Where The Art Comes From

     [ДОСТОВЕРНОЕ ОПИСАНИЕ МНОГИХ ДНЕЙ, НЕСКОЛЬКИХ СОБЫТИЙ И БЕСКОНЕЧНОГО ЧИСЛА МЫСЛЕЙ - ВСЕ, ЧТО БЫЛО СКАЗАНО, ВСЕ, ЧТО НУЖНО БЫЛО БЫ СКАЗАТЬ, ВСЕ, ЧТО ЕЩЕ БУДЕТ СКАЗАНО]



     There’s no earthly way of knowing
     Which direction we are going!
     There’s no knowing where we’re rowing —
     Or which way the river’s flowing...

     Is it raining? Is it snowing?
     Is the hurricane a–blowing?
     Not a speck of light is showing —
     So, the danger must be growing!

     But the rowers keep on rowing...

     Stop the boat!



     Часть 1: [СУИЦИДАЛЬНАЯ]

     Уже вторую неделю подряд я тупо задаюсь одним и тем же вопросом: что делать? Вопрос, конечно, классический — с этим и не поспоришь, — правда, я себе этот вопрос задаю в несколько ином смысле, а именно: чем себя занять? Делать мне нечего, т.е. совсем нечего — я целыми днями бездельничаю, валяюсь в постели, как кусок мяса — без мыслей, без эмоций, без амбиций, — и лишь гадаю: в чем есть смысл жизни? (Если он, конечно, вообще есть, а если его нет — то необходимо срочно что–то придумать). Мне не хочется секса. — Все это странно и необычно: такой волнующий опыт — быть мясом! В этом даже что–то есть...

     Каждую ночь, на рассвете, мне снятся кровавые кошмары, где я выступаю в роли главного плохого мальчика, — кровь рекой, расчлененка и секс в стиле БД/СМ, — и каждое утро я неизменно просыпаюсь с убийственным стояком, не в силах припомнить хотя бы какие–нибудь детали своих ночных видений (откровений?) — да что там, я не в силах припомнить хотя бы что–нибудь: кто я, где нахожусь, какое сейчас время суток, дата, день, число, месяц, год, размер, вкус, запах, цвет — для меня все эти вопросы стабильно сохраняют статус риторических, — и каждое утро для меня похоже на возвращение с того света, самоубийство или просто убийство (с явным наличием отягчающих обстоятельств), жестокое надругательство над еще теплым, не остывшим трупом (или он все–таки претворятся?) — короче говоря, every day it hurts to wake, и лучше вообще не просыпаться...

     За пробуждением (it hurts, it hurts, it hurts so much) неизменно следует утренний сеанс мастурбации: удовлетворять мои низменные, животные инстинкты, увы, некому — вот и приходится (пардон за каламбур) брать ситуацию в свои руки и самому заниматься этой грязной работой. — Мастурбация два раза в день, утром и вечером, — это как почистить зубы или поссать в сортире, и это, товарищи, не смешно...



     ***

     Вчера мне снилось, что я занимаюсь сексом с Ренатой Литвиновой. (Прогресс налицо: было время, когда во сне я трахался с Леной Катиной, а Юля Волкова потом устраивала по этому поводу масштабные сцены ревности). Накануне я смотрел "Богиню".

     Отрывок из "Дневника" (5–е января):

     "Я плавал в море крови. Кровь была холодная и липкая — ее неуловимый, тупой, скользкий запах вызывал тошноту: хотелось блевануть. Чьи–то волосы, ногти, сгнившие зубы, ампутированные конечности (интересно, куда их девают после ампутации, — не сжигают же, в самом деле?)... Было темно и холодно — и страшно...

     ТРАХНИ МЕНЯ, ПОКА Я ЕЩЕ ТЕПЛАЯ! — прошептала она, и я вставил ей по самое не горюй. Казалось, будто я надел на свой налитый кровью член целую Вселенную и поимел ее, как дешевую, спидозную шлюху...

     You’re my meat to eat, you’re my video game, — я написал эти строки, когда, измотанный и обессиленный после секса с ней (в моих яйцах не осталось ни капли спермы — она высосала из меня все, без остатка), выполз в сортир поссать. Я был пьяный, обторченный (несколько дорожечек кокса, которые я вынюхал за секунду до того, как вставил ей, пришлись очень кстати) и, само собой, не вполне вменяемый. — Люди в нашем коридоре (черт! Какие нах... люди в НАШЕМ коридоре?!) казались ожившими мертвецами, зомби из старых, добрых черно–белых ужастиков, запрограммированными на тупое, бесцельное, обреченное существование: у них ломались пальцы, отваливались руки и челюсти, глаза вытекали из глазниц, кожа лопалась и рвалась, как паутина, и кишки лезли изо всех дыр...

     Стоя над унитазом, я подумал, что в комнате меня ждет кусок мяса, синтетический робот, кукла, которая хочет отключить меня от системы, откусить мой член, кастрировать меня, — ведь подчинение есть ни что иное, как изощренная форма манипуляции! Нет, я не должен этого допустить! Нельзя! Ни в коем случае! Она же обычная, заурядная ****ь! Она сделает все, что я скажу, если я буду нажимать на нужные кнопки: Reset, Process, Rewind, Preset...

     Она лежала в постели и мастурбировала распятием, извиваясь в муках оргазма, подобно гигантской, склизкой змее, и, казалось, сейчас из ее влагалища на забрызганные спермой грязные простыни вывалится огромный, окровавленный кусок плоти, кусок мяса (meat to eat — could you stop the meat from thinking before I swallow all of it?), живого мяса, шевелящегося, орущего, — наш с ней ребенок! Кровь от крови моей, плоть от плоти моей... Из ее п... в этот мир придет Антихрист, олицетворение Зла!

     (...)

     Она делала свое дело — она делала это отлично! Она оседлала меня и приготовилась выполнить необходимое соединение портов: штыревая и розеточная части подготовлены, ввод–вывод разрешен, режимы "клиент–сервер", "ведущий–ведомый", — пара сложных биологических машин приготовилась выполнить горячую стыковку с кабельными модемами, получая доступ к интерфейсным процессорам друг друга...

     Я приказал ей сосать мой х..., потом — схватил за волосы, поднял с пола и стал внимательно изучать худое, бледное лицо, синяки под глазами, впалые щеки, искусанные губы... Ствол пистолета, ее труп, завернутый в зеленую шелковую штору, части тела в ванной: идеальная жертва!"



     ***

     Весь день меня преследуют воспоминания о ночных кошмарах, увиденных ночью, их смутные отрывки, размытые кадры, некие "дежа–вю" с намеком на то, что все это уже происходило со мной — но не во сне, а в реальной жизни, — и я уже видел где–то всю эту муть, и все это есть ни что иное, как видения из моей прошлой жизни, в которой я, вполне возможно, был маньяком–убийцей, или насильником, или и тем, и другим одновременно, два в одном: сначала насилуешь девочку/мальчика–жертву (ты видишь ужас, отраженный в солнечном закате их опустевшего взгляда), потом — убиваешь (или наоборот — тоже вариант). От таких мыслей мой член снова встает и просится в руки, и — снова дрочка... Пардон, мастурбация...

     Отрывок из "Дневника" (8–е января):

     "Ты никогда не смотришь мне в глаза — мое лицо пугает тебя: кажется, будто моя улыбка — это улыбка мертвеца, смеющегося в наглое лицо смерти. Я не боюсь дула твоего пистолета: мрак внутри него дарует покой. Я готов выложить на стол все свои кровавые фантазии, все свои несуразные фобии, всю свою боль, весь свой гнев, чтобы ты и твои дружки жадно сожрали их. Свини! Каннибалы! Вы всегда жрете тех, кто истекает кровью! Запах крови и разложения возбуждает и вдохновляет вас! Вы устраиваете оргии в церквах, в моргах и на городских кладбищах! Вы ненавидите меня, ваша ненависть питает меня, как волшебный эликсир, дарующий молодость и силу, — но какой в этом смысл? За что вы меня так ненавидите? Я — один из вас!"

     Стишок:

     Laughing you hear is when the dead laughs!
     My tragic existence is within broken mirror:
     I don’t know my face — the face might be dead!
     The sketch I drew was a "grave–like head"...



     ***

     Однажды, совершенно случайно (пусть даже любые случайности в моей жизни носят характер, скорее закономерный, нежели по–настоящему необычный, — слишком уж часто эти случайности, пардон, случаются), я обнаружил в своем рюкзаке — как раз в том самом, с которым ездил прошлой осенью в Берлин и в котором с тех времен до сих пор еще остались некоторые мои вещи, — старенький цифровой фотоаппаратик Sony — и весь день фотографировал себя в самых, что ни есть, изощренных, вычурных, дурацких ракурсах: сначала в одежде, потом — голого. После — загрузил самые удачные фотографии (вообще–то камера меня не очень любит) в компьютер и принялся детально их изучать, как будто никогда раньше не видел себя и обнаружил в компьютере фотографии какого–то незнакомца, совершенно неизвестного мне парня.

     В результате проведенного анализа, мной были сделаны следующие наблюдения:

     — особь мужского пола,
     — возраст — 18–20 лет (приблизительно),
     — внешность красивая, выразительная,
     — выражение лица печальное, подавленное, абиотическое,
     — глаза — серые (с голубым оттенком), зрачки — сильно расширенны,
     — волосы — светлые, русые,
     — рост — 185 см (приблизительно), вес — 75–80 кг (приблизительно),
     — телосложение — крепкое, мускулистое,
     — отличительные приметы — татуировка в виде "солнечного колеса" (значок "колеса" заключен в геометрический ромб с тремя контурами) на левом плече,
     — [ДИАГНОЗ]: МАНИАКАЛЬНО–ПАРАНОИДАЛЬНАЯ ШИЗОФРЕНИЯ НА ПОЧВЕ НЕРВНОГО И ФИЗИЧЕСКОГО ИСТОЩЕНИЯ! (???)

     Короче говоря, на тех фотографиях, которые я нащелкал, я был похож на юного гестаповца (папку с фотографиями, сохраненную на жестком диске моего компьютера, я, кстати, так и назвал — "GESTAPO FOREVER") — теперь понятно, почему по ночам меня преследуют кровавые кошмары, и откуда взялись все эти необычные, но, должен признаться, весьма занимательные фантазии...



     ***

     Сон разума порождает чудовищ — народная мудрость.

     Отрывок из "Дневника" (11–е января):

     "Я хочу писать про Смерть. В последнее время тема Смерти все больше занимает меня, и, думаю, это было бы очень интересно, писать про Смерть. Про то, как мы к ней относимся, когда она, с одной стороны, угрожает нам, а с другой — кому–либо из наших любимых или близких людей. В данном случае меня интересует, как мы проявляем себя в ситуации столкновения со Смертью. Мы не жалеем умершего — мы жалеем лишь самих себя, исключительно самих себя, обреченных существовать. Мы эгоистичны и лицемерны — я всегда был в этом уверен. А еще, как бы противоречиво это ни звучало, — я всегда был уверен в том, что жалеть умерших не стоит: разумеется, Смерть — это ни в коем случае не возвращение домой, но, тем не менее, пусть мертвые хоронят своих мертвых...

     Однако, если взглянуть на проблему под несколько иным углом — как будто поменяв местами небо и землю, — я не могу не процитировать самого себя: I say "We all are fucking dead!" — не так ли? Или, быть может, вы со мной не согласны?"

     Итак, имеем то, что имеем! Галлюциногенный мини–очерк — "Time of Death":

     "Ты живешь в страшном сне. Тебе нестерпимо хочется уничтожить тот мир, который ты построил своими же собственными руками, — просто воткнуть пистолет ему в задницу и нажать на курок! (Это действительно просто…) Искренность — язва, злокачественная опухоль в твоем разлагающемся, атрофированном мозгу. Твои губы прочно сплетены железными проволоками. В зеркале — лицо покойника, мертвеца. По всем телеканалам сообщают, что ты (как, впрочем, и все мы) скоро умрешь. "Апокалипсис сегодня!!!" Твой мир — фальшивка: ты же так твердо уверен в том, что "любовь" — ужаснейшее из преступлений! Ты — покойник! Ты — мертвец! Твоя "СВОБОДА" не свободна — и нема! Видишь? Кто–то своей рукой навсегда закрыл твои глаза: спи спокойно — и вечная тебе память...

     Не существует лекарств, чтобы излечить этот недуг, — чтобы излечить то, что тебя убивает! Медицина, к счастью, бессильна, потому все произойдет очень быстро — ты даже ничего не почувствуешь...

     Надень свой лучший костюм — и умри красиво! Умри красиво: сегодня — твой последний празник...

     Эта картина похожа на фантасмагорию, сон или бред, а краски — давно выцвели...

     Ты больше не несешь ответственности за все эти немыслимые испытания: это выше твоих сил…

     Ты хочешь прикончить тех, кто еще жив и держится на ногах (благородный поступок), а потом — режешь собственное горло ржавым лезвием (глупость — ты и без того уже мертв): прогнать отчаяние невозможно, потому что "отчаяние" — это ты!

     (...)

     Смерть приходит в гробовой тишине, и теперь — теперь ты спишь беспробудным сном..."

     Листок с "Time of Death" и прочим бредом воспаленного воображения (весьма прозаическим бредом, как ни крути, — никакой поэтики, сплошная, непроглядная проза жизни) медленно — будто бы нехотя, — но однозначно и вполне уверенно сгорает в камине: Художник умер — да здравствует Художник!

     (...)



     Часть 2: [ИЛЛЮСТРАТИВНАЯ]

     Рок–группа, о которой я, кажется, уже упоминал, называлась "MS–Service". Запись нового альбома, которому я, наконец, подыскал более–менее подходящее название (а именно — "Cut Your Throat"), совершенно неожиданно застопорилась. Мой гитарист — очень странный малый, безнадежно сидевший на кокаине, — попал в психушку: пытался покончить с собой, плакал, бился в истерике, говорил что–то о грядущем Апокалипсисе, а потом — запершись в ванной, порезал себе вены. "Белая горячка!" — беспристрастно констатировали врачи. — Слава–те–Господи, парня вовремя нашли и вытащили с того света, буквально схвативши за шкирки, как провинившегося котенка.

     Естественно, я был последний, кто узнал о случившемся…

     Совершенно случайно родился стишок:

     Пуповина седой сигареты обрезана,
     Потому что кто–то новый ворвался в зимние сумерки,
     Кто–то новый украсил небо цветом истерики,
     Кто–то новый заставил нас рыдать слезами счастья,
     Брать только настоящее,
     Разрывать холодный воздух криками сладострастья,
     Резать вены лезвием экстаза,
     Найдя Любовь в чьих–то мертвых, чужих глазах...

     Потом, правда, когда я перечитал сей поэтический опус, написанное немедленно полетело в окно (и до сих, возможно, летает где–то по темным подворотням заснеженного Петербурга).

     "Сегодня — явно не мой день!" — твердо решил я.

     В самом деле — что за ерунда: холодным и уютным зимним вечером, когда "кто–то новый" (интересно, кто бы это мог быть?) влез в белесые сумерки, седая сигарета издохла… Написал бы еще что–нибудь вроде: "аборт зимним сумеркам" или (вообще шедевр) — "я крашу губы гуталином"!

     Я никогда не баловался наркотиками — никогда даже не пробовал, — однако на протяжении всего последующего дня мое больное, воспаленное воображение, как с конвейера, выдавало подобную сюрреалистическую х...ню — не находясь при этом под воздействием каких–либо наркотических препаратов! Вывод (не знаю даже, печальный или наоборот — радостный): наркотиков мне не нужно — я и без них всегда под кайфом...



     ***

     Дождь. Тоска. Она — зеленая. Не имею ни малейшего понятия, почему именно так, но это не суть важно. Она — зеленая, а это — цвет плесени. Она заплесневела от старости, а это значит, что скоро у нее на голове вырастут невиданные цветы радужных оттенков и вычурные экзотические фрукты...

     Как бы там ни было, а мне сейчас почему–то хочется плакать. Грустно. Загружаюсь по полной программе. Небо серое, унылое, и, кстати, тоже плачет...

     Мне вот всегда было интересно: почему люди не умеют летать? Явно ведь не потому что "им это вряд ли нужно, да и мне в общем–то чуждо" (after Zемфира). Я, например, улетел бы сейчас куда–нибудь подальше от всей этой тупой серости с ярко выраженными признаками психопатии (стабильность во времени, тотальность проявлений — сегодня мир утратил цвета и краски, как будто дождь смыл их к е... маме), но "инженеры моего тела велят мне ходить по земле" (after Б. Г. — if you know what I mean)...

     "Я умею летать — я купил самолет..." — строчка из одного моего текстика (недописанного текстика, что характерно). Уверен, когда–нибудь большинство моих текстиков порастаскают на цитаты, и люди будут говорить, что я писал файные стишки — да только жить в ту пору прекрасную уже не доведется ни мне, ни тебе, ни даже великим "MS–Service". Грустно, что здесь и сейчас у человека, написавшего эти слова, нет ни самолета, ни умения летать, ни даже элементарного желания делать это, потому как податься эфемерному самолетику некуда...

     Душа требует праздника... сука!



     ***

     Электронная переписка. В "мыльнице" — несколько писем.

     [Письмо #1]:

     "Здоровенькі були! Це я, Ваш щирий друже (якщо Ви, звичайно ж, це іще пом’ятаєте), в майбутньому — супермодний письменник... Пригадали? Тож, хочу розказати Вам історію про острів. Ось. Була в мене одна знайома дівчинка, гарненька така, подобалася мені (в платонічному розумінні, звичайно ж), полюбляла зачитувати усілякі там модні журнали й цитувати класиків. Іноді доволі цікаві речі казала. І якось раз запропонувала відповісти на запитання якось там психологічного тесту. Що то був за тест такий, я вже й не пом’ятаю (дурня якась), але одне з питань мене зачепило: "Чи хотіли би Ви залишитися з Вашою коханою людиною на безлюдному острові?" Мовляв, якщо так, то це ви маєте щире кохання, любофф, а якщо ні — то це є просто прохідний варіант... Називається, приїхали! На той момент в мене як раз була дівчина, і я вважав, що в нас із нею саме любофф. А от виявилося, що ні. — Як не дивно, але думка про те, щоби залишитися із нею на безлюдному острові, здавалася жахливішою за всі жахливчики, що їх я бачив, разом узяті... Коротше, не вийшло в нас із нею нічого. На тому й зійшлися. Були й інші дівчата, гарненькі, солоденькі, красиві, звабливі, розумні – шоколад, одним словом,  — але з жодною мені не хотілося на безлюдний острів... Аж раптом з’явилася ВОНА! В мене, пом’ятаю, був день народження — свято, як відомо, сумне. Ну, коротше, "все ушли, мы вдвоем остались" — і ось тут мене поперло: "Знаєш, — говорю, — колись ми з тобою житимемо на острові. Малесенькому такому й затишному й геть безлюдному острові десь в океані — якнайдалі від цивілізації, мегаполісів, вередливих батьків, викладачів в інституті, заліків, екзаменів і усякої іншої дурні. На острові для двох, тільки для нас із тобою. В нашому маленькому світі". Сам, коротше, був у шоці, як сказав їй все те, але висновки зробив відразу ж: ось воно! Коли хочу бути із нею на тому острові, значить – любофф! Радий був, як слоняка (пардон за штамп), — і виявилося, що не дарма...

     Під кінець, скажу тільки, що дівчинці тій моя ідея конче сподобалася — зустрічаємося ми із нею вже майже два роки і, мабуть, скоро одружимося...

     Такі от в мене справи, а як у Вас?"

     [Their "reply" was]:

     А у нас в квартире газ! А у Вас? Очень рад Вашей возможной женитьбе, но послания на e–mail или (упаси Боже!) на почту до востребования от меня не ждите! У меня сейчас и других дел по горло – я переживаю изменение моделей мировосприятия и трепетно забочусь о развитии своей ранимой творческой личности...

     [Письмо #2]:

     А мене Гриня звати, пам’ятаєш? Я є подругою вищеозначеного, скажімо, суб’єкта (не тією, звісно ж, що з острова, а просто подругою, Cher Ami, коротше). Так от, в мене тут є свої "дівочі сльози". І от що я вам, дівчата, скажу: життя — складна штукенція! Для тих, хто життям вміє насолоджуватися, воно наче той наркотик: підсів — і все... А ми із моїм хлопцем (чи він вже не мій, who the hell knows) вже третій тиждень поспіль граємося в схованки. Тобто грається він. Тобто він постійно від мене ховається, сучий сину! Блін, зустрічаємося вже близько року — невже не можна подзвонити й повідомити, що, мовляв, так от і так, не хочу я більше із тобою тусуватися, набридла ти мені?! Чи в нього там якісь проблеми (наголос ставиться саме на першому складі, ти ж знаєш), чи то він просто вирішив трішечки перепочити (адже в нас із ним геть різні ритми життя), чи що він там собі думає?! А може, то в чоловіків є такий спеціальний "кодекс чести" — "уходя — уходи" (а дівчина твоя хай там хоч вішається на нервах)?! Не розумію... Спочатку гадала, що щось там із ним трапилося, але ж ні — хлопець, як виявилося, "цвєтьот і пахнєт"...

     Коротше кажучи, любий мій Грицю (фак, я ж все іще фанатію від тебе), номер мій ти знаєш (він в тебе в кімнаті на шпалерах записаний, я пам’ятаю), так що: "ПОЗВОНИ МНЕ! ПОЗВОНИ!" – і далі в такому ж стилі... (Той текст ти також добре знаєш, тож роби висновки...)

     [Their "reply" was]:

     А почему ты рассказываешь обо всем этом именно МНЕ?!!!

     [Письмо #3]:

     I say: nobody loves me, — that’s the general and constant truth of my life. It’s indisputable. But no complaints you will hear from me, — I say: why should anybody on earth love me and take care of me if I myself don’t love anybody and never care? "Devil–May–Care" — that’s what they call me. Is it true? Well, maybe, — I don’t know... I never loved — I never loved anybody! — I never cared: why should anybody love me? Why should anybody take care of me? Well, they say that’s the usual thing for the young: youth knows not when to stop — it will love, but, perhaps, it will never be permanent. No permanency, no constancy for the youth, they say. Am I not young? Yet I have not experienced that beautiful (as many say) and gripping (as I would suppose) feeling which is love. I have read a great deal of books, I have read a lot about love, — and I grew realize that I had never felt anything at all of what they call "love". No symptoms — no love, — and no complaints as well, for I used to be unwanted...

     [Their "reply" was]:

     No comments... Your English is delicious...



     ***

     Следующий свой день я решил посвятить музыке — занятие как раз по душе. Дело в том, что музыка занимает в моей жизни совершенно особое место (рок–группа, в которой я задействован, здесь вовсе ни при чем), а именно: без музыки мне не прожить ни дня! Мой  CD–плеер всегда со мной — это мой самый верный и самый надежный друг, который еще ни разу не подводил меня в трудную минуту: хреново — врубаешь "Acid Suicide" или "Poison Death" и загружаешься по полной программе! Я, правда, не прибегнул к помощи малыша–CD в тот день — быть может, потому что мне не было слишком уж хреново: действительно — почему это вдруг мне должно быть хреново?! Я — мясо, а мясо никогда не напрягается из–за того, что оно — мясо, что его скоро съедят голодные люди, и ему предстоит долгое и захватывающее путешествие — сначала по человеческим внутренностям и кишкам, а после — по канализации (за компанию с крысами, экскрементами, гниющими, разлагающимися отходами и прочей гадостью)...

     Короче говоря, я достал с paint pita’а свою старенькую акустическую гитару (с понтом, "Моя лучшая подруга — гитара, мой Бог — рок: семь потрепанных нот — и это все, что мне надо") и принялся музицировать: до + ми + до + ре + соль + си + ля + до + соль + ля + фа — убийственная комбинация нот! Действует наверняка и безотказно: мозги у подонков закипают, а бошки — раздуваются и лопаются, как воздушные шарики от избытка воздуха! День (прошедший под лозунгом "Соседи, сдохните!") оказался весьма удачным и плодотворным: когда я приступил ко второй части своего "перформанса" (вокал), соседи дружно набросили удавки на свои тощие шеи (хотя, если честно, петь я умею — иначе не потратил бы целых два года своей жизни в тщетных попытках найти нормальных музыкантов для рок–группы)...

     Я выпил немного вина, заперся в своей домашней студии (ах, сколько же долгих, бессонных, замечательных ночей я провел здесь со своими нормальными музыкантами, записывая предыдущий альбом "MS–Service" — "Let’s Have A Fuck") и, закурив сигаретку — мои связки просто–напросто отказываются работать без сигареты, — запел в микрофон ломаным голосом, подражая многоуважаемой и безымянной (для меня, по крайней мере) солистке Portishead: "Who am I? What and why? All I have left is my memories of yesterday — of those sour times". Получилось неплохо. Я вспомнил концерт "MS–Service" в Берлине: ночной клуб "Zwei" (почти как сиамские близнецы — звучит красиво), маленький и уютный — мы выступали перед небольшой аудиторией и играли что–то очень психоделическое (помню, там еще был гроб — управляемый дистанционно: такая "шутка" всерьез напугала зрителей), а я, с традиционной сигареткой в зубах, повиснув на штативе для микрофона и обернув провод вокруг шеи, раскачивался в такт музыке и пел томным голосом: "Hey! Bang! Bang! I’m a loser, baby! So — why don’t you kill me?"

     "I had a dream last night... Do you wanna hear that dream?! I was drowning in a sea of liqueur — and then I washed up on a beach made of cocaine... The sky was made of LSD, and every tree was made of marihuana... But the cops pulled me over — and they did not arrest me: instead they sucked my dick! And it was so beautiful that God came down from Heaven..."

     Да, приблизительно так все и было (тогда, в Берлине, в те далекие, безнадежно канувшие в сладкое Небытие "кислые времена") — да здравствует наша трижды славная пост–советская милиция!

     Потом я решил сменить пластинку — и запел то, что планировал исполнить на студии, когда моего горе–самоубийцу выпустят из психушки, и мы, наконец, вернемся к записи альбома (если это, конечно, когда–нибудь случится): "They say that you leave to surrender — you’re fallen, you’re just a pretender" и т.д. — а потом, с непривычки, сорвал себе голос, и, когда в моей квартире неожиданно зазвонил телефон (событие столь же редкое и необычное, как, скажем, появление НЛО), я не смог объяснить тому парню, который звонил, что он ошибся номером, а только хрипел и мычал в ответ, как глухонемой...

     Запись "Cut Your Throat" откладывалась на неопределенный срок...

     (...)



     Часть 3: [ЧЕРНО–БЕЛАЯ]

     Отрывок из "Дневника" (13–е января):

     1. Vacuum of The Infinite Space Encompassing

     Заснул в 8:15 — снова бессонница! Хорошо, что меня (наконец–то!) перестали мучить кошмары, — хорошо, что сегодня воскресенье...

     Мне скучно: где же знаменитый "action"? Хотя — кто мне доктор? Я — кусок мяса! Мои комплексы и навязчивые фантазии — в том числе и сексуальные — преследуют меня даже во сне (если, конечно, мне удается заснуть)...

     Fuck! It really sucks, doesn’t it?

     2. Something To Change

     Трудно совершать телодвижения. Не хочется. Столько всего нужно сделать — а я (третий час подряд!) валяюсь в постели, как кусок мяса, и тупо пялюсь в телек (в робкой надежде заснуть)! Одну за другой курю сигареты и размышляю: почему марсиане обязательно должны быть "серыми" или "зелеными"? И вообще — существуют ли эти прикольные бесполые гуманоиды в природе?

     Нужно ли что–то менять? "But What If I Don’t? What Would You Say?"

     Я — кусок мяса, которое варится в собственном соку и — для придания особого, фирменного вкуса — приправляется специями нереализованных комплексов и разбитых надежд...

     (...)

     Продолжая составление психологического портрета — я:

     a) сильный человек, самоуверенный и эгоистичный, — меня, в принципе, можно утопить, но никак нельзя сломать,

     b) трус и слабак, посредственность со слабой, почти робкой претензией на оригинальность,

     c) вообще–то, все это — х...ня!

     3. Every Day It Hurts To Wake

     Я устал, ужасно устал. Каждое утро похоже на возвращение с того цвета. Серость будней, пустота, апатия. Странно, но все это как будто дарует мне некое ощущение внутреннего покоя, точку опоры, отправные координаты для дальнейшего путешествия в мире боли и темноты...

     Что бы это могло быть? — Уверенность в завтрашнем дне, в том, что "завтра" будет точь–в–точь таким же, как "сегодня" или "вчера"? Возможно, я не знаю...

     Am I sorry your sky went black? Нет, нисколечки...

     Завтрашний день я решил посвятить рисованию — и не важно, что у меня для этого нет акварельных или любых других красок: мне вполне хватит двух цветов — черного и белого. — Черные дни, белые ночи. "I was born into this — everything turns to shit...". Черно–белый альбом времен моего детства (когда я еще только находился в материнской утробе, мама читала "Мастера и Маргариту" Булгакова — отсюда мое стремление к мистике и всякой чертовщине): черный и белый цвета, как известно, символизируют начало, а если где–то что–то начинается, то, в свою очередь, где–то что–то заканчивается — логично?

     "Черная весна" — "Убить Гитлера" — "Анатомия ангела" — так будут называться мои картины: бесполые уродцы с разноцветными глазами, сексапильные гермафродиты, запутавшиеся в собственных кишках, сиамские близнецы — мальчик и девочка... (Поговорим, друзья, о гендерной политике? — Или, быть может, это просто мой пресловутый юношеский максимализм дает о себе знать?) Невиданные, экзотические цветы, растущие в их сгнивших ртах, мизантропия, анестезия, кровь рекой, расчлененка и, разумеется, — секс...

     (...)



     06:06:06





     [ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА]:

     1. I say: nobody loves me… — "Меня никто не любит — вот о чем я. Это единственная и неоспоримая правда всей моей жизни. Но я не жалуюсь — нет: почему кто–то должен любить меня или заботиться обо мне, если сам я никогда никого не любил и никогда ни о ком не заботился? "Бессердечный чертенок" — так меня называют. Правда ли это? Возможно — я не знаю… Я никогда никого не любил и никогда ни о ком не заботился — зачем меня любить? Зачем обо мне заботиться? Говорят, конечно, что все это — обычное дело, если ты молод: молодость не ведает, когда нужно остановиться, — ты можешь влюбляться, но постоянство никогда не станет твоей стихией. Молодость не знает, что такое постоянство, — так говорят умные люди. А я — я не испытал еще это прекрасное, как многие утверждают, и захватывающее, как я предположил бы, чувство, которое называется "любовь": я прочитал целое множество очень умных книжек, огромное количество литературы — в том числе и про любовь, — и понял, что никогда еще не испытывал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало любовь или влюбленность. Никаких симптомов, никакой любви — но я не жалуюсь, нет: я привык..."

     2. I had a dream last night… — "Прошлой ночью я видел сон... Хочешь, я расскажу тебе этот сон? — Я купался в море абсента и загорал на пляже, где вместо песка был кокаин... Небо было цвета ЛСД, и каждое дерево было сигаретой с марихуаной... Но там были копы, и они спалили меня — правда, они меня не арестовали: они просто пососали мой член! И это было так прекрасно, что Господь спустился с небес на землю..." — (Мэрилин Мэнсон, Кливленд, 1999 год, — концерт в рамках тура "The Last Tour On Earth"). (Трудности перевода: слово liqueur (ликер) я перевел как "абсент" — приношу свои искренние извинения: я решил, что так будет лучше, учитывая маниакальное пристрастие сэра Мэнсона к этому напитку).