Часы били двенадцать

- Холодно, - прошептал Ваня уже посиневшими, едва шевелящимися губами.
Часы били одиннадцать. За окном завывала январская вьюга. В комнате три на четыре было темно. Сыро. Непередаваемо холодно.
- Представь себе солнце, - Нина старалась сохранять спокойствие и изо всех сил держала себя. Глаза предательски блестели. Она крепче прижимала к себе шестилетнего брата, не выпуская его хрупкие ручонки из своих ледяных ладоней. Пыталась согреть. И продолжала:
- Вот утро. Яркий солнечный свет пробирается сквозь дебри растущих за окном деревьев и проникает в комнату. Каждый луч осторожно, едва касаясь стен, проскальзывает в самые потаённые углы и тихо вытесняет таившийся здесь сон. И когда каждый уголок будет заполнен теплом и светом, войдет она… Ещё совсем недавно этот скромный дом был чужим. Здесь жила пустота. А сегодня, минуя плотно запертое окно, сюда вот так неслышно ворвалось солнце, согревая и освещая пустоту. А следом за солнцем в комнату стали приходить другие: чуть ощутимый ветер, запах утренней росы, надежда на будущее, вера в пробуждение и она – Любовь. Тогда всё расцвело вокруг, прибрело множество самых ярких и лучших оттенков. Приобрело когда-то потерянную жизнь. Теперь каждый, кто появлялся в этом доме, улыбался, становился добрее и любил. Любил. – Тут Нина вновь прервала своё повествование и взглянула на Ваню. Он засыпал. Его ручки стали теплее, и Нина сама ощутила то самое тепло, что подарила брату, и уголки её губ приподнялись.
Ваня заснул, а по розовым холодным щекам Нины покатились горячие солёные слёзы. Нина глотала их и захлёбывалась. В голове у неё вертелось только что рассказанная брату история; и тут Нина не поверила сама себе, поскольку раньше она никогда об этом не думала, а сегодня совсем неожиданно произнесла.
На часах уже двенадцать, а отца всё нет. За окном не прекращает идти снег. Ветви погрузившихся в зимнюю спячку деревьев под тяжестью инея опустились вниз. Свет луны освещает запорошенную землю, и она переливается множеством красок, слепит глаза. Кажется, дотронешься до этого белого покрывала, и обязательно произойдёт чудо. Но, возвращаясь в реальность, понимаешь, что нет, ничего не произойдёт.
«А ведь если верить, то может случиться всё, что угодно, а когда веры нет, то нечего пенять на судьбу», - такая мысль пролетела в ней.
Нина подумала об отце. Боже, как она его понимала! Воспитание двоих детей – непростая доля одинокого мужчины, который старается, делает всё, чтобы его дети были сыты, одеты и согреты. Постоянный изнурительный труд, ничтожные гроши, редкое пребывание дома… Но он никогда не унывал, а наоборот, верил, что всё это не зря. Нина всегда поражалась этой вере, этой любви, которую он в себе нёс.
И вот вошёл отец. Высокий, худощавый, кажется, абсолютно безобидный. Его красное лицо, поникнувшие плечи и такие усталые с грустинкой глаза вызывают жалость. Он с некоторой наивностью взглянул на худенькую, бледную, с огромными серыми глазами взрослеющую женщину – свою дочь, – держащую на руках маленького брата; как её тонкие длинные пальцы нежно поглаживали белокурую голову спящего мальчика, а прядь чёрных как смоль волос опускалась на хрупкие девичьи плечи. И как она тогда взглянула на папу понимающе и несколько сочувственно, будто перед ней беззащитный котёнок. Он отвёл взгляд. Больно. Больно смотреть на всё это: скудные краски дома, холод и два самых родных существа, которые что-то от него ждут, а он…
- Ваня уже заснул, - хрипло произнесла Нина, при этом стараясь не разбудить брата, - будешь есть?
Он, несколько смущаясь, кивнул головой. Снял с себя старую шинель и ринулся мыть свои простые рабочие руки, но они не отмывались – слишком много трудов и мозолей было на них, слишком многое было сделано ими во имя любви. Тут он подошёл к дочери и поцеловал её в лоб, взял спящего Ваню и уложил в кровать. Нина уже всё подготовила для папы и села напротив. Как она наблюдала за ним, усталым и родным…
- Небось, тяжело тебе, родная?..
- Да нет, что ты, - ответила Нина.
Конечно, она сказала неправду. И продолжала смотреть на отца, ещё больше восхищаясь его верой и любовью.