Черные маклеры Часть 20 Труп у психдиспансера

Снег валил, не переставая, и очень не хотелось ехать на работу. А у меня сегодня не было никакого повода откосить от редколлегии. Кроме того, Марина просила позаниматься хотя бы час со стажером, если не будет выездов. Сама Марина обладала недюжинным терпением - просто ангел для начинающих телекорров, я же помогала им исключительно потому, что когда-то и со мною терпеливо и абсолютно безвозмездно возились другие мученики, давно ставшие из учеников профессионалами. Потому пришлось, собрав волю в кулак, ехать на Савеловскую и тащиться в контору под оптимистичное завывание сырого февральского ветра, плюющего то в лицо, то в спину сырым снегом.

Там меня с очередным опусом ожидал Федя Тихомиров - новый кандидат в подменные кримкорры, который в будущем видел на своей кудрявой русой голове лавры, как минимум, Александра Хинштейна. Федя с трудом переваривал протокольный стиль новостников и документалистов, делавших 45-минутные сюжеты по особо тяжким и интересным преступлениям. Потому в каждую дикторскую "озвучку" он пытался внести поэтические нотки и всегда с непередаваемым выражением лица, а-ля "в кресле у стоматолога" смотрел, как злые люди правят его тексты. Вот и сейчас я читала очередной шедевр: "В кромешной темноте лицом вниз лежало тело Табашникова, а в глазах его отражался океан"…
Я с трудом сдерживала смех.

- Федя, а луны совсем не было?
- Не было, - твердо ответил Федя.
- А кто труп перевернул? Медэксперт?
- Никто не поворачивал! Милиции еще не было!
- Тогда откуда в глазах - лицом вниз - океан отражается, Федя?
Стажер безмолвствовал, наверняка читая про себя эпитафию на смерть безвременно убитого поэта, погибшего, как невольник чести.
- Ладно, ты не огорчайся, тот не журналист, кто ни одного опуса такого рода "на гора" не выдал, - успокоила я Федю. - Честное слово, у всех бывало! Просто тебе надо смириться, что стиль кримкорра - украл, выпил, в тюрьму. Чем суше изложены факты, тем меньше исков у редакции об оскорблении чести и достоинства.
- Но потерпевших жалко! - выдал Федя свой последний аргумент.

К счастью, зашедший в тупик воспитательный процесс был прерван Мариной, возвестившей меня о выезде на труп возле психдиспансера. Кирилл Нильский уже готовил камеру, а дядя Лева отправился греть машину. В этом было два плюса: я не знала, как подготовить Федю к тому, что жаль бывает не только потерпевших, но и обвиняемых. А еще у нас с Нильским обламывалась возможность поучаствовать в редколлегии, где, вполне возможно, начальство отметит наши успехи в работе "с занесением в личное дело и лишением премии". Нет, особых грехов я за собой не чувствовала, разве что, не поехала снимать добытый мной сюжет про заложника. Но это был мой законный выходной, Нильский тоже надеялся, что его грехи по работе налево останутся незамеченными, тем более, было это в выходной и не для конкурирующей редакции, а для передачи о животных.

Мы сели в машину и отправились в Марьину Рощу.
- Ну, что довел стажер? - посочувствовал Кирилл.
- Не то, чтобы, но твердил о жалости к потерпевшим. Это, конечно, бесспорно. Но, вот, помню я случай, когда ездила в женскую колонию под Владимиром пару лет назад. Там был целый барак довольно пожилых деревенских женщин, которых начальство колонии звало "отряд карательниц". Бабки эти терпели всю жизнь своих мужей: то после войны было мужиков мало, то просто из деревни почти повыехали, вот и держались они, до последнего, за своих алкоголиков. А в какой-то момент терпение у них закончилось, у кого - от побоев, у кого - от оскорблений, и они решили, что лучше сидеть, чем лежать. Или, как говорят при самообороне: "Пусть лучше уведут, чем унесут!"

- А трупы-то, небось, распилили и в печку? - поинтересовался дядя Лева.
- Как ни странно, трупы мало кто из них прятал. Во-первых, все они жили на виду у соседей, во-вторых, когда в состоянии аффекта человек убивает от «лопнувшего терпения», он редко потом имеет силы прятать жертву.
- А лучше б до этого не доводили и разводились с ними на фиг, пока до смертоубийства не дошло, - возразил Кирилл. - Вот у меня бабка четырех мужей за жизнь сменила. Шестерых детей вырастила, и всегда выглядела, как барыня.
- Ну, полячки, Кирилл, они все красивые!
- Дело не в этом, - загорячился Кирюха. - Полька, ты, немка, армянка или латышка, или вообще - чукча, ты должна иметь чувство собственного достоинства. Чтобы никому в голову не приходило об тебя ноги вытирать. Прежде всего, это не должно сидеть в голове у тебя самой. Вот ты, Алис, обходишься без мужика?
- Кир, все, что должен бесплатно делать в доме "мужик с руками", прекрасно выполнит другой мужик и за деньги. Мы же все-таки неплохо зарабатываем. А у этих бабок, что было после войны? Нищета и страх, и общество внушало, что без мужика в доме жизни нет. И вообще, им на зоне даже лучше, чем в родном доме было, как ни странно. Там хозяйство подсобное крепкое, кормят регулярно. И по морде не бьют. Начальство там к ним очень бережно относилось. Жалко их все же.

- Да, чувство собственного достоинства в женщине - ценная вещь, - задумчиво произнес дядя Лева. - Это ведь про него говорят: "Береги честь смолоду", а не про то, о чем вы тут ухмыляетесь! Вот моя, что ни вытворит, никогда себя виноватой не чувствует. А ведь в СССР нас как учили: "Раньше думай о Родине, а потом о себе!" И это побуждало людей чувствовать себя виноватыми, даже, если им - хорошо, а другим не по их вине плохо. Я не говорю про убийства, которые эти "карательницы" совершали, а про что угодно. Вот купила супруга себе сапоги, а у мужа - старые, так она себя начинает такой приниженной чувствовать, будто украла.
- У меня есть одна знакомая, у которой сапог 60 пар, а муж ее в дырявых ботинках ходит, дядя Лева! - сообщила я ехидно.
- Ну, это да - позорище, - согласился он. - Вот не люблю я по магазинам ходить, что жуть, а особо - шмотки мерить, так моя все равно меня в магазин затолкнет и не успокоится, пока не купит, что считает "для мужика приличным". Во всем должна быть мера.
- А где эта самая мера кончается и начинается безобразие? - поинтересовалась я.
- Ну, ты и вопросы задаешь! - удивился Кирилл.

Так мы и доехали до места происшествия. Там уже стояло несколько оперативных машин и иномарка, принадлежавшая начальнику городского УБОПа. Съемки, похоже, затягивались. В глазах рябило от генеральских погон, склонившихся над трупом. То ли потерпевший был - великий человек, то ли какой-то свой - особый интерес притянул ОБОПовцев к скромному дому в Черемушках, на Зюзинской улице.

Возле трупа стоял эксперт и проводил неприятную процедуру замера ректальной температуры, пробуя определить время наступления смерти. Вокруг места происшествия плотным кольцом столпились зеваки. Это ж надо, сколько всюду находится любопытных, желающих лицезреть чужую смерть! Меня это всегда удивляло. Вот и сейчас - середина рабочего дня, а людям, словно больше делать нечего. И ведь не парад генеральских погон их привлек, а именно труп.

Помню, как на ДТП в Марьино, где сбили Эльзу Брехт - маму Егора, тоже стояла толпа народа. А следователь жаловался мне, что невозможно найти понятых. Он тогда с трудом уговорил двух водителей-дальнобойщиков. Боятся наши люди, чтобы их фамилию записали в уголовное дело, или того, что будут по судам таскать. "Чужим горем полюбоваться мы можем, а поучаствовать в процессе - это нас недостойно, у нас времени нет. Стоять и смотреть - время есть. Подписать бумагу, что стояли и смотрели - времени нет! - возмущался он. - Кстати, легче всего уговорить на эту процедуру дальнобойщиков или водителей грузовиков, потому что - профессионалы", - добавил он.

Но сейчас понятые - два пенсионера в длинных, черно-серых пальто и ботинках "прощай молодость" обреченно стояли неподалеку от места осмотра трупа, повернувшись к нему спиной. Зрелище для неподготовленного человека, конечно, не из легких, особенно манипуляции судмедэксперта. Разумеется, по УПК они должны смотреть на все от начала до конца, но у многих нервы не выдерживают.

Рядом с экспертом неприкаянно курил невысокого роста оперативник. Настроение у него было неопределенное, возможно, хорошее. Со спины было не определить.
- Здравствуйте, программа "Криминальные хроники", вы не могли бы?
- Не мог бы! - опер угрожающе повернулся ко мне анфас.
- Ой! - вскричала я. - Ромочка!
"Ромочка" вздрогнул промерзшим телом и, взглянув на меня, оторопел…
- Алиска, а ты как здесь? - вопросил он, дырявя взглядом микрофон.
- Работаю я, Ром. Так ты тоже не в операционной. Ромка, как же я рада тебя видеть! Столько лет не знала, где ты пропадаешь! - и я бросилась на шею должностному лицу при исполнении. Лицо покрылось красными пятнами.
- Ну, неудобно ж тут при людях!
- Ромка, а помнишь, как мы первый раз в операционную пришли в накрахмаленных халатах! И как тогда Горелов опешил, ведь самая раздолбайская бригада была! Он нас на практику пускать не хотел!
При слове "Горелов" лицо опера разгладилось и размягчилось. Горелов был нашим лучшим преподавателем по хирургии - самым сволочным и самым любимым.
- А помнишь, как он нас дрючил с инфекционными? - загорелся Ромка. - Снимай, - говорит, - штанишки, паренек, осмотрим твоего дружка на сифилис!

Да, разговор над трупом велся явно не к месту и не ко времени, но медицинское студенческое братство - вещь со временем не стареющая. Однако в воспоминания бывших студентов о курсе инфекционных венерических заболеваний нетактично вмешались медэксперт и еще один крутившийся поблизости опер, которые зашлись в единодушном громогласном кашле. Тут же к нам подскочил Кирилл, поспешивший разрядить обстановку.
- Ой, да это ж, небось, наш "брат в белом халате", правда, Рыжая? Она у нас в каком только месте своих коллег-медиков не встретит. Одного даже на мясокомбинате обнаружила! Я прав?
- Кирюха, ты, всегда прав. Мы учились вместе.
- С Ровером в одной группе? - спросил Кирилл.
- А вы и Руслана Ровесникова знаете? - опешил Ромка.
- А то, как же! - удивился Кирилл. - Вчера встречались в последний раз у вас в Люблино. Вы, Роман, небось, тоже из "краснодипломников".

Ромка уже ничему не удивлялся, а УБОПовские начальники тем временем, начали разъезжаться. Теперь можно было спокойно поработать. И нам, и милиции, и следователю прокуратуры.
Где-то в стороне велся опрос свидетелей происшествия. Я всмотрелась в потерпевшего, лежавшего на боку с неестественно вывороченной стопой. Обычная одежда человека, не страдающего избытком денежных средств: коричневая зимняя куртка, синие джинсы, дешевые серые кроссовки, шапка-петушок некогда зеленого цвета, в общем, китайский ширпотреб. На вид - лет 30. Но было в его застывшем уже лице что-то ненормальное, я даже и не могла разобрать, что же в нем не так. Кажется, что-то ущербное. И какое-то удивление, даже недоумение в бледном лице, с которого то ли смерть, то ли жизнь стерли отпечаток интеллекта.

"Похоже, федины опусы произвели на меня неизгладимое впечатление. "Труп лежал лицом вниз в кромешной тьме, а в глазах отражался океан". Да ничего там нет в глазах у покойника, давно уже доказано, что ничего они в момент смерти отражать не могут," - раздраженно думала я, одновременно шаря глазами по окрестностям на предмет, что же такое нам бы снять, пока группа описывает место происшествия. По моему расчету, мерзнуть нам предстояло еще часа три. Дело двигалось плохо, документов в карманах потерпевшего не обнаружено. Замерзший следователь пристроился писать протокол на бампере рядом стоявшей машины.

- На несчастный случай не тянет? - осторожно поинтересовался у эксперта один из оперов. - Может, замерз?
- Я, дорогой товарищ, просто медик, а не экстрасенс какой! - возмутился эксперт. - А вот тут у нас следочки! - он, задрав на теле покойного черную водолазку, ткнул пальцем в симметрично расположенные гематомы в области груди. - И я исключаю, что усопший сам упал с разбегу на рифленый ботинок. А, вы?

Опер поскучнел. Надежда списать труп на несчастный случай таяла на глазах. А глухарей на отделении было и без того много.
В этот самый момент, как в плохом кино, к трупу направился еще один опер с пожилым, активно размахивающим руками гражданином, на лице которого легко читалось, что он мало ел, но много пил.
- Точно, - сказал гражданин, - вглядевшись в лицо потерпевшего, - Это - Паша-юродивый. Он тут часто ошивался у пивных ларьков, а потом про него кино снимали. Доснимались! - он прокашлялся и сплюнул. - Говорил я ему.

Вот уж про кино никто точно услышать не ожидал. Почему-то все уставились на меня.
- Мы уж точно не снимали! - отрапортовала я.
Кирюха, надежный как старший брат, уже держал камеру в активном режиме. Свидетель посмотрел на меня с иронией.
- Ну, снимали-то - не вам чета - иностранцы, и камера у них была совсем другая. Вот, твою попробуй, подыми, вон какой бугай ее на плече пристроил, - он мотнул давно не бритым подбородком в сторону Кирилла. - А та была - маленькая, аккуратненькая, японская - последний писк. Любая дама в ручке может удержать.

Кирюха сделал обиженно-удивленное лицо, потому что как раз наша тяжеленная камера и была последний писк, к тому же выбита со страшным скандалом у нашего прижимистого генерального директора, который неоднократно повторял: "Вот нечего гоняться за Бибисями! Если у вас есть 30 рублей, а билет на скорый стоит 150, вам его не продадут. Езжайте на электричке!"

Кирилл, всегда радевший за качество съемок, даже в обычных теленовостях, полгода бегал от главреда и директоров программ к генеральному, пока, наконец, не выбил это чудо японской техники. Более того, он согласился стать материально ответственным за самую дорогую телекамеру в нашей редакции, правда, с условием, что ездить с ней будет только он. И то, что ту камеру неизвестных иностранцев могла удержать в руке даже слабая женщина, свидетельствовало только об одном: кого-то хотели надуть, воспользовавшись его незнанием тонкостей телепроизводства. Любая маленькая камера будет дрожать в руках у оператора и даст материал, непригодный для выхода в эфир. Разве что снимают на штативе. Но и тогда в съемках могут быть огрехи. Именно поэтому телеоператоры носят на своих плечах огромные бандуры со стабилизаторами, которые можно использовать даже в условиях постоянной тряски.

Между тем, мужичок продолжать говорить без умолку, не свидетель, а настоящий клад.
- Жил, значит, Паша-юродивый с мамашей на две инвалидных пенсии, потому как к работе они были малопригодны. Мамаша его - сердечница, да и употребляет. Пашу родила в 45 от заезжего молодца. Но растила, кормила, одевала чисто. Очень аккуратная по жизни Зина-то, но невезучая. Потому как сын уродился на голову больной. Уж она его к врачам таскала-таскала, в санаторий отправляла, но ничего не помогло. Потом Паша очень к выпивке пристрастился, деньги клянчил, где мог. Вот, соберемся мы с мужиками у ларька, а тут же и Паша подбежит и смотрит. Знаете, жалостно так, он ведь добрый парень. Всегда кому что принести-отнести, помочь-подержать, за так придет. Живет он в угловом доме на Нагорной. Жил, то есть. От Котловки шагом минут десять. Так ему и не отказывал никто, не хватало твердости. А где-то с месяц назад пришел Паша к нам, мы как раз кое-что отметить решили, и говорит: "Я теперь богатый буду, и мамка тоже - богатая. Про нас - инвалидов кино снимать хотят иностранцы. Про нашу жизнь". И даже выпить не просит, и одет хорошо. Куртка новая - вот эта! - мужик ткнул пальцем в коричневую куртку на трупе. Мы, конечно, удивились, думали, разыграл кто-то дурачка. Но вскоре и правду увидели Пашу, его целая группа возле диспансера на камеру снимала, человек пять.

- А почему у диспансера? - удивились мы.
- Так диспансер-то - пси-хо-невро-логический! - ответил мужик по слогам с большим достоинством. Паша его постоянный клиент был, возможно, и Зина. Зинаида Николаевна Николаева. И Паша - тоже Николаевич. В честь отца своего записала сына-то. А живут - дом на углу Ремизова и Нагорной, третий подъезд, первый этаж, первая квартира слева. Номер не помню.

Для первого сюжета мы отсняли уже достаточно, но в данном случае явно наклевывался второй. Потому что опера во главе с Романом собрались в дом на улице Ремизова. Мы с Ромой договорились, что поедем туда вместе, благо - недалеко, а машина у нас наготове, и спокойно может вместить еще человек пять. Хозяйственный дядя Лева окончательно подкупил оперов тем, что налил им кофе из термоса, и вручил каждому по бутерброду. Его жена всегда беспокоилась о мужнином обеде, ведь работал наш водитель по 12 часов в сутки.

Угловой дом на Нагорной оказался обычной серой пятиэтажкой без лифта. Обитая дерматином серая дверь Николаевых была приоткрыта. Рома толкнул ее ногой, на всякий случай, позвонив в квартиру. Реакции на звонок - никакой. Ребята переглянулись. Рома тщательно вытер ноги и вошел внутрь. Высокий Кирилл снимал его с лестничной площадки. В коридоре не было ни души. Ромка открыл дверь в ближнюю комнату. В нос ударил запах изрядно подпортившегося застолья. На диване рядом с неприбранным столом в неестественной позе - руки широко раскинуты по сторонам, ноги согнуты и прижаты к животу - лежала пожилая женщина с посеревшим лицом и спутавшимися волосами. Опера переглянулись.
- Алиса, съезди за следователем и экспертом, может они закончили уже, - то ли попросил, то ли приказал Рома. - Я сейчас "скорую" вызову. Хотя вряд ли она тут нужна.
- Ну, что - смерть до прибытия? - спросил из коридора один из оперов, явно не ожидая ответа. - Пойду искать понятых. Остальные - на поквартирный обход, хотя тоже - вряд ли…

Я поднялась на цыпочки и из-за спин оперсостава попыталась разглядеть обстановку в комнате. Все там было старое, побитое временем: и диван, и стол, и ковер на полу, зато на тумбочке стоял новенький телевизор. Не плазменный, но все равно достаточно большой. А потолок был высокий, как в сталинских квартирах. Наверное, это и была "сталинка". Кирилл остался ждать в коридоре, а мы с дядей Левой поехали обратно к психдиспансеру. Там наблюдалось некое оживление: толпа рассосалась, труп уже увезли, понятые расписывались в протоколе. Эксперт паковал свой чемодан.

- Ну, что? - улыбнулся следователь, притоптывая на снегу. - Матери сообщили?
- Простите, но там еще труп. В квартире.
Следователь присвистнул, эксперт замер, держа в руке резиновую перчатку.
- Опера просили вас привезти, - сказала я. - Скорее всего, там мать трупа. Ой, потерпевшего. Опера без вас входить не решаются.
- Ну, поехали, обнаружитель трупа, - невесело пошутил следователь. - Вам повезло, что мы тут задержались. Дежурство заканчивается.

Время действительно уже шло к вечеру. Начинало темнеть. На землю падали редкие снежные хлопья. Прохожих на улице было мало. Следователь и эксперт деловито поднялись в квартиру. "Скорая" к тому времени уже уехала, зафиксировав "смерть до прибытия". Возле батареи в комнате обнаружился целый ряд бутылок. Вскоре к судмедэксперту присоединился его коллега из кримлаборатории. Хотелось надеяться, что "пальцы" на бутылках принадлежат не только потерпевшим. Побоев на теле у Николаевой обнаружено не было, а вот нижняя губа была прикушена, и во рту имелся отколотый нижний резец.
- Будто бы бутылкой ей в рот тыкали, - отметил медэксперт. - Хотя похоже на сердечный приступ. Впрочем, вскрытие покажет.

Нам пора было ехать, на лице у следователя обозначилось выражение "словно лимон проглотил". Еще бы, двойное убийство, если только бабушка не скончалась самостоятельно от слишком рьяного употребления спиртного.
- Надо же, пьяницы, а в квартире чисто, - удивлялся по дороге в редакцию Кирилл. - Редко такое бывает.
- Еще бы, при алкогольной деградации личности, люди быстро перестают следить за собой. Хотя свидетель рекомендовал старушку, как жуткую чистюлю, - ответила я.
- Это да, - откликнулся Кирилл. - Только на столе бардак, а бутылки в строгом порядке, прямо по росту стоят.
- А вот, помню, на самом первом моем происшествии мне так страшно было! Я чуть в обморок не грохнулась. Надо мной потом ржали все.
- Расскажи, уж! - попросил дядя Лева. - А то в душе - тоска.
- Я тогда только в студию пришла стажером, - начала я. - И вот вызывают нас на происшествие. Вернее, вызвали-то ОНОН, потому что хата с наркотиками, ну, и у них тогда рейд был, то ли "Район без шприца", то ли еще что. Командовал нами тогда Серега Ганеев.
- Это тот, что в УБОП опером ушел? - спросил Кирилл.
- Он самый. Серега был длинный - под два метра и худой. Он еще в бушлате ходил все время. Но без погон. ОНОНовцы все были в форме, оператор наш - он потом в МУР устроился, тоже высокий и в бушлате. Выражение у всех на морде - зверское. Уж не помню, как в эту квартиру вошли. Это в Останкино было. Квартирка - однокомнатная, травой воняет так, что и курить не надо. А в комнате - все стены в коврах и человек пятьдесят наркоманов, не меньше. Начали их шмонать, оператор снимает, я рядом стою, смотрю на все. А места-то мало. Тесно. Я одна - в гражданском. Серега меня на кухню послал, а там - грязища неимоверная, я такой в жизни не видела. Прислонилась к стеночке и курю, пепел сбрасываю в кулек из испорченного протокола. Тут в кухню начальник ОНОНовского отдела входит. Тоже сигарету достает. А я на холодильник уставилась, и слова вымолвить не могу. Потому что по нему стройными рядами рыжие тараканы идут. Даже стенки холодильника сквозь них не видно. А тараканов я боюсь прямо на животном уровне. Начальник на меня смотрит удивленно: "Давай пепельницу!" А я - никакая, морда - белая, глаза выкачены, губы дрожат, и начинаю сползать по стене. Он мне: "Что случилось?" А я этим кульком от протокола на холодильник ему указываю. И продолжаю оседать. Он как начал меня за плечи трясти: "Ты что, девка, наркоманов испугалась? Так тут сколько мужиков!" А я ему: "Тараканы - там!" Он, конечно, увидел этот парад русаков, да как заржет! И из кухни меня вытолкнул. От греха подальше.

Только я в коридоре оказалась, ко мне маленький азербайджанец - на полголовы меня ниже - подбегает и возмущаться начинает: "Вы только посмотрите на это беззаконие! Это что ж менты делают?" Жалуется, в общем. И тут Серега из комнаты выбегает с перекошенной мордой и орет на него благим матом: "Отойдите от стажера-а-а!" Азербайджанец так удивленно на меня смотрит и спрашивает, будто его в лучших чувствах обманули: "Как?!! И вы?" Я же была в дубленке, он думал, что я - гражданское лицо.
- Да, лицо ты у нас окончательно гражданское, - заржал дядя Лева. - С твоей-то терминологией.

В общем, я разрядила обстановку. А ведь первый выезд долго мне еще помнился в самых ужасающих подробностях, я даже убирать в квартире начала в два раза чаще, лишь бы она не походила на место происшествия. После этого, я видела очень много разных запущенных мест, но уже так сильно не пугалась. Правда, тараканов в таком количестве я больше нигде не встречала. И что удивительно, ведь трупов я не боюсь, и вообще, особенной брезгливостью не отличаюсь, но едва вижу таракана, пугаюсь, как звери у Чуковского.

- А, хотите, я вам про понятых расскажу? - оживился дядя Лева. - Ведь это дело довольно хитрое. Как-то, когда я работал водителем в УВД, опергруппу вызвали на место происшествия. Уличное убийство, темно, народу вокруг мало, вот наши ребята и отловили двух красавцев. Тут и кинолог с собакой подъехали с другого вызова. Один красавец и говорит: "Ой, на меня сейчас кобель бросится, я ж на месте натоптал. Ой, боюсь!" Кобель действительно рычал, мы подумали, что почувствовал, что мужик собак не любит. Следователь с экспертом труп описывают, понятые советы дают наперебой. В общем, они расписались в протоколе. Отпустили их с миром, а потом выяснилось, что эти черти как раз покойника и порешили. Мало того, в кармане того, кто собаку испугался, еще окровавленный нож лежал. Он его после убийства выкинуть не успел.
- Весело, - произнес Кирилл. - Но такое, наверное, не часто бывает.
- Часто - не часто, но понятых искать сложно, - заметил дядя Лева. - Вот еще случай. Фотографировали люди место происшествия. И обнаружилось, что на одном из снимков молоток был, а среди вещдоков его нет. Стали искать, оказалось, что "понятой" под одеждой его спрятал и унес. И на самом деле, он не "мимо проходил", а как раз этим молотком потерпевшего по голове и огрел. А еще один понятой просто ментов не любил, так он на обыске в квартире отравительницы принял из ее рук флакон с ядом и выбросил в туалет. Между прочим, дама эта четырех человек на тот свет спровадила, и еще десяток - в реанимацию, еле выжили. А как определить в первый же часы после обнаружения трупа, заинтересован понятой в результатах осмотра или нет? А когда еще и личность потерпевшего не установлена, так тут и вообще - "темна вода во облацех", - заявил наш водитель.

Кто бы мог подумать, что дядю Леву волнуют такие вопросы. Так мы и доехали до студии. Честно говоря, рассказы дяди Левы застряли у меня в голове, а происшествие с трупом у психдиспансера выветрилось вскоре, после того, как мы с Кирюхой сделали сюжет. Наверное, это такая защитная реакция у моего организма.