Часть третья. характер и судьба

До сих пор на базарах и страницах книг, в учительских и домах веротерпимости, в салонах мод и комнатах отдыха для руководящих работников, в США и Ираке, Иране и Израиле, Франции и Занзибаре – везде можно услышать, что, мол, у такого-то счастливый характер. Смею утверждать, что это высказывание способно побороться за звание самой банальной чуши. Счастье не в характере, счастье – в судьбе. Точнее, счастье в том, какого кота судьба приуготовит для вашего жилища.

Кот Матфей был гнусен. Гнусен во всем. Черно-белый, несколько крупнее обычного, не в меру пушистый он показал всю мерзость своего характера уже при первом знакомстве.
Это случилось в тот редкий период, когда в наших апартаментах не обитало ни одно животное. Я наслаждался покоем и тишиной. В квартиру стал понемногу возвращаться дух человеческого обиталища: аромат еды перемешивался с запахами кожаной обивки, чистого белья, шампуня, крема для бритья, книг, духов и дерева. Но счастье не умеет быть долгим. Месячник покоя закончился досрочно, в три недели.
Однажды, когда возле университета мы с женой садились в автомобиль, мне вдруг послышалось «мяу». «Мяу» показалось дерзко наглым и самоуверенным. Должно быть, так дон Жуан обращался к очередной своей жертве: «Сегодня славный вечер, сеньора, не правда ли?» Оставалась последняя надежда: возможно,  мне это лишь почудилось. В конце концов, день был тяжелым, много работы, шума, гама… Я с опаской обернулся. Сомнений не оставалось. Из жизни, по крайней мере, моей, ушли и счастье, и покой и воля: черно-белый чертенок уже терся об очаровательные ноги моей котолюбивой жены, а ее, в обычном состоянии достаточно жесткое, сердце плавно стекало на асфальт.
- Милый, - прошелестела супруга, - посмотри, какой хорошенький.
Я буркнул что-то нечленораздельное.
- Как ты смотришь на то, чтобы приютить его?
Можно подумать, что это был вопрос. Женщины обладают удивительным качеством спрашивать о вещах, ими давно решенных. Я попытался, как мог, сохранить лицо, выставив последний аргумент. Оставалась еще слабая надежда на врожденную женскую предрасположенность к предрассудкам.
- Пусть он решает. Если сам пойдет в машину – значит, так тому и быть.
Матфей, несколько наклонив голову, выслушал меня и, кажется,  даже улыбнувшись, выпятил хвост трубой и вошел в еще недавно мой автомобиль. Примерно так особа королевской крови помещает свое тело в лимузин, не удостоив водителя, почтенно склонившегося в поклоне, внимания.

И вновь в квартире запахло котом и кошачьими консервами, а звуки когтей по кожаной обивке (спасибо, что не по стеклу!), кошачьи рулады, грохот падающих предметов вытеснили благостную ночную тишину. Но мало этого, Матфей оказался к тому же требователен и ревнив. Например, его чрезвычайно раздражал вид моего распростертого и бездеятельного тела. Он тут же нападал и требовал игр, после которых руки покрывались царапинами.
Вскоре выяснилось, что Матфей был котом верующим. Трудно определить достоверно конфессиональную принадлежность кота, но одно можно было утверждать точно: он был монотеистом. Единым Богом его был холодильник. Матфей мог часами сидеть перед морозильным агрегатом, творя молитвы на своем, как по мне, не отличающемся благозвучием языке. Молитва непременно завершалась обильным приемом пищи, которая исторгалась Богом для Матфея посредством специально обученных жрецов, т.е. меня и моей супруги.
Так этот гнусный кот воспитывал нас. Он приучил давать ему еду по первому же требованию, причем именно ту еду, которую  желал именно сейчас. Для этого он становился возле миски для соответствующего продукта и голосовым сигналом стимулировал персонал к ее наполнению. Кроме того, он научил нас, когда ему заблагорассудится, выполнять команду «апорт». Мне прикатывался теннисный мячик, и требовалось, чтобы я его бросал, громко выкрикивая при этом: «Апорт!». Если я не хотел выкрикивать, то мяч мне более не приносился. Ничего не получалось также, если инициатором игры пробовал выступить я.

Запросы Матфея росли вместе с размерами его тела. Вскоре они вышли за пределы нашей квартиры, а у меня, как на зло, в тот период не хватало средств на приобретение более пристойной жилплощади. Осознав мою финансовую неполноценность, кот устроил серию акций протеста, целью которых было добиться права свободного перемещения в пространстве и времени,  то есть кот желал выходить во двор, когда ему вздумается. Попытки воспрепятствовать желаниям или промедление в их исполнении тут же карались жуткими истериками с воплями, обращенными к чутким ушам мировой общественности. Поэтому я стал называть нашего питомца, разумеется, не в слух, дабы не задеть чувства жены,  Арафатом.
Мотивировка чудовищных требований Матфея-Арафата, если верить супруге, которая язык кошачьих понимала не в пример лучше моего, состояла в том, что даже заключенных выгуливают. Надо ли говорить, что моим сокровеннейшим желанием было отпустить кота на все четыре стороны? Однако я боялся, что привязанность жены к четвероногому другу не позволит ей выпустить его. Дабы укрепить жену в необходимости уступит требованиям кота, я прибег к военной хитрости, предложив явно неприемлемое.
- А что, если его кастрировать? - задумчиво молвил я.
Жена впилась в меня странным взглядом и голосом, в котором сплелись язвительность и мечтательность, негромко, но выразительно ответила:
- Тебе бы понравилось, если бы тебя кастрировали, да к тому же никуда бы не выпускали?
Сердце мое учащенно забилось. Я понял, что уловка удалась, но для верности, как аналог прощального выстрела в голову, добавил:
- А тебе, дорогая, это понравилось бы?
Жена не нашлась сразу, что ответить, и я стремительно развивал успех:
- Впрочем, ты права. Если мужика кастрировать, то и выпускать не за чем. Если бы меня, например, кастрировали, то я бы ни на секунду не покидал тебя. Чтобы ты не ощущала одиночества, дорогая.

Надо ли говорить, как я был рад разлуке с Матфеем? Но, как оказалось, радость моя была преждевременна. Матфей возвращался с неотвратимостью солнечного восхода и тут же направлялся к своему Божеству. Обычно время его возвращения совпадало со временем нашего обеда. Получив свою долю еды, Матфей в мгновение ока расправлялся с ней и пулей летел к нам, запрыгивал на мой стул (почему не на стул моей котолюбивой супруги?) и просовывал свою наглую морду мне подмышку с тем, чтобы наблюдать, правильно ли я принимаю пищу. Правда, надо отдать Матфею должное: уже просунув башку мне под руку, он вдруг становился необычайно деликатен и благостен. С этого момента он ограничивался урчанием и никогда не делал никаких алчных поползновений в сторону моей тарелки, за что я ему был очень благодарен. Впрочем, поведение его было естественным. Я ведь, в конце концов, тоже не ел из его мисок!
Но хуже всего было то, что Матфей, приходил домой не только за едой. Еще он дома гадил. Да-да, он ходил гулять и возвращался, чтобы поесть, нагадить и поспать на одном из своих любимых мест. Естественно, что справлял нужду он исключительно в специально отведенном для этого месте на свой собственный горшок.  Видимо, таким образом он решил подчеркнуть, что считает себя членом нашего прайда, и если по какой-то прихоти мы гадим не на улице, как это делают все нормальные коты, а в помещении, то и он будет поступать так же. Знай, мол, наших, вот такие мы кошачьи нонконформисты!

Выслушав все мои стенания по поводу гнусности кота,  вполне уместно задать вопрос: отчего же я не завез эту тварь втайне от жены куда-нибудь подальше? Дело в том, что с некоторых пор мы стали замечать, что у Матфея при всех его недостатках, было два достоинства. Первое зафиксировала жена. Матфей снимал сглаз. Лично я понятия не имею, что она имеет в виду, когда говорит «снимает сглаз», но с тех пор, как кот поселился у нас, супруга стала как-то мягче, менее криклива, что ли. Для себя я сформулировал эти наблюдения в следующем законе: количество шума в доме постоянно. Отсюда следует, что чем больше орет кот, тем меньше кричит жена.
Второе достоинство Матфея обнаружил я сам. И надо признать, что достоинство это было весьма и весьма существенным. Матфей приносил в дом деньги.
Дело было так. Однажды, мы с супругой жаловались друг другу, что, мол, сколько ни работаем, а денег все равно не хватает. Вот если бы мне предложили такую-то работу, а жене добавили часы (она работает преподавателем)… Матфей сидел на своем диванчике – а у нас в холле стоит три диванчика, и Матфей никогда не садится на уже занятое кем-нибудь из нас место – и внимательно слушал. Потом он нехотя встал, тяжко вздохнул и пошел во двор. Не знаю, с чьими котами и о чем он там говорил, но не прошло и дня, как мне предложили работу, которую я хотел, а жене добавили часы. И подобного рода истории стали происходить с нами постоянно.
Эти наблюдения подвигли меня на следующее обобщение: а что, если мы, люди, служим лишь придатком для котов, эдакой специальной породой, выведенной (котами?) для того, чтобы обслуживать их. И если мы это делаем хорошо, то нас поощряют. Ну а если нет… что ж, не взыщите.