Две песни - одна жизнь

В семьдесят шестом мне было семнадцать, и я была очень красивой девочкой с бледной кожей, длинными обесцвеченными волосами, темно-карими глазами, угольно черными бровями, точнее угольными штрихами (две трети я выщипывала) немного мальчишеской субтильной фигуркой и идеальными ножками. А еще у меня была куча талантов и гора комплексов.
То ли таланты, то ли комплексы привели меня в заводскую комсомольскую организацию - работала замом секретаря по идеологии. Истово работала, по-честному и от души. Что абсолютно не помешало мне выскочить замуж за парня, с двенадцати лет прописавшегося за нехорошее поведение в спецучреждениях. Три месяца эйфории, четыре - боли, и я, вся такая наполненная пустотой, получаю за хорошую работу на производстве и в райкоме, халявный билет на концерт. Кто жил тогда, знает - профсоюзы не только лотерейные билеты в зарплату и аванс впаривали, за смешные цены можно было и в дом отдыха попасть, и в зарубежную туристическую поездку. А культмассовые мероприятия, типа коллективного похода в филармонию, и вовсе были нормой жизни.
...Был ли он пионером арены как эстрадной площадки, или шел проторенным до него путем, мне не ведомо. Для меня лично это был первый опыт прослушивания песен в цирке. До этого вечера я кое-что знала уже из его репертуара и имела твердое убеждение, что он - фигляр, косящий под блатоту, что мне, бывшей жене взаправдашнего рецидивиста, претило. Я в его тексты даже не вдумывалась, а его мелодии, которых не было, раздражали меня своей примитивностью.
И вот я с десятком заводчан - на последнем ряду в нашем почти новом типовом здании цирка. Все первое отделение нас пытается забавлять какой-то столичный ВИА, делает это, на мой наглый взгляд, весьма неудачно, и я компенсирую это трепом - анекдоты там, байки, в общем, у нас на галерке весело.
А во втором отделении вышел он. Маленький человек с тщедушным телом и непропорционально большой головой, с низким хриповатым голосом, который в первые секунды показался мне искусственным. Я еще пыталась ерничать, но не довела до конца первую же шутку, заткнулась на полуслове. В последующие часы мне уже ничего не казалось, я внимала, впитывала каждую его ноту, каждый звук - даже его прокашливание было уместным и гармоничным.
Никогда раньше, да и тридцать лет спустя, я не испытывала такого скорого перехода от ожидания посредственного действа к ощущению прикосновения к творчеству гения. Сродни состоянию после душевного секса - любишь весь мир и всем желаешь счастья.
Я уже говорила, что была красивой девочкой, а с учетом моих платьиц длины «папина шляпа», не удивительно, что поклонников в своем родном городе я считала не десятками даже, а сотнями. Один из них работал в цирке осветителем. Впрочем, возможно его специальность называлась более художественно, но этого я сегодня не помню, как не помню ни его имени, ни лица. Но в тот вечер я воспользовалась его существованием и его служебным положением, и еще до окончания концерта нашла его в техпомещении, где он через узкое щелевидное окошко прослушивал и просматривал выступление.
Иногда я умею быть категоричной. Не интересуясь ни его желаниями, ни его возможностями, я велела провести меня к Высоцкому. Мы долго плутали по каким-то коридорчикам, и я оказалась на площадке лицом к лицу к поднимающемуся по лестнице певцу.  Он окинул меня взглядом от десятисантиметровой «платформы» до взлохмаченных «по-пугачевски» кудрей и остановился, не дойдя до верха пару ступеней, в усталом ожидании.
- Вы меня удивили, - сказала я. Он недоуменно приподнял бровь.
- Я слушала раньше Ваши песни, но не слышала их. Мне казалось, что они - дешевые фантазии приблатненного придурка. А оказывается, Вы - великий актер.
Ох, и повеселился он, наверное, тогда в душе - всесоюзному любимцу какая-то провинциальная нимфеточка снисходительно поставила пятерку за творчество! Но лицо его оставалось усталым, а если в глазах и мелькнули бесенята, то я, по близорукости своей, их не заметила.
- Я хочу еще раз попасть на Ваш концерт, а билеты, насколько я знаю, все проданы. Поможете? - эти слова я произносила под аккомпанемент тяжелых шагов грузного человека, поднимающегося по лестнице.  Высоцкий обернулся к нему:
- Дай ей контрамарку и объясни, как меня найти в гостинице. Магнитофон у тебя есть? - спросил он у меня.
- Конечно! - я почти обиделась.
- Захвати… - он быстро сделал пару шагов наверх, взял меня, торчащую столбом на его пути, за плечи и аккуратно сдвинув в сторону, пошел по коридору.
Администратор вручил мне какой-то плотный прямоугольничек, назвал номер в гостинице «Кавказ», и сказал, чтобы я была там через час.
Я часто спотыкаюсь в своей жизни о мелочи, воспринимая их как неодолимые препятствия. Но также часто легко решаю задачи, которые многим не по зубам. В те годы поймать такси у цирка после концерта было архисложно. Я умудрилась подсесть в одну из машин, которую наняли для музыкантов, выступавших в первом отделении, оказалась там шестым или седьмым пассажиром, до «Кавказа» сидела на коленях сразу у двоих худеньких ребят, а потом уговорила водителя за гроши отвести меня домой и вернуть к гостинице.
Вскоре я со своим рижским кассетным магнитофоном стояла у дверей указанного номера. Мне открыл тот кадр, который дал контрамарку, жестом предложил войти. В комнате никого не было. На столе - батарея бутылок и какая-то закусь.
- А где Высоцкий? - спросила я.
- В своей гостинице, - ухмыльнулся толстяк.
- До свиданья, - я решительно потопала к выходу.
- Да погоди, он скоро подъедет, я ему только что звонил.
Я поставила магнитофон на пол и присела на краешек стула, аккуратно сдвинув коленки, слабо прикрытые юбчонкой. Хозяин номера склонился надо мной и, обняв, попытался прижать к пузу:
- Скоро, но не мгновенно. Мы еще успеем перепихнуться.
- Во-первых, если бы я давала каждому, у кого на меня встает, у меня п… была бы шире твоих плеч. А во- вторых, я малолетка. Сядешь, - заявила я безапелляционно ледяным тоном.
Он слегка опешил, сказал, что ему нужно что-то решить с портье и вышел.
Минут через пятнадцать дверь отворилась и на пороге возникли две девушки, трое немолодых мужчин и  Высоцкий, за спиной которого будто приклеился администратор с гитарным чехлом в руке.
Тут уже опешила я. До сих пор не знаю, на какую встречу я рассчитывала, на какое общение, но почему-то эта толпа привела меня в замешательство.
Мы расселись за столом, одна из девушек активно расспрашивала или просила о чем-то Семеновича, прочие тихонько беседовали между собой. Спустя несколько минут в руках у Высоцкого уже была гитара, он спросил у меня:
- Магнитофон взяла?
- Да!
- Пиши!
Я нажала комбинацию кнопок и запись пошла:

Ни славы, и ни коровы,
Ни тяжкой короны земной -
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб вытянул петь со мной.
Прошу не любви ворованной,
Не милости на денек -
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб не был так одинок;

Чтоб было с кем пасоваться,
Аукаться через степь,
Для сердца - не для оваций,-
На два голоса спеть;
Чтоб кто-нибудь меня понял,-
Не часто, но хоть разок,-
И с раненых губ моих поднял
Царапнутый пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,
Забыв, что мы сила вдвоем,
Меня, побледнев от соперничества,
Прирежет за общим столом.
Прости ему - он до гроба
Одиночеством окружен.
Пошли ему, бог, второго -
Такого, как я и как он...

Почти без перехода Высоцкий запел какую-то веселую песню, кажется это был «Милицейский протокол», потом еще и еще. Но все это я услышала уже потом, дома, тогда же я была в состоянии полной прострации - так зацепила меня песня про второго.
Чуть больше часа длился этот концерт для очень узкого круга лиц. Как я потом узнала, одна из присутствовавших там девушек была дочерью первого секретаря крайкома партии - Ириной Михайловной Горбачевой, двумя всего годами старше меня.
...Спустя какое-то время я очнулась, взглянула на часики, увидела, что уже десять вечера, тихонечко собрала манатки и ушла по-английски, не попрощавшись.
На следующий день я взяла отгул, в два пополудни прошла по контрамарке в цирк, около часа болталась в фойе, с началом второго отделения уселась на ступеньках в районе третьего ряда  рядом с центральным проходом и была приятно поражена, когда Высоцкий в микрофон спросил, глядя на меня :
- Нормально домой добралась?
Я кивнула. Десятки зрителей приподнялись со своих мест, чтобы взглянуть на ту, с кем он говорил. Он запел. Все сели.
А вечерний концерт продолжался за полночь. Мне казалось, что он поет только для меня, хотя по прошествию лет, я понимаю: так казалось каждому второму в зале. Да важно ли это?! Главное, я никогда не смогу поверить, в то, что тот «чес», который, как я прочитала много лет спустя, был организован, чтобы он смог решить свои с Мариной Влади жилищные проблемы, ничего кроме денег и усталости ему не принес. Не верю! Возникал у него, очевидно, плотнейший, взаимообогащающий духовный контакт с публикой, иначе на фига ему было петь пять часов к ряду, вместо запланированной сорокапятиминутки?
И был еще один день. И еще два концерта. В перерывах между ними я, на правах слегка знакомой, пачками брала у него автографы для близких и не очень, мы пару раз сфоткались в обнимку - ему было не в лом. А потом он уехал.
Только тогда я прослушала гостиничную запись. И нашла для себя там еще одну, не слыханную раньше песню:
Я любил и женщин и проказы,
Что ни день, то новая была,
И ходили гнусные рассказы по району
Про мои любовные дела.

И однажды как-то на дороге
Рядом с морем - с этим не шути,
Встретил я одну из очень многих по району
На моем, на жизненном пути.

А у ней - шир-р-рокая натура,
А у ней  - такая вот душа!
А у ней - такая вот фигура,
А у меня в кармане ни гроша…

Потому, что ей в подарок - кольца,
Коньяки, духи из первых рук.
А им самим не много удовольствий
От моих сомнительных услуг.

И она сказала тихо «Вася!
Дорогое самое отдам!»
А я сказал: «За сто рублей согласен,
А если больше - с другом пополам!»

Женщины, как очень злые кони -
Заглядись, закусят удила.
Может, я чего-нибудь не понял,
Но вот она обиделась, ушла.

А через месяц улеглись волненья,
А через месяц вновь пришла она,
И у меня было такое ощущенье,
Что ее устроила цена…

Как случилось, что из огромного массива полных смысла - баллад, юмора - шутливых песен, именно это запало мне в душу, не знаю. Только несколько позже, когда я стала тщательно закупать все гибкие и жесткие его пластинки, ни первая песня «про второго», ни вторая «про первую» мне не встречались. Лишь спустя три десятилетия я узнала, что текст «Пошли мне Господь…» написал почитаемый мной не очень Андрей Вознесенский, а Высоцкий положил его на музыку и исполнял в одном из спектаклей родного своего театра на Таганке, а другая песня - детище самого Владимира Семеновича и не менее полутора десятков женщин Советского Союза претендовали на то, что вдохновили его. Для меня эта песня - знакова, потому что она на долгое тридцатилетие определила мои взаимоотношения с мужчинами, когда абсолютное непонимание - не повод для скорого расставания.
Как  бы то ни было, через пару месяцев после гостиничного концерта, кассету с записями у меня выдурили, фотки, где меня обнимает этот большой маленький человек, я по-тупости своей раздарила, песни его на много лет забыла.
Но сегодня ночью вдруг вспомнила ясно. Ни певца, ни песни его, я вспомнила вдруг радость, которой была полна моя душа, когда ей показалось, что Господь обязательно пошлет второго.
28 ноября 2008 года.