Я, Башмаков и другие - 4

ЛЭРРИ

Как-то без напряга, колышась, слетел Железный Занавес. Наш маленький городок почувствовал его падение не сразу. Сначала по телевизору стали показывать робкие развлекательные программки, снабженные первыми русскими рекламными роликами, жуткими и совершенно не понятно, к чему призывающими. Чукчи заспешили на лыжах через Берингов пролив к своим братьям-эскимосам.  В размножающихся, как австралийские кролики ларьках стали продаваться неведомые товары, которые было не ясно куда и для чего употреблять.
У нас в институте начал свою трудовую деятельность первый американец, в прошлом преподаватель начальной школы в одном из аляскинских поселений, господин Лэрри Смит.
Лэрри было уже около 60-ти, но он не утратил ни любопытства к жизни, ни душевной теплоты, ни наивности. Он поселился в однокомнатной квартирке на краю города и с головой окунулся в нашу мудреную общественную жизнь. Через пару месяцев он освоился, прикупил какой-то левой одежды и стал вообще неотличим от бомжа. Единственное, что его немного выдавало – это полное незнание русского языка. Поскольку Лэрри был первым естественным носителем английской речи в нашем городке все, кому не лень, считали своим долгом попрактиковать с ним свой английский. Лэрри никогда не отказывался, поэтому после трех лет пребывания на российской земле по-русски он мог выразить свои мысли только по поводу доброго утра, вечера и т.д., а так же изобразить пароль - отзыв: “Почему? - По кочану!”, причем с явным грузинским акцентом.
Лэрри выпала честь делить с Летицией Александровной право вести у нас устную практику. И вот как-то раз мы проходили с ним тему, где в вокабуляре значилось слово “gay”, в переводе - “веселый”. Время тогда было - начало перестройки, жили мы далеко от просвещенного центра, поэтому понятие “гей” у нас ни с чем не ассоциировалось.
В отличие от Лэрри.
Он, как мог, избегал употреблять его всуе, но пришел тот час, когда по заданию нужно было составить из всех изучаемых слов свои предложения.
В том числе и со словом “гей”.
Слушая наши предложения, Лэрри то бледнел, то хихикал, но когда кто-то выдал: “Yesterday we had a gay party”, -  он сильно крякнул и сказал:
- Вы так никогда не говорите…
- Почему? - изумились мы.
- Вас неправильно поймут…
Тут мы, прямо скажем, заинтересовались, и Лэрри был взят измором. С тех пор невинное английское слово “gay” утратило для меня свое первоначальное значение.

КАК ЛЭРРИ ВВЕЛ В ОБИХОД СЛОВО “DICK”

Еще Лэрри иногда таскал нас смотреть по видео всякую оригинальную голливудскую продукцию. Текст мы понимали далеко не весь, но в кинозал ходили исправно: было интересно.
И вот как-то раз мы смотрели “Ghostbusters-1”. Большинство понимало сюжет, а некоторые - даже отдельные шуточки. В середине фильма один из главных героев разразился длинной пламенной тирадой, за которой мы следили, затаив дыхание.
И вдруг, доведя свои децибелы до кульминационного forte, герой неожиданно выкрикнул: “I completely have you on my dick!”
Лэрри стыдливо засмеялся, а мы остались сидеть с открытыми ртами в состоянии полной неудовлетворенности…
- Лэрри, а что значит “dick”? - спросили Полинка.
Лэрри покрылся алой краской до ушей и зашипел:
- Тише, тише! Смотрите фильм!
Наивный, думал, что мы потом забудем.
Не тут-то было. Кино мы чинно досмотрели. Потом окружили Лэрри плотным кольцом и повторили вопрос. Бедный англосаксонский протестант, сообразив, что деваться ему некуда, набрал в легкие побольше воздуха и чуть слышно пискнул: “Пенис!”
Мы обрадовано засмеялись. Многие песни обрели свой смысл. А наш вокабуляр пополнился еще одним широко (как потом выяснилось) употребительным словом.


УРОКИ МЕДИЦИНЫ

Отдельным удовольствием для девочек в нашем институте были занятия по медицине (мальчики в это время страдали на военке). Мы должны были томиться в застенках медкафедры по шесть часов еженедельно, не имея возможности даже прогулять, потому что кем-то сильно умным в стародавние времена (понимавшим, скорей всего, что иначе на медицину и калачом не заманишь) была придумана система отработок: пропустил тему - приди и сдай. Ну кому это надо? Поэтому приходилось, скрипя зубами, сидеть. Хотя иногда было довольно весело.

КАК МЫ ПРОХОДИЛИ СТРОЕНИЕ ПОЛОВЫХ ОРГАНОВ

Предмет анатомию у нас вел скромный старичок с пушистыми ушами. Добрый, но чрезвычайно нудный. Когда он читал очередную лекцию размеренным, тихим голосом, мы только что в носу не ковыряли, ведя неравную, обреченную на провал борьбу со сном.
Однажды мы проходили тему “Строение мужских половых органов”. Тема нас не вдохновляла, так как строение этих органов большинству из нас было давно уже известно и в теории и на практике.
Дядечка, как ни странно, об этом не догадывался, поэтому смущенно продиктовав тему, он вдруг жестом фокусника извлек откуда-то из-за спины муляж некоего органа в разрезе. Со стороны муляж больше всего напоминал большую фасоль.
- Ну, девочки, как вы думаете, что это? - интригующим тоном спросил он.
Мы сделали вид, что напряженно думаем.
- Печень? - предположил кто-то.
- Не-ет, - кокетливо произнес дядечка.
- Почки. - Сказала Ирка.
- Не-ет, - еще более кокетливо ответил дядечка.
- Ухо! - гаркнула Янка.
- Да нет же! - Дядечка даже всплеснул руками, укоризненно глядя на нас, бестолковых, - Это же яички! В мошонке! - радостно сообщил он.

КАК МЫ ДЕЛАЛИ УКОЛЫ

Один раз наша преподавательница по хирургии внесла в класс картонную коробку, полную резиновых ягодиц. Вернее, верхних половинок ягодиц, исполненных, впрочем, довольно реалистично.
- Сегодня мы будем учиться делать уколы, - сказала она. Класс радостно загудел.
- Сначала теория! - Строго сказала преподавательница, - значит так: сперва кожу в месте укола смазываем спиртом. Укол делается в верхнюю половину ягодицы, ближе к бедру, чтобы не задеть седалищный нерв. Иголка вводится на 2/3. Чтобы сделать укол, слегка растяните кожу большим и указательным пальцем, вот так (она показала на муляже), в натянутое место втыкаем иголку (она опять показала) и вводим раствор. Потом вынимаем иголку и вновь смазываем место укола спиртом. Всем понятно?
- Да!!!! - заорали мы.
- Тогда раздайте муляжи.
Попы полетели по рядам.
- Мне жопу дай! - послышался требовательный голос.
- Девочки, это ягодицы, - особым учительским тоном сказала преподавательница.
- Ягодицу гони! - тут же исправился голос.
Мне досталась порядком исколотая, но все еще изрядная попа. Раздали шприцы и ватки (без спирта). Все с азартом принялись за дело. Преподавательница ходила между рядами, проверяя качество исполнения.
Я взяла шприц. Для начала мы поиграли с Янкой в датрс, используя попу в качестве мишени. Но поскольку преподавательница неумолимо приближалась, бросая на нас недобрые взгляды, мы все же вынуждены были оставить наши затеи и произвести несколько вонзаний. Производила я их с особой жестокостью, наслаждаясь вхождением шприца в мягкие ткани.
- Вы кожу слегка растяните, - понаблюдав за мной, посоветовала преподавательница.
Я сосредоточенно кивнула, и, растянув пальцами предполагаемую кожу, изо всех сил всадила шприц в это место. Но, к несчастью, в этот день что-то случилось с моим глазомером. Да и замах, похоже, превосходил копьевой. Так что вместо того, чтобы вонзить шприц в попу, я всадила его в собственный палец.
Было не больно. Иголка, к счастью, проткнула только кожу. Но испуг был нешуточный. Моментально вытащив иголку, я засунула палец в рот и застыла, вытаращив глаза. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил.
Когда прошел первый шок, я вынула палец изо рта. Он все еще кровоточил. Пришлось приложить свою тренировочную ватку. Кровь постепенно успокоилась.
Оставшееся время я довольно аккуратно и тихо делала уколы.
В конце урока преподавательница пошла собирать ватки в специальный лоток. Трудно описать выражение ее лица, когда она увидела среди белых комочков мой, окровавленный. Долгим взглядом посмотрев сначала на ватку, потом на ягодицу, преподавалка изумленно спросила:
- Что это?
Я пожала плечами и глупо улыбнулась.
Зато, хочу сказать, с тех пор я делаю уколы мягко и безболезненно.

Я, ПОЛИНКА, ИРКА И КУРЕНИЕ В ШКАФУ

День, отведенный под медицину, длился целую вечность. Мы сидели, изнемогая от скуки и непривычной терминологии, ерзая на стуле, глядя на часы, меняя позы и всячески томясь. Маленькие переменки не приносили радости, поэтому мы с понятным нетерпением ждали большой, сорокаминутной, когда можно было размять затекшие члены и мозги.
Поначалу мы бегали в столовую, наивно полагая там чем-нибудь разжиться. Возле буфета собиралась огромная очередь со всего курса, внимательно рассматривающая скромную экспозицию под стеклом. Там регулярно выставлялась расплывшаяся желтая масса под названием “омлет натур.” Рядом лежал коричневый комок, определенный в ценнике как “котлета из гов.” Несколько раз пытавшаяся заглотить этот шедевр кулинарии героическая женщина Янка, в конце концов, вынуждена была признать, что ценник не врет.
Есть, к сожалению, хотелось все равно. Тогда мы повадились ходить в свою базовую аудиторию, где в маленьком шкафчике был припрятан чайник и всякие другие приспособы для чаепития. Сорока минут нам вполне хватало, чтобы вскипятить чайник, напиться чаю, да еще покурить в туалете.
И вот, как-то раз, дождавшись небесной трели долгожданного звонка, мы с Янкой и Полинкой побежали наверх ставить чайник, а Ирка то ли в туалет решила заскочить, то ли еще куда, задерживалась одним словом.
Мы вскипятили чай, разлили по стаканам и сидели себе, прихлебывая потихонечку, перекидываясь редкими фразами. Но правду говорят, что лучшее - враг хорошего.
- Покурить бы еще! - мечтательно сказала Янка.
В вонючий сортир идти категорически не хотелось, особенно принимая во внимание, что в данный момент там сгрудился весь курс, превращая и без того скудную атмосферу в дымовую завесу.
- А че, - встрепенулась Полинка, - давайте здесь покурим!
- Ты очумела, что ли? - Резонно спросила Янка, - а если декан?
- Да он ушел давно.
- Откуда ты знаешь?
- Сама  видела. По лестнице спускался со всеми причиндалами.
Идея была очень соблазнительной.
- Может, правда? - нерешительно произнесла Янка.
- Давай-давай, - засуетилась Полинка, первая достала сигарету и торопливо закурила. Недолго поколебавшись, мы последовали ее примеру. Напряженно выкурив по пол сигареты, мы расслабились. Курить в чистой аудитории, сидя на столах и попивая чаек, было по кайфу. Но… недолго музыка играла…
В коридоре от лестницы зазвучали размашистые шаги, направляющиеся в нашу сторону.
- Декан…- осипшим голосом каркнула Янка.
Нас обуял ужас. Затушив бычки обо что попало, мы повели себя двояко: Янка парализовано застыла, а мы с Полинкой хаотично заметались в поисках укрытия. И так как спрятаться было абсолютно некуда (отсутствовали даже шторы на окнах, а столы были специального, анти-шпаргалочного дизайна), мы не нашли ничего лучшего, как залезть в непонятно зачем стоящий у стены пустой платяной шкаф. Не успели мы еще полностью втиснуть свои тела и закрыть за собой створки, как шаги, приблизившись, замерли. Затем дверь широко распахнулись и… на пороге появилась Ирка во всей красе.
- Что, испугались?!! - злорадно захохотала она.
- Дура ты, Ирка! - Полинка трясущимися руками вытянула еще одну сигарету и судорожно закурила, - мы думали - декан.
Я тоже потянулась к пачке.
Мы с Полинкой решили пока не вылезать и сидели прямо в шкафу, разбросав по полу свои длинные нижние конечности и делая неглубокие нервные затяжки. Ирка с Янкой расположились напротив, на парте, легкомысленно болтая ногами. До нас постепенно стало докатываться Иркино веселье. 
Прошло несколько минут. Ну и что вы думаете? В коридоре со стороны лестницы опять раздались размашистые, быстро приближающиеся шаги. Тут уж мы все впали в ступор и замерли в произвольных позах. Единственное, на что нас с Полинкой хватило, это подобрать ноги и потянуть на себя створки шкафа.
Сквозь тонкие стенки мы слышали, как обе половины двери аудитории с треском распахнулись, и до нас донеслось зловещее “Та-ак!”… Девочки во внешнем мире не подавали признаков жизни. Мы тоже. Но натренированный нюх декана мгновенно определил источник пожарной опасности, и он мягко шагнул к шкафу. Оглушенные стуком собственных сердец, мы поняли: ничто нас не спасет.
Створки осторожно раскрылись. Над нами, диким чудищем, отражая головой солнечный свет, навис декан. Мы сидели в шкафу на корточках, глядя на него снизу вверх круглыми кроличьими глазами. Полинка выпустила в него затаенный вместе с дыханием дым.
- Та-ак! - Еще раз повторил декан, - оч-чень хорошо! - И вышел.
Депрессию нашу трудно описать. Мы запоздало и бесполезно побрели в туалет, выкурив там в тоске и печали еще по пол пачки. Мы даже не вполне представляли себе санкции, но догадывались, что они будут ужасны.
Наутро, сжавшись в четыре несчастных комка, мы сидели на устной практике у Летиции Александровны. Нас не веселили ни ее близкая к системе Станиславского манера ведения урока, ни шуточки одногруппников. Мы ждали карающей десницы.
К концу 2-й пары, когда мы уже совсем извелись от безвестности и измышленных нами наказаний, на пороге появился декан.
Летиция Александровна прервала свою речь на полуслове. Декан пожевал губами.
- Несколько студенток этой группы, - произнес он могильным голосом с мастерской интонацией “высокий подъем - падение”. Потом обвел всех тяжелым взглядом канюка, для, как хороший артист, впечатляющую паузу и, наконец, закончил: - курили в аудитории!!
Раздался сочувственный выдох не участвовавшей в антиобщественном демарше части группы. Нам захотелось стать микробами.
И тут произошло нечто странное. Изобразив, достаточно правдоподобно, на лице смесь ужаса и возмущения, Летиция Александровна воскликнула:
- Какой кошмар!
Декан одобрительно покосился на нее и продолжил:
- Эти студентки…
- Какой кошмар! - всплеснула руками Летиция Александровна.
Декан посмотрел на нее недоуменно.
- Так вот, эти студентки…
- Ужас! - поразилась Летиция Александровна и вдруг, какими-то неуловимыми движениями начала теснить декана высокой грудью к двери. Декан от неожиданности расслабился и мгновенно оказался за порогом. Летиция Александровна собственноручно закрыла за ним дверь. Мелькнуло его удивленное лицо.
- Итак, - нормальным тоном сказала Летиция Александровна, - продолжим.
Что интересно:  больше эта история не всплывала.

КАК ПОЛИНКА ВЫШЛА ЗАМУЖ

Полинка происходила из крепкой солидной еврейской семьи. Они, как водится, поддерживали отношения с другими крепкими солидными еврейскими семьями. Как-то раз Полинкины родители познакомились с одной парой,  у которых был взрослый сын. Ну и Полинка, - взрослая дочь. Постепенно проникшись друг к другу любовью и уважением, обе семьи  решили детей поженить.
Для этого был составлен хитроумный план. Миша (жених) учился в медицинском, подрабатывая массажистом. Полинка была направлена к нему на массаж. Массируя Полинкино молодое тело, Миша, положив на врачебную этику, Полинку поцеловал. Полинка повелась. Начались отношения.
Через месяц сыграли свадьбу.
Все случилось настолько стремительно, что никто (включая Полинку с Мишей) ничего не успел ощутить.  И даже напиться на свадьбе не удалось, потому что это было чисто еврейское мероприятие, с множеством патриархов, разговаривающих друг с другом на идише, преуспевающим средним поколением, идиш понимающими и некоторыми представителями молодежи, ни уха ни рыла в идише не смыслящих.
Полинка переехала жить к мужу и прожила с ними ровно два безынициативных месяца, пока не случилось следующая история.

ПОЕЗДКИ НА СНЕЖНУЮ ДОЛИНУ (ПОЛИНКА, МАРКУША, Я И КРЕМ ОТ ЗАГАРА)

Однажды я, Полинка и Маркуша (которая к тому времени тоже поступила в наш институт и, хоть была на курс младше, своим собственным одногрупникам всегда предпочитала нашу компанию) собрались на Снежную Долину позагорать. Дело было средней весной, что в наших краях означает собачий холод и кучи нерастаявшего снега, спрессованого на обочинах. Но это в городе. А Долина - это снежная чаша, которая аккумулирует солнечные лучи, и от этого весной становится так жарко, что, несмотря на снег, лыжники чешут по пересеченной местности в одних купальниках и плавках.
Это была наша первая вылазка к солнцу, и я решила взять с собой крем от загара, чтобы, значит, не сгореть. Мы сели на рейсовый автобус и благополучно, налегке, отягощенные лишь кремом и парой бутеров, добрались до места.
Солнце жарило вовсю, облаков на небе не предвиделось. Народу на остановке было навалом и нас поразило, что все волокут на себе лыжи. “Массовый забег” - решили мы и пошли вперед. Пройдя несколько сот метров, мы очутились перед снежной равниной.
Равнина была не такой уж большой, метров пятьсот в ширину. Ее нам нужно было пересечь, чтобы попасть к подножию холма, забраться там в удобное углубление из снега и загорать себе на радость. До цели было рукой подать. Мы предвкушали приятный денек.
Первой на равнину шагнула Полинка. И провалилась по колено. “Фигня” - подумали мы и скакнули следом. Десять метров мы преодолели довольно бодро. Мы смеялись и резвились, насколько, разумеется, позволяли увязшие ноги. Последующие десять метров дались немного сложнее, тем более что уровень снега постепенно повышался и теперь достигал нам середины бедра. Мы все еще смеялись.
Когда мы прошли метров 150, веселье наше приобрело несколько истерический оттенок. Похоже, мы находились уже в легкой стадии помешательства, так как воображали себя партизанами, уполномоченными взорвать мост. Мы изо всех сил выдирали ноги из снега и тут же проваливались опять, ползя со скоростью, обидной даже для черепах, и подбадривая друг друга криками типа: “там наши ждут” и “не уйдут проклятые фашисты”.
А, надо сказать, все это время у нас под носом туда-сюда сновали очень нам неприятные легкие лыжники, и ни один из них не смог найти в себе силы, чтобы проигнорировать наш марш-бросок, отпуская шуточки по поводу внешнего вида (к тому времени мы были мокрые и красные) и способа передвижения. Наиболее острой была: “Ну что, девчонки, загораете?” (Это когда наша партизанская группа, рассредоточившись по полю, изможденно валялась по основание ягодиц в снегу и шумно дышала).
Когда, увязнув по пояс мы поняли, что дальше идти не сможем, родилось коллегиальное решение ползти обратно. Но обернувшись, мы поняли, что прошли мы ровно половину пути и теперь нас отделяет равное расстояние как от конца пути, так и от его начала.
Нас охватило отчаяние. Мы торчали в снегу, бюстами самим себе и не могли больше сделать ни шагу.
Спасение пришло неожиданно. Группа лыжников, постоянно кружившая вокруг и уже явно организовавшая тотализатор, ставя на нас вместе и по отдельности, очевидно, решила, что бега окончены.
Нерешительно приблизившись (судя по всему, у них имелись сомнения в нашей вменяемости), они робко предложили нам свою помощь.
Мы, в свою очередь, не стали корчить из себя гордых юных девиц и быстро, может быть даже несколько поспешно, согласились.
Лыжники  пожалели...
Пока они только вытаскивали нас из наших норок, вся группа успела вывалятся в снегу раз по пятьсот, так как они протягивали нам руку, мы за нее хватались, и обе стороны начинали тянуть изо всех сил. Мы, как правило, перетягивали. После долгих мытарств, они нас-таки вытащили и поставили позади себя на лыжи. Часа полтора мы учились синхронизировать шаги, соскальзывали с лыж, хватались за спасителей и попарно тюкались в снег.
К обеду они все же дотащили нас к подножию сопки. Заручившись их вынужденной клятвой вернуться за нами вечером, мы, наконец, смогли отдохнуть. Я достала крем, и щедро намазав им открытые участки, передала его Маркуше, та - Полинке.
До вечера мы в приятной расслабленности принимали солнечные ванны. Потом за нами приехали наши герои и вывезли на большую землю. Как любили писать в пионерских газетах “усталые, но довольные” мы возвращались домой. Каждый предвкушал тихий семейный вечер.
Не тут-то было. В автобусе меня начало тошнить. Начало как-то издали, и я все думала: сейчас пройдет, сейчас все пройдет. Но тошнота не отступала. Я сидела взмокшая, уставясь в пол, боясь пошевелиться и открыть рот. Полинка с Маркушей трепались, не обращая на меня никакого внимания. Поэтому для них явилось полной неожиданностью когда я, молча, глядя перед собой безумными глазами, встала и пошла, качаясь, по проходу. К счастью, была как раз остановка, иначе бы я вышла через закрытую дверь. Для обалдевших Маркуши и Полинки, выскочивших вслед за мной, ситуация прояснилась, когда я, на всех парах зарулив за угол остановки, извергла из себя дневное меню. До города мы шли пешком, и я постепенно обретала природный цвет лица.
В городе мы расстались.
Но на этом история не закончилась. Крем и солнце вызвали у Полинки сложную аллергическую реакцию, и к вечеру она вспухла лицом. Дома никого не было и Полинка, что-то вспомнив из прошлого, намазала себя гидрокартизоновой мазью. Не угадала, и вспухла еще больше. Пришедший домой молодой муж, видя такой расклад, в сердцах обозвал ее идиоткой. И, видимо, сделал это не по-доброму, потому что в ответ Полинка нешуточно обиделась и каким-то особо циничным способом  эту обиду проявила. Муж обиделся тоже, Полинка в тот же вечер ушла к маме, и через месяц они развелись.
Теперь муж живет в Израиле, она в Америке, отношений не поддерживают.
Сразу после развода Полинка с горечью говорила: “И все из-за твоего крема!” Потом говорила со смехом, по прошествии времени - с благодарностью.
А крем, кстати, оказался с самой сильной защитой, и никто из нас не только не сгорел, но и даже и не загорел. Наши синие лица продолжали радовать окружающих еще некоторое время. Когда мы собрались позагорать снова, меня убедили мой крем с собой не брать.

ПОЕЗДКИ НА СНЕЖНУЮ ДОЛИНУ (Я, ИРКА И СПОРТИВНЫЙ WEEKEND)

На Снежной Долине, кроме упомянутых равнин, холмов и лыжных трасс располагалось так же бесчисленное количество домов отдыха, куда рабочий люд приезжал на выходные, оттягивался, кто как умел и, восстановив силы, или наоборот, потеряв имеющиеся, возвращался к серым будням.
В основном дома эти были ведомственными, кроме, пожалуй, одного, городского, метко прозванного в народе “публичным домом”. Один раз, еще в нежно-зеленой юности мне посчастливилось провести там ночь, поэтому я совершенно точно знаю, о чем идет речь: ночью все здание качалось в едином ритме, скрипели сетки, стучали о стенки изголовья (а может и головы). Содержание в кислороде С2Н5ОН легко вытесняло все остальные ингредиенты, а из окон, как из осажденного бункера непрерывным потоком летели пустые бутылки. Я, лично, избежала насильственного вмешательства в свой организм только благодаря искусно и быстро возведенной баррикаде из подручной скудной мебели.
Но этот беспредел творился (и, думаю, ничто не мешает ему твориться по сию пору) в городском доме отдыха. В ведомственных же все было чинно. На публичный дом их администрации смотрели с  презрительным отвращением и старались идти от противного - блюли мораль.
Одним из лучших домов отдыха на Снежке считался “Энергетик”, база отдыха работников, соответственно, энергетики. Иркины родители трудились как раз в этой области, и поэтому мы имели возможность его изредка посещать.
Обстановка там была почти семейная, со всеми положительными и отрицательными сторонами этого явления. То есть все знали как друг друга, так и друг о друге. До десятого колена.
Особенным рвением отличалась некая бабка Филимонова. Когда мы с Иркой, таясь, покидали нашу комнату, чтобы отправиться на какую-нибудь ночную тусу, мы всегда натыкались на бдительный глаз, горящий в проеме ее двери. Утром за завтраком она с кривой улыбкой подсаживалась к нам за столик и громко, на всю столовую осведомлялась:
- Ну как, девочки, спали?
- Хорошо, - покорно отвечали девочки, стараясь не встречаться со сверлящим бабкиным взглядом.
- А… - многозначительно говорила бабка Филимонова.
На Снежке мы (вернее, Ирка) дружили с Олегом, подрабатывающим там в качестве тренера по теннису и вообще спортивного мужчины. Олег был тогда еще женат, но с женой уже не жил и очень много времени проводил с нами, точнее, с Иркой что, понятное дело, не оставалось незамеченным общественностью, чьи нравственные идеи, как обычно, выражала бабка Филимонова. Она подходила к нам в людном месте и, впившись жаждущим крови взглядом, спрашивала:
- Олег Викторович, а где ваша жена? Что же вы ее с собой не берете? – Было видно, что в этот момент она упивается счастьем.
В общем, та еще была старушка.
Поэтому, когда мы в тире, стреляя из пневматических винтовок по спичкам, начинали мазать, Олег кричал:
- Цель: бабка Филимонова!
Мы с Иркой тут же прижимались щеками к прикладам, раздавались два слаженных выстрела, и спички разлетались в разные стороны. Вначале мы приписывали нашу внезапную меткость случайности, но потом опытным путем определили: когда бы Олег ни командовал “бабка Филимонова!”, две винтовки дружно хлопали и две спички лишались серы.
Вообще-то “Энергетик” был приспособлен для того, чтобы люди проводили в нем время как можно более активно: там было две бани, теннисный корт, каждые выходные прокладывалась свежая лыжня. Мы с Иркой поддерживали любую спортивную инициативу, но, как обычно, несколько своеобразно.
Как-то раз, в пятницу, покинув дымный город, мы приехали на Снежку. Заселились в номер и, освободив наши сумки от теннисных ракеток, спортивных костюмов и различных нужных в хозяйстве вещей, наскоро раздавили бутылочку винца и нетвердо погарцевали в баню. Баня была своего рода женским клубом. Там собирались одни и те же тетки давно знакомые друг с другом. Они обмазывались с ног до головы медом, и, плавно перемещаясь из парилки в бассейн, а затем в комнату отдыха, перемывали кости своим ближним. Мы с Иркой, стараясь, чтобы наши маршруты не совпадали, двигались в обратном направлении. Встречались мы в комнате отдыха, где та же бабка Филимонова добрым неискренним голосом пела нам песни о нашей неземной красоте. Мы, стараясь дышать в сторону, согласно кивали.
В тот вечер, насидевшись до одури в парилке, я полезла в бассейн с температурой + 7 С. Беззвучно вылетая оттуда свечой, я поняла, что это правильная процедура. Ирка, доверяя моему вкусу, прыгнула следом. После того, как мы сделали семь ходок “парилка - холодный бассейн” мы протрезвели, как стекло.
Когда мы вышли на улицу, воздух был синий и пах лиственницами. Снег скрипел под ногами. Мы тоже буквально похрустывали от чистоты. Очень хотелось растянуться на белой простыне и заснуть. Любой другой бы так и сделал.
Но не мы. Обманув бдительность бабки Филимоновой блаженным и сонным выражением лиц, мы улизнули на другой этаж, где пьянствовали до утра в компании местной молодежи.
Утро застало нас, лежащими поперек собственных кроватей, в невероятных позах. Все еще пьяные и исполненные поэтому искрометного веселья, мы решили, что сейчас самое время пойти поиграть в теннис. Слегка опохмелившись, кривые, как две турецкие сабли, мы явились в спортзал. Штук 10 детей разного возраста уже гоняли там на скейтборде.  Понаблюдав за ними, мы поняли, что жизнь наша пройдет даром, если мы не овладеем этим искусством. Лукавые дети, понимая, чем это все закончится, безропотно отдали нам скейт. И действительно, когда мы пять тысяч раз свалились с неподвижной доски, кататься нам расхотелось, и мы, всем своим видом демонстрируя, что есть на свете дела  и поважнее, пошли играть в теннис.
Трудно сказать, насколько красива была игра. Лично в меня, мне казалось, летели по крайней мере три мячика, от которых я отбивалась ракеткой, словно мухобойкой. В результате и мы, и дети всю дорогу ползали по полу, собирая мячи. Для детей это было, по всей видимости, редкое развлечение, и они приглашали других детей, чтобы на нас полюбоваться. Когда их набилось ползала, мы решили уйти, оставив в залог нашего возвращения несколько теннисных мячей. Дети провожали нас восторженными криками. Я думаю, что мы для них были чем-то вроде сошедших с экрана Гуффи.
Но наши ползания возымели-таки свое действие, потому что к обеду мы снова были трезвы. Сидя за столиком в расслабленных позах заслуженных спортсменов, мы неторопливо оглядывали публику, в профилактических целях не упуская из вида зловредную бабку Филимонову.
- Пошли, что ли, на лыжах?.. - лениво сказала Ирка.
На лыжах мы ходили редко, так как Олег, отвечающий так же за прокладывание лыжни и организацию отдыха на конечном, пятом километре, как правило, сажал нас на свой “Буран”, и мы, разрезая ветер, прыгали по снежным кочкам громко, на всю долину хохоча.
Однако в предшествующие выходные был страшный мороз плюс ледяной ветер, и к пункту назначения Олег привез два стеклянных чучела, которые не мог отогреть ни чаем, ни водкой. Он заставил нас бегать вокруг костра, но мы только неуклюже бродили по лыжне, деревянно переставляя руки и ноги, и на его предложение ускорить темп тихо отвечали: “Олежка, это мы бегаем…”
…Вернувшись в комнату и разобрав инвентарь, мы присели передохнуть, но тут наши взгляды скрестились на початой бутылке кофейного ликера, не осиленного утром.
- Ну что, на дорожку? - спросила Ирка.
Я кивнула.
Ликер мы пили, словно остывший чай: большими глотками из стаканов. Не прошло и десяти минут, как бутылка опустела, и мы с Иркой недоуменно посмотрели друг на друга.
- Ты как? - спросила Ирка.
- Никак, - удивленно ответила я.
Пожав плечами, я встала. И тут весь ликер, скопившийся в организме, мгновенно взлетел ко мне в голову. Все заволокло туманом. Ясно помня, что должна куда-то идти с лыжами, я попыталась их взять, но они постоянно рассыпались. Когда же я собрала и лыжи и палки, то не смогла выйти из двери, так как лыжи оказались шире, чем дверной проем. Чуть не проломив себе грудную клетку, я догадалась повернуться боком и приставным шагом миновала дверь. Следом за мной, гремя лыжами, как костями, протиснулась Ирка.
Спускаясь по лестнице, мы перекалечили половину отдыхающих. Когда же вылезли на улицу (угол наклона наших тел составлял уже около 45*), нас поразило яркое пьяное солнце и обилие пьяных лыжников. Приветственно помахав им руками, мы попытались пристегнуть крепления, но не нашли лучшего места, чем вершина небольшого пологого холма. В результате я шла за своей лыжей, согнувшись раком и вытянув руку приблизительно полкилометра. Ирка на вершине холма все время падала и смеялась.
Наконец, нам как-то удалось совладать с креплениями, и мы размашисто заскользили по лыжне.
Сначала все было легко и просто: вдохновленные алкоголем, мы мчались по лыжне, шумно восторгаясь пейзажем и собственными успехами, но по мере продвижения темп снижался, нечеловеческие силы оставили нас, и до Олега мы уже добрели, волоча за собой палки и еле переставляя ноги. Обратный путь казался полным кошмаром. Поэтому нам пришлось куковать на точке несколько часов, выжидая, пока все лыжники нажрутся шашлыков и напьются чаю. Обратно нас и наши лыжи транспортировал Олег на своем “Буране”.
В понедельник я в институт не пошла. Очень устала.