Пролог
Вице-инквизитор города Нант, достопочтенный мэтр Жан Блонен перевел взгляд с пергаментного свитка, который держал в руках, вновь на сидевшего перед ним посетителя. Им был седой, как лунь старик в черной сутане и серебряным Распятием на груди. Старик спокойно выдержал пронзительный взгляд жёлтых, совиных глаз Блонена, с невозмутимым видом дожидаясь ответа.
-Да, действительно, - тихим свистящим голосом произнес, наконец, вице-инквизитор, - ваша верительная грамота, отец Ален, подписана самим папой. Но, я все же хотел бы понять, для чего его святейшество послал вас к этому преступнику? К чему разговоры, когда и так вина его доказана?
-Во-первых, - сурово нахмурился седой каноник, - как мне известно, окончательный приговор ещё не прозвучал...
-Это лишь вопрос времени, - перебил старика Блонен.
-Дослушайте меня, сын мой, - сердито вскинул голову отец Ален. - Во-вторых, даже самый закоренелый грешник вправе рассчитывать на спасение своей Души, в этом Сила Христовой Веры, и в этом наше с вами предназначение.
-Полагаю, что такому грешнику уже ничто не поможет. Кроме того, вам должно быть известно, что он был отлучён епископом от церкви? Хотя его Душа и без того уже давно является собственностью дьявола.
-Возможно. Но, я смею надеяться, что вы не станете препятствовать мне исполнить свой долг, мэтр Блонен?
-Я не имею права оспаривать волю его святейшества, - раздраженно пожал плечами вице-инквизитор, видя, что переубедить упрямого старика не удастся. - Мне только жаль вашего времени, которое вы готовы потратить на этого недостойного человека. Что ж, если вам так угодно, пожалуйста, я распоряжусь, чтобы вас допустили в городскую тюрьму.
-Благодарю вас, сын мой.
-И как долго вы намерены оставаться подле него?
-До самого конца...
Вице-инквизитор мрачно проводил взглядом удалившегося каноника.
-Какого дьявола делает здесь этот старик? - еле слышно процедил он сквозь зубы, небрежно осеняя себя святым знаком при упоминании нечистого. - Что ему нужно? Хотя... Пусть болтает с этим висельником сколько хочет. Всё равно уже дело сделано, и ничего не изменить. Пусть...
...Жалобно застонали проржавевшие дверные петли, и полумрак, царивший в темнице, озарился слабым, призрачным светом. Отец Ален, осторожно ступая по осклизлым каменным ступеням, спустился вниз, и уже там, встав на почерневшую, гнилую солому, огляделся вокруг. Тишину, нарушаемую лишь капанием воды с потолка, оборвало внезапное звяканье цепей. Приглядевшись, седой каноник заметил скрючившегося в углу человека, лежавшего на охапке прелой соломы. Старик надвинул капюшон сутаны ещё ниже на лицо, и шагнул к человеку.
-Кто вы? - испуганно прохрипел узник.
-Не бойся меня, сын мой, - ласково произнес старик. - Я послан его святейшеством, папой римским, чтобы побеседовать с тобой.
-Вы один из них? - недоверчиво хмыкнул узник. - С чего вы взяли, что я захочу беседовать с вами?
-Ты ошибаешься, сын мой, я не один из твоих многочисленных врагов. Мне стоило больших трудов убедить папу и его кардиналов дать мне возможность прийти к тебе. Я знаю, кто ты; знаю, что ты совершил...
-Знаете? Тогда зачем вы здесь?
-Сын мой, среди простого народа о тебе уже сейчас слагают легенды. Страшные легенды! Люди говорят, что ты был послан на землю самим Люцифером; и после каждого кровожадного злодеяния у тебя отрастает синяя борода! Так тебя и зовут - “Барбэблей” - “Синяя Борода”! Я рад видеть, по крайней мере, что это не так. Но... Твоя участь решена, и ты это знаешь. И мне казалось, что тебе захочется облегчить свою Душу разговором. Поверь мне, я заинтересован лишь помочь тебе. Скажи, давно ли ты исповедовался?
-Да... очень... давно, - еле слышно прошептал узник, и плечи его затряслись от беззвучных рыданий.
-Если хочешь, я мог бы исповедовать тебя, и готов выслушать все, что ты мне скажешь.
После этих слов надолго воцарилось молчание. Узник нантской тюрьмы мучительно размышлял, обдумывая, стоит ли ему открывать свою Душу этому незнакомцу. Что-то подсказывало ему, что перед ним, действительно не один из тех фанатично упертых святош, жаждавших его погибели. Старик, неподвижно застыв, терпеливо ожидал ответа. Наконец, узник тяжко вздохнул, и произнес:
-Возможно, вы правы, падре. Скорее всего, это моя последняя возможность излить Душу и очистить её чистосердечным признанием. Однако ответьте мне прежде, готовы ли вы выслушать то, что я вам хочу рассказать? Хватит ли у вас сил, отбросив лицемерный страх, заглянуть в бездну моей чёрной Души, и ужаснувшись, всё же не отвернуться от меня? Готовы ли вы, слушая мой рассказ, подобно Христу, спуститься со мною во Ад?
Глубоко вздохнув, старик крепко, до боли в пальцах, вцепился в Распятие на груди, и решительно ответил:
-Для этого, сын мой, я и пришел сюда.
-Хорошо. Тогда вам следует присесть, ибо история моя будет долгой.
Узник немного помолчал и, тяжко вздохнув, произнёс:
-Простите меня, святой отец, ибо я грешен, как никто другой…
...Я, Жиль де Лаваль барон де Ретц, бывший пэр Франции и маршал королевской армии, один из могущественнейших людей моей страны, исповедуюсь за несколько дней до моей неминуемой казни. В том, что дни мои сочтены, я нисколько не сомневаюсь, а потому мне легче будет сознаться в моих многочисленных прегрешениях. Грехи мои, воистину, ужасны, и я рад, что Божья Кара, наконец-то настигла и остановила меня. Но одна лишь мысль о том, что судят меня люди, которые сами многократно погрязли в грехе, скрывая при этом, свою чёрную Душу под сутаной, приводит меня в безмерное возмущение и ярость. Моя беззащитность пред этим судилищем инквизиции, которая задалась целью просто сбыть, уничтожить, растоптать личного ВРАГА, посмевшего открыто насмеяться и оскорбить их, - всё это приводит меня в глубокое отчаянье.
ГОСПОДЬ мой, дай мне силы исповедаться и не укрыть ничего, из того, что было!!!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«РЫЦАРЬ»
“ЧЕЛОВЕК - забава и жертва титанических
тварей и темноты, распростерших над
ним свои громадные крылья...”
/Роберт Э. Говард/
* * * * *
Рассказ о моем грехопадении, видимо, следует начать с моих детских лет, таким образом, будет понятно, в какой среде я был воспитан, и какие люди меня окружали. Я родился в 1405 году и происхожу из стариннейшего и знатнейшего французского дворянства, из фамилий Монморанси и Краон. Более того, я прихожусь внучатым племянником знаменитому воителю, коннетаблю Франции, Бертрану Дюгесклену, и нахожусь в родстве со всеми знатными фамилиями восточной части королевства.
Это были мрачные, суровые годы. Шла жестокая и кровопролитная война. В 1348 году на Францию обрушилась эпидемия Черной смерти, унесшая почти половину населения страны. Французский король Иоанн Второй Валуа, прозванный “Добрым”, захваченный в плен англичанами, в битве при Пуатье, и с трудом получивший свободу за выкуп в три миллиона золотых экю, был вынужден заключить с Англией унизительный мир, скорее похожий на перемирие. К ощущению унижения Франции, которое возникло после Пуатье, прибавилось крайнее раздражение против дворянства, не сумевшего выполнить свой долг перед страной и организовать её защиту. Многочисленные протесты среди французов вызывали условия перемирия, заключенного пленным королем, признавшим все завоевания англичан. Казна была пуста, значительная часть территории страны оккупирована. Дофин Карл и созванные им Генеральные штаты, отказались утвердить договор с Англией. Были значительно подняты налоги, что привело к массовым волнениям и крайнему недовольству среди народа. Начались восстания, которые к 1358 году были жестоко подавлены королевскими войсками.
Наконец, в 1360 году Франция заключила с Англией мир в Бретиньи. Его условия носили компромиссный характер, хотя и были тяжелы для Франции. Английский король отказывался от притязаний на французскую корону, но земли к югу от Луары, то есть треть страны, оставались под его властью. По сути, как я уже сказал, это была всего лишь временная передышка: продолжение войны представлялось неизбежным. Это понимали все - и Лондон, и коронованный в Реймсе в 1364 году дофин, ставший Карлом Пятым.
Первое, что предпринял новый монарх – это реформирование армии. Был усилен королевский контроль над ней и дисциплина. В частности, была упрочена власть коннетабля, которым Карл Пятый назначил моего внучатого дядю Бертрана Дюгесклена. Благодаря его усилиям, с 1370 года французская армия начала оттеснять англичан на юге страны к морю, оставив под их властью только Бордо, Байонну и побережье между ними.
Появление новых налогов и увеличение существующих, вызвало новые восстания среди народа. Кроме того, обострилась ожесточенная борьба двух партий, во главе которых стояли дядья и опекуны взошедшего на престол в 1380 году нового монарха Карла Шестого, - герцоги Бургундский и Орлеанский.
Ослабленная бесконечными междоусобицами Франция, представлялась лакомым куском для воинственного короля Англии Генриха Пятого. Поэтому, не удивительно, что в 1415 году английская армия возобновила военные действия в Пикардии с намерением взять Кале. Без особого труда были захвачены Нормандия и Мэн. Положение усугублялось предательством герцога Бургундского Иоанна Бесстрашного, который в 1416 году заключил союз с Англией, и оказал ей значительную помощь. Он, а позднее и его сын Филипп Добрый добились не только суверенитета, но и значительно увеличили свою территорию за счет владений французского королевства. Получив титул “Великого герцога Запада”, Филипп Добрый стал стремиться и к королевскому венцу…
В десять лет меня обручили с моей будущей женой Екатериной, происходившей из не столь уж знатного, но зато сказочно богатого рода графов де Туар. Теперь к владениям моей семьи прибавилось обширное поместье в Бретани, бывшее приданым невесты. Надо заметить, что брачный вопрос решался очень даже не просто, поскольку Екатерина приходилась мне кузиной, а церковь не одобряла подобные близкородственные браки. Но в итоге, благодаря связям моего деда и золоту Туаров, брак был всё же разрешен.
Через год, в конце октября 1415 года, внезапно умирает мой отец, Ги Второй де Лаваль. Что явилось причиной его смерти, никто не знал, но ещё долго ходили зловещие слухи о том, что отца погубила его страсть к алхимии, а потому здесь не обошлось без происков Сатаны, с которым, якобы, общался Ги. Что любопытно: до моего ареста алхимия не была запрещенной наукой, но уже тогда церковники бубнили, что она - от дьявола. Вскоре после смерти отца, моя мать, Мари де Краон, вышла замуж за барона Сью д’Этувиль, вверив меня заботам моему деду, Джилберту де Ретцу, барону Шантосе и Ля Сюз. Но разве мог этот старый и слабый, уже теряющий рассудок человек, сдержать мои уже тогда ярые и кипучие страсти. Я делал всё, что хотел, и скоро в родовом замке де Ретцев - Тиффож - не было ни одной комнаты, ни одного угла, где бы я ни был. Кроме, разве что, глубочайших подвалов, где находились темницы для преступников и строптивых вассалов и большая пыточная. Как оказалось, там же находилась ещё одна комната, но о ней молчали все...
В тринадцать лет, я был отправлен дедом из Тиффожа в Орлеан, где располагался королевский двор, и где моим воспитанием теперь должна была заняться моя тётка, Аманда де Шеврез. Графиня, моя тётушка, жила роскошно! Будучи одной из первых фрейлин жены короля Карла Шестого, и вместе с тем очень хорошенькой, она имела множество поклонников, и, говорят, что первым из них был... сам король! А поскольку сама королева была известна всему двору, как прожженная шлюха, готовая лечь под любого, кто бы мог удовлетворить её болезненную похоть, то сплетни об интимной связи короля и графини напоминали пастушеские пасторали.
Первые дни пребывания в доме тётушки, я вёл себя вызывающе дерзко. Однако меня поразила необычайная ласка и забота, которыми графиня окружила меня. Она очень любила говорить со мной, держа меня при этом за руку или поглаживая по плечу. При этом голос её начинал предательски дрожать, ладони увлажнялись, а её большие оливковые глаза смотрели на меня неотрывно и со значением, которое я по началу не понимал. Каждый вечер, тетушка Аманда заходила в мою спальню, чтобы пожелать “доброй ночи” и поцеловать меня в щёку. Этот поцелуй, ставший традиционным, раз от раза становился всё более продолжительным, и, вскоре вовсе утратил своё первоначальное значение. В один из вечеров тетушка Аманда, войдя ко мне в спальню пожелать “доброй ночи”, покинула её только под утро. В эту памятную ночь я стал мужчиной!!! Было мне тогда четырнадцать лет. За не полных три года, что я пробыл под опекой “моей нежной тетушки”, я досконально изучил все тонкости Науки, называемой “искусством любви”, в которой графиня де Шеврез была искушённой профессионалкой. Мы занимались с ней любовью в самых неожиданных местах - в конюшне, на балконе, в парковых беседках, и даже в ванной, и в самых необычных позах (о них, я умолчу). Забавляясь со мной, тётушка в то же время не забывала своих придворных ухажеров. Поскольку весь французский двор был большим борделем, графиня де Шеврез, убедившись, что воспитала из меня необычайно страстного, умелого и уже достаточно опытного любовника, рекомендовала меня некоторым своим знакомым. С этого момента, жизнь моя стала настоящим праздником! Каждодневные свидания с молоденькими (и не очень) дамами и любовные утехи с ними, ещё более отточили мое мастерство распутного искусителя.
Надо отдать должное тётушке - она обучила меня не только любовным наукам. С помощью учителей, которых она нанимала для меня, я научился читать и писать, играть на клавесине. Молодой, симпатичный монах, которого не так давно совратила Аманда, и который просто с ума сходил по ней, обучал меня нескольким языкам; вскоре я свободно мог изъясняться на италийском, испанском, английском языках, а так же немного знал древнегреческий и классическую латынь. В сопровождении тетушки, я каждый день являлся ко двору и находился в ошеломительной близости от короля. Неудивительно, что Карл вскоре заметил меня. И, то ли благодаря протекции графини де Шеврез, то ли благодаря моим внешним данным (в свои пятнадцать лет, я был очень хорош собой: стройная фигура, галантные манеры, и - что особенно восхищало окружающих - потрясающее сочетание ярко-голубых глаз и вьющихся тёмно-каштановых волос), я вскоре был включен в число королевских пажей, и стал товарищем наследного принца Карла, который был моим ровесником. Довольно скоро, я и Карл стали неразлучными дружками. Благодаря этому обстоятельству, я обрел при дворе свой первый политический “вес”. К счастью для моей неуёмной натуры, Карл был во многом схож со мной интересами, в частности в отношении к “слабому полу”, и вскоре в окрестностях королевского дворца не осталось ни единой шлюхи, которую бы мы не попробовали. Мой сексуальный опыт вскоре стал до такой степени обширным и богатым, что я начал ощущать некоторую пресыщенность и скуку. Для возбуждения моих чувств и моей страсти требовалось нечто новое и необычное. Именно тогда у меня начали проявляться определенные противоестественные наклонности. Я стал обращать внимание на лиц своего пола. Когда это случилось, мне было шестнадцать лет...
Здесь, я бы хотел сделать небольшое отступление, чтобы в нескольких словах обрисовать то положение, которое при тогдашнем дворе занимало такое явление, как содомия.
Книги я любил с детства, читал очень много - благо и в Тиффоже, и у тетушки Аманды были замечательные библиотеки. Поэтому, для меня не было секретом существование в Древней Греции “священных батальонов”, состоящих из молоденьких, златокудрых педерастов, которые жили при многочисленных храмах и обслуживали всех нуждающихся: жрецов, воинов, олимпийских атлетов. Я знал о пристрастиях великого Сенеки, которого необычайно волновал вид мужского тела. Я знал, так же, что гениальный Микеланджело черпал вдохновение для своего таланта, наслаждаясь красотой обнаженных юношей. А знаменитые оргии римских патрициев! Примеров из истории можно было бы привести ещё множество, к тому же двор Карла Шестого не был исключением из этого числа. Под сенью короны Валуа нашли себе место все мыслимые виды Вселенского Греха. И уж если придворные дамы распутничали едва ли не в открытую, и придавались лесбийской любви, то и многие мужчины не отказывали себе в подобных удовольствиях. Один лишь вид худосочного и женоподобного графа де Брюля, заставлял невольно подумать о педерастии. Барон де Сегрез, если верить сплетням, успешно занимался любовью и со своей женой, и со своим племянником, виконтом де Ла Мизом. Придворные с удовольствием шушукались о том, что двоюродный племянник короля, герцог Ангулемский, Сэмюэл де Роттерню, на своих пирушках устраивал оргии достойные древнеримских, где пьяным извращенцам прислуживали мальчики, вся одежда которых состояла из набедренной повязки. Но с особой сладостной дрожью в голосе рассказывали о графе д’Ороде, который предпочитал совращать не мальчиков, и даже не девдевственниц, а... породистых догов, коих на псарне имел с полсотни!!! Поэтому пристрастие, вдруг проявившееся во мне, не выглядело чем-то из ряда вон выходящим…
Первые, тогда ещё невинные шалости, начались в пятнадцать лет с Кальме Моле, сыном маршала Огюста Моле, который так же, как и я был товарищем принца Карла. Кальме был на два года моложе меня, и имел внешность столь хрупкую и утонченную, что порой, он напоминал более девушку. Мы и использовали эту схожесть в розыгрышах над придворными, переодевая Кальме в женское платье. Однажды, как-то так случилось, что я и Кальме, который был обряжен женщиной, остались вдвоем в Розовой беседке в парке королевской резиденции. Мы шутили меж собой; я, смеясь, стал заигрывать с Кальме, как с дамой, он же, подыгрывая мне, кокетничал и жеманился. Не помню, как так вышло, только я вдруг почувствовал необычно сильное возбуждение. Чувство это, как оказалось, было взаимным, потому что мы, вроде бы продолжая играть, стали ласкать друг друга руками, а затем... слились в долгом поцелуе. В течение месяца мы с Кальме почти каждый день, спрятавшись где-нибудь в укромном месте, занимались такими “безобразными” делами, о которых мне сейчас стеснительно говорить вслух. Скажу лишь, что я был потрясен неожиданно открывшимся для меня загадочным и прекрасным миром любви к мужчине! То, что я испытал и пережил с мальчиком Кальме, я НИКОГДА бы не смог прочувствовать даже с самой прожженной шлюхой Франции!..
* * * * *
В 1415 году, помимо возобновления войны с англичанами, произошло событие, о котором я не могу не рассказать, так как оно оказало большое влияние на мою судьбу. Моя милая тетушка, графиня Аманда де Шеврез, была арестована по приказу короля. Ее обвинили в заговоре против Карла Шестого и богоотступничестве!!! Почти тотчас же из Тиффожа примчался мой дед. Он был подавлен и жутко напуган происшедшим. От “сердобольных” придворных Джилберт де Ретц узнал, что его племянница множество раз посещала тайные сборища дьяволопоклонников и участвовала в их Черных Мессах, которые были устроены, с целью навести порчу на лиц королевской Семьи. Что может быть страшнее в наше время, чем обвинение в малефициях и пособничестве Сатане?..
Делом графини де Шеврез с удовольствием занялась Святейшая Инквизиция. Видимо под пытками, тетушка назвала имена своих пособников. Было схвачено сорок три человека, из которых с десяток имели дворянские титулы. Воспользовавшись случаем, Инквизиция устроила громкий процесс в назидание остальным. Кульминацией этого ужаса должно было стать публичное наказание преступников.
Естественно, что и я, как родственник графини де Шеврез, тем более живший в ее доме, не избежал допроса. Однако за меня решительным образом вступился принц Карл, мой товарищ, и меня тут же оставили в покое. Зато за меня взялся мой дед. Сумасшедший Джилберт долго и с убийственным занудством канючил о том, что и мой прадед, и мой отец, а теперь вот и тетка, все они недостойные люди, отвергнувшие Бога, и место им за это в аду. Дед был убежден, что ему самому удалось избежать “лап Сатаны” только благодаря Чудодейственному Распятию!!! Старик утверждал, что это Распятие, доставшееся его прадеду во время Восьмого, последнего Крестового Похода на Восток, в Иерусалим, было сделано из освященного Святыми Мучениками серебра, в которое была вставлена частица Настоящего Креста Господнего! “Моя жизнь завершается, - заключил свою проповедь мой дед, - а твоя только начинается. Возьми этот Бесценный Дар, и пусть он убережет тебя от греха и соблазнов!..” Чтобы отвязаться от старика, я взял у него этот маленький, простенький крестик...
Через два месяца после ареста, Аманда де Шеврез была казнена. Но сначала расправились с ее подельщиками. Перед тем как взойти на костер, некоторым несчастным были обрублены руки и выколоты глаза. Ни один из двадцати трех осужденных не промолвил ни слова (как потом выяснилось, палачи изуродовали им языки). Я стоял возле бледного от ужаса принца Карла и с дрожью следил, как один за другим вспыхивают страшные костры, окутывая черным, зловонным дымом деревянные столбы, на которых корчатся в адских муках несчастные жертвы. Когда же вспыхнул последний костер, с тюремной повозки свели графиню де Шеврез. Она была обряжена в обычный для приговоренного еретика балахон и колпак, разрисованные отвратительными чертями и гадами. Ее лицо было густо припудрено, дабы скрыть рубцы от побоев и кровоподтеки. Опухшие щеки и разорванные, изуродованные губы давали понять, что и бедной тетушке пришлось расстаться со своим языком.
Когда, после оглашения приговора, вспыхнул и этот, последний костер, графиня, обвисшая на цепях у столба, даже не пошевелилась. (Как выяснилось потом, по приказу короля, палач избавил несчастную от последних мучений, заколов ее прямо в сердце...)
Джилберт де Ретц, после всего случившегося, хотел увезти меня обратно в Тиффож, но за меня, опять-таки, вступился принц Карл, и меня вновь оставили в покое. Теперь я жил в королевском дворце, в ближайших комнатах от принца. Жизнь моя вновь потекла легко и беззаботно. Я, едва ли не каждый день, менял своих любовниц и любовников. Хочу заметить, что принц Карл знал о моем порочном увлечении содомией и относился к этому с неприятием, брезгливостью и иронией, но терпел ее во мне. Мои возлюбленные (обоих полов) утверждали, что год от года я становлюсь еще более привлекательным и желанным. Некоторые из них просто сходили с ума от одного моего вида. Я тщательно следил за собой, каждое утро завивал волосы, отпустил аккуратную бородку и усики. Мою внешность дополняла всегда изысканная, и не всегда скромная одежда. Я не пропускал ни одного праздника, и при каждом выходе королевской семьи, я был рядом с дофином, т.е. возле самого короля! Карл Шестой, быстро забыв о неприятном случае с графиней де Шеврез, настолько привязался ко мне, что скоро видел во мне, едва ли не второго своего сына, с удовольствием отмечая мой острый ум, сообразительность и отвагу. Последнее относилось к той страсти, которую одинаково разделяли и сам король, и наследник, и я. Этой страстью была охота!!! Днями я мог не вылезать из седла, преследуя дичь, и совершенно не думая ни о еде, ни об отдыхе. Я отменно стрелял из арбалета и лука, искусно фехтовал, и даже в рукопашном бою мог добиться неплохих результатов…
Но не надо забывать, что война продолжалась. Это крайне заботило короля, его министров и весь двор. В 1420 году англичане добились заключения мира на тяжелейших для Франции условиях. По договору в Труа при жизни Карла Шестого правителем Франции становился английский король Генрих Пятый; затем престол должен был перейти к сыну английского короля и французской принцессы, дочери Карла Шестого - будущему Генриху Шестому. Мой друг, дофин Карл, сын Карла Шестого, был отстранен от наследования. Франция, таким образом, утрачивала независимость, становясь частью объединенного англо-французского королевства.
Бедный Карл! В свои неполные семнадцать лет, будучи уже взрослым мужчиной, он тяжело переживал свое незавидное положение. Я, как мог, утешал его, и это получалось у меня настолько хорошо, что вскоре я стал дофину самым близким человеком, бесконечно преданным молодому наследнику…
В 1422 году Генрих Пятый внезапно умер в полном расцвете сил; спустя несколько месяцев эта же участь постигла и Карла Шестого. И до этого, страдавший тяжким недугом, французский король, после смерти графини де Шеврез начал просто таять на глазах. Злые языки связали два этих события воедино, утверждая, что порча, которую, видимо, все-таки успела навести на короля ведьма-графиня, может действовать и после смерти последней. Так это было или нет, но король умер в страшных мучениях…
В марте того же года, в возрасте шестидесяти девяти лет умер мой дед Джилберт де Ретц. Поскольку, я являлся ближайшим родственником старика, то все его имущество перешло ко мне. Несмотря на прижимистость, мой дед оказался достаточно богатым. Огромные имения в Нанте, Тулузе, Бретани; замки с богатыми землями, в числе которых, самые лучшие - Машкуль, Шантосе, и, конечно же сам Тиффож - родовое гнездо моих великих предков, подвалы которого просто набиты золотом. Теперь мне не на кого было оглядываться, и я был окончательно независим...
Англия и предатель герцог Бургундский признали королем обоих государств десятимесячного Генриха Шестого, за которого стал править его дядя герцог Бедфорд. Однако дофин Карл, благодаря наущениям своих министров и моей горячей поддержке, невзирая на условия мира, провозгласил себя королем Франции Карлом Седьмым и начал борьбу за трон. Его власть признали некоторые провинции, с помощью которых молодому королю удалось собрать под свои знамена значительную армию. Нам помогла ненависть к завоевателям простолюдинов, вызванная репрессиями англичан и грабежами их наемников. Я посоветовал Карлу серьезно отнестись к силе народного сопротивления, всячески стимулировать его и руководить им. Именно в это время обнаружились мои таланты политика и воина. Карл полностью доверял мне, и по моим указаниям французские войска неоднократно предпринимали попытки совместных действий народного ополчения с королевской армией…
Несмотря на мощную волну сопротивления оккупантам и партизанские вылазки простолюдинов под руководством храбрых рыцарей, положение наше день ото дня становилось все тяжелее. В Париже правит английский регент герцог Бедфордский. Даже город Реймс, место коронации французских королей, находится под пятой захватчиков. Европа, затаив дыхание, следила за тщетными попытками некоронованного короля сопротивляться. Потерпев очередное поражение под Верней в 1424 году, Карл вместе с двором и немногочисленными приверженцами укрывается в провинциальном городке Бурж, который, как и Орлеан, ещё остаётся верен ему. Здесь, на берегу Луары, в замке Шинон, и была устроена королевская резиденция. Я твердо решил оставаться рядом с моим королём до самого конца. Невероятно тяжело было видеть Карла в эти дни. Против него был весь мир: англичане, бургундцы, предатели-аристократы, город Париж и парламент, французские церковники… Но молодой король держался достойно, не выказывая на людях своей подавленности, и своего страха. Однажды, после завершения очередного военного Совета, когда я и Карл остались вдвоем, он, приобняв меня за плечи, тихо и грустно сказал мне:
-Жиль, я устал… Безумно устал от всей этой безысходности. Мы исчерпали все свои возможности, и наши силы на исходе…
-Ваше величество, - встревожился я, - откуда такой пессимизм?
-Я знаю, друг мой, - покачал головой Карл, - небеса мстят нам за грехи и преступления предков… Сто лет назад, когда король Франции Филипп Красивый искал убежища от недовольных парижан в доме капитула ордена тамплиеров, ему удалось увидеть сокровища ордена. С тех пор жажда золота поселилась у него в сердце. Пятьдесят шесть тамплиеров были сожжены на костре по обвинению в ереси и колдовстве; сокровища же попали в королевскую казну. Но последний Гроссмайстер ордена, Яков де Молэ, корчась в пламени костра, успел проклясть вероломного короля. Спустя год Филипп погиб от несчастного случая на охоте, а трое его сыновей умерли один за другим, не оставив наследников… Именно с того времени англичане начали претендовать на французскую корону.
-Мой король, не стоит придавать столь серьёзного внимания старой легенде.
-Это не легенда, это - правда! И я знаю, что в народе распространяются слухи, что эта страшная война послана в наказание за расправу над рыцарями Храма… Через тридцать три года после их гибели на костре был уничтожен цвет французского рыцарства, лучшего рыцарства Запада! Через шестьдесят шесть лет после смерти Филиппа Красивого трон Франции достался слабоумному королю - моему папаше, и сумасшедшей королеве - моей дражайшей маменьке, и оба завещали страну англичанам, объявив меня - собственного сына! - незаконнорожденным!!!.. Еще тридцать три года спустя Париж - в руках у англичан. Каково же мне, законному наследнику престола, было узнать, что Генрих Пятый Английский короновался там, и теперь почитается королем Франции?!! Уже десять лет, как на моем троне чужеземец-узурпатор!!!
-Ваше величество… - начал было я, но король, глухо застонав, пробормотал:
-Знаешь ли ты, Жиль, что в одной из башен этого замка Шинон некогда томился в плену последний Великий Магистр тамплиеров Яков де Молэ, сожженный на костре? Именно его смерть принесла моей несчастной Франции беды, разорения и позор!
-Сир! - сурово сказал я. - Не забывайте, что вы не только король и мой друг, но еще и воин! Рыцарю не пристало впадать в уныние и панику. Помните, что только этого и ждут наши враги. Не доставляйте же им подобного удовольствия!
-Все так, друг мой. Но положение наше таково, что надеяться остается только лишь на Чудо… Если еще не поздно…
-Господь может сотворить Чудо, а для Чуда не бывает слишком поздно, - уверенно возразил я, стараясь ободрить Карла.
В этот момент скрипнула дверь, гобеленовый занавес приподнялся и в комнату вошел архиепископ Режинальд Реймсский, являвшийся помимо того канцлером Франции, и герцог де Тремуй, первый министр Карла и мой дядюшка.
-Сир, - вкрадчивым голосом произнес архиепископ, кланяясь дофину, - в Шинон прибыла молодая девушка, называющая себя Жанной д’Арк. Ее сопровождают волекурский кастелян де Бодрикур и шесть солдат наемников.
-Чего она хочет?
-Она утверждает, - вступил в разговор де Тремуй, - что к ней явилась Дева Мария, которая передала Волю Господа - явиться к вам, и… окончить войну…
-Что?! - лицо Карла изумленно вытянулось.
-Она утверждает, что постоянно слышит голоса Архангела Михаила, Святой Маргариты и Святой Катарины, которые называют её “Жанна де Пюселль, дщерь Бога”, и так же возвещают ей Волю Господа.
-А она вообще-то в своем уме? – нахмурился Карл.
-Приходской священник из Бове перекрестил её, он окропил ее святой водой, он подверг ее испытанию и посчитал, что она достойно его прошла.
-Коварство дьявола больше, чем может вообразить себе ученость деревенского священника, - сурово возразил архиепископ. - Я установил за девушкой наблюдение с тех пор, как она поселилась в городском трактире. Она носит штаны, а волосы у нее стриженные. Вызывающая бласфемия!
-Разве девушка не должна быть одета в мужскую одежду, если она скачет через всю страну, где идет война, и ее сопровождают одни мужчины?
Архиепископ угрюмо промолчал на это мое замечание. Зато снова заговорил де Тремуй.
-Как бы там ни было, она жаждет говорить только с вами, сир. И уверена, что, как только вы узнаете, что она приехала, то наверняка примите ее.
Дофин вопросительно посмотрел на меня.
-Возможно, это то самое Чудо, которого вы так ждете, - шепнул я Карлу на ухо.
Дофин долго молчал, мучительно соображая, как следует поступить. Наконец, он тряхнул головой, и лицо его просветлело.
-Я решил принять ее сегодня же вечером и соберу для этого весь двор. Мой царственный отец иногда принимал не только мужчин, но и девственниц, которые желали сообщить ему какие-то тайны, ибо он утверждал, что король Иоанн Добрый расплатился поражением и пленом за то, что не поверил человеку из народа, убеждавшему его не устраивать сражение в определенный день.
-Если уж вы, сир, решили принять эту Жанну д’Арк, - процедил сквозь зубы архиепископ, -прикажите ей явить вам знамение, относящееся к ее миссии…
* * * * *
…Когда мартовским вечером 1429 года, в большом зале Шинонского замка, перед собравшимся двором появилось некое существо в черных рейтузах и сером камзоле, все были поражены. Молодая семнадцатилетняя девушка, с очаровательным личиком, безошибочно определила в толпе придворных ни чем не выделявшегося от прочих дофина, и, приблизившись к нему, в глубоком почтении опустилась перед ним на колено.
-Благородный дофин, я девица Жанна. Господь послал меня к вам с вестью, что вы должны короноваться в Реймсе.
Карл прищурился, и по его узкому, болезненному лицу пробежал отблеск сияющего лица этой странной девушки. Однако он молчал.
-Да ниспошлет вам Господь долгую жизнь. Я девица Жанна. Триста миль проехала я, чтобы помочь королевству и вам. Вы избраны Царем Небесным для помазания в Реймсе, вы - орудие Господа, истинного повелителя Франции. Дайте мне помочь вам, благородный господин, и отечество вскоре будет спасено.
Наконец придя в себя, Карл приказал девушке подняться и следовать за ним. Прежде чем собравшиеся успели осознать, что произошло, он исчез вместе с девушкой, пройдя через боковую дверь.
Я стоял в нише вместе с архиепископом Режинальдом, Раулем де Гокуром - комендантом Шинона, и своим дядей де Тремуем.
-К нам прибыли посланники из Орлеана, - сказал Гокур, косясь на меня. - Англичане построили еще два мостовых укрепления, поэтому город теперь блокирован и с юга. К ним пришло на помощь подкрепление из 2500 человек, которые теперь окапываются в направлении Блуа. В окрестностях Орлеана теперь тринадцать бастионов. По моим сведениям, в городе скоро начнется голод. Как вы думаете, барон, сколько еще продержится Орлеан?
-Вы видели глаза девушки? - рассеянно спросил я.
-Еще не установлено, является ли это существо женщиной. А если является, то можно ли называть ее девственницей, - сурово заметил архиепископ.
В этот момент, прервав все разговоры и шептания, в зал вернулся дофин. Он был один. Не обращая внимания на любопытные взгляды придворных, Карл поманил к себе меня, архиепископа и де Тремуя. Когда мы вышли в соседнюю комнату, и дверь была плотно прикрыта, дофин с сияющим лицом объявил нам:
-Она мне рассказала о том, чего не может знать ни один смертный, кроме меня! И еще, эта крестьянская дочь напомнила мне древнее пророчество: “Францию погубит женщина, а спасет девственница”. Я верю ей…
С этого дня атмосфера при дворе изменилась. Воодушевление дофина передалась и всем остальным. Теперь уже не слышно было пугливых шепотов о безвыходности положения французов и о проигрыше в войне. Эта странная девушка, равно дружелюбная и с герцогами и с простолюдинами, будто бы действительно была преисполнена Святым Духом. О Жанне уже торопливо плели какие-то басни, для нее уже приготовили нимб. Когда же придворный астролог Пьер прочел по звездам, что какой-то пастушке из Лотарингии суждено изгнать “годонов”, все стали смотреть на девицу, как на Ангела Божьего.
Я не являлся исключением из числа тех, кто, как и король, сразу же поверил, что в лице этой хрупкой, невысокого роста девушки, явился чудесный избавитель. С первого же мгновения, когда я увидел Жанну, я почувствовал к ней столь сильное расположение и симпатию, что порой эти чувства, смущали меня самого. Не являясь строгим ревнителем всех церковных обрядов, я стал каждый день посещать мессу в королевской капелле, так как там вместе с Карлом всегда присутствовала эта девушка. Зная мою влюбчивость и способность любой женщине вскружить голову, дофин строго приказал мне держаться от Жанны подальше. Теперь я мог видеть ее лишь в присутствии Карла, его жены, или кого-нибудь из придворных.
Всеобщую симпатию к девушке, однако, не разделял архиепископ Реймсский. Он был крайне не доволен неожиданным вознесением какой-то простолюдинки, которой теперь все, включая дофина, благоговейно заглядывали в рот. Режинальд по-прежнему настаивал на том, что необходимо провести тщательную проверку девчонки.
Как-то раз, когда мы встретились с архиепископом в парке, он не без ехидства спросил меня:
-Милейший барон, почему вы прогуливаетесь в одиночестве? Ваша слава первого красавца и ухажера в королевстве не должна бы позволять вам уступать эту девушку герцогу Алансонскому.
-Это не девушка, а дитя, - рассеянно ответил я, мысленно представив перед собой милое лицо Жанны.
-Тем хуже, - сухо заметил Режинальд. - Мне кажется, что она превращает в детей наших мужчин.
-Если бы я мог проникнуть в суть её загадки, я охотно стал бы подчиняться Деве. Разве это грех, господин архиепископ, пытаться постигнуть слова Писания, согласно которым только детям бывает открыто Царствие Небесное, - задумчиво произнес я, но мои слова оборвал презрительный смех священника.
-Грех в том, господин де Ретц, чтобы пытаться понять Царствие Небесное здесь, на земле. Это Высокомерие, Один из Семи Смертных Грехов против Святого Духа.
-А если благодать Господня открывает оку смертного Царствие Небесное, то обязан ли человек отклонять её?
-Сын мой, - раздраженно прошипел архиепископ, - лишь Церкви дано решать, что есть благодать небесная, а что – адское наваждение.
…Я уже давно заметил странный интерес ко мне со стороны архиепископа Реймсского, который много раз настоятельно предлагал мне исповедаться перед ним. Но я всякий раз находил причину избежать этого. Перед каждым большим праздником я отправлялся в город и исповедовался там то одному священнику, то другому, но не тому, кто бы понял меня. Я знал, что Режинальд догадывается о том, что я не просто воин, не просто любящий роскошь придворный, и не просто фаворит наследного принца. Ему было известно, что я читал книги с затаенной страстью монаха и сам рисовал буквицы и миниатюры. Я, действительно, много читал, просиживая ночи напролет над латинскими рукописями, в то время, как другие напивались и горланили по ночам песни, уводя у друзей их жен. Но архиепископ уже тогда понимал, что от этих пороков меня оберегал жар какой-то темной страсти, подавлявшей все прочие желания…
* * * * *
Созванная архиепископом Реймсским в Шинон комиссия из докторов не обнаружила на теле Жанны никаких отклонений, указывавших на нездоровье или же на служение дьяволу. Кроме того, была подтверждена ее девственность. Следом собрались ученые богословы и теологи. В ответ на слова ученых, что “Господу не угодно, чтобы мы верили тебе без доказательств, и мы не посмеем советовать королю, чтобы он дал тебе наемников, прежде чем ты не представишь нам какое-нибудь знамение”, девушка дерзко заявила:
-Во имя Господа, разве я приехала в Пуатье для того, чтобы творить чудеса? Привезите меня в Орлеан, и я докажу вам, что у меня есть Миссия. Дайте мне солдат, много или мало, и я изгоню англичан!..
Когда один доминиканский монах по имени Сеген Сеген спросил, на каком языке говорят с ней голоса, Дева остроумно ответила:
-На языке, который краше вашего!!!..
Когда же папский нунций спросил Жанну: “Веришь ли ты в Бога?”, она без колебаний воскликнула:
-Да! И куда более истово, чем вы!!!
…В конце концов, не взирая на скепсис и недоверие со стороны архиепископа Реймсского, дофин, я и все остальные полностью уверились в божественном предназначении Жанны д’Арк. По приказу Карла девушке было выдано снаряжение для похода, оружейных дел мастер по имени Бернар выковал для нее доспехи белого цвета. Кроме того, Жанна просила произвести раскопки в деревне Фьербуа, в земле за алтарем церкви святой Катарины. Там должен был находиться меч, на котором изображены пять крестов. Как она могла знать, что подобный меч действительно существует, и действительно спрятан в том месте? Воистину, Господь направлял ее! Меч нашли, он, должно быть, пролежал в земле, пожалуй, около семи веков, и был покрыт сверху ржавчиной, но стоило только встряхнуть меч, и ржавчина осыпалась. В руках девушки сверкал великолепный клинок, на котором красовались пять крестов!..
Я же в это время договорился с одним хитрым евреем, торговцем тканями из Тура, который продал мне великолепнейшие ткани. Раскинув эти сокровища перед Жанной, я со сладострастным удовольствием наблюдал немой восторг в глазах бедной девушки. Робко сложив руки, она стояла перед этой невиданной роскошью. Когда же она, наконец, пришла в себя, то с моей помощью выбрала себе для настоящего рыцарского плаща великолепный синий бархат, а подкладкой решено было взять зеленоватый шелк.
…Я с замиранием сердца смотрел на закованную в доспехи Жанну и великолепный меч в ее руках. Заметив мое удивление, девушка улыбнулась:
-Теперь вы мне верите?
-Дева Жанна, я верю, что вы разговариваете с духами, к которым глухи мои уши. Жанна, пролейте сияние вашей благодати на меня, недостойного, позвольте мне прикоснуться к мечу, - я склонил голову и опустился на одно колено, но Жанна с мечом быстро отступила от меня, нахмурив брови.
-Прикасайтесь к своему и встаньте. Вы должны опускаться на колени только во время молитвы. Вы поняли, господин Жиль де Ретц?
Я медленно поднялся на ноги. Жанна даже не подозревала, как мне тяжело. Мою душу также наполняли благоговение и пыл, и я охотно отдал бы все свое богатство, лишь бы узнать то, что она узнала без труда. Но для меня другой мир молчал, как бы страстно я его ни призывал, а Жанна не позволяла мне заглядывать в глубины своей души.
-Как происходит, что ваши уши слышат голоса?
-Молитесь, и вы тоже услышите, если Господь сочтет вас достойным.
Я опустил голову и подумал об Авеле и Каине: жертва Авеля была принята, а Каина и дар его Господь не призрел.
…С растревоженной душой я вернулся в свое жилье. Там слуги представили мне мальчика, которого послал ко мне мой дядя, Тремуй, так как у мальчика был прекрасный голос.
-Пой, - прошептал я, бросил плащ одному из слуг и сел. - Если у тебя действительно хороший голос, позволь мне с тобой заниматься.
Музыка была единственным, что еще могло успокоить бури моей души, укротить и очаровать ее. В моем замке Тиффож был прекраснейший орган, о котором я думал повсюду, музыке часто удавалось разогнать мою тоску. И все же музыка в чем-то была подобна плащу, которым я только прикрывал бездну своей души…
В конце апреля 1428 года Жанна во главе французского войска вступила в Орлеан. В руках девушки было знамя, на котором жители города увидели инсигнии: Бог-Отец над радугой, два ангела рядом с ним, надпись “Иисус Мария” и лилии французского королевства. Обаяние и фанатичная вера в правоту своего дела оказали поразительное воздействие не только на простых горожан, но и на генералов и гарнизон города. В течение четырех дней английские укрепления под городом были поодиночке взяты французами, и 8 мая англичане сняли осаду с крепости. Это была первая большая победа французов после долгих лет унижения и позорных поражений. Орлеан был последним оплотом французов против англичан, рвавшихся в область южной Луары. После взятия Орлеана гербом Девы стал: “...украшенный лилиями меч, над которым парит корона...”
…Теперь, едва ли не каждый день, Дева Жанна со слезными мольбами убеждала дофина выступить в Реймс, освободить его и незамедлительно короноваться там, где в Соборе Нотр-Дам, со времен короля франков Хлодвига, в течение тысячелетия совершалось помазание на царствование французских королей. Это являлось, по ее словам, одним из требований Господа на данный момент. Но Карл медлил, не решаясь выступить в новый поход, страшась поражения и новых неудач…
* * * * *
Однажды вечером, я находился в дворцовой часовне. Из городских церквей доносился вечерний колокольный звон, а здесь, в капелле, звучал орган. Неожиданно, я заметил вошедшую в часовню Жанну. На ней была кольчуга, а поверх - красно-зеленый плащ, подарок города Орлеана. Я приблизился к ней, и, дождавшись, когда она окончит молитву, молча указал ей на дверь. Девушка перекрестилась, и последовала за мной, паж Луи сопровождал ее, держась на расстоянии, предписанным дворцовым этикетом.
-Вернулся ли дофин? - спросила меня девушка.
-Пока еще нет. Но мы можем вместе подождать его.
Я привел ее в небольшой сад между крепостными стенами, где цвели пионы и ниспадал “золотой дождь”.
-Что скажете вы об органной музыке, Дева Жанна? Не находите ли вы, что этот мальчик поет, как ангел?
-Какой мальчик?
-Тот, который только что пел во дворцовой капелле.
Она робко опустила глаза:
-Я слушала недолго.
Рядом стояла каменная скамейка, вокруг которой пышно разросся розмарин.
-Давайте присядем, - предложил я. - Запах розмарина подходит вам, он такой же терпкий, как вы, и целебный.
Незаметно для девушки, я подал знак пажу, чтобы он отошел от нас и не слушал разговор.
-Скажите, Жанна, в раю тоже существуют запахи? И они, должно быть, бесконечно более небесные, чем наши на земле?
Она кивнула, не говоря ни слова. Я смущенно провел рукой по своему короткому плащу, стянутому дорогим поясом.
-Разве ангелы поют не так, как наши мальчики?
-Нет, господин де Ретц, по-иному.
-Не желаете ли вы мне сказать - как? Не могли бы вы сделать так, чтобы и я их слышал?
-Если Господь пожелает, Он сделает так, чтобы и вы их слышали. Это зависит только от Его благодати, но не от моей воли.
-Молю вас, Жанна, расскажите мне: каково это - слышать ангельские голоса?
Она долго молчала, как видно размышляя, стоит ли посвящать меня в подобные таинства. Наконец, Жанна тихо заговорила, и мне показалось, что она говорит вовсе не для меня; словно бы она сейчас, прямо сейчас - видит и слышит Небесные Создания...
-...Вначале я очень испугалась, - ведь мне тогда было всего тринадцать лет. Голос я услышала днем, это было летом в саду моего отца. За день до этого я постилась. Голос пришел ко мне с правой стороны, оттуда, где была церковь, и с этой же стороны шла великая святость. Этот свет, который всегда приходит с той же стороны, что и голос. Голос показался мне очень возвышенным, я подумала, что он был послан Богом. После того, как я услышала его трижды, я поняла, что, то был голос Ангела. Этот голос всегда руководил мной, и я всегда хорошо понимала его...
-Как бы я хотел услышать этот прекрасный голос! - с жаром воскликнул я.
-Молитесь, и дано вам будет, - мягко улыбнулась Дева.
-Но ведь есть люди, которые владеют искусством приготовления снадобий, открывающих глаза и уши. Они могут также делать золото и привораживать сердца…
-Об этом я ничего не знаю, - нахмурилась Жанна. - Не думаю, что так бывает. И какое отношение это имеет к ангелам?
-К ангелам - нет, но имеет к чему-то иному, Жанна... Так вы все же хотите, чтобы дофин отправился в Реймс?
-Конечно, и чем раньше, тем лучше.
-Но он этого не хочет, и ни один из его советников также не желает этого. Архиепископ Режинальд надеется на то, что он даже достигнет согласия с англичанами, а мой дядя Тремуй считает, что ни мир, ни коронация не имеют никакого значения. Видите ли, Жанна, вы можете хорошо разбираться в том, как обстоят дела в раю, но вы ничего не знаете о том, что происходит при нашем дворе. Тремуй ненавидит дофина, когда-то он был влюблен в его мать Изабо, как раз в то время она объявила собственного сына внебрачным ребенком. Тремуй велел утопить своего предшественника по должности, а после этого женился на его супруге, так как у нее на юге было богатейшее наследство. Его наемники снабжали провиантом англичан, когда те осаждали наш Орлеан… - я внезапно почувствовал, что, распаляясь все больше и больше, начинаю получать странное удовольствие, бросая жестокие слова в невинную душу Жанны. Девушка смотрела прямо перед собой, она не опускала затуманившихся глаз. - Тремуй дает Карлу деньги взаймы, без Тремуя Карл пошел бы по миру. Поэтому он слушается Тремуя, а Тремуй надеялся, когда вы появились при дворе, что вы выставите Карла в смешном свете перед всеми. После Орлеана он вас ненавидит. Вы срываете его планы, Жанна, в ваших силах видеть ангелов, я вам верю. Но Тремуй - дьявол, а вы этого не понимаете. Король находится в руках дьявола.
-Вы заблуждаетесь. Дофин в руках Божьих, - девушка произнесла это еле слышным шепотом, но в ее словах было столько пыла, что я потерял дар речи. Не в силах совладать с собой, я коснулся дрожащими пальцами руки девушки. Жанна, не переменившись в лице, резко встала и позвала пажа.
-Мне кажется, вдали трубят охотничьи рога, - сказала она. Я торопливо вытер кружевным платком влажный лоб.
-Возможно, что часть свиты возвращается домой. Король переселился в свой охотничий замок Лош, я забыл предупредить вас об этом. В Туре королю не хватает свежего воздуха, врач рекомендовал ему отдохнуть.
Мы вышли во двор Турского дворца. Паж Луи стоял, держа за поводья двух оседланных коней. Дождавшись, когда Жанна обернется ко мне, прежде чем вскочить в седло, я низко поклонился ей, и тихо промолвил:
-Дева Жанна, подумайте о том, что я вам сказал…
* * * * *
…Тёмным июньским вечером я постучал в дверь дома каноника Алена в Пуатье. Старая служанка провела меня в едва освещенную оплывающими свечами комнату и попросила обождать немного. Через неплотно прикрытую дверь в соседнюю комнату, я услышал ее взволнованный шепот:
-Господин каноник, рыцарь прекрасный, как падший Люцифер, да простит меня Господь, желает с вами поговорить.
-Тогда, Мадлен, ты можешь быть уверена, что он не падший ангел, - ответил ей со сдержанным недовольством старческий голос. - Проводи его ко мне.
-Да, господин каноник.
-А, - сказал Ален, когда я вошел, приветственно протягивая мне руку, - мы с вами уже знакомы. Вы тогда были у нас в Пуатье с Девой Жанной. Как же вас зовут? Моя память так же одряхлела, как и я сам.
-Жиль де Ретц, господин каноник, - с почтением поклонился я.
-Добро пожаловать, господин де Ретц. Садитесь и, прошу вас говорите, чем я могу быть для вас полезным?
-Можете, господин каноник… если вы пожелаете выслушать мою исповедь… Простите, что я прошу об этом в столь позднее время, но я смог освободиться лишь на этот день.
-Ничего, сын мой. Господь не знает сна. А отец Ален стар, в старости же наилучшее то, что человеку уже не нужно много времени посвящать самому себе.
Старик зажег новые свечи, встал и пошел в небольшую соседнюю комнатку, чтобы надеть стихарь и епитрахиль. Я же скинул с плеч черный плащ, подбитый благородным мехом, оставшись в изумрудно-зеленом камзоле. Когда старик вернулся, я, сложив руки и опустив голову, преклонил перед ним колени. В ком-нате теперь были не каноник Ален и барон Жиль де Ретц, а Христос, Который взял грехи людей на Себя, и грешник Жиль, который перед Ним исповедовался…
-Достопочтенный отец, я исповедуюсь перед Господом, что из-за меня было повешено шестеро французов, так как я их настиг в рядах англичан… я солгал! Я запланировал убийство…
-Только запланировал?
-Да. Но еще я ненавижу.
-Ты нарушил шестую заповедь, сын мой...
-Я не нарушал шестой заповеди.
-Ты согрешил против той, которую Господь послал, чтобы испытать тебя?
-Дела обстоят именно так, как я говорю. Существует лишь одна женщина, которую я мог бы полюбить, но я не жажду ее тела. Я жажду ее души… Это грех?
-Что значит “я жажду ее души”? - изумился каноник.
-То, что я ей завидую из-за этой души. То, что я бы присвоил ее, если бы только мог. То, что в ней есть все, что хотел бы иметь я. Она созерцает рай, она может разговаривать с ангелами, она слышит их речи, она обоняет их запахи. Ей известно, когда человек умрет и то, что думают люди, стоящие перед ней. Я прочел сочинения Альберта Великого, Раймонда Луллия и многих других, но я не знаю того, что знает она.
-У одного человека Господь пишет в сердце, а у другого - нет, даже если он прочтет много книг. Нам не подобает задавать вопросы об этом.
Я впервые поднял голову, и потому, как изменилось и побледнело лицо каноника, понял, что он заметил темный жар в моих глазах, и, только теперь, должно быть, мысленно согласился со своей служанкой, сравнившей меня с падшим ангелом.
-Я не могу не спрашивать, достопочтенный отец, я родился под такой звездой, которая обещает безмерное.
-Вздор! - возмутился старец. - Все звезды - Божьи и сияют для всех людей. Твой грех - Высокомерие, сын мой, это один из грехов против Святого Духа, - рука отца Алена, которой он подпирал голову, упала на стол. - Ты… ты говоришь… о Деве?
-Да.
Каноник с трудом сдержал тяжелый вздох. Уверен, что за всю долгую жизнь бедняге не приходилось выслушивать такой исповеди. Старец долго молчал, пытливо вглядываясь в мое пылающее страстями лицо.
-Ты уверен, что не испытываешь к ней плотского вожделения? Есть ли у тебя жена в твоем родовом замке?
-Я был обручен, когда мне было десять лет. Но женщины не представляют для меня предмета большого искушения. А Жанна… я вам уже об этом сказал, неуязвима для плотской любви. И это тоже относится к ее магии…
-Ты говоришь: она принадлежит Господу, - задумчиво качнул седой головой Ален. - Но, может быть, тебе понятно, что мучит тебя, скорее всего, лишь стремление к собственному совершенству, расстояние между ней и тобой?
-Нет, меня мучит тоска по ее искусству, ее ясновидению, ее вещему слуху. Это просто мука, пытка, жгучая жажда. Если она не будет утолена, если мне не удастся проникнуть в суть ее тайны, то я… я не знаю, что произойдет. - Из груди моей вырвался глухой стон, а горло сдавили рыдания.
-Молись, сын мой, - тяжко вздохнул отец Ален, обнимая меня за плечи. – В каждом из нас есть убийца, грабитель и вор. Но в каждом есть и святой. Христос видит в тебе добро, а не зло. Он тебе поможет. Он защитит Жанну от власти лукавого. Она - надежда нашего народа, и горе тебе, если ты это забыл. Прочитай “Символ веры” и трижды “Отче наш” с таким благоговением, каким ты только можешь.
Медленно, словно через силу, Ален отпустил мне грехи и осенил крестным знамением…
* * * * *
Под давлением Жанны, дофин, наконец, решается осуществить поход на Реймс. Надо сказать, что свою роль сыграли и мои советы Карлу. Выслушивая мои доводы в пользу незамедлительного похода на Реймс, дофин молча кивал, и при этом, как-то странно поглядывал на меня исподлобья. Тогда я еще не знал, что ненавидевшие Деву Жанну архиепископ Режинальд и мой дядя Тремуй, недовольные грандиозными успехами простолюдинки, они уже начали отравлять сознание принца грязными наветами и слухами о заговорах. Карл и сам, в глубине души, ревниво следивший за победами и огромной популярностью девушки среди народа и в войсках, теперь старательно избегал частых встреч с Жанной. Зная о моем трепетном отношении к Деве, дофин стал косо посматривать и на меня, недовольно кривясь и поджимая тонкие губы, слыша похвалы в адрес девушки.
И все же, не взирая на скрытое противодействие министров и советников, Жанна, возглавляя небольшую армию, без особых сложностей покоряет город за городом на пути к Реймсу. 15 июня 1429 года она победно въезжает на коне в освобожденный Реймс. В воскресенье 17 июня того же года дофин был торжественно коронован в кафедральном соборе Нотр-Дам королем Франции Карлом Седьмым! В широком нефе церкви в большой тесноте стояла толпа рыцарей, горожан, наемников и крестьян, двери оставались открытыми, так как на площади перед собором также толпился народ.
Для меня этот день был особенно знаменательным. Сегодня утром из рук еще дофина, я получил маршальский жезл! Более того, мой суверен, в благодарность за мои труды, позволил мне украсить свой родовой герб королевскими лилиями. Мой дядя Тремуй, кстати, был пожалован графским титулом, отчего его толстое тело еще более раздулось от высокомерного самодовольства.
После коронации, во время которой Дева Жанна стояла со своим знаменем рядом с алтарем, она обхватила колени Карла и обратилась к нему со словами:
-Благородный король, теперь все произошло в угоду Богу, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела Вас в Реймс, чтобы здесь над Вами был совершен обряд помазания. И это - доказательство, что Вы - истинный король и именно тот, кому должно принадлежать королевство!”
Торжественная коронация Карла Седьмого превратила его в единственно законного государя Франции в глазах народа и других стран Европы. Сразу же оживились соседи королевства, до этого лениво наблюдавшие за военными действиями. К королю каждый день прибывали многочисленные посольства из разных стран. Государи Кастилии, Арагона, Португалии, Австрии и многих других спешили поздравить Карла с восшествием на престол. Триумфальное освобождение французской армией Шампани, затмило приезд в Реймс делегации из Рима, от самого папы Иоанна Двадцать Третьего. Кардинал Мазани, возглавлявший делегацию, укрылся с королем в его кабинете для ведения каких-то секретных переговоров. Обо всем этом я узнал позже, когда однажды вечером в Дижон, где стоял лагерь нашей армии, неожиданно прибыл гонец короля с требованием немедленно явиться в Реймс. Гонец не знал причины отзыва, но дал мне понять, что король что-то затевает, и я навряд ли скоро вернусь к армии. Это взволновало меня, и уже собравшись в дорогу, я решил на всякий случай попрощаться с Жанной. Встреча получилась обидно короткой. Выслушав мои слова сожаления по поводу вынужденности покинуть ее в столь важный момент, Дева мягко улыбнулась:
-Вы храбрый рыцарь, господин де Ретц, нам будет не хватать вас. Берегите себя, а пуще всего свою душу. Я вижу, какое смятение бушует в ней. Это не безопасно, поверьте мне. Я буду молиться о вашей душе. Господь с вами…
Невозможно представить мое изумление, когда по возвращении в Реймс я узнал о том, что пять европейских государей, договорившись между собой, решились в очередной раз предпринять попытку освободить из рук неверных Гроб Господень, и в составе объединенного войска выступить в Крестовый Поход на Иерусалим. Так как ни один из прошлых Походов не принес ощутимых результатов, авторитет папства заметно снизился. Понтифик это понимал, поэтому по его инициативе и был задуман Девятый Крестовый Поход. Измученную войной Францию решили пригласить к участию, видимо потому, что слава и авторитет Девы Жанны выходили далеко за пределы королевства, и хотя англичане с ненавистью называли ее “ведьмой” и “девственной шлюхой”, у Жанны было много почитателей по всей Западной Европе. Кроме того, Карлу Седьмому несомненно льстило внимание других королей, и он желая еще больше укрепить престиж свой и государства, не долго думая дал согласие кардиналу Мазани.
Согласно договоренности Франция обязалась снарядить к Походу войско, численностью около двадцати тысяч человек. (Ах, как бы пригодились эти воины в походе на Париж, который задумала Дева Жанна!) Граф Тремуй, архиепископ Режинальд и еще несколько богатых рыцарей с готовностью предоставили королю деньги для снаряжения Похода. Подозреваю, что именно стараниями дядюшки я оказался в списках участников экспедиции на Восток. Ему давно уже не нравилось мое отношение к Деве, и он решил отправить меня подальше от нее. Да и сам король, явно остался доволен этим поводом для выдворения меня за пределы королевства.
Французским войском командовать был назначен маршал, барон Гюстав де Шатильон. Мне же Карл предложил сопровождать отряд в качестве своего представителя за Круглым Столом Общего Совета. Смирившись с волей короля, и поразмыслив, я пришел к выводу, что оно может быть даже к лучшему. Я был молод, а в этом возрасте честолюбие и любознательность преобладают над разумом и расчетом. Мне, вдруг, нестерпимо захотелось увидеть неисчислимые тайны чарующего, волшебного Востока своими глазами!..
Я ждал от Похода многого, но то, что мне пришлось там пережить, испытать и узнать, превзошло даже самые смелые ожидания...
* * * * *
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«ПИЛИГРИМ»
“Теряя богов, мы обретаем демонов”
/Эрика Джонг/
* * * * *
Когда я узнал, что командовать отрядом будет барон де Шатильон, то первым моим чувством, была ревность. Но зная барона, как человека хоть и порывистого, но несомненно благородного, и опытного в ратном деле, я предпочел удовлетвориться второстепенной ролью. Шатильон же, зная какой высокий пост я занимаю при короле, и увидев мое необычное смирение, был очень растроган, по достоинству оценив мою покладистость...
Под знаменем Креста собралось почти двухсоттысячное войско, объединившее семь европейских государств: Францию, Кастилию, Португалию, Швейцарскую Конфедерацию, Чехию, Австрию и Баварию; туда же вошла “папская армия”, собранная из неаполитанцев, флорентийцев и сицилийцев. В районе Триеста, в каких-то пятнадцати лье от границ Османской Империи, на берегу Венецианского залива, был разбит наш последний лагерь на христианских землях. Сюда же через два дня подтянулась еще одна армия, посланная из Унии, и собранная из балканских отрядов мадьяров, секеев и трансильванских влахов. Православный король Унии Матяш Корвин прислал для участия в Крестовом Походе девяносто тысяч воинов, командовал которыми валахский князь Мирча Цепеш. Таким образом армия крестоносцев насчитывала теперь около трехсот тысяч человек!
Прошло почти три с половиной века, когда в 1095 году папа Урбан Второй произнес проповедь в Клермоне, призвав европейских государей выступить в Первый Крестовый Поход в Святую землю.
...Первые бои с магометанами начались сразу же, как только Объединенное Войско Креста вступило на территорию Османской Империи. С 1270 года, когда прошел Восьмой Крестовый Поход, неверные не видели боевых христианских знамен. Несмотря на потрясающую жестокость и отчаянное сопротивление, османы все же несли более значительные, нежели мы, потери, и вынуждены были отступать. Но зато отступая, они уничтожали все за собой. Пылающие города, крепости, селения и одинокие хижины; отравленные колодцы, забитые, разла-гающиеся трупы сотен домашних животых и тысячи(!) трупов христиан: купцов, рабов, и воинов, захваченных в плен в бою. Я, еще не привыкший к изобретательному изуверству восточных народов, ужасался при виде скрюченных, потемневших трупов, кошмарно смердящих на кольях, веревках, колодцах-тюрьмах, называемых “зиндан”.
Пирамиды отрубленных голов, с выколотыми глазами и разорванными ртами; горы расчлененных тел, с изуродованными конечностями, мутили мой разум; кровавое месиво внутренностей и костей приводили меня в невольный трепет. Первое время, я был начисто лишен аппетита. Особенно сильное впечатление на меня произвел вид пятнадцати, еще не остывших трупов, с которых была начисто содрана вся кожа!!!
Однако, постоянное лицезрение этих ужасов настолько возмущало крестоносцев, что они, желая отмщения, яростно пробивались вперед, беря штурмом все новые крепости и города. Позади, остались дымящиеся руины Измира, Биледжика, Инегеля. Крепость Энкара, оказавшая нам небывало яростное сопротивление, и к тому же хорошо укрепленная, после недолгой осады, была просто обойдена, и Войско Креста двинулось дальше. Кулу, Аксарай, Джейхан и Тарсус были начисто сметены с лица земли, отказавшись подчиниться.
В ходе боев нам удавалось захватить в плен совсем небольшое количество пленных, так как фанатичные мусульмане предпочитали умирать в бою, нежели в цепях. Но вот, после небольшого боя под Килисом, нам удалось пленить около пятисот человек. Как ни странно, они вовсе не оказали нам сопротивления, видимо, потому что не были воинами. Глубокий подвал, откуда их извлекли, напоминал святилище неведомого божества, а однообразная одежда пленников, наводила на мысль о какой-то секте. Среди угрюмо молчаливых персов выделялся один тощий, седобородый старик с причудливым медальоном на шее. Я захотел поговорить с ним через переводчика, так как видно было, что старик здесь главный. Старик долго упрямился, отказываясь отвечать на вопросы, сердито мотая бородой. Тогда, по совету Шатильона его “слегка” подвесили на дыбе и старик, не выдержав пытки, заговорил. Это была секта иезидов, исповедовавших маздеистскую религию “поклонения огню”, которая была основана Великим Заратуштрой около тысячи лет назад до Рождества Христова. Эта религия господствовала еще в древней Мидии, откуда была перенесена в Персию и Индию. Самого старика звали Шахдияр, и он являлся “заотаром”, жрецом секты. На мой вопрос: “кому же поклоняются иезиды?”, жрец заявил:
-Мы признаем доброе Начало и бога Ахура-Мазду - главной Силой Жизни, но при этом поклоняемся и приносим Жертвы только злому Началу и повелителю демонов, Великому Ангро-Майнью!
Мне подумалось, что это довольно логично: добро, оно и без того доброе, а вот зло необходимо умилостивить и расположить в свою пользу.
Но как же я был огорчен когда старик разговорившись, сболтнул, что иезиды еще более фанатичны, чем простые мусульмане, и смертельно ненавидят христиан. Последней каплей явилось ужасное откровение жреца о том, что в его секте практикуется приношение Ангро-Майнью человеческих жертв, лучшей из которых являлся добрый христианин. После такого признания, мне уже не оставалось ничего иного, как только уничтожить эту заразу. Всем неверным отрубили головы, а жреца, с должным “почетом”, удушили собственным же поясом, похожим на длинный, плетеный шнур, который переводчик назвал “кусти”. Медальон, висевший у Шахдияра на шее, я оставил у себя.
Переводчик, крещеный сарацин, с неподдельным ужасом отговаривал меня брать этот, как он его назвал - “священный Лингам”, так как он обладал огромной колдовской силой, и давал власть над силами ЗЛА. Однако, это еще больше подхлестнуло мой интерес, и я, конечно же, оставил “безделушку” у себя. Как же я был не прав!!!..
* * * * *
...С первого дня Похода, я заметил, что барон де Шатильон внимательно наблюдает за мной. После казни иезидов, он пригласил меня в свою палатку отобедать. За едой мы говорили о чем-то совершенно незначительном, но я видел, что барон вот-вот заговорит со мной о чем-то более важном.
-Дорогой Жиль, - начал наконец-то Шатильон, - я долго присматривался к вам, прислушивался к вашим суждениям и пришел к заключению, что вы, невзирая на вашу молодость, развиты умственно и физически намного более своих сверстников. Видимо, поэтому вам удалось с такой невероятной легкостью стать одним из первых лиц королевства. Вас любит и ценит король, вам благоволит королева, у вас при дворе множество врагов, что бесспорно доказывает вашу Силу и Могущество. У вас природный талант к политике и интриге, и великолепное чутье - вы умеете выбирать себе достойных и выгодных союзников. Все это говорит за то, что вы именно тот человек, который нам нужен...
-Вы говорите загадками, любезный барон, - усмехнулся я, польщенный лестью Шатильона.
-Пока я вынужден делать это, так как собираюсь доверить вам не только мой секрет. От лица некоей организации, я собираюсь сделать вам определенное предложение, но до того, я прошу вас дать мне благородное слово дворянина, что, каким бы ни был ваш ответ, вы не расскажете никому о том, что узнаете от меня.
Заинтригованный этим многообещающим вступлением, я с готовностью дал клятву хранить тайну.
-Скажите мне, мой друг, знаете ли вы, кто такие тамплиеры?
-Я слышал о них. Лет двести-триста назад это был самый могущественнейший Орден рыцарей-крестоносцев. Богатства их были колоссальны. Влияние, на королей и церковь, почти беспредельно. Это опасное могущество, насколько мне известно, их и погубило.
-Да, отчасти вы правы, и я позволю себе лишь немного дополнить ваши сведения...
Орден тамплиеров был основан в 1119 году. По замыслу создателей, они должны были стать “псами господними”, чем поначалу и являлись. Иначе, их еще называли “Храмовниками” или “Рыцарями Храма”, благодаря Храму Соломона. Во времена короля Ричарда Львиное Сердце, Орден получил в дар от эмира Салах-ад-дина землю в Иерусалиме, где по преданию когда-то находился Храм Соломона, построенный Великим Зодчим Хирамом. Со временем существования, Орден постепенно переродился в тайную, могущественную организацию, с твердой дисциплиной. Отцы-основатели, полу воины, полу монахи, имея тягу и опыт в оккультных науках, вскоре избрали совсем иную философию, отличную от христианской религии. Но это была глубочайшая тайна, которую знали лишь избранные...
-Я слышал, что Храмовников обвиняли в богоотступничестве. Но откуда у вас такие познания об этой тайной организации? - удивился я.
Ответ Шатильона меня поразил.
-Я - Рыцарь “Храма Соломона”!.. Я и мои единоверцы, убедившись в вас, предлагаем вам вступить в наши ряды.
Оправившись от первого потрясения, я поинтересовался, отчего мне оказана такая честь?
-Не буду лукавить, барон, вы нужны нам. Чтобы возродить нашу былую силу и влияние, какой она была во времена Бернара Клервосского, - создавшего и вручившего Устав Ордена Храмовников первому Гроссмайстеру Гуго де Пейну, - мы должны собрать под знамена не только воинов и монахов, ученых и алхимиков, но и могущественнейших мужей мира сего. Капитул франкских Тамплиеров считает, что вы, барон де Ретц, будете чрезвычайно полезны для нас, так как уже сейчас занимаете при дворе короля одно из первых мест. Мы готовы предложить вам Плащ Мастера Высшего Капитула, и Жезл Князя при Верховном Гроссмайстере, если вы согласны встать в наши ряды.
После некоторых колебаний и дополнительных расспросов, я решил согласиться на это заманчиво-романтичное предложение.
-Замечательно! - обрадовался Шатильон - В таком случае, сегодня ночью вы сможете встретиться с членами Ордена, которые принимают участие в походе... И еще об одном я должен вас предупредить... Знаете ли вы, что является Высшим Божеством Храмовников?.. Имя этого Великого Сущего - Бафомет!!!.. ОН - Тот, Кто слабых втаптывает в грязь, сильных же возвышает до себя, удостаивая их чести называться его сыновьями!..
Согласно нашей философии и традиции, мы почитаем двух богов: Верховного, это - некий недосягаемый и непостижимый Принцип; и низшего бога - Сатану, - страшного демиурга, который ежечасно перестраивает мир, наполняя его страхом и ужасом, изо дня в день нагнетая кошмар до тех пор, пока человечество не захлебнется в собственной крови!!!.. Однако есть еще и третье божество, кое превыше двух первых - БАФОМЕТ, трехликий идол с золотой головой!
-Это же язычество, - с трудом вымолвил я, - идолопоклонство. Церковь жестоко преследует тех, кто почитает лже-богов и Сатану...
-Церковники сами верят в него, и бояться его, - возразил Шатильон. - В Золотой Книге Бафомета говорится:
“Лишь истинный Рыцарь, Преступник и Нечестивец с головы до пят, прошедший Огненное Крещение в неистовом пламени Духовного Бунта, может сподобиться примирения с Сатаной, единственным препоясанным среди богов...”
-Значит ли это, что вы отвергаете Святую Троицу?
-Нет. Но Адонаи занимает в нашей вере равное положение с Люцифером, превыше них обоих, лишь Бафомет! Добро и Зло всегда противоборствуют друг с другом, как свет и мрак, жар и холод. В этом - Великая Тайна Мироздания! Действие порождает противодействие. Силе противостоит Сила. Отцу, Сыну и Святому Духу противостоят - Сатана, Зверь и Антихрист... Если сегодня ночью вы согласны пройти Посвящение, то сможете полностью удовлетворить свое любопытство.
...Итак, я дал свое согласие пройти инициацию.
* * * * *
Глубокой ночью, в палатке Шатильона, собралось человек двадцать, среди которых были не только французы, но и несколько испанцев, итальянцев, и даже два флорентийских князя. Все присутствующие кутались в черные плащи, и при трепетном свете нескольких свечей, их угрюмые лица казались неестественными масками. Правда, при моем появлении все общество заметно оживилось, многие, кого я знал, приветливо закивали мне.
Старшим здесь оказался генерал, граф Жозеф Бернегю. Он и провел торжественный обряд Посвящения, провозгласив меня рыцарем Ордена Храма, и вручив мне: Меч, Шпоры, Перчатки и Плащ Мастера Высшего Капитула! Мне так же сообщили мое новое тайное имя – “МАХЕС” (позже я узнал, что так звали кровожадного египетского бога, сына богини Баст, который изображался в виде льва), и вручили перстень с кровавым рубином, на котором была выгравирована фигура человека с львиной головой, короной на ней, и мечом в руке.
Я принес торжественную Клятву “ ...хранить все Тайны Братства; быть верным и преданным Рыцарем Храма, готовым, в случае необходимости, отдать Ордену все, чем я владею; помогать Братьям в беде и смертельной опасности...” Но самое главное “...беспрекословно исполнять приказания Верховного Гроссмайстера...” Моим поручителем стал барон де Шатильон.
Той же ночью, я был посвящен в некоторые секреты Храмовников, обучен условным знакам и паролям, а так же узнал о Великой Святыне тамплиеров, которой является “ Голова Якова Молэ” - последнего Гроссмайстера Ордена, трагически погибшего сто пятнадцать лет назад.
-В 1305 году, - поведал мне Мастер Жозеф Бернегю, - французский король Филипп Красивый Валуа и авиньонский папа Климент Пятый, пришли между собою к соглашению нанести Храмовникам решительный удар и совершенно их уничтожить. Филипп, как известно, был весьма тонкий политик и ухитрился заманить Якова Молэ во Францию. Сначала ему был оказан там самый радушный и почетный прием, но через два года, в 1307 году, Молэ был внезапно схвачен под тем предлогом, что Храмовники изобличены в бесчисленном множестве самых гнусных преступлений. Яков Молэ, как Верховный Гроссмайстер и должен был понести возмездие за все эти преступления. Его подвергли неслыханным истязаниям и, разумеется, добились от него признания во всех злодействах, которые на него возводили.
Молэ потом отрицал все эти свои показания, как вынужденные пыткою. Но этому, конечно же не вняли, и Молэ был сожжен на костре, сложенном на острове на реке Сене близ Парижа 18 марта 1314 года. Легенда гласит, что во время сожжения, Молэ, горя, воззвал к папе Клименту, и сказал, что папа предстанет перед Высшим Вечным Судом в течение СОРОКА ДНЕЙ, а Филипп-король предстанет перед тем же ужасным трибуналом в течение ГОДА. Оба предсказания сбылись! Та же легенда говорит о том, что Молэ был убит палачом до того, как огонь коснулся тела, избавив тем его от мучений. Тот же палач, скрытый в густом дыму от любопытных глаз, отсек голову Якову Молэ, и потому, мумифицированная, она сохранилась до наших дней...
* * * * *
Поход на Иерусалим продолжался. Теперь к персам присоединились орды сарацин и альморавидов. Крестоносцы сразу же ощутили на себе мощь этих прирожденных и искусных воинов. Продвижение на восток заметно замедлилось. Каждый шаг, каждое селение и город давались нам ценой большой крови. Не буду утруждать ни себя, ни потомков описанием этих сражений, и поэтому расскажу лучше о том, как мне удалось познакомиться с настоящим восточным МУДРЕЦОМ!..
Я не помню, как назывался тот город, где мы встретились с мудрейшим шейхом Аль-Рахимом. Он сидел передо мной - седовласый, худощавый старик, с неизменными на Востоке четками в руках, и его невозмутимый вид не давал заподозрить в нем пленника. За те несколько часов, что мы беседовали, я проникся безмерным уважением к мудрецу.
-Наши религии имеют один общий, очень древний корень. Да, ислам рожден на семь веков позднее христианства, но одно это не может служить доказательством истинности веры. Пророк Магомет всю свою благочестивую жизнь поражался тому, как ваши церковники сделали из Великого Иисуса - БОГА, тогда как он был лишь избранником божьим, пророком, но не более, и строить ему богатые храмы, и превозносить сверх приличия - это ли не грех? Даже в предсмертном бреду Пророк заклинал своих последователей не восхвалять его самого и не украшать могилу. Мы тоже почитаем и уважаем вашего Иса Бен Мариам, но мы хорошо помним так же и его слова “не сотвори себе кумира”!..
-... БОГ ЕДИН, как бы его не называли люди. Един и Великий ФЕНИКС - Мессия-Избавитель, которого раз в шестьсот лет Создатель посылает на землю с тем, чтобы тот, в который уже раз, наставил нас на путь истинный, и принял смерть в мучении, защищая ВЕРУ. Кто был этим Агнцем до Иисуса - нам неведомо, но известно, что ОН умер на Кресте. Через шесть столетий родился Пророк Аллаха, Магомет, а вместе с ним и Великая Вера Востока. Как известно, Пророк был отравлен недругами, и этот яд убивал его долгие годы. Третий раз ФЕНИКС возродился в образе Великого Царя-воина, которого звали - ЧИНГИСХАН! Он создал огромное государство, объединив кочевников, но умер от яда, упокоившись в хрустальном гробу. Кто будет следующей Жертвой нашей Глупости и Безверия?..
...Поверь мне, любознательный юноша, та Вера, что есть у вас сейчас, имеет мало общего с тем, что было дано от Господа; ваше Священное Писание преступно искажено блудливыми евреями и вашими христианами-первосвященниками. Ваша вера давно уже потеряла божественную чистоту; ваши церковники, преступив мораль, сами диктуют Законы, удобные для них самих. Грех Адама множится!
-... Мне доподлинно известно, что из вашего Священного Писания были вычеркнуты следующие строки: “И тогда Иисус, сын Марии, сказал: О дети Израилевы, воистину я апостол Бога, посланный к вам подтвердить закон, который был дан вам до меня, и сказать, что придет апостол и имя его будет АХМЕД”. Ваши первосвященники зная, что речь идет о Магомете, убоялись правды...
-...Великая Мудрость исходит с Востока! Почтенный Джафар заложил основы химической науки, Бен Муса был великим математиком, Аль-хазе первым открыл потрясающее действие выпуклых линз. А любимец Аллаха Ибн-Сина, или как вы его называете - Авиценна - какой это был целитель! Мусульмане сделали важные открытия в географии, состав пороха в Европу пришел от них!.. Европа научилась многому у Востока, но она и сейчас еще не созрела в своем просвещении и не смогла полностью освоить эти богатства знания…
О многом поведал мне мудрец Аль-Рахим. Меня интересовали таинственные культы Востока, и он рассказал мне о Черной Магии Древнего Египта, где еще помнили о Великих Жрецах Атлантиды, где страной правили не фараоны, а Алый Совет Магов. Во время жутких мистерий кровавому змееподобному Сету приносились в жертву человеческие сердца и головы. Много позже была известна секта кабиров, которые, так же прославились жестокими, кровавыми мистериями и необыкновенной таинственностью. В Палестине, Финикии, Карфагене когда-то почитался ужасный демон Молох, его боялись, его жрецов ублажали дарами даже правители, этому чудовищу приносили в жертву множество маленьких детей…
Узнал я о многом еще: об арамейском культе смерти Раба-Сир; о почитателях ассирийского демона полузверя Ваала, и его спутниках - Кфулху, Кофа, Яо-Софофа; о каменных идолах Битру и Велиару, которых ставили этим дьяволам иудеи; о страшных храмах богине Кали, пьющей кровь...
-Велик и ужасен Джиннистан - страна духов зла! - заключил мудрец. - Но более велик Господь-Создатель, который дает нам спасительную Веру.
Как-то раз я рассказал Аль-Рахиму о Деве Жанне, явившейся по Зову Господа и спасшей Францию от унижения и разграблений чужестранцами. Старик внимательно выслушал меня, а когда я закончил свой рассказ, он укоризненно покачал седовласой головой:
-Дело женщины - рожать детей, мужчина же должен воспитать их; место женщины - у очага, мужчина же должен защитить его. Так было предопределено Всевышним. Мне горько и удивительно слышать, что в твоей земле, рыцарь, столь слабые и безвольные мужи. Но коли ты говоришь, что эта девушка не только сумела повести за собой воинов, но и смогла победить врага, значит Дух и Воля ее действительно сильны, и над ней благостная Десница Господа. Великая Девственница! Но поверь мне, рыцарь, насколько велика ее судьба, настолько же ужасна ее участь…
Что этим хотел сказать мудрец, я тогда так и не сумел понять. Ужасная правота его слов стала понятна мне позднее…
…С настойчивым упрямством Аль-Рахим убеждал меня в истинности мусульманства, пытаясь обратить меня в свою веру, но добился этим того, что я еще более разочаровался в христианстве, однако, свои сомнения я оставил при себе, и попросил старика научить меня читать арабские письмена. В последствии мне очень помогло это знание...
Таким образом, Аль-Рахим стал не столько пленником, сколько моим наставником. В обмен на знания, которые мне даст мудрец, я торжественно поклялся отпустить его с миром как только закончиться наш Поход. Следует отметить еще один немаловажный момент. Именно после разговоров с Аль-Рахимом я впервые всерьез заинтересовался алхимией! В Европе, между прочим, до сих пор алхимию считают лженаукой, не веря, что из ртути и основных металлов возможно изготовление золота. Мусульманский мудрец убедил меня в том, что золото герметических философов было реальностью.
-Герметическое золото - это не только истинная догма, свет без Тени, Истина без примеси лжи, это так же материальное золото, настоящее, чистое, наиболее драгоценное, какое только можно найти в земных копях!.. - так говорил мудрец. Он же рассказал мне легенды, утверждающие, что Соломон и Пифагор были алхимиками и что первый из них получал алхимическими средствами золото для украшения собственного Храма.
-Алхимия, - учил меня Аль-Рахим, - секретное искусство земли Кемет, является одной из двух древнейших известных миру наук. Другой такой наукой является астрология. Халдеи, финикийцы и вавилоняне, как и многие древние восточные расы, были знакомы с принципами алхимии, которая практиковалась в Греции и Риме и была высшей из наук в Египте. Легенда гласит, что алхимия была открыта людям таинственным египетским полубогом Гермесом Трисмегистом, несущим в руке бессмертный Изумруд. Когда тело Гермеса было захоронено в земле Долины Гебра, божественный Изумруд захоронили вместе с ним. Через много веков Изумруд был выкопан Александром Великим, царем Македонским...
Об алхимии, которая стала в последние годы моей жизни единственным смыслом и интересом моим, я могу рассказывать очень много, но время мое ограничено, а рассказать еще нужно так много…
* * * * *
...Однажды вечером, когда я, Шатильон и Бернегю сидели в палатке, и, попивая вино, обсуждали детали завтрашнего наступления на магометан, стражник у входа доложил Шатильону, что его желает видеть валашский князь Мирча Цепеш. В палатку вошел высокий, худощавый мужчина, облаченный в цветастые, свободные одежды на восточный манер. На груди князя на толстой серебряной цепи висел большой православный крест. Это первое, что сразу же бросалось в глаза. Когда же я перевел взгляд на лицо Цепеша, то был поражен его мужественной красоте! Большие, черные, как уголья, глаза; орлиный нос; тонко очерченный рот, с чувственно поджатыми губами; и пышные, торчащие в стороны усы. За время Похода мне не раз приходилось видеть князя Цепеша в бою, и я всегда дивился ожесточенной ярости, с какой он бесстрашно бросался в самую гущу сражения, рубя сарацин направо и налево. Создавалось впечатление, что князь не просто выполняет священную миссию доброго христианина, а мстит магометанам, сводя с ними личные счеты.
-Рад видеть вас, князь! - радушно приветствовал Шатильон гостя. Тот учтиво поклонился всем нам, улыбнувшись лишь уголками губ.
-Барон, - произнес князь приятным, низким голосом по-французски с легким акцентом, - я беру на себя смелость спросить у вас - не забыли ли вы о своем обещании, данном мне в начале Похода?
-Нет, нет, я прекрасно помню. А вы что же, считаете, что уже пришло время исполнить его?
-Да, барон. Крепость Халеб находится к югу от нашего лагеря всего в полдня пути.
-Ну, что ж... - Шатильон помолчал, что-то прикидывая в уме. - Сколько вам нужно времени и людей?
-Пять тысяч человек и пять дней, - не задумываясь ответил Цепеш.
-Я дам вам три тысячи и четыре дня. Договорились?
Валашский князь приложил правую ладонь к сердцу и поклонился со словами:
-Барон, я ваш должник.
-Вы храбрый воин, князь, и истинный рыцарь, поэтому оказать вам услугу - честь для меня, - с серьезным видом возразил барон.
Улыбнувшись на этот раз широко и открыто, Цепеш стремительно вышел из палатки.
-Вы правы, друг мой, - сказал я Шатильону, - этот князь просто изумительный воин. Дерется с нехристями, как лев!
-Еще бы, - хмыкнул барон. - Турки-османы уже восемь лет держат заложниками его сыновей, Влада и Стефана. Князь вынужденно терпел все эти унижения, платя, как и вся Трансильвания дань Османской Порте. Но когда Цепеш узнал, что в Халебе, по прихоти визиря Аббаса, был ослеплен, а затем закопан живьем его старший сын Стефан, он пришел в такую ярость, что, рискуя навлечь на себя гнев своего господаря, отказался платить туркам дань, а узнав о Крестовом Походе, вызвался повести православную армию. В Триесте Цепеш упросил меня предоставить ему возможность взять крепость Халеб, как только мы окажемся по близости, чтобы освободить младшего сына Влада и жестоко отомстить туркам за гибель старшего сына. Я не смог ему отказать. Что ж, могу только посочувствовать этому городу. Зная Цепеша, уверен, что он не оставит от него камня на камне... А теперь, господа, давайте вернемся к нашим делам...
* * * * *
Армию крестоносцев, как это обычно бывает, сопровождал обоз маркитантов. Они снабжали солдат выпивкой, лекарствами, но главным образом обозными шлюхами. Проституток здесь было множество, самых разных, на любой вкус. Опекал блудниц крещеный еврей Магнус Кацик, который приводил ко мне в палатку самых молоденьких и миловидных из них. Так было едва ли не каждую ночь. Дважды он умудрился даже положить в мою постель девочек лет семи.
Впрочем, все мои “любовницы на одну ночь” были мною довольны, так как среди обозных шлюх ходили лестные для меня разговоры о моей сексуальной опытности и изощренности. Были в моей постели, конечно же, и мальчики, но интерес к ним у меня на время заметно уменьшился. Виновницей этого была, видимо, пышногрудая, черноволосая армянка по имени Лолита. Имея богатый опыт, я все же должен был признать, что более страстной и ненасытной любовницы я не встречал. Лолита умела так заводить меня своими играми и ласками, что я затем входил в нее с яростью молодого зверя, стараясь проткнуть ее своим орудием едва ли не насквозь. Лолита, чувствуя мою крайнюю привязанность к ней, становилась все более капризной и своенравной. Это верховенство она переносила и в постель, меня же безумно возбуждала роль покорного раба. Однако вскоре произошло событие, наложившее отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.
...Однажды вечером ко мне в палатку явился Магнус Кацик, в сопровождении смуглого от загара, златокудрого юноши. Лицо юноши было настолько прекрасным, что я даже невольно вскочил со своего места. Правильные, по-женски утонченные черты его и великолепная, стройная фигура, взволновали меня необычайно. Во мне сразу же пробудился забытый интерес к своему полу, и я был рад этому. Юноше, которого звали Дилис, было лет пятнадцать. Он был грек, и еще в младенчестве попал в плен со своими родителями к османским пиратам. С родителями он был разлучен, и до освобождения из плена крестоносцами, прислуживал рабом в доме у богатого купца. Кацик так же сообщил мне, что магометане, приметив необычайную привлекательность Дилиса, с шестилетнего возраста постоянно содомировали его, а два года назад, когда он был продан купцу - последнему своему хозяину, - тот оскопил его и заставил носить только женские одежды. Поведав историю Дилиса, Кацик предложил его мне в качестве опытного любовника. Недолго думая, я согласился, щедро заплатив еврею за юношу.
Ни одна женщина не смогла дать мне того наслаждения и удовольствия, что получил я от Дилиса! Он был само совершенство!!! В ответ за мою заботу и ласки, этот немногословный, улыбчивый “амур” отвечал такой нежностью и преданностью, что теперь я с нетерпением ждал каждого свободного часа, чтобы провести его с ним. Нет нужды говорить о том, что Лолита была забыта. Ни мольбы, ни слезы, ни даже угрозы убить себя, не помогли страстной маркитантке. И тогда, совершенно потеряв голову от ревности, Лолита решилась на безумный поступок…
Когда вечером, после очередного дневного перехода и жестоких боев, я вошел в свою палатку, то застал возле своей постели Лолиту. Она была смертельно бледна и взволнована.
-Уходи, - сухо бросил я ей, - ты мне здесь не нужна.
Лолита промолчала, не двинувшись с места. Я обвел взглядом палатку, но не увидел Дилиса. Тогда я окликнул его. Ответа не последовало.
-Его НЕТ! - глухим голосом произнесла женщина. - Он не сможет больше помешать нам любить друг друга...
-Что ты несешь?! - разозлился я. - Убирайся вон! Дилис, где ты?!
-Он здесь... - с этими словами Лолита подняла руку, которую прятала за спиной. Сердце мое остановилось от ужаса, ибо в руке она держала... голову моего возлюбленного!..
То, что произошло со мной затем, было еще более ужасным. Взревев, будто зверь, я бросился на ревнивую женщину, и одним ударом кулака отшвырнул ее на пол. Выхватив из ножен меч, я принялся рубить ее тело, не глядя, куда приходятся мои удары. Лолита успела вскрикнуть только два раза, тут же захлебнувшись собственной кровью. Когда сбежавшаяся на шум охрана оттащила меня назад, от бедной Лолиты осталось лишь безобразное, бесформенное, кровавое месиво...
С этого дня ни одна женщина более не переступила порог моей палатки до окончания Похода. Хуже того, эта трагедия так потрясла меня, что внушила мне стойкую неприязнь ко всем женщинам, и, занимаясь впоследствии с ними любовью, я уже не мог быть с ними достаточно нежным и внимательным, получая удовлетворение лишь всячески унижая их и насилуя.
Голову Дилиса, по моему приказанию мумифицировали. Я привез ее с собой во Францию, и она стала первым экземпляром в моей необычной и страшной коллекции. Но об этом речь впереди...
* * * * *
...Поход продолжался. Крестоносцы несли ужасные потери, но тем не менее неумолимо приближались к Иерусалиму. Под палящим солнцем, через песчаные барханы, скалистые горные ущелья, отражая внезапные нападения кочевников и сарацин, Войско Христа шло вперед...
Когда я спросил барона де Шатильона, почему так много тамплиеров участвует в Походе, последовало страшное откровение:
-Гроб Господень необходим Храмовникам, ибо дарует им непобедимую Силу и вечную Власть над Миром. Владеющий Святыней неподвластен ЗАКОНАМ ВРЕМЕНИ. Великий Бафомет завещал нам искать этот Гроб, дабы возвеличить могущество Храма Соломона и Хирама. Мы отвоюем Гроб у неверных, а затем сокроем Его и от христиан. В этом - наша Великая Миссия, наша Генеральная Цель!..
-И что же случится после того, как Святыня окажется в наших руках?
-Мы, рыцари Храма, как никакой другой орден, должны хранить веру в сердцах своих. Многие века приходилось нам странствовать по землям ислама. Подобные испытания не могли пройти бесследно. И наши Магистры пришли к идее создать некий план, в соответствии с которым все земли христианского мира должны уподобиться Святой Земле. Они решили основать древнюю власть жрецов, которая была известна еще в Египте. За спиной короля и его министров страной и миром станут управлять жрецы, посвященные, члены нашего ордена, которые и будут направлять общую жизнь людей в том направлении, в каком сочтут нужным. Но для осуществления этой цели нам следует… - Шатильон выдержал многозначительную паузу и, глядя мне прямо в глаза, тихо закончил: - Нам следует уничтожить власть королей и церкви…
Однако этим грандиозным планам не суждено было случиться. Произошла еще одна ужаснейшая трагедия...
Франкский отряд остановился у подножия горы Мейрон, возле озера Мером. Вода в озере была кристально чистой, и вокруг было на удивление тихо и спокойно. Однако мне показалось, что в воздухе будто бы витает какой-то странный запах, очень слабый, но внушивший на мгновения мне смутную тревогу. Дабы успокоить меня, барон Шатильон отправил вокруг озера конный отряд. Мало того, барон решил искупаться, соблазненный прозрачной и теплой водой. Отговорить я его не смог, а потому вернулся к себе в палатку, где сейчас должна была начаться небольшая пирушка. Близился вечер...
Второй раз чувство тревоги посетило меня, когда барон Шатильон, который после купания обещал присоединиться к нашему застолью, почему-то не пришел. Я отправил к нему в палатку посыльного. Через несколько минут посыльный ворвался к столу с перекошенным от ужаса лицом. То, что он едва смог выдавить из себя, вмиг отрезвило нас: БАРОН УМИРАЕТ!!! Мы бросились к палатке главнокомандующего, и буквально возле нее столкнулись с виконтом Божеди, который возглавлял разведывательный отряд вокруг озера. Он ошеломил нас еще одним известием. Все южное побережье озера представляло собой настоящий ТОФЕТ. Только, помимо огромного числа полуразложившихся трупов христианских пленников, там лежали сотни, тысячи дохлых животных - лошадей, овец, собак. Самое кошмарное, что множество трупов плавало прямо в воде, отравляя и заражая ее. Уже догадываясь о причине болезни Шатильона, я поспешил к его палатке. Вход в нее преградил мне граф Бернегю, который, взяв меня под руку, отвел в сторону.
-В чем дело, Мастер? - спросил я.
-Наши дела очень плохи, - с дрожью в голосе произнес граф, - В лагере… ЧУМА!!!..
От одного этого слова я едва не лишился чувств, но граф своевременно поддержал меня.
-Озеро Мером нарочно отравлено мусульманами и теперь не только вода, но даже воздух вблизи него ядовит и опасен. Шатильон имел неосторожность искупаться в этом адском озере и теперь он обречен. У него уже началась агония...
-Так скоро?! - ужаснулся я.
-Восточный МОР намного опаснее и сильнее, нежели европейский, достаточно лишь нескольких часов. К тому же жара и скученность помогают эпидемии разрастись и ускориться. Уже умерло пять человек. Трупы и их вещи сожжены, но нет никаких гарантий. Ах, как досадно, что это произошло именно с бароном! Теперь почти все документы, касающиеся нашего Ордена, придется уничтожить, чтобы не рисковать. Остальное необходимо обработать уксусом и серным дымом, Бог даст - спасем...
По волевому приказу Бернегю, лучник, стоя у входа палатки, метким выстрелом в сердце, прекратил мучения захлебывавшегося чумной кровью несчастного Шатильона. За это время успело умереть еще три человека. В лагере усиливалась паника...
После смерти барона командование перешло в мои руки. Однако это не обрадовало меня. Все же, с помощью Бернегю, я начал борьбу с Чумой. Ужесточенная до предела дисциплина помогла и прекратить панику, и локализовать эпидемию. За несоблюдение норм гигиены и мародерство, виновного казнили без суда, на месте. Повсюду, за пределами лагеря, полыхали погребальные костры. Над лагерем повис черный и смрадный дым. В воздухе пахло Черной Смертью. Ни о каком продолжении Крестового Похода и речи быть не могло. Вопрос стоял о жизни и смерти всей армии. Я незамедлительно разослал гонцов оповестить союзников о том, что произошло у нас, предостерегая их. Но к концу дня посыльные вернулись с чудовищными вестями: Чума свирепствует повсюду! Теперь можно было уже с полной уверенностью заключить - Девятый Крестовый Поход не состоялся и был остановлен самими Небесами, по воле Всемогущего Бога!.. Мы возвращались назад.
-Не расстраивайтесь так, - попытался как-то утешить меня граф Бернегю. - Вы слышали про “Крестовый Поход Детей” двести лет назад?
-Да, - подавлено побормотал я.
-Ну, так вот радуйтесь, что мы - не дети! - хмыкнул граф.
“…не дети…” - Слова Бернегю больно резанули по моей сердечной ране, заставив вновь вспомнить златокудрого “амура” - Дилиса. Банка с его головой лежала в моем обозе. Я отказался из-за Чумы от дорогих трофеев, но не смог расстаться с этой драгоценной ношей…
* * * * *
Обратная дорога была не менее, а даже более трудной. Армия, измученная физически и совершенно павшая духом, с огромным трудом отражала атаки магометан. Кроме того, воины были раздражены, что почти все боевые трофеи им пришлось оставить у горы Мейрон, дабы не захватывать с собой ЧУМУ. Даже вечно невозмутимый граф Бернегю каждый день напивался до беспамятства, что и говорить обо мне. Вплоть до последнего часа Похода, я находился в крайне раздраженном и гневливом состоянии. Однажды, напившись, я до такой степени взбеленился, что отдал мудрого шейха Аль-Рахима на растерзание солдатам. Когда наутро, протрезвев, я попытался разыскать его, то нашел лишь изуродованную, почерневшую от крови и огня голову мудреца, которую кто-то привязал к лошадиному хвосту. Но и эти маленькие “шалости” не могли в достаточной мере приободрить солдат. Необходимо было что-то предпринять.
Великолепную идею подал граф Бернегю. На тайном собрании тамплиеров он сказал:
-Небесам было угодно завершить наш Поход неудачей. Мы возвращаемся не исполнив Великой Миссии. Мы так же лишили своих солдат трофеев. Вернуться во Францию с пустыми руками - позор для воина. Поэтому, я предлагаю несколько изменить наш маршрут и через Сирию пройти к Средиземноморью. Мои шпионы доложили мне о нескольких чудных городах, которые просто изнывают от богатств. Самый большой из них - город-крепость Иширам! Если мы возьмем хотя бы его, то сможем вернуться на родину, если не со славой, то во всяком случае с огромными богатствами…
Через неделю мы стояли у стен Иширама. Еще через шесть дней жесточайших боев, белые стены крепости почернели от дыма пожарищ, и пали к нашим ногам. Мы вошли в сказочно богатый город. То, чем мы завладели, превзошло все наши самые смелые ожидания. Я же, кроме сокровищ, захватил с собою около двух сотен древнейших манускриптов и фолиантов из библиотеки правителя города. В то время меня привлекли богатство и изысканность переплета и иллюстрации, истинную ценность этих книг я узнал позже.
* * * * *
Магометане, убедившись, что христианское войско покидает их земли, прекратили преследовать нас, и теперь, лишь изредка, малочисленные отряды отчаянных разбойников беспокоили нас неожиданными нападениями на случайно отставших крестоносцев.
...Как-то раз, уже в Македонии, на берегу реки Каштора, мы разбили большой лагерь. Утром армию должны были покинуть войска Унии, их путь лежал за Дунай. Сегодня была последняя ночь, когда воины, объединенные Крестом, были вместе. В опустившемся на Каштору тумане, еще более сгустившем вечерние сумерки, горели костры, к которым, спасаясь от пронизывающего, холодного ветра, жались солдаты. Была поздняя осень, а потому, чем ближе мы приближались к родным местам, тем холоднее становилось; сама Природа напоминала нам, о том, что жаркие земли Востока остались позади. Теперь нередки были дожди, противно моросящие иногда целыми днями. Воины, хотя и радовались возвращению домой, все же хмуро обсуждали между собой, как же отнесутся дома к столь бесславному возвращению?..
Мне не спалось, а потому, укутавшись в плащ, я задумчиво бродил от костра к костру, рассеянно прислушиваясь к разговорам солдат. Забавно было слышать, как возле одного костра о чем-то лениво спорили французы, а в нескольких шагах, у соседнего костра распевали свои чудные песни мадьяры... Проходя мимо одной компании, я вдруг заметил бросившегося ко мне человека. Я застыл в напряжении, но когда человек приблизился, я узнал в нем валашского князя Мирчу Цепеша. После той встречи, в палатке ныне покойного барона Шатильона, я издалека видел несколько раз Цепеша, не имея возможности поговорить с ним, и узнать, как прошел его набег на крепость Халеб.
-Барон де Ретц?! - приветливо воскликнул валах.
-Князь Цепеш! - кивнул я ему с улыбкой.
-Прогуливаетесь?
-Да, знаете ли, что-то не спится.
-Тогда не сочтите за грубость, и позвольте пригласить вас к моему костру?
Я с удовольствием принял приглашение. Завидев нас, солдаты расступились, поставив возле костра два складных стульчика, на которые мы и присели.
-Я слышал, завтра вы покидаете нас? - спросил я князя.
-Да, на рассвете мы выступаем на север, к Дунаю.
-Обидно, что наша великая миссия так и осталась не исполненной, - мрачно покачал я головой.
-Да, это так. Но, - черные глаза Цепеша радостно блеснули, - я все же подсластил себе эту горечь!
-Так вам удалось взять ту турецкую крепость?
-О, да! - зловеще захохотал князь, и стоящие вокруг костра воины оскалились в хищных ухмылках.
-Два дня турецкий гарнизон и все жители Халеба отчаянно сопротивлялись мне. Они выбросили белый флаг лишь, когда крепостные ворота затрещали под натиском моих воинов. Тогда я потребовал от них немедленной выдачи моего сына Влада. Тридцать именитых горожан в белых одеждах и чалмах, во главе с самим визирем Аббасом вышли ко мне на встречу, ведя десять мулов, нагруженных богатыми дарами. На последнем из них ехал в дорогих одеждах мой любимый сын. Как только я заключил его в свои объятья, я тут же подал знак своим воинам войти в город. За одни только сутки крепость Халеб была полностью сожжена и сровнена с землей. Не осталось даже камня на камне! Проклятые трусы! - презрительно искривил тонкие губы Цепеш. - У меня было три тысячи воинов, две тысячи из которых погибли под стенами Халеба. Гарнизон же крепости насчитывал шесть тысяч воинов, да еще десять тысяч горожан. И все же они сдались мне на милость. Но князь Мирча Цепеш не знает милости к врагам!.. Всем турецким воинам я приказал отрубить головы, и на выезде из крепости сложить из них курган. Он поднялся вверх на четыре человеческих роста!!!
-А жители? - спросил я.
-Я дал клятву - покарать Халеб за смерть моего сына Стефана, - невозмутимо пожал плечами Цепеш. - Их всех убили.
-Все десять тысяч?! - удивился я.
-Моим воинам пришлось потрудиться! Мужчинам и старикам вспороли животы, женщинам перерезали глотки; три сотни юношей, вздумавших оказать сопротивление, были посажены живьем на кол, благо кольев в Халебе оказалось предостаточно. Но самая ужасная смерть досталась подлому визирю Аббасу! Его я отдал моему сыну Владу. За годы, проведенные в плену, мой мальчик насмотрелся всякого, поэтому, как и положено на Востоке, смерть визиря была долгой и мучительной. Впрочем, не будем отравлять нашу беседу разговорами об этой нечестивой собаке, много чести. Лучше я познакомлю вас, барон, с моим сыном. Влад!..
Полог княжеской палатки откинулся, и к костру подошел молодой Цепеш. Он был примерно моего возраста, но годы плена заметно прибавили ему лет. Высокий, худощавый, как и отец, Влад, тем не менее, был необычайно красив. На мужественном, благородном, но болезненно бледном лице выделялись большие, выразительные глаза, излучавшие почти гипнотическую силу. Упрямо поджатые тонкие губы, нос с легкой горбинкой на переносице, чуть выдающийся вперед подбородок, говорящий о сильной воле и упрямстве своего обладателя. Торс Влада Цепеша обтягивала тонкая сарацинская кольчуга, а на груди поблескивал большой серебряный крест.
-Влад, - обратился князь к сыну, - я хочу представить тебе доблестного франкского рыцаря, благородного героя короля Карла Седьмого, барона Жиля де Ретца!
Молодой Цепеш, с нескрываемым восхищением, внимательно посмотрел на меня своими большими зелеными глазами, и, улыбнувшись, поклонился.
-Для меня большая честь пожать вашу руку, барон! - произнес Влад по-французски, с еще большим акцентом, нежели его отец.
-Я рад, что вам, друг мой, удалось обрести свободу, - пожал я протянутую руку молодого человека.
-В этом я должен благодарить Господа нашего, и моего славного отца!
-Представляю, что вам пришлось пережить за эти ужасные годы плена.
-На все воля Господа! - с жаром воскликнул молодой Цепеш, и его зеленые кошачьи глаза вспыхнули адским огнем. - Теперь я буду мстить мусульманам до последней капли крови, жестоко и беспощадно!
-Не сомневаюсь в этом, - кивнул я, вспомнив слова князя о необычной ожесточенности его сына после плена.
...Почти до рассвета беседовал я с валашскими князьями, с удивлением и интересом слушая рассказы Мирчи Цепеша о чудесной земле Трансильвании, и жутковатые истории Влада Цепеша о том, что приключилось с ним в плену у турок... Очень интересный человек, этот Влад Цепеш!..
* * * * *
Надо с горечью признать, что Европа встретила нас очень неприветливо, со сдержанной брезгливостью. К тому же, было начало зимы, и казалось, сама природа выражает нам свое недовольство пронизывающим, ледяным ветром и морозами. Привыкшие к сухому, жаркому климату солдаты обмораживались и простывали словно малые дети. Короче говоря, до Франции добрела лишь небольшая часть той блестящей армии, что была поначалу.
Еще до того, как мы вступили на французскую землю, страшная новость черной птицей облетела весь отряд - полгода назад, 30 мая 1431 года была казнена Дева Жанна!!!..
Позднее мне рассказали, как все произошло. В мае 1430 года, в стычке под Компьеном, осажденном бургундцами, Жанна была захвачена в плен. Герцог Филипп Бургундский продал свою пленницу англичанам за 10 тысяч золотых. Жанну перевезли в Руан и передали в руки инквизиции. Пытаясь умалить значение военных побед французов, англичане желали доказать, что они являются происками дьявола. Церковный суд во главе с епископом Кошоном, обвинил Жанну в колдовстве. Деву обвинили не только в том, что она “...входила в сношения с дьяволом в образе архангела Михаила...”, но также и в том, что она сама является языческой ведьмой. После долгих допросов и безуспешных пыток, трибунал все же признал ее виновной в ереси. И хотя “отцы церкви” верили, что девственница не может стать одержимой дьяволом (а Жанна была девственницей), все же судьи сочли, что “дьявол хитростью проник в ее Душу”. Дева Жанна была сожжена на старой рыночной площади Руана…
Перед тем, как Деву Жанну сожгли, она сказала своим судьям: “Если вы это со мной сделаете, и душу и тело ваши найдет злая смерть”.
Король Карл, столь многим обязанный Жанне, не оказал ей помощи. Гибель Девы в конечном счете разрешила те сложности, которые возникали для короля и его окружения в связи с ее необычайной популярностью. Я пришел в неописуемую ярость, узнав о том, что Карл даже пальцем не пошевелил, чтобы попытаться выкупить Жанну у бургундцев. Больших трудов стоило графу Бернегю убедить меня встретиться с королем, чтобы доложить ему о том, как прошел Поход, и как бесславно он завершился. Карл, видимо, догадался о том, что происходит в моей душе, а потому при встрече со мной был крайне сдержан и немногословен. Он вынужден был согласиться с тем, что я поступил верно, своевольно закончив Поход и вернув франкское войско, вслед за остальными, назад. Карл упорно избегал разговора о судьбе Девы. И, все-таки, я не мог не задать ему этого вопроса. С подавленным видом выслушав мои гневные обвинения в малодушии и нерешительности, король вынужден был признаться мне:
-Ты прав, мой друг, я не сделал того, что должен был сделать. Но если бы ты только знал, какой жесткий разговор состоялся у меня тогда с архиепископом Режинальдом и твоим дядей де Тремуем! Они, буквально, предъявили мне ультиматум, заявив, что если я попытаюсь помочь Деве Жанне, они, и другие знатные вельможи королевства, откажутся мне помогать и удалятся от двора. Я не мог… я должен беспокоиться о безопасности своей короны. Пойми меня, и… прости…
Взглянув на этого слабого, худого человека, плечи которого содрогались от рыданий, я понял, что, увы, он прав. Невозможно плыть против течения. Король был вынужден подчиниться воле своих советников и приближенных, благо их воля почти совпадала с его собственной. После этого, весьма откровенного разговора, мы расстались с Карлом снова друзьями. Однако в глубине души, я затаил мстительную злобу и на него, и на Тремуя, и на Режинальда…
Костер Девы Жанны стал чертой, разделившей мою жизнь на две разные части. Бог предал Жанну, и я, с этого момента, счел себя свободным от каких-либо обязательств по отношению к Богу...
В отличие от большинства первых лиц Франции, я очень близко принял к сердцу ее судьбу. Потрясенный тем, что произошло с Девой, я написал в ее честь пьесу “Тайна Орлеана”, которую сам же, с неожиданным и невероятным успехом и блеском, поставил, и в которой я исполнил роль самого себя - маршала Франции, соратника “гениальной героини”... Правда, эта пьеса пять раз была показана двору; а сам король только один раз присутствовал на премьере. В дальнейшем мой спектакль был запрещен, и ставился еще несколько раз уже в моем дворце, для моих гостей...
...Война с англичанами продолжалась. Правда теперь, благодаря успехам, которых добилась французская армия, во многом с помощью Жанны, положение Франции было значительно более выгодным. Это было видно даже по состоянию королевского двора. Переезжая из одного дворца в другой, Карл уже меньше заботился о положении на войне, предоставив заниматься этим своему коннетаблю и его полководцам. Сам же монарх предпочитал проводить время в бесконечных пирах и охотах. Согласившись с моим нежеланием участвовать более в баталиях, король вновь приблизил меня к себе, от чего положение мое при дворе и мой авторитет возвысились, как и прежде. Придворные снова льстиво заглядывали мне в рот, считая бесконечным счастьем угодить моим малейшим прихотям. Я с удовольствием вернулся к праздной, распутной жизни, стараясь вином и любовными утехами заглушить черные пламя в своей душе.
Благодаря моим интригам, король все больше подпадал под мое влияние. Он прислушивался ко всему, что я говорил, и мое общество теперь предпочитал всем остальным. Единственно с чем Карл так и не сумел примириться - с моим влечением к мужскому полу...
* * * * *
Однажды король пригласил меня присутствовать при допросе одного алхимика, обвиненного в колдовстве и малефиции. В пыточной, куда мы пришли, на дыбе висел худющий старик со всклоченной бородой. Его спина и ноги были исполосованы плетью, а грудь стала багрово-черной от прижигания железом.
-Скажи, старик, ты сознаешься в колдовстве и вредительстве? - спросил король алхимика, приказав палачам снять того с дыбы.
-Повелитель, это ложь и наговор, - прохрипел несчастный.
-Но есть свидетели, которые показывают, что видели многие необычные деяния, творимые тобой.
-Мир полон загадок и необъяснимого. Я - ученый, и благодаря мудрым книгам, могу многое, недоступное другим, и знаю великие тайны.
-Говорят, что ты вывел формулу Философского Камня?
-Это не правда...
-Значит, ты не властен над Вечностью и не творишь из руды золото? - разочарованно заключил Карл, метнув злобный взгляд в сторону коменданта тюрьмы. - А меня убеждали...
-Тебя ввели в заблуждение.
-Ну, может правда хотя бы то, что ты верно предсказываешь Судьбу?
-Познания мои ничтожны... Кое-что я умею...
-Что ж, тогда скажи, что ждет меня?
-Мой король не боится заглянуть в Бездны Бытия?.. Хорошо...
Старик долго и тяжело всматривался в побледневшее вдруг лицо короля своими глубоко запавшими глазами и, наконец, произнес:
-Плотный туман окутывает тайны нашего Сознания, и невозможно разглядеть всего... Ты будешь править долго... Франция при тебе значительно расцветет и окрепнет... Твой сын станет королем через много лет, но будет он намного менее удачлив тебя... Твои враги, они повсюду... Но самый опасный враг - неведомый! Он зовет себя твоим другом, но он ВРАГ!!!..
-Старик, - возмутился пришедший в себя король, - ты лукавишь! Говоря очевидные вещи, любой может быть прорицателем. Я прав, Жиль?
Я согласился с Карлом, но пожелал так же узнать и свою Судьбу. Старик, пристально пялясь на меня, молчал еще больше, постепенно меняясь в лице. Наконец, он, выпучив глаза, в ужасе захрипел и отшатнулся назад.
-Боже милостивый! Мсье - страшный человек! СТРАШНЫЙ! СТРАШНЫЙ!!!..
Это было все, что он согласился мне сказать, в диком ужасе косясь на короля.
-О-о, этот старик глуп и не заслуживает нашего внимания. Жаль, я думал, что удастся хоть немного развлечься. Идем, Жиль, пусть далее им занимаются палачи.
Я все же попросил короля дать мне возможность на несколько минут задержаться в пыточной. Лишь только Карл вышел, я отпустил палачей и остался со стариком один на один.
-Скажи, несчастный, без утайки, что увидел ты в моем будущем такого страшного, что так напугало тебя? - спросил я алхимика.
-Я знаю, что стою на пороге в Вечность. Мне приходилось видеть многое и многих, но более Великого и Ужасного ПРЕСТУПНИКА я еще не видел!!! - потрясенно прошептал старик.
-Но я не совершал в своей жизни ничего сверх ужасного...
-Придет Время, и ты прольешь реки безвинной крови... По твоей прихоти будут загублены сотни жизней... Сатана овладеет твоей Бессмертной Душой и, угождая Ему, ты будешь УБИВАТЬ - изощренно и жестоко! Аура твоя темнеет уже сейчас... Сгущаются тучи Великого Страха! Ужасен будет Пир Сатаны!!!..
-Но почему?! - содрогнулся я от этого пророчества.
-Пресыщенность и высокомерие всегда губили людей... Ты станешь Жертвой своих низменных инстинктов... И смерть твоя будет кошмарной!!!
-Ты лжешь! - закричал я, и в смятении бросился вон из пыточной. Подозвав ждавшего снаружи палача, я сунул ему кошелек с золотом:
-Убей этого безумца! Этой же ночью...
...Мне было страшно. Впервые за много лет я усомнился в своей Счастливой Звезде, помогавшей мне во всем. Но я, без сомнения, сошел бы с ума, если бы знал тогда, что все, о чем сказал мне старик-алхимик, окажется ИСТИНОЙ! Ужасной и беспощадной!!!..
* * * * *
Довольно длительное время жизнь при дворе текла спокойно, без каких-либо неожиданностей. Меня вполне устраивала семейная жизнь с моей женой, Екатериной де Туар. С наступлением первых осенних холодов, я был несказанно обрадован моей женой известием о том, что она в положении.
Мысль, что вскоре мне предстоит стать отцом, вначале позабавила, а потом даже восхитила меня! Теперь, я уже меньше времени уделял политике, дворцовым интригам и любовным похождениям. Эту мою перемену заметил даже король. Вся эта идиллия продолжалась до того дня, пока на мою беду из Наварры не приехал двоюродный брат моего короля, герцог Ангулемский Сэмюэл де Роттерню. В первый раз я столкнулся с этим человеком на балу у короля. Заметив незнакомого мужчину, стройного брюнета, который, свободно переходя от одной компании к другой, вел себя довольно непринужденно и даже самоуверенно, громко разговаривая, и отпуская сальные шуточки в адрес краснеющих дам, я сразу догадался, кем он был. Тем не менее, я подозвал к себе маркиза де Гишона, хорошо знавшего всю знать королевского двора.
-Это кузен короля, - сдержанно буркнул Гишон.
-Я знаю это и сам. Что он за человек, вы знаете?
Гишон недовольно покачал головой, и нехотя, почти прошептал:
-Барон, я вам искренне советую держаться дальше от герцога. Очень сомневаюсь, что в королевстве есть еще более порочный и беспутный развратник, чем он. О его отвратительных оргиях говорили еще при Карле Шестом, который и отправил его в Наварру, от греха подальше. Теперь же, когда ему было позволено вернуться, я не сомневаюсь, он вновь возьмется за свое.
Подошедший в этот момент к нам граф де Ролину, согласно кивнул и добавил:
-Одно время мне пришлось общаться с герцогом и его окружением. Редко когда встретишь такого умного и просвещенного человека. Но его ум, к сожалению, последние годы направлен лишь во зло. Можно потратить уйму времени, чтобы перечислить все грехи, что совершил герцог. И самое ужасное, он сам гордится этим, заявляя во всеуслышание, что таким способом познает человеческую сущность. Говорят, он много путешествовал, и именно там, в чужих краях, где-то на Востоке, научился тем жестокостям и извращениям, которыми теперь и услаждает себя здесь.
-О, я слышал, что герцог там общался с арабскими чернокнижниками, иудейскими каббалистами и персидскими факирами, которые раскрыли ему множество тайн черной магии и алхимии. Говорят, наш герцог основал здесь, во Франции какое-то тайное Общество, не знаю точно, чем оно занимается, но уверен, что не обходится без настоящего дьяволопоклонства! - заметил Гишон.
-Конечно! А знали бы вы, какие отъявленные мерзавцы и преступники входят в его окружение! Таких не знали и Содом с Гоморрой... О, Боже! Герцог, кажется, направляется к нам! Помяни дьявола... Пожалуй, господа, я лучше уйду.
Легкой, развязной походкой к нам приблизился Сэмюэл де Роттерню. Самодовольно ухмыляясь, он слегка кивнул мне.
-Если я не ошибаюсь, передо мной барон де Ретц, любимчик и фаворит моего венценосного кузена?
-Вы не ошиблись, герцог, - ответил я с сухой почтительностью.
-Много слышал о ваших успехах и давно хотел пообщаться с вами лично, - герцог покосился на графа Ролину, и тот поспешно ретировался.
-Я нахожу, барон, что интересы наши и взгляды на жизнь во многом схожи и потому, мы могли бы стать… добрыми приятелями... если не больше...
Тон, которым герцог произнес эту фразу, настолько покоробил меня, что я, едва сдерживая раздражение, ответил:
-Зная ваше окружение и ваши пристрастия, смею уверить вашу светлость, что мы вряд ли когда-нибудь будем иметь что-либо общее. Прошу покорно простить, но меня ждет король...
Я был рад, что нашел в себе смелости ответить Роттерню так дерзко, но меня удивило, что герцог совершенно не обиделся, а как-то странно иронично усмехнулся...
* * * * *
...Декабрь 1431 года стал для меня чёрным месяцем. У Екатерины произошел выкидыш! Королевский врач, лечивший мою жену, лишь пожимал плечами, не понимая причины столь внезапной болезни. Утешая меня, он сказал:
-Нужно радоваться тому, что сама женщина осталась живой, хотя и получив при этом сильнейшее потрясение.
Моё горестное состояние вскоре сменилось крайней раздражительностью и озлобленностью на всех и вся. Хорошо, что Карл понимал мое состояние и прощал мне некоторые мои выходки и грубости. Шли дни, недели, а я все еще не мог успокоиться и прийти в себя. Совершенно уйдя в себя, я никого не желал видеть и не появлялся при дворе больше месяца. Мои осведомители сообщили мне злорадные разговоры, которые ведет среди вельмож архиепископ Режинальд. “Это Господь наказал Ретца! Его жена является его кузиной, а это - кровосмешение, что не одобряется Святой Церковью!..” В другое время я, несомненно, разыскал бы этого святошу, и, пожалуй, прилюдно помял ему физиономию, но в тот момент я был настолько не в себе от горя, что только тихо выругался в адрес мерзавца.
Король позволил мне на некоторое время покинуть двор, и я отъехал в Бретань, в свой замок Тиффож. Там я предался такому мрачному загулу, что в течение двух или трех недель совершенно не приходил в себя, постоянно находясь в жутчайшем опьянении.
Первую неделю я пьянствовал в одиночестве, допуская к столу только двух своих слуг, славных малых - Жермена Клюго и Арно Гриара, моих сверстников. Затем, устав от однообразия, я решился пригласить на пирушки своих соседей, самыми важными персонами среди которых были герцог бретанский Иоанн Пятый, мой сосед по землям, а так же канцлер Иоанна, епископ нантский Жан Малеструа. Насколько я помню за столом мелькала и постная физиономия казначея бретанского герцога Жофруа Феррона. Я презирал этих пройдох в душе, но сдерживал себя, играя роль добродушного хозяина. Напиваясь и наедаясь за мой счет, они подхалимничали мне, лживо соболезнуя моему горю. Епископ жирными пальцами, водил по лоснящейся морде, размазывая по ней пьяные слезы, а тощий прелюбодей Иоанн, пряча ухмылку в куцей бороденке, согласно поддакивал той душеспасительной ахинее, которую нес только что проблевавшийся казначей.
Прибывший в Тиффож гонец передал мне письмо от моей жены, в котором несчастная женщина умоляла меня вернуться. Отправив гонца назад без ответа, я приказал слугам выпроваживать из замка всех гостей, а на замену им тащить в Тиффож всех потаскушек из ближайших городов, с которыми я бездумно развлекался еще недели две. Конец этому безумию положил гонец, прибывший с посланием от самого короля. Карл, в довольно резких выражениях, повелевал мне незамедлительно явиться ко двору, грозя мне, прежде всего, немилостью, и даже опалой. Это письмо отрезвило меня, и я, приведя в порядок себя и свой замок, отправился назад к своему королю...
Мое полноценное возвращение к нормальной жизни было долгим и мучительным. Здесь, конечно же, нужно отметить терпение, с которым Карл взялся излечивать меня от хандры. Пирушки и разнообразные охоты, шли бесконечной чередой, устраиваемые часто специально для меня. Король не оставлял меня одного ни на минуту. Ему удалось даже совершенно невероятное: я нашел в себе силы появиться перед Екатериной, моей бедной женой. Несчастная, все еще бывшая на грани безумия из-за смерти не родившегося ребенка и внезапной опалы у мужа, увидев меня, разрыдалась счастливыми слезами. Вкус к жизни медленно возвращался ко мне...
* * * * *
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ПРЕСТУПНИК»
“Падший Ангел ищет одинаково падших,
и дьявол делается товарищем только тех,
кто находит удовольствие
в его учении и обществе...”
/Брэм Стокер “Скорбь Сатаны”/
* * * * *
После небольшого перерыва, я вновь уверенно начал проводить свою политику при дворе, интригуя с новыми силами, и возвращая к себе ослабевшее было влияние на короля. Именно в это время вновь дали о себе знать “рыцари Храма”, тамплиеры. А началось все с того, что однажды ко мне заявился угрюмый горбун, зябко кутавшийся в черный плащ. Я не успел и рта раскрыть, как этот урод, неуловимым движением, сложил пальцы левой руки определенным образом, и в этой комбинации я, с некоторой дрожью, узнал приветствие Храмовников. Я ответил на него, пригласив горбуна жестами сообщить какое место занимает он среди членов Ордена. Выяснилось, что он посыльный самого Командора, и направлен им ко мне с известием о том, что в условленном месте, в урочный час состоится тайное собрание Верховного Совета Гроссмайстеров, на которое я обязан явиться. Я ответил согласием.
Накануне Собрания тамплиеров, я приготовил все необходимые одежды, в которые мне необходимо было обрядиться, дабы выглядеть достойно среди посвященных. Белый плащ с красным, восьмиконечным крестом на плече, перчатки, с кружевными раструбами и все остальное, включая, конечно же, и перстень с львиноголовым человеком. Все это томительно напомнило мне о Походе на Восток. Ностальгия заставила меня извлечь из сундуков уже порядком запыленные книги, которые я привез с Востока, и которые хранили в себе великие Тайны черной магии и алхимического искусства. Мудрый Аль-Рахим был достойным учителем. Зная теперь арабский язык и некоторые из его наречий, я мог довольно свободно разобраться в смысле написанного в древних фолиантах. Это чтение настолько захватило меня, что я просидел в библиотеке почти всю ночь и часть следующего дня... Едва стемнело, я отправился на Собрание.
…Глубокой ночью я, в сопровождении двух своих слуг, добрался до предместья Тура, где в старом особняке, принадлежавшем маркизу де Лей, должно было пройти Собрание Храмовников. Надев черную полумаску на лицо, я предъявил стоявшим у входа вооруженным охранникам необходимые пароли. Оставив слуг на улице, я прошел в дом.
Помещение подвала, куда меня проводил молчаливый слуга, было довольно вместительным, с низким сводчатым потолком, и освещалось неровным светом факелов. Когда мои глаза свыклись с полумраком, я заметил, что здесь уже собралось десятка три человек. Все они, подобно мне, были в черных масках и кутались в белые плащи с красным крестом на предплечье. Было тихо, никто не разговаривал. Взгляды присутствующих были обращены к противоположной от входа стене. Подойдя ближе, и заняв удобную для обзора позицию, я увидел, что приковало к себе взоры собравшихся. На трехступенчатом подиуме возвышался большой прямоугольный Алтарь, задрапированный черным бархатом. По обеим сторонам от Алтаря стояли на высоких подставках менорахи - семисвечные семитские светильники из бронзы, а в центре Алтаря возвышался некий предмет, размером в два человеческих роста, укрытый от взглядов темным покрывалом. На ступенях подиума стояли три человека, одежда которых от всех прочих отличалась золотой окантовкой плаща и золотыми медальонами на груди. Это были Великие Мастера, которым предстояло руководить ритуалом…
-Братья! - возвестил через несколько минут один из Мастеров. - Обратим молитвы наши к Великому Бафомету и воздадим ему должную хвалу!
Все собравшиеся, и я в том числе, преклонили колено и застыли в глубоком молчании, с трепетом внимая молитве, которую громко и нараспев начал читать второй из Мастеров. Язык молитвы был мне мало понятен, хотя, помимо латыни, в нем угадывался иврит.
Когда, после молитвы, все встали, я неожиданно услышал за своей спиной шорох одежд и чей-то шепот:
-Рад вас видеть здесь, барон!
Я оглянулся и увидел незнакомца в плаще и маске. Заметив мое недоумение, незнакомец приподнял маску и я сразу же узнал герцога де Роттерню. Сделав вид, что не заметил моего неудовольствия, кузен короля принялся шепотом комментировать происходящее действо. Его объяснения были как нельзя кстати, и я, забыв предупреждения придворных, с интересом стал слушать герцога, все более проникаясь к нему невольной симпатией.
…По окончании ритуала, собравшиеся начали быстро расходиться, меня же герцог попросил задержаться. В его сопровождении, я прошел в небольшую комнату, где за овальным столом уже расположились шесть человек. Когда я и герцог заняли свои места за столом, один из присутствующих, очевидно старший, сказал:
-Братья, в Кругу Избранных - мы равны, потому можно открыть лица.
Все сняли маски, и я поразился, увидев, с кем мне приходится сидеть за одним столом. Кроме уже знакомого мне по Крестовому Походу графа Бернегю, здесь находились два министра короля - Рогаль и Бозиде, а так же кардинал Мошре, маршал де Гарон, и, наконец, в человеке, предложившем снять маски, я с трепетом узнал духовника короля, архиепископа Анри де Тюрреля!
-Братья, - вновь обратился к собравшимся архиепископ, - на собрании Высшего Капитула сегодня впервые присутствует брат Махес. Поприветствуем его!
Все с уважительным интересом покосились на меня, несомненно зная кто я, и как близок я к королю. Вслед за моим представлением, Верховный Гроссмайстер Мург - таково было секретное имя Тюрреля - разразился пространной речью о том, к чему стремятся тамплиеры, и что ими уже сделано. Слушая его, я вдруг понял, что королевский двор оплетен Храмовниками словно паутиной, повсюду были расставлены преданные им люди, везде у них были “уши и глаза”. Некогда самый могущественный Орден вновь крепнул и богател, но только на этот раз в глубочайшей тайне…
-…Уже сейчас сила наша огромна! - говорил Брат Мург. - И когда мы почувствуем, что настало время решительных действий, мы поднимемся в полный рост, и мир содрогнется. К тому времени король уже будет в нашей зависимости, а Франция опять принадлежать нам! И когда придет этот Священный Час, мы вернемся на Святую Землю и освободим от рук неверных Гроб Господень! И тогда не только весь христианский мир, но и магометане, и арийцы, и черные, и желтые народы покорно склонят головы перед Святым Духом Великого Бафомета, возвеличив тем Храм Соломона и рыцарей его, Детей Хирама! Ибо Церковь - лишь дом Христа, а Храм - дом Святого Духа!..
Из всей этой “тайной вечери” я сделал для себя два вывода. Во-первых, Храмовникам удалось собрать под свои знамена многих далеко не последних в королевстве людей. И, во-вторых, я понял, что через меня они надеются получить возможность еще более влиять на короля в своих интересах. Чего же мне самому ожидать от этого союза, я пока не знал…
* * * * *
Настал момент, когда я решился более внимательно ознакомиться с подвальной частью своего замка Тиффож. Мне решительно не давала покоя та комната, в которую меня не пускал в детстве ни мой отец, ни мой дед. Взяв с собой трех моих слуг, Жермена, Арно и Пьера, вооружившихся связками ключей и факела-ми, я спустился по скользким от сырости и плесени ступеням в подземелье. Мы вступили в коридор со сводчатым потолком и с множеством дверей по обеим сторонам. Это были двери в небольшие камеры и темницы, в которых де Ретцы держали строптивых рабов и вассалов. Затем коридор раздваивался: левый проход вел в просторную и хорошо оборудованную камеру пыток; правый же проход вскоре оканчивался ступенями, ведущими еще глубже под землю.
-Что там? - спросил я Пьера. Тот побледнел и задрожал под моим взглядом. - Почему ты молчишь? Я спросил тебя: “что там?”
-Мой господин, - пролепетал слуга, - вам не нужно спускаться туда...
-Что за ерунда?! - возмутился я. - Почему?
-Господин Джилберт де Ретц, ваш достопочтенный дедушка, незадолго до своей кончины, строго запретил всем слугам даже приближаться к...
-Куда? Куда, болван?!
-Там... комната... Ваш дедушка приказал мне сделать все, чтобы вы не смогли туда попасть.
-Но почему? Что это за комната?
-Я... я не знаю... Господин, вам не нужно ходить туда...
-Чушь! - воскликнул я с досадой. - Это мой замок, и я делаю здесь что захочу! И никакой старый, выживший из ума старик не помешает мне увидеть эту комнату, даже если этот дурак - мой дед! Идемте!!!
...Когда слуги зажгли факела, укрепленные на стенах в этой самой таинственной комнате, я не смог удержаться от возгласа удивления. Это была самая настоящая алхимическая лаборатория! Точно такая же, какие я видел много раз на иллюстрациях в книгах из моей библиотеки.
В просторной комнате, с низким, арочным потолком, стояло несколько столов, уставленных различной алхимической посудой. Кое-где в колбах, укрепленных в штативах, еще виднелись остатки каких-то потемневших жидкостей. Вдоль одной из стен стояли три тигельные печи. У стены, противоположной входу, был смонтирован стеллаж, так же заполненный всевозможной посудой из стекла, фарфора и металла; при чем форма этой утвари была самой фантастичной. На одной из полок стеллажа стояли плотным строем пухлые томики каких-то книг в потемневших от времени кожаных переплетах... И все в этой комнате, каждый дюйм поверхности, каждый предмет - все, было покрыто густым слоем серо-пепельной пыли, напоминавшей о том, как долго не ступала сюда нога человека.
-Дьявольская, дьявольская это комната... - испуганно бормотал Пьер.
-Чушь собачья! Скажи лучше, чья это лаборатория? Моего деда?
-Я не знаю, мой господин, что такое лабо... лаботория, но только ваш достопочтенный дед даже близко не подходил к этой комнате.
-Тогда значит моего отца?
-Если позволите, здесь, действительно, часто бывал барон Шарль-Луи де Ретц...
-Хм, значит мой отец, и в правду, занимался алхимией.
-Мой господин, - гундосо промямлил Пьер, - прошу вас, уйдемте отсюда.
-Чего ты боишься? Ты, дурень!.. А вы, Жермен, Арно, тоже боитесь?
Эти два молодца, сразу понравившиеся мне, выглядели намного лучше Пьера, никак не выказывая своего страха, и я разрешил трусу подняться наверх. Я же, с помощью слуг, продолжил изучение лаборатории. На полке стеллажа, среди книг, я обнаружил дневники с записями сделанными рукой моего отца... Позднее, я приказал слугам перенести дневники в мой кабинет, где рассчитывал более внимательно просмотреть их. Однако я был несколько обескуражен, когда обнаружил, что все записи, хоть и написанные на французском языке, были совершенно непонятны для восприятия, так как Шарль-Луи использовал много специальных терминов и выражений.
Мне было известно, что все алхимики пишут свои книги, используя намеренно закодированные выражения, дабы никто кроме них самих ничего не разобрал. Как справедливо заметил в одном из своих трудов алхимик-иудей Элиас Эшмоул: “ Нашим главнейшим занятием является облачение Секретов в одеяния Басен, и прядем мы свои Фантазии в Тени, чьи Лучи идут во все стороны и все же встречаются в Общем Центре, и указывают на Одну вещь...”
Особенно усердствуют в невразумительности изложения алхимики тогда, когда приступают к описанию самой процедуры изготовления Философского Камня. Вот, например, что было написано у моего отца по этому поводу:
“Раствори тело, возьми серу, очисти ее и видоизмени, возгони дух, соедини дух с серою, и ты будешь иметь все философское Искусство...”
Полнейший бред! Но, не смотря на это, я чувствовал сильное воодушевление, и твердо решил для себя: во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед чем, овладеть этим волшебным учением!..
* * * * *
Через несколько недель после посещения собрания Храмовников в доме маркиза де Лея, я получил приглашение от герцога де Роттерню посетить его дворец. Подумав, я дал согласие.
Дворец Роттерню не уступал ни своей внешней помпезностью, ни внутренней роскошью лучшим дворцам короля. В час, когда я приехал во дворце вовсю безумствовал шумный бал, скорее напоминавший разнузданную вакханалию. Герцог встретил меня едва ли не у порога, несказанно радостный моему прибытию. Я был несколько обескуражен, когда он, подхватив меня за руку, потащил прочь из зала, где веселилось множество гостей. Заметив мое недоумение, Роттерню рассмеялся:
-Если бы вы знали, как они мне надоели! Идемте, друг мой, я покажу вам душу моего дворца - его подвалы и подземелья…
-Честно говоря, я до последнего момента сомневался приедете ли вы, - обернувшись ко мне сказал герцог после долгого перехода по подземному коридору. Я сдержанно и не совсем убедительно попытался убедить его, что единственной причиной моего приезда является лишь наша общая принадлежность к тайному Союзу Храмовников.
-Не лгите мне, - прервал мои объяснения герцог, остановившись и обернувшись ко мне. - Я уже говорил вам, как необыкновенно схожи наши характеры и пристрастия, и в вас я с трепетом узнаю себя самого, только в молодости. Вас привело сюда любопытство, безмерное и неудержимое.
-Вы, наверное, слышали, - сказал Роттерню, возобновляя наше продвижение по подземелью, - ставшие легендами слухи об оргиях, которые устаивались в моем дворце еще при моем венценосном дяде, Карле Шестом? Должен вам признаться, что в этих рассказах почти все правда. Естественная, обычная любовь со временем приедается, тем более, если вы “натура утонченная”, и если этой самой “любви” непотребно много. Тогда хочется новых острых ощущений, чего-нибудь необычного. Придя к подобным мыслям, я познал любовь к своему полу. Но всему, друг мой, рано или поздно приходит конец. Я устал и от этого… В вас, Жиль, как я уже сказал, я вижу самого себя, и вижу, так же, что вы идете тем же путем, что и я. Так неужели же вам не интересно ваше будущее?.. Идемте, я покажу вам его!..
Подземелье дворца Роттерню оказалось просто колоссально! Тысячи коридоров и галерей, миллионы ступеней и сотни комнат, камер, темниц. Нас сопровождали двое слуг герцога, освещая путь факелами, но и без них он прекрасно ориентировался в этих каменных лабиринтах. На самом нижнем уровне подземелья располагалась тюрьма. Проходя по коридору, мы заглядывали в некоторые камеры, и моему взору открывались ужасающие сцены смерти: болтавшиеся на проржавевших цепях полуистлевшие человеческие останки, источенные жирными червями и обглоданные наглыми крысами. Поразительно, герцог хорошо помнил, кем были эти несчастные при жизни, и за какие прегрешения попали сюда. Я отметил про себя, что Роттерню с каким-то болезненным удовольствием рассказывал мне подробности их преступлений, и постигнувшего страшного наказания.
Наконец, мы оказались перед железной двустворчатой дверью. Слуги с поклоном распахнули створки и мы вошли в большой, хорошо освещенный, овальный зал. В дальней части зала, где был установлен дощатый помост, отгороженный металлической решеткой, стояли рядами кресла, в которых расположились человек двадцать. Наше появление осталось незамеченным, так как на сцене вовсю разворачивалось захватывающее действо.
Две молодые, почти обнаженные девушки, представляли зрителям настоящий гладиаторский бой. Оружием для них служили по две коротких палки, которыми “амазонки” ловко отражали удары друг друга, и в свою очередь яростно, и с присущей только женщинам жестокостью, друг друга избивали. Для большего эффекта и пикантности палки были снабжены острыми шипами, а потому, если удар достигал цели и шип вонзался в тело, раздирая его в кровь, до мяса, - несчастная жертва пронзительно взвывала от боли и ярости, а зрители, в свою очередь, исступленно вопили от восторга. Через несколько минут я ощутил, что и меня охватывает какое-то звериное чувство возбуждения, при виде обворожительных голых девичьих грудей, перемазанных кровью. Да и узкий кольчужный пояс, далеко не прикрывающий курчавый островок лона, притягивал к себе взор и учащал сердцебиение.
Развязка боя, видимо, была уже близка, так как обе девушки уже порядком истерзанные шипами, еле двигались по помосту. И действительно, финал поединка не заставил себя ждать. Одна из “амазонок”, пропустив выпад соперницы, получила жестокий удар дубинкой по шее. Острый шип, вонзившись в ее горло, мгновенно пробил яремную вену. Тугая струя темной, густой крови, словно молния мелькнула в воздухе, обрызгав сидящих вблизи сцены зрителей. Несколько дам от неожиданности истерично завизжали, мужчины повскакали с мест. Смертельно раненая девушка несколько секунд невидящими глазами смотрела на испуганных людей, а затем, со страшным предсмертным хрипом повалилась навзничь на сцену, и там, разбрызгивая по сторонам пульсирующие струи крови, забилась в ужасной агонии. Ее удачливая соперница, побросав дубинки, носилась по сцене, оглашая зал душераздирающими воплями. Немедленно появившиеся слуги, хоть и с трудом, но изловили обезумевшую победительницу, скрутили ее и на пинках утащили прочь с наших глаз. Содрогавшуюся в конвульсиях жертву двое других слуг за ноги утащили следом. Еще двое торопливо замывали на сцене лужи крови.
Потрясенный до глубины души, я обернулся к герцогу, и был просто ошарашен, увидев его возбужденно-радостное лицо, и какой-то сатанинский блеск в глазах. Роттерню блаженствовал, созерцая убийство! После этого невольного открытия, я уже почти спокойно воспринял реакцию зрителей, которые, утерев с лица и одежды кровь, громко и с удовольствием обменивались впечатлениями от увиденного.
-Неправда ли, друг мой, - жарко прошептал мне на ухо герцог, - за эти несколько минут вам пришлось пережить целую гамму чувств: от сексуального возбуждения, до полуобморочного ужаса?!!.. Какая встряска для нашего мозга! После таких представлений, я чувствую себя словно заново родившимся.
-Вам нравится все это?
-О, да!
-И вам не жаль эту несчастную? - спросил я непонятно зачем.
-Смерть - лишь переход части в общее! - философски изрек Роттерню. - Что есть жизнь? - лишь мучительное ожидание смерти, и потому смерть следует принимать во благо, как избавление от мук и страданий. А если так, то не все ли равно, каким образом наступит избавление - от руки ли Провидения, или от себе подобного.
-Вы богохульствуете, - криво усмехнулся я.
-“Рыцарь Храма должен славить лишь Имя Духа Сущего”! - едва слышным шепотом процитировал мне герцог слова из Золотой Книги Бафомета.
-У вас, действительно, странные, если не сказать большего, пристрастия. Но неужели и все эти люди разделяют ваши кровожадные интересы?
-О! Еще бы! Несколько раз в месяц здесь собираются истинные гурманы, умеющие ценить человеческие страдания, получающие вдохновение от жестокости, восхищающиеся людскими пороками и извращениями. Я думаю и вам, любезный Жиль, придется по душе это избранное общество. Так что, добро пожаловать в мой инфернальный Театр Человеческих Пороков и Греховных Страстей! В мой Пандемониум!..
* * * * *
-Господа, прошу внимания! - Герцог Роттерню вышел вперед и встал перед зрителями.
-В прошлый раз милейшая графиня Соган изъявила желание встретиться с настоящим специалистом в оккультных науках. Сегодня я хотел бы исполнить это пожелание и прошу вас, друзья мои, перейти в соседнюю комнату.
Когда все мы перешли в гораздо меньшее помещение и разместились за большим круглым столом, герцог ввел в комнату высокого, тощего человека, облаченного в черную рясу священника. Его застывшее лицо напоминало гипсовую маску, снятую с мертвеца, и лишь огромные темные глаза пылали мрачным, зловещим пламенем.
-Позвольте, друзья мои, представить вам медиума и алхимика мсье Раньо Неро. Ему хорошо знакомы многие тайны Темного, Потустороннего Мира и нашего Подсознания. С вашего согласия, он войдет в глубокий транс, его Душа сольется воедино с Духом умершего, и он сможет ответить на ваши вопросы. Итак, если нет возражений, приступим! Начинайте, любезный…
Раньо Неро все это время что-то сосредоточенно пережевывал, и через несколько минут, когда установилась абсолютная тишина, я заметил, что на губах медиума появилась розовая пена. Страшные глаза его сделались еще больше, а на мраморном лбу проступили крупные капли испарины. Все тело медиума вдруг начало содрогаться и скрючиваться, видимо, под воздействием непроизвольных мышечных сокращений. Публика испуганно зашевелилась, когда на лице и кистях рук Неро явственно проступили бурые пятна, быстро темнеющие, и напоминавшие собой трупные пролежни. Еще один нервный всплеск у зрителей вызвала громкая и частая икота, сотрясавшая все тело человека в рясе. В тот момент, когда, казалось, возбуждение людей достигло апогея, Раньо Неро неожиданно заговорил, и голос его - низкий и глухой - был ужасен, как если бы вещал сам Сатана:
-Кто осмелился нарушить Вечный Покой Забвения, и призвал мой Дух?
-Мое имя Сэмюэл Роттерню, - громко ответил герцог. - Как зовут тебя?
-МЕИРА, я - Дух познания…
-Ответь, МЕИРА, согласен ли ты удовлетворить наше любопытство?
-Вопрошайте!
После некоторого колебания одна из дам, дрожащим голосом, задала вопрос:
-Ответь, МЕИРА, сможет ли когда-нибудь Люцифер возвыситься над Адонаи?
Вздох ужаса пронесся над столом, так как собравшиеся увидели вырвавшиеся изо рта медиума сизые клубы дыма. Глаза Неро, на искаженном судорогой лице, заблестели, налившись кровью.
-…Дьявол войдет в человека, и человек будет молиться не именем Божьим, а именем Сатаны… Вижу!.. Вижу победное шествие… вижу Храм, но нет света в нем… Все наоборот и видны лишь свиные рыла… Через четыреста лет будет создан Храм Антибогу!.. Через пятьсот лет возникнет религия Сатаны!.. В конце же двадцатого столетия весь мир будет поклоняться Падшему Ангелу Люциферу… Многие белые люди прельстятся этой религией. Основной центр прельщения будет страна Тартария!..
Воцарившуюся жуткую тишину, после долгого, тягостного молчания, нарушил хриплый голос герцога:
-Продолжай, МЕИРА!
-…По прошествии шестисот пятидесяти лет главное знамя церкви Сатаны подхватят черные народы Африки… Черное знамя… черные люди… черные деревья… Все вокруг черное…
…Поклонники Сатаны научатся делать так, что каждый человек будет иметь множество своих “отпечатков-подобий”, зваться они будут “эйдолоны”. Душа человека сможет поочередно вселяться в эти подобия…
-МЕИРА, что еще ждет людей в будущем? - спросил кто-то.
-Болезни, смерть, голод… Земля будет стонать и истекать черной, зловонной кровью под тяжелой поступью Падшего Ангела… Две Великие войны потрясут весь Мир… Во время Второй войны на землю явится Антихрист. Прикрываясь Священным Крестом Филфотом, он будет сеять повсюду хаос и смерть, уничтожая целые народы…
…В конце двухтысячного года над Европой пройдут смертоносные болезни, которые унесут половину населения… Всего новых болезней будет числом пять, одна из них во благо человечеству…
-МЕИРА, будет ли это Знамением о начале Апокалипсиса?
-Сие сокрыто от моих глаз, и известно только Самому Господу… Ждите Зверя!!!..
-Когда же он явится?
-Когда люди увидят на небе свет двух солнц и двух лун, тогда придет на землю Антихрист-Сатана на коне с тремя головами… И явится он со звезды АЛГОЛЬ!!!.. Имя его будет зашифровано буквами: “R”, “S”, “T”…
-Мы благодарны тебе, МЕИРА, - дрожащим голосом произнес герцог Роттерню. - Теперь ты можешь вернуться в Мир Вечного Забвения!..
Медиум забился в конвульсиях, рыча и брызгая по сторонам розовой слюной. Это припадок продолжался две-три минуты, после чего Раньо Неро пронзительно вскрикнул, тело его выпрямилось и напряглось, глаза закатились под лоб, и он наверняка повалился бы на пол, если бы его вовремя не подхватили под руки…
…Возбужденные увиденным и услышанным, люди выходили из комнаты, переговариваясь, и делясь друг с другом впечатлениями. Я так же направился к выходу, но Роттерню удержал меня:
-Обождите, Жиль. Я хотел бы свести вас поближе с Раньо.
Мы подошли к медиуму, который все еще не успел прийти в себя, и сидел в кресле за столом, зябко кутаясь в шерстяную шаль. Заметив наше приближение, он все же нашел в себе силы подняться и почтительно поклониться.
-Любезный Раньо, - дружелюбно приобнял медиума Роттерню, - позволь представить тебе моего доброго друга барона Жиля де Ретца.
Неро посмотрел на меня своими большими, черными, как уголья, глазами, и я с трудом подавил в себе дрожь, ощутив, как пытливый взгляд медиума проникает в глубины моего сознания.
-Я многое слышал о вас, мсье, - поклонился мне Неро, - и рад, что имею честь познакомиться с вами лично.
-Я так же рад нашему знакомству, - улыбнулся я. - Признаться, меня потрясли ваши способности медиума.
-Это лишь немногое из того, что может Раньо, - заметил Роттерню.
-Что же еще?
-Позвольте вашу руку, барон, - попросил Неро.
Медиум долго и внимательно изучал мою правую ладонь, а затем изумленно посмотрел на меня.
-Впервые в жизни мне приходится видеть подобные линии!
-Что это значит?
-Судя по эти линиям, ваша жизнь столь насыщена событиями, что их, пожалуй, хватило бы и на трех человек... Вот Линия Ума. Она подтверждает, что вы человек образованный и крайне любознательный... Это - Линия Сердца. Вижу, в жизни вашей было нечто, что опечалило вас и изменило ваши взгляды и пристрастия... Линия Любви. Хм... необычно короткая линия. Вы - ожесточенный человек... Линия Жизни...
-Почему вы замолчали? - встревожился я, видя помрачневшее лицо Неро.
-Вы не доживете до старости, мсье. Осмелюсь так же заметить, что сейчас вы вступили во вторую половину жизни. Сколько вам сейчас?
-Двадцать семь...
-И, кроме того, судя по этим маленьким черточкам, пересекающим Линию Жизни и прерывающим ее, вы не умрете естественной смертью.
-То есть?
-Ну, не знаю... Может быть болезнь... Гибель от раны на турнире или охоте...
-...или от кинжала в спину? - хмыкнул я, стараясь скрыть за шуткой невольный страх.
-Возможно.
-Что-нибудь еще?
-Да... пожалуй. Вам особенно следует опасаться предательства и наветов.
-Ну, этого добра в наш чудесный век хватает предостаточно!
Неро посмотрел на меня тяжелым взглядом.
-Вас предаст близкий вам человек!..
* * * * *
Жизнь моя шла своим чередом, в бесконечных пирах, праздниках и охотах. Я с удовольствием принимал самое живое участие во всех придворных интригах; был в курсе всех сплетен и свар между сиятельными вельможами. Без моего ведома не принималось ни одно решение короля, и, в конце концов, положение мое при дворе столь упрочилось, что вся высшая знать, и даже иностранные дипломаты, в первую очередь шли на поклон ко мне, к глухому неудовольствию де Тремуя, канцлера и прочих министров короля. До меня периодически доходили доносы об их растущем раздражении, но я только потешался над их беспомощностью, пребывая в абсолютной уверенности моей непоколебимости. Мне хорошо был известен тот невольный страх, который испытывал мой дядюшка Тремуй передо мной. Кто-кто, а уж он-то отлично знал мой характер и мои безграничные возможности. Кроме того, Тремуй догадывался, что я затаил на него мстительную злобу из-за гибели Девы Жанны, и вряд ли смогу простить ему это. Мне бы-ло известно, что он платит своим слугам огромные деньги, боясь, что их могут подкупить, и таким образом подобраться поближе к его особе. Несколько лет назад один астролог предупреждал Тремуя относительно отпрысков его собственного рода: “когда один из них вырастет, он будет покушаться на вашу жизнь”. Тремуй никогда не забывал об этих словах; несмотря на внешнюю самоуверенность, он был подозрителен и суеверен. Я злорадно посмеивался над его страхами, терпеливо ожидая момента, когда представится возможность отомстить ему за все.
Я ловко и умело делал так, что король не мог обойтись без моего присутствия, помощи и советов ни дня. Благодаря моей чуткой, но ненавязчивой опеке, мною была совершенно очарована и жена Карла. Возможно, здесь сыграла роль мое трепетное отношение к десятилетнему дофину Людовику, сыну королевской четы. К этому прелестному ребенку я питал искренние, почти отцовский чувства. Едва ли не с восьми лет Людовик стал во всеуслышание называть меня своим лучшим другом. Мне доставляло огромное удовольствие проводить с ним уйму времени, часами играть в его комнатах, носиться по лужайкам и коридорам дворца, распугивая придворных и слуг. Теперь, на официальных приемах и торжествах, я был даже ближе к наследнику, чем к королю. Иногда я краем глаза замечал слезы на глазах у двух женщин - королевы и своей жены. Чувственная жена Карла была счастлива, видя улыбку маленького Людовика, когда я шептал ему на ушко всякую забавную детскую ерунду, или когда мы, в присутствии всего двора, вдруг начинали шалить и озорничать. В то же время, моя жена, пряча за милой улыбкой и лебяжьим веером свои слезы, с тоской и грустью так же следила за моим общением с наследником. После смерти нашего, так и не родившегося, младенца, мы уже не предпринимали попыток попробовать еще раз завести ребенка. Екатерина боялась, что возможная неудача вновь сломит меня, и не хотела потерять мужа. Потому, с болью в сердце, ей приходилось лишь наблюдать, как я играюсь с чужим ребенком.
Раза два в неделю я наведывался во дворец к герцогу Роттерню. Видимо, желая потрафить мне и доставить удовольствие, герцог всякий раз устраивал все новые, и все более немыслимые развлечения. Чего только не пришлось мне увидеть и испытать! Гладиаторские бои насмерть между мужчинами, женщинами, и даже детьми. Точно такие же сражения, но уже с участием диких зверей. Совокупления - мыслимые и немыслимые - между женщинами, и между мужчинами. Частенько Роттерню устраивал в особой зале, пол в которой был устлан коврами и шкурами животных, оргии, достойные римских патрициев. Избранная публика, возлежа на низких кушетках, предавалась бурным возлияниям изысканнейших вин, а им прислуживали молодые, симпатичные мальчики, вся одежда которых состояла из одной лишь набедренной повязки. Набив брюхо до отказа, тот или иной гость, подражая латинянам, подзывал к себе специального юношу, и выблевывал все содержимое своего желудка в предназначенное для этого ведерко, после чего продолжал пировать дальше.
...Как-то раз, в один из своих визитов в мой замок Тиффож, я показал герцогу Роттерню комнату в подземелье, оборудованную еще моим отцом. Герцог пришел в неописуемый восторг.
-Друг мой! - воскликнул он. - Вы говорили мне, что интересуетесь Тайными Науками, хвалились своей богатейшей библиотекой, но до сих пор так и не используете по прямому назначению эту великолепную алхимическую лабораторию! Это непростительное упущение, поверьте мне.
-Видите ли, Сэмюэл, - смущенно пришлось признаться мне, - я еще не чувствую в себе достаточно опыта и знаний, чтобы управиться со всем этим хитрым инструментарием.
-Ерунда! Я тоже, если честно, не смогу отличить алембик от атонора. Но это поправимо. Вам нужен хороший наставник, который смог бы помогать вам, и проводить в вашей лаборатории практические опыты. Я знаю такого человека, и в ближайшие дни познакомлю вас с ним. Да, кстати, вам так же необходимо побывать и в моей библиотеке, там есть много интересных и уникальных книг.
Герцог даже не мог себе представить, что этим разговором невольно задел потаенную струну в моей душе. Еще до похода на Восток, еще до знакомства с Девой Жанной, я уже мечтал об обладании Тайными Науками, я жаждал заняться алхимией. Я мечтал, что может быть именно мне суждено будет приблизиться к главной загадке Человечества, и разгадать секрет Философского Камня, который бы превращал металл в золото, и который дарил своему обладателю бессмертие! И мне было важно даже не это сказочное богатство. Я жаждал познать То, Что стояло за пределами понимания обычного смертного, я хотел прикоснуться к запредельному, и увидеть Великого Сущего! Знакомство с Девой Жанной еще более укрепило меня в этих дерзновенных помыслах. Я хотел, как и она, слышать Ангелов Божьих, говорить с Ними, обонять Их запахи...
...Внезапно мне вспомнился сентябрь 1429 года, когда ведомая Жанной королевская армия не смогла штурмом овладеть Парижем. В том бою Жанна была ранена стрелой в бедро. Тремуй, через своего фаворита графа Клермона, приказал отменить наступление и отойти к Сен-Дени. Вечером я обнаружил, что Дева пропала. В поисках нее я случайно забрел в собор Сен-Дени. Там, перед алтарем святого Дионисия, я увидел стоящую на коленях Жанну. Этим вечером, в знак благодарности во имя спасения, она принесла в жертву Святому свои сияющие доспехи, безупречно изготовленные турскими кузнецами. Ее чудесный меч с пятью крестами был сломан в битве. В мое сердце тогда в первый раз вползли сомнения; потом это чувство передалось и другим рыцарям. Деву больше не понимали...
...Увидев на коленях покорившуюся Деву, я не сдержался. Из моей груди вырвался крик, как будто меня ранили в сердце. Я бессильно упал на колени, спрятав лицо в ладони. Я слышал, как Дева мимо меня прошла к выходу, не произнеся ни слова. Я остался стоять на коленях перед алтарем, но я не молился. В этом самом соборе был погребен Дионисий, а вместе с ним и тайна Девяти Чинов Ангельских. Дионисий был последним из Первых, кто еще мог видеть Ангелов. И на этом самом месте, я хоронил тогда свою веру в то, что и в мою эпоху существовал человек, для которого дверь в Царство Ангелов была открыта. Жанна отреклась, Жанна покорилась, Жанну победил дьявол. И воплощен он был в самом ненавистном для меня тогда человеке - моем дядюшке, графе де Тремуе...
...Но теперь, уже после смерти Девы, я вдруг вновь обрел уверенность в то, что смог бы, подобно Дионисию и Жанне, увидеть однажды Сверхсуществ, общаться с Ними, и добиться от Них Великого Дара! И, как мне казалось, именно алхимия могла мне в этом помочь. Поэтому, я был несказанно рад предложенной герцогом помощи...
* * * * *
Роттерню сдержал свое слово, и через несколько дней привез ко мне в Тиффож обещанного человека.
...Я сидел у жарко пылающего камина, когда в мой кабинет, вслед за герцогом вошел высокий, тощий мужчина в черных свободных одеждах. Лицо у него было длинное и худое и заканчивалось подстриженной острой бородкой, в которой уже появились первые седые волоски.
-Друг мой! - радостно воскликнул Роттерню. - Познакомьтесь, это - Франческо Прелати, бывший священник, а ныне ученый, хорошо разбирающийся в магии и алхимии.
Прелати почтительно поклонился мне и уставился на меня немигающим взглядом. Этот взгляд напомнил мне Раньо Неро, только в отличие от медиума, у этого в глазах таилось какое-то зло, и я сразу ощутил это.
-Вы - итальянец? - поинтересовался я.
-Флорентиец, - уточнил алхимик, вновь поклонившись.
-Вам известно, как отыскать Философский Камень?
-Если бы сия тайна была мне открыта, - хитро усмехнулся Прелати, - я бы не был здесь, а управлял бы сейчас всем миром.
-Хм, логично, - я с интересом оглядел алхимика, и, наконец, предложил ему сесть.
-Над чем вы сейчас работаете?
-Нет предела совершенству, - тихо произнес алхимик. - Что есть жизнь? Что такое разум? Что такое сила?.. Таковы проблемы, решению которых древние посвящали свои храмы знаний. Кто сказал, что они ответили на эти вопросы? И кто мог бы понять и распознать ответ, если он был дан? За символами алхимии и астрологии лежит скрытая мудрость, столь непонятная, что разум человечества не способен понять ее принципов.
-Насколько мне известно, - заметил я, - халдеи, финикийцы и вавилоняне, как и многие древние восточные расы, были знакомы с принципами алхимии, которая практиковалась так же и в Греции и Риме и была высшей из наук в Египте.
-Вы правы, мсье. Могу лишь добавить, что “Кемет” было древним именем земли Египта, а оба слова “алхимия” и “химия” постоянно напоминают нам о приоритете египтян в научном познании. Трудность в распознавании истоков и происхождении алхимии усугубляется игнорированием погибшего материка Атлантиды...
Прелати поднял руку на уровень лица и неожиданно дунул в сложенную лодочкой ладонь. Я невольно вскрикнул, увидев, как из ладони вырвалась яркая вспышка голубого пламени, мгновенно окутавшая голову мага сизоватым дымом.
-“Великая Аркана”, - хитро усмехнувшись, продолжил объяснения Прелати, - была наиболее драгоценным секретом жрецов Атлантиды. Когда земля Атласа погрузилась в воду, священники Огненных Мистерий принесли свои формулы в Египет, где они оставались достоянием мудрецов и философов целые века. Постепенно они перекочевали в Европу, где эти секреты до сих пор хранятся Посвященными. Египет, из-за цвета земли в этой стране, назывался черной империей и упоминался в Ветхом Завете как “страна тьмы”. Наверное из-за своего возник-новения в Египте алхимия стала называться “черным искусством”, но не в смысле дьявольского занятия, а в смысле мрака, которым были покрыты секретные процессы ее...
-Продолжайте, прошу вас! - воскликнул я, заинтересованный словами ученого, и, чувствуя, что проникаюсь к нему с каждой минутой все большей симпатией. Прелати почтительно кивнул мне головой и одним ловким движением извлек из широкого рукава своей черной рясы белоснежного... голубя!..
-Алхимия есть наука о приумножении и основывается на естественном феномене роста. Древние говорили: “Ничто не получается из ничего”. Так что алхимия это не процесс получения чего-то из ничего. Это процесс увеличения и улучшения того, что уже существует.
Флорентиец щелкнул пальцами, и, непонятно откуда, над его головой шумно захлопав крыльями, закружились... три белых голубя!..
-Бог “внутри” и “снаружи” всех вещей. Верховный проявляет Себя через рост, направленный изнутри наружу, через борьбу за выражение и проявление. Рост и умножение золота является не большим чудом, чем произрастание из маленького семени куста, в тысячи раз большего этого семени. Если это может случиться с семенем растения, то почему это не может случиться с семенем золота, если посадить его в землю, то есть в основные металлы, и питать искусственно, согласно секретным алхимическим рецептам?..
...Не все из того, что говорил Прелати, я понимал, но несомненная его мудрость и опытность в теории “герметического искусства”, а так же невероятные способности факира, полностью покорили меня. Не долго думая, я предложил флорентийцу поступить ко мне на службу, пообещав ему за это хорошие деньги. Прелати покосился на сидевшего все это время молча Роттерню, и я успел поймать мимолетную улыбку на губах герцога, и его короткий кивок головы ученому... Алхимик дал согласие на мое предложение...
Таким образом в моем замке Тиффож поселился Франческо Прелати...
* * * * *
Однажды в Тиффож прибыл посланец от герцога Роттерню, который в своем письме настоятельно просил меня этим же вечером прибыть в его дворец, намекая на необычный сюрприз, приготовленный специально для меня. Крайне заинтригованный загадочным намеком герцога, я, с нетерпением дождавшись вечера, прибыл к нему во дворец к назначенному часу.
С некоторым удивлением я отметил про себя, что роскошное жилище Роттерню, всегда полное гостей, сегодня пустовало. Сам герцог ожидал меня в охотничьем зале, сидя у большого, жарко растопленного камина.
-Располагайтесь, друг мой, - крайне любезно встретил меня Роттерню. - Не желаете ли вина?
-Что за сюрприз вы мне приготовили? - спросил я, делая глоток душистого вина из серебряного кубка.
-Терпения, мой милый Жиль! - таинственно улыбнулся герцог. - Вечер только начинается. Давайте не будем торопить события. Выпьем вина, побеседуем, создадим нужную атмосферу, и уже тогда...
...Легкое бургундское вино замечательно помогает течению неторопливого разговора, развязывая язык, просветляя мысли и расслабляя тело. За неспешной беседой, мы с герцогом обсудили положение французских войск в продолжавшихся военных действиях с Англией; мило посплетничали, припомнив самые свежие интрижки при королевском дворе, и вообще чудесно поболтали о всякой незначительной чепухе. Разговор, умело направляемый Роттерню, коснулся последней “а ля-римской” оргии, устроенной несколько дней назад во дворце герцога.
-Как вам понравилось это сумасшедшее веселье? - спросил Роттерню.
-Замечательно! - засмеялся я, ощущая, как вино начинает приятно кружить мне голову. - Вы, Сэмюэл, настоящий специалист, по части подобных буйных праздников. Уверен, что сами римские патриции, побывав на подобных пиршествах, несомненно позавидовали бы вам!
-Не думаю, друг мой, - прищурился герцог. - Мне известно, что в Древнем Риме высшая знать дозволяла себе гораздо большее, нежели мы. И получали от подобных изысков ни с чем не сравнимое удовольствие.
-Что вы имеете в виду? - удивился я, позволяя Роттерню вновь наполнить до краев мой кубок вином.
Герцог, усмехнувшись краешками губ, взял со стоящего возле него орехового, резного столика какую-то книгу, и, открыв ее в отмеченном закладкой месте, ответил мне:
-Послушайте, что свидетельствует по этому поводу древнеримский философ Светоний в своей книге “Хроники молчаливого очевидца”:
“... И есть среди них особы столь утонченные, что ищут они наивысшей степени сладострастия в приграничной области Тайны Тайн, находя его у Черты, разделяющей Жизнь от Смерти. Находятся иные, говорящие, что это - гнусный порок, противный богам; но другие же им возражают: если Жизнь дает нам многие радости, то почему нельзя в той же степени добиваться этого и от Смерти?”...
-Простите, Сэмюэл, - замотал я головой, которая все более тяжелела, - но я что-то не совсем понял, о чем речь?
-Вы, как воин, барон, должны были не раз чувствовать внезапное возбуждение при виде брызжущей в стороны крови, пенящейся из раны умирающего врага на поле сражения. Не так ли?
-Да, вы, пожалуй, правы... Я, действительно, ощущал некоторое... опьянение от крови.
-Так вот, поверьте мне, мой друг, чувство, овладевавшее вами - сродни сладострастному экстазу, который вы испытываете при совокуплении!
-Хм... - я изумленно вскинул брови. - Мне как-то не приходило в голову подобное сравнение...
-Это так. Наблюдали ли вы когда-нибудь за толпой, собравшейся на площади и жадно следящей за тем, как палач приканчивает свою жертву? Видели ли вы, каким безумным возбуждением блестят глаза этой черни? Я видел! И уверяю вас, если бы не необходимость соблюдать элементарные приличия, каждый из этой толпы с удовольствием бросился бы в объятия соседа, занявшись прямо на площади свальным грехом.
-Господи, что вы такое говорите?!
-Знаете ли вы, что когда болтающийся в петле висельник испускает последние хрипы, прокусывая себе свой вывалившийся изо рта посиневший язык, - так вот, знаете ли вы, что в последние мгновения жизни, этого несчастного охватывает такое неизъяснимое возбуждение, что детородный орган его вздымается, как никогда при жизни, и испускает из себя целые фонтаны семени?!!..
Разинув от изумления рот, я, застывшим взглядом, смотрел в пылающее зловещим, непонятным огнем лицо герцога, который, произнося эти жуткие слова, сам, похоже, возбуждался до крайности.
-Известно, что палачи, те, кто не только каждый день смотрят Смерти в глаза, но и являются истинными Жрецами Смерти, так вот их по праву, можно назвать самыми лучшими любовниками. Их сексуальная энергия просто невероятна! И достигается это, как я уже сказал, за счет того, что они становятся свидетелями мучений и смерти своих беззащитных жертв. И это не пустые слова, друг мой! В свое время мне довелось делить ложе с одним из таких могучих титанов. Звали его Жан Кодра, и о нем ходила справедливая молва, как о самом искусном палаче в Наварре, где я вынужден был обретаться по воле своего венценосного дядюшки Карла Шестого. Днем он рубил головы, вешал, четвертовал, а вечером мы предавались с ним таким сумасшедшим любовным утехам, что после этого я долго не мог нормально сидеть и передвигаться... Но все когда-то кончается...
-Что, неужели же вашему любвеобильному душегубу стало вас мало и он изменил вам? - не без ехидства спросил я замолчавшего герцога.
-Вы угадали... Мне стало известно, что Жан начал изменять мне со... своими жертвами. Точнее уже с мертвецами. После казни этот здоровяк забирался под эшафот, где валялось тело обезглавленного или удушенного, и насиловал стылую плоть.
-Какая мерзость! - брезгливо передернулся я.
-Жан так не считал. Более того, в последнюю нашу встречу он признался мне, что совокупление с трупом возбуждает его значительно сильнее, чем с живым человеком.
-Он ненормальный! Как можно получить удовлетворение от подобного?
-Вы не можете судить об этом, друг мой. При всех ваших, несомненно многочисленных, амурных связях, вы никогда не испытывали подобного запредельного блаженства.
Мне нечего было возразить, и я только молча пожал плечами. Герцог некоторое время внимательно смотрел на меня, как будто на что-то решаясь, и, наконец, тихо произнес:
-Я знаю, Жиль, о вашем ненасытном желании познавать все необъяснимое и необычное, и поэтому хотел бы предложить вам сегодня испытать диковинного удовольствия, какого вы никогда и нигде более не сможете себе позволить. Клянусь, что если вы дадите согласие, то не пожалеете!.. Как вы смотрите на это?
-Хм... Почему бы и нет! - воскликнул я, чувствуя себя от выпитого вина совершенно пьяным.
-Замечательно! - глаза Роттерню масляно заблестели. - Тогда следуйте за мной...
* * * * *
…Мы спустились в подвал герцогского дворца. Роттерню распахнул передо мной дубовую дверь, и я вошел в небольшое помещение, интимно освещенное несколькими факелами. Первое, что я увидел - стоящая посреди комнаты широкая деревянная скамья, на которой лежала совсем еще юная девочка, почти дитя. Она была совершенно нагой, и ее руки и ноги были крепко опутаны веревками, пропущенными через железные кольца по краям скамьи. Вид этого беззащитного существа, вынужденного раскинуться перед нами в бесстыжей позе, несколько смутил меня.
-Не правда ли, она прекрасна?! - восхищенно прошептал мне герцог и приблизился к девочке. Я, помедлив, так же подошел ближе. Только сейчас я заметил стоящий рядом со скамьей невысокий столик, на котором были аккуратно разложены какие-то странные инструменты.
-Куда это вы меня привели? - пробормотал я заплетающимся от хмеля языком.
-О! Это мой новый Храм Любви! Храм, где блаженство постигается через боль и страдание!!!
Я посмотрел на девочку; в ее больших, зеленых глазах застыл такой дикий ужас, что я невольно поспешно отвернулся. Но она, видимо, успела понять, что я испытываю к ней некоторое сострадание, и немедленно ухватилась за эту спасительную соломинку.
-Добрые господа! - взмолилась девочка. - Прошу вас, отпустите меня! Я никогда и никому не делала в жизни зла. Пощадите меня, умоляю! Моя бедная матушка, наверное, с ума сходит; вы не знаете, какая она у меня строгая и праведная женщина. Когда я вернусь, она меня изобьет до полусмерти!
-Не беспокойся, дитя мое, - усмехнулся герцог, гладя девочку по голове, - твоя мать не будет тебя ругать и бить… никогда…
При этих словах, глаза девочки округлились от ужаса, и срывающимся, почти визжащим голоском, она воскликнула:
-О, нет, добрые господа, неужели вы хотите… убить меня?!!
-Тс-с-с, не нужно так кричать, - строго покачал головой Роттерню, и, повернувшись к столику, продолжил:
-Не следует бояться Смерти, ибо она, всегда сопутствующая Жизни, просто выход из сложных, часто непереносимых ситуаций. Смерть, дитя мое, - Великое Благо, так как она спасает нас от внемирового зла, несправедливости, обиды, страдания, которые, поверь мне, намного страшнее самой Смерти!.. - С этими словами Роттерню вновь повернулся к девочке, и я заметил на его правой руке кожаную перчатку, в кончики пальцев которой были вшиты железные крючья, похожие на когти.
Увидев эту жуткую перчатку, девочка истерично завизжала, отчаянно завертевшись на лавке.
-Ты боишься? - довольно оскалился герцог, откровенно наслаждаясь криками несчастной. - Это хорошо. Страх - самое древнее из чувств человека. Но это только начало…
Роттерню прикоснулся крючьями к еще не оформившейся груди девочки, и осторожно провел ими вниз, к животу и дальше, к безволосому лобку. Затем, он вернул руку в исходное положение, и опять нежно провел крючьями от груди до лобка. Так продолжалось несколько раз. Всхлипывая и дрожа всем телом, девочка настороженно затихла. Продолжая улыбаться, и не меняя выражение на лице, Роттерню вновь коснулся железными когтями груди девочки и повел их прежним маршрутом. В этот момент я вздрогнул от истошного вопля, который издала девочка, и почти сразу же увидел, как из-под когтей брызнула кровь, оставляя за собой жуткие багровые полосы.
-Боже, пощадите! - кричала от боли маленькая жертва. - Помогите! Помогите мне!!!
Герцог, возбужденно сопя, и не обращая внимания на крики, продолжал с пугающим спокойствием полосовать девочку. Вскоре, весь ее живот и грудь превратились в кровавое месиво изодранной кожи. Потрясенный до глубины души, я молча взирал на эту мучительную пытку. Второй раз я вздрогнул, когда Роттерню, глухо зарычав, сорвал с руки окровавленную перчатку, и, расстегивая крючки на штанах, набросился на девочку…
Он вошел в нее, как дикий зверь - сразу, полностью, изо всей силы, рыча от наслаждения! Навалившись на истекающую кровью маленькую жертву всем телом, он мощными толчками вонзал в тщедушное тельце свой «стержень». Через пару минут девочка уже не могла кричать, сорвав голос, а лишь мучительно выла, захлебываясь слезами…
Совершенно неожиданно я почувствовал, как во мне, заглушая омерзение и сострадание, вдруг проснулось еще одно чувство. Помимо воли, я ощутил, невероятное возбуждение, которое все больше усиливалось. Я почувствовал, как напряглось в штанах мое собственное «орудие». И когда, бурно, с восторженным воем, герцог кончил, и, поднявшись с лавки, хриплым голосом предложил мне занять его место, я не заставил долго себя упрашивать. Но как только я ввел своего «скакуна», закрытые до этого глаза девочки широко открылись. В этих бездонных зеленых колодцах я увидел такую скорбь и обреченность, что невольно замер, не в силах продолжать.
-В чем дело, дорогой друг? - тяжело дыша, поинтересовался Роттерню.
-Она… она смотрит на меня, и… молчит… - пролепетал я.
-Так что вы хотите, - чтобы она не смотрела на вас, или чтобы не молчала?
-Я… я не знаю…
-Ничего, это поправимо, - успокоил меня герцог. - Сейчас мы ее взбодрим…
…Я в упор смотрел в глаза девочки, не в силах отвести взгляда, поэтому сразу же увидел, как зрачки ее, почти мгновенно сузились, а черты лица исказились. Душераздирающий крик, вырвавшийся из ее перекошенного рта оглушил меня. В смятении я повернул голову к герцогу и оцепенел. Тот стоял возле меня и щипцами ломал девочке пальцы, один за другим!!! Спокойно Роттерню взглянул на меня и свистящим шепотом произнес:
-Боль и Страдания порождают Любовь, которая в свою очередь управляет Миром… Наслаждайтесь, барон, наслаждайтесь!..
…Если бы не вино, выпитое мной в изрядном количестве, возможно, я не смог бы последовать совету герцога. Но я был пьян, а сумасшедшие крики и стоны девчонки вновь возбудили меня. И я, оставив все сомнения, предался чудовищному греху с таким удовольствием, как будто подо мной была не изуродованная малышка, а моя законная супруга… Когда все было кончено, я со стоном сполз на пол. Весь перепачканный кровью, с полуспущенными штанами, я ощущал себя настоящим инкубусом.
Довольно захохотав, Роттерню ободряюще похлопал меня по плечу:
-Поздравляю вас, Жиль! Сегодня вы приобщились к Великому Таинству - Наслаждение Властью и Вседозволенностью. Это чувство доступно только лишь ангелам, демонам и земным правителям.
-Богохульник! - усмехнулся я. - Вы даже сейчас говорите, как истый поклонник Бафомета, настоящий дьяволопоклонник. Неужели вы не боитесь Гнева Божьего?
-Я видел самые страшные стороны человеческой натуры и думал: где же Бог? Я понял со временем, что человек - ужасное животное, самое свирепое из всех. Дьявол - вот подлинный хозяин Вселенной, ее движущая сила! Мы и так уже прокляты Богом, начиная с Адама, так к чему же противиться нашей грешной натуре и пытаться ее изменить?! Необходимо получать от жизни максимум удовольствия и всеми доступными средствами. Nosce te ipsum!
-Хорошо сказано, Сэмюэл, - восхитился я. - Ну, так что мы будем делать сейчас?
-Терпения, друг мой! - с таинственным видом улыбнулся герцог, и, взяв со столика серебряный колокольчик, встряхнул его. Не успел стихнуть нежный звук, как в комнате появились двое мрачных слуг, которые ни слова не говоря, отвязали от лавки еще живую девочку и унесли ее прочь. В то же время, в комнате появились еще трое слуг, тащивших отчаянно упиравшегося подростка. Он, как и девочка, был лишен какой-либо одежды, и вид обнаженного юного тела заставил меня вновь возбудиться.
-Следующее блюдо? - алчно пожирая глазами мальчика, спросил я.
-Гораздо лучше. Это - десерт! - с придыханием прошептал герцог.
Повинуясь знаку хозяина, невозмутимые слуги подтащили мальчика в угол комнаты, где с потолка свисала толстая цепь с крюком на конце.
-Добрый господин, пощадите меня! - вопил насмерть перепуганный подросток. - Если бы я только знал, что этот сад принадлежит вашей светлости, я бы никогда не забрался в него, и не взял бы оттуда ни одного яблока! Простите меня, господин герцог!..
-Пустое, мой милый, - с недоброй усмешкой, отмахнулся Роттерню, - мне не жаль этих гнилых яблок. Я прощаю тебе твое воровство. Но ты во время попался мне, и на тебя, моя радость, у меня есть особые виды.
-Сейчас, Жиль, - обратился ко мне герцог, - вы сможете испытать еще более сильные чувства, нежели до этого с девчонкой.
Роттерню кивнул головой, и двое слуг, с легкостью приподняли мальчика над полом. В это время третий слуга, стоявший за спиной подростка, схватил железный крюк на цепи, и одним ударом всадил его несчастному в бок, между ребер. Душераздирающий вопль сотряс стены подвальной комнаты. Слуги, державшие мальчика, отпустили его, и тот, завопив еще пронзительней, повис на цепи, отчаянно извиваясь, словно червяк на крючке. Под тяжестью веса, разрывая плоть и ломая ребро, рана увеличилась, и на каменный пол хлынула потоком кровь.
-Пощадите! Пощадите меня! - корчась от чудовищной боли, хрипел мальчик.
-Жиль, - повернулся ко мне сияющий герцог, - вы мечтали услышать звуки Рая? Думаю, что это довольно скучная музыка. Зато теперь, вы можете насладиться звуками Ада!!! Неправда ли, это - потрясающая мелодия?!!..
Роттерню взял со стола большой нож с серповидно изогнутым лезвием, и направился к дергающемуся на цепи мальчику.
-Смирись, мой милый, со своей участью! - почти пропел герцог, и вдруг захохотал, как сумасшедший - громко и раскатисто. - Жиль, подойдите сюда. Я не хочу, чтобы вы пропустили это уникальное зрелище.
Пьяно покачиваясь из стороны в сторону, я на неверных ногах приблизился к Роттерню, и встал за его спиной.
-Куикве суум1 - воскликнул герцог, и взмахнув ножом, одним ударом ловко распорол мальчику живот - от груди до паха!!!..
Из ужасной раны на пол вывалились безобразным месивом внутренности, заливая все вокруг себя дымящейся кровью. Несчастная жертва захрипела, и судорожно забилась в ужасной агонии.
-Вот он - Момент Откровения! - страшным голосом провозгласил герцог. - Есть лишь несколько мгновений, для того чтобы ощутить себя бессмертным небожителем!!!
С этим сумасшедшим криком, Роттерню набросился на умирающего мальчика, и, спустив с себя штаны... вошел в него сзади…
Для моего неискушенного разума это было уже слишком. Несколько мгновений я тупо смотрел на герцога, совокуплявшегося с изуродованным полутрупом, а затем меня мучительно вырвало прямо на внутренности мальчика. В глазах моих потемнело, голова пошла кругом, и я мешком рухнул на залитый кровью и блевотиной пол, наконец-то потеряв сознание…
* * * * *
...Над замком Тиффож опустились сумерки. Слуги погасили свечи в обеденном зале. Проводив жену в опочивальню, и пожелав ей доброй ночи, я дал понять своему мажордому, что сегодня вечером его услуги более не понадобятся. Уединившись в алхимической лаборатории, я с нетерпением ожидал прихода Франческо Прелати. Рассеяно вертя в руке Лингам восточного язычника, я перелистывал старинный гримуар, в котором были записаны древние заклинания по вызову духов. Текст, состоявший из смешанного языка латыни и иврита был мне понятен, но вот смысл этих записей я по прежнему не мог постичь.
Наконец, скрипнула дверь, и в лабораторию бесшумной тенью вплыл флорентиец. Приблизившись к столу, за которым я сидел, он почтительно поклонился мне и, повинуясь моему жесту, опустился в кресло напротив.
-Ну? - нетерпеливо буркнул я.
-Господин барон, я составил гороскоп господина Тремуя и вычислил все его констелляции. Я вылепил его восковое изображение и вызвал дух того человека, которого он велел убить - прежнего супруга его жены. Господин Тремуй окружен магической силой, предотвращающей возможность энвольтации, и его умерщвления при помощи магических искусств. Эта сила спасла его и тогда, когда под моим воздействием он упал с лошади и должен был сломать себе шею.
-Разве ты мне не говорил, что можешь развеять любые чары? - процедил я сквозь зубы. - Вот уже четыре месяца ты составляешь его гороскоп и не можешь объяснить мне, почему работа идет так медленно...
-Позвольте мне объяснить, господин барон, - торопливо перебил меня Прелати, чувствуя мое раздражение. - Я заблуждался. Это была не Звезда, а какая-то Сила, которую я не смог понять и ошибочно приписывал воздействию небесных тел. Теперь мне удалось раскрыть, что это за Сила...
-Продолжай.
-Это Сила... Девы Жанны!
Я удивленно посмотрел на флорентийца, а когда смысл его слов дошел до меня, громко рассмеялся.
-Эта невинная девушка уже на Небесах!.. Дева?! И ты не смог найти лучшей отговорки?
-Господин барон, стоит вам только захотеть, чтобы эта жидкость была подмешана в суп Тремую, - Прелати указал на бутылку, стоявшую рядом со мной на столе, - и ваши желания были бы давно исполнены...
-...А я был бы заколот и лежал бы в могиле. Тремуй не так прост, как ты думаешь. Он столько платит своим слугам, что никто не в состоянии их подкупить, и все, что он ест и пьет, он сначала дает им попробовать. Если мой дядюшка будет отравлен, я не получу в наследство ни одного су, потому что он составил новое завещание.
-Денег вы будете иметь, сколько пожелаете. Если только мне удастся приготовить эту смесь, - Прелати склонился над горном и любовно посмотрел в колбу, - деньги больше не будут иметь значения в вашей жизни.
-Слишком поздно. Всё слишком поздно. Тремуем заниматься не имеет смысла, я отменяю свое поручение. Но я хочу знать, почему Дух Жанны создает препятствия? Не станешь же ты утверждать, что Он защищает Тремуя, так как любит его?
-Нет, мой господин, но Дух Жанны его и не ненавидит и тем самым создает ему защиту. Есть такие Силы, которые присущи только Ангелам, Духам, да малым детям.
-Хм, - недоверчиво покосился я на ученого. - И что же это за Силы присущи детям?
-“Если вы будете как дети”, - сказано в Священном Писании. Только простой народ может считать, что речь идет о неразумности, которую обычно приписывают детям. Для знатоков речь идет об “ангельских силах”!
-Теперь мы лучше понимаем друг друга, - заинтересованно кивнул я, придвигаясь ближе к Прелати. - Значит, некоторые люди пользуются “ангельскими силами”? Но каким образом?
Флорентиец медлил с ответом, пристально глядя мне в глаза.
-Существуют два пути: Белый и Черный. Белый путь долгий и трудный, по нему способны идти лишь избранные. Другой путь может быть смертельным, и на него попадают только вместе с падшими ангелами.
-Второй путь, - ты уже шёл по нему?
-Нет, - энергично замотал головой алхимик. - Это, как аллегорически сказано в Библии при описании избиения младенцев в Вифлееме, грех Ирода, и Господь его не прощает.
-Разве не может Господь простить все грехи в Своем всемогуществе? - надменно хмыкнул я. - Разве Каин не убил своего брата?
Бледное лицо Прелати посерело от страха при этих богохульных словах. Задрожав всем телом, он не нашелся, что мне ответить.
-Хорошо, Франческо, - смилостивился я над ученым, - я вижу, ты устал. Ступай спать. Тебе приготовлена комната во флигеле западной башни, мой слуга Жернон проводит тебя.
Прелати, бросив на меня робкий взгляд, все же собрался с духом и сообщил мне:
-Созвездие Скорпиона управляет вами, как никем из известных мне людей. Из праха Скорпиона восстанет Орел!..
В ответ я рассмеялся самоуверенно и злорадно:
-Только сначала Скорпион должен погибнуть в собственном пламени. Хорошо отоспись, Прелати. Завтра в девять часов утра в капелле состоится нечто необыкновенное, - трехголосное пение моих мальчиков в октавах и квинтах, “Песнь трёх отроков в пещи огненной”.
...Когда дверь за алхимиком затворилась, я подошел к стеллажу с книгами и взял с полки книгу с сочинениями Скотта Эриугены. Этот аббат из Сен-Дени написал любопытную статью “О девяти чинах Ангельских”. По слухам этот фолиант восходил к сочинениям Дионисия, ученика апостола Павла...
* * * * *
Те алхимические изыскания в поисках “Философского камня”, которыми занимался в моей лаборатории Прелати, требовали больших денег. Настолько больших, что мне пришлось продавать некоторые из моих владений. Покупатели нашлись сразу же. Ими были мои соседи - герцог бретанский Иоанн, и его канцлер, епископ нантский Жан Малеструа. Однако, я постарался осуществлять эти сделки таким образом, чтобы иметь возможность обратного выкупа запроданных владений в течение шести лет за ту же сумму, что получил при продаже. Так что это была, пожалуй, не продажа, а скорее заклад.
...Мой интерес к алхимии вскоре привел к тому, что я стал реже появляться ко двору. Сказавшись больным, я убедил королевскую семью в том, что мне необходимо какое-то время пожить в Тиффоже. Карл, поворчав, согласился, и теперь я мог спокойно присутствовать при опытах, проводимых Прелати. Екатерина, моя жена, не докучала мне своим обществом, покорно снося свое одиночество. Единственной проблемой для меня теперь оставались мои соседи - бретанский герцог Иоанн и епископ Малеструа. Не удивительно, что эти двое, как только прознали о том, что я в замке, тут же заявились ко мне.
...Войдя в кабинет, я сразу же увидел герцога Иоанна, стоящего у камина, и внимательно слушающего то, что тихо говорил ему епископ Малеструа, сидевший в моем кресле за столом.
-А-а, здравствуйте, милый барон! - воскликнул герцог, шагнув мне на встречу. - От его преосвященства я узнал, что вы вернулись в родовое гнездо своих предков, и решил немедленно навестить вас, так сказать по-соседски.
-Я чрезвычайно польщен вашим визитом, ваша светлость, - учтиво кивнул я герцогу, и бросив лишь искоса взгляд в сторону священника. Эта небрежность конечно же была замечена ревнивым и тщеславным хомяком-Малеструа, который, расплывшись в гадкой улыбочке, с издевкой в голосе, заметил:
-Видимо, климат королевского двора дурно повлиял на ваше здоровье и весьма бурный, кхе-кхе, темперамент?..
-Вы правы, ваше преосвященство, - холодно ответил я, угадав, куда клонит Малеструа, - спокойная жизнь прельщает меня более шумных балов и празднеств, где даже священники, забыв о сутане и обетах, развратничают с молоденькими куртизанками, и ублажают себя чревоугодничеством. Впрочем, этим они грешат, как мне известно, не только при дворе нашего короля.
Удар пришелся точно в цель! Мне была хорошо известна слабость епископа нантского к вину и женщинам. Он густо покраснел, и что-то буркнув, уставился в лежащие на столе книги.
-Полноте вам, господа! - вмешался герцог. - Не будьте детьми... Собственно говоря, барон, я приехал, чтобы пригласить вас завтра на охоту в моих лесах. Я знаю, вы это любите. Принц Луи очень хвалил вас, как заядлого охотника, и даже утверждал, что вам нет равных в соколиной охоте.
В этот момент в разговор внезапно вмешался Малеструа.
-Любопытные книги вы читаете, господин де Ретц. “Опус Магнус”... “Наставления в работе по изучению секретов алхимии”... “Философия тайных и чудодейственных метаморфоз”... Откуда, интересно, у вас эти книги?
Проклятье! Я совсем забыл, что приказал Жермену принести сюда книги, отобранные накануне в библиотеке алхимической лаборатории. Как досадно, что они попались на глаза этому борову в малиновой сутане!
-Эти книги я обнаружил в библиотеке моего отца, - как можно спокойней ответил я.
-Они вас заинтересовали?
-В некоторой степени.
-В какой же именно?
-Полагаю, что я могу читать то, что хочу, - презрительно покосился я на хищно напрягшегося священника. - Тем более, если учесть, что эти книги - моя собственность.
-Все эти книги касаются алхимии! - сурово прошипел епископ, и в его маленьких свиных глазках вспыхнула ненависть фанатика. - А вы знаете, барон, как Святая Церковь относится к подобной ереси!
-Алхимия не запрещена! - воскликнул я, выходя из себя.
-Это не долго сделать! Ибо, совершив всего лишь один ложный шаг, вы окажетесь в когтях Сатаны! Все искания алхимиков, все их открытия - от дьявола! Берегитесь, барон, вы сильно рискуете!
-Вы забываете, с кем разговариваете, ваше преосвященство! - окончательно разозлился я. - Я - пэр Франции и маршал короля! Мои предки...
-Ваши предки, - взвизгнул епископ, вскакивая из-за стола, - так же были недалеки от богоотступничества! Ваш прадед, Богард Монморанси, был отлучен от церкви за хулу на священнослужителя, и только вмешательство и заступничество тогдашнего монарха спасло бессмертие его Души! А ваш отец, и это мне доподлинно известно, занимался богомерзкими опытами, призывая себе в помощь дьявола, чтобы обрести богатство и бессмертие. Господь смилостивился над ним, прервав его жизнь, и тем спас его Душу от сатанинского плена! Теперь вы сами...
-О своей Душе я позабочусь уж как-нибудь сам! - рявкнул я, в ярости топнув ногой. - Во всяком случае, вы в мои спасители не годитесь! Зато мне известно с кем весело проводит время мадам Арианна, жена доверчивого графа де Брийсака...
-Прекратите!!! Немедленно замолчите!!!..
Громовой голос герцога Иоанна, и его бледное, трясущееся от гнева лицо вмиг остудило меня и Малеструа.
-Ничего лучшего вы придумать не могли, как только устроить склоку в моем присутствии!.. Стыдитесь, господа!
Еще минут пять герцог отчитывал нас, обращаясь главным образом к епископу, который, сердито нахохлившись, молча выслушивал упреки...
...-Ну, так что, барон, вы принимаете мое приглашение участвовать в охоте завтра? - спросил герцог еще раз перед тем, как уйти.
Я был вынужден принять это приглашение...
* * * * *
...Однажды днем, в неурочный час, я приехал во дворец к герцогу Роттерню. Мажордом, хорошо знавший меня, тем не менее, смущенно сообщил мне, что его хозяин в данный момент занят.
-Ничего, Мишель, - успокоил я слугу, - я обожду его в библиотеке. Доложи обо мне герцогу, когда он освободится, а сейчас его не беспокой.
Оставшись один в большой комнате, стены которой были уставлены стеллажами с книгами, я, взял с полки знакомую уже мне книгу ученого Светония “Хроники молчаливого очевидца”, уселся к столу, и с увлечением углубился в чтение... Внезапно мое внимание было привлечено возбужденными голосами, которые доносились из соседней комнаты. Один из голосов принадлежал Роттерню. Другой - канцлеру Франции, архиепископу Реймсскому Режинальду. В третьем говорившем, я с удивлением узнал голос своего дядюшки, графа де Тремуя. Присутствие здесь первого министра и канцлера короля заинтриговало меня, и я, сгорая от любопытства, подкрался к небольшой двери, задрапированной гобеленовой шторой, из-за которой доносились голоса.
-...А я вам говорю, что сейчас самое время вступить в переговоры! - воскликнул Тремуй.
-Карл навряд ли пойдет на это, - возразил Роттерню.
-Необходимо убедить его в этом, - вступил в разговор архиепископ. - Франция продолжает одерживать победы в боях с англичанами. И если сейчас направить к герцогу Брэдфорскому наших парламентеров, то, уверен, нам удастся заключить с англичанами перемирие. Война не выгодна никому, и пора военным уступить место политикам.
-Кто первым окажется у пирога, тот получит самые лучшие куски от него! - поддержал Тремуй.
-Но Карл до сих пор гундосит, повторяя слова Орлеанской Девы: “Никаких переговоров с врагом. Война до полной победы, пока хотя бы один “годон” находится на территории Франции”...
-Сэмюэл, хвала Господу, Дева мертва, и пора забыть, что она вообще была, и то, что она сделала.
-Но король...
-Король, король! Чего он хочет на самом деле, этот сын сумасшедшего и нимфоманки?! - взорвался Тремуй.
-Успокойтесь, граф, - неожиданно услышал я еще один голос - тихий и вкрадчивый; этот голос явно был мне знаком, но кому он принадлежал, я никак не мог сообразить. - Успокойтесь, граф. Если король все же не согласится с нашими доводами, нам придется его... устранить.
-То есть? - изумился герцог Роттерню.
-Все уже подготовлено, друг мой. Неделю назад мне из Сицилии привезли великолепное зелье. Достаточно нескольких капель, и человек через неделю-другую начинает всерьез готовиться к встрече с Господом.
-Яд?! - потрясенно прошептал Роттерню. Незнакомец в ответ довольно хмыкнул:
-Поверьте мне, герцог, Борджиа хорошо знает свое дело!
В комнате повисло долгое молчание.
-Ну, что ж, - наконец заговорил Роттерню, - раз нет другого пути...
-Уверяю вас, что нет.
-...тогда я согласен. Что требуется конкретно от меня?
-Вы должны договориться с Верховным Гроссмайстером, и убедить его быть на нашей стороне, если вдруг вспыхнут беспорядки в связи с... болезнью короля.
-Я сделаю это. Но кто же займет место короля? Людовик?
-Почему нет? - подал голос архиепископ Режинальд. - Я и Тремуй сейчас работаем над этим. Однако есть небольшая проблема...
-Вы имеете в виду моего племянника? - спросил Тремуй.
-Да. Барон де Ретц опасен для нашего дела. Он абсолютно неуправляем и излишне самостоятелен. Кроме того, он имеет большое влияние на дофина Людовика, что так же крайне нежелательно для нас. Нужно нейтрализовать его.
-Не думаю, что Верховный Гроссмайстер будет доволен таким решением. - задумчиво протянул Роттерню. - Капитул возлагает на Ретца большие надежды.
-Друг мой, - возразил незнакомец, - на карту поставлено слишком многое. Мы не имеем права рисковать.
-Согласен с вами, - воскликнул Тремуй. - Жиль - крайне опасный человек. У меня есть подозрения, что он уже несколько раз пытался покуситься на мою жизнь, и это...
-Граф, - мягко оборвал Тремуя Режинальд, - речь сейчас идет не о вашей дражайшей персоне. Но, вы правы, не обезопасив себя от этого человека, мы не можем начинать действовать в отношении короля. Вы согласны со мной, герцог?
-Хорошо! - решился Роттерню. - Эту проблему я берусь решить самолично. Положитесь на меня, господа.
-Я не ошибся в вас, друг мой, - довольно хмыкнул незнакомец. - “Benefacta -regnum”!
-Что означает сия латынь? - поинтересовался Тремуй.
-“Благодеяние, есть власть”!..
...Все еще содрогаясь от ужаса, я торопливо покинул дворец Роттерню, прихватив с собою книгу Светония, и сообщив дворецкому герцога, что неотложные дела вынуждают меня срочно уехать, не повидав его господина.
...Заговор против короля!!! Заговор против меня самого!!! Если я немедленно не предприму каких-либо упреждающих действий, то не только мое положение при дворе, но и моя жизнь не будут стоить даже одного су. Роттерню, которого я считал своим добрым другом и единомышленником, сошелся с двумя моими злейшими врагами - Тремуем и Режинальдом! И судя по уверенному тону герцога, мне не приходилось надеяться даже на защиту от Тамплиеров...
Так думал я сидя в карете, которая во весь опор неслась в Орлеан, где в замке Рою располагался двор Карла Седьмого. Я понимал, что сейчас моя жизнь, жизнь моего короля, а может быть, и судьба Франции находятся в моих руках. Медлить было нельзя. Я должен первым нанести удар по заговорщикам!..
* * * * *
В замок Рою я попал поздним вечером. Король уже собирался отойти ко сну, но, не смотря на это, сразу же согласился принять меня. Выслушав мой рассказ о готовящемся заговоре, Карл впал в сумасшедшую истерику. Рыдая, как женщина, он рвал на себе одежду, и вопил так, что переполошил весь засыпающий уже двор. Едва узнав имена основных заговорщиков, он отдал приказ немедленно арестовать их. Во исполнение воли короля из замка незамедлительно выехал отряд рыцарей под командованием графа де Ворде.
Ночь прошла в тревожном ожидании. Король, все еще пребывая в жутком страхе и смятении, оставил меня в своей спальне, и мне пришлось коротать время до рассвета на короткой бархатной кушетке, подле его кровати.
Едва только забрезжил рассвет, явился граф де Ворде, который доложил королю о том, что заговорщики схвачены и помещены в городскую тюрьму Орлеана.
-Во дворце вашего кузена, - сообщил Ворде Карлу, - мы, помимо самого герцога, задержали графа Тремуя и архиепископа Режинальда.
-Это все? - взволнованно воскликнул я, не дав королю открыть рот.
-Да, мсье.
-Но там был еще один человек! К сожалению, я не узнал его голос, но он там был, и полагаю, что он наиболее опасен из всех этих мерзавцев.
-Сожалею, мсье, но более мы никого не застали. Возможно, он покинул дворец до нашего приезда.
-Проклятье!
-Успокойся, Жиль, - нервно хохотнул король, - мы заставим этих негодяев выдать своего сообщника. Даже если для этого придется прибегнуть к пытке!..
Однако король явно не рассчитал своих возможностей. Обвинения в государственной измене, и попытке убить короля - самое страшное преступление, какое только может быть. Понимая это, и не желая идти на плаху под топор палача, Роттерню, Тремуй и Режинальд категорически отрицали свою причастность к этому злоумышлению. А так как они являлись не последними людьми в королевстве, Карл не рискнул подвергнуть их пытке. Не взирая на все мои возражения, он ограничился лишь тем, что заточил Режинальда в монастырь, добившись от папского легата подтверждения своего решения; мой дядюшка был сослан в графство Прованс, где под Марселем, под присмотром вооруженных стражников, он и должен был влачить бесславное существование в полном забвении. Своего же кузена, герцога Ангулемского Сэмюэла де Роттерню, Карл отправил назад, в Наварру, запретив ему раз и навсегда покидать ее пределы. Хотя это было и не то, чего я добивался, но все же я остался доволен. Мне наконец-то удалось отомстить Тремую и Режинальду за Деву Жанну!..
Поколебавшись, король нехотя уступил мне некоторые владения, принадлежавшие Тремую, которые я, впрочем, едва ли не сразу же, заложил бретанскому герцогу Иоанну и его свиноподобному канцлеру епископу Малеструа. Я по-прежнему тратил огромные суммы, которые требовал для алхимических опытов Прелати.
Флорентиец продолжал целыми сутками возиться в моей лаборатории, но никаких реальных подвижек я не видел. Каждый раз на мои нетерпеливые упреки он отвечал неизменно одно и то же:
-Даже Господь создал Мир только за семь дней! А вы, мой господин, хотите, чтобы я так быстро решил проблему, над которой лучшие человеческие умы бьются не одно столетие.
-Ты забываешь, Прелати, что я не смогу ждать несколько столетий. Я даю тебе все, что ты требуешь, так неужели же ты думаешь, что я не имею права требовать от тебя результата?!
-Вы правы, мой господин, - хитро щурился флорентиец, - но молю вас, будьте терпеливы.
* * * * *
...Глубоко в подвалах замка Тиффож жарко пылали тигельные печи, в которых Франческо Прелати, при помощи помогавших ему моих слуг Жермена, Арно, Силье и Бриквиля, варил, кипятил, возгонял, перегонял и калил всякую бурду. Частенько я сам принимал живейшее участие в опытах алхимика, покорно выполняя все его указания, и все более убеждаясь в искушенности ученого в секретных науках.
-Скажи, Франческо, - как-то спросил я флорентийца, - что за проблемы ставят перед собой алхимики?
Помешивая стеклянной палочкой какую-то зеленоватую жидкость в колбе, Прелати исподлобья посмотрел на меня, и ответил:
-Цель алхимиков - выполнить в лаборатории, насколько это возможно, процессы, над которыми Природа работает внутри земли.
-Не мог бы ты ответить поконкретней?
-Семь Великих Проблем занимают наше внимание:
Первая: приготовление сложного вещества, называемого Эликсиром, универсальным лекарством или Философским Камнем, который обладал бы свойством превращения основных металлов в золото и серебро;
Вторая: создание гомункулуса, или живого существа, о котором рассказывается много восхитительных историй;
Третья: приготовление универсального растворителя, который бы растворял любую субстанцию;
Четвертая: палингенез, или восстановление растений из пепла. Обладая этим даром, можно оживлять мертвых;
Пятая: приготовление spiritus mundi - мистической субстанции, главное свойство которой - растворять золото;
Шестая: изготовление квинтэссенции, или активного первоисточника всех субстанций;
Седьмая: приготовление aurum potabile, жидкого золота, совершеннейшего средства для излечения, потому что золото, совершенное само по себе, может производить совершеннейшее воздействие на человеческую природу.
-Насколько мне известно, ни одна из этих Проблем так и не была до сих пор решена, - насмешливо хмыкнул я.
-Вам это известно, но вы и не можете наверняка утверждать, что кому-то это все же не удалось, - спокойно возразил Прелати. - Тот, кто решит хотя бы одну из этих Великих Проблем, тот станет самым могущественным и богатым человеком на земле! Все цари земные поклонятся Тому, и Ангелы Небесные с уважением узрят Его величие!..
Прелати перелил зеленую жидкость из колбы в реторту и поднес ту к огню горелки.
-Раствор в реторте, - продолжил ученый, - если его держать на огне достаточно долгое время, обращается в красный эликсир, который называется универсальным лекарством. Он напоминает огненную воду и светится во тьме. В ходе процесса он принимает разные цвета, из-за чего называется павлином. Если увеличение его силы зайдет слишком далеко, реторта с ним взорвется и вещество превратится в пыль. Это часто случается, и в этом состоит большая опасность при приготовлении из металлов лекарств для людей. Если лекарство получится слишком сильным, оно будет просачиваться через стекло, и невозможно будет никаким сосудом удержать его. Причина заключается в том, что это больше не субстанция, а божественная сущность всепроникающей силы Божества. Когда он правильно приготовлен, этот универсальный растворитель в жидкой форме будет растворять все металлы. В этом высоком состоянии универсальная соль является жидким огнем. Эта соль...
Прелати так и не удалось закончить свою мысль, потому как дверь лаборатории с треском распахнулась и вбежал насмерть перепуганный слуга Пьер.
-Хозяин, у ворот замка большой отряд вооруженных людей! Герольд возвещает о прибытии наследного принца Людовика, и требует немедленно опустить ворота.
-Немедленно прекратить все работы! Загасить печи! Всем подняться наверх! - крикнул я, на ходу срывая с себя кожаный фартук. - Жермен, Арно - уйдете из лаборатории последними, и опечатаете дверь!
-Вам, Мастер, - обратился я к Прелати, - необходимо укрыться где-нибудь в дальних комнатах замка. Я не хочу, чтобы принц вас увидел...
...Через опущенные ворота во внутренний двор замка с шумом въехала карета дофина, а следом - двадцать сопровождавших его рыцарей, закованных в латы, вооруженных секирами, копьями и арбалетами.
Я сам вышел встречать высокого гостя. Сердце мое преисполнилось нежности и ликования, когда с подножки кареты резво соскочил белокурый, стройный юноша в темно-лиловом камзоле, черном, бархатном плаще, и малиновом берете, на котором блистала большая рубиновая брошь.
-Друг мой, - шутливо погрозил мне пальчиком принц, лишь только я приблизился к нему, - вы, однако, заставляете ждать меня у ворот вашего замка.
-Прошу прощения, у вашего высочества, - низко поклонился я дофину. - Я непременно накажу моих нерасторопных слуг, позволивших себе медлить при виде ваших штандартов.
-Ну, что ты, - рассмеялся Людовик, обнимая меня за плечи, и безумно довольный оказанным ему почтением, - не стоит никого наказывать. Я так соскучился по тебе, мой рыцарь! Почему тебя давно не видно при дворе?
-Ваше высочество, дела совершенно не давали мне возможности вырваться в Орлеан...
-Нужно было бросить все, и приехать! - капризно воскликнул принц. - Ты пропустил три великолепные охоты, Жиль!
-Ах, как обидно! - я изобразил на своем лице досаду. - Никогда не прощу себе этого.
-Я уж точно не прощу тебе этого. Впрочем, довольно! - вновь радостно воскликнул юноша. - Я сам приехал к тебе, и надеюсь, что мы весело проведем эти два дня!
-Два дня?! - На этот раз мне едва удалось скрыть настоящую досаду.
-Ты не рад?
-Конечно же, рад! Сейчас же распоряжусь, чтобы все приготовили к завтрашней охоте на кабана. А сегодня вечером устроим в вашу честь пир.
-Ур-р-ра!!! - завопил Людовик, хлопая в ладоши.
* * * * *
Охота прошла великолепно. Мы завалили огромного, матерого кабана. Не смотря на свои одиннадцать лет, Людовик замечательно держался в седле, и уже умело обращался с арбалетом. Наблюдая за восторженно вопящим принцем, который отдавал указания опытным охотникам, я вдруг похолодел, поймав себя на мысли, что начинаю смотреть на дофина уже не только с отеческой любовью. Я с ужасом понял, что во мне появилось желание обладать этим юным телом, ласкать его, любить. Эта мысль испугала меня настолько, что мной овладела меланхолия. Теперь, все оставшееся время, что принц гостил в моем замке, я тре-петал, лишь только Людовик обращался ко мне, и смущенно отводил взгляд, когда он смотрел на меня. Екатерина, моя жена, знавшая о моем тайном недуге, сразу же заметила перемену во мне, и поняла в чем дело. Бедняжке приходилось не раз за эти два дня спасать меня из нелепых ситуаций, в которые я невольно попадал. В конце концов, и сам принц заметил мое внутреннее напряжение. Он, правда, неверно его истолковал, решив, что стесняет меня своим присутствием в замке.
-Ты сердишься, Жиль, что я приехал к тебе, не предупредив заранее?
-Что вы, ваше высочество, мы всегда рады вам! - улыбнулась Екатерина и выразительно посмотрела на меня. Очнувшись, я торопливо поддакнул ей.
-Тогда я не понимаю, что с тобой, мой рыцарь? - дрогнувшим голосом спросил юноша. - Может быть ты не здоров?
-По правде говоря, ваше высочество, Жиль в последнее время, действительно, не важно себя чувствует, - снова пришла мне на помощь жена.
-Тогда понятно в чем дело, - участливо кивнул Людовик. - Я сразу же заметил, какое бледное у него лицо.
-Пустяки, мой принц, - смущенно улыбнулся я.
-Нет, Жиль, будет лучше обратиться к доктору. Я слышал, что опять появилась какая-то гадкая, простудная болезнь, и мне бы не хотелось, чтобы ты, мой друг, серьезно захворал.
Мой маленький, белокурый ангел! Он так любил меня, что не захотел более слушать моих бессвязных отговорок. Вызвав своего адъютанта, графа де Муиза, Людовик приказал сейчас же приготовить свою карету.
Уже перед самым отъездом Людовик обнял меня, вызвав во мне новый приступ дрожи, и сказал:
-Надеюсь, ты не забыл, мой рыцарь, что на будущей неделе день моего Ангела? Очень хочу увидеть тебя на этом празднике совершенно здоровым и веселым, как и прежде. Ты обещаешь?
-Непременно, ваше высочество! - поклонился я.
Лишь только ворота за отъехавшей каретой и сопровождающим ее отрядом охраны поднялись, Екатерина обернулась ко мне, и с нежной заботой произнесла:
-Друг мой, вам нужно быть поосторожнее. Сегодня вы едва не выдали своих чувств.
-Я знаю, Кэти... И... благодарю тебя за помощь.
Баронесса хотела сказать еще что-то, но я, не желая больше бередить свою сердечную рану, круто развернулся и быстро пошел в дом.
...Как ни противился я самому себе, но все же пришлось неделю спустя, в сопровождении своей жены, явиться на празднование именин дофина.
Двор короля к этому праздничному дню переехал в Реймс. Утром, в том самом соборе Нотр-Дам, где состоялась коронация Карла, прошла торжественная месса, главным героем которой был дофин Людовик. Так как архиепископ Реймсский Режинальд был смещен, а новый еще не назначен, мессу проводил духовник короля архиепископ Анри де Тюррель, более известный мне, как Верховный Гроссмайстер Ордена Тамплиеров Мург.
По окончании службы, пышная процессия придворных, среди которых шел и я с женой, направилась в реймсскую резиденцию короля, дворец Менью.
Само празднество началось с того, что вся приглашенная на торжество знать королевства выстроилась в длинную цепочку, по очереди подходя к имениннику с поздравлениями и подарками.
-Барон и баронесса де Ретц! - объявил церемониймейстер нашу чету одними из первых.
-Ваше высочество, - обратился я к сияющему от радости принцу, чувствуя, как предательски дрожит мой голос, - примите наши искренние поздравления, наилучшие пожелания, и этот скромный подарок.
По моему знаку, шедший следом паж выступил вперед, и, под изумленный вздох придворных, преподнес принцу лежащую на атласной подушке великолепную сарацинскую саблю. Оружие, и в самом деле, было достойно изумления. Изогнутый полумесяцем клинок, ножны из червонного золота, инкрустированные рубинами, изумрудами и сапфирами, золоченая рукоять с набалдашником в виде львиной головы, и перевязь из белой буйволиной кожи, усыпанная жемчугом.
Людовик, застонав от восторга, схватил саблю с подушки, и едва не выронил ее из рук - оружие оказалось слишком тяжелым для его юношеских рук. Однако, не растерявшись, он, уткнул конец ножен в пол, выхватил из них саблю, и хотя и с видимым усилием, но поднял ее над головой, едва не сбив при этом венец с головы короля.
-Друг мой!!! Друг мой, это самый лучший подарок! - воскликнул принц. - Самый лучший! И ты - самый лучший! Боже, как я люблю тебя, Жиль!!!
Я вздрогнул, ощутив, как кровь приливает к моему лицу, и только то, что меня во время взяла за локоть Екатерина, позволило мне скрыть свои чувства.
-Луи, - строго произнес король, - держи себя в руках! Будь сдержанным.
Принц опомнился, и, скорчив серьезную мину на лице, церемонно поклонился мне и жене. Однако глаза его сияли, как звездочки!..
После поздравлений и подарков начался бал. Дамы в узких корсетах и пышных юбках улыбались под высокими чепцами, завязанными столь искусно, что не виднелось ни волоска; кавалеры в камзолах, тесно облегающих стройные и одутловатые тела, в развевающихся мантиях до лодыжек, - все эти знатные гос-пода под музыку кружились парами по огромному залу. Я, препоручив жену заботам маркиза де Гишона, спрятался за колонной, и оттуда с угрюмым видом следил за веселящимся двором. Нет-нет, но мой взгляд невольно обращался в сторону принца, танцевавшего в паре с австрийской принцессой Анриеттой, с которой дофин был обручен. Почти с ненавистью смотрел я на эту маленькую, миловидную девочку, которая имела счастье держать Людовика за руку, и с открытым обожанием смотреть в его глаза. “Ненавижу! Ненавижу ее!” - шептали беззвучно мои губы.
-Господин барон! - неожиданно послышался чей-то шепот за моей спиной. Обернувшись, я увидел невзрачного человечка в одеянии слуги.
-Чего тебе? - недовольно буркнул я.
-С вами хотят переговорить...
-Кто?
-Не могу вам сказать. Мне велено передать, что вас будут ожидать в “зимнем саду” возле Фиалкового фонтана.
-Если это плутни маркизы де Лермон, то передай ей - мне не до нее...
-Нет-нет, господин барон. Человек, пославший меня, сказал, что коли вы будете сомневаться - дать вам вот эту записку, - человечек робко протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его, я прочел: “Дело касается вашей жизни и смерти. Ступайте к фонтану и встаньте за куст розмарина. Проследите, чтобы никто не заметил вас”. Подписи не было, но, вглядевшись в почерк, я сразу же узнал руку графа Бернегю, моего доброго друга еще по Походу на Восток.
Недоуменно пожав плечам, я все же проследовал в “зимний сад”, стараясь никому не попадаться на глаза. Подойдя к фонтану, бортики которого были украшены гипсовыми лепестками фиалок, давших ему соответствующее название, я огляделся и, убедившись, что никто не следует за мной, юркнул в кусты колючего розмарина. Не прошло и пары минут, как на скамью возле моего убежища присел граф Бернегю.
-Оставайтесь на месте, барон, - не поворачивая головы, прошептал граф.
-Жозеф, друг мой, в чем дело?
-Жиль, ваша жизнь в серьезной опасности. Не знаю, что вы там натворили, но Верховный Гроссмайстер дал указание отлучить вас от дел Ордена и лишить вас всех привилегий, а так же покровительства. Вы знаете, что это означает?
-Что же?
-Смерть. Вы знаете слишком многое, что недоступно непосвященным. И Тамплиеры не допустят, чтобы такой опасный человек оставался в живых.
-Меня хотят убить? Но за что?!
-Тише!.. Как я понял из слов Мастера Мурга, вы знаете то, что не должны знать...
-Чушь какая-то!..
-Тише, друг мой, сюда идут...
-Граф! - услышал я голос архиепископа Тюрреля. - Вот вы где? А мы вас обыскались. Что это вы тут делаете в одиночестве?
-В зале душно, - не дрогнувшим голосом ответил Бернегю, - и я позволил себе здесь уединиться. Знаете, прохладный ветерок...
-В ваши годы, мой милый, я бы танцевал без устали, и тискал всех девиц подряд!
Этот тихий, вкрадчивый голос заставил зашевелиться волосы на моей голове. Я сразу же узнал его; он принадлежал тому неизвестному, что присутствовал во дворце герцога Роттерню на совещании заговорщиков, и был единственным, кто избегнул королевского гнева. Осторожно, стараясь не шуметь, я выглянул из-за куста, благодаря Бога за быстро сгустившиеся к этому часу сумерки. Рядом с духовником королевской семьи архиепископом Тюррелем стоял высокий сутулый человек в черной сутане. Всмотревшись в резкие, хищные черты его лица, я сразу же узнал этого проклятого заговорщика, им был нантский вице-инквизитор, епископ Жан Блонен!!!..
-Кстати, Жозеф, - продолжил меж тем Тюррель, - не видели ли вы барона де Ретца?
-Нет, ваше высокопреосвященство, - покачал головой Бернегю. - Что-то случилось?
-Нет, друг мой, ничего. Мне просто хотелось договориться с ним о выступлении в кафедральном соборе на воскресной мессе его замечательного хора мальчиков. Вы, святой отец, уверяю вас, не слышали ничего подобного в жизни!
Блонен, к которому обратился архиепископ, презрительно скривился:
-Когда мне хочется послушать восхитительное пение, такое, которое никогда не слышало ухо смертного, я засыпаю.
-Милая шутка! - натянуто рассмеялся Тюррель. - А вы, Жозеф, если все же увидите барона, непременно сообщите мне.
-Хорошо, ваше высокопреосвященство.
-Идемте, святой отец, - Тюррель взял под руку Блонена, который все это время злобно буравил своими маленькими глазками Бернегю, и потащил его к выходу.
-Теперь вы убедились, друг мой? - судорожно перевел дух Бернегю, когда мы вновь остались одни.
-Вы были правы. Вы даже не можете себе представить, насколько вы были правы, - прошептал я. - Я очень вам обязан за помощь, Жозеф.
-Я действительно очень рискую. Рыцарь Храма не должен иметь друзей. И то, что я совершил, если только это станет известным, может быть расценено, как предательство. В этом случае меня ждет ужасная смерть...
-Я не забуду вашего благородства, Жозеф!
-А теперь, Жиль, будет лучше, если вы немедленно покинете Реймс, и вернетесь в Бретань, в свой замок. О жене не беспокойтесь, я позабочусь о ней, она вернется следом за вами.
...Я вернулся в Тиффож абсолютно подавленным. Устроившись в кабинете, я приказал подать себе вина. Когда была осушена вторая бутылка, под воздействием хмеля моя удрученность сменилась злобной яростью. Я ненавидел в эти минуты весь мир! Я проклинал короля, подлых тамплиеров, этого глупого мальчишку Людовика, - всех!!! Наконец, мое буйство дошло до предела, и я начал грязно поносить Самого Господа! Мне плевать было, что я сам давно отвернулся от него, ведя греховный образ жизни. Мне необходимо было кого-то обвинить, и я не церемонился с выбором объекта своей брани... Изрыгая чудовищную ругань, я выбежал из кабинета и бросился в подземелье, в свою лабораторию. С грохотом распахнув тяжелую дверь ногой, я увидел там работающего Прелати. Лишь только увидев меня с перекошенным от злобы лицом, алхимик побледнел от ужаса, выронил из рук реторту с веществом, и сам чуть не рухнул на колени.
-Прелати! - заорал я. - Мною принято решение!
-Слушаю вас, мой господин... - проблеял трясущийся флорентиец.
-Я не желаю тащиться длинным и трудным Путем, по которому могут идти только избранные! К черту их, этих придурковатых святош! Отныне я готов ступить на Черный Путь, и присоединиться к сонму Падших Ангелов!
-Но, господин барон, Тот, кто встает на Черный Путь, сам становится частью этой Силы...
-Да будет так!!! И не смей мне возражать! Я дам тебе столько денег для твоих опытов, сколько ты потребуешь, но ты должен, слышишь? - должен открыть для меня Секреты Небожителей!!! Я хочу быть самым богатым, самым могучим! Я хочу быть бессмертным!!!..
С этого момента я окончательно встал на губительный путь Грешника, и стремительно покатился в адскую Преисподнюю, прямо в железные когти Сатаны...
* * * * *
Теперь я крайне редко, и только в случае действительной необходимости, покидал свой замок, и то, только в сопровождении внушительного отряда своих вооруженных людей. В Тиффоже я держал отряд из трехсот рыцарей, каждый из них был в свое время проверен мной, и я твердо был уверен в том, что по первому моему приказу, они убьют любого, и даже без особых сомнений вступят в бой с королевскими солдатами. Эта преданность объяснялась моей более чем щедрой оплатой их услуг. Моей правой рукой среди этих бравых вояк был бывший капитан королевских гвардейцев, и бывший дворянин Луи Даргон, спасенный мною от виселицы за жестокое убийство. Умный, хитрый, и действительно жестокий человек - как раз то, что мне было необходимо.
Кстати, о короле. Мне стоило труда убедить Карла Седьмого дать мне пенсию, и позволить постоянно проживать в Тиффоже. Король долго упрямился, но вдруг неожиданно дал свое согласие. Получив от него последнее письмо, я поразился его холодности и безразличию. Проклятые Тамплиеры, через архиепископа Тюрреля, убедили-таки короля оставить меня в покое, решив, что после того, как король охладеет ко мне и забудет, им удастся подобраться ко мне и вцепиться в горло. Что ж, посмотрим!..
Франческо Прелати, на удивление быстро, смирился с новым направлением в опытах, с готовностью занявшись черной магией. Теперь его ничто не сдерживало, все табу были сняты, и он мог позволить себе делать то, чего раньше никогда бы не осмелился. Соответственно увеличились и мои расходы. При чем так существенно, что мне приходилось закладывать все новые и новые свои имения. Клиентами были все те же услужливые герцог Иоанн и епископ Жан Малеструа. Одно из своих владений в Руайе - поместье Сент-Этьен де Мальмор, с прекрасным замком Жюс, я продал казначею бретанского герцога, Жофруа Феррону. Я подозревал, что этот самый Феррон был только подставным покупщиком, действовавшим по тайному поручению самого герцога Иоанна. Но цена была предложена хорошая, мне было обещано, что я смогу вернуть свою землю сразу, как только верну выданную мне сумму, и я согласился на сделку.
...Очень скоро Прелати доложил мне о первом успехе в своей работе. Ему удалось вызвать из глубин Преисподней Демона, который назвался Барроном, и подчинить его своей воле. Теперь алхимик называл его не иначе, как своим “домашним Демоном”.
-Баррон обещал всемерно помогать мне в моей работе, и научить, как добыть золото из ртути и свинца, - похвалился флорентиец.
-Я бы хотел увидеть этого Демона... - начал было я, но алхимик замахал руками, и таинственным шепотом сообщил:
-Баррон поставил мне условие: до поры до времени не вызывать его при посторонних. В противном случае, он откажется помогать.
-Когда же я смогу увидеть его?
-Скоро. Очень скоро.
Пришлось смириться и набраться терпения.
...Перебравшись на постоянное жительство в Тиффож, я перестал посещать ежедневные мессы в своей часовне, и, не смотря на долгие и тщетные уговоры моей жены, не изменил своего решения. Теперь Екатерина молилась Богу в одиночестве. Зато я частенько устраивал для себя в капелле хоровые пения мальчиков. Удобно устроившись в кресле, я мог часами слушать сладкоголосое пение моих домашних ангелов, предаваясь размышлениям, и часто мысленно беседуя с Духом Девы Жанны. Мне казалось, что я стою на пороге райских чертогов, и еще немного - войду в эдемские кущи, и познаю те Тайны, которыми обладала сама Дева.
...По моему приказу мои люди объезжали ближние селения, и, обнаружив там миловидных, стройных юношей, договаривались с родителями отдать их ко мне на службу в качестве пажей. Жили эти крестьяне бедно, поэтому, увидев кошелек, набитый монетами, обычно сразу же соглашались. Тех, у кого обнаруживался хороший голос, я определял в свой церковный хор. Остальных же ждала страшная участь...
Обиженно отвернувшись от Бога, и решившись в алхимии обратиться к помощи бесов, я неожиданно вспомнил об удовольствиях, полученных мною во дворце герцога Роттерню. Очень кстати пришлась отменно оборудованная моими предками комната пыток в подвале, соседствовавшая, между прочим, с алхимической лабораторией. К этому времени я в достаточной мере изучил по книге Светония, прихваченной из библиотеки Роттерню, все изощренные способы, с помощью которых римская знать получала неземное наслаждение от страданий и боли жестоко истязаемых жертв.
Руководствуясь фразой древнеримского хрониста: “...чем большие страдания испытывает жертва, тем большее удовлетворение получает палач...”, я приступил к действию...
В помощники я взял себе своих слуг - Жермена, Силье, Арно и Бриквиля, и так посвященных в большинство моих тайн. Бесконечно преданные мне, они нисколько не удивились моим новым развлечениям, с готовностью “ассистируя” мне в пытках над детьми...
Светоний подробно описывал, как патриции “...руками своих слуг перерезали детям горло...”, “...очень медленно отделяли их головы от туловища, и затем разбивали ее палками; а после, со сладострастными стонами испускали семя на окровавленные мозги...”, “...становясь на колени, своими зубами откусывали прекрасным юношам детородные органы, и пожирали их, запивая сладким вином...”, “...насаживали ребенка на железный крюк, вспарывали ему живот и, пока тот умирал медленной смертью, насиловали его, а потом мочились и испражнялись на его внутренности...”
Я старался точно следовать этим описаниям, и даже, в неистовом наслаждении, придумал несколько своих изощренных пыток, не упоминаемых хронистом. Главной целью перед собой я ставил получение как можно более острых и чувственных ощущений, а для этого мне приходилось растягивать мучения моих жертв. Некоторые из юношей испускали дух только через несколько часов после начала пытки. Я же в полной мере получал то удовлетворение, которого добивался.
Изуродованные останки тел сжигались в печи. Однако я делал исключение для особенно симпатичных юношей, и перед кремацией отрезал от их трупов головы, которые хранил, как реликвии. Возле одной из стен пыточной слуги установили специальный шкаф, где я хранил мумифицированные головы своих жертв. Почетное место в этой кунсткамере занимала голова греческого юноши Дилиса, о котором я упоминал раньше.
Эта чудовищная “забава” настолько захватила меня, что, войдя во вкус, я начал теперь едва ли не через день умерщвлять по одному ребенку. Благо недостатка в жертвах не было. Луи Даргон и его люди исправно привозили в замок все новых подростков, наивно полагавших, что они станут пажами у богатого господина...
Вскоре счет жертвам моей неуемно разыгравшейся кровожадной похоти стал вестись десятками...
* * * * *
Весной 1436 года французская армия вступила без всяких сражений в Париж и Руан. Прошло даже меньше семи лет, о которых в свое время говорила Дева Жанна, предсказывая это знаменательное для Франции событие. К многочисленным титулам короля Карла Седьмого прибавился еще один, льстивый - “Карл Победоносный”. После победы Жанны при Пате не произошло ни одной заметной битвы, командиры Карла, поодиночке и независимо друг от друга, затевали стычки в разных провинциях, англичане мало-помалу им уступали... В том же году до меня дошло известие о смерти бывшего архиепископа Реймсского Режинальда... Но ни победное шествие французской армии, ни смерть старого интригана не вызвали в моей душе никаких особых чувств. Зато я с удовольствием принял приглашение бургомистра Орлеана принять участие в ежегодном праздновании восьмого мая праздника, посвященного Деве Жанне. В годы, последовавшие ее смерти, явление ее было окружено испуганным молчанием. Ее портреты, которые раньше благодарный народ выставлял в храмах, пропали. И только в храбром городе Орлеане ежегодно устраивались пышные и многолюдные мистерии, посвященные Деве.
В этот раз мне на празднике отвели почетную роль, памятуя о моей близкой дружбе с Жанной. Огромная толпа восторженно приветствовала мое появление на площади, бросая под ноги моего коня гирлянды из цветов увитых лентами. Тогда же мне удалось единственный раз встретиться с матерью Девы, Карлоттой д’Арк. Отец Жанны, Жакоб д’Арк, умер от скорби в тот же год, что была казнена его славная дочь. Карлотта, милая, простодушная женщина, с почтением отвечала на мои вопросы, глядя на меня любящими глазами. Преисполненная ко мне лучшими чувствами, она попросила у меня соизволения представить двух своих сыновей, братьев Жанны. Я с благодушным интересом рассматривал стоящих передо мной молодых юношей, так волнительно похожих лицом на свою сестру. В этот момент Карлотта д’Арк обратилась ко мне с просьбой принять славных юношей к себе на службу в качестве пажей.
-Я не сомневаюсь, добрый господин, что вы достойно воспитаете моих сыновей, и поверьте, они с радостью отдадут свои жизни за... - В этот момент женщина осеклась, в ужасе заметив, как побледнело и перекосилось мое лицо. - Что с вами, добрый господин?!!..
Путаясь в словах, дрожащим голосом я торопливо отклонил просьбу женщины, чем нимало опечалил ее и расстроил юношей. Если бы только знали эти подростки, что за чудовище стоит перед ними, и какую огромную услугу оказываю я им, отказываясь принять их к себе на службу!..
Праздник был для меня безнадежно испорчен, и в прескверном настроении я поспешно покинул Орлеан. В том же мрачном состоянии я через сутки вернулся в Тиффож. В ту же ночь в камере пыток мною было жестоко умерщвлено сразу трое безвинных подростков...
* * * * *
Прелати, по его словам, теперь часто общался со своим “домашним Демоном” Барроном, и меня, естественно, этот капризный Демон видеть пока не желал. Поэтому в такие моменты алхимик запирался в лаборатории. Он по прежнему обещал мне, что вот-вот Баррон откроет ему тайну “алхимического золота”. Но, начав сомневаться в словах флорентийца, я как-то раз тайком подкрался к запертой двери, чтобы подслушать, что творится в лаборатории. Неописуемый ужас охватил меня, когда я услышал за дверью невнятное бормотание, чьи-то злобные смешки и сдавленные стоны. Значит, Прелати не лгал мне! Он действительно общается с Демоном! Успокоившись, я вновь стал терпеливо ожидать момента, когда Баррон соизволит принять меня... Но прошло два месяца, а ничего не происходило. Прелати, видимо, почувствовав мое нарастающее раздражение, пообещал в ближайшее время хорошенько надавить на Демона и принудить его к каким-либо действиям... Прошло два дня, и вот, ближе к вечеру, в мой кабинет ворвался страшно возбужденный Прелати с сообщением о том, что на его настойчивые мольбы его “домашний Демон” Баррон, наконец, смилостивился и приволок в лабораторию целую груду золота, огромные слитки которого покрыли весь пол! Придя в неописуемое восхищение, я, конечно же, немедленно пожелал видеть это золото.
-Но, господин барон, - предупредил алхимик, - Демон распорядился, чтобы никто не смел прикасаться к этому золоту, пока он сам не скажет, что можно.
-Хорошо, я не буду трогать, но хочу увидеть его своими глазами, и хотя бы издали полюбоваться им. Немедленно! И не смей возражать мне, а не то я сверну тебе шею, каналья!
Прелати обиженно скривился, но не стал противиться, и повел меня в лабораторию.
-Один момент, господин барон, - сказал алхимик, чуть приоткрывая дверь, - я только...
Договорить Прелати не успел, резко отшатнувшись назад и с грохотом захлопнув дверь. Лицо его, обращенное ко мне, посерело от безмерного ужаса, вытаращенные глаза вращались, как у безумного. Этот страх невольно передался и мне.
-В чем дело, Франческо? - спросил я дрогнувшим голосом.
-Г-г-господин барон, там, - Прелати трясущейся рукой указал на дверь лаборатории, - там, на золотых слитках сидит... громадный зеленый змей!!!
Это неожиданное заявление привело меня в такой жутчайший ужас, что, развернувшись, я стремглав бросился наверх. Жалобно скулящий флорентиец едва поспевал за мной. Ворвавшись в кабинет, я обессиленный рухнул в кресло.
-Что же нам делать? - через несколько минут, трусливо озираясь по сторонам, спросил меня Прелати. К тому времени я уже успел вполне прийти в себя.
-Проклятье! - воскликнул я. - Я не хочу отказать себе в удовольствии либо полюбоваться на груды золота, либо посмотреть хоть, за неимением лучшего, на этого зеленого змея!
С этими словами я извлек из стоящего на столе ларца Святое Распятие.
-Думаю, что это - достойное орудие против бесовских проделок! Не бойся, это не простое Распятие. Мой дед уверял меня, что в него вделана частица настоящего Креста Господня.
-Но, господин барон, - с жаром возразил мне Прелати, - если мы будем сражаться с Демоном силою Креста, то тогда нам нечего и рассчитывать на его помощь.
Я был вынужден признать, что довод алхимика последователен и разумен. Пришлось покориться, и вернуть Распятие на прежнее место. Каково же было мое разочарование, когда, войдя наконец-то в лабораторию, я увидел на полу вместо золота, большие кучи блестящей мишуры!
-Что, черт возьми, здесь происходит?! - вскипел я.
-Господин барон, - развел руками Прелати, - я уверен, что Баррон прознал о том, что вы хотели призвать к себе на помощь Крестную Силу, и, разъярившись, в наказание превратил золото в эти позолоченные нити.
-А было ли золото на самом деле? - злобно прищурясь, прошипел я. - А был ли здесь этот зеленый гад?
-Как вы можете так говорить?!! - обиженно воскликнул алхимик. - Я клянусь вам Спасением моей Души...
-Хорошо, довольно слов!.. - я угрюмо обвел взглядом лабораторию. - Что же теперь делать, Прелати? Как же мне войти в дружбу с этим дьяволом?
-Я думаю, что сейчас самое время составить форменный Договор с Барроном, который вы напишите собственной кровью.
Я знал, что так обычно и поступают чернокнижники вступая в тесные отношения с Силами Преисподней, и хоть и с некоторым страхом, но согласился проделать этот ритуал.
-Что я должен сделать?
-Вы, - начал деловито загибать пальцы Прелати, - должны:
-отречься от христианского учения;
-перекреститься во имя Дьявола, что уничтожит ваше прежнее имя;
-отречься от крестного отца и матери, и получить позднее новых покровителей;
-принести клочок своей одежды Дьяволу, как знак почитания;
-принести клятву верности Дьяволу, которую дадите в магическом Круге Силы, посредством отречения от прежних идеалов;
-вписать свое новое имя в “Книгу Смерти”;
-обещать посвятить Дьяволу своих детей;
-носить знаки посвящения Дьяволу;
-посещать шабаши и осквернять христианские реликвии...
-Стоп, стоп, Франческо! - не выдержал я. - Я не собираюсь таскаться по каким-то шабашам! Что за чушь?!
-Пожалуй, вы правы, - кивнул головой алхимик. - Большинство из того, что я перечислил можно опустить. Кроме того, новое имя у вас уже есть...
-Откуда ты это знаешь? - подозрительно сощурился я.
Прелати поздно сообразил, что сболтнул лишнее. Побледнев, он пробормотал что-то про разговоры с Демоном Барроном.
-Не лги мне, каналья! Уверен, что ты узнал это от другого демона, и зовут его - Роттерню!
Дрогнувшие плечи флорентийца подтвердили мою догадку. Чертов герцог посвятил Прелати в мои секреты! Но, впрочем, что с того? Ведь теперь и я, и алхимик плыли в одной лодке по мутным водам Стикса, и не все ли равно, что он знает о моей принадлежности к Ордену Рыцарей Храма...
На желтом пергаменте из кожи ягненка я, под диктовку Прелати, написал своей кровью Договор с демоном Барроном, поименовавшись в нем своим тайным именем Махес, по которому уступал ему свою Бессмертную Душу за три дара: всеведения, богатства и могущества. К исходу того же дня Прелати с довольным видом продемонстрировал мне этот свиток, где под текстом Договора теперь красовалась причудливая Печать, которую, как утверждал алхимик, только что поставил своим копытом сам демон Баррон.
-Однако, - обеспокоено добавил алхимик, - демон сердит на вас за то, что вы еще не принесли ему никакой жертвы.
-Какой же жертвы он хочет?
-О, Баррон удовольствуется любой принесенной ему в жертву Душой! Взять хотя бы курицу или голубя. Баррон сказал: “Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь”. Демон хочет убедиться этою жертвой, что он заручился новым усердным поклонником.
-Что ж, я согласен.
Однако, проведенный в лаборатории ритуал жертвоприношения, на котором во славу Демону были зарезаны три черных петуха, так и не принес никаких ощутимых результатов. Баррон упорно не желал идти навстречу моим требованиям, и продолжал общаться исключительно с Прелати.
-В чем дело, Франческо? - злился я.
-Демон упорствует, - пожал плечами Прелати. - Он сказал, что “кому угодно от него заполучить что-либо посущественнее, тот должен и жертву принести по-крупнее”.
-Какую именно? Барана?.. Быка?..
-Осмелюсь напомнить вам, господин барон, что лучшая жертва для Демона - невинный младенец...
-Что-о-о?!! - изумился я. - Да где ж я возьму его?
-Если вам будет угодно, - скромно потупил хитрый взгляд алхимик, - я уже побеспокоился на этот счет.
Получив мое согласие, Прелати на следующий же день привез в замок из соседней деревни пожилую женщину, которую представил мне, как Мадлен Меффрэй. Это была отталкивающей наружности, толстая, рыжая, да к тому же еще и рябая вдова мельника. Мерзко ухмыляясь, эта ведьма обещала верно служить мне.
-Мне от тебя, красавица, нужно лишь одно, - брезгливо хмыкнул я. - Ты могла бы тайно доставить в замок двухнедельного, некрещеного младенца?
-За хорошее вознаграждение - хоть десяток! - хохотнула рыжая уродина.
-Хотя бы одного! - сурово буркнул я. - Когда ты можешь это сделать?
-Через два дня ребенок будет у вас. Только деньги вперед, господин.
Я швырнул Меффрэй кошелек с деньгами, и приказал убираться ко всем чертям.
-Где ты нашел эту уродину? - накинулся я на Прелати, как только мельничиха ушла.
-Она идеально подходит для нашей работы, - заверил меня алхимик. - Репутация ее столь дурна, что нам абсолютно не стоит бояться, что она посмеет донести властям. Поверьте мне, господин, она сделает то, что обещала!..
Действительно, к назначенному сроку мельничиха вновь появилась в Тиффоже. Прелати провел ее тайным ходом в мой кабинет, и Меффрэй, радостно скаля гнилые зубы, поставила передо мной корзину, в которой, сдавленно хныкая, копошился среди тряпья крохотный комочек.
-Этой девочке еще нет и десяти дней от роду! - похвалилась ведьма.
-Хорошо. Ступай, милая. Если понадобится, я еще раз обращусь к тебе.
-Рада служить вам, господин, - поклонилась Меффрэй.
-Если я узнаю, что ты треплешь языком...
-Не беспокойтесь, господин, - осклабилась ведьма, - мне не впервой заниматься подобным. И я знаю, что грозит мне, если властям станет известно...
-Хорошо, хорошо, ступай!
...Теперь у меня было все необходимое для того, чтобы совершить ритуальное жертвоприношение. Лишь на мгновения мою Душу охватил ужас. Я понимал, что среди всего множества совершенных мною грехов тот, на который я решился сейчас - был самым ужасным! Для Сатаны нет большей радости, как только заиметь в свои лапы Душу невинного младенца, едва вступившего в жизнь. После такого шага мне уже не приходилось надеяться на Спасение собственной Души, и Она точно уже будет принадлежать Дьяволу. Но эти сомнения терзали меня лишь мгновения. Я зашел в своей вере вседозволенности слишком далеко, и стоя на пороге обещанных Прелати и Демоном Барроном Власти и Бессмертия, я уже не в состоянии был остановить себя. Я был проклят и обречен...
* * * * *
На этот раз Прелати пригласил меня участвовать в жертвоприношении ребенка. Черная месса, как и полагается, началась ровно в полночь. Для ее проведения, в лаборатории был сооружен черный Алтарь, на котором алхимик разложил ритуальные инструменты и поставил по бокам светильники-менорахи. После всего этого, Прелати пригласил меня встать к Алтарю, а затем, с объемистым кульком, обошел вокруг Алтаря, высыпая из него специально освященную соль, начертив таким образом Круг.
-Это наша защита, - пояснил мне алхимик, - в пределах этого Круга Силы мы в безопасности. Что ж, теперь можно начинать!
Прелати извлек из корзины громко плачущего младенца, и, скинув с него все тряпье, заменявшее пеленки, уложил его на большое, плоское блюдо.
-Силы Ада! - вскричал алхимик, воздев над головой руки. - К вам обращаюсь я, Франческо Прелати, Маг Высшей Ступени! Во имя Великих Князей Ада - Баал-Зебуба, Астарота и Молоха; во имя Великих Герцогов Ада - Бегемота, Велиара и Ваала; во имя Великих Духов Ада - Во-Аеля, Кафаеля и Питона, - взываю к вам, и молю вас о содействии! Демон, прирученный мною, Великий Маркиз Ада, Баррон, ты вызван мною из Пламени Ада по воле моего господина, нареченного именем Махес, и должен служить ему верой и правдой! Взамен Махес клянется передать тебе после земной жизни свою Бессмертную Душу. Заклинаю Тебя Именем Твоего Хозяина и Повелителя Сатаны, Великого Князя Ада, Венценосного Люцифера, и приказываю Тебе покориться!!!
С этими словами, Прелати взял с Алтаря нож с коротким, серповидным лезвием - атаме, и занес его над плачущим младенцем...
...Когда все было кончено, Прелати, продолжая бормотать под нос магические заклинания, приподнял распотрошенное тельце младенца за ножку, сливая в медную чашу последние капли крови. Швырнув трупик в корзину, алхимик пододвинул блюдо поближе к себе, и начал выкладывать на него из тазика: головку, легкие, печень, селезенку и сердце. Затем он сцедил в глиняную плошку половину всей стекшей крови, и убрал тазик с алтаря. Плеснув в блюдо какой-то горючей жидкости, Прелати поджег ее, и, сотрясаясь всем телом, обратился ко мне:
-Махес, согласен ли ты, по доброй воле отречься от учения Христа?
-Да! - твердо и без колебаний ответил я.
-Отрекаешься ли ты от своих крестных отца и матери?
-Да!
-Отказываешься ли ты от Жертвы Мессии, Сына Адонаи, посвящая свою Бессмертную Душу Люциферу?
-Да!
-Клянешься ли ты в своей верности Люциферу, и отрекаешься ли ты от прежних своих идеалов?
-Да!
-Согласен ли ты принять посредником Демона Баррона, слугу и конфидента Князя Люцифера?
-Да!
Обмакнув в глиняную плошку кисточку, Прелати с торжественным видом помазал жертвенной кровью мой лоб, запястья рук, шею и голени, спародировав таким чудовищным образом христианское крещение.
-Посвящаю тебя, Жиль де Лаваль де Ретц, в Сыны Люцифера, и объявляю тебя неофитом сатанинской веры!!!.. Маркиз Ада, Баррон, прими священную жертву, сгорающую в адском огне, и будь милостив к обращающимся к тебе!..
Прелати, громко и нараспев, начал выкрикивать непонятные слова какого-то заклинания и, время от времени делая паузы, смачно плевать на измазанное кровью ребенка Святое Распятие. Проделав еще несколько странных действий, он торжественно объявил мне, что теперь я являюсь “подданным Ада”, и “Князь Люцифер с этой минуты станет во всем помогать мне”.
Черная месса была окончена...
* * * * *
13 июня 1439 года, как я хорошо помню, был на редкость погожий, солнечный денек. После удачной охоты в лесах Руайе, завалив двух кабанов, я приказал Луи Даргону везти добычу в Тиффож, а сам, с несколькими своими слугами, в великолепном настроении поскакал в свой замок. Там меня уже ждали к обеду жена и Прелати. Обед прошел замечательно, и я позволил себе выпить вина немного больше обычного. За столом я болтал без умолку, шутил и хохотал над своими шутками во весь голос. В обеденный зал вошел мой слуга Жермен, сообщив, что хор мальчиков в капелле готов к пению. И вот, в тот момент, когда я уже собирался встать из-за стола и направиться в замковую церковь, ворвался капитан Даргон. Камзол на нем был разодран, а перепачканное кровью лицо его пылало от с трудом сдерживаемой ярости.
-В чем дело, друг мой? - удивленно откинулся я на спинку кресла.
-Господин барон, на нас только что напали и отняли у нас кабанов.
-Что-о-о? - прошептал я, не веря своим ушам.
-На выезде из леса к нам подскакал священник Жан Феррон с отрядом вооруженных людей; тот самый, брату которого вы продали свой замок Жюс в поместье Сент-Этьен де Мальмор. С возмутительной грубостью он обвинил нас в нарушении границ его собственности, и потребовал, чтобы мы, оставив принадлежащую ему дичь, немедленно убирались прочь. Когда я сообщил ему, что это добыча принадлежит барону де Ретцу, он, под одобрительный гогот своих людей, крайне непочтительно отозвался о вашем сиятельстве, и грязно бранился в наш адрес. Я отказался подчиниться его воле, и тогда люди Феррона, по его знаку, напали на нас и силой отняли ваших кабанов. В этой стычке были убиты двое ваших воинов, и трое людей Феррона. Остальных ваших шесть человек священник взял в плен; меня же отпустил, приказав передать вашему сиятельству впредь объезжать его землю стороной...
Даргон знал, что я приду в ярость, но он даже не предполагал, что она будет такой бурной. В глазах у меня потемнело, а кровь, изрядно подогретая вином, ударила мне в голову. Взревев, я вскочил на ноги. Екатерина и Прелати едва успели отпрыгнуть от стола, потому что в следующее мгновение я перевернул его ударом ноги. Изрыгая чудовищные ругательства, я метался по залу, расшвыривая мебель. Так продолжалось несколько минут. Когда же ко мне вернулся дар речи, я истошно заорал:
-Где этот ублюдок?!!
-Полагаю, он сейчас в своем замке... - испуганно пролепетал Даргон.
-Тысяча чертей! Это МОЙ, МОЙ замок!!! Это моя земля!!! Это мои кабаны!!! Я вырву сердце у этой мрази!!! Даргон!..
-Да, господин барон?
-Я выезжаю из Тиффожа через пять минут. Подготовь полсотни лучших людей. Я проучу этого... этого... м-м-м!!!.. - Я был уже не в силах чертыхаться, только рыча от душившей меня злости.
...Через пять минут я, во главе вооруженного отряда, стрелой мчался по дороге в сторону Руайе. Луи Даргон, с трудом поспевая за мной, пытался образумить меня.
-Ваше сиятельство, осмелюсь напомнить вам, что Жан Феррон принят в духовное звание, носит рясу, имеет тонзуру, и хотя еще не имеет никакого места, но уже пользуется всеми правами духовного лица, в том числе и личной неприкосновенностью...
-Мне плевать на это!!! - прорычал я, безжалостно хлеща коня плетью по взмыленным бокам. - Когда я схвачу этого мерзавца, я обрею его наголо, а Распятие засуну ему в задницу, и буду проворачивать там до тех пор, пока он не вылижет начисто мои сапоги!!!..
...Спустя два часа мы подскакали к стенам замка Жюс. В этот самый момент ворота были опущены, так как подъехала телега с продуктами для кухни. Сбросив в ров стражников и зазевавшихся слуг, мы с гиканьем и свистом влетели на внутренний двор. Выбежавший из казармы караул был незамедлительно избит и связан. Подскочив к начальнику стражи, я схватил его за шиворот, и, приставив к его горлу кинжал, заорал:
-Где Феррон?!!
Видя, что я не намерен шутить, тот, заикаясь, пролепетал, что его хозяин сейчас служит в замковой церкви обедню. Полоснув кинжалом по горлу несчастного, я бросился в церковь.
Створчатые двери с грохотом распахнулись, и своды храма сотряслись от грязной брани и звона оружия. Стоявший возле алтаря в золоченой парчовой ризе Жан Феррон, обернулся, и, увидев мое перекошенное от пьяной злобы лицо, выронил из рук Библию и пронзительно завизжал. Его вытянутое, лошадиное лицо посерело от ужаса; куцая, реденькая бороденка затряслась.
-Убью!!! - заорал я, бросаясь к священнику. Тот, продолжая визжать, соскочил с амвона и бросился к задней двери. Я настиг его у самого порога, и одним ударом сшиб с ног. Феррон, с грохотом и жалобными криками, покатился по полу, перевернув несколько скамеек. Не дав священнику опомниться, я схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги. Из разбитого носа Феррона сочилась кровь, но он не обращал на нее внимания, круглыми от ужаса глазами таращась на меня.
-Ах ты, плешивая гнида! - прорычал я. - Напал на моих людей, оскорбил меня, а теперь хочешь сбежать?!
-Барон, - проблеял священник, - по какому праву вы врываетесь в мой дом?
-Тво-о-ой?!! - взвыл я, сатанея еще больше. - Ты, паскудник, живешь в моем замке, и еще смеешь указывать мне!
-Но вы продали моему брату замок Жюс...
-Не продал!!! А заложил!!! Слышишь, ты, мразь в рясе?! Я выкуплю у твоего зажравшегося братца свою собственность!
-Но...
-Замолчи, святоша, не доводи меня до греха!
-Однако, барон, вы уже совершили святотатство, ворвавшись с оружием в храм Божий, и оскорбив его служителя. Именем Христа...
-Плевать я хотел!
-Остановитесь, барон... - начал было Феррон, тыча мне под нос висевшее на его шее Распятие. Однако я, уже не в силах сдерживать себя, изрыгая грязную брань, сорвал Распятие с шеи священника, и, плюнув на него, швырнул на пол.
-Барон де Ретц!.. - взвизгнул Феррон в ужасе.
-На колени!!! На колени, мерзавец, иначе я зарублю тебя прямо у алтаря!!!
Феррон, жалобно скуля, повалился на колени.
-Целуй мой сапог, святоша! Целуй!
Обливаясь слезами и кровью, священник припал губами к моим пыльным ботфортам.
-Вот так! Будешь впредь знать. А теперь, целуй сапоги всем моим рыцарям. Не смей мне возражать, если хочешь жить!
Феррон был вынужден подчиниться. Ползая на четвереньках, и мыча от бессильной злобы, он целовал сапоги всем моим воинам. Сложив руки на груди, я с довольным видом наблюдал за унижением священника; удовлетворенная месть успокоила меня.
Когда Феррон облизал сапоги всем присутствующим я, презрительно ухмыляясь, позволил ему подняться с колен.
-Ничего, святоша, тебя не должна задевать подобная процедура. Ведь Иисус же омыл стопы блуднице. - Рыцари грубо заржали над моей шуткой. - Впредь будь скромней, не забывай, что могущество мое сравнимо с королевским. Если же ты еще раз перейдешь мне дорогу, я вздерну тебя на шпиле этого храма.
Я уже направился к выходу из церкви, когда за моей спиной послышалось злобное шипение священника:
-Гнев Божий да покарает слугу дьявола!
Резко обернувшись к Феррону, я высокомерно оглядел его затрепетавшую фигуру, и сквозь зубы процедил Даргону:
-В кандалы этого дурня! Отвезите его в Тиффож и бросьте в подземелье. Ты будешь заживо гнить там, Феррон!!!..
...Жана Феррона и еще два десятка его людей доставили в мой замок, и заточили в самых глубоких темницах подземелья. Луи Даргона я оставил в замке Жюс своим управляющим, наплевав на закладные казначея бретанского герцога Жофруа Феррона.
* * * * *
...Я совершил роковую ошибку. Ту самую ошибку, которой терпеливо дожидались от меня мои злейшие враги. Конечно, не в одном самоуправстве была суть, ну кого в наше время вольный, могущественный барон мог изумить каким угодно самоуправством! Суть состояла в оскорблении духовного лица, а духовенство необычайно ревниво оберегало свои привилегии.
Однако первым оживился герцог бретанский Иоанн Пятый. Он послал ко мне маркиза де Люмара, который от лица герцога потребовал немедленно освободить пленных и очистить проданный замок, грозя за непослушание крупным денежным штрафом. Однако я был оскорблен нахальным тоном маркиза и угрозами самого герцога. Лично избив до полусмерти Люмара и его свиту, я на пинках вышвырнул их за ворота своего замка. Герцог Иоанн, зная мой вспыльчивый характер, видимо, только этого и ждал...
Ранним утром 17 июня, я был разбужен перепуганными слугами.
-В чем дело, Жермен, черт возьми?!
-Хозяин, беда! У стен Тиффожа армия герцога Иоанна!
Почти две тысячи солдат Иоанна осадили замок. На все требования опустить замковые ворота я отвечал высокомерными отказами. Но необычная решительность герцога во что бы то ни стало наказать зарвавшегося соседа, несколько смутила меня, заставив призадуматься. Слишком поздно я понял, что в своих амбициях зашел слишком далеко. И хотя уязвленное самолюбие не позволяло мне покориться, я уже без прежней уверенности искал выхода из этой щекотливой ситуации.
На третий день осады, я вынужден был покориться требованиям герцога. Жан Феррон и его люди были выпущены на свободу, замок Жюс отдан герцогскому казначею. Армия Иоанна отошла, так и не войдя в Тиффож. Терзаемый беспокойством, я решил нанести визит герцогу, желая помириться с ним. Однако, меня мучили сомнения - как примет меня герцог? Захочет ли он забыть о нанесенном ему оскорблении?.. За разрешением вопроса я обратился к Прелати.
-Послушай, Франческо, я хочу, чтобы ты вызвал Демона Баррона, и осведомился у него, нужно ли мне ехать к герцогу, и как он примет меня?
-Мой господин, - плутоватые глазки флорентийца забегали по сторонам, - предвосхищая ваш интерес, я уже осмелился обратиться к Баррону с этим вопросом.
-И что он тебе сказал? - недоверчиво хмыкнул я.
-Он дал мне самый ободряющий ответ! Вам просто необходимо уладить эту проблему, чтобы не раздувать пламя вражды, и обезопасить себя в будущем.
Я поверил словам Прелати, наверное потому, что хотел, чтобы так оно и было. Собравшись духом, я выехал в Сен-Брие, где находился дворец герцога. Представив, в каком угрюмом, подавленном состоянии я пребывал эти последние дни, можно понять, какое облегчение я испытал, когда герцог Иоанн принял меня на редкость радушно и сердечно. Иоанн с готовностью простил мне мои дерзости, согласившись считать их обычным нервным срывом. Пробыв во дворце герцога два дня, я отбыл в свой замок в полной уверенности, что вся эта гнусная история забыта и, радуясь, как легко она сошла мне с рук. Выждав несколько дней, я распечатал двери своей лаборатории, и в ней опять запылали печи и заклокотали разные алхимические зелья. Луи Даргон и его люди вновь стали объезжать окрестные селения и привозить в замок молодых, доверчивых юношей, мечтавших стать пажами рыцаря, а я возобновил свои кровавые оргии...
Так прошел еще один год. Последний спокойный мой год. И, как выясняется сейчас, последний год моей жизни...
...Как оказалось, мои враги не теряли времени даром. До меня доходили отголоски слухов о том, что некоторые священники самым деятельным образом интригуют против меня, подталкивая колеблющиеся светские власти к привлечению меня к судебному разбирательству. Они не могли простить бесчинства, устроенного мною в церкви, и оскорбления духовного лица.
Первым атаковал меня толстобрюхий епископ нантский Малеструа. В конце августа 1440 года, он публично заявил об известных ему (непонятно каким образом) моих злодеяниях; в частности, об многочисленных убийствах детей, о служении дьяволу, занятиях некромантией. Для начала епископ указал поименно восемь свидетелей, упомянув, впрочем, что свидетелей гораздо больше. В числе же этих восьми было семь женщин, у которых дети таинственно исчезли неведомо куда, и которые в этих исчезновениях обвинили меня. Жирная скотина в рясе, по-видимому, рассчитывал, что на его заявление отзовется сейчас же множество свидетелей, которые раньше наверное трепетали при одном лишь упоминании моего имени, и которым заявление епископа должно было придать смелости. Однако, как я узнал, свидетелей нашлось только двое, кроме восьми упомянутых, да и их показания были так же неопределенны, как и тех семи матерей, приписывающих мне пропажу своих детей, очевидно лишь опираясь на мою дурную репутацию среди крестьян и прочей черни. Хорошо зная подлую душонку Малеструа, я понимал, что он не удовлетворится подобным результатом. Так оно и случилось.
13 сентября 1440 года епископ Малеструа вызвал меня перед духовное судилище. В присланной от него официальной бумаге перечислялись все мои злодейства, с присовокуплением в конце: “...и другие преступления, отзывающиеся ересью”... Посмеявшись над тупостью священника, я самоуверенно принял вызов, и согласился явиться на суд нимало не колеблясь и без всякого сопротивления. Моя уверенность была поколеблена неожиданным известием: двое моих слуг, Силье и Бриквиль, знавших очень много моих черных тайн, испугавшись, ударились в бегство. Об этом тут же стало известно Малеструа, а он раструбил об этом на весь свет, что, конечно же, произвело неблагоприятное для меня впечатление, усилив ко мне подозрения. Не удивительно поэтому, что 19 сентября 1440 года, в день, когда состоялось первое мое появление перед судом, были спешно арестованы и отправлены в Нант большинство моих слуг, Луи Даргон, Франческо Прелати, и даже моя жена Екатерина.
Прокурор Гильом Капельон, надо отдать ему должное, очень ловко и ярко выставил все пункты обвинения. И, будучи искушенным юристом, незамедлительно воспользовался моей роковой ошибкой, когда я имел неосторожность самоуверенно изъявить согласие предстать перед лицом епископа или какого угодно другого духовного судилища и представить свои оправдания. Моим врагам только этого было и надо. Я был немедленно взят под стражу. И, поскольку я добровольно отдавался под суд, меня пригласили предстать через десять дней перед епископом и нантским вице-инквизитором Жаном Блоненом!!!
Едва лишь я услышал это имя, как понял, что ловушка захлопнулась. Участие в процессе человека, готовившего заговор против короля, и жаждавшего моей погибели как никто другой, ясно давало мне понять, что моя участь предрешена. Теперь я понимал, что ни Блонен, ни тамплиеры не отказались от мысли уничтожить меня, как опаснейшего свидетеля их тайн, и только лишь выжидали удобного момента, чтобы расправиться со мной. И их час пробил!..
Уже находясь здесь, в нантской городской тюрьме, я узнал, что пощадив мою жену, инквизиторы тем не менее подвергли жестоким пыткам моих слуг, Прелати и Даргона. Вырвав из них силой признания моих чудовищных злодеяний, они тут же поспешили их пошире распубликовать, дабы таким образом подготовить общественное мнение и расположить к откровенности свидетелей-добровольцев. И действительно, в скором времени в следственную комиссию стали являться многие удрученные родители, сообщавшие судьям о том, что мои люди покупали молодых подростков для, якобы, принятие их пажами при моей особе. Но, утверждали родители, прошли многие месяцы, а от их детишек ни слуху, ни духу. Инквизиторы, пополняя списки моих жертв, довольно потирали руки.
Минуло десять дней, однако, меня в суд не вызвали, а отложили вызов еще на десять дней. Я понял так, что допрос моих людей не дал желанных результатов.
Незадолго до своего ареста я распорядился не только замуровать вход в алхимическую лабораторию, но и закопать в тайном месте все инструменты, посуду и книги бывшие там. О месте нахождения этого тайника знали только двое моих слуг - Арно и Жермен, которым я безгранично доверял. Я был уверен, что теперь инквизиторам не удастся найти прямых улик против меня. Но один из моих слуг, Пьер - тот самый, что до жути боялся находиться в лаборатории, - предал меня, и указал следователям, где находится лаборатория. Правда комната оказалась пуста, но воодушевленные находкой, следователи еще энергичнее начали обшаривать подземелье замка. И вскоре они обнаружили потайную камеру, куда сбрасывались несгоревшие останки моих жертв: черепа и некоторые кости. Но в особенности меня встревожил неожиданный арест Мадлен Меффрэй, той, что принесла мне младенца для жертвоприношения. Это было совсем не кстати...
Против всех обычных правил, судьи откровенно стремились к тому, чтобы устранить из дела всякую тайну. В их интересы входило как можно шире распубликовать дело, чтобы о нем все знали и все говорили. Необходимо было всеми мерами укрепить в общественном мнении убеждение в моих злодействах, убедить публику, что теперь я безопасен, что я не смогу отвертеться от суда; а потому меня не следует бояться, напротив, каждый может показывать на меня, что знает, не опасаясь моего мщения. Все эти ловкие ходы незамедлительно принесли свои плоды. Публика живо попала в тон, который от нее требовался.
* * * * *
8 октября 1440 года состоялось первое открытое заседание суда. Поскольку вина моя была еще не доказана, оков на меня не надевали. Когда меня, под усиленным конвоем ввели в зал суда, я поразился - зал был набит до отказа народом, жаждавшим увидеть судилище надо мной. Завидев меня, вся эта чернь завопила, посылая проклятья на мою голову. Родители пропавших детей бились в истерике, безуспешно пытаясь прорваться через вооруженное оцепление. Окинув беснующихся крестьян высокомерным взглядом, я презрительно усмехнулся, что привело их в еще большее неистовство. Из перекошенных, брызжущих слюной ртов неслись грязные ругательства; и из тех же пьяных глоток слышались благословения суду, который «взялся разоблачить злодея». Все с той же самоуверенной усмешкой я повернулся в сторону суда, где на почетном месте в царственной позе восседал нахохлившийся от важности епископ Жан Малеструа. Сложив ручки на толстом, необъятном брюхе, он с довольным видом слушал крики толпы, изредка одобрительно тряся отвислыми розовыми щеками. Ругнувшись про себя, я посмотрел на сидящего рядом с ним высокого тощего человека в черной мантильи, и кровь моя застыла в жилах, когда мои глаза встретились с холодным взглядом вице-инквизитора Жана Блонена. Зловещая усмешка змеилась на его тонких, бескровных губах. Оцепенев от ужаса, я смотрел в эти круглые, совиные глазки, как кролик на удава, не в силах отвести взгляд. В чувство меня привел голос прокурора Гильома Капельона. Громким, хорошо поставленным голосом он зачитал обвинение, перечислив в нем все вменяющиеся мне злодеяния. Вскочив со своего места, я попытался протестовать, ссылаясь на свою неподсудность епископу. Малеструа, едва заметно, кивнул головой, и толпа оглушительно заулюлюкала, не давая мне говорить. Судьи обсудили мой протест и отвергли. Предвзятость суда была столь явной, и итог всего этого действа, с заранее предрешенным результатом, был столь очевидным, что мне не был даже предоставлен адвокат. В зал суда даже не был допущен мой нотариус, так что протест мой не вошел в дело, как письменный документ.
Взметнувшаяся вверх рука вице-инквизитора мгновенно восстановила в зале суда полнейшую тишину. Злобно буравя меня своими желтыми глазами, мэтр Блонен потребовал, чтобы я произнес “juramentum de calumnia”, как требовала того форма судопроизводства. Я, дерзко глядя прямо в глаза вице-инквизитору, отказался сделать это.
-Я не признаю над собой власти суда в том составе, какой взялся за дело! - возмущенно крикнул я.
-Что ж, это ваше право, подсудимый, - хищно оскалился Блонен. - Но в не зависимости от вашего желания вас будет судить суд в данном составе.
-Я считаю позором являться перед таким судом! - прорычал я, бросив гневный взгляд на лоснящуюся физиономию Малеструа. - Мои судьи злодеи и продажные симониаки!
-Подсудимый, - холодно заметил вице-инквизитор, - вы обвиняетесь в столь серьезных преступлениях, что я даже не стану включать в обвинительный акт оскорбление вами суда.
-Вы не имеете права, творить со мной такой суд! - надменно вскинул я голову. - Я скорее соглашусь идти на виселицу, чем на такой суд!
-Думаю, у вас будет такая возможность, - зловеще сверкнул глазами судья.
...В течение нескольких дней, когда продолжались заседания суда и мои допросы, мне каждый раз приходилось выслушивать грязную брань подкупленной и заранее настроенной против меня толпы. Когда же следствие закончилось, я обнаружил, что в зале суда остались только родители пропавших детей. Крикуны и пьяные горлопаны больше уже не допускались; надобность в них миновала, потому как ожидаемый эффект ими уже был произведен. Даже с избытком.
Когда, как я уже сказал, следствие было закончено, был составлен обвинительный акт, в котором обвинения были распределены по 49 пунктам! Спокойно заслушав обвинительный акт, я презрительно произнес:
-Весь этот документ - сплошная ложь и клевета.
С разъяренным ревом со своего места взметнулся епископ Малеструа, и, тряся жиром от злости, он заорал:
-Жиль де Лаваль, барон де Ретц! Властью, данной мне Богом, я отлучаю вас от церкви, и предаю вас анафеме!!!
-Я еще раз настоятельно требую над собою другого суда, - спокойно сказал я, не обращая внимания на визг епископа, - Прошу заметить, что преступления, в которых меня обвиняют - уголовные, а потому подлежат ведению светского, а не духовного суда.
-Обвиняемый, не забывайте, что по мимо всего прочего, вы обвиняетесь в занятиях магией и в сношениях с дьяволом! - сурово нахмурился вице-инквизитор. - Так вы признаете себя виновным согласно оглашенному обвинительному акту?
-Относительно этого суда - нет!
-Что ж, тогда объявляю ваш протест произвольным и безосновательным. Жиль де Лаваль, барон де Ретц, вам дается сорок восемь часов времени, чтобы подготовиться к защите!..
* * * * *
В мрачной темнице нантской тюрьмы наступила тишина. Барон де Ретц окончил свой страшный рассказ, и только теперь седой каноник смог перевести дух. Судорожно вздохнув, старик в изнеможении откинул на плечи капюшон сутаны, и вытер платком крупные капли холодного пота, выступившие на лбу. Он не обратил внимания на подавшегося вперед узника, который выпученными глазами всматривался в его лицо, и очнулся лишь, когда де Ретц сдавленно вскрикнул и отшатнулся к стене.
-Отец Ален, это вы?!!
-Да, сын мой. Ты узнал меня?
-Вы! Это вы, тогда, в Пуатье, принимали у меня исповедь!
-Да, это так.
-И теперь вы пришли сюда, в Нант, принять мою последнюю исповедь?
-Да, сын мой. И, клянусь Господом Богом, мне пришлось нелегко! Твой рассказ чудовищен; преступные злодеяния, совершенные тобой не поддаются осмыслению. Сын мой, ты - настоящее Исчадие Ада!!!..
Де Ретц горько усмехнулся, и, втянув голову в плечи, замер. Прошло несколько томительных минут полного молчания, прежде чем Жиль затравленно косясь на каноника, тихо спросил:
-Я понимаю так, что вы, выслушав мою исповедь, все же не осмелитесь дать мне прощение?
-Господь, в своей милости, прощает согрешивших. Но из твоего рассказа я не понял лишь одного: раскаиваешься ли ты в содеянных преступлениях?
-Я не знаю, имеет ли теперь это какое-либо значение, но мне больно и стыдно за мою беспутную жизнь.
-Никогда не бывает слишком поздно обратиться к Богу.
- Я имел гораздо больше, чем многие люди, я мог сделать гораздо больше, чем многие люди... Но я, пресытившись данными мне благами, не смог и не захотел удержаться от дьявольских искусов. Я сам шагнул в расставленные сети Сатаны.
-Я рад, что ты осознаешь это, сын мой. Значит, ты еще не потерян для Бога, и, возможно, сможешь увидеть Свет.
-Отец мой, - жарко прошептал Жиль, хватая каноника за руку, - в последние дни я часто вспоминаю Деву Жанну. Я понял только сейчас, что стал ее антиподом, ее полной противоположностью. Дева положила свою жизнь на алтарь служения своему отечеству, своему королю, своему Богу! Я же, подобно Каину, преисполненный черной зависти, возжелал уподобиться ей, не жертвуя собой и своим положением. Гордыня и высокомерие затмили мой разум, и я позволил демонам овладеть моей Душой. Отец мой, я раскаиваюсь! Раскаиваюсь в своих страшных грехах. Подскажите мне, отец мой, что я должен делать, дабы сейчас, в последние дни моей жизни, заслужить прощение от Господа?
-Ты должен повиниться перед людьми и судьями в своих злодеяниях, даже если это придется сделать перед теми, кто по твоему мнению не достоин твоих раскаяний, и жаждет твоего унижения. Ты должен повиниться и молить прощения у родителей загубленных тобою детей; если тебе удастся достучаться до их ожесточенных, сломленных горем сердец, они будут молить Бога простить тебя и упокоить твою Душу.
-Да, да! Вы правы! Я сделаю все, как вы говорите, отец мой. - Жиль зарыдал в голос, осыпая поцелуями руку каноника. - Я буду молить Бога о прощении! Отец Ален, прошу вас, будьте со мной до конца. Ваше присутствие поможет мне укрепить сердце, и даст силы пройти все до... конца...
-Для этого я здесь, сын мой, - мягко улыбнулся каноник. - Я буду с тобой...
* * * * *
Когда 15 октября 1440 года началось очередное заседание суда, все - и епископ Малеструа, и вице-инквизитор Блонен, официально представлявший главного инквизитора Франции Гильома Меричи, и судебные заседатели, и зрители, - были немало удивлены внезапной переменой случившейся с бароном де Ретцом. Как отметил в своих записках один из очевидцев процесса мэтр Теофиль Лие: “...это уже был совсем не тот надменный барон, который так заносчиво форсил в заседании, происходившем всего лишь неделю перед тем...”
Прокурор Гильом Капельон, в последний раз разобрав пункты обвинения, дал свое заключение о распределении подсудности. Противоестественные страсти и дебош в церкви, оскорбление святыни суду инквизиционному не подлежали, но подлежали суду епископскому. Все же остальное, как-то: служение дьяволу, его вызывание, следовательно, богоотступничество, явная и злая ересь, отходило в ведение инквизиции.
Все 49 пунктов обвинения были разделены на три основных вопроса:
1. Оскорбление служителя церкви;
2. Вызывание демонов;
3. Сексуальные извращения с детьми и умерщвление оных.
В частности, по поводу вызывания нечистых духов было заявлено следующее:
“...В одной из нижних комнат замка Тиффож, принадлежавшего подсудимому барону де Ретцу, около пяти лет назад флорентийский маг Франческо Прелати, как это было показано им самим на предварительном допросе, начертил множество магических знаков, кругов и цифр. Так же в некоем лесу около вышеназванного замка Тиффож, свидетель Прелати и подсудимый барон де Ретц занимались гаданием и вызыванием злых духов по имени Орион, Вельзевул, Сатана и Велиар с помощь огня, фимиама, мирра, алоэ и других ароматических веществ...”.
Одной из важных улик, приобщенных к делу, был тот злосчастный Лингам, что барон оставил себе после смерти жреца иезидов, Шахдияра. Инквизиторами медальон был внимательно изучен, и признан самым что ни на есть “...дьявольским орудием, посредством которого обвиняемый мог общаться с сатанинскими приспешниками...”
В части обвинений в человеческих жертвоприношениях, говорилось:
“...Вышеназванный обвиняемый Жиль де Ретц, а так же его сообщники, как показало предварительное расследование, брали невинных мальчиков и девочек и бесчеловечно забивали их, убивали, расчленяли, сжигали и подвергали всяким пыткам, а вышеупомянутый Жиль, приносил тела упомянутых невинных детей дьяволам, призывал и заклинал злых духов и предавался гнусному содомскому греху с маленькими мальчиками и противоестественно удовлетворял свою похоть, отвергая естественный способ копуляции, когда невинные мальчики были живы, а иногда и мертвы или даже во время их смертных судорог...”.
В других пунктах обвинения так же отмечалось:
“...обвиняемый распорядился сжечь тела вышеназванных детей и выбросить их в рвы и канавы вокруг упомянутого замка...”;
“...обвиняемый предлагал руку, глаза и сердце одного из упомянутых детей со своей кровью в хрустальном кубке “домашнему демону” Баррону в знак уважения и поклонения...”.
Были проведены несколько очных ставок барона с некоторыми из его слуг, а так же с алхимиком Франческо Прелати и бывшим дворянином Луи Даргоном. Измученные жестокими допросами и изощренными пытками, все, они, так или иначе, дали показания против де Ретца, подтверждая его вину. Особое место в протоколах заняли показания Мадлен Меффрэй, которая, явно с подсказок судей, заявила, что поставляла в Тиффож по просьбе барона около двух десятков(!) некрещеных младенцев, коих де Ретц приносил в жертву Демону. Призванный подтвердить этот чудовищный, но лживый факт Прелати, под давлением вице-инквизитора, несколько невразумительно, но все же дал утвердительный ответ.
Всего же за время процесса судом было заслушано 110 свидетелей, включая доносчиков.
Против обычного, барон де Ретц не стал возмущаться и опровергать возводимую на него напраслину, а молча выслушал показания свидетелей. Он кротко покорился суду, против которого так пылко протестовал, преклонил колено перед епископом Малеструа и вице-инквизитором Блоненом, со стонами и рыданиями принося искреннее и убедительное раскаяние в своей прежней заносчивости, и умоляя, чтобы с него сняли отлучение. Жиль де Ретц принес торжественную клятву прокурору (“Juramentum de calumnia”). В своих злодействах вообще и уголовных в частности он публично раскаялся. Но когда его пригласили давать объяснения по отдельным пунктам обвинительного акта, он тотчас формально отрекся от сношений с дьяволом и от служения ему. Барон, по его словам, занимался лишь алхимией (о ней, кстати, в обвинительном акте нет даже упоминания).
Начался повторный допрос свидетелей. Слуги барона, 22-летние Андрие и Этьен Корилло по прозвищу Пуату, поведали суду целую груду ужасов, сотворенных их хозяином в мрачных подвалах замка Тиффож. Пуату сказал, что он насчитал примерно от 36 до 46 голов мертвых детей, и что он видел, как его хо-зяин “...занимался своим противоестественным распутством с упомянутыми детьми, для чего сначала распутной страстью брал свой член в левую или правую руку и тер его, чтобы он стал прямым и торчащим, затем помещал его между бедрами или ногами упомянутых мальчиков [...], и с большим удовлетворением, пылом и сладострастным возбуждением терся своим мужским членом об их животы, пока не испускал на них [свое семя]...”.
Кроме того, перед светским уже судом, Пуату присягнул, что слышал, как Жиль де Ретц говорил, что “...после оргазма на животах упомянутых детей, держа их ноги между своими, он получал значительное удовольствие, наблюдая за отделением голов детей от туловища... Иногда он делал надрезы на их шеях, чтобы заставить их умирать медленно, от чего сильно возбуждался, и, пока они истекали кровью до смертного исхода, иногда мог самоудовлетворять себя рукой, а иногда он делал это после того, как они умирали, пока их тела были еще теплыми...”.
Другой слуга, Андрие, не отставал в признаниях, заявляя судьям:
“...чтобы заглушить крики детей, когда он хотел иметь с ними отношения, он сначала обвязывал веревку вокруг их шеи и подвешивал их на три фута над полом в углу комнаты, и, как раз перед тем, как они умирали, он приказывал снять их, говоря, что они не должны промолвить ни единого словечка, затем возбуждал свой член, держа его в руке, и производил эякуляцию на их животы. Сделав это, он перерезал им горло и отделял их головы от тел. Когда они умирали, он спрашивал иногда, у кого из этих детей была самая красивая голова...”.
Но по тону их изветов, как они занесены в протоколы суда, можно, по словам все того же очевидца Теофиля Лие, заключить, что-либо сами свидетели, либо записи их показаний были тщательно “обработаны”; притом, допрос их производился особо, не в заседании, и не в присутствии обвиняемого. Допрошенный следом Франческо Прелати дал удивительно обстоятельную и пространную картину магии и некромантии, которым при его участии предавался Жиль де Ретц.
Когда Жилю, по его просьбе, прочитали все показания свидетелей, он ничего против них не возразил. Он вообще, день за днем, все более замыкался в себе и прямо готовился к смерти.
Сломленный барон полностью подтвердил все выдвинутые против него обвинения, признавшись, что “...наслаждался своим пороком, собственноручно отрубая голову ребенку с помощью кинжала или ножа, или избивая детей палкой до смерти, а затем, сладострастно целуя мертвые тела, с вожделением глядя на тех, у кого были прекраснейшие головки и наиболее привлекательные конечности...”
Понимая, что запираться уже бесполезно, Жиль, безразличным тоном обреченного человека, сообщал суду, что “...величайшим удовольствием для него было, сидя на животах своих маленьких жертв, наблюдать, как они медленно отходят...”.
«...Казалось бы, - пишет Лие, - суд мог вполне удовлетвориться тем, чего добился от подсудимого, потому что для постановления приговора уж решительно нечего было больше и требовать. Но судьям показалось, что преступник не все открыл, и все еще что-то скрывает. А потому они и стремились добиться от него полного и торжественного покаяния и отречения...” Прокурор Капельон подал мысль, что « желательно в «интересах истины» добиться от подсудимого полного признания, а с этой целью необходимо подвергнуть его... пытке». Но Жиль, услышав это, изъявил полную готовность на всякое покаяние и без пытки. Он покорно признал все, что на него взводили.
Но судьям и этого показалось мало. К несчастному человеку пристали, чтобы он объяснил мотивы своих злодейств, например, истребления детей, и когда он сказал, что к этим ужасам его побуждали его разнузданные и извращенные страсти, судьи почти огорчились такою «отговоркою», продолжая настаивать на том, что Жиль что-то скрывает. Но тут уже и сам измотавшийся и изнывший от душевных терзаний барон раздражился, и крикнул своим истязателям:
-Что вам еще от меня нужно?! Разве я не возвел на себя таких преступлений, которых хватило бы, чтобы осудить на смерть две тысячи человек?!!
Теофиль Лие отмечает: «...В своем постепенном принижении гордый барон дошел, наконец, до того, что потребовал, чтобы его исповедь была прочитана всенародно. Он рыдал и стонал перед народом, просил прощения у родителей загубленных им детей, молил примирить его с церковью, просил своих судей молиться за него...»
* * * * *
...24 октября 1440 года 37-летнему Жилю де Лавалю барону де Ретцу был вынесен приговор. Вице-инквизитор Блонен нашел барона де Ретца виновным в «вероотступничестве, ереси и вызывании демонов»; епископ Малеструа же обвинил его в «содомии, богохульстве и осквернении привилегий церкви». Судьи, вынося приговор, были единодушны. Бывший пэр и маршал Франции, приговаривался к смертной казни. Согласно законам того времени, его должны были повесить, а труп затем сжечь...
К смертной казни так же были приговорены слуги барона Арно и Жермен (нашедшие, кстати, в себе силы не оговорить своего хозяина), а так же бывший дворянин и бывший капитан королевской гвардии Луи Даргон. Слугам должны были отрубить обе руки, выколоть глаза, а затем живьем сжечь; Даргона – «только лишь» колесовать, как злостного преступника.
Флорентийскому пройдохе Франческо Прелати и поставщице живого товара Мадлен Меффрэй удалось чудесным образом избегнуть смерти. Сразу же после суда эти двое исчезли, растворились, как будто их и не было вовсе. Этот факт сам собой наводит на мысль о том, что алхимик и женщина были специально подсунуты в свое время Жилю де Ретцу с тем, чтобы помогать ему в его преступлениях, а затем, в нужный момент дать против него показания в суде. План удался, бесхитростный, прямолинейный барон попался в изощренную ловушку своих врагов...
Жиль, по совету отца Алена, написал прошение к королю, с нижайшей просьбой о снисхождении, и замене смертной казни на пожизненное заточение в любом монастыре. Барон униженно напоминал Карлу Седьмому о своих многочисленных заслугах перед короной и о былой дружбе между ними. Монарх, на имя вице-инквизитора, ответил короткой запиской, в которой сухо заметил: “У короля Франции нет, и не может быть друзей, тем паче среди преступников”.
Отцу Алену, добровольно согласившемуся стать духовником Жиля, было позволено навещать приговоренного до дня казни, а так же сопроводить его до эшафота. Добродетельному старцу удалось своими душеспасительными беседами внушить де Ретцу уверенность в то, что Господь не оставит его, и будет бороться за его Душу с дьяволами. Смирившийся со своей участью барон, истово молился теперь и днем и ночью, желая в последние часы своей жизни хотя бы частично очистить свою Душу от скверны. Екатерина де Туар, передала через отца Алена своему супругу Святое Распятие, которое когда-то было подарено ему дедом Джилбертом де Ретцом. Только сейчас Жиль вспомнил предупреждения своего старика, и только сейчас уверовал в чудодейственную Силу этого Распятия...
* * * * *
...Через два дня после оглашения приговора, 26 октября 1440 года за ним пришли.
-Вот и все, - тихо и спокойно произнес Жиль, обернувшись к застывшему от горя отцу Алену. - Отец мой, могу ли я просить вас, сопроводить меня до места казни?
-Да, сын мой, - хрипло воскликнул взволнованный каноник.
-Благодарю вас.
Старик внимательно всмотрелся в лицо де Ретца. Он вспомнил, каким оно было в том далеком 1428 году, когда барон посетил его дом в Пуатье. В этом лице не было и следа той прежней самоуверенности и высокомерия. Но в нем не было и того безмерного страха и обреченности, что заметил каноник придя к узнику нантской тюрьмы в первый раз. Отец Ален с невольным уважением окинул взглядом стоявшего рядом барона. Бледное, осунувшееся за эти дни лицо, оттеняли всклоченные, темно-каштановые волосы и длинная, русая (а вовсе не «синяя»!) борода. Внутреннее напряжение выдавали только пронзительно-синие - как весеннее небо - глаза, лихорадочно блестевшие из-под густых, сросшихся на переносице бровей. Грязный и изрядно помятый камзол все же не мог скрыть статной, стройной фигуры де Ретца и его благородной осанки. Барон, действительно, не зря считался одним из самых красивых рыцарей королевства; в этом был вынужден признаться себе и сам каноник...
-Господа, - обратился Жиль к пришедшим за ним людям, - теперь я готов!..
...С раннего утра небо заволокло тяжелыми свинцовыми облаками. За час до полудня, когда должна была состояться казнь, начал моросить мелкий, холодный октябрьский дождик. Даже главная площадь Нанта Сен-Бувар, напротив ратуши, не смогла вместить всех желающих посмотреть на казнь столь важного преступника. Небывалый ажиотаж заключался еще и в том, что в те времена знатных особ обычно казнили за политические преступления: заговор против короля, измена, шпионаж и т. д. Здесь же особу, известную всей Франции, карали за «обычные» уголовные преступления, правда связанные с ересью и чернокнижием. Более десяти тысяч человек до отказа заполнили как саму площадь, так и прилегающие к ней улицы. Люди стояли так плотно друг к другу, что повозка, на которой везли осужденного к эшафоту, с большим трудом буквально продиралась вперед. Учитывая знатное происхождение де Ретца, а так же полное признание им своей вины, и его удивительное смирение перед своей участью, Жилю было позволено проехать к месту казни не в клетке, как то обычно принято, а в открытой повозке.
Власти, всерьез опасаясь беспорядков со стороны черни, вывели в этот день на Сен-Бувар около 2 тысяч(!) солдат. 100 стражников, окружив повозку с приговоренным, плотным кольцом, алебардами и копьями расталкивали в стороны людей для того, чтобы лошади с повозкой могли протиснуться к центру площади.
Но еще до того, как на Сен-Бувар появился Жиль де Ретц, к эшафоту прошла торжественная процессия духовных лиц, возглавляемая епископом Жаном Малеструа. В парчовых одеждах, расшитых золотом, со знаменами и хоругвями, под громкое пение церковных гимнов, священники медленно прошествовали сквозь толпу, и, приблизившись к помосту, окружили его полукольцом. Когда же на площади показалась повозка с осужденным, произошло нечто невероятное! Восседавший на балконе ратуши вице-инквизитор Блонен, напряженно ожидавший начала неистовства в толпе, изумленно раскрыл рот. Как только показалась скорбная повозка, воцарилась тишина!!! Люди молча провожали взглядом Жиля де Ретца, который стоял на повозке низко опустив голову и держа перед собой зажженную свечу. Перед лошадьми шли родители загубленных бароном детей, в черных, траурных одеждах, так же неся в руках горящие свечи. В скорбной тишине, воцарившейся на площади Сен-Бувар, были отчетливо слышны их стоны и рыдания. Эти люди, еще недавно проклинавшие злодея, лишившего их будущего, теперь искренне скорбели и оплакивали его участь! За повозкой неотступно следовал седовласый старец отец Ален. По бледным, впалым щекам каноника струились слезы; бормоча молитвы, он судорожно прижимал к груди Священное Писание. Даже самое черствое сердце при виде столь душераздирающей картины не выдержало бы и смягчилось. Вице-инквизитор был вынужден отвернуться, чувствуя, как все в нем затрепетало. Отыскав глазами в толпе круглое, лоснящееся от пота лицо епископа Малеструа, Блонен увидел на нем гадкую мстительную ухмылку.
-Скотина! - брезгливо шевельнулись тонкие губы вице-инквизитора. - Ты думаешь не о Боге и праведном возмездии, а о тех поместьях и замках, которые отойдут в твои липкие лапы после смерти барона!
Сам Блонен старался не думать о причине, побудившей его засудить де Ретца. Барон был обладателем страшной тайны о заговоре против короля, обладание которой и погубило его, и которую он должен был унести с собой в могилу. Кроме того, вице-инквизитор был связан обязательством перед тайным Орденом тамплиеров, не желавших оставлять в живых человека посвященного в их секреты.
-Господь простит мне этот грех! - пробормотал вице-инквизитор, безуспешно борясь с внезапным приступом угрызений совести. - Нужно поскорее кончать со всем этим...
Блонен перевел взгляд на покачивающуюся на ветру веревку с петлей на конце. Возле виселицы копошился палач, в полголоса отдававший последние указания своим помощникам. Те, как раз, помогали осужденному взобраться с повозки на помост. Барона подвели к эшафоту и поставили на люк. Палач забрал у осужденного свечу, заставил снять с шеи серебряное Распятие, и собственноручно накинул на шею Жилю петлю, слегка затянув ее узел. Хищно прищурившись, вице-инквизитор пытался разглядеть на лице барона, в его движениях, хоть какие-нибудь признаки страха. Однако тот был абсолютно спокоен и уверен в себе.
-Не понимаю, что с ним произошло? - качнул головой Блонен. - Неужели же этому старику удалось усмирить гордыню барона?
Вице-инквизитор перевел взгляд на старика-каноника, который в это время, взойдя на помост, приблизился к Жилю.
-Я рад, сын мой, - прошептал отец Ален, - что в свои последние минуты ты выказываешь столь завидное мужество.
-Отец мой, - дрожащим голосом, сквозь плотно сжатые зубы, ответил Жиль, - я ощущаю незримое присутствие рядом с собой Ангела Божьего, который придает мне эти силы. Этот Ангел - Дева Жанна!
Каноник изумленно воззрился на этого странного человека, даже перед смертью думавшего о своем кумире. Может быть, и вправду Дух Девы был ниспослан с Небес, дабы укрепить в роковые минуты грешника?!..
Взобравшийся на помост судебный пристав громко зачитал обвинительный акт и приговор суда по нему.
-Жиль де Лаваль, барон де Ретц, - обратился пристав к осужденному, - так как вы признали себя виновным во всех предъявленных вам преступлениях, и покаялись в содеянном, суд из милосердия постановляет: перед тем, как предать вас очищающему огню, вы будете удушены!.. Хотите ли вы что-либо сказать перед тем, как приговор будет приведен в исполне¬ние?
Над площадью Сен-Бувар повисла абсолютная тишина. Вице-инквизитор почувствовал холодную дрожь, волной пробежавшую по его спине. Он в ужасе застыл, страшась признаний барона.
-Да! - громко и уверенно произнес Жиль де Ретц. - Я хочу сказать.
Тысячи глаз в напряженном внимании были сейчас прикованы к стоявшему на эшафоте человеку; тысячи ушей жадно внимали каждому его слову.
-Я молю о прощении у тех, кому причинил боль; у тех, чьи судьбы и сердца были разбиты моими преступными деяниями... Вряд ли мир знал большего преступника и злодея, чем я. Господь терпеливо ждал, предоставляя мне не единожды шанс исправиться и встать на путь раскаяния. Но я, ослепленный дьявольской гордыней, отверг милость Бога. И Господь пролил на меня свой справедливый Гнев. Слишком поздно я понял, что стою на краю Бездны, ведущей в Геенну Огненную. Но покаяться в грехах не поздно даже сейчас. И я раскаиваюсь. Раскаиваюсь во всем, что совершил против Бога и людей. Пусть же моя беспутная Судьба будет примером для прочих; пусть же другие, кто встал на подобный путь, узрят, что ждет их, и убоятся Гнева Божьего. Простите меня люди! Молитесь за упокой моей Грешной Души и о примирении ее с Господом!..
Всеобщий вздох безмерного изумления пронесся над толпой, ибо в то время, пока Жиль де Ретц говорил, серые облака над площадью внезапно раздвинулись и... яркие солнечные лучи озарили главную площадь Нанта!
-Знамение! Знамение Божие! - послышались отовсюду крики.
Многие разразились рыданиями, некоторые из людей опустились на колени, благоговейно вознося к небесам свои молитвы. Епископ Малеструа завертел по сторонам головой, испуганно крестясь. Вице-инквизитор Блонен, вскочив на ноги, в страхе пытался справиться с напавшей на него икотой.
Отец Ален, с просветленным лицом, перекрестил Жиля де Ретца, радостно воскликнув:
-Absolvo te!!! Господь с тобой, сын мой! Господь с тобой!
Барон улыбаясь, что-то прошептал, и, обернувшись к палачу уверенно произнес:
-Делай свое дело.
Палач, потрясенный Небесным Знамением не менее других, даже не посмотрев в сторону вице-инквизитора, который должен был подать знак, дрожащими руками схватился за рычаг и дернул его изо всех сил. Люк раскрылся, и тело Жиля де Ретца устремилось в проем эшафота...
ЭПИЛОГ
“...Он жил, как чудовище, а умер, как святой... Жиль - герой своего времени... Воин и меценат, сластолюбец и праведник, беспечный и истовый до безрассудства, бесстрашный и всемогущий сподвижник Жанны, порочный и невинный, как младенец, искавший смерти и жадно любивший жизнь, жаждавший упоения и терзавшийся всеми муками совести, метавшийся из крайности в крайность и презиравший покой, он предстает перед нами то в облике героя древних миниатюр, в камзоле и шляпе, расшитых сверкающими каменьями, то в обличье дикого ревущего зверя с пастью, обагренной кровью...”
Жорж Бордонов,
французский историк и литератор
“...Судебное разбирательство над Жилем де Ретцом выглядело как незаконное даже среди судов по ереси. Ни один из 5000 слуг барона не был вызван в суд для дачи показаний, незначительные показания вообще не заслушивались, а его собственные приближенные подвергались пыткам и, дав показания против своих сообщников, освобождались...”
Из книги Рассела Хоупа Роббинса
“Энциклопедия колдовства и демонологии”
“...Большинство дворян Бретани, особенно те, что находились с бароном де Ретцом в родстве, пребывало в величайшей печали и смущении от его позорной смерти. До этих событий он был гораздо более знаменит как доблестнейший из рыцарей...”
Монстреле, хронист 15 века
“...В 1992 году во Франции был создан специальный комитет, возглавляемый писателем Жильбером Пруто, который изучил документы по делу барона Жиля де Ретца и утверждает, что его дело было сфабриковано по классическим рецептам инквизиции. Каких-либо реальных следов якобы погубленных детей комитет Пруто не обнаружил. К тому же, надо учесть, что в то время во Франции ежегодно исчезали не менее 20 тысяч мальчиков и девочек. Жильберу Пруто удалось отыскать документы, которые дают основание утверждать, что Жиль де Лаваль де Ретц во время суда находился в “мистико-алкогольном умопомрачении”, вызванном насильственным принятием ежедневно 5 литров “ипокраса” (местного вина крепостью 22 градуса) и трехчасовыми молитвами.
Жильбер Пруто сравнил процесс над бароном де Ретцом со сталинскими процессами 1937-1938 годов. Однако вряд ли ему удастся развеять многовековую легенду о человеке, ставшем для французов символом мрачного очарования, породившем образ герцога Синяя Борода...”
Из книги А. П. Лаврина “Хроники Харона”
КОНЕЦ
НОВОСИБИРСК. 1998г.
Исчадие Ада или Исповедь Синей Бороды
© Copyright: Владислав Быстров, 2008
Свидетельство о публикации №208113000550
Свидетельство о публикации №208113000550
Рецензии