Феномен Лютикова. Глава 7

Проснулся  я  на  удивление  рано  с  каким-то  смутным  ощущением,  что  должен  сделать  что-то  очень  важное.  Стрелки  больших  настенных  часов  приближались  к  половине  седьмого. 
       С  изумлением  оглядев  себя  со  всех  сторон,  только  теперь  замечаю,  что  спал,  оказывается,  не  раздеваясь,  на  неразобранном  диване,  даже  не  подложив  под  голову  подушки.  Странно.  Подобное  случается  со  мной  нечасто   и   лишь   в   одном    единственном    случае    -    если   накануне   я  слишком  много  выпил.  Но  теперешнее  мое  состояние  вовсе  не  похоже  на  то,  что  обычно  бывает  после  неумеренных  возлияний.  В  мозгах  полная  ясность.  Нет  горького  привкуса  во  рту.  И  вообще  никакой  усталости.  Единственный  дискомфорт,  который  я  сейчас  испытываю  -  легкая  боль  в  шейных  позвонках,  возникшая,  видимо,  от  неудобного  лежания.  Что  же  такого  необычного  со  мной  вчера  приключилось?
      Поудобней  усаживаюсь  на  своей  лежанке  и,  разминая  рукой  затылок,  начинаю  усиленно  вспоминать.  Смутно,  словно  во  сне,  передо  мной  проходит  череда  каких-то  незнакомых  лиц…  Кажется,  вчера  я  присутствовал  на  вечеринке,  и  эта  вечеринка  закончилась  для  меня  не  самым  лучшим  образом…  То  есть,  нет!  Что  это  я  выдумал!  Вчера  я  был  у  Наденьки…  Потом  она  мне  позвонила  и  сказала…  Ага,  вспомнил!  Моя  подруга  решила  со  мной  порвать,  и  после  этого…  А  что  было  после  этого?..  Какая-то  странная  компания…  «Маэстро»…  Толстушка  Верочка…  Помолвка…  И  эта  отвратительная  сцена  в  спальне…  Так  ведь  это  был  не  я!  Все  это,  слава  Богу,  не  со  мной  случилось!..  Но  откуда  тогда  это  ощущение  неловкости,  стыда,  какой-то  гадливости?..
      Неожиданно  все  события  вчерашней  ночи  четко  и  ясно  проступили  в  моем  сознании,  как  проступает  изображение  на  фотографической  карточке,  опущенной  в  раствор  проявителя.  Вчера,  чтобы  до  конца  познать  свои  способности,  я  проводил  необычный  эксперимент,  и  мой  эксперимент  прошел  удачно:  на  какое-то  время  я  стал  Федькой  Скворцовым,  непутевым  моим  помощником  (ну  кто  виноват  в  том,  что  именно  он  попался  мне  тогда  на  глаза!),  я  чувствовал  и  думал  так  же,  как  он,  и,  соответственно,  испытывал  то  же  самое,  что  довелось  в  ту  ночь  испытать  ему.  Вот  откуда  во  мне  эта  тяжесть,  этот  неприятный  горький  осадок  в  душе…  Господи!  Да  что  это  я!  Я  как  будто  винюсь  перед  кем-то!  Уж  не  перед  Федькой  ли?  Бред  какой-то!  Можно  подумать,  мне  было  так  уж  интересно  находиться  в  его  шкуре  и  переносить  вместе  с  ним  те  унижения,  которым  его  подвергали  на  квартире  у  «Маэстро»  (к  слову  сказать,  ну  и  развлечения  у  нынешних  тинэйджеров!).
      Вскочив  с  дивана,  решительным  шагом  направляюсь  на  кухню.  На  дверце  холодильника  нахожу  бутылку  ледяной  минералки  и  с  удовольствием  проглатываю  полный  стакан  студеной,  стреляющей  пузырьками  жидкости.  Ах,  какой  кайф!..  В  конце  концов,  что  такого  уж  страшного  произошло?  По-моему,  не  огорчаться,  а  радоваться  надо.  Вчера   я   многое  о  себе  узнал.     Выходит,    если   я   могу   проникать   не  только  в  мысли,  а  в  тела,  в  сущность  других  людей, -  ведь  это  какие  перспективы  передо  мной  открываются!..  А  какие,  собственно,  перспективы?..     С  этим  вопросом  у  меня  неожиданно  возникла  заминка,  и  я,  чтобы  не  ломать  напрасно  голову,  решил  пока  умыться  и  приготовить  завтрак.
      Ополоснув  под  краном  лицо,  почистив  зубы  и  побрившись,  я  почувствовал  вдруг  необычайный  подъем.  Я  даже  попробовал  напевать,  но  скоро  с  неудовольствием  отметил,  что  пытаюсь  воспроизвести  один  из  тех  однообразных  хаузных  мотивов,  что  слышал  вчера  в  квартире  у  «Маэстро».  Черт!  Надо  немедленно  выкинуть  все  это  из  головы!
      Чуть  ли  не  бегом  возвращаюсь  в  зал  и  запускаю  на  центре  компакт  с  лучшими  вещами  «Лед  Зеппелин».  Задумчивые  гитарные  переборы   «Лестницы  на  небеса»  быстро  восстанавливают  мое  душевное  равновесие.  Я  вдруг  вспоминаю,  что  собирался  сегодня  съездить  в  Серебрянск  и  даже  взял  для  этого  отгул.  Фух!  Словно  гора  с  плеч  свалилась!  Значит,  сегодня  мне  не  придется  встречаться  ни  с  Наденькой,  ни  с  Федькой  (как  там  они  после  вчерашнего?),  не  придется  целый  день  переваривать  то,  что  произошло  накануне.  Я  взглянул  на  часы:  слава  Богу,  на  электричку  еще  успеваю.
      Наскоро  проглотив  яичницу  с  сосисками  (на  этот  раз,  кстати,  не  забыв  покормить  и  вертевшегося  у  моих  ног  Тобика),  я  выскочил  из  дома  с  ощущением,  что  убегаю  от  кого-то.  И  я  действительно  убегал  -  от  себя  вчерашнего,  от  проблем,  нежданно-негаданно  свалившихся  на  мою  голову,  от  всего-всего…
      Осень  в  этом  году  выдалась  ранняя.  Лето  капитулировало  еще  где-то  в  середине  августа,  и  в  городе  теперь  безраздельно  царствовала  та  самая  «унылая  пора»,  которую  так  прекрасно  воспел  в  своих  стихах  классик  (да  разве  только  он  один!).  Я  вполне  разделяю  мнение  Пушкина  об  осени.  Меня  устраивает  это  промежуточное  состояние  в  природе,  когда  уже  не  жарко,  но  еще  и  не  совсем  холодно,  когда  ветер,  озорничая,  налетает  порывами  и  тут  же  прячется  куда-то,  словно  не  решаясь  показать  себя  во  всей  силе,  когда  в  воздухе  постоянно  пахнет  дождем,  но  разлитая  вокруг  свежесть  не  отдает  промозглостью.  Время  вкрадчивых  звуков,  легких  полутонов  и  неясных  ожиданий  чего-то  важного,  волнующего,  что  вот-вот  должно  случиться…
      Пассажиров  на  рейс  8.30  было,  как  всегда,  немного.  Все  те,  кого  звали  в  Серебрянск  неотложные  дела  -  работа  или  институт,  уехали  двумя  часами  раньше.  Купив  в  кассе  билет,  привычно  запрыгиваю  в  третий  от  хвоста  вагон  (в  нем  обычно  едут  служащие  и  студенты  -  публика,  в  общем,  довольно  спокойная).  Заняв  место  с  теневой  стороны  -  сентябрьское  солнышко  еще  дает  о  себе  знать, -  с  удовлетворением  откидываюсь  на  жесткую  деревянную  спинку.
      Кому-то  это,  возможно,  покажется  странным,  но  я  люблю  пригородные  электрички,  люблю  мерный  убаюкивающий  перестук  колес,  быструю  смену  картин  за  окном,  люблю  царящий  здесь  запах,  тот  особый,     еле   уловимый   запах   смазочных    масел,    который    настолько  прочно  въелся  в  стены  каждого  вагона,  что  его  уже  не  выветришь  никакими  сквозняками,  не  перебьешь  никакими  другими  запахами.
      До  отправления  еще  целых  пятнадцать  минут.  Наблюдая  вполглаза  за  пассажирами,  неторопливо  заполняющими  электричку,  стараюсь  думать  о  чем-нибудь  нейтральном,  но  мысли  мои  упрямо  возвращаются  к  одному  и  тому  же  -  к  моим  феноменальным  способностям,  черт  бы  их  побрал.  Хотя  почему  же  черт  и  почему  же  побрал?  Во  всем  этом  есть,  наверно,  какой-то  особый  смысл,  в  котором  мне  еще,  надеюсь,  предстоит  разобраться.  А  сейчас  хотелось  бы  понять  другое:  все-таки  почему  эти  странные,  необъяснимые  свойства  обнаружились  именно  у  меня.  Я  ведь  самый  обыкновенный,  никогда  ничем  особенным  не  выделялся  да,  в  общем-то,  и  не  стремился  к  этому.
      Помню,  еще  в  школе,  когда  во  мне  вдруг  открылась  неодолимая  тяга  к  рисованию,  что  сразу  же  вызвало  живейший  интерес  и  даже  зависть  у  некоторых  моих  однокашников,  я  первое  время  очень  стеснялся  своих  способностей,  прятал  наиболее  удачные  свои  работы  от  посторонних  глаз  -  словом,  не  хотел  ни  в  чем  быть  лучше  других.  Однако  мой  учитель  рисования  быстро  меня  раскусил  и  провел  со  мной  воспитательную  работу.  Теперь  все,  что  выходило  из-под  моей  руки,  тут  же  попадало  к  нему  на  стол,  а  оттуда  нередко  перекочевывало  на  школьные  и  городские  выставки  детского  творчества.
      Таким  образом,  хотел  я  того  или  нет,  но  мой  дальнейший  жизненный  путь  был  определен  еще  в  школе.  В  целом  меня  это  устраивало,  поскольку  избавляло  от  необходимости  самому  принимать  решения  (что  всегда  непросто),  а  когда  все  вокруг  -  и  родители,  и  знакомые  -  в  один  голос  уверяют,  что  у  тебя  талант  художника,  который  ни  в  коем  случае  не  следует  зарывать  в  землю,  то  тебе  волей-неволей  приходится  соглашаться.
      Итак,  по  настоянию  близких  и  друзей,  я  после  школы  пошел  на  художественно-графическое  отделение  Серебрянского  строительного  института.  Здесь,  слава  Богу,  я  уже  ничем  не  выделялся  среди  своих  однокурсников:  все,  кто  меня  окружали,  довольно  прилично  владели  карандашом  и  кистью,  так  что  мои  работы  как-то  очень  скоро  затерялись  среди  других  более  интересных  и  смелых  работ.  Поначалу  мне  это  было  безразлично,  но  потом,  на  четвертом,  а  особенно  на  пятом,  последнем  курсе  стало  вдруг  серьезно  беспокоить.  Дело  в  том,  что  за  годы  обучения  в  институте  я  сделал  для  себя  одно  очень  важное  открытие:  чтобы  стать  художником  -  не  просто  ремесленником,  а  Мастером  с  большой  буквы    (как  Ван-Гог,  как  Пикассо),    мало   одного  умения  воспроизводить  на  бумаге  с  максимальной  точностью  все,  что  ты  видишь  вокруг.  Необходимо  наличие  у  творящего  того,  что  теологи   -   да   и   не   только   они   -  называют  банальным  словом  «душа».  Но  вот  ее-то,  по  мнению  преподавателей,  как  раз  и  не  хватало   моим  рисункам.
      Помню,  впервые  узнав  об  этом,  я  запаниковал,  с  головой  ушел  в  работу,  за  короткий  срок  перепробовав  себя  практически  во  всех  жанрах  -  от  пейзажей  до  батальных  сцен,  пока  не  остановился  на  натюрморте  -  самом  безопасном,  на  мой  взгляд,  в  плане  наличия  этой  самой  души.  Правда,  я  уже  тогда  понимал,  что  второго  Сезанна  из  меня  все  равно  не  получится,  однако  большого  огорчения  от  этого  не  испытывал.  Дело  в  том,  что  меня  в  то  время  еще  грела  мысль,  что  когда-нибудь  в  будущем,  когда  придет  конец  школярству,  когда  дамокловым  мечом  не  будет  нависать  сессия  и  я  смогу,  наконец,  творить  что  угодно  и  как  угодно,  я  обязательно  создам  нечто  стоящее  и,  может  быть,  -  чем  черт  не  шутит  -  даже  впишу  свое  имя  в  один  ряд  с  Великими.  Причин  сомневаться  в  этом  у  меня  пока  не  было,  тем  более,  что  госы  я  сдал  довольно-таки  успешно.  Экзаменаторы,  хоть  порой  и  хмыкали  не  без  сарказма  при  виде  моих  старательно  вырисованных  тарелок  с  овощами  и  фруктами,  но  «пятерки»  мне  все-таки  ставили.
      Потом  были  два  года  армии,  в  целом  прошедшие  довольно  неплохо.  В  части,  куда  я  попал,  не  оказалось,  по  счастью,  ни  одного  человека,  мало-мальски  умеющего  рисовать,  и  на  меня,  конечно,  тут  же  была  взвалена  вся  наглядная  агитация  -  работа  в  высшей  степени  тупая  и  однообразная,  но  имевшая  свои  серьезные  преимущества:  она  почти  полностью  освободила  меня  от  строевых  занятий,  изматывающих  марш-бросков,  нарядов  вне  очереди  и  прочих  «радостей»  суровой  армейской  жизни.  Командиры  были  со  мной  предупредительны,  сослуживцы  отчаянно  завидовали,  а  «деды»  даже  уважали,  особенно  после  того,  как  я  помог  им  оформить  их  «дембельские  альбомы».
      В  общем,  служба  моя  прохиляла,  что  называется,  непыльно,  но,  вновь  попав  на  «гражданку»,  я  оказался  вдруг  перед  неожиданной  проблемой:  куда  дальше  идти,  чему  себя  посвятить.  Конечно,  я  мог  бы  по  примеру  некоторых  моих  институтских  приятелей  (Ромка  относился  к  их  числу)  полностью  отдаться  творчеству,  стать  «свободным  художником».  Но,  в  моем  представлении,  это  было  бесперспективно,  все  равно  что  биться  лбом  в  закрытую  дверь,  в  слабой  надежде  на  то,  что  ее,  может  быть,  когда-нибудь  откроют.  Нет,  такой  путь  меня  не  устраивал.  Я  хотел  всего  и  сразу  -  пусть  не  сейчас,  а  через  какое-то  время.  Ну,  в  самом  деле,  к  чему  торопиться!  В  спину  меня  ведь  никто  не  толкает.   Кто  знает,   возможно,  мой  Аустерлиц  уже  не  за  горами,  а  пока  можно  просто  подготовить  плацдарм  для  будущего  великого  сражения,   то  есть,  попросту  говоря,  заняться  заколачиванием  «бабок»,  работая,  к  примеру,  рекламопроизводителем…
      Мои  мысли  были  неожиданно  прерваны  появлением  незнакомой  девушки,      с    независимым      видом     усевшейся     напротив     меня     на  скамейке.  Достав  из    сумочки  мобильник,  она  деловито  сообщила  кому-то,  что  уже  едет,  после  чего,  раскрыв  у  себя  на  коленях  пухлую,  видавшую  виды  тетрадь  в  ярко-зеленой  обложке,  с  головой  ушла  в  чтение.  Не  иначе  студентка,  спешащая  на  очередной  семинар.
      Пока  моя  добровольная  попутчица  занята  чтением,  успеваю  ее  как  следует  рассмотреть.  Нежный  овал  лица  в  обрамлении  роскошных,  цвета  сепии  с  золотым  отливом  волос,  огромные  светло-серые  глаза,  маленький  носик  с  тонкими  чувственными  ноздрями,  полные  губы,  про  которые  какой-нибудь  романист  бальзаковских  времен  обязательно  бы  написал,  что  они  созданы  для  поцелуев  -  все  это  в  сочетании  с  белой,  чуть  тронутой  румянцем  кожей  придает  облику  незнакомки  нечто  аристократическое.  Белые  легкие  брючки  и  такая  же  белая  курточка  поверх  голубой  майки,  кокетливо  топорщащейся  впереди,  завершают  картину.  Что  там  говорить,  девушек  с  такой  внешностью  не  часто  встретишь  среди  современных  красавиц,  ярких,  расфуфыренных,  с  неизменной  печатью  вульгарности  на  симпатичных,  но  напрочь  лишенных  эмоций  мордашках.  Так  что  в  каком-то  смысле  мне  даже  повезло.
      Видимо,  заметив  мой  настойчивый  взгляд,  соседка  несколько  раз  украдкой  стрельнула  в  меня  глазами,  как  я  успел  заметить,  не  без  любопытства.  Впрочем,  что  это  я!  Размечтался!  Красотку,  подобную  этой,  вряд  ли  заинтересует  такой,  как  я  -  скромный,  заурядный  и  к  тому  же  намного  старше.  Одним  словом,  троглодит,  невесть  что  о  себе  вообразивший.  Нет,  идеал  такой  девушки  -  крутой,  уверенный  в  себе  мальчик,  с  выбритой,  как  яйцо,  макушкой  и  мощными  бицепсами,  вальяжно  раскинувшийся  в  купленной  на  папины  деньги  «вольво»  или  «тойоте».  А  ты,  дружок,  лучше  сбавь  обороты  и  не  строй  напрасных  иллюзий.
      Я  отворачиваюсь  к  окну  -  как  раз  вовремя,  чтобы  увидеть,  как  мой  вагон  начинает  медленно  отплывать  от  перрона  и,  постепенно  наращивая  скорость,  устремляется  к  своей  конечной  точке  -  Серебрянску,  в  который,  если  в  пути  не  случится  никаких  серьезных  поломок,  я  попаду  примерно  через  час.  Вдоль  железной  дороги  привычно  мелькают  маленькие  пригородные  домики,  кажущиеся  еще  меньше  рядом  с  монументальными  строениями  «новых  русских»,  их  сменяют  заросшие  сорняком  желтые  пространства  полей,  размежеванные  лесопосадками,  потом  снова  домики,  снова  поля…  Давно  уже  ставший  привычным  пейзаж  сегодня  почему-то  нагоняет  тоску.  Жаль,  что  не  взял  с  собой  никакой  книжки  в  дорогу.
        Досадливо  морщась,  откидываюсь  на  спинку  скамьи  -  и  неожиданно  вновь  ловлю  на  себе  изучающий  взгляд  светло-серых  внимательных  глаз.  Это  продолжается  лишь  мгновенье,  после  чего  девушка  опять  утыкается  в  свой  пресловутый  конспект.    Интересно,    о   чем  она  только  что  подумала?  Да  и  вообще,  что  за  мысли  роятся  в  этой  милой  головке?..  И  вдруг  будто  ожог  -  ведь  я  же  могу  это  узнать!  В  любую  минуту!  Когда  захочу!..  Я  чувствую,  как  мои  щеки  захлестывает  жаркой  удушливой  волной.  Что  это  со  мной?  Неужели  смущение?  Странно!  Вчера,  в  парке,  когда  беззастенчиво  проникал  в  мысли  совершенно  не  знакомых  мне  людей,  я,  кажется,  ничего  подобного  не  испытывал.  Что  же  изменилось  сейчас?  Может,  все  дело  в  том,  что  эта  девушка  мне  симпатична?  Но  ведь  я  совсем  ее  не  знаю.  Через  какой-нибудь  час,  а  возможно,  и  раньше  она  выйдет  из  вагона,  затеряется  в  вокзальной  толпе,  и  мы  никогда  с  ней  больше  не  увидимся.  Просто  случайная  попутчица,  не  более.  Так  чего  же  я  медлю?  Назовем  это  просто  очередным  экспериментом…
      Мысленно  я  все  еще  продолжаю  себя  уговаривать,  в  то  время  как  процесс,  предшествующий  обычно  «включению»,  уже  идет  во  мне  полным  ходом.  На  этот  раз  я  даже  не  успеваю  ничего  услышать  и  почувствовать.  Только  слегка  вздрагиваю,  когда  в  ушах  у  меня  вдруг  начинает  звучать  незнакомый  девичий  голосок:
      «Раздельно  пишутся  наречия,  образованные  из  сочетаний  существительных  с  предлогами,  если  предлог  оканчивается  на  согласную,  а  существительное  начинается  с  гласной.  Например,  в  обрез  (но:  позарез),  в  обмен,  в  обнимку,  в  обтяжку  (но:  врастяжку)…»  Бог  мой!  Неужели  все  это  можно  запомнить?..  «В  соответствии  с  этим  правилом  пишутся  раздельно  наречия  типа  в  открытую  (образовано  от  прилагательного),  в  оба  (образовано  от  числительного)…»  Интересно,  что  нужно  этому  парню?  Почему  он  так  странно  посматривает  на  меня?  Может,  это  какой-нибудь  знакомый?..  Да  нет,  вроде,  не  похоже…  «Раздельно  пишутся  наречия,  образованные  от  существительных  с  предлогами,  если  существительные  сохранили  некоторые  падежные  формы  (две  и  более).  Например,  без  ведома  -  с  ведома,  в  головах  -  под  головами,  в  тупик  -  в  тупике…»  А  он,  между  прочим,  ничего!  Высокий,  стройный.  И  волосы  светлые!..  Вот  только,  пожалуй,  слишком  худоват.  Несолидно  как-то…  «Раздельно  также  пишутся  наречные  сочетания,  в  которых  существительные  имеют  переносное  значение…»  Но  зато  у  него  вид  интеллигентный.  Не  то,  что  у  этих  отморозков,  что  цепляются  на  каждом  углу:  «Вас  проводить,   девушка?»  А  у  самого  всего  три  слова  в  запасе,  да  и  те  матерные.  Ну  точно,  как  у  Найка  Борзова:  «Я  знаю  три  слова,  три  матерных  слова.  На  этом  словарный  запас  мой  исчерпан».  Смешно!..  «Раздельно  пишутся  наречные  сочетания,  состоящие  из…»   Интересно,   а   если   бы   он  вдруг  со  мной  заговорил,  предложил,  например,  встретиться,  что  бы  я  ответила?..  Уж,  наверно,  не  отказалась  бы…  Но  как  в  таком  случае  быть  с  Вовкой?..  А  что  Вовка!  Мы  с  ним  даже  не  гуляли  ни  разу.  Только  и  знает,  что  пялиться  на  меня  все  лекции!..    Хотя  к  чему  я  это?    Все   равно   он   не  заговорит.  Кто  я  для  него?  Девчонка,  соплячка…  Правда,  Вовка  сказал  мне  на  днях,  что  у  меня  отпадная  внешность…  Ну,  положим,  я  это  и  без  него  знаю!  Все  равно  ведь  внешность  -  не  главное.  Главное  -  как  себя  подать…  Вот,  к  примеру,  спросит  меня  этот  парень  о  чем-нибудь  умном,  а  я  даже  не  буду  знать,  что  ответить.  Вот  стыдобище-то!  Или  иногда  с  перепугу  такое  можно  сморозить!..  Хорошо,  если  он,  скажем,  любит  поэзию.  Например,  Ахматову.  Я  бы  тогда  обязательно  прочитала  ему  свое  любимое  «Сжала  руки  под  темной  вуалью».  Или  «Сероглазый  король»…  Ой,  ладно!  Все  это,  конечно,  одни  мечты!  А  мне  сейчас  надо  учить.  Вот  будет  хохма,  если  я  одна  из  всей  группы  не  сдам  Варваре  зачет!  «Раздельно  пишутся  наречные  сочетания,  состоящие  из…»  Нет,  не  могу  больше!  Надоело!  Все  равно  ничего  не  запоминается…
      Девушка  решительно  захлопнула  тетрадь  и  уставилась  в  окно.  Я  не  знал,  о  чем  она  думает  в  этот  момент:  я  «отключился».  Впрочем,  я  уже  и  так  открыл  для  себя  более  чем  достаточно  и  от  этого  испытывал  ужасную  неловкость.  Мои  уши  и  щеки  горели  огнем.  Мне  казалось:  стоит  сейчас  моей  соседке  посмотреть  на  меня  попристальней,  и  она  сразу  все  поймет  или,  по  крайней  мере,  догадается,  что  я  каким-то  образом  узнал  все  ее  секреты.  Боже  мой!  Как  же  стыдно!
      Чтобы  вновь  ненароком  не  встретиться  с  ее  взглядом,  я  тоже  стал  смотреть  в  окно.  Судя  по  открывшемуся  мне  ландшафту  -  поля  и  где-то  далеко  на  горизонте  аккуратные  крыши  фермерских  хозяйств  -  мы  приближаемся  к  станции  «Степная».  Ого,  уже  три  остановки  проехали,  а  я  и  не  заметил.  Зато  я  заметил  другое:  мое  упадническое  настроение  стало  вдруг  очень  быстро  налаживаться.  Хандры  как  не  бывало,  на  смену  ей  пришло  какое-то  необычайное  возбуждение  -  мне  хотелось  петь,  кричать,  делать  резкие  движения,  а  мои  губы  помимо  воли  складывались  то  и  дело  в  какую-то  дурацкую  улыбку.  Господи!  Что  это  со  мной?  Неужели  это  все  от  того,  что  я  только  что  выяснил?..  А  хотя  бы  и  так!  Ничего  зазорного  в  этом  нет.  Думаю,  любому  на  моем  месте  было  бы  приятно  узнать,  что  он,  оказывается,  еще  может  нравиться.  Тем  более,  таким  симпатичным  девушкам,  как  эта.  Более  того  -  она  даже  не  прочь  со  мной  познакомиться.  И  вовсе  не  нужны  ей  крутые  мальчики  -  она  их  считает  отморозками.  (Кстати,  кто  такой  Найк  Борзов?  Надо  будет  обязательно  выяснить.)  Плохо,  конечно,  что  я  мало  знаком  с  поэзией  Ахматовой.  Хотя  при  желании  мог  бы,  конечно,  кое-что  вспомнить.  Одним  словом,  если  обстоятельства  складываются  таким  образом,  то  почему  бы,  в  самом  деле,  не  воспользоваться!..
      Но  тут  же  другой  -  трезвый  -  голос  внутри  меня  попытался  охладить  мой  не  в  меру  разгоревшийся  пыл:  «Одумайся!  Что  ты  несешь!  Зачем  тебе,  прожженному  волку,  эта  девочка  с  ее  наивными  представлениями  о  жизни?   Все  равно  у  вас  с  ней   ничего   хорошего  не  получится.  Вы  слишком  разные.  Я  уже  не  говорю  о  том,  что  ты  старше  ее  лет  на  восемь,  если  не  на  все  девять!»  -  «Ну  и  что  из  этого!  Я  же  не  собираюсь  заводить  с  ней  серьезные  отношения.  Просто  хочу  познакомиться,  поболтать  о  том  о  сем».  -  «Кого  ты  пытаешься  обмануть,  Казанова!  Выбрось  все  это  из  головы!  Оставь  девочку  ее  институтскому  воздыхателю,  этому  самому  Вовке,  что  пялится  на  нее  все  лекции.  Ухлестывай  лучше  за  Наденькой  -  она  как  раз  тебе  по  зубам».  -  «Плевал  я  на  Вовку!  И  на  Наденьку,  кстати  говоря,  тоже!  У  меня  с  ней  все  кончено!»  -  «Ты  уверен  в  этом?»  -  «Абсолютно».  -  «Смотри,  как  бы  не  пришлось  потом  каяться!»  -  «Ладно,  не  каркай!  Сказано  тебе:  у  меня  нет  никаких  далеко  идущих  планов.  Перекинусь  с  ней  парой  слов  и  все.  Чтоб  только  время  скоротать…»
      Успокоив  таким  образом  свой  внутренний  голос,  решительно  поворачиваюсь  в  сторону  своей  соседки  и  тут  только  замечаю  у  нее  в  руках  вместо  тетради  какую-то  книжку.  О,  конечно,  это  стихи!  И  конечно,  Ахматова!  В  надежде,  что  девушка  вот-вот  поднимет  на  меня  глаза,  изо  всех  сил  изображаю  на  лице  заинтересованность.  Состояние  при  этом  хуже  некуда.  Наверно,  точно  так  же  чувствует  себя  игрок,  готовясь  пустить  в  ход  крапленую  карту.  Как  нелегко,  однако,  сделать  первый  шаг,  даже  если  тебе  хорошо  известны  намерения  партнера.  И  все-таки  я  должен  его  сделать!
      Я  уже  открыл  рот,  собираясь  начать  разговор  с  какой-то  на  ходу  придуманной  банальности,  как  вдруг  моя  соседка  опережает  меня:
      -  Если  вам  нетрудно,  закройте,  пожалуйста,  окно,  а  то  очень  дует.
      Решительно  вскакиваю  с  места.  Створку,  как  назло,  заклинило,  а  может,  просто  руки  от  волнения  отказываются  меня  слушать.  Ругая  себя  за  неловкость,  кидаю  виноватый  взгляд  на  девушку.  Она,  поняв  это  по-своему,  с  готовностью  бросается  мне  на  помощь.  Наконец  общими  усилиями  окно  закрыто.  Усаживаясь  каждый  на  свое  место,  обмениваемся  понимающими  улыбками.  Итак,  начало  положено.  Следующий  ход  -  за  мной.  Чтоб  не  затягивать  паузу,  говорю  первое,  что  приходит  в  голову:
      -  Надеюсь,  вас  не  продуло?  («Умней,  конечно,  ничего  не  мог  придумать!»)
      Она,  к  счастью,  расценивает  это  как  шутку,  награждая  меня  еще  одной  улыбкой.  Внезапно  выражение  ее  лица  меняется:
      -  Ой,  у  вас  рука  испачкана.
      Только  теперь  я  замечаю,  что  моя  правая  ладонь  вся  в  чем-то  черном.    Видно,    выделался,    когда   сражался   с   окном.    Рассыпаюсь  в  изъявлениях  благодарности,  после  чего  левой  рукой  осторожно  извлекаю  из  кармана  платок.
      -  Вы,  между  прочим,  тоже  измазались…  Нет-нет,  возьмите  лучше  мой.  Он  все  равно  уже  испачкан.  («Надо  же!  А  ты,  оказывается,  не  лишен  галантности!»)
      Секунду  поколебавшись,  девушка  берет  из  моих  рук  платок.  Ну  вот,  это  уже  что-то!  Главное  теперь  -  не  упустить  инициативу.
      -  Вы,  наверно,  студентка?..  Что-то  раньше  я  вас  здесь  не  встречал.
      -  А  вы  часто  ездите?
      -  Не  часто,  но  приходится.
      -  И  вы  запоминаете  всех,  кто  с  вами  едет?
      Вот  это  ход!  Браво,  девочка!  Надо  либо  принять  вызов,  либо  смириться  с  поражением.  Выбираю,  естественно,  первое.
      -  Не  всех… -  делаю  многозначительную  паузу, -  но  вас  бы  непременно  заметил.  («Э,  да  ты,  оказывается,  ловелас!  А  еще  строил  из  себя  невинную  овечку!»)
      Она  быстро  опускает  глаза  и  покрывается  легким  румянцем.  Возникает  неловкая  заминка.  Кажется,  надо менять  тему,  пока  мой  комплимент  не  расценили  как  бестактность.
      -  Вы,  я  вижу,  любите  поэзию, -  небрежный  кивок  на  книгу  у  нее  в  руках.
      -  Вас  это  удивляет?
      -  Честно  говоря,  да.  Согласитесь,  не  часто  в  наше  время  можно  встретить  девушку,  читающую  на  досуге  томик  Ахматовой.
      -  Так  это,  по-вашему,  плохо  или  хорошо?
      -  По-моему,  это  прекрасно!  («Эй-эй,  смотри  не  переиграй,  Смоктуновский!»)
      Сейчас,  конечно,  самое  время  что-нибудь  процитировать.  Как  назло,  в  голову  не  лезет  ни  строчки…  А,  вот,  вспомнил!  Глядя  чуть  поверх  ее  пышных  волос,  произношу  слегка  нараспев:

                -  Так  беспомощно  грудь  холодела,
                Но  шаги  мои  были  легки.
                Я  на  правую  руку  надела
                Перчатку  с  левой  руки.

(«Ну,  ты,  в  натуре,  даешь!  А  дальше  что,  слабо?»)
      Нет,  дальше  я,  конечно,  не  помнил.  Или,  скорей  всего,  просто  не  знал.  Хорошо  еще,  что  эта,  неизвестно  откуда  выуженная  цитата  чудом  задержалась  в  памяти.  Но  и  ее  оказалось  вполне  достаточно:  моя  соседка  теперь  смотрела  на  меня  с  нескрываемым  восхищением.  Что  ж,  самое  время  закрепиться  на  завоеванных  позициях.
      -  Какие  емкие  строки!  -  напустив  на  себя  умный  вид,  я  как  бы  размышляю   вслух.   -    Насколько    точно    в    них    выражено    состояние  покинутой  женщины!  Вообще,  я  очень  люблю  Ахматову.  («А  вот  это  уже  нечестный  ход!  Что,  решил  добить  девочку?»)
      -  Правда?  -  глаза  моей  спутницы  стали,  наверно,  раза  в  два  больше,  чем  были. -  А  вот  это  вы  знаете?

                Сжала  руки  под  темной  вуалью…
                «Отчего  ты  сегодня  бледна?»
                -  Оттого,  что  я  терпкой  печалью
                Напоила  его  допьяна.

      -  Конечно,  знаю.  Прекрасное  стихотворение!  («Ой,  ты  ври  да  не  завирайся!  Тоже  мне,  ценитель  поэзии!»)
      -  Между  прочим,  это  мое  любимое.
      -  Догадываюсь.  («Еще  бы  не  догадаться!  Покопался  в  чужом  белье  и  рад-радешенек!»)  Вы,  наверно,  на  филфаке  учитесь?
      -  Да,  на  втором  курсе.  А  как  вы  узнали?
      -  Интуиция.  («А  вот  здесь  ты,  пожалуй,  переборщил.  Так  ведь  и  засыпаться  недолго».)
      -  Это,  наверно,  из-за  моего  увлечения?..  Нет,  поэзию  я  люблю  еще  со  школы.  И  вообще,  педагогический  -  это  была  мамина  идея.  Она  ведь  у  меня  учительница.
      -  Не  жалеете?
      -  Иногда  жалею…  Я,  вообще-то,  по  натуре  литератор.  Но  вот  что  касается  русского…  Трудней  языка,  по-моему,  во  всем  мире  нет!  Ну,  разве  что  арабский  или  японский.
      -  Да,  тут  я,  пожалуй,  с  вами  согласен.
      Вновь  повисает  пауза,  во  время  которой  я  слышу,  как  по  селектору  объявляют  название  следующей  станции  -  «Травнинская».  До  Серебрянска  остается  каких-то  две  остановки,  а  я  ведь  еще  даже  не  знаю  ее  имени.  Нет,  надо  действовать  решительней.
      -  Между  прочим,  мы  с  вами  общаемся  уже  в  течение  десяти  минут,  а  так  до  сих  пор  и  не  представились  друг  другу, -  говорю  это  нарочито  небрежным  тоном,  чтобы  не  вызвать  подозрений  у  своего  внутреннего  голоса.  Но  он,  скотина,  как  всегда  на  чеку:  «Что,  пришло  время  вести  прицельный  огонь?  Главное,  не  промахнись,  снайпер!»  -  Кстати,  меня  Сергеем  зовут.
      -  Татьяна…  Можно  просто  Таня, -  слава  богу,  что,  говоря  это,  она  смотрит  куда-то  себе  под  ноги,  а  то  бы  непременно  прожгла  меня  глазами  насквозь.
      -  Очень  приятно, -  не  без  волнения  пожимаю  протянутую  мне  теплую  ладошку,   на  секунду  задерживаю  в  своей,    за  что  удостаиваюсь  еще   одного   выразительного   взгляда.   («Эй-эй,   по-моему,   ты   торопишь  события!  Попридержи  коней,  а  то,  гляди,  нарвешься  на  неприятность!»)  -  Вы  сейчас  в  институт,  Таня?
      -  Да,  у  меня  сегодня  зачет  по  русскому.  В  прошлую  сессию  не  успела  из-за  поездки  в  «диалектологичку».  Теперь  вот  приходится  подчищать  «хвосты».
      -  Сочувствую  вам.
      -  А  вы,  Сергей,  работаете?  Или  учитесь?  -  последний  вопрос  задан  явно  с  подвохом.  Может  быть,  намекает  на  то,  что  я  еще  молодо  выгляжу?  («Не  обольщайся!  Это  она  просто  из  приличия».)
      -  Нет,  я  уже  свое  отучился.
      -  А  где,  если  не  секрет?
      -  В  Строительном,  на  худграфе.
      -  О,  так  вы  художник!  И  у  вас  есть  свои  картины?
      -  Есть,  конечно…  («Хорош  врать!  Сам  знаешь:  все  твои  натюрморты  только  на  растопку  годятся!»)
      -  И  их  можно  где-нибудь  увидеть?
      -  Понимаете…  я  сейчас  не  выставляюсь.  («А  раньше,  можно  подумать,  выставлялся!»)  И  вообще… -  набираю  больше  воздуха  в  легкие, -  я  теперь  занят  совсем  другим  делом:  работаю  на  заводе  в  отделе  рекламы.
      -  А,  вот  оно  что, -  огонек  в  глазах  моей  спутницы  заметно  приугас.  Чувствую,  физически  ощущаю,  как  с  невероятной  быстротой  теряю  один  за  другим  все  набранные  до  этого  очки.
      -  Но  это,  конечно,  временный  вариант, -  пытаюсь  я  спасти  положение. -  Вот  накоплю  денег,  оборудую  студию,  а  тогда  видно  будет.
      Говорю  это  нарочито  бодрым  тоном,  тут  же  ловя  себя  на  мысли,  что  со  стороны  все  очень  напоминает  дешевую  рисовку.  Да,  нет  уже  во  мне  того  прежнего  горения,  того  бесшабашного  азарта,  с  которым,  казалось,  горы  можно  было  свернуть.  И  если  бы  он  даже  и  проснулся  опять  -  дело  ведь  не  в  нем  одном…
      Татьяна,  почувствовав,  видно,  фальшь  в  моих  словах,  деликатно  отворачивается  к  окну.  Умненькая  девочка,  ничего  не  скажешь!  Снова  между  нами  повисает  пауза,  в  этот  раз  грозящая  затянуться  надолго.  «Ну  что,  съел?  -  ликует  мой  внутренний  голос. -  Да,  дружок,  такова  се  ля  ви!  Девочкам  всегда  были  нужны  исключительные  личности  -  капитаны  Блады,  Жюльены  Сорели,  Печорины.  Ты  разве  не  знал  этого?  Так  что  сиди  и  не  рыпайся.  Радуйся,  что  это  произошло  с  тобой  сейчас,  в  самом  начале  знакомства,  а  не  позже  -  больней  было  бы  падать…»
      Да,  с  этим,  конечно,  трудно  спорить.  Действительно,  что  я  скажу  этой  девочке  завтра,  послезавтра,  через  неделю?  Что  я  не  состоялся  как  личность  и  поздно  ждать  от  меня  каких-нибудь  выдающихся  открытий?  Вряд  ли  это  будет   встречено   с   пониманием.    Но,    с   другой   стороны,  нельзя  же  все  время  врать  и   выкручиваться,    чтобы  только  выглядеть  в  ее  глазах  в  более  выгодном  свете!  И  потом,  умным  еще  какое-то  время  можно  притворяться,  но  притвориться  талантливым…  Нет,  пока  еще  не  поздно,  нужно  остановиться.  Чтобы  не  пришлось  потом  прыгать  выше  собственной  головы…
      Мои  невеселые  размышления  прерваны  голосом  диктора,  объявившим,  что  поезд  приближается  к  своей  конечной  остановке  -  главному  вокзалу  города  Серебрянска.
      -  Подъезжаем, -  Таня  как  будто  извиняется  за  свои  слова.  Во  взглядах,  которые  она  иногда  бросает  в  мою  сторону,  ясно  читается  вопрос.  Ну,  что  же  ты?  Сделай  что-нибудь!  Не  молчи!  Попроси  у  нее  номер  телефона  или  оставь  свой!  Сейчас  она  уйдет,  и  ты  никогда  ее  больше  не  увидишь!  Решайся  же,  кретин!  Возможно,  это  твой  последний  шанс  в  жизни!..  Но  я  уже  отравлен  ядом  сомнения.  Все  мои  прежние  ухищрения,  попытки  понравиться  кажутся  теперь  бессмысленными.
      -  Что  ж,  приятно  было  с  вами  поболтать, -  я  не  узнаю  собственного  голоса. -  Может,  еще  когда  и  свидимся.
      -  Может  быть, -  в  тоне,  каким  произнесены  слова,  слышится  плохо  скрываемая  обида.  Нет,  не  такого  финала  ждала  она  от  этой  встречи.  Но  кто  же  виноват,  что  ее  новый  знакомый  оказался  таким  недотепой.
      Сунув  книжку  Ахматовой  обратно  в  сумку,  Таня  решительно  встает  с  места.  Избегая  смотреть  ей  в  лицо,  я  тоже  поднимаюсь.  В  эту  минуту  электричка  начинает  тормозить,  и  девушку  по  инерции  бросает  ко  мне.  В  течение  двух  или  трех  секунд  я  в  растерянности  обнимаю  ее  за  плечи,  чувствуя  на  своей  щеке  мягкое  касание  золотистого  локона,  пахнущего  фиалкой  и  еще  чем-то  неуловимо  приятным,  заставляющим  сердце  сжиматься  в  истоме  какого-то  необъяснимо-сладкого  волнения…  Но  наваждение  проходит.  Пробормотав:  «Извините»,  Таня  выскальзывает  из  моих  рук  и,  не  удостоив  напоследок  даже  взгляда,  вклинивается  в  толпу  пассажиров,  уже  начавших  свое  нетерпеливое  движение  по  проходу  к  дверям.  Слежу  за  тем,  как,  то  прячась  за  спинами,  то  вновь  появляясь,  удаляется  от  меня  огненное  буйство  ее  непослушных  волос  и…  молчу.  Окликни  же  ее,  дурак!  Останови!  Договорись  о  встрече!..  Нет,  поздно!  ПОЗДНО!
      Еще  некоторое  время  я  стою  один  посреди  пустого  вагона  в  каком-то  грустном  раздумье,  потом,  решительно  тряхнув  головой,  тоже  направляюсь  к  выходу.  Спустившись  на  перрон,  какое-то  время  вижу,  как  где-то  далеко  впереди  мелькает  в  толпе  белая  легкая  курточка,  чтобы  через  несколько  минут  окончательно  пропасть  из  глаз…