Попытка взлета...

  Попытка  взлета…


Прозу как таковую, то бишь тексты без рифмы и прочей стихотворной зауми, уже не пишу тысячу лет и мне кажется в этом нет особой необходимости, и все же я начинаю нервничать и берясь за клавиатуру вижу как буквы и слова прыгают, скачут,  играются со мной, не слушают меня, они из другого мира, они не мои, я всего лишь гость и они просто издеваются надо мной, и посему получается совершенно не то.
 
Хватит оправдываться, всякое сочинительство требует навыка, труда, повседневной работы, от которой ты давно отвык – тебе надо собраться, разогреться перед стартом как спортсмену перед стометровкой, ну хотя бы сто метров ты обязан пробежать, ну возьми себя в руки и давай побежали по этой липовой сентябрьской аллеи.

Тяжеловато бежать с прокуренными легкими, с вялостью застоявшихся мышц, их напряженность,  их скованность тормозят твои движения,  и все же ты бежишь.

Надо оттолкнуться, нужен какой-то прочный упор – чтобы оттолкнуться и побежать, а точнее поплыть в этой реке слов и текстов, надо реально знать  – чего же ты хочешь?

 или ты пишешь, не обращая внимание на внешние раздражения и проявления печали нашей жизни или, напротив, на ее радостное волнение и даже счастье быть здесь и сейчас – дышать прохладой осени, бродить по жухлой желтизне листьев с каким-то металлически жестяным звуком под ногами, а потом  чуть позже, набирать эти литеры, эти буковки-бусинки, превращая их в  какую-то разумную и понятную текстовку.

 Тебе в край необходима хотя бы попытка взлета.

дребезжит мобилка, кто бы это мог звонить в довольно позднее время?

- дядя, Володя, она не пускает меня домой, - чуть  не плачет Надя, дочка моей подруги, - позвоните ей, пожалуйста, пусть она откроет дверь, пустит домой.

- Наденька, откуда ты звонишь? Я немедленно позвоню ей.
- я у подруги, вы позвоните, дядя Володя…
- да, да, конечно. Я сейчас же позвоню, - растерянно повторяюсь я.
 
Я звоню ей, - десять, двадцать раз набираю ее городской и мобильной номер – моя подруга, любовница или как там ее еще назвать, не берет трубку и я знаю почему не берет – она решила проучить меня как школьника, а заодно и свою дочь. Меня можешь наказывать любым иезуитским способом, за что это  дело второе, в этом мы должны разобраться сами, но дочка при чем…

Но подруга такая какая она есть, прет как танк, не замечая ничего и никого, нервы мои на пределе,  начинает болеть сердце, раньше я его не замечал свое сердце, а теперь и оно начинает скулить и щемить, и как бы говорит, что я тоже есть у тебя и вообще ты уже не молод – братец, ты мой, надо выпить каких либо капель, но я только закуриваю очередную сигарету, очень много курю. Стоп. Чего я скулю, чего разнюнился. Жаловаться это последнее дело.

Опять звонит Надя и говорит, что она переночует у подруги, пока мама  перебесится, успокоится и все войдет в свои берега. Надя оказывается, более разумнее нас, взрослых.

 Я соглашаюсь, так будет лучше для нее  и для мамы тоже, а утро оно всегда мудренее.

 Одна проблема как заснуть, как  перекантоваться до этого, как говорится, мудрого утра... 

Сентябрь 2008 г.