Неисповедимы все пути

Неисповедимы все пути...

Первым человеком, которого я встретил в Питере после многолетней разлуки с городом был Миха. Я встретил его в семь утра, когда шёл домой со встречающим меня родственником.
Потом встретился с ним и ввязался в странный роман, который привёл меня необычно в Минск.

Об этой поездке не знал никто. Я бы всё равно туда поехал. А тут как раз в эти дни в Минске после пятилетнего перерыва случился концерт "Алисы" . Концерт должен был  состояться здесь ещё весной, но его по неизвестной причине отменили. Причина так и осталась нам неизвестной, но есть подозрение, что и следующий концерт теперь пройдёт там нескоро.

Однажды я ехал за город на ночной электричке. В вагон зашли двое знакомых. Предложили пива, но у меня было своё. Вяло шёл разговор с одним из них. Второй оживился только когда разговор зашёл насчёт "Алисы" и выездов на её концерты. Разговор оживлённо перешёл в дымный тамбур, где и продолжался до станции, где всем надо было выходить.
Они предложили мне ехать в Минск. Я говорил, что никак не могу, а у самого в кармане уже лежали туда билеты.

В выходной перед поездкой я захотел прогуляться по Центру города и заодно приготовить что-нибудь в дорогу. Когда вышел из парадной сразу же очутился в начале двадцатого века среди старинных надписей, элегантно одетых дам и солдат. Проходила рабочая демонстрация с красным транспарантом "Вся власть советам" и пела "Интернационал". Пришлось обходить всё это действо мимо злобно косящихся ментов, которые никого не пропускали на место съёмок фильма.
И вот на переходе через дорогу встречаю Юльку - не видел её с весны. Она сказала, что теперь она здесь живёт - с Михой. Я проводил её до дома,  куда пришлось идти в обход съёмок, и помог донести сумки. Юлька пригласила завтра ехать в Минск. И попросила никому не говорить о поездке, потому что они едут туда "инкогнито" отдельно от всех на автобусе. Не получив никакого согласия, Юля принялась подробно объяснять, где и как мне взять билеты на автобус. Тут уже я не выдержал и сказал, что и так туда уже еду, только на поезде. Договорились в Минске созвониться и встретиться.

Перед поездкой я встречался с девушками, с которыми больше не встречался.
Перед поездкой я поссорился с мамой, которая вдруг попросила приехать и кое-в-чём помочь. Мне пришлось сказать, что сегодня мне надо ехать, но куда, я пока говорить не стал. Мама обиделась.
Перед встречей с Минском я ужасно нервничал. А ещё я не знал, пойду ли там вообще на концерт.

На вокзале уже собиралась "гвардия", которая поедет на "Алису" в Минск. Я сильно не хотел там встретить кого-нибудь знакомого, но всё же мне было интересно - кто туда едет. Да и делать до отъезда мне было больше нечего, кроме как слоняться туда-сюда по вокзалу.
И вот в одном зале увидел каких-то очень знакомых людей, которые сидели здесь втроём и о чём-то разговаривали. Я вышел из зала и лишь потом сообразил, что это была сама "Алиса" - Кинчев, Самойлов и ещё кто-то. Решил подойти за автографом, но в зале их уже не было.
Стоял на платформе, а около меня крутился какой-то подозрительный человек. По длинным седым волосам я подумал, что он наверно музыкант. И точно: рядом два парня с девушкой, которые стали потом моими попутчиками, стали с ним фотографироваться. Это оказался гитарист "Алисы" - Романов.
Скоро увидел, что по платформе в мою сторону идут Кинчев и Самойлов с большими рюкзаками. За ручкой и бумагой я слазить не успею, поэтому я спросил: "Константин Евгеньевич, Пётр Сергеевич, разрешите с вами поздороваться". Кинчев быстро протянул руку, крепко поздоровался, сказал "здорово" и пошёл. Самойлов тоже подал будто брезгливо вялую руку и одарил холодным презрительным взглядом. И оба, не замедляя шага, последовали дальше по платформе к своему вагону.
Пару знакомых лиц я всё же увидел, но, к счастью, меня вроде никто не заметил.

В вагоне я заговорщицки начал общаться со своими соседями. Рядом ехали трое, что фотографировались с Романовым, напротив девушка постарше и ещё парень постарше - все ехали на "Алису", в чём потом признался и я с просьбой не палить меня по этому поводу.
Парень постарше пил много со своими товарищами, ехавшими на разных местах этого вагона. Вообще вагон был весь за небольшим исключением в "Алисе" и сильно пил. Только на клочках, вроде нашего или не пили вообще или пили мало.
Нормально общались и время от времени ходили к проводнице за белорусским пивом.
Девушка постарше напротив давно уже не ездила на выезда: муж, работа, деньги. Решила скататься. Она рассказала про себя, что сама она - дагестанка, но принявшая православие: у неё была, действительно, необычная внешность и очень густые сильно вьющиеся волосы.
В тамбуре столкнулся с Димой, который ехал в одиннадцатом вагоне. Он приглашал к ним. Но я сказал, что еду один и просил его меня не палить. А потом я узнал, что ему послышалось будто я просил его меня "не поить". Не поить, так не поить - тоже нормально.
Ещё в тамбуре я встретил Емелю и спросил его - добрался ли он до улицы Леси-Украинки. Он ответил, что добрался и что там живёт его брат.
Когда мы фотографировались на станции Дно, к нам подошли милиционеры и настойчиво стали приглашать пройти с ними в здание вокзала. Но мы не пошли - ведь наш поезд уходит через пять минут.
Если на этой станции царю пришлось отречься от престола, то мы легко отделались: из фотоаппарата "дагестанки" пришлось удалить все фотографии, где был виден вокзал - оказывается, это стратегический объект, который нельзя фотографировать.
Когда в вагоне погасили свет и вагон кое-где улёгся, мой сосед, пожелав спокойной ночи будущей жене, предложил попить с ним ещё пива.
Вагон попритих, но то и дело разгорался бурными вспышками пьяного общения, которое не прекращалось всю ночь.
Кто-то закричал, что он "один", что он всегда ездит один и, что его ограбили: украли его документы, телефон и куртку. На какой-то ночной станции, на которой я даже, проснувшись, вышел, даже вызвали белорусскую милицию. Но оказалось, что до вещей никто не прикасался: телефон валялся где-то в проходе, куртка и сумка лежали в разных купе.
На одной станции белорусский милиционер, встретив много шумных и пьяных людей, серьёзно спросил: "кто у вас главный?" Ему ответили: "главный у нас - седой - он едет в седьмом вагоне". Хорошо, что до "седого" они всё-таки не добрались.
В Борисове милиция грозилась высадить целиком наш первый вагон. Люди даже серьёзно потянулись из вагона в другие вагоны. Вроде обошлось.
Вообще этими дикими пассажирами были заполнены два вагона на противоположных концах поезда - первый и одиннадцатый. Между крайними вагонами происходило постоянное движение, которое часто ещё задерживалось и постоянно толпилось в седьмом вагоне.
В Минске на приближающейся платформе было полно встречающих - они встречали группу и своих красно-чёрных друзей.

Когда мы созвонились с Михой я сказал, что приду на концерт не один, а с девушкой. Договорились встретиться перед входом в концертный зал минут за сорок до концерта.
И вот концертному залу я подъехал с двумя девушками на красной машинке. Всё выглядело как-то гламурно.
Я отправился в магазин за пивом. Возвращаясь две банки я держал под мышкой, а из одной я попивал пиво. Прохожие смотрели на меня как-то странно и особенно странно смотрели милиционеры.
На входе вытянулись несколько очередей. В одной из них встретил знакомых, с которыми разговаривал в электричке по поводу Минска. "Я категорически вас приветствую!" Они были крайне удивлены, что меня здесь встретили. А я попросился к ним в очередь вместе со своими девушками.
В очереди перед нами стоял парень: он стоял очередь уже третий раз - его не пускали, потому что он выпил.
Подошла наша очередь. Омоновцы даже девушек пообыскивали. Они глядели глаза-в-глаза и сверлили взглядом, сосредоточенно нюхали - будто хотели вытянуть из входящего какие-то внутренности.
В первый раз концерт провёл не внизу в толпе, а наверху на сидениях.
В зале, по крайней мере внизу, среди всех людей питерских, похоже, было больше всех.
Концерт, конечно, задерживался, и за время до его начала я несколько раз успел сбегать вниз. Там пытались курить, но охранники сказали этого не делать и настроены были очень серьёзно. Продавались только лимонады и соки, ничего алкогольного, даже пива нигде не было.
Только Михи и Юли я так нигде и не увидел. Хотя встретил много знакомых, даже моих соседей по поезду.

Кинчев вышел на сцену, поздоровался и сделал объявление: он попросил всех, особенно "выездных", сегодня не жечь фаера.
Потом заиграла "Земля". Большинство песен было из новых. Больше всего понравился "Стерх" - звучанием и отличным светом с яркими, в том числе кроваво-красными, вспышками.
Девушки сидели будто немного в недоумении, потому что все песни им были не знакомы, а слова в таком мощном звуке было тяжело разобрать. Только "Небо славян" им было знакомо и "Стерх" тоже запомнился. Им понравилось, как Кинчев - почти пятидесятилетний мужчина - прыгал на сцене и выделывал всякие пируэты - в том числе, стоя на одной ноге. К окончанию концерта девушки оживились больше.
Видел внизу Емелю, который полконцерта простоял с флагом на плечах у людей.
Мне тяжело было усидеть на месте, но вокруг было полно хмурых охранников, которые даже привстать со своего места не давали. А когда на "Спокойной ночи" я поднял вверх зажжённую зажигалку, мне быстро велели её затушить - или они её отнимут.
Во время одной песни внизу появилась длинная растяжка с надписью "тут должны быть фаера".

После концерта меня повезли куда-то за город в ресторан.
У нас после одиннадцати не продают водку, а там вообще ничего не продают. Поэтому пришлось запасаться пивом в ресторане.

На следующий день раздался телефонный звонок - Миха звонил из суда и просил помочь деньгами.
Я позавтракал и отправился по неверно указанному пути от метро "Нямига" к стадиону Динамо, где располагался суд. Поплутав, всё-таки нашёл.
По телефону Миха сказал, что сейчас выдут.
По улице спускались кто-то красно-чёрные: конечно, кому тут ещё быть красно-чёрными: навстречу улыбались Миха и Юля.
Они были как звери голодные, поэтому, чтобы долго не искать, рады были картонным бутербродам из "макдака", который расселся на нашем пути. Ещё в каком-то странном заведении - то ли в магазине, то ли в кондитерском кафе - взяли пива. Отправились в один садик неподалёку. Перешли дорогу на зелёный свет, но там, где оказалось, что нет перехода. Мы не ожидали такой реакции: водители и пешеходы поуставились в нашу сторону с какими-то страшными лицами, а кое-кто закрутил пальцем у виска. Завидя на противоположном конце садика милиционеров, умудрённые опытом, мы спрятали пиво в сумку. А милиционеры забрали дедушку, заподозренного в пьянстве.
Я рассказал о том, как я провёл время в Минске. Они тоже поведали свою печальную историю.
Вообще мы были рады, что хоть и при таких обстоятельствах, в Минске мы всё-таки встретились.

Минут за сорок до концерта Миха и Юля вошли во дворец Спорта. Внутри было странно тихо: будто затишье перед бурей. И буря скоро последовала в их направлении в виде охранников, которые потащили Миху к выходу за то, что он показался им пьяным. Юля набросилась на охранников и её уволокли тоже.
Они оказались в камерах предварительного заключения: в разных - мужских и женских, но везде присутствовали люди с концерта. Позабирали все вещи, посрезали феньки, повытаскивали ремни и шнурки. Там они и провели всю ночь. Спали в основном поочереди на узкой и жёсткой кушетке.
На предложение отпустить за какие-нибудь деньги в милиции отреагировали, как на известие о близкой чуме - почти панически.
В женской была пьяная женщина, бившаяся в истерике и говорившая, что она беременна. Юля доставила милиционерам особенно много проблем, став знаменитостью этой ночи. Один милиционер был особенно недоволен ею - он печально поведал, что вчера его не дождалась молодая жена, а утром он тоже ушёл, когда она ещё спала.
Вместе с Юлей в камере была с "Алисы"  Кира, с которой я позже стал знаком. Когда девушек привели, спросили, среди прочего, про их семейное положение. И получили странные ответы: "холостая", "неженатая". 
У Михи спросили: "Ты за кого болеешь, за "Зенит" или "Батэ"?" "За "Зенит" и я не знаю, что такое "бЭтЭ"". "Ну тогда ты точно встрял на двое суток!"
Однако день (о времени суток в камере можно было только догадываться) был озарён командой "Россия - на выход!"
Днём - всё по закону - был суд, который назначил всем "гостям" различные штрафы. Миха и Юля  были наказаны за причинение побоев сотрудникам правохранительных органов. Люди поскидывались на штрафы друг другу и остались без денег. Позже на вокзале мы встретили некоторых из них - все думали, как уехать: кто-то снимал деньги с банковских карточек, кто-то ждал срочного денежного перевода, кто-то пытался у кого-нибудь занять и собрать с мира по нитке.
Миха позвонил мне.

Вся армия уехала вчера на ночном поезде - на радость тревожному Минску. Беспорядки в последний раз проследовали по городу до вокзала. Сегодня уже не должно было оставаться никого, кроме меня с моими особенными делами. У Михи с Юлей тоже были билеты на "дикий" поезд - билеты неумолимо пропали в заточении. Несколько освобождённых уехали сегодня днём: кто на Питер, кто на Москву, кто на "собаках". На вокзале удалось достать два билета до Питера на брестский вместе со мной.

Миха и Юля помогли деньгами за штраф одному «москалю». К себе в Москву он отправился на «собаках». И благополучно добрался. Деньги он обещал вернуть, но исчез, а по телефону естественно не звонил.
Миха и Юля как-то поехали на концерт в Москву. Концерт был в «Олимпийском». В насквозь прогнившей в капиталистическом отношении Москве зрительские места разделены строго по секторам, а всем зрителям на руки надевают разноцветные браслеты. Каждый цвет означает свой сектор. И при попытке пересечь границу сектора срабатывает сигнализации. Поскольку билеты в Москве стоят чересчур дорого, Миха с Юлей взяли самые дешёвые на самый верхний задний ряд. И каково было их удивление, когда увидели там того самого «москаля». Москаль удивился ещё больше, а его горло занял неприятный комок. Выложил, выложил весь долг до копейки и даже больше. Так москаль очередной раз убедился, что долги лучше всё-таки отдавать.

Времени до поезда было ещё много, и я предложил пойти на уже знакомое мне с февраля место. На "плошче Незалежности" были фонтаны, красивые дома и уютные скамеечки. На большой площади было много разных цветов и красивых растений. Однажды мы даже потеряли Юлю, которая увлеклась фотографированием цветущего великолепия. Мы с Михой тоже раз потерялись в трёхэтажное подземелье под площадью. А самое радостное было то, что вышло тёплое солнце, и мы отдыхали в одних футболках. Удивительно было, что здесь так и не увидели ни одного милиционера, что позволило, наконец, расслабиться.
С мира по нитке собрала на билет девочка Кира, сидевшая в камере с Юлей. Ещё и она взяла кем-то сданный билет на наш поезд. Так что осталось нас в Минске четверо "могикан". Мы посидели ещё у "чугуночного" вокзала. Увидели, что местные пьют здесь пиво, подсели к ним поближе и стали пить тоже.

В поезде наши места были разбросаны по двум соседним вагонам. Однако кроме того времени, когда все пошли спать, мы сидели в отделении, где были места рядом у Юли и Киры. Обедали какими-то сухими пюрэшками с поделенной на всех тушёнкой из банки, которая осталась у меня с прошлой дороги.
В соседнем отделении ехала молодёжь: группа парней и девчонок возвращалась с каких-то соревнований. Они достали водку, только пили на удивление тихо. А когда в вагоне погасили свет, как по команде утихли совсем.
На местах, где мы расположились, ехали два парня, очень похожих на голубых - только всю дорогу они пропадали в вагоне-ресторане и ещё неизвестно где.
А вот Кира, среди прочего, поведала, что сама несколько лет назад была лесбиянкой и тусовалась на "подкове" у Казанки - хотя самой-то едва исполнилось восемнадцать. Однако девочка она очень общительная и живая. Меня она принялась называть "солнышком". Встретила в поезде женщину, с которой рядом ехала в Минск - женщина тоже была рада встретить весёлую девочку. Кира ещё рассказала, что по дороге в Минск ехала с парнем, который из Питера ездил к своей девушке в Минск - "вот чудак-то!"
Все с радостью прощались с жёстким городом, и лишь мне одному было очень грустно уезжать. Вечер в поезде я сильно тосковал и заливался пивом, которое особенно не пьянило. Ко всему, в начале дороги я сильно получил по голове - юлиной боковой полкой, которую я отстегнул, но которая раскрылась не сразу, но вдруг - ударив меня по голове.
Утром я принёс всем чаю, и на вокзале у стенки с металличекими заклёпанными столбами, ставшими грустным символом окончания путешествий, "могикане" высадились в своём Питере.

Миха предлагал отдать мне деньги, которые я на них потратил. Но я категорически отказался: "Тогда вы меня сильно выручили, сегодня я вас, потом мы снова друг друга выручим". "Да, только желательно, чтобы не приходилось больше никого ниоткуда выручать". Я предложил лучше угостить пива. И мы вечером поехали на Невский, где пили пиво на "подкове". Там, действительно, на сдвинутых вместе скамейках собралась большая группа девушек: большинство из них коротко стрижены, в пацанской одежде, обнимались, пили и возбуждённые алкоголём устраивали друг другу сцены.
К нам подошёл старый знакомый Славик. Он тоже был в Минске, откуда благополучно вернулся на ночном поезде.
Мы делились впечатлениями о выезде, разговаривали об "Алисе". Пришли к общему мнению, что концерты стали скучные и однообразные. Поэтому ехать скоро в Киев, где будет всё тот же "ПХДЛ" ("Пульс хранителя дверей лабиринта"), решили, что смысла нет. "А всё-таки Кинчев - он творческий человек, только в отличие от того, что он говорил, что рок-н-ролл - это не работа, творит он в свободное от работы время". "Конечно, у него же семья, дочь!" "Да, - продолжил Славик, - я громко крикнул, что "Алиса" - гавно, а рядом проходила минская "Алиса"; думал, что будем драться, а они поддержали меня и тоже сказали - гавно".
Когда расходились, было высказано пожелание встречаться чаще и не только на выездах.
На моём рюкзаке на почётном месте красовался голубой значок с богородицей и ангелами, с надписью "Мiнск".

После минского концерта в родном Питере было дико от анархии, творившейся в концертном зале. Миха и Юлька были со мной. Здесь каждый курил, где хотел, а также пил, сидел, лежал и делал всё, что ему захочется. Полная свобода. Со всех сторон обрушивались безумно пьяные парни, девицы. Жестокий слэм. Только всё мирно, у всех праздник.
А вот мне, не смотря на то, что со сцены звучали лучшие песни, было в этом зале теперь очень одиноко и грустно.

Основное в рассказе осталось недосказанным. Но об этом не стоит говорить, да и мало, что получится. Всё вышито искрами на хрустале глаз.