Веселый автобус

   
    
     Ехали в автобусе господа и те, которые еще товарищи. Ехали славно, жались тесно, по мордасам никого не били, полаивались, по обыкновению, весьма учтиво.
    - Эй, вы, мон шер, уж будьте так любезны, свой локоток из моей печенки  выньте! Она и так циррозом вся подернута, зачем ей лишние страдания? - просил один товарищ-господин другого.
     На что ему премило отвечали:
   - Да уж, пожалуй, выну, каки проблемы? Но только уж тогда и вы, душа моя, с туфля немедля соскочите. В противном случае, печенке вашей многострадальной не сдобровать, я зуб даю на отсечение.
    Любезные особы тотчас же помирились, к явному разочарованию других скучающих особ.
    Так чинно-благородно, в соответствии с транспортным этикетом, тряслись сплющенные господа-товарищи в допотопном (и слегка подремонтированном в пост-потопное время) дряхленьком автобусе.
    Но вот в салон, где его давно не ждали, влез господин с большим  достоинством. Не тем мужским, конечно, а чисто человеческим. Он прежде-то передвигался на извозчике, где кроме его достоинства - спина извозчика да тихая гнедая лошадь. Но вот беда - извозчиков не стало, смел их подчистую научно-технический прогресс. Пришлось тогда боярину перелезать на городской автобус, в который уже набилось видимо-невидимо подобных недотрог.
    Толпа ранимого пришельца сплющила, измяла и тут же наплевала в душу. А  в довершении всего - другой такой же господин, как видно, тоже всего лишь день назад раставшийся с гнедой, протискиваясь к выходу, не больно, но преобидно задел рукой по шапке ранимого вельможу. Его сиятельство, не медля ни секунды, спросило у нахала в довольно светских выражениях - в своем ли он уме?! На что его сиятельству ответили примерно тем же, да плюс еще, должно быть, в виде бонуса, посыл туда, куда приличным господам ходить нельзя.   
   После таких поносных слов оба сиятельства сцепились ни на шутку. Случилось страшное - их честь задета. Пусть не нарочно, пусть не сильно, но все же до нее дотронулись поганым словом. Теперь уж хошь не хошь, а надо драться, тем более все предпосылки для дуэли на лицо.
    Обида вельмож кипела и переливалась через край. Ядовитые брызги летели на попутчиков, и веселье становилось массовым.
   - Вы, граф, прямо сейчас хотите в харю? Иль мы уладим сей конфликт вне транспортного средства? - вопрошал тот, которому спихнули ненароком набок шапку.
     Ему, в таких же радужных тонах и с добавлением особо сочных слов для связки, отвечал неловкий господин, посмевший прикоснуться к самому святому:
    - Да нет уж, мон ами! Чего уж вне, давайте тут, покудова в груди всё пышет и клокочет! Хочу прям щас до вашей морды дотянуться. Довольно слов - к барьеру, сударь мой, к барьеру!
     Но драки не случилось. Не хватило искры, задора, куража. Конфликт погас. Потухли рампы. Внимание толпы ослабло, в салоне стало скучно и неинтересно жить. 
      Но скоро всех развеселила премерзкая старушка, которая надумала влезать в раздутое автобусное чрево не поздно ночью, когда по городу гуляют одни
вампиры да пара-тройка упырей, а в самый неурочный час, в самый, что ни на есть,
зловещий пик! Возможно, это была всего лишь шутка, с одной лишь целью  - развеселить толпу. Но шутка та была весьма опасной.
   - Куда ж вы прёте, мадмазель?! Как можно в этакое время мешать работающим господам влачить домой свои натруженные мощи?! Сидели б дома, на печи. Да и передвигались бы на ней, как всем известный персонаж Емеля,  - сказали ей примерно так или чуть-чуть иначе.
   Но ветхая шутница отмолчалась, как видно, продолжая тонко издеваться над господами, не имеющими своих печей-саней. Тогда ее легонько, без явного членовредительства оттерли от дверей и придавили к месту, с обозначением:
«Для инвалидов» и «Для детей».
      На мягком креслице уже сидела пара то ли инвалидов, то ли приравненная
к ним льготная категория людей. Хотя на первый взгляд как будто бы не
инвалиды, и уже, скорей всего, не дети. На мягком креслице сидел цветущий
царь-царевиц, изрядно пышущий здоровьем, давно забывший про горшки и ясли. На нем, как на престоле восседала цветущая красавица-девица. И тоже явно не младенец, поскольку горшки и ясли остались там же далеко,в далеком прошлом. На миловидных добродушных лицах блуждала улыбка идиота, не понимающего что к чему, и можно ли сидеть в присутствии «гранд-мазер».
     Конечно, шутку бабкину никто не оценил. Никто не хохотал как на концертах Петросяна и не просил чего-нибудь на «бис». Да и она сама раскаивалась шибко, припертая к стене красивыми и крепкими телами. Её-то тело давно уж не такое: куда-то делся кальций, красота и сила. Куда-то утекли года...
     И дерзкая «гранд-мазер» наиграно кряхтела под напором красивых крепких
тел, давивших на нее с чуть-чуть злорадным удовольствием. И господа вновь
начали ругаться: кто-то кого-то в спинку пихнул, кто-то на чистый калош
наступил, кто-то, злосчастный, шапку задел - достоинство опять страдает и честь
вся в пятнах. Пора бы на дуэль...
     Но время было чудное, предновогоднее - придется делать хэппи-энд...
На остановке «Предновогодняя-Чудесная» (бывшая Рабоче-Крестьянская;
бывшая Царская-Сельская) порывом ветра внесло в салон на редкость положительного юношу. Он сильный, он смелый, он настоящий герой. Он ни
такой как все. Он всех гораздо лучше. Он так похож на космонавта или на
передовика с Доски Учета. Он знает три волшебных слова: «мерси», «пожалуйста» и "справедливо". Он не срезает кабель с высоковольтных вышек и не
чеканит золотых монет, нанося экономический ущерб любимой Родине.
Еще он знает, что лаяться и драться в автобусе нехорошо, а старым людям место надо уступать. А посему - всем скандалистам-грубиянам он строго погрозил пудовым кулаком,подумал и контрольным «выстрелом» добавил:
   - Нехорошо, мать вашу.
    Цветущих и пышущих здоровьем он оторвал от мягкого сиденья, и водрузил туда старушку, обильно умытую слезами удивления и бесконечной благодарности.
И вдруг всем стало тепло и как-то весело, и как это ни странно, даже хорошо. На лицах появились милиые улыбки и по салону разлился чудесный аромат добра.