тёмные изумрудные волны гл 17

Глава 17

Ночь постепенно засыпала своим серым пеплом шеренги тополей, вытянувшиеся вдоль
дороги. Мимо скользили мягкие линии долин и холмов, текли синие тени. Всё говорило о
покое и забвении. Укрывшись пледом, Катя заснула на заднем сиденье. Василий,
согласившийся отвезти их на море на своей машине, был за рулём.
Андрей проигнорировал недоуменные вопросы родителей: куда ты собрался, когда
вернёшься, а не устроиться ли сначала на новую работу. У мамы к Третьяковым было
предвзятое отношение. Их квартира находилась в соседнем подъезде, также на седьмом
этаже, стена получалась общая. Беспокойные были соседи. Когда жили в Волгограде,
громкая музыка звучала допоздна, из-за стены постоянно доносились крики, шум. То
шумно веселились, то громко ссорились. Как-то раз мама ходила разбираться, мол, не
даёте спать. Разговаривал с ней глава семьи, с его женой пообщаться не удалось. С
маминых слов, это был неотесанный мужлан, грубиян и хам. Тем не менее, музыку они
стали включать не так громко, как раньше.
Когда уезжали, Катя как-то странно посмотрела на Трезора, пришедшего проводить, а
заодно поговорить о делах. Дорогой спрашивала, что это за парень, сказала, что он ей не
нравится – какой-то мрачный громила, заплечных дел мастер. «Что ты, он преподает
ботанику», – отшутился Андрей.
Из-за отъезда пришлось прервать начатое дело, которое уже не восстановить. Три недели
он проработал у Синельникова, – наносил визиты к главным врачам больниц, их
заместителям, старшим медсестрам, – к людям, которые в медицинских учреждениях
принимают решения по закупкам препаратов. Ничего в этом сложного не было, Андрею
даже нравилась такая работа – общение, новые знакомства каждый день. Но результат!
Заказов немного, но даже если б эти люди закупали только у «Медторга», выплаченные
дивиденды не устроили бы Андрея. Ему нужно гораздо больше.
Впрочем, в этот проходной двор под названием «Медторг» всегда можно вернуться. Это
не фирма, а настоящая коммуна, бродячая энциклопедия карьер, судеб и
околопрофессиональных отношений. Сотрудники в ней не сотрудники, а сподвижники.
Синельников умел найти подход к каждому, чтоб уговорить поработать «за спасибо».
Кому-то был нужен опыт, чтобы продолжить карьеру в более серьезной организации,
кому-то была обещана диссертация, кому-то нравился весь этот социум. Оказалось, что
Синельников преподает в медицинском институте и даже выполняет какие-то научные
работы. Оттуда, из медицинского сообщества, он привлекал всех, кто был хоть как-то от
него зависим. Были женщин пенсионного возраста, многие из них работали в других
местах – жить-то как-то надо. Всю эту публику Синельников привораживал разъяснением
некоей туманной цели, к которой надо двигаться, и под шелест цветистых фраз о том, что
все надежды сбудутся, втолковывал одну-единственную мысль: искать клиентов и больше
продавать. Что с оплатой? Там разберемся. Главное – двигаться, не останавливаясь.
С Гордеевым удалось лишь дважды встретиться. Он редко появлялся в офисе – оформить
накладные и забрать товар, о чем-то за закрытыми дверями переговорить с директором.
Андрей пытался самостоятельно прикинуть, где тут можно заработать настоящие деньги,
и даже кое-что придумал. Довести до конца задуманное не удалось – Катя настояла на
скорейшем отъезде.
Друзья его разочаровали. Второв сначала предложил вступить в дело. Не увольняясь из
бюро СМЭ, он начал организовывать свой бизнес. Нужны были деньги, и он об этом
прямо сказал: «Вноси тридцать тысяч долларов, и ты в теме». У Андрея таких денег не
было, и Второв, подумав, предложил внести столько, сколько есть, и с этого получать
доход. Тщательно всё взвесив, Андрей предложил большую часть денег, которыми
располагал, но Второв неожиданно передумал. Сказал, что у него уже есть три
компаньона, каждый из которых внес по тридцать тысяч, и что они против новых членов
группы, тем более неравноправных. Все, что он может предложить – это работа на
процент, то есть, такие же условия, как в «Медторге».
Трезор тоже не смог ничем порадовать. Занимаясь своими делами, он не предлагал
никаких новых проектов, все больше выспрашивал про Гордеева – не пора ли его
«пощупать за живое».
От Андрея не укрылось, что оба что-то тщательно скрывают, это обижало сильнее, чем то,
что ему не предлагают ничего интересного.
И вот они с Катей едут на море. Василий везет их к своему родственнику, который живет
в одном из пригородов Сухуми. Сроки никак не оговаривались – Катя сказала, что «будем
жить, пока не надоест, разве плохо?!»
Ехали, нигде не останавливаясь. Андрей иногда подменял Василия, чтобы тот смог
отдохнуть. За окном ломаными линиями тянулись горы, и небо наваливалось на них, как
бы одним синим плечом. Дорога вилась серпантином, то взбираясь наверх, то спускаясь
вниз, тянулась над морем, и, пройдя долиной, снова взмывала ввысь. С возвышенностей,
поросших мелким лесом, открывались безбрежные дали, пересеченные линиями гор,
строгих в своей законченности. Селение, через которое только что проезжали, оставалось
внизу, скрываясь в зеленоватой дымке.
Долгие часы растаяли в мутных изгибах. Сухуми, охваченный мохнатыми горами, утопая
в листьях пальм, тяжелых магнолий, пряных садов, сверкал в брызгах жаркого солнца.
Проехав Гульрипши и Агудзеру, Василий свернул с основной магистрали. Дорога шла в
гору. Проехали санаторий, корпуса которого раскинулись на живописных холмах. За ним
виднелись постройки, дальше шел лес, горизонт замыкали вершины гор.
Василий остановился у невысокой ограды, за которой находился одноэтажный дом с
обширной летней верандой. Три помещения – кухня и две комнаты – выходили на эту
веранду, все двери были настежь открыты. Сразу за домом начинался крутой склон,
поросший мандариновыми деревьями. Влажный воздух, согретый щедрым солнцем и
дышавший теплой негой, был насыщен тяжелым ароматом – где-то сушились табачные
листья.
Василий открыл калитку и по-хозяйски прошел вовнутрь. Никого не увидев, громко
крикнул:
- Иорам!
Никто не откликнулся, тогда он прошел через кухню в сад.
Выйдя из машины, Андрей осмотрелся. Домовладение находилось на отшибе, рядом с
ним находилось точно такое же, примыкающее к обрыву – дом и террасами спускавшийся
по склону участок. С другой стороны – хозяйственная постройка – ангар с большими
воротами, и довоенной постройки двухэтажный дом. Чуть поодаль ограда, за которой, в
окружении деревьев и кустарников, виднелись корпуса санатория.
- Больше суток, – сказал Андрей, разминая затекшие ноги, – уже больше суток я не спал,
не ел, не занимался любовью, – словом, не жил.
- Больше суток, – ответила в тон ему Катя, – уже больше суток я не слышу от тебя слов
любви. Ты не говоришь, что сильно меня любишь, жить без меня не можешь. Тебе что,
все равно, что я у тебя есть?!
Тут их окликнул Василий. Они прошли на веранду, и он познакомил их с хозяевами.
Иорам, который в свои пятьдесят пять был худосочен, юн и свеж, и Нина Алексеевна, его
жена, полная и беленькая женщина, совсем как мама рядом с ним, – эти милые люди были
искренне рады гостям.
Потом хозяева куда-то вышли, и Василий к ним присоединился, а гостям было
предложено посидеть на веранде. В ожидании дальнейших событий Катя принялась
дразнить Андрея упоминанием различных блюд. Сначала она осведомилась, под каким
соусом он любит мясо, потом спросила, помнит ли он, какая была начинка у пирога,
которым угощала бабушка, затем спросила, понравилось ли ему крабовое мясо и икра…
На голодного Андрея обрушивались воображаемые куски жирной снеди. Наконец, он не
выдержал, и пригрозил, что проглотит в сыром виде деревянный табурет по-абхазски,
если не кончится пытка воспоминанием о еде, давно проглоченной.
Вскоре пришла Нина Алексеевна, а вместе с ней на столе появились легкие закуски – сыр,
лаваш, зелень, бастурма, овощи. Катя попросила её не беспокоиться так сильно, потому
что они с дороги совсем не проголодались, и Андрей под столом показал ей кулак.
После легкого обеда Иорам выдал ключ и, махнув рукой в сторону старенькой
двухэтажки, лаконично сказал:
- Второй этаж, номер шесть.
Василий остался, а они, подхватив вещи, направились обживать свое временное
пристанище.
Этот одетый зеленью домик хоть и являл вид разрушения, но дышал своеобразной
прелестью. Потемневший кирпич, когда-то бывший красным, крошился в ожидании то ли
капитальной перестройки, то ли сноса. Однако, в этом запустении, о котором говорили и
стены, обвитые плющом, облупившиеся рамы и потемневшие стекла, и даже склоненный
платан, облупившаяся кора которого шелухой покрывала густую траву, во всем этом
чувствовался неизъяснимый шарм, который, за очень большие деньги пытаются
воссоздать при постройке таверн «под старину». В доме было десять небольших
квартирок, в них жили работники санатория.
- Мне тут нравится, – сказал Андрей, оказавшись в шестом номере. – Келья с белеными
стенами.
Это была небольшая квартирка, точнее, комната с двумя узкими окнами, обстановка
которой состояла из железной кровати, старого, довоенной поры, комода, заставленного
смешными аляповатыми скульптурками того же периода, стола, двух венских стульев, и
покосившегося шкафа. У входа висело старое мутное зеркало, изображение в котором
расплывалось и терялось, казалось, что смотришься в колодец. Еще была тумбочка с
облупившейся полиролью, а на ней стоял старенький черно-белый телевизор.
- Я думала будет хуже. Я ожидала увидеть поселок и глинобитный забор, а здесь горы и
лес. До моря далековато, зато дорога красивая.
Она присела на краешек кровати. То была громадная железная конструкция довоенной
сборки размером со средний авианосец. Металла в ней было столько, что можно было бы
огородить если не городское, то, по крайней мере, районное кладбище. На такие мысли
Андрея натолкнули завитки и завитушки на спинках кровати, напоминавшие украшения
могильных оградок.
Подперев ладонью подбородок, Катя спросила:
- Ну, что? Жизнь налаживается!?
Андрей опустился перед ней на колени, обнял её ноги. Прежде чем он успел заговорить,
она по его взгляду поняла, что он её любит и желает её.
- Ты всегда будешь со мной, – сказал он.
Она склонилась над ним, окутывая его теплотой своего тела, своей любящей души, и
слегка взъерошила его волосы.
- Всегда быть вместе не могут люди.
Он ласкал её руки, точеные пальцы, слегка полные нежные ладони, пересеченные
изящными, как арабески, линиями и переходящие у основания пальцев в округлые
холмики. Очарованный, он не сводил с них глаз, пока она не прижала свои ладони к его
щекам.
- Катенька… По твоей ладони я прочитал твою судьбу. Вернее, нашу судьбу. Мы всегда
будем вместе.
- Ты так хочешь этого?
- Моё желание уже ничего не значит, – ответил он. – Тут так написано.
Её руки дрожали. Она слегка пошевелила ладонями, он поднял голову и увидел её
влекущий, страстный взгляд.
- Андрюша… – едва слышно прошептали её губы.