Часть четвертая. дарвинизм и коты

Эта нечаянная мысль, порожденная необходимостью симбиоза с котами, показалась мне столь значительной и занимательной, что я решил поделиться ею со своим единственным другом Алексеем.
Да, после известных событий я считал Лешу своим другом, поскольку его способность, а главное – готовность прийти на помощь, была проверена в беде. Другой вопрос, числил ли он меня в друзьях? Я-то для него ничего не сделал. Однако мысли мои имели прямое отношение к сфере его профессиональных занятий - Леша был биолог, поэтому мне и подумалось, чем черт не шутит, глядишь, и я ему пригожусь. Ведь бывает же, что дилетанту вдруг откроется неведомое, то, что профессионал, погруженный в пучину обязательных мелочей, не замечает? Лично я убежден, что такие порывы духа пусть редко, но все же случаются.
И вот однажды вечерком, взяв бутылочку доброго старого армянского коньяка, что немаловажно, ереванского разлива, я отправился к своему ученому другу. Леша, как всегда был занят гадюками. Он готовился, насколько я понимаю, чистить один из террариумов, поэтому ему надо было пересадить змеек на время в другую емкость. Алексей ловко подхватывал пресмыкающихся стеком и, не успевали те опомниться, как оказывались в запасном террариуме. Вдруг одна из гадюк соскользнула с волшебной палочки и плюхнулась на пол. И тут мой друг, подобно индийскому факиру столь быстро поддернул беглеца за хвост, поддел своим инструментом и отправил в загон, что мне показалось, я ничего не успел понять. Однако, не прошло и полминуты, как я осознал, что стою в полный рост на диване. Значит, все-таки я отреагировал! Значит, есть во мне еще дочеловеческое, животное начало, которое единственное и способно выручить нас в экстремальных ситуациях, когда мы оказываемся один на один с природой без защиты средств комфорта и прочих порождений интеллекта! Кстати, любопытно отметить, что случившееся незначительное происшествие не оставило на Алешином лице никаких следов страха, волнения или каких-либо иных переживаний. Вот что такое тренировка, вот что означает быть ближе к природе!
Немного успокоившись, я подошел к столу, на всякий случай глянул, нет ли кого под столом и на стульях, и откупорил заветную бутылочку. Алеша вытирал руки о свою рабочую куртку – он был убежденный сторонник гигиены, хотя я бы назвал его представления о ней несколько своеобразными. Но Лешины объяснения были логичны. «Видишь ли, - говаривал он, - мое рабочее место – лес, а там, слава Богу, еще не возле каждого дерева есть водопроводный кран. Поэтому я привык вытирать руки после каждой змеи о куртку. Удобно и достаточно гигиенично».
Рюмки Алексей все же сполоснул, равно как и престарелый, залежавшийся лимон, который он грубо покромсал скорее на ломти, чем на аккуратные, ровненькие кружочки. Вообще, вид у Леши был не то, чтобы неприветливый, но как у человека, которого оторвали от важного дела. Впрочем, так оно и было.
Первая рюмка была хороша. Я не отношу себя к натурам сильным, во мне больше недостатков, чем достоинств, и следует признать, что коньяк – главная моя слабость. Он завораживает меня долгим ароматом и порождаемым им ощущением внутреннего комфорта. Противиться его дурманящим чарам я не в состоянии. Собственно, у коньяка есть только один конкурент, точнее, класс конкурентов – женщины. Но напиток имеет то преимущество, что при правильном употреблении никогда не создает неприятных ситуаций, он не отвлекает внимание на себя, а напротив, концентрирует человека на созерцании внутреннего Я, на самопознании. Поэтому коньяк не пьется с горя, он всячески противится любому душевному негативу, его удел – спокойная, уверенная радость, или, как говаривал один из великих кремлинов, чувство глубокого удовлетворения. Возможно, кстати, что и женщины при правильном обращении с ними не создают сложностей, но лично я не владею секретом верного обхождения с ними и даже не знаком ни с одним мужчиной, который мог бы с полным правом приписать себе столь редкостный дар.
Даже на несокрушимого Лешу вторая рюмка произвела благоприятное действие, а после третьей и вовсе лицо его утратило насупленность, фигура обмякла, перестала выражать постоянную готовность к действию. Я понял, что пришло время задушевной беседы.
- А что, Леша, друг мой ситный, говорят биологи о происхождении человека?
- Разное говорят. Правда, не столько биологи, сколько антропологи.
- Большая разница?
- Да как сказать… Антрополог не станет заниматься животными, разве что обезьянами, да и то только приматами, биолог же не занимается человеком. Нам все больше интересны червячки, паучки, рептилии там или птички. Рябчики и зайцы нас интересуют, но не как снедь, а как звено определенного биоценоза…
- Вот не надо только за столом произносить грубые слова.
- Понял.
Алексей налил еще по рюмочке «Ахтамара» и провозгласил тост:
- За биоценоз.
Я поморщился, но делать было нечего, выпил за биоценоз. Хотя мне и не было ведомо, что скрывается за этим термином, но я понадеялся на Лешину порядочность. Хороший человек хороший коньяк за что попало пить не станет.
- Знаешь, Алеша, мне кажется, что напрасно вы это с антропологами не стыкуетесь.
- А чего вдруг тебя это задело?
- Мыслишка одна появилась.
- Мыслишка? – как-то угрюмо ухмыльнулся Леша, наверное, оттого, что ломоть лимона попался особенно кислый, - ну-ну, поделись-ка.
Рука его уже почти автоматически потянулась к бутылке. Биолог глянул ее на свет и неодобрительно качнул головой. То ли цвет коньяка, преломленный зеленой мутью стекла, не произвел благоприятного впечатления, то ли бутылка имела склонность слишком быстро пустеть.
- Видишь ли, мне представляется, что человек произошел не просто так.
- Намекаешь на божественность творения? – мне показалось, что биолог презрительно поморщился.
- Не совсем. Но все же, мне кажется, что без постороннего вмешательства здесь не обошлось. Я думаю, что эволюцию, по крайней мере, в точке возникновения человека, кто-то направлял.
- И кто же эта загадочная сила?
Я выдержал паузу сколько мог и, робея перед ученым авторитетом своего друга, произнес:
- Коты.
Невозмутимый обычно Леша поперхнулся куском лимона и зашелся долгим кашлем, лицо его побагровело. Я, желая помочь другу, как мог, стучал его по спине. Наконец, Алексей исторг всю накопившуюся в его верхних дыхательных путях лимонную цедру.
- Повтори, пожалуйста, что ты сказал.
- Хорошо. Только ты, Лешенька, не волнуйся так, пожалуйста. Это ведь только гипотеза дилетанта.
И я медленно повторил:
- Человека вывели коты.
- Прекрасно, - уже спокойнее отреагировал Алексей, - но для чего?
- Как для чего? Чтобы жить безмятежно. Вот смотри, сколько у нас было котов в доме, а толку кроме вреда ни от одного так и не дождались. Ни мышь поймать не в состоянии, ни прогуляться с ними невозможно. Одни убытки, материальные и моральные. Вспомни хотя бы историю с мурлом. Если бы не ты, у меня вообще бы семья распалась.
- И что? Каким образом отсюда следует, что коты вывели человека? – несколько раздраженно спросил Леша.
- Так это же очевидно! Коты являются самыми мелкими из всех кошачьих. Так?
- Так, - согласился со мной биолог.
- Я исхожу из того, что все действительное - разумно, а все разумное – действительно.
- Где-то я уже это слышал, - задумчиво пробормотал Алексей.
- Значит, - продолжил я, не обращая внимания на едва скрываемое ехидство друга, - все виды, обитающие на планете равносильны. Это вытекает из самого факта их существования. Сила же складывается из разных факторов. Вот и получается, что если в чем-то одном данный вид проигрывает, то в чем-то другом обязательно должен выигрывать.
- Глубоко, - прокомментировал мой оппонент и опрокинул очередную рюмку.
- Отсюда следует, - невозмутимо подытожил докладчик, - что проигрывая в размере и, следовательно, в физической силе, коты должны компенсировать свою слабость интеллектуальной мощью. Но так как среди прочих представителей фауны кошачьи вообще выделяются мощью мысли, то получается, что вершина пирамиды причитается котам обыкновенным. А если так, то не гоняться же им всю биологическую историю за мышами да пернатыми? Вот они и занялись селекцией. Не знаю, как уж там они решали, на собрании, съезде или просто так вышло, но коты решили вывести обезьяну нового типа, обезьяну, способную вести интенсивное хозяйство, - здесь во мне заговорил человек, имеющий профессиональное отношение к экономике.
- Другими словами, - продолжил я, пригубив коньячку, - новый тип обезьян должен был обеспечивать не только себя и своих детенышей, но и котов, обитающих окрест.
- Но эта задача весьма и весьма нетривиальна, согласись-ка! – все еще иронизируя, заметил Алексей.
- Согласюсь-ка! – тут же подхватил я. – Но сложность задачи вовсе не означает ее принципиальной неразрешимости. Коты, думаю, поняли главное: миром правит красота, поскольку является чувственным выражением функционального совершенства.
- Ты слова–то выбирай, - на этот раз возмутился Алеша.
- Хорошо, постараюсь быть доступным. Я допускаю, что коты не были знакомы с тонкостями вариационного исчисления, что вовсе не означает, что им не были доступны его результаты. Пьяная домохозяйка, например, тоже не знает, как устроен телевизор, но с помощью нажатия нескольких кнопок она вполне достойно управляется с этим прибором.
- Погоди! Повтори, пожалуйста, насчет пьяной домохозяйки. Я запишу эту мысль.
- Не отвлекайся на мелочи. Следи за драматургией идеи. Так вот, эстетика новых обезьян должна была быть ориентирована на котов. Действительно, разве тебя не смущает такое обстоятельство: мышь съедает в десятки раз меньше кота, но ее не любят, ее гонят, ее истребляют, прибегая при этом ко всем дозволенным и недозволенным методам. В ход идет все: от механических приспособлений для убийств до химического оружия. К котам же отношение прямо противоположное: их любят и лелеют, им специально, подчеркиваю – специально! – одними производится, а другими покупается разнообразная еда. Почему столь разнится отношение к мышам и котам?
- Почему? – переспросил Алексей.
- Да потому, что с самого начала, с момента возникновения человека, рядом с ним был Его Величество Кот. Именно он формировал эстетику новой обезьяны.
- Бред, - уже с большей заинтересованностью зафиксировал свою позицию биолог.
- Пусть так. Но в основе этого бреда лежит понятие о прекрасном.
- И какими же методами проводилась селекция? - спросил Леша, стараясь казаться невозмутимым, хотя было видно, что смесь коньяка и теории ему нравилась все больше и больше.
- Это же элементарно! – я выдержал небольшую паузу, разлил остатки коньяка, и изрек: - Игровой метод.
Леша поднял бокал и провозгласил здравицу:
- За котов!
- За котов! – согласился я и продолжил.
- Они, то есть коты, приступили к воспитанию молодой обезьяньей поросли с помощью игры. Они постоянно были рядом, они участвовали во всех детских забавах, имитировали сцены охоты и рыбной ловли, учили прятаться и нападать, переходить от ласки к агрессии, быть добрыми и коварными, позволяли себя ласкать, но не допускали панибратства. Естественно, что те из обезьянок, кто был отзывчив, усваивали новые приемы и методы, мозг их развивался активнее и качественно лучше. В нем появлялись новые структуры, обезьяна превращалась в человека.
- Ну и у тебя есть какие-нибудь, пусть косвенные, подтверждения всей этой ахинеи?
- А как же! – и движением не вполне трезвого факира я извлек из портфеля еще одну бутылку «Ахтамара».
- Ты знаешь, - задумчиво проговорил Алексей, - а мне твоя теория начинает нравиться.
Приступив ко второй бутылке, Алексей стал активно работать на моей стороне. Из скептического слушателя он превратился в неофита, с жаром защищающего внове обретенную истину.
- Значит так. Во-первых, что-то я не припоминаю, чтобы примитивные племена дружили с котами.
- Так они и остановились на примитивном уровне, потому что не приняли Великую Кошачью Эволюцию! Без котов они не смогли подняться на сколь-нибудь заметный уровень над животным состоянием. По сути, отказавшись от сотрудничества с кошками, такие племена обрекли себя на жалкое существование на обочине эволюционного процесса!
- Разумеется! – подхватил мой друг-биолог. – А как объяснить культ кота в ранних цивилизациях? Египет еще помнил доисторическую жизнь, из которой его вывели коты. Потому-то на Ближнем Востоке коты до сих пор в почете.
- Так ведь и сейчас можно найти свидетельства того, что эволюция человека из обезьяны была проведена котами. Кто есть враг Творца?
- Дьявол! – понимающе воскликнул Алексей.
- И кого казнят сатанисты?
- Котов!
- Не это ли является убедительным свидетельством того, что реликтовая память хранит информацию о тех архаичных временах, когда коты формировали человечество!
- А Австралия с Мадагаскаром?
- А что Австралия с Мадагаскаром? – осведомился я.
- А нет там и никогда не было кошачьих! – с азартом воскликнул Леша.
- И вот результат: консервация примитивизма с элементами каннибализма и инцеста. Цивилизация там не возникла потому, что некому было управлять процессом, - сделал вывод я.
Алексей торжественно подытожил:
- Считаю аргументацию в пользу нашей гипотезы – «Ага», - подумал я, - «уже нашей!» - более чем убедительной.
- Но и это еще не все! Гипотеза Великой Кошачьей Эволюции полностью объясняет существование среди людей добра и зла. Котам ведь все равно, каковы люди, лишь бы они их кормили и не донимали чересчур. В эту схему мораль не вписывается. Человечество же уподобилось приютскому ребенку: ему обязательно нужна красивая легенда о своем необычном происхождении. И тогда человек отрекся от своих кошачьих родителей. Место пушистых, бессловесных четвероногих заняла абстрактная идея добра и зла. Впрочем, пусть будет так! В конце концов, не все в состоянии воспринять истину.
- Как это верно! – подхватил Алексей. – В этом, кстати, таится главная ошибка атеистов: нельзя брошенному ребенку говорить правду о его рождении. Это слишком жестоко.

Мы находили все новые и новые доводы в пользу гипотезы Великой Кошачьей Эволюции. Этика и филология, биология и история – все науки предоставляли свои аргументы «за».
Так, поощряемые мягким, но одновременно глубоким и загадочным ароматом коньяка, шелестом змеиных тел, струящихся по стеклу террариума и призывными звуками таинственной кошачьей жизни за окном, мы провели эту ночь.
Возможно, что кому-то из представителей строгой науки найденные нами факты, подтверждающие мою гипотезу, покажутся недостаточно весомыми. Возможно. Но нам то что? Истина приоткрыла нам этой ночью свое прекрасное (?) лицо, и мы с Лешей в то утро были счастливы. Бытие обрело для нас смысл.
Разлив по рюмкам остатки коньяка, Алексей провозгласил:
- Vivat gens felinorum! /Да здравствует род кошачьих! лат./
На что я ничтоже сумняшеся ответствовал:
- Vivant feles! /Да здравствуют коты! – лат./
И  не успели мы вдохнуть душистый запах последних капель коньяка, как за окном забрезжил рассвет, и тут же первый  трамвай издал протяжный скрежет на повороте. Скрежет, напоминающий боевой клич вечно свободных и коварных котов.