Злая девочка

Маришку забрали утром, третьего февраля.
Это не было неожиданностью.  Настя знала, что сестру заберут, и знала довольно давно. Сама Анастасия на удочерение не рассчитывала. Кому она нужна – здоровая двенадцатилетняя дылда, да ещё и с заиканием?
А Маринке повезло. У неё теперь будет дом, мама и много-много игрушечных жирафов – сестрёнка их обожает. И карандашей ей накупят целую гору – вы бы видели, как Маришка рисует! Не поверили б, что ей всего лишь четыре.
Это Настя – неизменный победитель всевозможных выставок– научила рисовать младшую сестрёнку. То есть, она знала, что Маринка ей никакая не «сестрёнка», но привыкла думать о ней именно так.

Маришка снилась каждую ночь.  Маришка и та женщина. Невысокая худощавая блондинка непонятного  возраста..… В Настиных снах эта женщина всегда была в тени, лица не видно. В центре была Маринка – то её качали на качелях, и она смеялась; то кормили вареньем,  и она перемазалась по уши; то водили в театр на детский сеанс – и она просидела до конца, ошеломлённая от восторга. Иногда, правда, её наказывали – обычно за дело. Тогда были слёзы, вопли, красные глазки и последующее примирение.
Такие сны Настю не волновали. Было немного грустно, но спокойно и сносно.
Пугали другие сны. В этих снах Маришка не плакала. Она просто сидела в уголке, прижавшись коленками к подбородку, и в глазках не было никакого выражения. А силуэт взрослой женщины  становился темнее и отдалённее. У Насти сжимались кулачки, собирался комок в горле, и появлялось желание сделать этой «тётке» что-то очень - очень нехорошее.
«Ты злая девочка», - звучало тогда в Настиной голове, и она просыпалась. Хорошо, если было утро. Потому что, если была ночь – уснуть заново было невозможно, а вставать или ещё как-то шуметь было запрещено.

«Злой девочкой» Настю впервые назвали в шесть лет. Тогда она укусила и поцарапала нянечку Полину Георгиевну. То есть, о том, что зовут её Полина Георгиевна, Настя узнала позже, когда освоилась в приюте. А тогда, в первый день, просто не дала отобрать свою розовую сумочку в виде медвежонка. Сначала по-хорошему попросила не трогать.  Потом  заплакала и попробовала физически не отдавать. А, когда чужая тётка, эта самая няня, стала отбирать сумочку силой – шестилетняя Настя пустила в ход зубы и отросшие ноготки.
С Полиной Георгиевной Настя помирилась две недели спустя. К тому времени обе стороны уже знали, что сумочка была последним подарком Настиной покойной мамы; и что Полина Георгиевна  вовсе не собиралась забирать её навсегда – только постирать. Таковы правила.
Сумочка долго не протянула. Её порвали в драке, двое мальчишек возраста самой Насти, и им за это досталось. И за порванную сумочку, и за ревущую Настюшку. После этого Настя замолчала – на пару дней. А, когда снова заговорила – выяснилось, что говорить, как раньше у неё не получается. И, чем больше она старалась – тем больше не получалось.

Когда Насте было десять, у них появился новенький. Настиного возраста, но в полтора раза меньше, смугленький, с плохо работающими руками и нехорошим  взглядом исподлобья. Его привезли откуда-то издалека, звали Рустам и просили «не обижать».
Настя и не собиралась никого обижать. Напротив, она пристыдила мальчишек, смеющихся над попытками новенького удержать карандаш. Стыдно никому не стало, а Рустам присоединился к общему смеху:
-Оссс-тавь-тте ег-гго. Кккак нн-не  сс-тыддд-но, - передразнил он Настю, скорчив препротивную рожу.
Директриса вошла как раз в тот момент, когда Настя принялась лупить новичка линейкой. От обиды. Рустамчик заметил вошедшую директрису и демонстративно заревел.
Настя в тот день узнала, что она поступила самым, самым, самым подлым образом. Что только плохие, недостойные люди решают конфликты драками, и уж тем более – дерутся со слабыми. Что в ней, должно быть, не осталось ничего хорошего. Что, если бы она была взрослой, а «бедный мальчик» пострадал бы сильнее, то она могла бы попасть в тюрьму. А, пока она туда не попала, неплохо бы подумать о своём поведении.
Этот разговор длился часа полтора. Говорили директриса, учителя, нянечка и даже уборщица. Настя молчала и старалась ни на кого не смотреть.

А через два дня после того случая Настя познакомилась с Мариной. Двухлетняя (как потом выяснилось) кроха почему-то оказалась закрыта  в шкафу, вместе с халатами  и комбинезонами. Если бы она плакала, её бы, наверное, нашли раньше. Но она не плакала. Или плакала, но так, что никто не услышал.
Настя полезла в шкаф по совершенно другому поводу. Её попросили что-то принести. И там она обнаружила спящую незнакомую малышку.
В первую секунду Настя онемела не от ужаса, а скорее от умиления. Когда Настина мама была жива, Настя безуспешно просила у неё «сестричку», но мама отшучивалась. И Настя тихо завидовала подругам, имеющим дома нечто с большими глазками и крохотными пальчиками.  Рассказам подруг о вредности и противности этих маленьких существ  Настя не придавала особого значения.
Существо услышало шум и открыло глазки. Глазки были зелёные – немного темнее, чем у самой Насти. Перепуганную мордашку окаймляли  светло-рыжие лёгкие кудряшки.
-Привет, - сказала Настя, стараясь не испугать малышку.
Девчушка посмотрела на неё задумчиво, скривилась и негромко заскулила.
-Иди сюда, - подумав, что хуже не будет, Настя вытащила девчушку  наружу и потащила к скамейке, обхватив поперёк живота. Ребёнок перестал реветь – видимо, ошалел от непривычного способа перемещения.
-Я Настя, - сказала Настя, усадив девчушку на скамейку. – А ты кто? Как тебя зовут?
-Маина, - прозвучал тонкий голосок после третьей попытки.
-Марина?
Кроха кивнула.
Настя улыбнулась, лихорадочно соображая, что ещё сказать.
-А… сколько тебе годиков? Мне - десять. Вот, - она показала крохе две открытые ладошки.
Маринка немного помолчала, а потом заявила:
-Дай сок.
-У меня нет, - растерянно пробормотала Настя, и помотала головой для большей убедительности.
-Дай! – требовательно повторила кроха и заревела, на этот раз во весь голос.
Прибежавшие на шум няня и уборщица поведали, что, во-первых, все сбились с ног, разыскивая их двоих, а во-вторых, нехорошо прятаться и заставлять взрослых нервничать.  После этих слов няня схватила младшую из девочек на руки и куда-то понесла. Старшей девочке было велено бежать в столовую «немедленно».

-А вы дали ей сок? – спросила Настя у Полины Георгиевны  вечером того же дня.
-Нет, - сказала Полина Георгиевна. – Я дала ей молоко. А тебе не кажется, что ты лезешь не в своё дело?
Насте так не казалось, но она была уже слишком взрослая, чтобы пускать в ход кулачки. И недостаточно взрослая, чтобы найти нужные слова. Она убежала, не ответив.

Месяца два  спустя Настю снова назвали «злючкой». Дурацкая история получилась. Она столкнула с горки пятилетнего Никитку, мешающего другим малышам и Маришке в том числе. Столкнула неудачно – Никитка расшиб лоб, и его пришлось зашивать. В итоге взрослые загнали всех в помещение, и долго требовали с Насти сказать, что она «не нарочно». Настя этого не сказала.  Она хотела толкнуть, и толкнула. Потому что Никитка была не прав.  Да, ей жаль, что он расшибся, но будет знать в другой раз.  Вот тогда ей и сказали, что она - злючка, и ей будет тяжело в жизни.
 
Вообще-то, к тому времени про это прозвище уже начали забывать – спасибо Маришке, трогательно льнувшей к сестре-самозванке. Засыпать, обедать, играть, рисовать – всё это девчушки почти привыкли делать вместе. Особенно рисовать.  Какие-то причудливые дома, неизвестные города, сказочные зверюшки появлялись на бумаге Настиными стараниями, и тут же появлялись нехитрые истории. Настя сочиняла их «на ходу», заикалась, пока рассказывала, но передразнивать Маришка не умела. Она только время от времени пыталась менять сюжет,  и её поправки обычно принимались.
В общем, всё шло очень даже неплохо, если не принимать во внимание периодические Маринкины капризы и недовольство учителей, заявляющих, что «если тебе так нравится нянчиться – для этого есть свободное время». Настя покорно кивала, и по-прежнему бросалась успокаивать или развлекать малышку по первому зову. Она «скатилась» по учёбе, и только угроза «запретить и близко подходить к младшим детям» подвигли Настю на такой подвиг, как подучить историю и подружиться с дробями.
А ещё Настя  выиграла конкурс рисунков. Первое место. За изображение двух девочек – маленькой и постарше. На рисунке старшая девочка качала младшую на качелях, и ветер развевал волосы обеих.

И, когда прозвище вспомнилось, Настя неделю не подходила к названной сестрёнке. Не хотелось. И на занятия, где её учили правильно разговаривать, тоже перестала ходить. Даже рисование пропускала целую неделю. Какое-то равнодушие ко всему навалилось, ничего не хотелось делать.

А потом был Маришкин день рождения – три года. И Настя подарила ей цветные карандаши – пожертвовала своим последним призом.  А взрослые подарили Маринке жирафов. Целую жирафью семью – маму, папу, дедушку, бабушку  и двух детишек.  Настя усомнилась про себя, что это был хороший подарок для сироты, но Маришка жирафов оценила и тут же принялась рисовать.  И через полгода Маришкины рисунки стали появляться на выставках. Само собой, простые и наивные, но что-то в них было. Как сказал Игорь Семёнович, руководитель изостудии – «в работах малышки чувствуется настроение».

Противная тётка пришла где-то в начале октября следующего года. Маринке было уже четыре.  Настя могла бы уже давно  перестать заикаться, если бы меньше прогуливала занятия.
Насте эта тётка не понравилась с самого начала. Бледная, невзрачная, с мягкой улыбкой и настороженно-заинтересованным взглядом, обращённым (что бесило больше всего) на беспечно играющую Маришку.

Женщина приходила ещё несколько раз. У неё были: простое имя – Мария, муж- бизнесмен и какая-то болезнь, не позволяющая родить своего ребёнка. И ещё – давняя мечта о маленькой златокудрой девочке.

Златокудрая девочка быстро нашла с Марией общий язык. Они не раз о чём-то разговаривали в кабинете директрисы, ходили вместе гулять.…

Однажды, вскоре после нового года,  Настя подслушала их разговор:
-А почему Настя с нами гулять не ходит?
-Какая Настя?
-Моя Настя. Она ла-у-лат!
-Лауреат? – переспросила Мария, улыбнувшись.
-Ну да. Лауелат. Мы вместе.
-Сестрички?
-Ага. Сестлички.
-Странно, - проговорила женщина, скорее для себя.

Вечером того же дня Мария поинтересовалась у персонала «сестрой» своей потенциальной будущей дочери. Ольга Романовна, директриса, ответила не сразу.
-Анастасия не сестра Марине. Они не состоят в родстве, просто привязаны друг к другу.
-Может,  попробовать взять обеих? – неуверенно спросила Мария.
Ольга Романовна покачала головой:
-Не думаю, что это хорошая идея. У вас нет опыта, а Настя – сложная девочка. Она талантливо рисует, но у неё есть некоторые проблемы со здоровьем. И, кроме того, она злая. То есть, бывает злая. Ей нужна помощь, помощь знающего, опытного человека…Но вы не переживайте. Это не должно…
Настя не выдержала и зашла в кабинет. Обе взрослые женщины вздрогнули.
-Настя, поздоровайся,  - сказала директриса.
-Здравствуйте, - сказала Настя. Она заметила, что гостья почувствовала неловкость, и это её обрадовало. Это была нехорошая радость.
-Ты и есть Маришкина… подруга, верно? – спросила Мария.
-Мы сёстры, - упрямо отозвалась Настя, хотя и понимала, что это не совсем правда. То есть, совсем не правда.
Потом её спросили, не покажет ли она свои рисунки. Она отказалась. Не хотелось.
Играть с Маришкой в тот день ей тоже не захотелось.

О том, что Маринку забрали, Настя узнала от няни. Взрослые в тот день много наговорили. Что так будет лучше. Что так было правильно. Что, когда Настя вырастет, она поймёт…
Настя не хотела ничего понимать.

Потом стало полегче. Иногда даже казалось, что взрослые были правы.  Сны про Маринку становились всё более редкими и расплывчатыми.

Восьмого марта выпал снег. Ждали гостей. И Настя ждала, втайне. Очень ждала. И, вскоре после завтрака, увидела их в окно.
Маришка – в новенькой розовой курточке – тоже её заметила, начала прыгать и показывать на окно. Новая Маринкина мама дружелюбно помахала Насте рукой – спускайся!

Настя наспех натянула ботинки, накинула куртку и выбежала на улицу.
-На-а-сь! – кинулась ей навстречу Маришка, и, не пробежав и пяти шагов, растянулась в сугробе.
Её подняли в четыре руки. А потом вместе пошли пить чай.
И долго, долго разговаривали. Про рисование, про Маринку, про приют… Про взрослых, которые не всегда правы….
И Настю позвали в гости.

Маришка с новыми родителями жили в трёхкомнатной квартире на пятом этаже. 
У неё была своя комната, уже увешанная её рисунками, и много-много игрушек. Одну куклу – красавицу в сиреневом платье – Маришка великодушно подарила Насте. Это, правда, была не совсем Маринкина идея… Но Настя от восторга и умиления даже забыла, что она «уже взрослая». То есть, не забыла, а как-то засомневалась.
У неё получилось не заплакать, когда настало время уходить. Хотя уходить не хотелось.

Настя побывала в гостях несколько раз. И в конце марта её вызвали к Ольге Романовне. И Настя знала, зачем. Но предложение «пожить у Марии Филипповны несколько дней» всё равно оказалось безумно приятным сюрпризом.

-Ма, ты Настю тоже удочеришь? – спросила Маринка, когда они втроём шагали «домой». Настя смутно понимала, что это не совсем «домой» - не для неё пока, но ей нравилось так думать.
Мария немного смутилась.
-Посмотрим. Если получится.
Настя не знала, как обратиться к ней. Наконец, решилась.
-Тётя Маша, вы сомневаетесь, потому что я злая?
«Тётя Маша» ответила тут же.
-Ты не злая. И я не сомневаюсь. Почти. Просто нужно время.
-И это не тётя Маша, а мама! – гордо поправила «сестру» Маринка.
-Тётя Маша – вполне подойдёт, - не согласилась Мария Филипповна. – Настя,  - она обратилась к девочке, как ко взрослой, – если тебе трудно, и ты не хочешь называть меня мамой – то это и необязательно.
-Я…. – Настя  запнулась. – Я… потом захочу.