Петух-птица секретная

   ПЕТУХ  -  ПТИЦА  СЕКРЕТНАЯ


1


Всем хороша деревня Луч, да одна беда у нее – нет туда  никакой дороги. Правда,  в 1974 году  трактористы случайно обнаружили посередине поля  за околицей брусчатку. Но почему мостили поле  и когда – никто даже из самых древних стариков в Луче не помнил. И только молодая приезжая учительница  Фима Дмитриевна Подлегаева предположила, что вымостили посередине поля дорогу при царе Петре, чтобы тащить по ней построенные в здешних местах корабли до реки Воронеж, а с нее они уже плыли до самого Дона  и  Эгейского моря – на войну с турками. Лучанские слушали  Антонину Дмитриевну и недоверчиво качали головами.
-Хотя,- подумав, усмехались лучанские трактористы,- через нашу речку Волоть таскаем же трактора с поля на поле, почему же царю Петру  по суху корабли было не таскать?
Дорогу до трассы собрались строить в 1990 году, да не успели. Целый год волынили с проектами , договорами и дотянули до августа 1991-го. А в тот год не то что мечта о дороге  в  Луче рухнула, сам колхоз «Красный луч» обрушился, и его председатель Василий  Петрович Бляков заперся в своем доме с женой Фимой Дмитриевной,  бывшей учительницей Подлегаевой, и думал горькую думу о своем свержении.
Хорошие мысли приходили к нему на рассвете. Прежде всего он решил прирезать к своему огороду на заднем дворе три гектара того поля, посередине которого  была петровская  мощеная камнем дорога. Потом… Но творческому продвижению хороших мыслей мешал Фимин петух Захар, который орал как раз на том месте,  где Василий Петрович должен был принимать окончательное решение.
-Фима,- устало сказал Бляков,- сегодня зарежь своего петуха. Он нас доведет до крайней бедности. Думать, подлец, не дает!
- А куры как же?- спросила Фима,- разбегутся же. Яйца
по чужим сараям собирать придется, да по нынешним временам, думаю, никто не отдаст добро-то. К тому же наш петух один на всю деревню остался. По твоему приказу всех уже в деревне порезали и всех мне принесли, в суп. А у меня  от них изжога. Не буду резать!
- А-а, так  это  петушиным  бульоном, значит, моя
жизнь травмирована?- изумился Василий Петрович, который тоже ощущал изжогу и не предполагал, чем кормит его жена.- Да почему они тебе их несли-то?
-Потому что угодить хотели, думали – раз велит председатель резать петухов, значит, очень петушатину любит, некоторые даже предполагают, что ты лечишься этими петухами…
-Тьфу ты,- сплюнул Бляков.- Да эти петухи  всю душу у меня вынули. Ни одного дела ночного довести не дали. Как только мы с бухгалтером сядем дебет с кредитом сводить, как только дойдем до нужных показателей, тут какой-нибудь гад  заводит свои рулады. И обязательно не к добру – в районе нам все эти цифры  резали напополам. Вот я бошки этим крикунам и велел откручивать -  уж начал подумывать, завели в Луче нечистую силу! Секретная это птица – петух. Почему поет в такое темное время? Говорят, нечистую силу  отгоняет, а по мне, так наоборот. Режь своего Захара, говорю, а то пути мне не будет…

2

Фима петуха зарезала, и все у нее во дворе пошло наперекосяк. А потом перекинулось и на другие подворья. Куры гуляли по деревне как попало, неслись под кустами и яйца раскатывали в  прах, потому что постоянно скандалили и дрались, особенно к весне, когда надо было уж им садиться на гнезда. Некоторые  дошли до такого безумства, что стали воображать себя петухами и пытались верховодить.  Поначалу куры их слушались, ходили за ними скопом, квохтали, рыли грядки  лапами и присаживались. Но без толку – сзади никто не подкрадывался, за розовый поникший гребень не трепал. И по деревне снова полетел куриный пух, будто тополя осыпались или черемуха облетала. Хотя деревья еще и лист не выбросили.
В Луче не только куры сошли с ума. Каким-то образом их безумие и разврат передались всей скотине, и наиболее неустойчивая  на нервы понесла уродов. Во дворе Федора Хавкина свинья опоросила поросенка с четырьмя глазами – и все моргали!  А корова  Семки Беспалого принесла трехногого телка. Хозяин уж как только не щупал бока еще  мокрого теленка, но никакого даже намека на четвертую ногу не обнаружил. Он тоскливо осматривал свою культю на правой руке – Беспалый это была у него не фамилия, а прозвище, поскольку в детстве у него оторвало кисть, когда он  кидал в воду карбид рядом со сварочным аппаратом в мехмастерской. Он рассматривал культю , что-то жалобно шептал и не заметил, как сзади подошла жена  Лукерья и со всей силы саданула его по спине. Она не любила, когда муж вот так  внимательно рассматривал культю и жалобно вздыхал – Семка был красивый мужик и хороший хозяин. Кроме того он отлично мастерил резные шкатулки, которые на базаре  расходились моментально, особенно, если продавал он их сам. Лукерья потому очень боялась грусти мужа, опасаясь, что на него нападет хандра  и он разучится работать культей.
А в этот день она особенно возмутилась его жалобными вздохами. Это что же получается? Он думает, что телок трехногий родился оттого, что у него самого не хватает одной руки? Еще не хватало, чтобы бабы в Луче  услышали как-нибудь его вздохи и подумали чего не попадя…
-Семка, не думай чего лишнего,- сказала  Лукерья,- это все из-за петуха. Нет в деревне ни одного петуха. Вот нечисть и никто не отгоняет.  Васька Бляков виноват – извел певчую  птицу в каждом дворе. А был бы петух…
После этого случая семья бывшего председателя почувствовала, что в Луче зреет народное недовольство отсутствием петухов. Но никак люди не могли отвыкнуть, что Бляков больше не их начальник, и не решались пойти против его воли. Но в виде протеста Семка  Беспалый, едва  трехногий телок набрал немножко мясца, забил его и отволок  на базар, а оттуда вернулся с музыкальным центром в кошелке и невиданной доселе в деревне игрушкой – караоке. С тех пор  на рассвете по Лучу несся  Семкин вой. Он  с вечера налаживал микрофон, а поутру вскакивал, хватал микрофон и выл в него. Выл он потому, что на песни сил и желания не было из-за отчаянной жизни, которая наступила в деревне.
Хуже всех пришлось многодетным Хавкиным. Школу в Луче закрыли, точнее, ее просто первого сентября в 91-м никто не открыл – все учителя забросили свои указки и кинулись в Москву разгонять тоску. Дети Хавкиных бегали по деревне и тоже тосковали. И с тоски  подожгли собственный дом. Он сгорел дотла, а вместе с ним и сарай с четырехглазым   моргучим поросенком. Пришлось Хавкиным рыть землянку. Вырыв себе новый дом в земле, они поселились там сами, а детей не пустили из-за обиды. Те побегали-побегали по деревне, а к ночи полезли на деревья. Устроили там гнезда и стали жить неподалеку от родителей на ветках.
Становилось холодно, и Бляков решил вмешаться и поселить детей к родителям. Но Хавкины сказали:
-Ты теперь кто? Никто, как и мы. Вот и замолкни! Просрал колхоз, чего уж теперь командовать?
Бляков тоже обиделся и ушел, задумавшись.


3

Так продолжалось в Луче два года. А в 1993 наступил год Петуха, и Фима поехала на базар покупать  нужную в хозяйстве птицу. Петухов в торговых рядах было много, но Фиме ни один не понравился.
-Мелкие какие-то они тут, квелые, не управятся,- говорила она мужу.
-Ты что, председателя колхоза, что ли, здесь выбираешь?- не выдержал Бляков,- ему что, с деревней управляться, а не с курятником?
-Ну как сказать…- покачала головой Фима в задумчивости, а Василий Петрович покрутил пальцем у виска и пошел к машине.
Жена поспешила за ним и на выходе вдруг увидела старушку с кошелкой, из которой  выглядывала  рыжая  петушиная голова с большим кровавым  гребнем.
-Бабушка,- кинулась она к ней,- петуха продаете?
-А вам на что?- спросила старушка.
-Суп сварим,-  усмехнулся вернувшийся Бляков, который стоял за спиной жены и разглядывал петуха, завернутого в тряпицу.
-На суп не продаю,- вздохнула старушка,- зачем он вам – тощий, с него и навару-то никакого.
Но Фима поспешила уверить старушку, что петух им нужен на развод. Однако та все не решалась расстаться с птицей и крепко прижимала кошелку к груди, пока какая-то  громкоголосая женщина не крикнула ей:
-Ну что, Пелагея, едешь домой или все своего ненаглядного  торговать будешь?
Старушка трясущимися руками вытащила петуха  и прямо в тряпке подала его Фиме. Та  вынула деньги и передала птицу мужу. Бляков сунул петуха подмышку, словно веник, и пошел к машине. Там он кинул его на заднее сиденье и погнал машину в Луч. Подъезжая к дому, Фима  засуетилась, стала собирать сумки и вдруг  ойкнула:
-Глянь, петух-то помер! Специально ты, небось, придушил его?- подозрительно и с горечью спросила она мужа.
Бляков остановил машину и потрогал пальцем птицу. Петух открыл желтый глаз и внимательно глянул на нового хозяина.
-А ну его к черту,- отдернул палец от тряпки Бляков,- ишь как таращится. Нечистая сила!
-Этого не дам резать!- сказала Фима, обрадовавшись, что петух ожил.
-Да кто тебя заставляет,- пробормотал Василий Петрович, выкручивая руль вправо, чтобы ловчее подогнать машину к крыльцу.
Но на сердце у него было неспокойно. Он как раз хотел в эту ночь поразмышлять над новым делом, которое затевал в Луче, на месте  упавшего колхоза. Блякин собирался выращивать хрен на том самом месте, где проходила  Петровская мощеная дорога. Про этот хрен  узнал в районе от своего старого друга, бывшего предрика  Моисеева. К нему, оказывается, приезжали его старые друзья из самой Венгрии и предлагали купить  хренов посадочный материал. Бывший предрик знал, что деньжата у Блякова водятся и посоветовал пустить их в дело – вырастить хрен, а потом построить в Луче завод по его переработке и отправлять консервированный хрен в Европу, где его не хватает.
Бляков мучительно размышлял над этой задачкой, но основательно хотел прикинуть все расчеты, как обычно, ночью и пригласить для этих целей к себе бывшего колхозного бухгалтера. А тут этот петух… Как заорет, спугнет удачу!
-Ладно,- пробормотал  Василий Петрович,- я этому гаду ночью клюв-то свяжу, небось, промолчит…
Фима взяла петуха и бережно понесла его в курятник. Там она развернула птицу и ахнула – рыжие и синие перья загорелись в свете электрической лампочки, словно на солнце. Куры с насеста молча смотрели на рыжего мужчину и только вытягивали головы, словно судорожно  проглатывали набежавшую внезапно  слюну.

4

Ночью Фима проснулась от петушиного крика. Пел новобранец протяжно, самозабвенно, с переливами. Голос его набирал силу и несся над деревней. Жена Блякова слушала с замиранием сердца и радовалась: теперь в Луче к ним опять станут  с уважением относиться и своих петухов заведут.
В дверях спальни стоял полураздетый Бляков с какими-то бумагами в руках. Он устало потер затылок  и сказал:
-Ну ни хрена у меня теперь не получится!  Ни хренинки…Чтоб глотка отсохла у твоего ирода!
Фима закрыла глаза и притворилась, что спит.
Утром она вышла во двор и ахнула – весь огород кишел чужими курами, которые сбежались к Бляковым со всей деревни. Рыжий петух ходил между грядками, куры, как послушные ученицы семенили за ним. Фима заметила, что куда-то запропастился их кобель Барсик. А она только-только хотела спустить его с цепи, чтобы он разогнал по домам непрошенных гостей. Барсик обнаружился на веранде под лавкой. Он никак не хотел выходить к хозяйке, а отодвигался все глубже под лавку. Фима нагнулась к нему и увидела, что  нос у кобеля расклеван до крови. Она выпрямилась, уперла руки в боки и посмотрела в окно. В этот  момент рыжий расправил красные крылья и заорал во все горло. Отбившиеся куры тут же подтянулись к нему и захлопотали вокруг.
А вскоре ко двору Бляковых потянулись соседки за сбежавшими курами. Каждая пыталась поймать своих. Все бегали по грядкам, топтали вскопанную землю, вытаптывали брошенные в нее семена. Впрочем, до этого большую их часть уже выклевали чертовы куры с рыжим иродом.
-Ирод, -прошептала Фима,- как есть Ирод!
Такое получилось у  лучанского петуха грозное и неприятное имя. Но им называла теперь его вся деревня.
Ирод стал наводить в деревне свои порядки. Прежде всего он не отпустил от себя соседских кур, хотя вслед за ним в деревне появились петухи в каждом дворе. Вслед за Фимой лучанские женщины съездили на базар и привезли себе по петуху. Однако толку от них было мало – Ирод затиранил всех, исклевав  и изодрав шпорами до крови. Так что и куры соседские шатались по-прежнему по  бляковскому двору, и яйцами чужими были переполнены все гнезда в  Фимином сарае. С утра приходили соседки, и она раздавал  им все яйца, чтобы уж ни у кого не было сомнения  -  на чужое не зарится.
И к козам Ирод подобрался. Прогнал их с заднего двора Бляковых. Каждое утро, отделавшись от кур, бежал гонять коз. Те, издали завидев Ирода,  орали не своим голосом, путались в веревках и падали на землю. Соседки выговаривали Фиме:
-Что же это деется-то, у скотины молоко пропадает, одни убытки от этого Ирода!
В конце концов, коз с заднего двора Бляковых свели и пасли подальше, на лужайке. А Василий Петрович был рад – он с заднего двора хрен начал сажать. Венгерский. И нанял для  посадки лучанских женщин. Вскоре они узнали, что Бляков теперь фермер и каким-то образом разведали - будет скоро строить завод в деревне и из хрена консервы делать.
Но тут  случилась неожиданная неприятность. Однажды утром Фима услышала, как на заднем дворе их работницы кричат. Побежала туда и видит: стоят женщины на грядках и отмахиваются от Ирода. Она ближе подошла и спрашивает:
-Что случилось-то?
-Забери своего рыжего мужика,- закричали работницы,- он нас за кур принимает и сзади  заходит, все подолы исклевал, похабник! Ишь,  гребень-то поставил торчком, кровью налил, любовничек!
Фима покраснела и зашипела на Ирода:
-Кыш, кыш, пошел отсюда!
Петух послушно пошел в курятник, и Фима хотела уж тоже обратно идти в дом, как почувствовала, что Ирод  сидит у нее на спине и крыльями по бокам бьет. Она попыталась его спихнуть, да он  так зацепился, что не оторвать, да и неудобно – сзади-то. А в это время бабий хохот кругом, стыдоба!
Изловчилась-таки  жена Блякова и схватила петуха. Зажала его, понесла, да не в курятник, а в сарай, к лошади Милке. Бросила птицу ей под  ноги и сказала в сердцах:
-С Милкой попробуй любовь покрути, она тебя копытом-то потопчет, твою харю бесстыжую! Посиди, посиди тут, остынь!
Утром Фима Ирода все-таки из сарая выпустила и пошла готовить завтрак. А, выглянув в окошко, увидела, что по огородным грядкам за петухом, переступая кур, покорно ходит… ее лошадь и натурально улыбается!
-Сил моих нет,- вздохнула  жена Блякова,- сам в  ощип просится.
Но только подумала про петушиный бульон, как к горлу подступила изжога, и Фима отбросила мысль зарезать Ирода.

5

К осени хрен на бляковском участке вырос, и Василий Петрович сидел по ночам, делал расчеты, прикидывая, хватит ли ему денег построить «хреновый» заводик в Луче. Но старался все расчеты заканчивать до первого петушиного крика Ирода. К сентябрю урожай убрали и складировали на бывшей зерносушилке. В деревне снова почитали Блякова за начальника и низко кланялись, слушались во всем и называли «наш председатель». Хотя между собою говорили чаще «наш хреновый председатель» или просто «наш хреновый».
И он снова пришел к землянке Хавкиных. Толкнул обитую старыми ватными  телогрейками дверь и вошел в подземелье. И тут же в нос ударил терпкий дух свиного помета – посередине землянки  кряхтела новая свинья Хавкиных, распространяя вокруг зловоние. Она  с упоением рыла ямы в земляном полу, и он был изрыт от стены до стены. Свинья подняла голову с черным от грязи рылом и  внимательно посмотрела на председателя.
-Та-ак,- протянул Бляков,- свинья в доме, а дети – на улице, как мартышки на ветках живут. И долго так продолжаться будет? Холода уж наступают… Смотри, Федор, участковый тебя за это по головке не погладит. А ты куда смотришь, Серафима? Ты же мать, мать твою…
- Пущай их живут, где хотят, раз дом сожгли,- махнула
рукой женщина, придерживая перевязанную тряпкой раздутую от флюса щеку. А тут места нет, если хрюшку выгоним, что жрать-то будем?
- А я вооще съезжаю из деревни,- сказал Хавкин.-
Надоело под землей жить, а дом-то теперича никто не даст. Зимой подохнем все.
-Куда намылился?- спросил  Бляков.
-В Москву, куда ж еще? Денег на хрену  заработал, на билет хватит. Свинью бабе оставлю…
-А дети кому останутся?
-Кому останутся, тому и останутся, найдется хозяин…
-Да они что тебе, свинюшки?
-Ладно, нечего меня учить, мне, может, жить осталось  всего ничего, кабы еще до Москвы этой суметь доехать, а то и в дороге подохну.
-Да что ты там делать собираешься?
-А ничего, там, говорят, такое богатство кругом, деньги прямо на дороге валяются, только подбирай…
Бляков махнул рукой и стал выбираться из землянки. На улице его уже поджидали дети Хавкина, которые слезли с деревьев и жались у входа в землянку.
-Ну что, поджигатели, куда вас теперь?- спросил озабоченно Василий Петрович.
Дети Хавкина молчали.
-Ждите, вот отец в Москву уедет, мать, может, вас пустит…
А Федор, как только  председатель вышел,  посмотрел на свинью и сказал задумчиво : «Я, может, и не поеду еще, а возьму и пожгу их всех здесь, что ж нам  одним-то мучиться?»



6

В октябре Бляков снова собрался в район. В документах у него  образовалась недостача в налогах на две копейки. Налоговая инспекция  прислала ему письмо, в котором требовала уплатить недостающие две копейки в казну. Василий Петрович сначала подумал, что в налоговой ошиблись, но письма стали приходить постоянно, и теперь в них ему грозили пенями и  судебными приставами. Получив очередное казенное письмо, Василий Петрович плюнул и пошел заводить машину, чтобы ехать в район и перевести через сберкассу недостающие две копейки налогов в казну.
Но до района  не доехал. Включил в машине  приемник и услышал, что в Москве расстреливают из танков «белый дом», и он уже горит. Бляков развернулся и помчался обратно в Луч так, будто и за ним танки гнались.
Вся деревня собралась в тех домах, где были телевизоры, и смотрела, как расстреливают красивое  огромное здание на набережной Москвы-реки.
Василий Петрович тоже уселся перед телевизором и стал смотреть на расстрел. На душе у него было скверно : он не знал, что и думать – не то дадут ему дальше продолжать его хреновые дела в Луче, не то заставят снова  прибить на конторе вывеску «Колхоз «Красный луч». С одной стороны, размышлял Бляков, людям, может и лучше будет – Хавкиным новый дом дадут. Но с другой – мне похужеет, землю-то на заднем дворе отнимут, какой тогда хрен…
Пока он так размышлял, в дом вернулась с улицы Фима. Она что-то несла в руках, завернутое в фартук.
-Посмотри,- сказала она и развернула фартук,-  хавкины дети нашего Ирода порвали.
Бляков взглянул на  красно-синий комок из перьев и крови и отвернулся.
Наутро он вызвал участкового и отправил детей Хавкиных в приют.
Управлять деревней теперь было некому. Оставшиеся в живых после налета детей Хавкиных квелые  петухи явно не справлялись ни с курами, ни с козами, ни с лошадью Бляковых. Милка скучала и вела себя с хозяевами, как упрямый осел и все норовила гулять на огородных грядках с курами, как приучил ее Ирод.
Зато по ночам больше никто не прерывал  работы Василия Петровича. А  хриплые потуги соседских петухов, которые по-прежнему по своей глупости опасались кричать также громко, как покойный Ирод, его не беспокоили. И  хреновые дела его продвигались.
И соседи были с прибытком – пусть  их петухи и были слабоголосые, но куры-то неслись потихоньку, хотя и наступила зима.
Хавкины дети встречали Новый год в приюте. Учительница, разогнав тоску  в Москве, как только задымился «белый дом», кинулась обратно в деревню и теперь учила детей Хавкиных писать слова. Но они с трудом усваивали грамоту и разделяли однослоговые слова напополам, и получалось у них на сад, а с-ад. Что печалило учительницу, но не очень. Она знала, что детям Хавкиных  академиками не быть, поэтому для них и с-ад сойдет.