём
В жизни много прекрасного. А может быть, и нет. Ледяная банка колы в жару, это тоже то, что можно назвать прекрасным. А может быть, и нет. Я смотрю на рабочий стол своего компьютера, на котором фотомодель лежит в воде, в намокшей футболке. У неё чётко очерчена грудь и соски. Это тоже можно назвать прекрасным. А можно и…
Звонит телефон. Я говорю: Алло.
- Привет, это Эд как ты себя чувствуешь?- говорит трубка телефона.
- Спасибо хреново. Твои таблетки помогают, - говорю я трубке.
- Слушай, я сейчас не хочу тебя напрягать…Но знаешь, - трубка нервно что-то шебуршит.– Но, понимаешь, мне тут нужны деньги…Короче..Ты не мог бы заплатить хотя бы часть.
Я молчу, мозг, наверное, о чём-то думает, а я разглядываю фото-модель, наклоняя голову под разными углами, будто картинка может измениться или я увижу что-то новое.
- Алло! Ты слышишь?!
- Да, - я заговорил. – Да, слышу. Ты можешь подъехать к Приморской. Я тебя там встречу, где маршрутки останавливаются, знаешь?
- Да , ОК. Я буду там часа через полтора, - говорит трубка голосом Эда.
- Когда будешь подъезжать, позвони мне, я может на машине буду. ОК?
Он говорит: «Хорошо!» Я слушаю гудки… Гудки и рабочий стол компьютера. Паранойя местного масштаба. Я положил трубку и в беспамятстве смотрю на монитор. Думаете, меня расстроили слова? Да нисколько. Просто я сижу, а мои мысли летают где-то высоко в облаках.
Мною был придуман отличный способ заработка денег на других. Допустим у вас есть 10 друзей(а лучше 12), с которые между собой или не связаны совсем, или виделись всего пару раз. Вы берёте в долг у первого человека, к примеру, 1000 рублей на месяц, через месяц берёте у второго и отдаёте первому, и так далее. Проходит год: берёте у первого и отдаёте 12ому. А за счёт этих манипуляций у вас остаётся одна тысяча рублей. Такая схема. Только не пробовал я такое толи потому, что нет этих 12 друзей, толи потому, что совесть моя такого себе позволить не может.
Я набираю номер Антона:
- Здравствуйте, будьте добры, Антона, - говорю я. Хотя на самом деле это звучит приблизительно так: «Здравстебудтедрбы Антона».
- Да привет, - это Антон. – Как себя чувствуешь?- я думаю, что Антону и впрямь есть до этого какое-то дело. То есть он считает себя виноватым в аварии, виноват передо мной. Сам-то он отделался парой синяков и царапин. Он, вернее его родители, помогли с оплатой лечения. Страховка всё покрыла. Теперь у Антона своя машина – Honda Accord. Старую машину матери Антона продали после капремонта. Его мать теперь ездит на Mazda. Я говорю:
- Спасибо, ничего. У тебя нет желания поездить со мной немного. Я через 1,5 часа с Эдом встречаюсь . Не хочешь заехать за мной через часок. Поездили бы немного. – молчание в ответ. Глупо говорить с моей стороны «нет ли желания», если бы оно было, то он бы заехал.
- Хорошо, мне всё равно нечего делать. Когда я буду выезжать, я тебе позвоню.
- И ещё, ты не мог бы мне временно одолжить некоторую сумму денег? Ладно, забей, потом расскажу. Короче, звони, - говорю я и кладу трубку, не давая шанса Антону ответить.
И снова я один перед монитором и фото-моделью. У меня болит рука и спина. Я иду в коридор, беру таблетки, глотаю. Теперь уже 2. Звонит мобильник. Голос Антона: «Спускайся я сейчас выезжаю». Видимо, уже прошёл час, а я всё также сижу в коридоре с пакетом таблеток в руках и горечью от них во рту. «Алло! Слышишь?» «А, да! Сейчас спущусь». С пустыми ничего не видящими вокруг глазами я спускаюсь вниз. Мне с детства было ненавистно ждать транспорт на остановке, и я начинаю ходить из стороны в сторону с каждым разом всё увеличивая амплитуду. Если бы на меня смотрел кто-то из окна, то явно бы решил, что я психически болен. Хотя, я и так болен, он бы не ошибся.
На другой стороне стоит столбик с табличкой: «Граждане проход по мосту закрыт. Моста нет!» Вторая фраза очень важна. Это не совсем стандартный мост из гранита, а временный мост для последующей транспортировки. Я думаю, что мост этот установили ещё до моего рождения, а сняли на ремонт, или на совсем только сейчас. Мне кажется, что раньше табличка была другой. Там было что-то о том, что мост закрыт, но люди всё равно ходили, хотя проход был заварен горизонтальными планками. Я смотрю на табличку и в душе улыбаюсь. Только такие мелочи радуют меня.
Honda Антона мягко тормозит рядом. «Здарово», - говорю я и жму Антону руку. «Здарово», - говорит Антон и смотрит на вторую руку, с которой до сих пор не сняли бинты. Немного загноились швы…
- Как рука…Как ты в целом?, - вырывается у Антона.
- Ты уже спрашивал, забей, - никакого раздражения, просто мне не хочется повторять десятки одинаковых фраз по несколько раз на дню. – Поехали до магазина доедим, что-нибудь попить купим.
- Поехали. Только мне ещё на заправку заехать надо будет.
- Ага. Не забывай, через пол часа надо к метро вернуться.
- Да я помню, всё успеем.
Антон пристёгивает ремень. Я думаю, стоит ли и мне это сделать?! Или в это раз мы не попадём аварию. Смогу ли я два раза вляпаться в одну кучу, не пристегнув ремень в этот раз? Исходя из практики моей недолгой жизни, думаю, что смогу, и поэтому пристёгиваю. Мы довольно резко трогаемся, и Антон извиняясь, будто мне было от этого больно говорит:
- Упс. Сори, - и тут же переходит на другую тему: - Блин, ты бы знал как меня задолбало ездить на дачу.
И дальше следует бессмысленный разговор о том, что не хочется, но надо: и ничего нельзя поделать с тем, что ничего сделать нельзя. Такие разговоры, а по большому счёту просто нытьё, бывают у всех в жизни.
Я смотрю на спидометр, там 85. Впереди опасный перекрёсток без светофора, но почему-то мне плевать. Наверно потому, что я пристёгнут. Иллюзия безопасности достигнута.
Я почти готов поверить в рай на земле. В динамиках Moby поёт: «Lift me up, lift me up». Тогда мы с Антоном увлеклись творчеством этого музыканта, который начисто бреет голову перед выходом нового альбома, и обрабатывает специальным составом, чтобы волосы отрастали не сразу.
- Поговори с ними о том, что тебе Так не хочется ездить на дачу, - обращаюсь я к Антону, возвращаясь из утробных мыслей к разговору о родителях Антона.
- Я не думаю, что это поможет, - говорит Антон с большой долей скептицизма в голосе.
- Я тоже не думаю, что поможет, но попытаться стоит. - и мы оба улыбаемся.
Не прошло и 10 минут, как мы добрались до заправки. От дома пешком бы пришлось идти минут 40, а то и час. Что за чудо – эта техника! Она чуть не погубила меня.
- Магазин на другой стороне, - говорит Антон.
- Тебе чего-нибудь купить?
- Ну, если только пирожное, может…Только если они у них там не старые!
Странное прилагательное для существительного пирожное, но всё-таки. Я перехожу дорогу, а в голове у меня одна фраза «старые пирожные». В магазине женщина 30-40 за прилавком, слово «старые» заполонило мою голову. Продавщица без улыбки, и даже без намёка на улыбку (это не Америка) говорит мне, смотрящему на витрины: «Слушаю вас.» А я думаю: «Зачем это вам меня слушать? Я вряд ли что умное скажу сейчас. Если даже вообще способен на такое.» А говорю я так:
- А у вас пирожные старые?- мгновенно мысль в голове: «Зря я это сказал.»Продавщица уже не говорит, а мечет словами:
- Да, старые, -она словно бросает каждое слово: - Просто древние!- а я чувствую как меня распирает на смех и говорю:
- Тогда две бутылки Redds. – мне ужасно смешно, но я сдерживаю себя, но улыбку сдержать нет сил. Я по крайней мере надеюсь, что она со злобы не решит мне не продавать пиво. У неё на столе стоит календарь, там отмечено, что сегодня четверг. Мне сразу же приходит в голову фильм «Четверг», где тупой назойливой продавщице, которая не хотела продавать кофе нормальным образом, прострелили голову. Продавщица со злобным оскалом на лице говорит:
- 64 рубля, - я даю ей 65 и смотрю ей в глаза. Она кидает рубль на прилавок со звоном. Видимо, она расстроена, возможно озлоблена на мужа. Возможно, он не удовлетворяет её в постели. Она говорит:
- Какое тебе дело, - она говорит это уже почти навзрыд. Я в этот момент думаю, что именно я ей сказал, пока всё это думал. Я убираю бутылки в пакет. «Я сказал ей о неудовлетворённости, или о том, что она просто зла с клиентом… » И я говорю:
- Извините, - я не знаю за что. Но это даже лучше, чем извиняться за что-то конкретное. Но, похоже это была последняя капля:
- Да пошёл ты! – кричит она и переходит в просто плачь. Я бы мог остаться посмотреть, как она будет рыдать, как при этом будет вздыматься, подниматься и опускаться её прелестная большая грудь. Ей где-то около 35, но она вовсе не потеряла своей привлекательности. В 25 она была, наверное, настоящей красавицей. Может быть, даже стоило попытаться остаться и успокоить её. Взять её номер телефона и в будущем рассчитывать на Нечто большее, чем просто задушевный разговор.
Наверно, неудовлетворён всё-таки я, а не она. Что же я ей сказал, подумал я, закрывая за собой дверь магазина, из-за которой доносились всхлипы. Я бы остался, не знаю, на что уж там следовало рассчитывать, но я бы остался. Но меня ждёт Антон и в скором будущем Эд, да и пирожные у неё «древние». Я смеясь от души перебежал дорогу, сел в машину и говорю Антону:
- Пирожные у неё там древние! – я хохочу во всё горло, словно в истерике и открываю бутылку.
- Я не буду, - говорит Антон, будто я в этом сомневался. Антон тот ещё, конечно, раздолбай, но пива за рулём ни-ни.
- Похоже пора к метро. – смех у меня проходит, звонит мобила.
- Я на Гостинке, скоро буду, - динамик выдаёт голос Эда жутко исковерканным, с треском шумом, гамом и чем-то ещё. – Минут через 10 буду.
И он кладёт трубку. Антон пристегнулся и прибавил газу.
- Не торопись, Мы успеваем, - говорю я, поглядывая на спидометр. – Ты знаешь: у одного человека миллион жизней.
- Как это?
- Сейчас объясню: ну, например, ты разместил своё резюме на сайте. Тебе звонят, чтобы предложить работу, пригласить на собеседование. А тебя нет рядом с телефоном. И всё: ты теряешь одну жизнь, находишь другую.
Антон улыбается и меняет тему на другую совсем:
- Мы как-то недавно с друзьями ездили в МакДональдс, - говорит он. У него много ещё друзей кроме меня. Хотя однажды Антон сказал, что у него вообще их нет. И я с ним согласен. У меня их тоже нет. – Так там менты закупались едой, а потом в «бобик» сели и укатили. – Я смотрю в стекло заднего вида. Там надпись: «Отражённые предметы ближе чем кажутся.» Антон продолжает: - Наверное, они чувствовали себя американскими копами. Такие же толстые.
Мы оба улыбаемся. Некоторые по-прежнему думают, что смысл у жизни всё-таки есть. Но неужели, если в нём есть такие разговоры, он может существовать. Я смотрю на дорогу, и вспоминаю стишок: «Бежит дорога всё вперёд, куда она зовёт, какой готовит поворот, какой узор совьёт..» Мы выезжаем на улицу, ведущую к метро. Это напоминает мне репортаж с Формулы-1. Комментатор у меня в голове говорит: «Разгон по прямой до 280.» На спидометре 95. «Затем торможение до 120», - на деле 75. Я вспоминаю, что видел на этом месте вместе с Антоном тело сбитого мужчины прямо за поворотом. Скорая ехала минут 30, и это уже после того, как приехала милиция. А возможно мужчина ещё был жив. «Выход из поворота и вновь разгон до 240.» Антон сбрасывает скорость.
Мы мирно паркуемся у метро. Я допиваю остатки пива и звоню Эду. А он уже подходит к машине, но не знает, что я сижу там. Я почему то думаю о том, чтобы было если бы в нас сзади впилилась другая машина на приличной скорости. Меня бы пришлось похоронить, а ещё пришлось бы поменять лобовое стекло как минимум. Я открываю дверь и махаю Эду рукой. Чтобы он подумал, если бы я помахал ему ногой.
Знай своё место.
Я сижу на 17 ряду в тёмном зале одного из многих кинотеатров города. Я сижу, а на моём плече Её голова, Она гладит мне руку. Она гладит. Она. Та, которую я так сильно хочу убить. У нас боковые места, и это её сильно беспокоит. А меня беспокоит то, что Она положила свою голову на плечо и гладит мне руку.
Рядом сидит та, чей смерти я так желаю, так желаю причинить ей боль, подобную той, которую она уже успела нанести мне; та которая изменила мою жизнь, та…в общем просто Кристина.
В кинотеатре нет времени, не важно, что там на улице. Тут его нет. Только на экране – 1796 год. Не знаю, о чём сейчас думает Она, не знаю, о чём сейчас думаю я. Точно не о фильме. Наверное, если бы на моём месте сидел совсем другой парень, она бы вела точно также. Точно также лежала её голова на его плече, точно также она бы гладила его руку. Только стоит ли мне об этом думать?
Кристина говорит, что у неё последнее время часто болит голова, и я …возможно мог даже бы ей помочь, но только зачем её знать о том, от чего у меня такие красные глаза и периодические подёргивания лица. Это уже проходит. Я уже меньше употребляю свои «лекарства». Я серьёзно уже задолжал Эду, уже должен денег Антону, в общем, надо думать, как выкручиваться.
Но все эти проблемы так нереальны в здесь и сейчас, в тёмном кинотеатре. Они существуют только вне этого зала. Если вообще существуют. Я думаю сейчас только об одном: было бы здорово, чтобы мои глаза сейчас закрылись, и в тот же момент я умер, исчез, развоплотился, не важно как это назвать. Главное: вы меня поняли.
Идя, со мной в кино Кристина говорит:
- Я вчера приехала…(ла-ла)(будто это важно)А потом пошла гулять с (не помню сколько их было, но не меньше 5, естественно парней), - будто мне всё это приятно и интересно выслушивать. Будто мне это в самом деле нужно Это слышать. Это всё звучит строго определённо как : знай своё место. Ты, как и все. Ты один из многих. Будто я этого и так не знаю. Где-то в глубине моего сознания тогда просыпается злоба, но на столько глубоко, что мне всё равно.
В определённый момент ей надоедает моя рука, и она облокачивается на другой подлокотник. И мне сразу становится пусто, одиноко, сразу чего-то не хватает. В этот момент она нужна мне, нужна, нужна. И хотя она на расстоянии вытянутой руки, но это так же как она была бы на другой стороне Земли, или на Марсе. Я закрываю глаза и оказываюсь в пустом зале, я совсем один. Никому не нужен. Хотя нет ничего удивительного в том, что человек с невыдающейся внешностью, так ещё и лицом несколько пострадавшим в аварии никому не нужен. Цепной зверёк Кристины, зверёк способный сказать, что только хорошее кино может быть хорошим. Я чувствую, как предательски чешутся ночи, как же хочется расчесать их в кровь, но вряд ли от этого станет лучше. Это уже не последствия аварии, это вчерашняя игра в американский футбол в парке за городом. Без защитной экипировки, но игра в почти полный контакт. По меньшей мере, два раз полный контакт вполне у меня вышел. Но боль сейчас для меня только на пользу. Она отвлекает меня от мыслей о моей убийце, от убийцы во мне старого меня, от мыслей о моём демоне, от мыслей о моём проклятии, от той что уставилась на экран, и продолжает играть в игру «знай своё место».
Насыщенный день(скучная глава).
Возвращать деньги надо. Как говорится, долг платежом красен. Поэтому как ни крути, что-то уже надо было делать. Родители, конечно, давали денег, но самому-то мне тоже надо было на что-то жить, а приходилось большую часть отдавать Эду. Тогда я предложил Эду на время(как мне тогда казалось) потолкать его наркоту. Это далеко не лучший вариант. Возможно даже худший, но наиболее прибыльный. Он не был в целом против, но в тоже время понимал, что я много денег с такой работы поднимать не стану.
Время катилось куда-то, в институте проблемы накапливались словно снежный ком, наркота расходилась не очень активно: иногда те, кого я зову друзьями, брали у меня накуриться марихуаны, иногда они брали на продажу, тогда брали что-то ещё. Иногда, но довольно редко, Антон брал марихуану, чтобы скурить потом со своими друзьями. Тогда я позволить курить траву себе не мог: ушли бы и так не лишние деньги. А курить траву, которую только что продал – это просто непозволительная наглость . особенно в таком деле, как это.
В какой-то момент я понял, что с институтом у меня ничего не выходит. У меня был уже военный билет за плохое здоровье, поэтому армии я не опасался. Поэтому я бросил это неприбыльное дело без зазрения совести, получив взамен массу свободного времени и возможность искать себе работу на полный рабочий день. Жалко было того времени и денег, что ушли впустую, но ничего уже не попишешь. Традиции России удивительны: словно каждый в ней должен получить высшее образование. Иногда даже не понятно, кто будет работать на простой и незамысловатой работе простыми рабочими.
С детства я любил кино. Смотрел фильмы буквально пачками кассет, потом CD , потом DVD. И вот однажды, в магазине читаю: «Требуется продавец в отдел дисков.» И телефон ниже. Не прошло и недели, как я уже во всю советовал купить тот или иной фильм. Ко мне в магазин стали заходить и те, кому нужны были наркотики. В основном – марихуана. Что-то более серьёзное я всегда брал на заказ и доставал через какое-то время. С моим приходом в отдел клиентов прибавилось. Одной из причин было то, что я советовал людям в самом деле хорошее кино, а другой причиной было правило, которое я завёл для «своих» клиентов: покупаешь травку, покупаешь и диск. И я говорю:
- Отличный выбор. «Красота по-американски» - великолепное кино. Не пожалеешь. –ухожу в подсобку якобы за диском, докладываю в коробку «товар», и возвращаюсь. Всё легально. Клиент даже получает чек. От таких мыслей я даже улыбался. Всё шло как по маслу: через месяц я полностью расплатился с Эдом, но работу не бросил, да и таблетки по-прежнему приходилось брать у Эда для себя. Но уже меньше.
Когда мы бывали дома у него, и он узнавал, что дела идут только в гору, то он улыбался своей белозубой дружелюбной улыбкой, хлопал меня по плечу и говорил:
- Мой Нигер!- и кидал мне очередной пакет с товаром. Да…ему было можно так говорить. Он часто повторял эту фразу из «Тренировочного дня». А я тогда думал про себя: «Вспомни что случилось с героем Вашингтона?!»
Вот так шла моя жизнь. Для меня самой важной целью стало заработать денег. Для этого я сделал очень-очень большую глупость. Тогда я ещё поигрывал в баскетбол. Это бывало особенно часто по выходным. И вот тогда-то я и сглупил, предложив паре знакомых «бойлеров» приобрести у меня кое-что для веселья. Тогда всё было ещё нормально. Клиенты стали прибавляться чуть ли не в геометрической прогрессии. И как говорится: если не везёт, то не везёт во всём; так и тут: если делаешь глупости, то глупости ужасные. Я сказал им, что он могут приходить за товаром в магазин. Диски стали уходить ещё чаще. Если бы в моей голове ещё присутствовал здравый смысл, то я бы понял, что делаю глупость. Но как видно тогда смысл (вообще какой-либо) отсутствовал в моей голове.
Магазин работал да 20 часов, а мой отдел, не знаю уж как так вышло работал до 18, и в 18:15 я уже всегда выходил на улицу, сворачивал за дом, и … не так уж и важно что было дальше обычно.. Потому что в тот день я ничего не успел понять, как два здоровых мужика запихали меня в десятку и повезли куда-то, заблаговременно наградив хорошими ударами по голове и в живот.
Я оказался на заднем сидении между двумя «лбами» и без шансов к бегству… В такие моменты понимаешь, что пора прощаться с жизнью, в голову лезут всякие глупые мысли… Во-первых, что-то вроде: «Какая *опа! Как же я влез в такую **дницу… » и ещё: «Мне ***дец!» А во-вторых, я вдруг вспомнил, как видел где-то год назад, как по дороге ехала машина, и мужчина отчаянно пытался выбраться из неё, а его держали, не давая выбраться и били по голове… Там были и другие люди, которые видели это…Но никто ничего не сделал. Не сделал и я. Не позвонил в милицию. Ничего.
Так что, можно сказать, что я это всё заслужил. И когда я всё это понял, то совсем сник, и просто стал дожидаться свой участи.
Меня выпихнули из машины на свалке у залива. Место я узнал, поскольку в детстве не раз бывал там. Чёрт подери, как же не хочется быть закопанным среди строительного мусора! Хотя, с другой стороны, какая разница, что с тобой будет после того, как тебя уже не будет.
Вокруг, то тут, то там стояли неработающие бульдозеры, а в метрах десяти стояла новая BMW 5ой серии светло-синего цвета. Она выглядела там так как будто из кучи мусора пророс тюльпан.
Рядом с машиной стоял человек. Он смотрел куда-то в даль, будто не замечая того, что привезли меня. Человек этот был ростом чуть выше меня, а в плечах был, чуть ли не в 2 раза шире. Из-за таких пропорций он казался несколько низковат. Только в тот момент мне было просто очень страшно, и я ни на что вообще не обращал внимания. Страх, такой по-настоящему природный, переходящий в тихий ужас…И я с широко раскрытыми глазами, и с расширенными зрачками…
Я с его подручным подошёл к нему, и он повернулся к нам и смотрел какое-то недолгое время, показавшееся мне бесконечностью, молча. В этот момент яйца мои сжались в комочек, член сморщился, и всё моё хозяйство стало такого же рождения, как при рождении, по крайней мере, не больше.
- Ну здравствуй, чернявый! – он улыбнулся, блистая идеально белыми зубами, - Ты знаешь кто я?! – спросил он.
- Нет, - мой мозг туго соображал, пытался строить версии, но ничего не выходило.
- Я твой новый работодатель, - я даже слегка переменился в лице. – Только ты не думай, кретин, что я предложу тебе другое место в другом магазине дисков. Ты должен понимать? Тебе очень повезло! Очень! Советую помолиться Богу, да и не раз, а то вдруг я передумаю. Я тебе ничего не предлагаю. Я тебе говорю, ты делаешь, - страх не отпускал меня, хотя похоже, что со мной ничего страшного уже и не должно было случиться. – Теперь ты будешь продавать мой товар. Мой и больше ничей. За это будешь иметь мою крышу у себя над головой, и моё добродушие, и он улыбнулся. И тут … меня вырвало. Всё тело сжало будто клещами и вывернуло наизнанку. Это был эффект ударов по почкам или страха. Не важно.
- Ну ты даёшь! – послышались реплики от сподручных моего нового (хотя почему нового, у меня никакого другого не было) хозяина.
Мне поднесли салфетку, я утёрся. А мой босс сказал:
- Меня зовут Алик.
- Очень приятно, - «Ну что за нелепость! Надо же было такое сказать!» А он усмехнулся и сказал:
- Завтра к тебе заедет Валера, он показал на мужчину, стоящего рядом со мной. - Заедет домой: сейчас дашь ему свой адрес и телефон, - Алик почесал нос и чихнул. Вместе с Валерой мы дружно сказали:
- Будьте здоровы!
- Обговорите всякие мелочи, - продолжил Алик. – Про товары, про что, по чём, когда и прочее. До свидания, - Алик махнул рукой, сел за руль и укатил.
Я переговорил с Валерой и вторым, который вёз меня туда. Они в разговоре пару раз называли Алика «Святым». Я тогда не понимал к чему бы это. Оказалось, что я узнал позже, что этот бандит регулярно бывает в церкви, молится делает пожертвования, в церкви Святой Екатерины на Большом проспекте.
Я попросил меня подвезти, на что мне было ответом:
- Молодой пока радуйся, что ходить можешь, а то ненароком лишишься такой возможности, – и дружный смех. – Завтра заедем, не зевай!
И они уехали, оставив меня одного на свалке. Один, на свалке, в грязи, я просто сел, где стоял и смотрел, как заходит солнце. Когда уже совсем стемнело, я встал и пошёл к дому.
Вот это называется насыщенный день.
Ограбление и последствия.
Наверное, когда занимаешься грязными делами стоит опасаться буквально всего. Но у меня всё проходило отлично. Был товар, были клиенты, я даже получал премию на легальной работе за повышенные продажи. В жизни мало что переменилось, кроме того, что я совсем перестал видеть, поскольку нужда в этом отпала, и ещё поменялся источник ходового товара. Это, впрочем, как хед энд шолдерс - два в одном.
Пока жизнь одинакова, день ото дня, она, вообще, становится просто незаметна. Только происшествия в этой жизни делают её веселее. При этом не надо воспринимать слово «веселее» в буквальном смысле. Разнообразнее – это тоже веселее. Размеренность – это тяжёлая вещь, однообразие – убивает клетки мозга не хуже, чем кислородное голодание. Люди становятся просто безмозглыми машинами.
В то время я уже очень устал. И причина усталости крылась в неизменности всего вокруг. Прошло уже где-то 4 месяца. Всё без перемен. Сегодня – это копия вчера, вчера – копия позавчера и так далее…
В такие моменты рождается какое-то шестое чувство. Что-то меняется в тебе самом, зреет предчувствие бури. Ты чувствуешь, что что-то грядёт, что-то случится… Жаль только не знаешь, когда, где и как.
Это была среда. Я шёл с работы через дальний мост. Я почему-то припозднился на работе, раскладывая диски по полкам. Было уже около 7 часов, на улице стемнело, стояла зима.
Подходя к этому мосту, меня начали мучить воспоминания. Это был знак. Наверное. А может быть это просто ассоциативное мышление. На этом мосту в 11 классе меня избили, отобрали мобильник и кошелёк. Я столько раз думал потом, что у меня были неплохие шансы избежать такой печальной концовки…Ведь это всегда так: знаешь, что нужно было делать только тогда, когда уже всё сделано не так как надо….
Не дойдя трёх метров до моста, я получил сильный удар по голове со спины чем-то твёрдым. Я рухнул на землю. Мысли было две: «ААА, как же больно» и «как же можно быть таким кретином, чтобы вляпаться два раза в одну кучу дерьма!»
Меня били, когда я уже лежал на земле. Били ногами: их было двое, но у меня уже и так кружилась голова, так что шансов было мало. [зачем я вру себе и вам: шансов не было]
- На тебе сука! На, гнида чёрножопая! - «Ах ну да! Можно ещё сказать, что я морда еврейская, или глаза у меня узкие! Какая в общем будет разница! »- думал я.
«Ори, ори» - думал я разглядывая влетающие в моё тело ноги. «Ори, мудак! Я же уже узнал тебя.» Сомнений не было, кто это. Я узнал только одного, и то только по ботинкам. Среди моих клиентов в основном баскетболисты. Баскетболисты в основной массе слушают рэп. Так уж пошло. А этот урод, что лупасит меня своими ногами, этот гад, летом играл в баскетбол и носил футболку Wizards, а зимой военные ботинки с красной шнуровкой. На правом была отметина, видимо случайно обо что-то зацепил. Ботинок был испорчен, но он его всё равно носил. Он был у меня в этих ботинках пару недель назад: и этот момент я очень хорошо уловил. Поэтому я думал: «Бей меня, наслаждайся, но месть моя будет сладка, если не сдохну прямо тут»
Когда они поняли, что с меня хватит, то быстро стали рыться по карманам, и забрали в итоге всё, что у меня было с собой. Надо сказать, что торговля шла тогда бойко: у меня с собой было только 2 коробка травы(осталось после «трудового» дня) , мои деньги в кошельке(около 2 тысяч, всю выручку я оставлял в магазине в маленьком сейфе), плеер, мобильный телефон.
Они ушли, я был сильно избит, но знал, кто постарался надо мной.
В случае избиения законно было заявить в милицию, съездить в травмпункт. Исходя из некоторого опыта: милиция ничем не поможет, а из травмы могут отправить данные в милицию. Хотя на двери медкабинета в школе было написано: «Самолечение – худшее лечение», мне ничего больше не оставалось. Или так, или никак вообще.
На работу на этой недели я так и не вышел.
* * *
Валера открывает мне дверь незнакомой квартиры, куда я только что позвонил. Звонок звучит трелью какой-то незнакомой мне птицы. Валера жмёт мне руку и пропускает вперёд. Квартира жилая вроде, но мебели маловато, да и одежды на вешалках в прихожей почти нет. Валера ходит по квартире в обуви, значит квартира чужая.
Моё лицо болит. Болят кости, в зеркале, в этом ненастоящем мире по ту сторону, моё тело цвета черники, кое-где цвета малины, кое-где цвета неспелой мякоти апельсина. Каждая клетка кожи при касании отдаётся болью.
- На кухню,- говорит Валера и указывает на лево. Я иду туда. Там кто-то говорит спокойным голосом. Другой голос отвечает что-то тихо-тихо, так, что мне кажется, что говорят с маленьким запуганным ребёнком.
Я открываю дверь кухни и вижу лицо Святоши. Он сидит за столом напротив одного человека, ради которого мы все здесь. За спиной этого человеча стоит ещё один сподручный Алика. Святоша улыбается и говорит:
- Привет.
Я киваю головой и говорю:
- Здравствуй, - протягиваю ему руку, но смотрю теперь в другую сторону. Смотрю. Смотрю, смотрю. Смотрю в глаза человеку, бившему меня, человеку, из-за которого так больно мне сейчас. Он был моим истязаетлем, а сейчас я его палач. Он смотрит на меня, дрожит. Он видит вовсе не меня, с моим спокойным несильно покрытым синяками лицом, он видит свою смерть. Алик ничего не спрашивает, а я говорю ему:
- Да, это он. Точно он.
Незнакомец-баскетболист вздрагивает, пытается дёрнуться куда-то, просто так, чтобы просто попытаться сбежать; он знает, шансов нет: у него за спиной брат Валеры Егор, который хватает его за плечи и усаживает на место. Алик говорит, не мне, а так, просто мысли в слух:
- Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гоняющих вас! – он улыбается и говорит уже этому парню, который сжался в комок, он говорит: - Дай сюда руку, Лёша.
Значит, его зовут Алексей. Он боится, но знает, что, если он не даст руку, то его заставят это сделать. Алексей, Лёша, как звала его мама, сука, как могу назвать его я. Предательство неверное слово, но мне хочется назвать его именно предателем. Он протягивает руку. Алик прижимает совей здоровой крепкой рукой ко столу и говорит:
- Прости Господи! – он поднимает очень резко вторую свою руку из-под стола, в ней зажат нож(скорее кинжал). Резкий удар сверху вниз и кинжал воткнут в кисть. Кровь выступает мгновенно, рука пригвозжена ко столу. Вторую руку Лёши держит Егор.
- ААА! ААА! Мне больно! ААА! Пустите! – кровь сочится из руки не слишком активно, но Алексею должно быть Очень больно. – ААА! АА! Суки!
Я стою и смотрю. Мне, честно говоря, было всё равно.
- Может я пойду?! – я смотрю на Алика. Он чешет нос, потом говорит Лёше:
- Понимаешь, что как нехорошо получилось. Ты избил моего работника, избил сильно, отобрал у него товар и деньги. А он, даже не хочет смотреть и наслаждаться твоими мучениями, - Алик поворачивается ко мне и говорит: - Ударь его и иди!
В тот самый момент, когда они били меня, в тот, в тот момент я хотел его смерти. А теперь… Я вращаю из головы в сторону говоря: нет!
- Мы здесь, ради тебя, понимаешь. ТЫ должен его ударить!- Алик смотрит на меня не отводя глаз. Я говорю неуверенно:
- Нет!
- Ты это сделаешь и прямо сейчас! – Он смотрит на меня и не моргает, словно сова. Он говорит: - Иначе, я отрежу ему голову. И в этом будешь виноват – ТЫ!
Алексей скулит. Мне не жалко его, сам виноват. Он что-то говорит ещё, что-то наподобие «ну ударь же».
- Ну?! – говорит Алик.
- Вы не убьёте его?
- Не знаю. Это зависит от того, как скоро он расскажет, кто был вторым, как скоро он отдаст деньги и твои вещи. Это зависит много от чего.
- Я в-с-ёёё..отдам, - Лёша уже ноет. Руке больно. Сломана кость, повреждены сухожилия, он медленно теряет кровь.
- Заткнись, - говорит Алик. Обращаясь ко мне: - Ну?
Я тяжело вздыхаю, потом смотрю в лицо Лёши. Подхожу и бью в лицо, он немного откидывается назад, ему тянет руку нож, он дёргается ещё раз. Я вздыхаю ещё раз и бью его ещё. Потом ещё и ещё. Мне нравится. Когда из носа пошла кровь я остановился. Кровь пошла из моего носа.
Алик улыбается. Улыбаются Егор и Валера, а я рукавом вытираю кровь.
Я говорю:
- Я пойду.
- Иди.
Выходя из кухни я говорю всасываю кровь в нос:
- Не убивайте его, - отворачиваюсь и, не смотря и не слушая ответа, ухожу. По большому счёту мне всё равно.
Клиенты
Ко мне приходят разные люди теперь. Теперь, когда многие знают, чем я на самом деле занимаюсь. Многие знают меня лично, другие, так или иначе, знакомы со мной. Их очень много, и они очень разные: от простых рабочих до мелких бухгалтеров, от законченных наркоманов, до тех кто только начинают курить травку. Парни и девушки, молодые люди и молодые женщины. Все разные, но в чём-то похожие. Может быть в неудовлетворённости жизнью, может быть, в постоянной боли, которая мучает их(не зависимо боль душевная или физическая).
Одних клиентов(новомодное слово, которое вросло в российскую жизнь) я рад видеть, других я дико ненавижу, но всё равно продаю им товар. Это бизнес. Ко мне заходят и друзья, то есть те, кого я зову друзьями. С ними мне наиболее приятно работать, поскольку я точно знаю, что они меня не кинут. Хотя на большую часть людей приходящих в мою «аптеку» я и так могу положиться.
Иногда ко мне приходит парень, которого я не знаю. Не знаю, как зовут его. Иногда он в широких штанах и кроссовках, иногда в облегающих джинсах, но почти всегда, когда я его вижу сверху на нём чёрный поношенный балахон. Балахон протёрт на рукавах, зашит, потом снова протёрт. Он говорит, что балахон – это его сущность. На балахоне синий рисунок спереди: четыре полутени в балахонах с капюшонам на головах, глаз невидно. Снизу надпись сильно стёртая, часть букв нет, от других остались только кусочки, но ещё можно прочитать: «Someday a real mutharfucka`s is gona come». Он угрюм всегда, даже когда ухмыляется, даже когда улыбается. У него какой-то болезненный смех. Но он нравится мне этот парень, он говорит: «Я не курю». И каждый раз он покупает себе пакет марихуаны. И курит её. Обычно он приходит и говорит:
- Привет. Мне как обычно и какой-нибудь сборник новинок или что-нибудь на твой вкус, - и он улыбается, не улыбаясь по-настоящему.
Он киноман, как и я. Может быть, я люблю его за то, что у нас схожие взгляды по крайней мере на кино. Возможно за то, что он доверяет моему мнению, или не доверяет, но говорит, что доверяет. Этого вполне достаточно.
Я говорю, что «люблю» этого человека. И это именно так. В наш век, если парень говорит, что он любит другого парня, это значит, что он голубой, педераст, гомосексуалист. Нет. Я не такой. В двадцать первом веке каждое слово имеет сексуальный окрас. Например слово «проникновение». Например «член». Например «он вошёл».
Я люблю его как человека. Мне даже хотелось бы быть его другом.
Но вот сегодня он пришёл и говорит:
- Как дела?
Вот пришёл человек, которого я хочу считать своим другом. Человек, с которым я хочу иметь нормальные человеческие дружеские отношения. Для этого по крайней мере надо с ним говорить о чём-то кроме фильмов… Например глагол «сосать». Например «передёргивать», «глотать». Например «глотка».
И я говорю:
- Да ничего.
Он смотрит на меня, кивает. Молчит. И говорит:
- Ну тогда, мне как обычно и какой-нибудь сборник новинок или что-нибудь на твой вкус,- я киваю и ухожу в подсобку.
Я думаю: например «яйца», например «сок».Возвращаюсь и протягиваю диск с пакетом внутри. Он отдаёт деньги, я пробиваю чек, и отдаю чек ему. Мне нужно заговорить с ним, просто так, но я вижу что, что-то с ним сегодня не так. Что-то изменилось. Он не прыгает, улыбаясь, и не скачет по магазину. Но что-то не так.
- Что-то случилось?- спрашиваю я.
- Нет, - он берёт диск, собирается отойти, делает шаг в сторону двери, а потом останавливается. Он говорит: - Знаешь, мне приснился один странный сон, - вздыхает. Ему тяжело говорить:- Там, в этом сне… Я ходил по комнатам у бабушки дома. Ты только не подумай, что это бред сумасшедшего!
- Я так и не думаю, - отвечаю я и слушаю.
- Во сне: я хожу по комнатам, и вот вижу за столом сидит мой дед и играет с седовласым стариком в шахматы… И тут я понимаю, что это стрик – Бог! Он поворачивается ко мне и говорит: «Я в тебе разочаровался.» И всё. Больше ничего не было.
Я смотрю на него, молчу, и думаю, чтобы я сделал, если бы мне приснилось такое…А он спрашивает:
- Что ты думаешь?
- Не знаю. Ничего. Сложно сказать. Ты, наверное, переживаешь о чём-то. Ты не думай, это сон всего лишь.
- Хм. Ты так думаешь?- он ухмыляется, плохо ухмыляется. Я говорю спокойным безотносительным голосом, не выражающим ничего(и зря):
- Не переживай. Всё будет хорошо, - какую чушь я несу. А он улыбается, зло ухмыляется и говорит:
- А можно я у тебя ещё кое-что спрошу?
- Конечно…- этот человек не спрашивает всякую насущную ерунду. Я вообще не понимаю, откуда ему в голову приходят такие мысли.
- Вопрос, - говорит он. - Вопрос: ты поднимаешься на крышу дома и видишь человека, стоящего на краю крыши и собирающегося прыгнуть; что бы ты сказал ему, если бы у тебя был шанс сказать только одно слово?
- Хм. Наверное: стой!
Он улыбается и говорит:
- Если бы ты сказал «стой»: во-первых, это могло бы напугать его, как и любой резкий возглас, и он бы случайно прыгнул, а, во-вторых, ты же не знаешь, может быть у этого человека, в самом деле, есть важная причина, чтобы прыгнуть.
- Тогда… я бы сказал: «прыгай»!
- Правильный ответ.
Он кивает, ещё раз ухмыляется, отворачивается и уходит из магазина…
В этот же день ко мне пришла незнакомая девушка.
Девушка-ночь, девушка тень. Теперь модное слово – гот. Я ни разу её видел. Она пришла одна, так сказать без приглашения, но уверенной походкой она подошла ко мне. Никого рядом больше не было. Она подошла и сказала так просто, как может сказать только глупое малое дитя:
- Мне нужны наркотики. – заметьте, не что-то конкретное, а просто наркотики. Это понятие, характеризует только возможность привыкания, а не что-то конкретное…Это также, как прийти в магазин и сказать: «мне нужна еда».
- Ну тогда, ты явно ошиблась. Тут продаются диски. Где ты увидела вывеску о продаже наркотиков?
Она задумалась. Помолчала немного, а потом почти молящим голосом сказала:
- Я знаю, что ты торгуешь этой дрянью. Пожалуйста, продай мне таблеток.
Она не выглядит, как наркоманка: нет синяков под глазами, нет лишней косметики, которой пытаются скрыть эти самые синяки. Руки её не видны под её плащом, но я не думаю, что там всё исколото иголками. Она может быть подставной, может быть, что это менты решили меня взять с поличным, но уж больно всё нелепо выглядит. Я говорю:
- А зачем тебе наркотики?
Она слезливо улыбнулась. И сказала нечто удивительное, нечто такое, что я так давно не слышал, такое, что люди редко произносят вслух, может быть потому, что это слишком нелепо…:
- День у меня вчера явно не задался. С утра кончился кофе, - она разговаривала со мной, словно я был её другом. А я был ей никем, - В метро оказалось, что у меня просрочен проездной. В электричке мне отдавили все ноги. В институте я проспала большую часть лекций. На обратном пути домой я упала и ободрала себе руки. Вечером мой друг ударил меня по лицу. Дома кофе так и не появился. Вот такой был день. Мне нужно что-то такое, что мне поможет. Пожалуйста, дай мне что-нибудь, - …нелепа наша жизнь.
Я стою, молчу. В общем-то, почему бы мне и не помочь ей. Я иду в подсобку, разворачиваю кулёк таблеток, отсыпаю четыре штуки. Таблетки белые и большие. Я отрываю кусок бумаги, заворачиваю их. Я выхожу из подсобки и говорю:
- Эти таблетки нужно рассасывать. У них может показаться довольно знакомый вкус, не удивляйся. Вкус вполне подходящий. Советую, есть по одной: съешь все, лучше не станет – обещаю. Расслабься. Они помогут заснуть. Первый раз бесплатно. Придёшь сюда с угрозами – выкину к чёрту за дверь. Ясно?
Она кивает и говорит:
- Ясно. Он говорил, что ты хороший человек.
- Кто он?
- Лёша, мой парень. Ну, баскетболист…Он ещё зимой носит военные ботинки, ты его должен знать, - у меня заболела скула.
- Спасибо, - она улыбается.
- Не за что, - и она уходит. А за что меня благодарить? За то, что дал ей четыре таблетки аскорбиновой кислоты? Не за что, не за что, не за что!
Она заходила ко мне ещё. Говорила, что стало лучше. Она ничего не просила больше, ей просто стало лучше…
Прошла где-то неделя после того дня. Я пошёл с работы зайти в банкомат, чтобы снять заработную плату . Надо было идти по длинной галерее под крышей торгового комплекса. Я шёл вперёд вполне довольный всем окружающим, довольный просто тем, что живу . Я вдруг увидел, как слева, на улице почему-то толпятся и мнутся люди. Рядом стояла машина скорой помощи. Я подошёл. На земле было большое кроваво-красное пятно. В центре уже никого не было. Тело подняли и уложили на железные носилки. Сверху лежала белая простыня мгновенно пропитавшаяся кровью. Видимо её положили, чтобы не шокировать собравшуюся толпу. То тут, то там звучали слова «упал», «прыгнул», «разбился». Я уже собирался идти дальше, но тут ветер резко подул с недалёкого залива, простыню сдуло с живота, и я увидел синий рисунок и полустёршившиеся слова. В голове звучало только «прыгай», «прыгай»…
Интернет.
Единственное место, где можно быть откровенным с другими не знакомыми тебе людьми. Однако, даже здесь (хотя «здесь» говорят о месте, а Интернет не место) люди не ведут себя честно по отношению к другим и к себе. Все либо слишком напыщенно злы, либо слишком приукрашено добры. И ты слышишь: «вау», «великолепно», «:)», «красота», «превосходно». На самом деле, ты понимаешь что всё равно ничего не понимаешь. Они ведь все не врут: они просто не говорят правды. В прочем как и ты сам.
И ты слышишь: «В самом деле?! Да ты крут!» То есть ты вообще ничего не слышишь.
Интернет был создан как альтернативная форма связи, как кладезь информации. В нашем веке самое дорогое – это информация. В Интернете можно найти всё что угодно.. При этом практически всё есть в свободном доступе. Ты хочешь сделать бомбу из подручных средств – пожалуйста; хочешь увидеть фотографии с места убийства – пожалуйста; хочешь узнать что такое: дисфункция, лоботомия, экзекуция – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
В 19 веке у тебя даже не было шанса увидеть столько обнажённых девушек и мужчин: в любой расы, любого возраста, в любой позе…-это всё Интернет. Это всё for free.
Хочешь работать дома через Интернет – пожалуйста; хочешь общаться с незнакомыми тебе людьми – пожалуйста; сексуальные знакомства – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста….
Говорят уже об интерактивном, виртуальном сексе через Интернет… «А я до сих пор драчу руками!»- так и хочется сказать этой фразой из знаменитого фильма.
Только не думайте, что я лучше других. Нет! Я может быть и не искал капрофильское порно в свободном доступе…(а может и искал, ведь вы никогда не сможете это проверить…(хотя я и правда не искал; - но вы же уже сомневаетесь)), но я такой же как и все, кто подсел на Интернет. Поэтому я включаю «аську» и пишу : «Привет :) Как дела?» И я , конечно же, знаю ответ: «Отлично! Как сам?» Чёрт возьми, это всё английское «How do you do?» - это всё оттуда пошло.
Вот так, возвращаясь в 19 часов с «работы в магазине», я не сплю ещё до 2-3 часов ночи, мусоля какие-то ненужные проблемы из чужой жизни, а иногда аи из своей. Мне вроде бы и хватает общения за «рабочий» день. Но тут ведь что-то другое…иное.. . ведь правда?!
Этот безумный наркотик 21 века! Этот вымышленный мир, ставший более реальным, чем сама реальность. Вот это поглощает нас гораздо сильнее чем то, что я продаю людям. Я не о кино. Ловите Интернет-провайдеров, а не наркоторговцев…
Я столько уже сказал об Интернете, а сказать можно в разы больше.
Я прихожу в семь вечера домой, не раздеваясь, включаю свой барахлящий компьютер, мою руки, пока он включается, раздеваюсь; и вот я уже on-line. Прости реальный мир, но тебя для меня (для НАС) уже нет. По крайней мере до того момента, пока я не напишу: «Пока! Споки!»; и получу ответ: «До завтра».
Маньяк.
Сложно представить себе то, что думает маньяк, убивая свою жертву. Часто люди, совершившие убийство совершенно не помнят этого. Этот момент просто выпадает из памяти. Только в состоянии глубокого гипноза люди рассказывают, что думали и что чувствовали в эти моменты.
Но всё равно сложно понять, что влечёт человека к убийству. Никто не знает точно, но я думаю, что в основном это его природная сторона: в основном жажда секса, насилия сильного над слабым. Мы все такие. Мы просто пытаемся скрыть это от себя. Это живёт в каждом из нас.
Я принимаю таблетки. Не думайте, что это они так действуют: в основном они просто притупляют боль и иногда затуманивают сознание, и вдруг становится легко и хорошо. Но дело было совсем не в таблетках. У любого человека бывает такое состояние: ему скучно. Он пытается заняться одним, потом другим, потом третьим…И всё за что он берётся только наводит на него скуку. Или скажете, что у вас этого не было?!
Вот и я скучал. Было как-то жутко одиноко. К родителям на выходные я не поехал, сославшись на то, что нужно много делать много дел по дому. Все выходные просидел дома, рассматривая стены своей комнаты. Не пошёл на работу в институт, не пошёл и во вторник. Была уже среда, дома заканчивались продукты, поскольку на улицу я не вылезал, дома накопилось уже три мешка мусора, и он уже начинал попахивать. Я просто вынужден был выйти на улицу.
Я оделся, взял все пакеты с мусором и вдруг взгляд мой зациклился на кухонном ноже лежащем на столике рядом. Я смотрел на него всего одно мгновение. Кожа всего тела покрылась пупырошками. Я что-то чувствовал, будто нож звал меня; будто что-то изнутри говорило мне: «Бери нож». И я схватил его и вышел.
Я вынес мусор и теперь не знал чем бы заняться. Я мог бы пойти сразу в магазин за продуктами, потом домой, но прохладный осенний ветер взбодрил меня. Мне было как-то хорошо на улице, и я решил пройтись. Стемнело. Было уже около 7 часов вечера.
Я шёл по переулку, который тянулся по меньшей мере метров 60-70. Он выходил на широкую большую улицу, которая, однако, в это время часто бывала пустой. Я заметил, впереди себя девушку. Сложно определить было её возраст. Особенно сзади. Особенно, если учитывать то, что я вообще плохо могу определить возраст. Но со спины…она была очень мила. Я чисто инстинктивно прибавил шагу. Расстояние стремительно сокращалось. Нельзя сказать, что я желал догнать её или причинить какой-то вред. Я просто почувствовал себя хищником на охоте. Охоте не настоящей, как мне тогда казалось. Я приближался к ней. До неё уже было каких-то 3-4 метра. Вдруг я почувствовал, что в кармане правой рукой сжимаю нож, взятый из дома со стола…Меня охватила какая-то паника и чувство неизбежной вины.
Тут же проснулся мой внутренний звериный голос: «Бери её. Ты хищник. Она жертва. Она твоя. Три шага и она в твоёй власти». Вот тогда мне стало по настоящему страшно, потому что я почувствовал, что перестаю контролировать свои мысли, и что ещё хуже – действия. Голос продолжал: «Вспомни, как часто ты слышишь страшные крики ужаса на улице. Всем всё равно. Никто не придёт к ней на помощь. Возьми свой трофей». В этот момент я рассчитывал, что заговорит голос разума, но он молчал.
И вот уже мы оказали на расстоянии локтя друг от друга. Я почувствовал её аромат: такой нежный, чарующий, привлекающий. Не жуткий шлейф длинной в метры, как развеваются от некоторых дам, а тонкий доступный лишь близко подошедшему. И от того этот аромат был ещё более чарующим.
Моя рука сжала рукоятку ножа, я сделал ещё шаг обгоняя её, уловил чудесные черты её молодого лица и…прошёл мимо, устремив свой взгляд в сторону метро. Говорят, что можно полностью отдаться чувствам. Полностью дать им свободу над собой. Свободу делать то, что они пожелают. Я чуть было не отдал им власть над собой…Но меня по прежнему влекло куда-то. Голос зверя, поселившего во мне, говорил: «Ты всё делаешь правильно. Садись на метро и езжай куда подальше. Там никто тебя не знает, никогда не свяжут тебя и это место, куда ты сейчас приедешь».
Всё сходят с ума по-своему. Вот и я почувствовал, что теряю власть над собой. Я доехал на метро до Елизаровской. Голос рассудка во мне молчал, а я только чувствовал, что жажду чей-то крови. На улице тогда было уже довольно прохладно, и поэтому не удивительно, что многие женщины уже носили пальто. Я выбирал из женщин потому, что я боялся что с мужчиной могу и не справиться. Я трус. Тем более мужчины, как объект сексуальных наслаждений меня вовсе не привлекали. Как в прочем и мальчики, и молодые девочки. Я же не извращенец! Я же не хочу казаться извращенцем тебе.
Я вышел из метро и не увидел ни одной привлекшей меня особы. Поэтому я, как настоящий хищник остался ждать её. Её – ту одну, которая была мне нужна сейчас, сегодня. У меня было время обдумать то, что я делаю, вернее то, что я собрался сделать.
Убивать не хорошо. Но это происходит. Люди умирают. Иногда по вине других людей, иногда случайно, иногда по вине собственной. Если Её собьёт машина, разве это будет лучше, чем её … возможно даже не убью…я. Сложно описать, что происходило со мной в те минуты. Поймите: я не маньяк. Я такой же как вы, будто влезший в чужую шкуру, будто почувствовавший себя другим человеком, открывшим в себе тёмную сторону рассудка.
И вот появилась она. Она шла в тёмном пальто впереди меня метрах в пяти…Я следовал за ней. Не отставая, не приближаясь…Вокруг было ещё очень много народу, но она шла в сторону вечно безлюдный двором. На этой станции я бывал всего пару раз, но тот маршрут, которым она шла, был мне знаком. Мне везло. Она свернула в одну из арок, выйдя на тропку в безлюдное место. Теперь, от людной дороги нас отделяла череда домов. Мы были одни, дворики вокруг были пусты, а до ближайшей парадной было где-то метров 40. Тут было тихо, даже чересчур. У меня часто застучало в груди. Я прибавил шаг. Я вдруг почувствовал её беспокойство. Она оглянулась и тоже прибавила шаг. Она скинула с плеча сумку и стала рыться там. Что-то зазвенело и упало на дорогу. Она не остановилась, а только ещё прибавила шаг. Света не хватало, но я чисто механически подобрал что-то с земли и запихнул в карман. Меня это забавляло: я чувствовал её страх.
На ощупь в кармане, я ощутил, что это были её ключи. Увесистая связка, какая бывает у кабинетных работников…Некоторые вещи человек, делает чисто механически: тарелка падает – он пытается её поймать на лету, тарелка упала и что-то высыпалось – человек начинает собирать просыпавшееся, а если что-то незнакомый человек роняет, ты кричишь : «Вы уронили!»
Для неё это было как сигнал, который пришпорил её. Она дёрнулась сначала слегка, а потом во всю прыть понеслась вперёд. Я понял, что вроде как сглупил с одной стороны, но с другой меня почему-то резко отпустил неясный хмель погони. Это было словно озарение в этой темноте полудвора(или вернее недодвора). «Что я тут такое делаю? Что собирался сделать?!»
Только не говорите, что я псих. Я не псих. Нет, вернее, я и так знаю, что я псих.
Она не пробежала и пяти метров: её нога зацепилась, о камень, торчавший из земли, и она упала. Раздался вопль. Похоже она ободрала колени. А может это был вопль ужаса беспомощности перед лицом опасности.
Я подбежал к ней и склонился.
- У меня газовый баллончик, не подходи, - закричала она. Даже в темноте было видно, что это лак для волос. Если бы у неё ещё была зажигалка, то этого бы стоило опасаться. Кажется, она поняла мою догадку, откинула баллончик в сторону, она с плачем заговорила тихо-тихо, так что я еле расслышал: - Пожжжжжааалуйста, не трогайте меняяяяя…Пожжжалуйста…Заберите всё…Не убивайтеее… эээыыы…
Мне стало её так жалко, мне было так печально, что я напугал столь прекрасное создание. Я думал, каким же идиотом я был, когда решил всё это затеять. Все эти мысли пролетели у меня в голове за одно мгновение.
- Девушка, что вы. Вы не сильно ушиблись, - сказал я наиболее возможным доброжелательным голосом. – У вас ключи выпали.- она смотрела на меня, ещё не веря, что я не страшный злодей, который сейчас её растерзает. А мысль такая у меня ещё раз возникла, но в тот же момент я откинул её. А она ещё раз посмотрела мне в глаза и разрыдалась во всю. Я присел и легонько приобнял её, а она вцепилась мне в шею, в шею абсолютно незнакомого человека, человека, который в самом деле собирался её убить, вцепилась и рыдала, рыдала, рыдала.
Потом ещё я помог ей встать, проводил до дома. Мы даже обменялись телефонами. Но пока она рыдала, вцепившись в меня, я чувствовал свою вину, и был бесконечно счастлив оттого, что спас её от самого себя. От того, что спас себя от самого себя.
Я не знаю, что чувствует маньяк, идя на убийство. Возможно, он даже осознаёт, что на самом деле совершает маниакальные поступки. А может, он просто как и я даёт волю своим скрытым желаниям…и не может остановиться…
А мы с ней ни разу не созванивались.
Святость.
Антон говорит мне:- Я верю в Бога. Он точно есть. Он говорит, что какой-то математик просчитал, что Библия, написанная разными людьми, подчиняется каким-то математическим законам. Что это подтверждает то, что она была дарована людям одним великим разумом. Я рад за него. Я рад, что он может верить во всё это. Только я говорю, что всё это, возможно, правда, а возможно, что и нет. Антон говорит, что, наверное, если бы не было Бога, то он бы покончил жизнь самоубийством.
Антон говорит мне по телефону:
- У меня в комнате воняет презервативами. Что делать? - он говорит:- Ты знаешь, кто такой метеорист? Это человек, который развлекает всех вокруг своим пердежом. – он говорит: - Я вчера после секса целых пять минут пердел в туалете.
Саша говорит мне:
- Ты знаешь, можно говорить, что веришь в Бога, но если ты хотя бы немного не веришь, то есть не веришь хотя бы в одну истину, написанную в Евангелие, то это значит, что ты не веришь.- он говорит: Ты понимаешь, что если ты хоть немного ненавидишь голубых, лесбиянок, за что-то не любишь белых или чёрных, хоть раз подумал, что эти грёбанные евреи слишком много себе уже нахапали, то это значит, что ты гомофоб, расист, фашист, ещё и неверующий человек. Я имею ввиду: мы все неверующие люди, все мы расисты и гомофобы. Нельзя быть немного верующим. Ты понимаешь?
Я понимаю.
Алик говорит мне:
- Кесарю Кесарево, Богу Божье, - он говорит это, когда забирает свою долю. Он говорит: - Ты знаешь, почему Христос говорил притчами? Он говорил так, потому что люди в притчах видя не видят и слыша не разумеют.
Я смотрю на него с непонимающим лицом. А он только улыбается. Улыбается этот бандит, верующий в Бога. То есть он неверующий, но считает, что верит. Это как тот снайпер из фильма «Спасая рядового Райана», который убивал людей сотнями, но свято верил, что борется за благое дело, постоянно молился и потому спал спокойно. И этот бандит, ходит в католическую церковь Святой Екатерины на Большом проспекте. Я этого не видел, но ходят слухи. Такое, наверное, бывает.
В определённый момент жизни каждый задумывается о Боге, о жизни после смерти, и вообще о том, что правильно, а что нет. Я думал об этом постоянно. И не перестаю думать об этом сейчас.
Незнание – благодать. Это абсолютная истина. Если бы мы знали, что Бог точно существует, представьте, каким бы был мир?! Мир без трагедии, мир полный сострадания, мир полный молитв и усердия. Скучный мир. Или наоборот, что бы было, если бы мы точно знали, что Бога нет? Тогда, мир бы точно обернулся адом, границы разумно –допустимых вещей бы стёрлись, непозволенное стало бы разрешённым…Незнание – вот истинное царство благодати и покоя, но в тоже время и неуверенности. А люди стремятся к знаниям. Они говорят своим детям об этом с самого детства.
Кажется, кто-то однажды сказал: - Мир сошёл с ума.
Я бы добавил, что он всегда был таким.
Философия жизни.
У каждого есть своя философия жизни. Её не может не быть.
У одного – это абсолютно строгий взгляд на вещи. Такой не отступит от своих принципов, идеалов. Он может быть целеустремлён, а может и жить абсолютно бесцельно, но при этом держаться определённых жизненных правил. Нравственный закон, как говорил Кант. Это, конечно, не совсем оно, но одно из проявлений. Вы видели таких людей.
Есть такие, кто говорят, что у них тоже есть свои принципы. И при этом они у них, конечно же, есть. Только придерживаются они их избирательно, и не всегда. Ты говоришь им: «Давай выпьем пиво!» Они говорят, что незачем пить, если не напиваешься. Проходит год и они говорят: «Может быть выпьем пива?!» Это они смеются над теми, кто на баскетбольной площадке курят сигареты в передышке между играми. Это они через год сами стреляют сигареты, чтобы перекурить пока есть время. Это они говорят, что интернет проедает мозг, что это для дебилов. Но это они при первой же возможности залезают туда с головой. Вы видели таких людей.
Есть и те, кто просто никак не выражает свои принципы. Не сомневайтесь: они есть, просто вам ни к чему их знать. Таких людей большинство. И я такой же.
Первых можно считать настоящими гуру. Они бы могли учить миллионы других: терпению, преодолению душевных терзаний, выдержке, самоуверенности. Но они этого не делают. Если кто такому учит, или пытается учить, так это вторые, а гораздо хуже, когда третьи. Отметьте: я вас не учу.
Есть те, кто живут будущим: своими надеждами и мечтами. Им не нужно настоящее, они бегут куда-то вперёд, вперёд, пока не загоняют себя в гроб. А есть и те, кто готовы ценить каждый момент. Каждый прекрасный момент, я имею ввиду. У них тоже есть цели, но они радуются уже достигнутому, а не тому, что быть может достигнуто будет. Я ценю моменты. Такие моменты…
Я люблю Марину. Нет, вы только не подумайте, что люблю её как женщину. У неё прекрасное тело (обойдусь без описаний). Просто поверьте: это то о чём, а вернее о ком мечтает каждый мужчина. Если бы мы были знакомы при других обстоятельствах, то я бы вёл себя как и любая мужская особь: оказывал ей внимание, бегал на задних лапках, дарил подарки. В общем делал всё, чтобы только затащить её в постель. По сути, я бы платил ей за то, что в конце концов после этого цирка с эмоциями, я бы пялил её, а потом пялил ещё и ещё, а потом лежал бы потный и думал о том, что, во-первых, мне уже бы ничего не было нужно, а во вторых, что я бы мог просто потратить гораздо меньше денег и времени на шлюху, а получить от неё гораздо больше.
Сейчас Марина лежит на моей груди и спит. Как я уже говорил: я знаком с ней в других обстоятельствах. Она порнозвезда. Хотя как, снимаясь в отечественном кино(неверное слово: правильно порнография) можно сказать, что ты какая-то звезда. Особенно, если это просто порнуха. И, кроме того, Марина – наркоманка. Поэтому она часто приползает ко мне. Не считайте меня извергом: если я не помогу ей, то она сдохнет на моей лестничной площадке. Денег у неё как всегда нет. Она всё время ищет, где бы ещё сняться. Ещё бы в каком-нибудь двадцати минутном ролике. Она говорит: «Да этот, гандон, режиссёр **** меня сначала до сцены, а потом и после съёмок. Поэтому такое ощущение, что тебя имеют целый день». И вы теперь скажете, что у вас дрянная работа? Она говорит: «Ролик минут двадцать. А снимают его минимум час. Этот козёл режиссёр, ещё заставляет мужиков кончать на меня раза по три, чтобы я напилась спермы в сласть». Интересно, а мне вообще интересно такое слушать...?
Когда у Марины нет ломки, и она нормально выглядит, то она мне говорит: «Я нашла ещё одно место, чтобы сниматься!» На самом деле это значит, что её пока временно потрахивает какой-то режиссёр, но пока ещё не снимает. А может и не снимет, а она пока у него как вип-эскорт.
Нет, я люблю Марину. С такой внешностью она могла бы найти себе какого-нибудь миллионера, или по крайней мере мужика с деньгами. Но нет! Она исправно ищет, где бы ещё сняться. При этом слово «сняться» стоит трактовать в исконном смысле. Она говорит: «Вот представляешь: тебя тут снимают, а ты знаешь, что потом это будут смотреть миллионы внимательных глаз. Мужчины и женщины (в основном мужчины), глядя на тебя, будут возбуждаться и будут мастурбировать, думая, что трахают тебя, или будут иметь свою партнёршу, думая, что на самом деле делают это с тобой. Знаешь, как это возбуждает, сколько энергии такие мысли дают по утрам!» Когда она всё это говорит, она просто светится от счастья. Она молодец. Она гуру. Я бы мог на неё молиться, да только молитвенник забыл. Жаль только, что по утрам у неё круги под глазами, жаль, что у неё все вены в точках, жаль, что когда ты входишь в неё, то понимаешь, что занимаешься сексом ещё с по меньшей мере сотней мужчин, ещё быть может несколькими женщинам, и возможно…даже думать не стоит об этом, но…некоторыми животными... У меня нет фильмов с Мариной. И я этому рад.
Она шевелится у меня на груди. Она – такой тёплый комочек в холодной Вселенной, температура которой в среднем на 5 градусов выше абсолютного нуля. Марина теплее. Она, полностью обнажённая, прижимается ко мне всем телом. Она так сладко спит… Жаль, что она спит и я её скорее всего разбужу, но…Я опять завёлся…
Сто мужчин, сколько-то женщин, и возможно, я даже не думаю об этом, несколько животных…Возможно, она даже не заметит…
7.
В жизни такое бывает: какой-то её момент ты проживаешь, словно в сказке. Конечно, там есть и обыкновенные обывательские вещи: как чувство голода, сон и прочее, но всё происходит словно по мановению волшебной палочки. Всё идёт свои чередом, и всё, абсолютно всё кажется прекрасным. Особенно в идеализированных воспоминаниях. Так было, когда мы встречались с Кристиной, так было и в тот раз. (и это говорит продавец наркотиков)
В тот вечер я мирно сидел и смотрел телевизор один дома. Так проводят вечера миллионы людей по всему миру, каждый день. Я сидел, потягивая пиво, растянувшись на диване. В магазине дела шли хорошо, как, впрочем, и на работе. Я – беззаботный кусок мяса.
Был одиннадцатый час, возможно около одиннадцати, возможно ещё около 10…Это всё потому, что у меня дома около 10 разных часов, и я никогда не занимался тем, что подводил их: они все кто убегал вперёд, кто отставал. Какие-то часы шли по зимнему времени, какие-то по летнему…Звонок в дверь. У меня на этаже 17 квартир. В нескольких из них, в конце коридора, живут алкаши. Мне, если честно, абсолютно всё равно было бы, если бы они меня никак не беспокоили. Но когда, ты спишь и в 3, 4 часа ночи тебе начинает кто-то усердно названивать в дверь – это раздражает. Я уже давно решил, что не стану открывать дверь, пока не буду знать точно, что кто-то должен прийти…А никто прийти ко мне не был должен.
Ещё звонок, ещё и ещё. Я всегда знал, что если это кто-то из «своих», то если что мне позвонят на домашний или на трубу. Но не звонили, а звонили в дверь. Ещё и ещё. Я немного занервничал: во-первых это могли быть менты, дома я товар не храню, так что переживать было особо не о чем, но могли меня забрать из дома, а это тоже малоприятно. Во-вторых, это могли быть очередные горе-воры. Налички у меня дома не густо, но всё же прилично. Ещё звонки.
Я решил: а всё к чёрту. И к чему я вообще так переживаю, если это могли быть просто мои соседи. Я накинул халат, взял с полки кинжал(такой красивый с камнями, но заблаговременно заточенный «на всякий случай». Этот кинжал я купил на память после того случая с прогулками с кухонным ножом за пазухой ), и пошёл открывать.
Я подошёл к общей двери и посмотрел в глазок. На лестничной клетке было темно. Опять кто-то разбил лампу. Я спросил:
- Кто?!
- Пустите…,- голос был женский, вернее даже не женский, а именно девичий. Голос очень жалостливый, будто девушка там за дверью плакала. – Пустите, пожалуйста. – я чувствовал что-то неладное, но кажется уже не мог устоять. – Пожалуйста…-послышалось ещё раз из-за двери. Я стиснул покрепче рукоять кинжала в левой руке, спрятав её за спину, а правой открыл дверь, ожидая чего угодно.
На площадке стояла девушка лет 14-17, на мой взгляд, который никогда не может точно сказать, какой же возраст у человека перед ним. Она была вся мокрая, с головы до пят, и видимо пока она стояла даже уже с неё успела натечь лужица воды. Волосы светлые, тоже все мокрые прядями свисали на лицо. Она посмотрела на меня с некоторым испугом, как мне показалось, и удивлением. Только потом я понял, что страх в её глазах был вызван не мной. Где-то снизу с шестого или даже ниже этажа послышали торопливые шаги нескольких пар ног, и мужской голос:
- Сука, стой…Сейчас догоним, хуже будет. Стой!
Я быстро бросил на неё взгляд, она опустила глаза. Я подвинулся, давая ей пройти, и сказал:
- Заходи.- она юркнула, такой изящной грацией, на которую способны только молодые девушки. Словно кошка. Правда, об этом я подумал намного позже, а пока я посмотрел в подъезд, шаги приближались, и я поторопился закрыть дверь, чтобы она не хлопнула. Девушка стояла рядом и ждала.
Я сказал: « Пошли», - и повёл её в свою «конуру».
Она шла за мной послушно. Зашла в комнату и встала на пороге. Я протиснулся, чтобы закрыть за ней дверь и случайно коснулся её руки. Она была ледяная. По настоящему ледяная, и только тогда я заметил, что её бьёт мелкая дрожь, а правый бок она зажимает ладонью.
- Снимай кроссовки и быстро в комнату. – она послушна всё делала. Меня не сильно заботило тогда, что у меня в доме какая-то незнакомая «девочка», что она сейчас оставит следов на моём ковре. Надо было её срочно согреть. Я зашёл в ванную комнату и включил горячую воду, чтобы набрать ванну. Потом я залез в сервант и достал бутылку виски. Налил стопку и дал ей. Только не подумайте, что я стал считать себя каким-то аристократом, что стал пить виски. Нет. Я просто не люблю водку.
Она так и стояла в комнате, не сев на диван, всё также держась за правый бок. Я сказал:
- Пей и садись, - и она как послушная ученица залпом выпила стопку и села на краешек дивана. Я достал из шкафа полотенце, плотную футболку, и свои домашние штаны и кинул ей, сказав, чтобы снимала с себя одежду мокрую и вытиралась. Она посмотрела на меня и сказала жалобным голосом:
- Спасибо.
- А что у тебя с боком? – поинтересовался я. А когда она убрала руку…
- От блин, -только и вымолвил я . На боку, на её сиреневом свитере вырисовывалось красное пятно. – Давай скорую вызову! – я дёрнулся к телефону, но она дёрнула меня за руку, остановив:
- Не надо, слышишь, не надо! – она смотрела на меня своими жалостливыми глазами.
- Снимай свитер, тогда. – она смотрела на меня одно мгновение и подчинилась. Под свитером был только чёрный кружевной лифчик. У девушки была красивая подходящая её изящной форме тела небольшая грудь. На мгновение я остановил взгляд на этой детали, а потом принялся рассматривать порез. Девушке повезло: порез был неглубокий, и кровь по большей части уже свернулась. Я налил девушке ещё виски.
- Значит так, сейчас пойдёшь, примешь ванную. Согреешься. Выйдешь, поговорим, и подумаем, что с тобой делать дальше.- на это она только кивнула, сгребла вещи, которые я дал ей переодеться, и полотенце, ещё раз сказала «спасибо» и юркнула в ванную.
Пока она была в ванной, я рылся в аптечке: нашёл перекись, вату, бинт. Вроде бы этого должно было хватить, чтобы обработать рану… Мысли крутились в голове: сидишь ты, сидишь дома, а не проходит и пол часа, как у тебя в ванной какая-то неизвестная тебе девушка с вспоротым боком, а ты сам носишься по квартире как сумасшедший. Я убрал бутылку пива, расстелил кровать: ей надо было полежать под тёплым покрывалом, чтобы согреться нормально, и чтобы было можно нормально обработать рану на боку. На кровать я ещё кинул тёплый плед, чтобы согревание шло быстрее.
Я понял, почему я так затрепыхался весь. Мне было её по настоящему жалко, и жалость эта была вызвана каким-то внутренним чувством, желанием сделать хоть раз за последнее время что-то хорошее. Жалость – великая сила.
Она открыла дверку ванной у меня за спиной и робко вылезла из ванной, всё также держась за бок. Я посмотрел на неё снова: под футболкой не было лифчика, соски явно проступали, да и вся футболка красиво очерчивала форму груди; она расчесала волосы, отчего она стала выглядеть более…В тот момент я первый раз подумал: «Она прелестна».
Я отправил её в постель. Она быстро пошла в комнату и, не раздеваясь, залезла под одеяло и плед. Я пришёл к ней и сказал:
- Снимай футболку, - поймите меня правильно, я ничего такого не имел ввиду. Я просто хотел, чтобы она дала мне возможность обработать рану. А она посмотрел на меня одно мгновение теми же грустными глазами, которые ещё только что смотрели так дружелюбно, и, откинув одеяло в сторону, сняла футболку через голову. Я немного обалдел. Я просто не ожидал этого. Картина была потрясающая: эта девушка была не просто прелестна, она была великолепна. Она ещё не стала такой, какими становятся девушки в 18-20, такой уже какой-то слишком серьёзной полуженщиной, но уже и не была 13летней девчонкой. Я не долго разглядывал эту красоту, представшую перед моими глазами. Я увидел, как она отвернула голову в сторону, показывая, что ей кажется уже всё равно. Она, как мне показалась, подумала, что всё вокруг одно, что избежав одной участи, она попала в такую же, если не хуже ловушку. Я быстрым рывком накрыл её. И сказал:
- Глупая.- она посмотрела на меня глазами полными слёз. –Я просто хотел обработать рану. – и она зарыдала. «Ну что я за чудовище такое», - подумалось мне. Все девушки рядом со мной плачут. Надо было как-то резко вывести её из этого положения, и я решился:
- Ну-ка! Хватит!- гаркнул я на неё.- Тихо!- и она замолчала. - Надевай футболку!- она повиновалась.
Я обработал ей рану, перевязал и укрыл её. Дал ей ещё выпить спросил:
- Так что случилось? От кого ты там бежала? Ты случайно позвонила ко мне или ты откуда-то меня знаешь? – слишком много вопросов, но всё равно мне надо было это знать.
- Да, я знаю тебя, - она чуть улыбнулась даже и взяла меня за руку. Она по-прежнему была ледяной. С мольбой в голосе она чуть наклонила голову и попросила: - Мне очень холодно! Обними меня, пожалуйста.
Я хотел было лечь рядом, но она откинула полог одеяла и пригласила меня внутрь. Я колебался лишь мгновение. Я лёг, а она обняла меня, прижавшись ко мне своим холодным телом. Остальные вопросы стали мне вдруг не важны. Этот маленький ангел, такое хрупкое создание, такой нежный маленький и глупый. Как у кого-то могла подняться рука на неё?! Она закрыла глаза засыпая.
Я лежал, обнимая её словно своё дитя, словно отец обнимает свою дочь. С такой нежность, на которую я только был способен. А она спала. Спала каким-то беззаботным и детским сном. Я лежал так ещё некоторое время, боясь разбудить, потом встал, выключил свет, разделся и вернулся в кровать. Я лёг под втрое одеяло рядом, и обнял её поверх её одеяла. Мне хотелось проявить заботу, заботу к совершенно незнакомой девушке.
В больших городах всегда так: даже ночью не совсем темно. С улицы проникал свет - я никогда не занавешиваю штор. И в темноте я лежал и разглядывал её лицо. В самом деле, это был ангелок, возродивший во мне какие-то старые, насовсем казалось забытые, простые человеческие чувства.
Мне хотелось как-то проявить свою нежность к этому чудесному созданию. Я тихонько стал гладить её щёку, а она слегка закрутившись во сне стала, словно кошка, тереться о мою руку. Я даже подумал: наверное, это любовь…любовь…Так мы и заснули.
Проснулся я ночью от того, что кто-то нежно касался меня. Я открыл глаза и увидел, что моя вечерняя подруга перебирается под моё одеяло. Она уже не была холодна. Наоборот, она вся пылала огнём. Я сначала не понял, что коснулось моей груди – что-то упругое и мягкое. Потом до меня дошло: она была голая, совсем голая. Она легла на меня сверху, наклонилась к уху и тихо прошептала:
- Ничего не говори!
А потом был поцелуй. Какой-то неземной, нечеловечески приятный, божественно нежный и сладостно долгий. Она ласкала меня, я ласкал её, были сотни поцелуев, а она прямо вся горела страстью. Это было восхитительно. Нет, она не была так юна, как казалось. По крайней мере, в постели она была не первый раз. Она вытворяла нечто невообразимое. Её горячее лоно приняло меня огнём желания. Её сладкие стоны были прекрасней любой музыки, какую только слышали на земле. Она извивалась подомной и надомной. Казалось, это длилось вечно. Меня даже не смущало то, что мы никак не предохранялись: в тот момент мне было как-то всё равно. Мы кончали, силы возвращались и снова всё возвращалось назад. Всё продолжалось и продолжалось, и так до самого утра, пока мы оба не заснули с объятиях друг друга.
Перед тем как заснуть я ощущал такую бесконечную безмятежность, такое ослепительное счастье, а она улыбалась мне и целовала меня снова и снова. Было хорошо, что на работу мне идти не надо, а посему я спать мог сколь угодно долго, а в объятиях с этим ангелом, я мог спать вечно…
Утро, то есть час, когда я проснулся, наступило для меня только в 5 вечера. Я был один в мокрой постели. На соседнем диване была аккуратно сложена одежда, которую я вчера дал этой девушке. Я встал, походил по квартире, заглянул в ванную. Везде пусто. Входная дверь закрыта снаружи. Я встрепенулся и на всякий случай посмотрел, на месте ли деньги?! Всё было там. Я даже стал подумывать, что это был какой-то сон, когда на столе в прихожей-кухне я заметил записку. Там было следующее:
«Спасибо тебе. Спасибо тебе, за всё. Ты был так нежен со мной. Мне было безумно хорошо, и, наверное, так уже никогда и не будет. Да я знала тебя, но не лично. Знала, что ты хороший человек. Ты, даже сам наверное, не подозреваешь, на сколько хороший. Спасибо тебе. Мы никогда не увидимся больше. Забудь меня и прости. И полюбила тебя вчера за один этот вечер. Прости. Твоя незнакомка.»
Я смотрел на эту записку, смотрел и смотрел…
Потом встал и включил чайник. Надо было выпить кофе.
При всей внешней напыщенности того, что будто ничего не произошло в моей жизни, я был снова выбит из колеи. В то же время, я был безумно счастлив этой ночи. Ночи с эти ангелом, чьё имя я так и не узнал…
Говорят, что нельзя любить сразу нескольких человек. Но ведь это не значит, что нельзя любить одного ангела, и ещё земную женщину …
Последняя глава
Питер – большой город. В нём можно достать всё что угодно. И получить можно тоже всё что угодно. Только надо знать где, как и кого. Последнее не маловажно, но ,тем не менее, самое главное – это деньги. Их количество. Даже желание можно поставить на последнее место.
Вам что-то нужно – обращайтесь ко мне. Наркотики? Какие вам нужны: марихуана, синтетические, мескалин, кокс, гашиш, героин, кокаин, морфий? Пожалуйста, найдётся! Всего-то нужно: чтобы вы меня знали, а ещё важнее, чтобы я знал вас, и был уверен как в себе.
Вам нужен АК-47? Я свяжу вас с человеком, который это достанет. Вам нужен Glock 21, самый лёгкий в мире пистолет на половину сделанный из пластмассы, достанем. Только он будет стоить как три АК. Что за чудо этот мировой рынок оружия!
Вам нужен сильнодействующий яд, который можно будет выдать за слабое сердце?! У меня есть пара знакомых химиков, всё будет как надо. Будьте уверены.
За 4 года ничего не изменилось. Круг покупателей только растёт. Специфика товаров только расширяется. Я на прямую имею дело только с наркотиками, зато мои новые связи дают возможность получать доступ ко всему возможному спектру услуг.
Алик крышует лавку по полной программе: с него неплохой барыш имеют местные менты. В противном случае, если бы он им не платил, я бы давно сидел где-то далеко в Сибири. Я не поднялся выше по ступени власти, не опустился ниже. А шансы подняться были: «Святоша» предлагал. Но мне это не нужно: я спокойно сижу на деньгах, зарабатывая на спокойную жизнь на пенсии. Перемены коснулись только связей – они разрослись, благодаря поддержке Алика.
Теперь достать практически всё что угодно – для меня не проблема. Только взрывчатка вышла из диапазона деятельности. Это связано с борьбой с терроризмом – никто не хочет обжечься. Мне разницы никакой: сказано – сделано.
Всё шло как шло. День за днём. Но вот…
Однажды, когда я, кажется, уже всё успел забыть, в летний день в 12 часов утра открылась дверь нашего магазина, как-то противно звякнув в тот раз; и на её пороге я увидел Кристину. Прошло уже около четырёх лет с тех пор, когда я видел её в последний раз. Чувства, казалось забытые мной, ожили, как только я увидел её. Она заметила меня, одно мгновение посомневавшись, не обозналась ли она, двинулась к моему прилавку.
- Ты ли это? – с задорной улыбкой спросила она. – Сколько же времени мы не виделись!?
Она по-прежнему выглядела великолепно. Правильнее было бы сказать, что она даже похорошела. Я смотрел на неё и дрожал, словно мальчик, первый раз увидевший обнажённую женщину. У неё была великолепная осанка, прекрасная грудь(не слишком большая, но и немаленькая), при этом Кристина ещё как бы нарочно выпячивала её вперёд.
- Привет, - это всё что я смог выдать. Как я уже говорил, она похорошела. Хотя куда было дальше, я не знал. Я просто смотрел на неё, утопая в её глазах, а она говорила. Она всегда любила поговорить. Хотя в тот момент, если бы она говорила со стенкой, пользы бы было больше. Я мало что воспринимал, из сказанного ею. Она жила теперь где-то в этом же районе, работая в S-Telecom Electric финансовым менеджером. Рассказала, что разошлась недавно со своим бывшим парнем совсем недавно... Много ещё чего она рассказывала. Ко мне приходили клиенты, кому-то я давал то, что им требовалось, кого-то отшивал. Я был поглощён ею. Ничего не было больше в голове, все мысли, какие-либо предостережения об осторожности к старым чувствам исчезли куда-то…Рядом с ней я чувствовал себя малышом рядом со взрослой тётей, которая рассказывает свою историю. За всё время «разговора» мне едва ли удалось вставить пару фраз. Наконец, где-то через три часа разговора, три часа, которые я любовался ею, которые я снова любил её, она спросила:
- А как у тебя дела?
Мне оставалось только развести руки, указывая на прилавок, улыбнуться и сказать:
- Да вот, работаю, - а потом я добавил: - может быть встретимся как-нибудь?
«О, Господи!»- думал я. «Ну зачем? Зачем опять, снова эти чувства? Эта Кристина?» Конечно, Бог не ответил мне. А вот Кристина заулыбалась, и загадочным голосом ответила:
- Давай! – и протянула мне свою карточку.- Это моя визитка. Звони, договоримся, встретимся! А пока, я побежала, а то столько времени уже! Пока!
- Пока, - крикнул я ей вслед. А она, теперь также неожиданно ушла, как до этого пришла. Я так и не понял, зачем она приходила в этот магазин: она ничего не купила. Она ушла, а я вновь один, полный несчастья и одиночества…Вновь абсолютно пустой, выжатый лимон.
И этот страх перед неизвестностью. Моё вечное спокойствие меня снова покинуло. Я не знал, куда деть руки, не знал чем занять себя за прилавком.
Вечером, стоит напиться и накуриться…сигарет(хотя я не курю почти. То есть не больше 40 сигарет в год). И тогда я так и сделал, но это не помогло. С утра болела голова, и тошнило.
Прошла неделя, а я так ей и не позвонил. Я крутил-вертел карточку с её телефоном, не решаясь на звонок. Я боялся. Боялся её, боялся себя, боялся последствий. Боялся, что это и есть моя проклятая судьба. Хотя я не верю в судьбу.
Но, наконец, я всё для себя решил. Решил, как поступить. Может быть, то, что я решил, было неправильно, нечестно по отношению к себе и к ней. Но я сделал так, как и хотел.
Я позвонил. Дрожащим от сомнения голосом я поговорил с ней, и она, как мне показалось, с радостью согласилась встретиться со мной в субботу. Мы договорились отправиться на Крестовский остров. Это была инициатива. Она предложила ехать туда, позагорать там. Туда, куда мы уже ездили, когда, как мне казалось, мы были вместе. Я не мог с ней не согласиться: было очень жарко, самое время загорать, к тому же вся её затея удачно вписывалась в мои планы. Однако, с каждым моим согласием, я чувствовал, как ошейник на моей шее затягивается, душа меня. Я вновь становился её цепным зверьком.
…На ней был белый сарафан в красную крапинку с красными каёмками по бокам. Она была в нём очень сексуальна. Хотя она была бы сексуально даже в фуфайке и валенках.
Чувства иногда сподвигают на прекрасные поступки, но могут и убивать.
У меня было время подумать, прежде чем поехать. Я потратил его не зря: я чётко всё спланировал, хотя инициатива была, конечно, её.
Мы приехали в час дня. В самую жару. И поэтому сразу отправились загорать в ту часть острова, куда солнечные лучи через листву деревьев жарили не во всю силу. Там было не так уж много народу. У нас была с собой вода и немного еды, так что можно было валяться, ни о чём не думая целый день.
Я раскинул покрывало, специально для этого взятое из дома. Кристина тут же скинула сарафан. Он упал на землю, обнажив её практически полностью, поскольку её купальник скорее не скрывал её тело, а подчёркивал выпуклости на нём. Оны выглядела потрясающею Правда. Каждый мужчина воспримет эти слова по-своему. И всё-таки это было, правда, потрясающе.
Я бы мог и дальше брызгать слюной, но, во-первых, это было бы некрасиво с моей стороны, а, во-вторых, это было только начало. Кристина достала лосьон для загара и попросила натереть им её. Поэтому я захлопнул выпадающую челюсть, и сделал невинное лицо. В моей голове происходило тогда что-то невообразимое, а всё это от того, что я знал то, чем должен завершиться этот день.
Кристина легла на живот, расстегнув лифчик, давая натереть ей всю спину. Лифчик был расстёгнут, и лямки были спущены на столько, что я мог полюбоваться на края груди, выступающие из-под её спины. Она лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь солнечными лучами, и,как я надеялся, моими руками, втирающими лосьон. Я остановился, думая, что «пора бы уже и честь знать». Я и так по несколько раз прошёлся по всей спине. Но она, не открывая глаз, произнесла:
- Ой, а погладь меня ещё, пожалуйста, - а потом ещё лукаво добавила, по-прежнему не открывая глаз: - Если тебе неудобно, садись на меня сверху.
Я пёс, я щенок. Я на цепи. Я говорю:
- Да нет. [Уникальная непереводимая фраза] Мне удобно, - я вру. Точнее, мне вполне удобно, но если бы я сидел на ней сверху, мне было бы гораздо удобнее, а ещё … ещё это было бы гораздо более возбуждающе. От одной мысли о том, что я буду сидеть на её …ляжках, возможно, ягодицах я чуть не…В общем, мне не хотелось чувствовать себя глупо.
А она сказала:
- И ноги, пожалуйста. Угу, - толи утвердительно, толи вопросительно произнесла она последнее.
Я глажу её ноги, втирая лосьон. Возбуждение на пределе. Что же я делаю?! И отрываюсь, наконец, и говорю:
- Я закончил.
- Спасибо. Было очень приятно, - говорит она, словно ленивая кошка, потягиваясь.
Мы загорали так до 6.В Питере летом в это время года темнеть-то начинает около 10, так что нет ничего удивительного, что загорать можно было так долго.
За это время она успела рассказать много: про работу, про учёбу, про то, как закончила институт, как получила диплом. Мы разговаривали, играли в карты, поливали друг друга водой. Но я не забывал всё это время своей цели. Не забывал, зачем я здесь…
В 8 мы собрались, я предложил Кристине ещё прогуляться. Мои доводы были просты: там очень красивые закаты с видом на Финский залив, и к тому же завтра было воскресенье, никуда торопиться было не нужно, дел на следующий день запланировано не было. Кристина согласилась с улыбкой на лице.
Мы гуляли по острову примерно до 10 часов, и вот, когда уже надо было двигаться в сторону метро, мы оказались в одном отдалённом месте, где всегда было мало народу. Я предложил ещё немного посидеть, а потом уже идти к метро. Она сказала только:
- Почему бы и нет!
«Она ведь могла бы и отказаться»- подумалось мне тогда. Мы сидели ещё какое-то время. В парке становилось всё меньше и меньше народу. И тогда я, наконец, решился. Когда-то давно, кажется, в другой жизни, она причинила мне великую боль. И тогда давно я решил отомстить. Тогда я хотел убить её. Теперь 4 года спустя, у меня был такой шанс…
Она сидела на камне в метре от меня, спиной ко мне. Я достал из кармана небольшой полиэтиленовый пакетик, в котором завёрнутая в ткань лежала небольшая игла причудливой формы. Я достал иглу, удерживая её кончиками пальцев, обёрнутых в материю. Я очень аккуратно поднёс иглу к её шее и резко ткнул, не нанеся серьёзного урона…
Я уже говорил, Питер – большой город. В нём можно достать всё что угодно. А я знал то, что мне нужно, и где это можно найти. В некоторых ресторанах города можно заказать рыбу-ежа. Это уникальное животное: как внешне так и по своим химическим свойствам. Иглы этой рыбы содержат вещество тетродоксин. Говорят, что это вещество было одним из компонентов, которые использовали шаманы, превращавшие людей в зомби, делая из людей безмозглых рабов. Это только в американских боевиках и фильмах ужасов зомби хотят съесть твой мозг. По словам жителей Океании, зомби – выглядят как живые люди, только во всём беспрекословно подчиняющиеся своему тёмному шаману Вуду.
Мне было не так уж важно, как ещё применялся или применяется этот яд. Важно мне было то, что в больших дозах тетродоксин вызывает паралич дыхательной системы, остановку сердца, смерть. В малых дозах используется в лекарственных средствах и при анестезии, поскольку данное вещество обездвиживает человека. Это мне было и нужно. Временный (до 6 часов) паралич конечностей.
- Ай, - вскрикнула она, а я от неожиданности только и сказал:
- Извини! – хотя какое извини?
Она смотрела на меня всего одно мгновение, а потом, так и не закрыв глаз, стала медленно заваливаться на спину в мою сторону. Я подхватил её, и уложил головой к себе на колени. Я не ожидал, что эффект будет на столько быстрым. Её глаза были широко раскрыты. Она часто хлопала ресницами, вращала зрачками, ничего не понимая. Она была напугана. А кто на её месте не был бы?
Я перенёс её и наши вещи ближе к реке, между двух кустов так, чтобы нас не было видно с дорожки сверху. Я сидел, положив её голову к себе на колени, и нежно гладил её волосы. Я помню, как путались мысли в моей голове, помню, как шептал:
- Прости…Прости…Я не могу иначе! Так надо…
Помню, как целовал её в лоб, как слёзы капали из моих глаз на её сарафан. Мне было безумно грустно. Кто вправе отбирать чужую жизнь? Никто! А знаете ли вы, как тяжело убивать любимого человека?!
Стемнело. На столько, на сколько вообще может стемнеть в Питере в это время года. Кристина всё также смотрела на меня, моргая, не произнося ни слова, не шевелясь. Тетродоксин действовал.
Я поднял её на руки, подошёл к реке, уложил её на самый край земли, а сам спрыгнул в воду реки. Там было неглубоко: по колено. Подхватив её сверху, я снова взял её на руки и стал заходить на глубину. Там, где мне стало по пояс, я остановился и стал смотреть на её лицо.
Она всё поняла. Давно поняла. На её глазах навернулись слёзы. Я смотрел и смотрел, замерзая в прохладной воде. Это как в одной песне: «Этот мир так хорош за секунду до взрыва…» И она была ТАК хороша за секунду до…И я сказал в последний раз:
- Прости! – и опустил её на воду.
Она легла на неё легко, не уходя под воду. Течение медленно начало сносить её в сторону залива. Были ли у неё шансы??? Да, наверное. Но впереди залив, а там сильные волны.
Я смотрел, как её тело несла река…
Смотрел, смотрел…
Я цепной пёс. Но даже они иногда кусают своих хозяев.
Вопрос.
Это было ещё тогда, когда я только начинал приторговывать наркотиками. Тогда, когда я ещё весь товар брал у Эда. Ещё тогда, когда ни о каком магазине даже никакой речи не шло; тогда, когда я имел дело только с марихуаной.
Я возвращался домой от Эда. На метро. В кармане куртки у меня лежало три коробка с травой. Я периодически щупал этот карман просто рефлекторно, проверяя, будто бы коробки могли выпасть.
Можно опасаться того, что в метро тебя досмотрят менты. Не спорю: можно. Можно также опасаться того, что кирпич упадёт тебе на голову прямо с небес. Я даже не знаю, чего следует опасаться больше, не знаю, что более вероятно.
Обычно, когда тебя останавливают на улице или в метро, просто требуют предъявить документы. Иногда может за документы сойти даже студенческий билет.
Видимо это был не тот случай. Я переходил с «Площади Восстания» на «Маяковскую». И так случилось тогда, что я решил пойти пешком, а не подняться по эскалатору по более короткому пути.
После того, как я поднялся по лестнице, меня остановили двое в форме.
- Добрый день, - сказал первый, поднося руку к своей милицейской кепке. – Предъявите, пожалуйста, документы, – нельзя сказать, что я испугался, но сердце у меня «ёкнуло» и забилось чаще.
Я протянул паспорт. Его взял второй, молчавший до этого. Он полистал страницы, почитал что-то, а потом сказал:
- Пройдёмте, пожалуйста. Нам необходимо осмотреть ваши карманы.
Вот тогда я понял: это конец. Они шли по бокам от меня. Так мы дошли до зеркальной будки, которая стояла на выходе из одного коридора перехода. Пока я шёл, у меня в голове успела прокрутиться тысяча мыслей: от того, что Эд меня сдал(хотя была малая вероятность, что я пойду именно этой дорогой), до того, что же я скажу маме…Я уже был растерзан, был готов сдаться. И я молился…
Мы зашли в будку. Кто-то из них сказал мне, чтобы я расстегнул рюкзак и достал всё из карманов. Выбора у меня всё равно не было: я раскрыл рюкзак, выгреб всё, что было у меня понапихано по разным карманам. Естественно в тот карман, в котором у меня лежали коробки, я не полез. Я не самоубийца.
Тот карман изрядно оттопыривался, давая понять, что что-то в нём есть. Этого сложно было не заметить:
- А там, у тебя что? – спросил первый.
- Ничего! – а что же ещё я мог сказать. Это был нагрудный карман. И он просто взял и надавил на него…
Какого же было моё удивление, когда под его рукой карман промялся. Он был пуст, а я точно помнил, что именно туда клал коробки. Они были там всё время, пока я ехал от Эда.
Милиционеры ещё порылись в моих вещах, а потом отпустили меня. Ведь у меня больше ничего не было.
Я не мог поверить своему счастью. Вы скажете: чудес не бывает! Тогда что это было?!
Такие дни запоминаются. Навсегда.
После этого у меня возник только один вопрос: ну неужели Бога нет?! (Ну неужели его не может не быть?!)
Эпилог
Весь мокрый, в одежде прилипшей к телу, замёрзший, я выбрался на берег. Я абсолютно выбился из сил. Я был близок к истерике на столько, на сколько вообще можно быть близким к истерике, потому что дальше одно – бесконтрольная истерия.
Я шептал только одно слово:
- Прости…Прости…Прости…
Она всё также моргала своими длинными ресницами. Она дрожала, её бил озноб. Её тело унесло не так уж далеко, но для меня это был долгий путь. Особенно долгим он казался, когда я плыл обратно, поскольку приходилось плыть против течения, и тащить тело Кристины перед собой так, чтобы её голова всё время держалась над водой.
Я вытащил её на берег, укутал её в покрывало, и усиленно растирал. Казалось, что она начинает согреваться. Я обнял её, продолжая растирать, и стал покрывать её лоб поцелуями. Я проклинал себя… «Как?! КАК, Господи! Я мог решиться на такое?» И поэтому я шептал:
- Прости…Прости..Прости.
- Я …ппрощщаю тебя, - сказала она дрожащим голосом.
Послесловие.
Мне трудно жилось в этом городе. Всегда.
Когда мои друзья спрашивали меня, кто я по национальности, я отвечал, что я русский, а они начинали громко хохотать, чуть ли не катаясь по полу.
А ведь это были друзья.
В свой адрес я слышал много чего неприятного. И это не только когда меня били по лицу ногами. Это можно было услышать ещё в детском саду от воспитательниц, от матерей других детей там же. В школе от учителей и школьников всех возрастов. Где бы я ни был, я слышал мерзкие реплики в свой адрес.
Но я был сильным.
Я всегда терпел.
Я смотрю в зеркало. Смотрю на свою чёрную кожу, свои чёрные кучерявые волосы, и думаю: «Какие же люди вокруг всё-таки сволочи!»
Я не Майкл Джексон, я не собираюсь менять цвет кожи.
И да, я негр. И никакой я не афроамериканец. Я негр. Я негр, потому что я русский.
Без ответа
© Copyright: Гудыма Пётр, 2008
Свидетельство о публикации №208112400781
Свидетельство о публикации №208112400781
Рецензии