Когда умерли Боги

 Борис Крылов

Когда умерли Боги

Роман

Оглавление                Стр

               Событие (пролог)                2 
               
Часть I . За миллионы лет до события                3

Глава 1. Бегство                3

Глава 2. Обетованная планета                4

Часть II. За тысячу лет до события                7
               
Глава 1. Первые вести                7

Глава 2. Храм Ионы                11

Глава 3. Рыцарь тайного дозора                12

Глава 4. Вход                14

Глава 5. Ночные гости                16

Глава 6. В подземелье под храмом                21

Глава 7. Тайник                26

Глава 8. День поклонения                33

Глава 9. Под надзором                36

Глава 10. Нищий купец                41

Глава 11. Что вспомнил паломник                44

Глава 12. Милость настоятеля                48

Глава 13. Астара                52

Глава 14. Уловка казначея                54

Глава 15. Встреча с настоятелем                62

Глава 16. В море                65
Глава 17. Счетовод                67

Глава 18. Возвращение казначея                69

Глава 19. Месть казначея                74

Глава 20. Соратники                82

Глава 21. Отец и брат                84

Глава 22. Отплытие                86

Глава 23. Приготовления                89

Глава 24. В подземелье                93

Глава 25. Бунт                97

Глава 26. Все вместе                99

Глава 27. Буря                103

Глава 28. Возвращение                105

Глава 29. Дома                109

Глава 30. Сомнения Святейшего                114

Глава 31. В очередное полнолуние                121

Глава 32. Потомок славиндов                124

Глава 33. Новый посвященный                128

Глава 34. Зеркало                131
 
Глава 35. Письмена в дневном свете                135

Глава 36. Подлинный перевод                137

Глава 37. Новообращенная                139

Глава 38. Решение Совета                141

Глава 39. Выбор                144

                Эпилог.                146





Событие

(пролог)

- Его избрали канцлером, Великий магистр.
- Знаю…
- Но, Великий, там полмиллиона наших братьев, они под угрозой!
- Тоже знаю…
-  Но мы обязаны спасти их!
- Прежде всего мы обязаны исполнить Завет.
- А братья?...
- Жертвы неизбежны…
- Но, Великий!...

- Он не ответил, только откинулся назад и плотнее прижался к высокой спинке стула, отчего стал казаться выше и недоступнее. Бледное, горбоносое, в обрамлении седых волос его лицо как бы затвердело, а глаза потухли, это означало, что он недоволен, даже гневается. Магистр континента поклонился и, пятясь задом, направился к выходу. Он старался не смотреть на это каменное лицо, но оно будто притягивало.

- Остановись, - Великий произнес это тихо, едва пошевелив губами. – Подойди и сядь!
Когда магистр континента приблизился, Великий продолжил:
- Разве ваш орден не предвидел вероятности такого поворота событий?
- Да… мы извещали вас, но вы ответили, что надо извлечь максимум пользы из кризиса…
- Это не снимало с вас ответственности за развитие событий, вы должны были учесть все варианты. Вы разработали план действий на такую возможность?
- Только обсудили…
- Каков он?
- Немедленная иммиграция  главных финансистов и ученых на Новый континент, подготовка общественного мнения соседних стран и в самой стране, расконсервация резерва, помощь оппозиции…
- Во-первых, ученых, а потом финансистов. Действуйте немедленно, чтобы канцлер не опередил вас. Это все!

Когда магистр континента ушел, Великий встал, спустился в зал и, заложив руки за спину, как заключенный, пошел по кругу. Похрустывали больные суставы. Как некстати старость, когда приблизилось главное событие века.  Он жил ради этого, он потратил на это всю жизнь, он правильно рассчитал и приложил все силы,  чтобы мир после первой войны века был недолгим,  теперь грядет вторая война, главная.  Доживет ли он до нее.

Он уже давно назначил себе преемника, но не передал ему Завета. В своем уединении он не боялся преждевременной смерти,  знал, что еще несколько лет у него есть. Эти несколько лет он потратит на то, чтобы столкнуть лбами сатрапов двух арийских племен.  К тому все готово, надо лишь дожидаться удобных моментов  и слегка подталкивать их друг к другу. Второй,  наконец-то,  пришел к власти. Этот будет решителен, он все сделает быстро. Будет война, будет много жертв, и первыми жертвами станут братья. Но так надо. Пока нет единства мира, Завет не исполнить.

Были времена, когда арии сами пытались исполнить Завет. Самые тяжелые времена, но братья справились с этой бедой. Самый первый шаг был сделан сразу, переводчик заменил  золото на серебро, но и после этого потребовалось два века, чтобы уничтожить спесивый орден. Ныне тоже нелегкие времена, решающие времена. После этой грядущей войны мир станет чище, и новый мировой порядок, который братья провозгласили на Новом континенте еще полтора века назад, наконец-то, утвердится на планете. И тогда будет исполнен Завет Бога.

Часть 1

За миллионы лет до события

Глава 1

Бегство

Светило потухало, излучение его слабло,  и на планете началось резкое похолодание. Цивилизация могла существовать лишь с большими затратами энергии, хорошо, что именно накануне похолодания была освоена термоядерная энергия, это давало шанс разумной жизни сохраниться, но остальная биосфера планеты неуклонно сокращалась. Изменения климата опережали возможности восстановления биосферы за счет естественного отбора, планета замерзала. Полярные области превратились в громадные ледники, которые расширялись и ползли с севера на юг и с юга на север. Экваториальные континенты и части океанов еще  сопротивлялись оледенению, но и здесь климат ужесточился, суточные перепады температур переходили точку нуля, ночью вода замерзала, днем неистово испарялась. Цивилизация теамов все силы направляла на строительство термозащитных куполов, в которых можно было создавать и поддерживать привычный климат. И еще цивилизация уходила под поверхность планеты, ближе к ее ядерному теплу.  Численность населения убывала, теамы не желали потомства в мире, который умирал.

В течение двух сотен циклов цивилизация теамов приспособилась к холодеющему светилу, и когда все стабилизировалось, началась главная катастрофа – светило стало выбрасывать невиданных размеров и мощи  протуберанцы. Гигантскими щупальцами они вытягивались из сферы, набухали и улетали в пространство. Первый результат этого был самым неожиданным, у многих теамов открылся атрофированный теменной глаз. Он был нужен первобытным теамам, когда их главным врагом были гарпии, но гарпии были уничтожены уже более тысячи поколений назад, теперь же генетическая память подсказала – главная опасность опять наверху.

Протуберанцы не были прежними разреженными плазменными потоками, которые вызывали магнитные аномалии на планете, они стали плазменными сгустками, которые несли миллиарды тонн раскаленной материи светила. Их траектория была близка плоскости эклиптики системы, что увеличивало вероятность столкновения планеты с одним из них. И это случилось, протуберанец прошел в непосредственной близости и опалил поверхность планеты, обращенную в его сторону. «И упала с неба большая звезда, горящая подобно светиль¬нику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей  звезде - полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». В месте контакта испарилась влага водоемов и даже ледники, все живое погибло. Затем влага сконденсировалась, очаг поражения стал очагом метеокатастрофы, на планете пронеслись ураганы невиданной силы, даже неопаленная протуберанцем биосфера потеряла половину своего ресурса. Цивилизация теамов сохранилась, но потеряла половину своей жизненной сферы, были разрушены многие защитные купола, не пострадали только подземные цитадели.

Эта катастрофа нанесла еще один урон цивилизации, нарушилось психо-социальное единство теамов. Это единство было главным достижением цивилизации, цивилизация имела единое сознание, она была единым интеллектуальным организмом, цивилизация самоуправлялась без конфликтов и усилий. Теперь это телепатическое единство разрушилось. Единое сознание распалось на групповое, и между этими группами сразу возникли противоречия. Появились новые философские течения, часть из них восхваляла радости телесного бытия, другие, наоборот, призывали к самоуничтожению. При этом терялось главное, в единой психосфере несомненным постулатом было бессмертие цивилизации и все усилия на сохранение вечности разумной жизни, теперь этой единой цели не стало. Во избежание хаоса был создан планетарный координационный совет, как в первобытные времена, когда собирались вожди племен.

В это время астрофизики сделали фатальный прогноз – светило приближается к стадии вспышки новой, фотосфера его увеличится в сотни раз и захватит орбиту планеты. Цивилизация и все живое погибнет. Поселения на дальних планетах не сохранят цивилизации, потому что не имеют собственной биосферы и полностью зависят от материнской планеты.

Конец планеты  и цивилизации на ней был предрешен, чтобы спасти цивилизацию оставался единственный выход – экспедиция к соседним звездным системам с целью поиска пригодной для жизни планеты. Идея звездной экспедиции зародилась давно, еще в период расцвета цивилизации теамов, когда светило казалось незыблемым и ничто не предвещало катаклизма. В ту пору началось строительство межзвездного корабля с целью разведывательной экспедиции, но с началом остывания светила работы пришлось свернуть, возникли неотложные задачи по сохранению цивилизации на планете. Теперь, когда стало ясно, что планета и цивилизация на ней погибнут, корабль стал последней надеждой. Уже несколько поколений он висел на орбите и, к счастью, не пострадал от протуберанца, его предстояло достроить и отправить в межзвездную экспедицию в кратчайшее время.

Цивилизация обрела последнюю цель и приступила к ее реализации. Все ресурсы были направлены на строительство корабля, теамы знали о предстоящей гибели планеты и посвятили свои последние дни, чтобы спасти хоть мизерную часть своей цивилизации. Предполагалось отправить несколько десятков супружеских пар, чтобы они, если удастся обнаружить пригодную для жизни планету, продолжили род теамов и сохранили достижения цивилизации. Никто не знал, будет ли достигнута цель, удастся ли обнаружить пригодную планету, смогут ли теамы продолжить род в условиях перелета, смогут ли выжить на новой планете, и хватит ли ресурсов корабля, чтобы найти такую планету. Но другой возможности спасти хоть что-то не было, эта была единственной.

Когда корабль был готов к старту, случилась еще одна беда. Секта, призывавшая к самоуничтожению, заявила, что перед смертью все равны, никаких избранных быть не может, погибнуть должны все вместе с планетой, или раньше, у кого хватит на это мужества. Также приверженцы секты заявили, что уничтожат избранных, которые намечаются в экспедицию. Это была неслыханная дерзость, сознание теамов не могло воспринять реальности угрозы, априорным было осознание ценности жизни и приложение всех сил на ее сохранение. Но туги, так называли себя сектанты, выполнили угрозу, более половины намеченных членов экспедиции были задушены одновременно в разных местах по команде предводителя.  Молох, такое имя было у главаря. После этого массового убийства единое сознание  теамов разрушилось окончательно, каждый теам стал сам по себе. Лавинообразно росло число одиночных и групповых самоубийств, туги ликовали, сбывалось их предсказание. К счастью,  теамы, входившие в координационный совет, сохранили свое маленькое единство и стали призывать теамов не поддаваться панике, а приложить все силы для выполнения последней цели – достройке и отправке корабля.  В спешном порядке была создана охрана, которая окружила  стартовый космопорт, откуда отправлялись челночные рейсы на корабль.  Была укомплектована новая команда экспедиции.  Корабль покинул орбиту планеты, когда светило стало стремительно распухать.

Во время вспышки новой, когда огонь закрыл весь небосвод и стал пожирать планету, восстановилось единство теамов, они умирали все как один индивид, они были спокойны, они знали, что последняя цель выполнена. Расстояние и взрыв светила не помешали объединиться сознанию погибающих и улетающих на поиски обетованной планеты, они умерли и остались живы, маленькая частичка их былого могущества сохранилась и могла стать семенем новой цивилизации.

Глава вторая
Обетованная планета

Одиночная звезда из класса желтых карликов, оказавшаяся вблизи траектории корабля, привлекла внимание обилием планет-спутников, их было более десяти, при этом три из ближайших к звезде, находились в зоне оптимального облучения, на них могла существовать органическая жизнь. По мере приближения к звезде и получения новой информации о  планетах были установлены две с признаками углеводородной жизни. Но изучение спектра радиоизлучения планет показало только естественный метеофон, источников искусственного радиоизлучения выявлено не было, это означало, что развитой техногенной цивилизации на планетах нет. Надежда на встречу с высокоразвитым инопланетным разумом отпадала. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что собственную цивилизацию можно развивать на чистом месте, плохо – потому что помощи ждать неоткуда.

По мере приближения к звезде и ее планетой системе размеренная жизнь на корабле сменилась тревожным ожиданием. Первая разведочная высадка на планету четвертой орбиты не оправдала надежд. На планете существовала  жизнь, но в примитивной форме: водоросли, бактерии, зачаточная растительность. Излучение, получаемое от звезды, было мало, на планете могли существовать лишь вегетативные формы, приспособившиеся к циклам суточного промерзания и оттаивания. И главное, на планете не было крупных водоемов, где жизнь могла развиваться. Экспедиция на планету выявила ее полную бесперспективность, единственное – гравитация на планете была такой же, как на родной планете теамов. Развивать цивилизацию в подобных условиях не имело смысла, но имело смысл построить базу в виде термозащитного купола на берегу водоема, где можно было развести плантации. Этим и занялась первая группа в составе двадцати членов. Основная часть экспедиции в количестве 108 теамов направилась к следующей планете.

Третья от звезды планета на три четверти была покрыта водой, она имела плотную оптимального состава атмосферу и очень богатую биосферу. Органическая жизнь планеты была очень разнообразна, вся ее поверхность от глубинных  впадин океана до самых высоких гор была населена живыми существами.  От Родины эту планету отличала повышенная гравитация, поэтому жизнь на ней жалась к поверхности воды и суши и не уходила далеко в атмосферу, но все равно и суша, и воды, и атмосфера планеты были освоены и заселены жизнью.  И жизнь, как и на родной планете, была цепкой и упорной. И еще, она  была  агрессивной, и  не приняла чужаков. Атмосфера планеты не отличалась от атмосферы Родины и была пригодна для дыхания пришельцев, но опасна из-за насыщенности микрофлорой. Благодушный романтик, вздумавший подышать без скафандра, поплатился жизнью. С воздухом в его организм проникли бактерии и начали изнутри поедать тело пришельца. Спасти его не удалось, это была первая смерть теама на новой планете.

Но если от агрессивности местной жизни можно было защититься, то защититься от гравитации нельзя.

Великое благо гравитации – она наводит порядок и расставляет все по своим местам. В хаосе невесомости, где нет ни верха, ни низа, где все перемешано, где нет ни легкого, ни тяжелого, где все движется в беспорядке, то собираясь, то разделяясь, в этом хаосе она наводит порядок. И все ложится на свои места, и вода течет вниз, и камни лежат на месте, и воздух, самый подвижный и непокорный, тоже подчиняется ей. Гравитация дает форму и прочность этой форме, она дает времени точку для отсчета, и маятник, подвластный ей, начинает свою нескончаемую работу.

Но чрезмерная гравитация – это деспот, который все сплющивает, прижимает, сдавливает. И от всех форм остается только шар, это форма самой планеты. Ничто не может вырваться из-под его сферы. А если и вырывается взрывными усилиями непокорной материи, тут же низвергается вниз и тонет в пучине густой неподвижной жидкости. И маятник не отсчитывает время, потому что рвутся все нити.  Даже лучи света закручиваются гравитацией и в страхе бегут прочь, боясь утонуть вместе со всем остальным. Трудно существу на планете с большой гравитацией, она давит, прижимает к поверхности, сгибает тело, ломает кости. Большие размеры здесь тягостны, трудно двигаться, трудно дышать, даже просто быть здесь трудно. Поэтому местные существа малы, и эта малость дает им свободу. Они легки,  подвижны и быстры, и с ними трудно тягаться. Они здесь хозяева, они сильнее.

Только машины дают преимущества пришельцам, они помогают двигаться, умножают их силы, позволяют работать. Без машин они беспомощны, и они уже больше зависят от этих машин, чем машины от них, хотя и управляются ими.  Но и машины не помогают избавиться от давящей тяжести, большую часть времени пришельцы вынуждены лежать на гидроматрасах, а двигаться по планете в машинах или скафандрах с внешним скелетом.

Планета была пригодна для создания цивилизации, но возродить прежнюю цивилизацию теамов было невозможно, теамы не смогли бы жить в таких условиях, оставалось единственное – на основе местной фауны с помощью генной инженерии создать подобные теамам существа, способные к обучению и последующему развитию. Исходные местные виды, пригодные для такой трансформации на планете были - четырехрукие древолазы, предстояло их гены совместить с генами теамов,  а затем в ходе длительного целенаправленного отбора выводить разумную расу. Работа предстояла длительная, на несколько десятков поколений. Срока жизни теамов  на это бы не хватило, тем более, если жить на самой планете. К счастью, планета имела спутник с гравитацией идеально подходящей для теамов. Но на спутнике не было атмосферы. Чтобы жить на нем, предстояло построить изолированную базу.  Вторая группа тоже разделилась на две, часть осталась на планете с целью начать создание новой расы, остальные занялись строительством базы на спутнике.

Четырехрукие не боялись пришельцев до тех пор, пока пришельцы не стали их отлавливать. После этого древолазы, увидев охотников, с истошными  визгами разбегались по кронам деревьев, приходилось их усыплять. Первые опыты по созданию новой расы были неудачны, местные гены были намного активнее генов пришельцев, при их сочетании нужные свойства у зародышей не прививались, они становились лишь уродливыми древолазами. А время утекало, и это было главной потерей теамов.  Длительность средней жизни теамов была на порядок выше продолжительности жизни местных видов. У тех в условиях местной повышенной гравитации был ускоренный обмен веществ, они быстрее росли, развивались, интенсивно размножались, но и быстрее старели. Сами теамы могли продолжить свой род, только живя на спутнике, на планете не позволяла та же гравитация. Но потомство появлялось редко, репродуктивность теамов в условиях искусственной среды на спутнике быстро убывала, через два поколения их численность стала сокращаться.

Удачный вариант по выведению новой разумной расы был получен много времени спустя, когда численность самих теамов сократилась вдвое, их осталось всего 53.  Из них на самой планете одновременно находилось не более семи, остальные жили на спутнике. Новые теамы, их назвали атланами, от местных древолазов унаследовали прочный массивный скелет, силу и выносливость. Внешне они больше походили на теамов, были прямоходящи, с большим объемом мозга, ростом немного ниже теамов. но все равно в два раза больше местных древолазов. От местных они еще унаследовали интенсивную размножаемость, и через три поколения на планете существовала популяция численностью более тысячи особей. На этом опыты по генной инженерии были остановлены, и все силы теамов переориентированы на обучение и корректировку социального развития новой цивилизации атланов. Сокращение численности самих теамов уже не пугало их, теперь все надежды возлагались на новую расу.

Через пять поколений численность атланов достигла более ста тысяч. Они хорошо обучались и могли управлять машинами теамов. Теперь главной задачей стало создание новой техносферы, которая смогла бы обеспечить восстановление стареющих и разрушающихся машин теамов и производство собственных машин из материалов планеты. Но беда пришла, откуда ее совсем не ждали – эпидемия. Эпидемия была вызвана новой мутацией вируса, первыми заразились древолазы, и теамы вначале не заметили опасности, когда же эпидемия перешла на атланов, исправить ситуацию было невозможно. Вся раса атланов погибла в течение одного планетарного цикла, эпидемия распространилась мгновенно, причиной тому было то, что все атланы жили на отдельном острове, это позволяло цивилизации развиваться ускоренно. Попытка теамов сохранить часть расы, изолировав их на другие острова и континенты, успеха не имела, они уже были заражены. К этому времени самих теамов оставалось девятнадцать.

Когда казалось, что все рухнуло, были обнаружены мутанты прежних уродливых древолазов, которые все-таки сохранили часть генов теамов. Более пятидесяти поколений они развивались самостоятельно и научились делать каменные орудия, в их стаях наметилась социальная организация. Это была последняя надежда на сохранение цивилизации, но работа потребовала бы длительного времени, не менее ста поколений. На этот срок не хватило бы жизни самих теамов и даже их потомков, поэтому было принято решение самим теамам погрузиться в анабиоз, пробуждаясь через десять- двадцать поколений  новой расы для корректировки развития. На разных континентах планеты были построены пирамидальные консерваторы, в которых теамы могли сохраняться практически без изменений телесного состояния.
 

Часть 2
За тысячу лет до события

Глава 1
Первые вести

Ваше Святейшество, благая весть из Святой земли, наш брат Иохим видел письмена самого Бога. И читал их….- монах опустился в поклоне перед Святейшим, но поднял радостное лицо.
Святейший нахмурился:
- Почем знаешь?
- Паломник передал слова: знаю – видел – читал.
- Что еще?
- Еще пожелания многих лет и здравия вашему Святейшеству и письмо на пергаменте… - с последними словами монах в низком поклоне передал тугой свиток.
-
Стараясь не показать нетерпения, Святейший развернул свиток и стал читать. Пергамент был плотно исписан мелким латинским шрифтом. Вполне обычное письмо с частой хвалой Господу и не менее частыми благодарностями Халифу, который не чинит препятствий паломникам и даже охраняет их от разбоя. Святейший напряг память и стал согласно шифру искать нужные слова и буквы.

 Храм Ионы, подземные катакомбы, стальная цитра со свитками, амеи поклоняются ей, вскрывает цитру только избранный, похитить невозможно, избранный в присутствии…
Дальше от напряжения запестрило в глазах и текст стал расплываться. Святейший поднял лицо и взглянул на монаха. Лицо монаха выдало жгучее любопытство.
- Почему ты решил, что брат Иохим видел именно святые письмена? И где сам паломник?
- А что еще можно найти в Святой земле и прочесть… А паломник в келье, он болен, поэтому и не смог предстать перед вашим Святейшеством.
- Проводи меня к нему, - Святейший встал.
Монах шел впереди, он, наконец-то, выпрямился, но даже в походке оставался суетливым. Он раздражал. «Так ведут себя провинившиеся, подумал Святейший, - В чем же он мог провиниться? Наверно, читал письмо. Скорее всего», - спросил:
- Как зовут тебя, сын мой?
- Венедиктом, ваше Святейшество. Я последний сын в семье Чезаре из рода Микелинов, поэтому стал монахом.
- Ты говоришь так, будто недоволен судьбой.
- Роптать на судьбу – гневить Бога. Я всем доволен в этой жизни, а больше уповаю на милость Господа по своей кончине…
- Что интересного ты нашел в письме? – напрямую спросил Святейший.
Монах на долю секунды задержал шаг, а затем еще ниже опустил голову, но при этом изменилась походка, она стала размеренно-медлительной, в ней исчезла суетливая угодливость.
- Скорблю недоверием, ваше Святейшество. Я не читал письма – это грех, а также нарушение кодекса дворянской чести.
- Прости, брат Венедикт…- святейший ответил автоматически, но не оставил своих подозрений. Странен был этот монах.

Наконец они пришли. Венедикт открыл дверь кельи, и Святейший, наклонившись в низком проходе, вошел внутрь. Монах остался снаружи. В келье было темно, пахло дегтем и еще чем-то резким лекарственным. Наконец Святейший освоился с полумраком и увидел на каменном ложе длинное тело под покрывалом, лицо разглядеть было невозможно. 

- Войди, брат Венедикт, - позвал Святейший, – открой окно.
Монах вошел в келью, но возразил:
- Может лучше принести факел, мы опасаемся чумы.
- А что, паломник сошел с чумного корабля?
- Нет, но…
- Открой.
Монах открыл окно, убрав с него шкуру. Наконец-то в келье можно было все разглядеть. Рядом с ложем стояла курильница от которой и исходил запах. Глаза лежавшего были закрыты, он не отреагировал на изменения в келье.
- Он жив? – спросил Святейший.
Венедикт подошел к изголовью, встал рядом с курильницей.
- Сеньор Томазо, вы слышите меня?
По худому, заросшему клочковатой бородой лицу пробежала гримаса, но глаза остались закрыты.
- Сеньор Томазо! – повысил голос монах.
Глаза лежавшего приоткрылись, они были мутны и ничего не выражали.
- Сеньор Томазо, с вами хочет поговорить Святейший.
Глаза паломника прояснились, в них появилось осмысленное выражение, когда он разглядел тиару и плащ Святейшего, на лице промелькнуло подобие улыбки. Он заговорил, тихо, с перерывами между отдельными словами:
- Ваше Святейшество, душа моя покидает тело, благословите перед встречей со Всевышним… А вашу волю я исполнил, письмо привез и передал слова амея, который дал мне письмо.
- Почему амея? Письмо тебе должен был передать брат Иохим, он тоже паломник, но задержался в Святой земле уже более года и шлет нам вести с другими паломниками.
- Нет, амей, - чуть слышно ответил лежавший и вновь закрыл глаза, беседа отняла у него последние силы.
«Что-то неладно, - подумал Святейший, - что-то случилось с братом Иохимом». Обратился к монаху:
- Позови лекаря.
Лекарь явился быстро, увидев Святейшего, упал на колени.
- Время дорого, подойди сюда и отвечай быстро и четко! – позвал Святейший. – Когда он прибыл и на что жаловался?
- Вчера, Святейший. Сетовал что его мутит, и он не мог есть три дня.
- И что ты сделал?
- Прежде всего поставил курильницу, чтобы изгнать дух чумы, и дал очистительной соли.
- И что, ему стало лучше?
- Нет, хуже… его долго рвало, но лучше не стало.
- Что ты думаешь, и что намерен сделать еще?

- Думаю, в него вселился очень хитрый бес. Надо на коже головы сделать надрез в форме святого ромба, и посыпать его солью (при упоминании беса глаза лекаря загорелись, воевать с бесами он любил) тогда бес не выдержит и проявит себя. Непременно проявит. И тогда общей молитвой его можно изгнать из тела больного.
Лекарь смотрел на Святейшего с надеждой, что тот даст согласие на изгнание беса, и он бы приступил немедленно.
- А он выживет? – спросил  Святейший.
- Все в руках господа… - уклончиво ответил лекарь.
«От такого лечения точно не выживет, - подумал Святейший, - а паломник нужен живой. Надо выяснить все подробности. Возможно обстановка критическая. А этого лекаря к больному подпускать нельзя, беса он изгонит, но и душа больного отлетит».
- Нет, бес здесь не при чем, я бы почувствовал его. Ты можешь идти.
Лекарь опустился на колено и потянулся к руке Святейшего для поцелуя, но тот нетерпеливо махнул рукой, веля удалиться.  Лекарь покинул келью с угрюмым лицом.
Святейший обратился к монаху:
- Есть еще лекари в монастыре?
- Из наших нет, - ответил монах,- но есть один бусман, иноверец, кажется, он лекарь.
- Что в монастыре делает иноверец?
- Он выполняет грязную работу. Его сняли с пиратской галеры, но его никто не хотел выкупать. Настоятель взял его из милости.
«Лекарь на грязной работе, наверно, и сам грязный, - подумал Святейший. – Впрочем, выбора нет». Сказал  монаху: «Приведи!»
Бусман был в старом но аккуратно заштопанном халате. Святейший обратил внимание, что руки у него чисты, а лицо спокойно, даже безразлично.
- Ты лекарь? – спросил Святейший.
- На моей родине был лекарем.
- Сможешь ли ты определить болезнь этого человека и помочь ему?
- Я попробую… - он подошел к лежавшему, потрогал его лоб, потом пульс, через полминуты сказал. – Этот человек обессилел от голода…
- Всего лишь?! – удивился Святейший.
Лекарь опять приблизился к больному и стал водить ладонями вдоль его тела, но на весу, не прикасаясь.
- У него воспалена брюшина, думаю, это след отравления.
- Ты можешь его вылечить?
- Я постараюсь…
- Постарайся, иноверец. Если вылечишь - я вознагражу тебя, и ты сможешь уехать на родину. Если же больной умрет, я велю казнить тебя.
Лекарь усмехнулся: «Можешь казнить меня сейчас…»
- То есть, ты не можешь вылечить его?!
- Я постараюсь, если мне не будут мешать угрозами…
Светлейший нахмурился, а монах, стоявший рядом, низко наклонил голову, спрятав лицо за капюшоном. С одной стороны, лекарь раздражал Святейшего, но с другой, вызывал уважение, потому что даже в столь бедственном положении не утратил достоинства. Святейший смягчил тон:
- Постарайся, и пусть поможет тебе твой Бог…
Он повернулся к выходу, считая, что разговор закончен, но лекарь произнес еще одну фразу:
- Бог у нас один, просто называем мы его по-разному…
Святейший повернулся и посмотрел в глаза лекаря. Тот не отвел взгляда, и выражение лица осталось прежним: спокойным и немного отсутствующим.
Перед тем, как покинуть келью, Святейший сказа монаху:
- Помогай ему во всем, что он попросит.

На следующий день монах докладывал Святейшему, что лекарь прежде всего заставил больного выпить вина, разбавленного святой водой, а потом разбавленного же святой водой молока. После этого больной уснул, а утром попросил есть. Но лекарь дал ему лишь малую порцию вареного пшена. Больной просил еще, но лекарь отказал. Больной уже встает на ноги, хотя очень слаб и весь трясется.

Святейший велел позвать лекаря, и когда тот пришел, сказа ему:
- Мне доложили, что больной идет на поправку. Скажи, когда я смогу переговорить с ним? Он нужен мне для долгой и обстоятельной беседы.
- Думаю, что завтра, если он не нарушит моего указания.
- Что за указание?
- Он сейчас голоден, но есть ему много нельзя, только малую порцию постной пищи. Если же съест мяса, может вообще умереть. Поставь к нему надежную охрану, я боюсь, монахи из сострадания к больному нарушат мой наказ.
- Хорошо, - Светлейший махнул рукой, отпуская лекаря.
Следующим утром Святейший пришел в келью к больному. При появлении высокого гостя больной слез с постели и опустился на колени. Это далось ему с трудом, тело больного подрагивало, он был очень слаб. Святейший вначале в знак милости положил ладонь на голову преклоненного, а потом опустил руку для поцелуя. Сказал:
- Поднимись с колен и сядь.
- Как я, ничтожный, могу сидеть в вашем присутствии, - ответил больной.
- Сядь! Это мой тебе наказ,-  затем обернулся к монаху. – Принеси мне стул.
Когда стул принесли, он сел напротив больного и спросил:
- Как ты чувствуешь себя, брат Томазо?
- Это наверно грешно, но я хочу есть, а лекарь-бусман дает мне только щепотку пшена, а это так мало, меня мучает голод… И сейчас ведь не пост?
- Да,  брат Томазо, не пост. Но доверься лекарю, он верный человек. А в ясной ли ты памяти, и помнишь ли свое паломничество?
Да, Святейший, я помню все до того дня, пока не заболел, потом помню плохо – у меня была лихорадка.
- Тогда укрепи свой дух, нам предстоит долгая беседа.
Затем Святейший обратился к сопровождавшему монаху:
- Закрой дверь и следи, чтобы нам никто не помешал. Я потом позову…
Святейший наклонился к паломнику и тихо спросил:
- Где, когда и при каких обстоятельствах тебе передали письмо и устный наказ?

Паломник немного задумался, потом ответил:
- Это было накануне прихода корабля, на котором нас обещали вернуть. Мы все, нас было двенадцать человек, жили на берегу моря под навесом портового склада, ночевали там же. Ночью меня разбудил какой-то амей. Когда я открыл глаза, он приложил палец к губам и шепотом сказал мне: Во имя Господа своего, молчи и слушай: «У меня письмо для Святейшего, очень важное. Передай ему и еще скажи: знаю, видел, читал». Еще он заставил, чтобы я повторил эти слова и попросил, чтобы письмо я хранил тайно. После этого он ушел.

- На каком языке он говорил с тобой?
- На франкском…
- Почему же ты решил, что это был амей?
- Он был в амейском полосатом халате, и голова была повязана по-амейски, и борода у него была курчавая, черная.
- Как же ты все это разглядел ночью?
- Была луна, и море светилось.
- И что ты сделал потом?
- Вложил свиток в рукав и лег спать.
- А потом?
- Утром я развернул свиток, увидел, что адресован он вам, после этого читать не стал, свернул и спрятал, как велел амей.
- Это все?
- Все…
- Что было потом?
- Потом  мы погрузились и в тот же  день отплыли.
- Сколько вы плыли, и почему ты заболел? Лекарь сказал, что тебя отравили. А это, скорее всего, на корабле.

Томазо задумался, несколько раз дрожащей рукой потер лоб:
- Плыли мы пятнадцать или шестнадцать дней. Только один раз приставали к срединному острову, где пополнили запас пресной воды. На корабле, кроме команды и нас паломников, были амейские купцы. Одного уличили в воровстве, и генуйцы хотели бросить его в море, но другие амеи заступились и заплатили за него выкуп, тридцать тангов. После этого проворовавшийся сидел в каморке и не выходил на палубу.
- Что он украл?
- Он не украл, не успел, он шарил в вещах паломников…
- А где ты хранил письмо?
- В рукаве плаща, там у меня потайной карман, и всегда держал письмо при себе.
- Когда ты заболел?
- Дня за три или четыре до прибытия.
- Как это произошло?
- Меня сильно мутило и рвало. А матросы решили, что у меня открылась морская болезнь, и смеялись надо мной.
-Что было дальше, как ты сошел на берег?
- Я плохо помню, что было дальше. Когда корабль пришел в порт, я сказал нашему старшине, что у меня поручение к вам, Святейший, и, видимо, он доставил меня в монастырь.

- Сказал ли ты старшине, какое поручение, и знает ли он о письме?
- Не помню… Уже здесь, в монастыре, я почувствовал, что могу умереть и потому сказал брату Венедикту о письме и устном послании.
Святейший задумался. Рассказ паломника оправдал его худшие опасения. Вспомнил последние слова шифрованного послания: … «избранный в присутствии двух амеев переписывает, копию хранят там же в тайнике. Когда уходит избранный, приходят хранители. Вход через пещеру на берегу у храма. Удалось проникнуть и спрятаться, смог вытащить Завет и  копию. Но секрет тайника вызвал стражу. Удалось бежать, но теперь я под подозрением, за мной следят, ждать буду в портовом городе, или пещерах отшельников».

Святейший поднялся со стула, паломник попытался опуститься на колени, но святейший остановил жестом, сказал:
- Да не оставит тебя Бог милостью. Доверься лекарю. Я уверен, ты поправишься. А если вспомнишь, что-нибудь еще, немедленно передай, чтобы позвали меня.
Вернувшись в свои покои, Святейший вызвал старшину тайного дозора и дал ему наказ: разыскать и установить слежку за амейскими купцами, которые третьего дня прибыли на генуйском корабле вместе с паломниками. Особенно следить за купцом, который на корабле был заподозрен в воровстве.

Глава 2
Храм Ионы

Храм стоял над обрывом морского берега. От былой его красоты ничего не сохранилось, из двух куполов один обвалился, второй сохранившийся не нес знака святого ромба. По пустым проемам окон гулял ветер, и когда из пустыни приходила буря, она засыпала каменный пол храма слоем песка по щиколотку. Потом песок из храма куда-то исчезал, пока новая буря опять не засыпала каменные плиты. На свежем песке часто появлялись следы сандалий и босых ног. Чьи они, никто не знал. Неподалеку от храма, в лощине, где протекал ручей, стоял бедный амейский поселок из глинобитных домов с плоскими крышами. Храм в поселке пользовался дурной славой, во-первых, потому что это был чужой храм, храм веры ромба, последователи которой очень давно жили на побережье, во-вторых, это был заброшенный храм, а, в-третьих, по ночам в его пустых окнах иногда мерцал свет. Вездесущие мальчишки, которые, несмотря на запреты родителей, бегали к храму и заходили внутрь, рассказывали о следах ног на песке, и еще, что на их глазах песок сам вылетал из храма наружу, будто кто-то невидимый выметал его огромной метлой. Родители пороли мальчишек в назидание, и на время слухи о чудесах храма стихали, но потом все повторялось вновь. И в новых слухах следы становились то огромными, то трехпалыми, а песок превращался в воду и сам вытекал из храма. Но свет в окнах храма все-таки появлялся, его видели все.

Иногда к храму приходили паломники с Запада, ромбиды, служители веры святого ромба. Они жили в храме и около него сутки - двое, читали молитвы и постигали мудрый экстаз. Амеи не любили ромбидов, ибо по древней легенде, которой не было в Писании, но она всегда жила на слуху, ромбиды украли символ амеев – магический треугольник со сторонами в три, четыре и пять мер длины и, переделав по своему, создали символ святого ромба, у которого две смежные стороны были по три меры, две другие по четыре, а диагональ между углами равных смежных сторон – равна пяти. Впрочем, уже много веков земля, которую амеи считали своей, была покорена бусманами, а у тех была своя вера и свой символ – полукруг.

Паломники-ромбиды жили около храма не более трех дней. Кроме одного, ромея Иохима. Он жил в поселке и часто ходил в храм. Он встречался со всеми паломниками-ромбидами и был у них наподобие настоятеля. Амеи не любили Иохима, как всех иноверцев, но он исправно платил за кров и пищу, и потому с ним примирились. Еще подозревали, что это он зажигает огонь в храме ночью. И когда такое случалось, проверяли, дома ли Иохим. В первый раз он оказался на месте, в своем жилище на постоялом дворе, вот во второй раз его не нашли, и несколько смельчаков решились идти к храму, подозревая, что ромей там. Но пока они приблизились, огонь в храме погас. А Иохима не было еще три дня, и он объяснил, что уходил в портовый город, что в дне пешего перехода от поселка, на встречу с единоверцами, а ушел поздним вечером, чтобы не идти по дневной жаре. Но амеи и в третий раз проверили, когда в храме появлялся свет, и в этот раз Иохим был дома. А потом вспомнили, что первый раз свет в храме зажегся задолго до появления Иохима, и на этот раз сняли с него подозрения. Но не все, остались такие, которые считали, что во всех непонятных, а в бедственных явлениях непременно, виноваты иноверцы, а более никто. Ибо они, амеи, избраны и любимы Богом, потому так и прозываются, от слова «амо», что значит – любимый. А во всем виноваты иноверцы, а поскольку единственным ближайшим иноверцем был Иохим, он во всем и виноват.

Глава 3
Рыцарь тайного дозора

 Иохим сын Пейна, рыцарь тайного дозора Святого ромба, был направлен в Святую землю в составе двенадцати паломников, тоже рыцарей тайного дозора, с заданием найти следы или хоть какие-то сведения о Завете, переданном людям самим Богом. О том, что такой Завет был, знали все, поскольку это было в Писании, но считали, что Писание и есть Завет. Но три года назад один из паломников, ходивших поклониться Святым местам на восточном берегу Срединного моря, привез папирус, в который были завернуты лепешки, купленные им на базаре. В том, что лепешки завернули в папирус, не было ничего удивительного, такие папирусы времен Древнего царства, исписанные непонятными знаками, как сухие листья деревьев носились по воздуху, когда пустынные бури раздували то ли древние хранилища, то ли свалки. Паломник обратил внимание, что папирус исписан латинским шрифтом, паломник сам был ромеем и попытался прочесть, но ничего не понял, и, на всякий случай, привез папирус домой. Дома он обратился в монастырь к ученому монаху за помощью, но и монах не смог понять, а папирус попросил оставить, может потом в нем разберется. Монах со временем разобрался, оказалось, что латинским шрифтом были написаны амейские слова. И в том послании было следующее: «…хоть бусманы не разоряют храмы Бога Единого, уповать на это не следует, и всем настоятелям самые ценные вещи убрать в тайные схроны… - и еще было в том послании,- …Толкователям Завета работу  прекратить.  Особенно усердно хранить ковчег с Заветом, но так, чтобы даже сами хранители не знали, что они хранят, и где…Посвященному тайну передать преемнику.  Да будет так во имя Бога Единого».

Монах передал расшифрованные сведения Святейшему. Святейший, получив письмо, немедленно вызвал монаха и дал ему наказ: сведения папируса не разглашать, забыть о них, а паломнику, если тот поинтересуется, сказать, что на папирусе письмо купца-антала, которые тоже пользовались латинским шрифтом, и ничего интересного в письме нет. Хоть и написано оно несколько веков назад, во времена Срединной морской империи. Сам же Святейший немедленно собрал Совет Мудрых и сообщил об открытии. Сообщение Советом было принято в полном молчании, и длилось оно долго даже после того, как Святейший закончил. Наконец, один из Мудрых сказал: «Поверить в такое трудно, но, с другой стороны, это объясняет тот странный факт, что амеи при общем почитании Бога отнюдь не считают себя Его рабами, а порою даже шутят над Ним, что по нашим понятиям  страшное богохульство и карается отлучением, что равносильно смерти. Очень бы хотелось узнать, что на самом деле хранится в ковчеге. Жаль, что уже прошло так много времени».

На этом совете и было решено отправить в Святую землю рыцарей тайного дозора под видом простых паломников. Рыцари-паломники разошлись по разным частям Святой земли и начали тайный сыск.

Иохим Пейн прошел много миль морского побережья. Жил, как и большинство паломников, при храмах Святого ромба, которые еще действовали на Святой земле, а где не было таких храмов, на постоялых дворах портов и караван-сараев. Он хорошо знал и амейский и бусманский языки, но не выдавал этого, только слушал, изъяснялся же с местными на латинском, который еще помнили здесь со времен империи. Много слухов пропустил он через свой ум, но ничего ценного из них не извлек. Пока однажды не оказался в поселке неподалеку от храма Святого Ионы, который пустовал уже много лет.  В храме, как рассказывали жители, поселились демоны пустыни – дуны, и по ночам справляли там шабаши. Поначалу Иохим не придал слухам значения, ибо наслушался подобного немало, но когда посетил храм и внимательно осмотрел его, был сильно озадачен. Сам храм был обычен для эпохи конца Империи, сложен из тесаных камней известняка и гипса, но покоился он на основании из крупных гранитных блоков, тщательно отшлифованных, и эту шлифовку ничуть не повредило ни время, ни миллионы ног, прошедших по полу храма. Еще привлекли внутренние колонны по краям стенных нефов, они были сделаны из цельных сталактитов – столбов известняка, вырастающих в пещерах. И еще одно обстоятельство удивило – полированный гранитный пол храма был чист, хотя всего три дня назад прошла песчаная буря и наверняка нанесла в помещение храма немало песка.

Иохим провел в храме весь день. Неподалеку от храма, в береговой нише, нашел стоянку паломников–единоверцев – следы очагов и очищенную от камней площадку, где паломники ночевали. Вечером он вернулся в поселок и уже поздней ночью услыхал тревожные голоса: «Свет в храме, опять этот демонский свет…». Он выглянул. Храм находился от поселка в двух тысячах шагов, и ночью смотрелся как одна из скал берегового обрыва. И в проемах этой скалы мерцал свет. Амеи, рядом с которыми стоял Иохим, шептали молитвы и заклинания от злых духов. Иохим спросил, что это за свет и чему они молятся, но эти люди плохо понимали латынь, и единственно ответили «дуны», а один на амейском пожелал, чтобы эти дуны забрали его. После этого амеи стали хихикать, а Иохим, изобразив обиду, покинул их и направился в свою каморку. Но только для вида, сам же решил посмотреть, что это за мерцания.  Он хлопнул дверью, а потом скрытно вышел из поселка, и, зайдя за береговой обрыв, по берегу направился к храму. Несколько раз, зайдя за очередную скалу, он останавливался, прислушивался и оглядывался назад, но никакой слежки не обнаружил. Приблизившись к храму, он обошел его и заглянул в проем, противоположный от поселка. И сразу увидел свет – светились сталактитовые колонны. Свет был слабым, намного слабее яркости ночных светляков, и непостоянным, то усиливалось свечение одной колонны, то другой, и светились не все, а две-три, расположенные рядом.

Иохим простоял перед проемом несколько минут, а затем по этому же проему пролез внутрь храма. Перелезая стену, он зацепил какой-то камешек и уронил его на пол. Звук от упавшего камешка был подобен грохоту падения огромной глыбы, свет заметался по колоннам и погас. И вдруг, Иохима объял неимоверный ужас, голову будто сдавило невидимым обручем, и он кинулся в дверной проем. В себя пришел лишь на морском берегу. Тело было покрыто потом, хотя ночь была прохладна, а тело до сих пор тряслось. Он ополоснулся соленой морской водой, вытерся накидкой и стал думать. В дунов он не верил, да и в Бога верил только как в символ, значит, где-то внутри, или вблизи храма есть люди, и эти люди не хотят, чтобы их тревожили. Он решил снова зайти в храм.

Он заглянул в тот же проем, что и накануне – внутри храма было темно. Залез внутрь и прислушался – было абсолютно тихо, сюда не проникал даже вой и тявканье далеких шакалов, которых он слыхал на берегу. Долго он прислушивался, выжидая, но безрезультатно. Тогда он встал и топнул ногой – звук был обычным, и ничего не произошло. Вышел наружу, поднял камешек и, вернувшись в храм, бросил камешек на пол. И опять ничего не случилось, камешек тенькнул, и все. Значит, люди ушли, подумал Иохим. Что за люди и куда они ушли, решил поискать завтра, днем. Он скрытно вернулся в поселок и уже перед рассветом лег спать.


Глава 4
Вход

Уже поздним утром Иохим направился к храму. Он по заведенной традиции помолился перед храмом, потом в самом храме и, пройдя помещение храма по периметру, оглядел окрестности. Проходя около пустых оконных проемов, он не поворачивал склоненной головы, а только скашивал взгляд. Такова была первая заповедь тайного сыска: начиная поиски, убедись, что за тобой не следят. Никого не обнаружив, он принялся за тщательный осмотр храма, прежде всего сталактитовых колонн.  И сразу нашел, что все колонны стоят на стыках гранитных плит, и стыки эти не совсем обычны, вблизи колонны края плит на ширину в два пальца имеют темный цвет, намного темнее чем сам розовато-серый гранит. Но эта темнота окраса скорее всего прозрачность, уходящая в темную глубину. Интуиция подсказала, что внизу, под храмом, должно быть подземелье, и надо искать вход. Принялся тщательно осматривать нефы, стены и пол, но ничего не обнаружил, два, три, четыре раза прошел он по храму, в одном направлении и обратном, но никаких признаков замаскированного хода не увидел. Тогда вышел и стал искать следы снаружи храма. Но и здесь не обнаружил ничего, кроме своих собственных следов. Тогда он спустился на берег и пошел вдоль кромки воды. И, наконец, ему повезло, на гальке он увидел следы лодки и многих ног, которые тянулись к береговому обрыву. Следы были едва заметны, и простой человек вряд ли бы их обнаружил, но Иохим видел, то придавленные или сдвинутые камешки, то примятую травинку, то содранный на камне мох. Следы вели в скальную расселину и упирались в стену колючего кустарника. Иохим нагнулся и попытался пролезть под колючими ветками, но не смог. Тогда он начал внимательно осматривать колючки в надежде найти хоть что-то на них, но тщетно. Вначале осмотрел площадку, на которой стоял, а затем скальную стену расселины. И тут в ее выступах и углублениях увидел тропу, будто проявились многочисленные следы, где люди ступали, где цеплялись руками, где проходили, прижимаясь к стене, где карабкались вверх.

Прежде, чем лезть на стену, он опять огляделся и прислушался. Нетерпение подгоняло его, понимал, что нашел вход в тайное подземелье, но ждал, даже присел, прислонившись спиной к камню,  и будто задремал, но при этом внимательно осматривал стену, и слушал. Затем спустился по расселине и осмотрел берег, скалы берегового обрыва и, наконец, решительно направился к стене. По стене он прошел более пятидесяти шагов, прошел быстро, потому что хорошо рассмотрел тропу, и за уступом обнаружил вход в пещеру. Вход был низким, но достаточно широким. Пройдя несколько шагов, опять сел, теперь стал слушать пещеру. Все было тихо, и в темной глубине пещеры, и у ее входа. Поднялся и пошел внутрь. Через два десятка шагов стало темно, потому что пещера медленно поворачивала вправо, и свет от входа сюда почти не проникал. Опять задержался, чтобы глаза привыкли к темноте, но смог пройти не более десятка шагов, далее только на ощупь. Остановился и прислушался, потом левой ладонью провел по низкому своду пещеры и повернул обратно. Когда вход в пещеру открылся из-за поворота, и стало достаточно светло, он провел по потолку правой ладонью. Подойдя к выходу, осмотрел ладони: левая была в саже, правая только в пыли. Значит, по пещере ходят с факелом, но зажигают его не сразу. Это упрощало задачу, но сначала надо было удостовериться, кто ходит в подземелье, и когда. В том, что пещера ведет в подземелье под храмом, он не сомневался, пещера поворачивала именно в сторону храма.

Вернувшись в поселок, Иохим стал размышлять над тем, что уже узнал, и что еще предстоит выяснить. Первое желание запастись факелом и немедленно идти в глубь пещеры он оставил, может оказаться, что люди, ходящие в подземелье, еще там, и вряд ли они захотят открыть свою тайну, а если он сам откроет ее, вряд ли захотят оставить его в живых. А в том, что люди посещают подземелье тайно, он не сомневался, потому что в поселке об этом не знали, а если кто и знал, то держал это знание при себе. Но люди в поселке знали о свете, который иногда горит по ночам в храме, и этот свет, наверняка, связан с посетителями подземелья.  Иохим решил исподволь порасспросить жителей поселка. На следующий день он задержался в лавочке, где покупал пищу, и спросил у лавочника, почему свет в храме считают дьявольским. Лавочник хорошо говорил на латинском и был рад собеседнику. Но лавочник в ответ тоже спросил:

- А почему, иноверец, ты спрашиваешь об этом?
- Я поклонник веры Святого ромба, и этот храм строили мои единоверцы. Не может дьявол обитать в храме, даже оставленном.
- А почему твои единоверцы бросили храм? Может их дьявол и выжил оттуда? – парировал лавочник.
- Мы не бросили его, мы приходим к нему и поклоняемся, когда приходим в Святые земли. Уж не решили ли вы нашего Бога считать дьяволом? Это будет богохульство и против вашего Бога Единого. Даже бусманы, поклонники веры Полукруга,  признают нашего пророка Сына Божьего Ешу и его Святую мать Мири.
Лавочник испугался, потому как доводы ромея коснулись бусман, данниками которых были амеи, и в веру которых многие амеи уже перешли.  К тому же бусманы заключили договор с ромбидами, по которому паломники ромбидов пользовались покровительством самого Халифа. Он сказал:
- Почему же ты решил, что я считаю твоего Бога дьяволом? Я не говорил такого. И мы, амеи, чтим не только наш магический треугольник, но и полукруг, и ромб. Но наша вера, вера Бога Единого, это наша вера, мы в ней выросли и с нею умрем. А почему ночами горит огонь в вашем оставленном храме, я не знаю. В других оставленных храмах, если и горят ночные огни, то потом в них находят следы очагов, а в этом – никаких следов.
- А кто проверял, что там нет следов, может и там они есть, как во всех прочих храмах?
- Ты же сам постоянно там бываешь, разве видел? – парировал лавочник.
- Там есть следы очагов, где живут паломники… видел – ответил Иохим и спросил.-  А разве не было среди вас смельчаков, которые ходили посмотреть на огонь?
- Были, последнего я даже знал, он после этого тронулся умом и все рассказывал про злого дуна, который пытался заковать его в железный ошейник и бил по ушам.
- И как давно это было?
- Сейчас мне пятьдесят три года, а тогда было тридцать семь.
- И сколь часто после этого горел там огонь? – Иохим придал голосу безразличный тон, потому что это был главный вопрос.
- Не один раз в год, и всегда в темные ночи, когда не видно ни луны, ни звезд.
- И в полную луну, как позапрошлой ночью?
Лавочник почувствовал подвох, только не понял с какой стороны. Не одни амеи мастера словесной интриги, лавочник понимал, выпытывают у него что-то, но что. Он замешкался, но поскольку понять игру ромея не имел возможности, а главное времени, ответил со смехом:
- А разве позавчера было полнолуние?

Иохим понял, и тоже ответил со смехом:
- Было. Но даже в самые темные ночи, при самых темных тучах бывают просветы, и эти просветы могут попасть на храм. Я позавчера вместе с другими видел этот свет, он очень слабый и непостоянный, как будто отсвет рваной тучи, а в храме очень гладкий пол. А ваш смельчак, наверно был из тех храбрых солдат, которые обретают смелость с перепугу, но не хватило ему смелости.

- Лавочник должен был бы обидеться на дерзкого ромея, но не стал, сказал примирительно:
- Как знать, как знать. В твоих словах есть простой ответ, но все ли так просто на самом деле. Впрочем, если в следующий раз будет этот свет, и ты захочешь проверить его, я соглашусь пойти вместе с тобой.

И в этот момент лавочник ощутил, как вздрогнул ромей, и напрягся, ожидая ответа.
- Непременно, - со смехом ответил ромей, - надеюсь, на двоих нам хватит храбрости.
На этом беседа их закончилась. Иохим остался доволен результатом, свет в храме бывает в полнолуние, значит, в это время и следует ждать тайных гостей. А лавочник был сильно озадачен. На первый взгляд беседа была самой обычной, но он уверился, ромей что-то у него тайно выпытывал, и это что-то связано не просто с ночным светом в храме. Ромей согласился идти в храм вместе, когда будет этот свет, в шутку согласился, но не в шутку встревожился. Значит, он уже что-то знает о свете. А обо всех подозрениях он должен был доложить своему наставнику храма Бога Единого. Лавочник решил обязательно сделать это, когда пойдет на поклонение в храм.

Глава 5
Ожидание

Иохим, как и прежде, ежедневно ходил в храм, молился и ждал. Ждать предстояло долго, более двадцати дней, пока Луна, пройдя цикл, не наберет полную силу. И еще он сделал тайную метку на тропе к пещере, на тот случай, если посетители придут раньше. Каждый день он проверял метку, но ее никто не нарушал. А вскоре прибыли паломники, как всегда числом двенадцать, как было оговорено с бусманами. Паломников сопровождали два конных воина-бусмана. Паломники расположились на площадке около храма, потом все вместе, оставив пожитки, направились к храму, стали на колени и начали усердно молиться. Затем они вошли в храм и продолжили молитвы. Иохим ждал, пока они закончат, он не имел права подойти к ним, ни в храме, ни перед храмом во время молитвы, ибо стал бы тринадцатым, а это число, пятое по счету в длинном ряду, простых чисел, было почитаемо амеями. Ромбиды почитали число двенадцать. Лишь поздним вечером, после заката, он смог подойти к единоверцам. Он приветствовал их и присел к маленькому костерку, на котором паломники готовили похлебку. Воины на время покинули паломников, уехали в поселок, где амеи, как данники, обязаны были кормить их и предоставить ночлег. Паломники расспросили Иохима о его схиме, и он ответил, что Святейший наложил на него обет, жить вблизи храма, постигать святой экстаз и ждать божьего знака. И еще Святейший наказал ему с каждой партией паломников, с которыми он здесь встретится, слать ему письмо, где подробно описывать все пришедшие к Иохиму знамения, дабы Святейший сам определил, закончен ли обет. Поэтому Иохим просил паломников взять его письмо, которое он им завтра принесет. Старшина паломников сказал, что да, накануне отъезда кардинал говорил ему об этом. И еще спросил, какие знамения видел Иохим. На что Иохим ответил, что не он один, но весь поселок амеев видел ночью в храме свет, только амеи считают этот свет дьявольским, он же, наоборот, считает его Божьим знаком. И еще спросил старшина, не Иохим ли подметает пол в храме. На что Иохим ответил, что в этом нет нужды, храм Ионы, хотя и оставлен прежними служителями, навеки чист жертвою святого. Ответ удовлетворил старшину, но вопрос задал молодой любопытный паломник, который спросил, почему же жертва Святого Ионы только чистит храм, но не спасла один купол  от разрушения и не сохранила на целом знак святого ромба. Иохим уже был готов вступить в долгую схоластическую дискуссию, но старшина прицыкнул на молодого и влепил ему хлесткий подзатыльник. Последний аргумент вполне убедил любопытного паломника.

Через два дня паломники покинули храм и двинулись дальше, в сторону портового города, откуда намеревались на попутном корабле вернуться домой. Иохим вручил старшине письмо, в котором подробно описал храм, его чудесный свет, виденный им однажды, также написал, что он вполне здоров и готов исполнить обет до конца. Шифром же, который знали лишь посвященные, написал: «Здесь есть тайный вход через пещеру буду ждать гостей в полнолуние». Паломники ушли, Иохим остался.

Он также весь день проводил в храме и около него, тщательно осмотрел всю прилегающую территорию и выбрал место для наблюдения за пещерой. У храма он проводил время с утра, до позднего вечера, потом уходил в поселок. Начать круглосуточное наблюдение он решил за три дня до полнолуния. Место для наблюдения он выбрал среди колючего кустарника. В этих зарослях был большой плоский камень,  незакрытый колючими ветками, его Иохим обнаружил сверху, с берегового уступа. Добраться к камню, не вырубая кустарник,  можно было только с противоположной от пещеры стены расселины. От пещеры камень находился не более чем в тридцати шагах, чтобы видеть пещеру и стену с тропой Иохим должен был встать на колени, тогда его голову скрывали ветки, хотя сам он сквозь них мог видеть, если же он вставал на камне в полный рост, его могли заметить. Сидящего или лежащего на камне, его могли видеть только сверху, с обрыва, но это расстояние было не менее двухсот шагов, и ночью его нельзя было разглядеть, днем же от возможных соглядатаев он решил укрываться старой циновкой. Он сделал из циновки что-то наподобие шалаша, закрыв им половину камня, и поднялся наверх. Присмотрелся внимательно, циновка на фоне камня почти не выделялась. Теперь на камне его могли видеть только птицы.

За неделю до намеченного срока случилась песчаная буря. Она длилась два дня, и Иохим стал опасаться, что она может нарушить все планы. Но буря утихла, и на следующее утро Иохим опять отправился к храму. Зайдя вовнутрь, он увидел,  на полу, засыпанном песком, массу следов, они пересекали пол в разных направлениях и несколькими цепочками тянулись по периметру. Иохим испугался, что опоздал, и тайные посетители уже проникли в подземелье, но, присмотревшись внимательно, понял, что это его собственные следы, оставленные на гранитном полу еще до бури. Это была еще одна загадка. Он пошел по своим старым следам, потом ногой разгреб песок до полированного гранита, и тут началось нечто странное, лунка стала разрастаться сама по себе, песок потрескивал, а подошвы Иохима стало покалывать, а потом просто жечь. Он поспешил наружу, и на каждом его следе образовывались лунки, расширялись, соединялись друг с другом, а песок волнами отдавливался к выходу. Через полчаса весь песок вытек из храма, смешался с наружным песком, и о недавнем чудесном событии напоминал только пологий песчаный холмик перед входом, но и он к концу дня полностью сравнялся.

Итак, Иохим стал свидетелем двух загадочных явлений и одной тайны, тайна была главной, разгадав тайну, можно было решить и загадки.

Накануне назначенного срока Иохим сказал хозяину каморки, которую снимал, что на несколько дней уходит в портовый город на встречу с единоверцами, и пойдет он вечером, чтобы идти по ночной прохладе.  На закате он вышел из поселка, спустился на берег и пошагал. С собой он взял несколько лепешек и тыкву с водой. Когда стемнело, он поднялся на береговой уступ, обошел  поселок со стороны пустыни и направился к храму. Светила почти полная Луна, и небо было безоблачно. Он легко спустился в расселину и добрался до своей площадки.

 Он принял позу долгого дозора, скрестив под собой ноги, и замер. Глаза его были полузакрыты, дыхание редким и поверхностным, сердце билось с большими промежутками.  Он почти спал. Но полузакрытые глаза его все видели, а уши слышали, даже малейшие шорохи. Эти шорохи сильно мешали ему, потому что нарушали экстаз. Мозг просыпался, и он осознанно воспринимал суетливые движения мыши, шуршание насекомых, рост травинок. Он постепенно исключал все эти звуки и близко к утру впал в экстаз.

Ночная прохлада сменилась дневной жарой, с ней пришли дневные звуки: плески и шипенье морских волн, крики птиц, свист сусликов. И эти звуки несколько раз пробуждали его, и опять он осознанно исключал их из восприятия. Полностью он очнулся, когда солнце погрузилось в море. Не меняя позы, он пошевелил остывшими мышцами, напряг и расслабил их, потом съел лепешку и выпил два глотка воды.  Когда полностью стемнело, опять впал в экстаз.

Уже за полночь, когда луна почти достигла зенита, он очнулся. Пробудившись, не сразу понял, что послужило причиной, и вдруг, явственно услыхал всплески, плеск весел. Он не видел лодки, но слышал ее, она была где-то за уступом расселины. Потом шорох камней, когда она приткнулась к берегу, и шорох камней, от ступавших по ним ног. Скоро он увидел человека, который дошел до конца тропы и повернул обратно. Человек был крупным, в движениях и повадке его узнавался воин. Скоро в расселину вошли цепочкой пять человек. Впереди шел воин, уже приходивший накануне, за ним еще трое, и замыкал шествие второй воин. Средним в цепочке был старик, шел медленно, и шедший следом за ним человек периодически поддерживал его под локоть. Скоро все пятеро остановились перед кустарником у стены. Первый воин посадил старика к себе на спину и с ним поднялся на скальную тропу, за ним двинулись еще двое, а последний воин остался внизу. В лунном свете Иохим хорошо разглядел всех. Все пятеро были в халатах, подпоясанных кушаками, у воина за кушак был заткнут меч, двое шедших за ним, несли за спиной торбы, а у воина, оставшегося внизу, кроме меча были лук и колчан со стрелами. Воин со стариком и двое с торбами прошли стену и скрылись в пещере. Прошло довольно много времени как из пещеры вышли двое, это тоже были воины, и тоже довольно крупные, но двигались они медленно. Внизу они встретились с оставшимся воином, и один сказал:

- Ступай, все спокойно и на земле и под землей. Слава Богу Единому.
- Слава  Единому, - ответил тот и поднялся на скальную тропу.
Иохим проводил взглядом пятого воина и стал следить за вышедшими из пещеры, которые пошли вниз, к берегу.  Иохим следил за ними, пока они не скрылись за поворотом.  «Эти двое были в пещере, были довольно долго. Неужели весь лунный цикл? - подумал Иохим. – Тогда понятно, почему они так утомлены. А утомленный страж – слабый страж».

Через некоторое время он услыхал шорох сталкиваемой в воду лодки, а затем плеск весел.

Иохим переждал некоторое время, прислушиваясь, не остался ли кто на берегу. Потом первым его желанием было двинуться в пещеру и проследить, куда ушла группа и чем они сейчас заняты. Но прибывшие останутся в пещере несколько дней, два дня до полнолуния обязательно, в этом он не сомневался, прежде всего, надо было проследить за лодкой. Он покинул свой камень и поднялся на береговой уступ.

Лодка уходила в сторону портового города, но по широкой дуге огибая то место на берегу, где стоял поселок. В лодке были двое, те самые воины, которые накануне покинули пещеру. Они гребли вяло, просто гладили воду, и лодка двигалась еле-еле. Иохим подумал, что так они вряд ли доберутся в город к утру, а может и к вечеру. Он уже собрался спуститься в свое укрытие, как заметил на горизонте пятно света и через какое-то время стал различать фелюгу. Фелюга шла навстречу лодке и шла быстро. Вскоре Иохим смог разглядеть, что в фелюге десять гребцов, по пять с каждой стороны, и кормчий. Длинные весла размеренно опускались в воду, вода, встревоженная веслами, светилась и тусклым коротким шлейфом тянулась за фелюгой. Скоро лодки встретились, воины пересели в фелюгу, лодку кормой принайтовали к корме фелюги, и фелюга двинулась в обратную сторону, в сторону города. Через полчаса Иохим видел лишь точку светящейся воды, но и она скоро пропала. Он еще некоторое время посидел на уступе и спустился к своему камню. Теперь он должен был дождаться, пока прибывшие ни покинут подземелья.

Через ночь наступило полнолуние. Небо было чистым, и ночь очень светлой. Иохим очнулся, когда белый круг поднялся над береговым уступом. Было так светло, что Иохим видел не только контуры, но даже белесовато-зеленый цвет листьев кустарника.  И было очень тихо, непривычно тихо, молчали даже насекомые. Неясная тревога овладела рыцарем, с каждой минутой она усиливалась и в какой-то момент перешла в страх, страх подспудный, непонятный, заставляющий человека вскочить, бежать и вопить. Усилием воли он подавил растущую панику и попытался понять, в чем причина. Причины не было. Вернее, она была, была где-то сзади. Иохим обернулся, с трудом, потому что тело еще не полностью вышло из сна, и увидел яркий белый круг луны. Он знал, что в полнолуние некоторые люди подвержены психозу, но за собой такого не помнил. Он повернулся и стал смотреть на луну. Яркий белый круг притягивал и удерживал его. Он смотрел долго, пока от неудобства позы тело ни напомнило о себе, заболели шея и плечи. Вернулся в прежнюю позу долгого дозора, попытался впасть в транс, но никак не мог, не помогали ни дыхание, ни контролируемый пульс. Он постепенно придерживал сердце, и уже впадал в чуткий сон долгого дозора, как сердце вырывалось из его воли, начинало учащенно биться, и он терял желанное состояние и возвращался в тревожное бодрствование. Это было плохо, потому что в бодрствовании не сохранить сил, а сколько еще придется ждать, ночь, две, или три, он не знал. Вспомнил о пище и воде, заставил себя съесть лепешку и выпить воды из тыквы. Вода в тыкве заглохла, и, когда он открыл пробку, обдала его гнилым запахом, поэтому прежде, чем выпить, он помолился над ней и попросил помочь в его тревоге. После этого тело успокоилось, и он вошел в транс.

И пришел сон. Бог в виде туманного облака повис перед ним и сказал:
- Ты на верном пути, рыцарь, здесь мой Завет. Укрепи дух и тело, тебе предстоят испытания.
- Я готов, о Господи, на любые испытания, - ответил Иохим, - благодарю, Тебя, Господи, что ты удостоил меня своим знаком.
И тут Иохим ощутил великое блаженство, как будто все уже исполнено и исполнено во славу Божию, и в душе Иохима поселились покой и благодать. Но тут облако сгустилось, и Иохим увидел Бога, он был велик и несуразен. Длинное вислое тело Бога облекал железный скелет, на большой голове висели длинные железные уши, а нижняя часть носа и рот были закрытой железной полумаской наподобие трубы, которая опускалась вниз. И только большие глаза Бога были кротки и печальны. Иохим ужаснулся, что не принимает облик Бога, и ждал неминуемой кары за свои мысли, но случилось другое. Иохим увидел себя стоящего на коленях, павшего ниц среди большой толпы полуголых, прикрытых шкурами людей. Перед ними стоит Бог в своем железном скелете, и глаза его сверкают гневом. На площадке между Богом и людьми большой плоский камень – алтарь, а на нем двенадцать убитых детей, шесть мальчиков и шесть девочек, это жертвы для Бога. У ног Бога преклоненный жрец, он дрожит и поскуливает. Громовым голосом Бог вопрошает жреца:

- Зачем ты убил моих детей?!!!
- Я боялся опоздать, Тебя так долго не было, - отвечает жрец, - я хотел в пламени огня сам отправить их к тебе на небо.
- Я учил тебя  следить время, разве календарь уже показал назначенный срок?! Разве звезда Тельца ушла за третий камень, или камень сдвинулся с места?!!! Отвечай!
- Твой камень незыблем, и звезда только сейчас повиснет над ним…
- Зачем же ты убил моих детей? Я только просил собрать их, - голос Бога стихает, в нем великая скорбь.
Молчит жрец, только изредка поскуливает.
- Ученик, где ученик? – спрашивает Бог.
Из толпы поднимается мальчик, отрок, почти юноша. Он хорошо сложен и красив лицом. Тело его, прикрытое по чреслам шкурой, подрагивает. Он приближается к богу и падает ниц.
- Встань,- говорит Бог. – Я возьму тебя в кулу, в учение, потом ты станешь моим наместником в племени. А ты. – Бог обращается к жрецу, - умрешь! Ты извратил мой наказ, убил моих детей.
Бог поднимает руку, и молния пронзает жреца, через миг остается горстка пепла. Племя замирает, не слышно ни шороха, ни дыхания.
- Жизнь священна, - говорит Бог, обращаясь к племени. – Никто не имеет права отнимать жизнь. А жизнь детей священна вдвойне. Берегите и чтите своих детей, они будут, когда вас не станет.
Бог и ученик уходят, вскоре с ревом и грохотом в небо взмывает огненная колесница и яркой точкой удаляется в сторону луны. Но даже сквозь грохот колесницы проступает шепот:
- Ему мало двенадцати, он забрал тринадцатого… и никто не возвращался… А сам убил жреца, а он был заклинателем духа охоты, и удача всегда сопутствовала нам…

Иохим очнулся, времени прошло немного, это он определил по положению луны, она не прошла и четверти небосвода. Недавнее видение очень смутило его, служба в тайном дозоре давно убедила, у всех явлений есть причина, а в самых непонятных явлениях чаще всего повинны люди. Но к недавнему видению люди непричастны. И почему Бог явился в столь странном образе? Ликомазы, которые пишут Бога, всегда изображают его могучим и прекрасным, и в писании сказано, что люди созданы Богом по образу и подобию его. И ликомазы клянутся, что Бог являлся им таким, как они его рисуют. Почему же виденный только что образ столь странен? И он совсем не могуч, и не прекрасен. Хотя нет, могуч, ему подвластна молния. Но прекрасен ли? Иохим решил не думать об этом, потому что в душе поднялся суеверный страх. Прежде всего, надо ждать и дождаться тех, кто ушел в подземелье. И Бог сказал, что Завет его здесь. Надо добраться до Завета, а для этого надо сохранить силы, надо впасть в транс. Он опять помолился над водой и выпил глоток, через несколько минут уже сидел неподвижно, обратив внутреннюю энергию на себя и оставив наружу только слух.

И был день, и была ночь.

А через сутки сменилась погода. Иохим очнулся от сырости, в воздухе висел туман и моросил мелкий дождь. Было темно, смутно просматривались лишь ближайшие ветки кустарника, входа в пещеру было не разглядеть, к тому же в тумане, как в вате, гасли звуки, плотно висел тихий шорох капель.  Иохим забеспокоился, в такой ситуации гости могли покинуть подземелье, и он мог это пропустить, сидеть на старом месте теряло смысл. Провел рукой по камню, в его западинах и выемках уже скопилась вода, значит, дождь шел уже давно, не менее часа. Надо было идти к тропе и затаиться рядом. Иохим покинул свое укрытие и, держась вблизи зарослей, подобрался к тропе. Здесь он накинул на себя циновку и затаился. В этой ситуации впадать в транс нельзя, надо постоянно быть начеку.

Время шло, также моросил дождь, периодически Иохима охватывал озноб, и он подавлял его силой воли. Потом его начинало клонить в сон, и он опять мысленно взбадривал себя и ждал.

Они появились как призраки, два воина,  и остановились в двух  шагах от него. Один сказал:
- По склизлым камням идти ненадежно, мы то пройдем, как они понесут старика…
- Ты слишком непочтительно называешь Избранного, - ответил второй.
- Я почитаю Избранного как все в нашей касте, я беспокоюсь о его здоровье, он слишком стар…

После этого разговор прекратился, и воины поднялись на скальную тропу. Иохим напряг слух, чтобы проследить, как они пойдут, но ничего не расслышал, звуки их шагов растворились в шорохе капель. Но теперь, он был уверен, должны пройти те, кто сейчас в подземелье. Он передвинулся на пару шагов в сторону от тропы, чтобы его ненароком не задели. 

Они появились, как и рассчитывал,  где-то через полчаса. Первым спустился воин, за ним второй, несуразно большой и будто горбатый, Иохим удивился, но потом понял: у второго на спине старик, просто они укрыты одной накидкой. Последними спустились двое с торбами. Цепочкой все они двинулись вниз к морю.  Еще с полчаса Иохим  сидел под своей циновкой вслушиваясь и вглядываясь, хотя не слышал ничего, кроме дождя, и не видел далее пяти шагов от себя. Когда забрезжил мутный рассвет, Иохим решил возвращаться в поселок, но передумал, он поднялся в пещеру и, найдя ровное место на полу, лег спать. Подстелил под себя циновку, а одежду снял с тела и накрылся ею как одеялом. Он не опасался, что его обнаружат, к тому же он слишком устал.

Проснулся в полной темноте и с ощущением голода. Одежда, которой он укрылся, просохла, и он с удовольствием оделся в сухое. Он не знал, сколько прошло времени, это следовало определить прежде всего. Направился к выходу и скоро увидел ранее вечернее небо, значит, он проспал весь день. Небо было ясным, на нем уже горели первые звезды. Он вышел на скальную тропу, она была абсолютно сухой, значит, день был жарким. Возвращаться в поселок сейчас не имело смысла, это означало бы, что он возвращался жарким днем. Он спустился в расселину и вернулся на свой камень.  Съел оставшуюся лепешку, но вода в тыкве обдала его таким гнилым запахом, что он не решился даже очистить ее молитвой. После дождя вода должна была сохраниться где-нибудь в расселине, и он стал искать ее. Обнаружил в маленькой западине под своим большим камнем. Сначала никак не мог дотянуться до лужицы, мешали соседние  камни, пришлось их разбирать. Напившись, приподнял голову и на плоскости камня увидел детей, принесенных в жертву. Видение длилось секунду, не более, но это было то же видение, что и позапрошлой ночью, и главное, камень, это он был жертвенным алтарем.  В безотчетном страхе Иохим попятился, но тут же в спину уперлись колючки кустарника, и он устыдился своего страха. Не пристало рыцарю тайного дозора пугаться видений, надо было выяснить их причину. Поднялся на свой камень, принял позу размышления – ноги подвернуты под себя, локти на коленях, подбородок на ладонях, и стал думать.

То, что детей приносили в жертву Богам, известно из истории Древнего царства. Возможно, что камень, на котором он сидит, был жертвенным алтарем, и души принесенных в жертву периодически его посещают. Хотя Бог был против этих жертв, ему были нужны живые дети. Но люди упрекали Бога, и наверно, не всегда ему повиновались, так было в видении.  И Богу нужны были живые дети, зачем?  И отрока он взял с собой, в учение. Значит, он отбирал детей, чтобы учить, чтобы из диких охотников сделать… В кого их выучить?  С тех пор люди научились выращивать хлеб, строить дома и храмы, выплавлять и ковать железо. Значит, этому он их и учил.

Долго сидел Иохим в позе размышления, много дум прошло за ночь в его голове. В итоге он пришел к тому, что Бог оставил в Завете именно то, чему не успел научить. А это означало, что Бог умер.

Глава 6
Под храмом.

Вернувшись на рассвете в свою каморку, Иохим улегся на постель. Это было естественным для паломника, вернувшегося ночью из портового города. Но сон не шел, во-первых, он накануне выспался в пещере, а во-вторых, слишком много надо было обдумать и решить. Теперь он знал, что в подземелье постоянно дежурят стражи, и живут там подолгу,  лунный месяц. Как туда проникнуть и узнать, где хранится Завет? Это предстояло решить и выполнить.

После долгих размышлений он решил, во-первых,  поход в подземелье отложить на две недели, до того момента как стражи утомятся и потеряют начальную бдительность, во-вторых, но это первое дело, еще раз обследовать окрестности: должны быть еще какие-то входы и выходы из подземелья, хотя бы щели или колодцы, иначе люди задохнулись бы в нем, тем более что они ходят туда с факелами.

Следующим утром он как обычно направился к храму, совершил молитвы перед храмом и внутри него, а затем занялся обследованием прилегающей территории. Храм стоял на береговом уступе высотою более ста локтей, на севере, в двух сотнях шагов  от него была расселина, в стене которой имелся тайный вход, на юге в ста шагах тоже была расселина, но вся заваленная глыбами известняка. Вначале Иохим не обратил на это внимания, но потом задумался, почему во всех береговых расселинах каменные развалы только внизу, в то время как в этой они занимают чуть не половину вреза и лежат в основном у правого, ближнего к храму борта. Присмотревшись к глыбам внимательно, он понял, что они не сами свалились сюда, а кем-то навалены. Тогда он стал внимательно изучать каменный развал, и когда среди глыб обнаружил округлые с лучистой структурой обломки сталактитов, все понял. Здесь тоже был вход в подземелье, в пещеру, но его специально завалили. И завалили очень давно, видимо после окончания строительства храма, более полутысячи лет назад. Значит, уже тогда кто-то готовил тайное подземелье.

Иохим внимательно осмотрел весь каменный развал, особенно участки вблизи стены расселины, но никакой возможности приникнуть здесь в подземелье не нашел, если и были когда-то щели и отдушины, они сейчас были завалены щебнем и заросли кустарником. А начинать раскопки означало привлечь к себе внимание. А потом пришла мысль, что если нет больше входа на поверхности, то он может быть внизу, под водой.

Иохим не любил купаться в морской воде, после нее на теле всегда оставалась соль, а чтобы смыть ее, надо потом искупаться в пресной воде, но на побережье был лишь один ручей, к которому лепился поселок, и воды в нем было совсем немного. Ручей даже не достигал моря, потому что его разводили по арыкам для поливки огородов. Но, тем не менее, Иохим решил обследовать и береговой обрыв. Он разделся догола и поплыл вдоль берега, осматривая уступ.  Видел он смутно, но все равно различал водоросли, морских  звезд, ракушки и даже рыб,  которые проплывали рядом с ним, ничуть не пугаясь. На глубине примерно десяти локтей он заметил темный провал. Вынырнув и отдышавшись, набрал побольше воздуха и поплыл к темному пятну. Это была довольно широкая  нора, которая  уходила под берег, Иохим даже заплыл в нее немного, но кромешная тьма впереди остановила его, к тому же  пора было глотнуть воздуха.  Он опять отдышался на поверхности, отдохнул, и вновь нырнул. На этот раз проплыл по норе расстояние с десяток шагов и повернул обратно, но главное, ему показалось что нора пошла вверх. И в третий раз он заплыл в эту нору и проплыл по ней шагов пятнадцать, но на обратном пути так ослаб, что еле-еле хватило сил выплыть наверх, хорошо, что морская вода сама толкала его на поверхность.  Иохим понял, просто так  обследовать подводную пещеру не удастся, нужен пустой бурдюк и груз камней, чтобы проплыть большое расстояние под водой, так учили рыцарей тайного дозора. Покупать бурдюк в поселке, означало привлечь к себе внимание, да и вряд ли он есть у кого-то. Бурдюки нужны виноградарям, а значит, надо опять идти в портовый город. Но идти немедленно -  это тоже привлечь внимание, потому что  совсем недавно он был там накануне, так объяснил свое отсутствие. Все обстоятельства были против, но слишком велико желание скорее проникнуть в подземелье.

Был самый простой способ: пройти по найденному тайному ходу, но тут же сразу возникала масса  проблем: как идти в полной темноте, как заметить стражей раньше, чем они заметят его, как пройти мимо них, и главное, как самому найти Завет. 

Решение первой проблемы пришло само, когда он поздним вечером вышел по нужде. Он заметил ночных светляков в траве на берегу ручья и насобирал их целую горсть. Эту горсть светляков  положил вначале в холщовый мешочек, чтобы проверить, как долго они живут и светятся. Светляки прожили трое суток и светились все время, когда он развязывал и заглядывал в мешочек, накрывшись сверху темной накидкой. Для светляков Иохим сделал специальную коробку, просверлив в небольшой сухой пустотелой тыкве почти полтысячи отверстий. Отверстия были мелкими, и светляки не могли по ним вылезти наружу. Ночью Иохим проверил свой светильник, два десятка светляков позволяли разглядеть предметы на расстоянии двух шагов, когда же он довел количество жучков до сотни, он смог разглядеть всю свою каморку.

Работая с тыквой, он вдруг понял, что бурдюк можно заменить тыквой, несколькими большими тыквами, их надо притопить камнями, расположить в норе друг за другом и связать их веревкой, чтобы легче найти на обратном пути из норы. И сделать отверстия в тыквах сверху и снизу, верхнее закрыть пробкой, а нижнее оставить. Если вытащить пробку, воздух будет выходить из тыквы, и этим воздухом можно сделать вдох. Это надо будет сделать обязательно, но потом. Намеченные две недели истекали, он решил идти в подземелье по тайному входу.

Накануне вечером насобирал свежих светляков и утром следующего дня взял их с собой. Первый заход в подземелье он решил посвятить одной цели – определить, где находятся стражи и можно ли пройти мимо них. Совершив обычные молитвы и тщательно осмотревшись, он зашел в расселину и по стене поднялся к тайному входу. Пройдя два десятка шагов и дойдя до полной темноты, как и прежде, уселся и стал слушать. Но, как и прошлый раз, все было тихо. Тогда он вытащил из под накидки тыкву, и пещера осветилась бледным зеленоватым светом. Медленно, постоянно останавливаясь и прислушиваясь, двинулся дальше. Это была естественная пещера, она становилась все выше, и скоро он мог идти не нагибаясь.

Через сотню шагов пещера расширилась настолько, что в ней могла бы проехать запряженная повозка. На потолке наметились закопченные известковые сосульки, от факелов, понял он. Если раньше у входа пещера поворачивала направо в сторону храма, то теперь он не мог понять направления, светильник помогал на расстоянии шагов пяти, не более.  Если пещера вела в сторону храма, еще через сотню шагов он должен был оказаться там, под храмом. Иохим прошел еще полсотни шагов, спрятал тыкву под накидку, сел к стене и стал слушать. Он сидел долго, и порою казалось, что в глубине раздаются какие-то звуки, но настолько слабые, что непонятно, звуки ли это, или  просто шорохи одежды от его дыхания. Решил пройти еще немного и, поднявшись, увидел впереди свет, вернее мутное еле-еле различимое просветление, там что-то было. Он двигался медленно и прежде чем утвердить ногу на полу, медленно опускал ее, прощупывая почву, чтобы ненароком не сдвинуть какой-нибудь камешек и не произвести шум. В какой-то момент, поднимая ногу для очередного шага, он замер, что-то остановило его. Это что-то было предчувствием опасности. Чувствовать опасность, когда нет ее явных признаков, было обязательным качеством рыцаря тайного дозора, и Иохим редко ошибался. Он медленно вернул ногу на прежнее место и сделал шаг назад. Потом присел и, загораживая светляков накидкой, осмотрел опасное место. На тропе стоял камень, он был поставлен специально и находился на металлическом диске размером со щит. А рядом у стены пещеры, в нише, стоял огромный, выше человеческого роста сосуд. Иохим разглядел, что ниша позади сосуда имеет форму правильной полусферы. Что произойдет, если уронить камень на щит, он не знал, но предположил, вспомнив свой ночной поход в храм. Иохим обошел щит с камнем, спрятал светильник и двинулся дальше. Свет впереди оставался таким же мутным, но усиливался, Иохим стал различать стены пещеры впереди себя. Еще через два десятка шагов с левой стороны он заметил нишу, ниша проявлялась то темным, то наоборот, светлым пятном. Иохим,  прижавшись к левой стороне, подошел к нише и заглянул внутрь. Это была не ниша – камера, в которой раньше выпиливали камень, стены ее были неровны и сохранили следы пропилов. Камера была довольно большой, в полтора человеческих роста, шириной не менее пяти шагов, а задней стены он не видел, она терялась в темноте. Но главное, он увидел воина, тот сидел на каменной плите спиной к Иохиму, перед ним стояла масляная лампада, которую воин то загораживал своим телом, то приоткрывал, он что-то делал перед лампадой и шептал. Шепот был еле слышен, хотя рыцарь стоял от воина не более чем шагах в семи-восьми, и шепот, как и свет от лампады то усиливался, то совсем слабел, когда воин отворачивался. Наконец Иохим стал различать отдельные амейские слова: красавица… твое зернышко… надо терпеть, как заповедано Богом…тебе все равно легче, ты в норе… Тут Иохим разглядел, с кем беседовал воин, это была мышь, она поползла по одежде воина, и ее силуэт, четко обозначился в свете лампады. Воин осторожно снял ее и снова опустил вниз перед собой, продолжая нашептывать. Это была обычная полевая мышь, не летучая, какая могла бы жить в пещере, хотя и летучих Иохим не заметил. Он понял, воин принес мышь с собой, чтобы хоть как-то коротать долгий дозор в подземелье.  Но где же второй воин?

Иохим стоял перед нишей и вглядывался в ее темную глубину в надежде заметить второго стража. Вдруг первый воин резко оглянулся, и их глаза встретились. Иохим, не шевелясь и не отрывая взгляда, стал внушать воину, что тот не видит ничего, пустоту. Воин отвернулся, потом опять повернулся, но успокоился и вновь занялся со своей мышью.  Иохим пересек вход в нишу и двинулся дальше. Через полсотни шагов он оказался в катакомбах, где раньше выпиливали строительный камень. Потолок камеры был очень высок и  просвечивал, в этом свете рыцарь разглядел останцовые участки, которые прямоугольными столбами уходили вверх, поддерживая кровлю выработки. Камера походила на сумрачный лес с огромными стволами. Не давала покоя мысль о втором воине, Иохим постоянно вглядывался и вслушивался, но вокруг был сумрак и тишина. Передвигаясь от одного столба к другому, Иохим вдруг услыхал самый обыкновенный храп. Пошел на этот звук и, наконец, увидел второго стража, тот спал на полу в небольшой нише. Здесь же в нише стояли несколько кувшинов, видимо с водой, в глубине ниши виднелась посуда и несколько  новых незажженных факелов. Увидев факелы, Иохим сразу ощутил запах смолы. Воин лежал навзничь на травяной подстилке и безмятежно храпел. Иохим прошел дальше и увидел справа  большой проход, ведущий вниз и назад. Миновал его и очутился в большой и довольно светлой камере. Свет шел с потолка он  исходил от  двенадцати круглых светлых пятен и полос, которые образовывали большую решетку. Свод камеры был довольно высок, в пять-шесть высот человеческого роста, и разделялся на три части, между которыми стояли останцы в несколько обхватов.  Светлые круглые пятна располагались овалом, Иохим понял, что он под храмом. Стал обследовать камеру и обнаружил в ее стенах ниши с огромными кувшинами,  такими же, как и кувшин, виденный им в нише прохода.  Кувшины имели широкое горло, в которое вполне мог бы пролезть человек. Иохим осторожно коснулся одного кувшина, потом провел по нему ладонью – ничего не произошло. Тогда он попытался толкнуть кувшин, но тоже ничего не произошло, кувшин стоял незыблемо как  влитой. Тогда он подпрыгнул, зацепился за край, подтянулся и заглянул внутрь. Кувшин был пуст, но внутри него торчал металлический стержень, заканчивающийся шаром размером с кулак. Иохим подтянулся повыше, до пояса, и осторожно  потянулся к шару, коснулся его, и опять ничего не произошло. Тогда он легонько щелкнул по шару, и тут случилось то самое, голову сдавило тисками, сознание пронзил страх, Иохим свалился  вниз, но, понимая свое состояние, вжался в нишу и затих. Через несколько мгновений услыхал  шум бегущих ног, а затем голоса:

- Чертов засоня, ты опять задел кувшин?
- Не мог я, я от этого проснулся… Это твоя мышь…
-  Мышь была со мной, а дьявол загудел с твоей стороны… у меня до сих пор в ушах давит…
- А ты не видел случайно чьих-нибудь следов?
- Какие здесь могут быть следы кроме наших с тобой!
На время голоса стихли, а потом разговор продолжился, уже спокойно.
- Чертова служба, охраняешь неведомо что, в подземелье, где никто не бывает, да еще дьяволы выскакивают ни с того ни с сего, того и гляди заберут твою душу.
- Не заберут, мы слуги Бога Единого, он нас защитит от самого Бегула, а  невидимые дьяволы, что живут в кувшинах, тоже, я думаю, охраняют подземелье.
- Ты думаешь, что говоришь? Божьи слуги и дьяволы не могут делать одно и то же!
- Не могут. Только может они и не дьяволы вовсе…
- Как не дьяволы, если чинят козни божьим слугам…

Препирательства продолжались в том же духе, но Иохим не слушал, он размышлял об уже услышанном. Значит, стражи не знают, что охраняют, они охраняют просто подземелье. А это также означает, что Божий Завет хранится в тайнике, о котором знают приходящие во время полнолуния, или даже только один из них. И увидеть тайник можно, только проследив за этими приходящими. И значит, надо оказаться здесь раньше них и ждать. Хотя, можно попытаться поискать самому, но Иохим был почти уверен, вряд ли сможет обнаружить тайник в сумеречном подземелье, где кроме прочего надо остерегаться стражников.  До полнолуния оставалась неделя, за это время надо приготовиться и уйти из поселка как обычно вечером, ночью вернуться и проникнуть в подземелье.

Когда разговор стих, стражники разошлись по своим местам, и немного погодя стал слышен знакомый храп. Иохим занялся  вн мательным осмотром подземелья. Тайника он, конечно, не нашел, но установил следующее. Одна стена камеры была завалена камнями, это та самая, понял Иохим, где был проход в расселину, по которому строители подавали выпиленные блоки наверх, на строительство храма. По низу этой стены чувствовался поток воздуха. Камни были размером в два-три локтя, и одному человеку без рычагов сдвинуть их было невозможно. По камням Иохим поднялся к своду прохода, где камни были помельче, но когда стал шевелить их, вниз посыпался песок и мелкий щебень, и Иохим оставил затею, потому что по бокам прохода стояли кувшины, к тому же мог проснуться стражник.

Иохим еще раз обошел камеру и двинулся в обратный путь, еще надо было обследовать боковой проход, который уходил вниз.  В этом проходе Иохим безбоязненно открыл свой фонарь и двинулся вперед. Проход вначале был выше его роста, потом пришлось наклоняться, а через два десятка шагов почувствовался специфический запах испражнений. Скоро он подошел к обширной боковой нише, в которую, как понял стражники ходили по нужде.  Миновал ее и пошел дальше, и скоро пришлось встать на четвереньки. Через несколько шагов проход сменился колодцем, который почти вертикально уходил вниз. Иохим  лег на край прохода и, держа свой светильник перед собой, но чуть выше головы, стал вглядываться вниз. Он разглядел дно колодца  и  еще увидел блики воды. Колодец был неглубок, в два, от силы три человеческих роста, но без веревки в него все равно не спуститься.  Из колодца доносился слабый монотонный шум, и вода слабо колебалась. Иохим догадался, что это продолжение подводной норы.  Длина подводной норы, как прикинул Иохим, получалась около полусотни шагов. Он решил тщательно просчитать шаги на обратном пути.

Около ниши, в которой спал страж,  Иохим приостановился, но знакомого храпа не услыхал. Опустился на четвереньки и, еще наклонившись, почти от самого пола заглянул в нишу – подстилка была пуста. Миновал проход и, пройдя еще десяток шагов, сел и прислушался, слабые звуки доносились спереди, скорее всего из камеры, где первый страж накануне играл с мышью.  Прижимаясь к правой стене, Иохим пошел вперед. Становилось все темнее, он уже с трудом различал стены пещеры, только мутные блики на стене перед входом в нишу стражников. Заглянув туда, увидел, что стражи играют в кости. Они тихо беседовали.

- Никогда не могу рассчитать, сколько осталось до смены, - говорил один, считаю дни по свету в подземном храме и всегда сбиваюсь.
- Я тоже сбиваюсь, - ответил второй, - думаю, что светлое время не совсем связано с дневным временем наверху. Ты заметил, что смена всегда приходит ночью, но в это время у нас особенно светло.
- Заметил, но бывает и наоборот, совсем темно, как последний раз во время дождя.
- Да, и тогда приходится зажигать факелы.
- Да, факелы, и эти факелы, которые мы зажигаем здесь, совсем не коптят, а те, что зажигаем на входе, коптят как все…
- Ты проиграл, четыре метки, подставляй лоб.

Проигравший, это был хозяин мыши, подставил лоб, получил четыре щелчка, и стражи опять принялись встряхивать в ладонях кости и бросать их. Когда они склонились, пересчитывая метки, Иохим пересек вход в нишу. Отойдя на десяток шагов, вынул из-под накидки тыкву со светляками и пошел размеренным шагом, отсчитывая расстояние. Перед камнем на щите, заметил собственные следы. Оказывается, здесь был насыпан песок, и пройти, не оставив следов,  было невозможно. Не зря второй страж напоминал первому о следах. Если бы первый проверил песчаную полосу, Иохима вполне могли бы обнаружить, и даже, если бы он смог уйти из подземелья, его задача в будущем сильно осложнилась. Это открытие огорчило рыцаря, он почувствовал опасность в виде настороженного камня, но пропустил следовую полосу. И хоть корить его в этом было некому,  настроение стало скверным. Он прошел по своим следам и замел их полой накидки.
 
Выйдя из подземелья, обнаружил, что уже вечер, день прошел слишком быстро, как будто и вправду время в  подземелье шло по-другому.  Скоро солнце опустится в море, и надо возвращаться в поселок. Но прежде он просчитал шаги до того места на берегу, где обнаружил подводную нору, а оттуда до храма. После этого молился, прося у Бога прощения за оплошность, и благодарил за то, что Бог уберег его.

Дома при свече он начертил план своего сегодняшнего похода: расстояния по шагам, направления по памяти. Если бы все было верно, его ход из подземелья, а потом на поверхности от тайного входа до берега и потом до храма, должен был замкнуться. На чертеже ошибка вышла небольшой, с десяток шагов, и это обрадовало его. Значит, навык тайного дозора не ослаб, и Бог на его стороне. Он промерил длину подводной норы, получилось пятьдесят три шага, если она прямая. Теперь предстояло главное, проникнуть в подземелье накануне полнолуния, дождаться приходящих и выследить, где тайник.

Глава 7
Тайник
 
За три дня до полнолуния, накануне прихода ночных гостей в подземелье, Иохим сообщил хозяину каморки, которую он снимал, что вечером уходит в портовый город. Это не означало, что Иохим отказывался платить за время своего отсутствия, просто предупреждал хозяина, что будет отсутствовать. Так он поступал всякий раз. Хозяин, обычно, начинал ворчать, что не нанимался охранять вещи постояльца, Иохим сразу соглашался и обещал забрать вещи и отнести их на сохранение лавочнику, но за время отсутствия отказывался платить за каморку. Хозяин опять начинал возражать и говорил, что у лавочника вещи точно пропадут, и пусть уж остаются здесь, но плату за время отсутствия он снижать не собирается. Иохим соглашался, на чем они и расставались. Также было и в этот раз, но в конце хозяин предложил:

- Зачем тебе тащиться пешком тридцать милен шагов? Завтра жители поселка, и я в том числе, поедем на поклонение в храм Бога Единого. Я дам тебе осла за умеренную плату, и поедешь вместе с нами.

Иохим поблагодарил, но сказал, что обет обязывает его ходить пешком, и нарушать обет он не намерен. Хозяин повздыхал, понимая, что плату за осла не получит.

Поздним вечером, на закате, Иохим тронулся в путь. Как  и прошлый раз, сначала пошел вдоль берега в сторону города, когда стемнело, свернул в пустыню, обогнул поселок и близко к полуночи вошел в подземный ход. На этот раз,  кроме живого светильника, взял с собой тыкву с водой и несколько лепешек. Пробыть в подземелье предстояло не менее трех дней. Он довольно быстро прошел большую часть подземного хода, замел следы на  песчаной полосе и замедлил шаги только у боковой ниши, где раньше дежурил один из стражей. На этот раз ниша была пуста. Он двинулся дальше, постоянно останавливаясь и прислушиваясь.  И услыхал шаги. Звук шагов то усиливался, то слабел и шел из глубины подземелья, видимо, из катакомб. Дождавшись, когда звук шагов совсем затих, Иохим прошел немного вперед и затаился у стены. Какое-то время спустя опять стали слышны шаги и потом вновь затихли. Иохим снова продвинулся вперед, и опять стал ждать. Шаги были медленные, когда звук усилился, можно было различить даже шерканье ног по полу, и, наконец, Иохим увидел стражника. В темноте катакомб, которую нарушало лишь слабое свечение потолка, фигура стражника то проявлялась силуэтом, то исчезала, но шаги становились все слышнее, а стражник ближе. Иохим прижался к стене, не сводя взгляд с неясной фигуры. Стражник приближался, медленно переставляя ноги, он шел в сторону рыцаря, но чуть наискосок, в пяти шагах остановился, потом повернул, сделал несколько шагов вправо и опять остановился. И опять прозвучали шаги, и на этот раз появился второй стражник, и шел он навстречу первому. Когда они сошлись, первый спросил:

- Светлое пятно достигло колонны?
- Да, я специально задержался…
- Значит мы опять ошиблись на сутки?
- Не мы, а ты! – раздраженно ответил второй страж. – Я сразу сказал, что еще рано встречать смену.
- Не гневись, слишком уж утомительны последние дни…
- Утомительны, - согласился второй, - ни спать уже не хочется, ни есть, скорее бы наружу, под открытое небо…
- Да, даже хоть под дождь, как прошлый раз…
Шаркая ногами, они прошли мимо рыцаря и скрылись в нише.

Немного подождав, Иохим двинулся дальше и скоро оказался в подземелье под храмом. Здесь было довольно светло, ему показалось, что даже светлее, чем первый раз, хотя тогда он спускался сюда днем. В тот раз свет был равномерным, сейчас же по кровле катакомб четко выделялась светлая решетка, это стыки камней пола – понял Иохим, а вокруг нее двенадцать светлых пятен – это колонны. Около середины зала на полу подземелья выделялось яркое пятно, хотя сверху такого пятна не было. Иохим ступил на это пятно, и ему показалось, что он сам стал светиться. Быстро отодвинулся, что-либо испытывать накануне прихода гостей было рискованно, он отошел к стене и уселся в небольшой нише. Он был уверен, что гости придут именно сюда, к светлому пятну, но ждать предстояло еще целые сутки, второй страж был прав. Иохим принял позу долгого дозора и застыл.

Очнулся  рыцарь от далеких голосов, понял – пришла смена. В подземелье было светло, светлее чем прошлой ночью, особенно выделялось яркое пятно на полу.  Иохим вслушивался в далекие неясные голоса, но они скоро стихли и повисла тишина, оставался только свет. Иохим смотрел и слушал, потом закрывал глаза и напрягал только слух, проступали неясные шорохи, иногда голоса, указывающие на присутствие людей, но оставались там, далеко, никто не приближался и не появлялся в свете. Тогда Иохим смотрел в ту сторону, откуда ожидал появления гостей: неровные колонны отсвечивали ломаными гранями, свет будто прилипал к ним, блики и полутона, но не было теней, и в какой-то миг все это сливалось в причудливый пестрый ковер, который будто надвигался, и тогда рыцарь закрывал глаза, чтобы дать им короткий отдых. Но даже перед закрытыми глазами стояли эти мерцающие лоскуты.

Гость возник неожиданно, будто родился из света, это был старик. Он приблизился к центральному светлому пятну и остановился у колонны. На старике была длинная, до пола, накидка с широкими рукавами, но даже она не скрывала его худобы, все выступы тела казались острыми: колени, локти, плечи. Голова была непокрыта, и редкие волосы на ней выделялись светящимся нимбом. Старик вступил в пятно и засветился, он будто бы стал полупрозрачным, под накидкой обозначилось легкое светящееся тело, а вокруг головы возник ореол. Иохим испытал не удивление, а восхищение, и в этот момент старик резко повернулся в его сторону. В один миг Иохим понял, что не сможет внушить старику пустоту, еще немного и тот убедится в присутствии постороннего, чтобы не быть уличенным, оставалось одно – умереть, исчезнуть, и он умер – затаил дыхание, остановил сердце, погасил мысли, вместе с этим и мир погас вокруг него.

Когда мир стал возвращаться, Иохим увидел, что старик держит в руках цилиндр. Старик повернулся и положил цилиндр в светлое пятно, потом повернулся к колонне, наклонился, вытащил из ниши еще один цилиндр и положил рядом с первым. Цилиндры были в локоть длины и толщиной1 в четверть локтя. Затем старик опять наклонился и, повернув небольшую плоскую плиту, закрыл тайник. Иохим видел это, но не осознавал, он еще не совсем ожил. Старик открыл рот, широко, но звука Иохим не слышал, его сознание еще не вернулось, а слух ближе к сознанию, чем зрение. Появились двое помощников, с торбами, и только теперь Иохим стал слышать, сознание вернулось к рыцарю.

Старик и помощники полукругом расположились вокруг светового пятна, внутри которого лежали цилиндры, опустились на колени и стали молиться, часто кланяясь и касаясь при этом пола головами и локтями. Иохим был от них шагах в двадцати, но плохо разбирал слова молитвы. Говорили они вразнобой, быстро и монотонно, в молитве не было святости, просто традиция, ритуал.

- … и проясни наш ум, и дай силы… все исполним, как Ты завещал, помоги Своей милостью, снизойди… поделись мудростью, и мудрость твою употребим на всеобщее благо…Да будет так, как велит воля Твоя, - закончили они.

После этого помощники открыли цилиндры и извлекли из них свитки. Свитки были накручены на палочки. Один из свитков взял старик, второй – один из помощников. В это время другой помощник достал из торбы тростниковые палочки для письма, маленькую тыкву с краской и несколько листов папируса. Старик развернул свиток и сел с ним в световое пятно. В световом пятне и сам свиток засветился. Помощники тоже приблизились к пятну и приготовились писать, один на втором свитке, другой – на папирусе. Старик склонил голову над светящимся свитком, но молчал. Потом стал читать на непонятном языке, язык был четким и мягким одновременно Старик прочел несколько фраз и замолчал, помощники повторили фразы на том же языке. И опять все умолкли. Спустя какое-то время старик заговорил по-амейски и помощники стали записывать.

- Замена драгоценных монет доверенной грамотой даст большую выгоду, ибо монеты тяжелы, а папирус легок, монеты безлики, их может присвоить любой, а доверенная грамота принадлежит только доверенному, или тому, кому он передоверит. Но чтобы доверенная грамота ценилась как драгоценная монета, она в любой момент по желанию доверенного должна быть поменяна на звонкую монету. И тот, кто напишет доверенную грамоту, должен исполнить обещанную замену в любое время и при любых условиях, а если смерть помешает ему, то другой должен исполнить, кто унаследует. И так должно быть всегда.

Помощники записали и повторили вслух. Старик опять склонился над свитком, но на этот раз на несколько секунд, и сразу заговорил по-амейски:
- И опять напоминаю вам, любая ваша выгода не должна быть только вашей, все, что вы сделаете, должно быть выгодой для всех. А если вы отделитесь от всех, то нарушите Мой Завет. А когда ваша выгода станет явной, и все увидят ее, то вначале будет зависть, потом гнев, и прольется ваша кровь, и будут гонения на детей ваших, а исполнение Завета отложится на много поколений. Имея знание, богатство и власть, не отделяйтесь от всех, будьте как добрые пастыри и ведите людей к спасению, ибо только вы будете знать, куда идти. Да будет так.

Иохим заметил, что старик произнес последнюю фразу с воодушевлением, но помощники не записывали ее, а вслух повторили потом быстро, как давно заученную.
Иохим видел, слышал и запоминал, но то, что он слушал слова Божьего Завета, ничуть не волновало его, после короткой смерти он пребывал в отрешенном состоянии, мыслей в нем не было, тем более чувств. И это было спасением, если бы мысли и чувства проснулись, старик мог учуять его, и тогда все, что успел узнать рыцарь, могло быть утрачено вместе с его жизнью.

Работа гостей продолжалась, старик читал, произнося непонятные слова, помощники повторяли за ним, затем старик переводил на амейский, помощники повторяли и записывали. Светлое пятно переместилось, и гости передвинулись вслед за ним, потом оно стало гаснуть, и пришедшие прекратили работу. Сначала ушли помощники, потом старик положил цилиндры в тайник и ушел следом. Иохим знал, что они еще вернутся, когда вновь высветится пятно в центре подземелья, в следующую ночь, когда взойдет луна.

Когда гости ушли, Иохим позволил вернуться мыслям. Чувствовал он себя плохо, умирать ненадолго ему пришлось второй раз, а первый раз по окончании учения на испытаниях. Из двенадцати рыцарей в тот раз двое так и не вернулись к жизни, а один стал слабоумным.

Подождав с полчаса после ухода гостей, Иохим с трудом поднялся, тело слушалось плохо, он стал разминать окоченевшие члены, чтобы возвратить себе способность двигаться и полностью вернуться в жизнь. Опасаясь подвергаться опасности быть обнаруженным, он решил уйти подальше, к заваленному проходу, и там дожидаться, когда гости уйдут совсем, а после этого вскрыть тайник. Как это делал старик, Иохим помнил.

У заваленного прохода он отыскал нишу среди глыб и устроился в ней так, чтобы принять позу долгого дозора. В памяти оставил – очнуться через сутки, когда старик с помощниками покинут подземелье.

И был день, и была ночь.
Пробудившись, Иохим прежде всего прислушался, но было тихо. Затем вытащил из-под накидки светильник. Светильник еле тлел, видимо многие светляки задохлись за двое суток. Иохим выпил воды из тыквы и съел одну лепешку, потом  двинулся в центр подземелья к светлому пятну. Проходя несколько шагов, прятался  за одной из колонн, прислушивался и вглядывался в полумрак, ничего не заметив, двигался дальше. В подземелье было намного темнее, чем накануне, потолок не светился решеткой, а лишь едва белел, и пятна по периметру тоже были тусклыми. Наконец, приблизился к той колонне, где был тайник. Тронул выступ камня и потянул его в сторону – камень не двигался. Рыцарь удивился, он хорошо запомнил, как старик именно этот выступ отодвигал в сторону. Вытащил светильник и с его помощью решил внимательнее рассмотреть участок колонны, в которой, как он знал, был тайник. Светильник был слабым и ничуть не помог. Тогда Иохим опять взялся за выступ и надавил на него изо всех сил. Камень слегка подался, а затем будто сам плавно отошел в сторону.  Иохим запустил руку в образовавшийся проем, нащупал два цилиндра и вытащил их. Это были цитры, металлические пеналы для хранения  папирусов и пергаментов. Один был обычный, медный, такие рыцарь видел и раньше, а вот второй не совсем обычный, идеально ровный и весь будто цельный, где крышка – не определить, и металл был странный, белый или светло серый, что трудно понять при таком свете, и по ощущению очень прочный. Но это было не железо, металлы Иохим легко определял на ощупь и во время учения ни разу не ошибся, и еще эта цитра была намного легче медной. Положил цитры перед собой и задумался, он был в сомнении, слишком много мыслей и чувств теснились в его голове, к тому же после недавней короткой смерти он был все еще подавлен и медлителен. Он испытывал трепет перед святыней и одновременно чувствовал себя вором. Все сильнее нарастало желание открыть цитры, особенно эту, из странного металла, и одновременно что-то заставляло повременить. Иохим помолился и решил ждать Божьего знака. Ждал долго, но пришла мысль, что он не знает, где сейчас стражи. Решил, что это и есть Божий знак, надо выяснить, где стражи и чем заняты. Положил цитры на место и закрыл тайник. Медленно, постоянно останавливаясь, пошел вдоль левой стены, где была сторожка с постелями и посудой, дошел, заглянул – она была пуста, он почти ничего не видел в темной нише, но чувствовал – пуста. Двинулся дальше, к той нише, где один из стражников забавлялся с мышью, и где потом они оба играли в кости. Хотя проем ниши был темен, и звуков оттуда не доносилось,  Иохим почувствовал, что стражники где-то здесь, близко.  Он не видел их и не слышал, оставалось единственное – ждать, чтобы они проявили себя. И это случилось. Иохим увидел, как у левой стены шевельнулось неясное пятно и переместилось к противоположной стене камеры, потом раздался тихий голос:

- Может, зря мы сидим, затаившись, и посвященные обманулись? Если бы здесь был кто-то чужой, он давно бы выдал себя. Да и кто здесь может быть?
Второй, а теперь Иохим их различал, хотя и смутно, не ответил. И опять все застыло в полной тишине и мраке. Ответ прозвучал много времени спустя, и тоже шепотом:
- Еще сутки, потом обещали подмогу. Тогда и передохнем.
Рыцарь понял, стражникам велено сидеть в засаде и не выдавать себя, а через сутки придут еще стражи, и тогда его задача станет невыполнимой, хотя и сейчас она намного труднее, чем он полагал. Иохим решил пока ждать, не выпуская стражей из виду, не могли они вот так сидеть целые сутки, что-то предпримут.
Время застыло, стражи не двигались и не подавали голосов, Иохим ждал. Наконец, один подал голос:
- Схожу в нужник, уже сил нет,- это первый, он поднялся.
- Ступай, только тихо, и смотри, - ответил второй.

Стражник, острожно ступая, прошел мимо рыцаря. Иохим поднялся и двинулся следом, повторяя движения стража. Когда удалились на два десятка шагов, стражник, оставив осторожность, прибавил шагу и скрылся в проходе, который служил нужником, а заканчивался колодцем. Иохим присел у колонны и стал ждать, когда стражник вернется. Он скоро появился из прохода и ушел к соратнику без осторожности. Иохим понял, у этого стражника наказ караулить неизвестно кого, вызывает только досаду, и он готов в любой момент нарушить его. Иохим  подождал еще немного и вернулся к тайнику. Теперь он, по крайней мере, знал, откуда могут прийти стражи.

Опять извлек цитры и попытался открыть тот, из неизвестного металла. Сначала он никак не мог сообразить, как это сделать, цилиндр был абсолютно гладким без намека на отдельную крышку. Наконец, он вспомнил, как это делал старик, взялся за противоположные концы цилиндра и повернул – крышка легко отделилась. Рыцарь наклонил цитру и вытащил свиток. Свиток был накручен на  палочки с обоих концов, на одной палочке большая часть свитка, на другой значительно меньшая. Если держать свиток за выступающие части палочек, получалось, что расшифрована и переведена большая часть свитка, если читать, как и латиницу, слева направо. Свиток был белого цвета, по крайней мере, так он выделялся в полумраке, очень гладкий и тонкий на ощупь, тоньше папируса. Разглядеть какие-либо письмена на свитке было невозможно. Иохим поднес к свитку свой светильник, но это не помогло, потому что тот сам еле тлел. Тогда рыцарь стал перемещать свиток внутри светлого пятна, поворачивать и заметил, хотя и смутно какие-то знаки, ему даже показалось, что некоторые из них похожи на латинские буквы, но все это проступало на какие-то мгновенья и пропадало.

« Вот оно, послание Бога, Завет, и я должен украсть его, думал рыцарь, - не обидится ли Бог на такой поступок? Хотя Завет написан на чужом для амеев языке, значит, он был написан для какого-то другого народа, и права амеев на Завет, не больше прав ромбидов. Пусть Бог рассудит, а он, Иохим, рыцарь тайного дозора Святого ромба, постарается сегодня унести Завет с собой, как приказано ему Святейшим, это его, Иохима, святой долг. Бог простит».
Иохим вскрыл вторую цитру и извлек другой свиток. Это был папирус, также накрученный на палочки. Даже в слабом свете был виден свежий текст.

«Постоялые дворы должны располагаться не далее чем расстояние дневного перехода. – читал Иохим. - И всем приходящим давать кров и пищу, даже неимущим. Постоялые дворы должны быть укреплены и давать надежную защиту, как от непогоды, так и от разбоя. Только уверенные в безопасности люди будут охотно общаться между собой, а общаясь и торгуя, станут зависимы друг от друга, и будут нуждаться друг в друге, и меньше враждовать. Так они будут объединяться и станут как один народ».

Глаза заболели от напряжения, рыцарь отложил свиток. «Придется забрать оба свитка, - подумал он, - если не найдется знаток Божьего языка, амейский перевод будет ключом для расшифровки Завета». Он положил оба свитка под одежду в холщовую сумку, затем закрыл цитры, положил их в тайник и задвинул камень. И тут случидлось то самое, голову сдавило, и сознание пронзил ужас, хотелось упасть и закрыть руками уши, или бежать. Это он испытывал ужу третий раз и понял, что напрасно закрывал тайник, на то и был рассчитан секрет. Волею подавил в себе страх, вновь открыл тайник, положил свитки на место и опять задвинул камень. Боль и страх отступили, но тут он услыхал крики и увидел мерцание света с той стороны, где были стражи. Перебежал к стене и постарался вжаться в ее неровности, чтобы его не заметили. Скоро стражники приблизились, метались между колонн с зажженными факелами и перекликались. Потом они как будто угомонились, и рыцарь уже думал, что опасность миновала, но тут рядом с ним упал горящий факел, один из стражников крикнул: «Вот он!» и бедро рыцаря процарапала стрела. Иохим бросился в сторону от факела, чтобы скрыться в темноте, и тут увидел стража с натянутым луком. Между ними было не более десяти шагов. Инстинктивно он отследил руку, натягивающую тетиву, и в нужный момент дернулся в сторону. Вторая стрела тоже не попала в цель, хотя прорвала одежду. В это время рядом с лучником возник второй страж, с факелом в левой и обнаженным мечом в правой руке. Путь к выходу был закрыт, Иохим развернулся и бросился в проход, который заканчивался колодцем. Третья стрела зацепила плечо. Дальше он бежал в кромешной тьме, в конце на червереньках. и просто свалился в колодец. Рыцарь слышал приближающиеся голоса  и понимал, оставаться на поверхности нельзя, его добьют, оставалось одно – нырять в подводную нору. Набрал побольше воздуха и нырнул. Он плыл в темноте, иногда задевая головой за свод норы, а руками за стены. Помнил одно: плыть долго, надо рассчитать, чтобы хватило сил. Он проплыл, как ему показалось, намного меньше чем предполагал, как свод норы пошел вверх и рыцарь вынырнул на поверхность. Он с облегчением вздохнул, но ничего не увидел, ни звезд, ни берегового уступа, одна кромешная тьма. Поплыл вперед и тут же наткнулся на стену, ощупал ее руками, попытался плыть вдоль, но опять уткнулся в стену. Скоро понял, что оказался в отдушине, внутри скалы. Он не проплыл и половины длины подводной норы, чтобы вынырнуть на поверхность моря, но то, что такая отдушина есть – большая удача. Скоро стал замечать, что воздух становится тяжелым и затхлым, значит, отдушина не так велика, и оставаться в ней надолго нельзя. Собрался опять нырнуть, но вспомнил о тыкве с водой и светильнике, что висели у него на шее. Дырявый светильник он отбросил как бесполезную обузу, а воду из тыквы вылил и вновь закрыл пробкой.  После этого опять вдохнул побольше воздуха и нырнул. Пустую тыкву он оставил на шнурке, и она как  поплавок следовала за ним. Он плыл слегка натягивая шеей шнурок, чтобы не удариться головой о свод. Плыл долго, казалось, вечность, легкие распирало от желания выдохнуть негодный воздух, но свежего глотнуть было негде. Наконец, силы стали оставлять его, он уже не мог сопротивляться, и соленая вода придавила его к своду. В какой-то момент легкие непроизвольно вытолкнули из груди гнилой воздух, на миг ему стало легче, и он успел подтянуть к себе тыкву, открыть пробку и  пальцем продавить отверстие в донышке. Это отверстие он прижал ко рту и сделал малый вдох тем воздухом, что был в тыкве, и вновь поплыл.  И опять вода стала побеждать его, но тут свод норы резко пошел вверх, вернее, сама нора кончилась, и он всплыл.

Иохим сделал вдох и закашлялся, потому что вместе в воздухом глотнул и воду. Он мучился этой водой, которая хрипела, булькала и мешала дышать. А дышать – было единственное, чего он хотел. Все так же кашляя, он выбрался на берег и упал на четвереньки. С хрипом вода продолжала вылетать из легких и, наконец, он ощутил облегчение. Отдышавшись, почувствовал, как он безмерно устал, хотелось упасть тут же, на береговой гальке, и не двигаться, но надо было уходить. Уже было светло, солнце еще не поднялось над береговым уступом, но вот-вот должно было появиться. Огляделся вокруг, потом осмотрел свои раны. Царапина на бедре была пустяковой,  только штаны и накидка сильно порваны, а  вот рана на плече до сих пор кровоточила, и серая ткань накидки в этом месте выделялась алым пятном. В таком виде появляться в поселке было опасно. Иохим снял накидку и отмыл кровяное пятно, накидку оставил в руках и направился в лощину. Здесь в первую очередь нашел целебную траву, сломал стебель и выделившимся желтым соком смазал рану на плече. Было ощущение, что он прикоснулся раскаленным железом, непроизвольно застонал и сразу устыдился своей слабости. Немного погодя боль утихла, а рана перестала кровоточить. Иохим добрался до своей засады среди колючего кустарника и, постелив мокрую накидку, лег на плоском камне.

Проснулся от зноя. Был полдень, и солнце нещадно палило его обнаженное до пояса тело. Ощутил сильную жажду и сразу понял, что терпеть придется до позднего вечера. Потом вспомнил про каменную чашу среди глыб и, хотя дождя не было давным-давно, решил проверить. В углублении была вода, видимо, здесь скапливалась не только дождевая вода, но и роса. Воды хватило на два глотка. Он разобрал камни глубже и нашел еще одну чашу, с нее смог сделать три полных глотка. И хотя жажда осталась, он сразу почувствовал себя намного лучше. Сразу захотелось поесть, но из тех лепешек, что брал с собой, одну он съел в подземелье, а две другие раскисли в воде, когда плыл в подводной норе. Оставалось терпеть.

Еще раз осмотрел одежду, порванная стрелами накидка могла вызвать нежелательные вопросы в поселке, надо было починить ее. Сначала хотел сделать иглу из колючки кустарника, а нитку выдернуть из холстины, но как раз заметил муравьев. Разложил и разгладил на камне  рваную полу накидки, соединил края разрыва, поймал муравья за брюшко и дал ему ухватиться жвалами за намеченный шов. Муравей вцепился мертвой хваткой, Иохим оторвал грудину  с брюшком, голова со сжатыми жвалами осталась на шве. Так с помощью полусотни муравьев он зашил одежду. Такого шва должно было хватить на несколько дней, пока муравьиные головы окончательно не высохнут и не распадутся. Но до завтрашнего утра, до возвращения в поселок, этого было достаточно. Возвращаться в поселок надо перед рассветом, как он всегда поступал, а этой ночью должны прибыть еще стражники, это надо проследить. Иохим пристроил рогожку и в ее тени стал ждать и думать.

Последний поход в подземелье позволил ему узнать место тайника и своими глазами увидеть Божий Завет. И первым  намерением Иохима было просто выкрасть Завет, но это оказалось не так просто, во-первых, его почувствовал старик, во-вторых, тайник был с секретом. Если бы рыцарь не закрыл тайник, возможно, того дьявольского гула и не случилось бы, но стражи скоро заметили бы кражу, один мог уйти с донесением и скоро начались бы поиски вора, и Иохим был бы первым подозреваемым. Можно было перепрятать Завет, но все равно надо было связаться с единоверцами и передать сведения Святейшему, а это заняло бы немалое время. Да, надо было перепрятать, а самому на время исчезнуть, чтобы в нужный момент вернуться с соратниками. Но теперь выкрасть и перепрятать не удастся, остается захватить Завет силой, а для этого нужны помощники, и это надо передать Святейшему.  Но прежде надо увидеть ту подмогу, что ждали стражи в подземелье, узнать, сколько их будет.

Стражи на подмогу прибыли около полуночи, Иохим слышал плеск весел и шуршанье лодки по гальке.  Скоро появились и сами стражи, рыцарю показалось, что он их раньше уже видел, один из них в подземелье брал с собою мышь. Иохим расслышал их разговор, хотя говорили они тихо.

- И трех дней не прошло, как нас посылают в подземелье, да еще не на смену, а на подмогу. Чему там помогать?!  И никогда не объясняют причину, охраняем неведомо что и помогать будем неведомо чему…
- Это посвященный настоял, говорят, он заметил в подземелье чужого…
- Что же он не хватал его, почему не позвал стражу? Старику мерещится, а нам опять под землю…
Стражи подошли к стене и остановились, первый недовольный снова заговорил:
- Хорошо, если следопыт ничего не обнаружит, а если и вправду там был кто-то чужой, нам тогда вообще наружу не выйти…
И в это время появился третий, но он был без оружия. Стражники первыми взошли на стену, последний пришедший за ними следом.

Иохим задумался, какие следы он мог оставить в подземелье. Только следы ног, но на каменистом полу вряд ли их разглядишь, к тому же стражники бежали за ним следом. Но следопыт может осмотреть и территорию вокруг храма, тогда надо обязательно забрать рогожку и уложить на место камни, которые Иохим сдвигал. Этим он и занялся, насколько позволял лунный свет. Ближе к утру Иохим скрутил рогожку и направился в поселок.

Глава 8
День поклонения

 Как всегда накануне дня поклонения мужчины поселка выехали в портовый город, где стоял храм Единому. Двинулись с восходом солнца, группа набралась до ста человек. Среди богомольцев были и седые старцы и отроки, которым исполнилось тринадцать лет, с этого возраста они были обязаны прибыть в храм и предстать перед служителями Единого, и в дальнейшем вместе со всеми мужчинами четыре раза в году являться на поклонение в храм. Ехали на ослах и мулах, раньше у амеев были и кони, но бусманы запретили владеть ими под страхом смерти. Кони были привилегией бусманов, и в первую очередь использовались в боевой коннице. Раз в году за плату бусманы выделяли кобыл для покрытия ослами. Рождающиеся от спаривания мулы были крупнее ослов, могли нести большую ношу и двигались быстрее. Мулы вполне устраивали амеев как для работы, так и для передвижений, они были выносливы и неприхотливы. Кони же требовали специального ухода, значительных затрат в содержании, и раньше, до бусманов, служили только для выездов знати.

Процессия богомольцев вытянулась на пятьсот шагов и трусцой подвигалась на юг, копыта животных поднимали легкую пыль, длинные тени сопровождали кавалькаду. Домовладелец, он же хозяин постоялого двора, у которого Иохим снимал каморку, ехал на муле в первых рядах как один из наиболее уважаемых жителей поселка. Рядом ехал и лавочник, вечный соперник хозяина постоялого двора. Они периодически начинали подгонять своих мулов, желая опередить друг-друга, но вынуждены были приостанавливаться, когда вплотную приближались к старосте. Обгонять старосту, как лицо доверенное бусманам, они не имели права.

К полудню паломники достигли ложбины, в которой был родник, и росли смоковницы. Здесь амеи располагались, чтобы перекусить и переждать знойное послеобеденное время. Животных отпустили пастись на луговину, которая зеленела в низине, но ослы и мулы тоже лезли в рощу под тень деревьев, их отгоняли пинками и криками, но это не помогало. В конце-концов, и люди и животные сгрудились в роще. После еды люди уснули, и роща огласилась храпом, который изредка перекрывали крики ослов. Когда солнце уже заметно склонилось к западу, люди проснулись, разобрали животных и двинулись дальше. До города оставалось меньше половины пути, и на закате кавалькада паломников въезжала в городские ворота. Ослов в город не пускали, только мулов, ослы оставались за городской чертой без привязи и какого-либо надзора. На обратном пути, если хозяину не удавалось найти своего осла, он брал любого оставшегося. Конфликты из-за этого возникали редко, люди в городе гибли чаще, чем пропадали ослы за городом.

В городе те, кто побогаче, устраивались на постоялых дворах, но большая часть богомольцев ночевала под открытым небом на берегу моря. Во время штормов море выбрасывало на берег много травы, которая под солнцем быстро высыхала и служила удобной подстилкой. Утром, отряхнувшись от песка и травы и совершив традиционное омовение, паломники шли к храму. Здесь на площади перед храмом собиралось больше тысячи человек. Рядами верующие вставали на колени и совершали общую молитву. После молитвы выстраивались в очереди и получали благословение, целуя знак магического треугольника и получая на лоб метку. Метка сохранялась ровно девяносто дней, человек без метки не мог считаться правоверным амеем, общество от него отворачивалось.

После благословения старцы и уважаемые мужи заходили в храм, где слушали религиозные диспуты и сами в них участвовали, а еще просили у слуг Единого советов в делах, а также докладывали им о происшествиях, которые считали важными. Лавочник в этот раз зашел в храм, чтобы доложить о том, как ромбид Иохим что-то у него выпытывал. Служитель Единого, выслушав рассказ лавочника  про дьявольский свет в старом храме ромбидов, не мог сообразить, что в этом может быть важного. Но лавочник сразу заявил, что его малого ума не хватает постичь козни ромбида, потому  и обращается к светлому уму служителей Единого. И еще, по той взволнованности, с какой говорил лавочник, служитель почувствовал, что дело может и вправду оказаться серьезным, и потому проводил лавочника к настоятелю.

Настоятель молча выслушал рассказ, немного помолчал и стал задавать вопросы: как давно живет в поселке ромбид, что за храм, что за свет в нем бывает и как часто, исправно ли платит ромбид и не берет ли он в долг, а потом спросил:

- А как часто этот паломник-ромбид посещает блудниц?
Лавочник понял, что вопрос касается не ромбида, а есть ли в поселке блудницы, и как их терпят правоверные, поэтому ответил вопросом:
- А разве есть в нашем поселке блудницы?

Настоятель на такую дерзость наотмашь ударил лавочника по лицу, потом схватил плетку и еще ударил бы, но тот пал ничком, закрыл голову руками и завопил:
- Прости, учитель,  своего верного слугу. Ученье отцов «не спеши ответить, лучше спроси сам» так не вовремя и не к месту повернуло мой недостойный язык. Каюсь перед твоим светлым ликом и мудростью твоей. Не от дерзости так ответил, глупость опередила разум мой…

Настоятель с досады хлестнул лавочника по задранному заду, поостыл и уже спокойно сказал:
- Дерзость твоя неслыханна, ты червь предо мной, и только я могу задавать тебе вопросы. И в наказание ты теперь будешь следить за ромбидом и раз в месяц приезжать ко мне с докладом и рассказывать о каждом шаге поднадзорного.

- Да, учитель, да. Я буду следить за каждым его шагом и обо всем в подробностях тебе доносить. А не прогневаешься ли ты, учитель, если спрошу по этому поводу?
Настоятель дернул губой, воистину этот лавочник достойный сын своих отцов, позволил:
- Спрашивай…
- А если, о, учитель, случится что-то очень важное, что надо будет передать срочно, как мне поступить в этом случае?
- Так и поступи, сообщи немедленно…
- А как? Вдруг я буду немощен, смогу тогда послать кого-либо?
- Можешь послать…
- А как, можно ли послать письмо или передать с посланником изустно?
Настоятель стал раздражаться от назойливости лавочника, но подумал: «А не сексот ли он тайной стражи, и чьей, нашей или бусманов? С ним надо быть осторожным», ответил:

- Сам сообразишь. Если гонец будет не болтлив и не глуп, не разболтает и не перепутает, можешь изустно. А если неграмотен и глуп, но верен, лучше письмом…- потом добавил, - как тебя учили…
- Лавочник понял намек и на несколько секунд замешкался, с  языка уже готова была слететь фраза: « А где бы я мог научиться такой мудрости?», но вовремя сдержался и торопливо запричитал:

- О, учитель, если бы я был обучен такой мудрости, не утомлял бы тебя глупыми вопросами. Только из желания верно сослужить и не наделать глупостей беру на себя дерзость отнимать твое драгоценное время. И еще, о, учитель, могу ли я недостойный рассчитывать на то, что, давая наказ, ты намерен сделать меня доверенным соглядатаем?
Настоятель мысленно усмехнулся: истинный амей никогда не забудет о выгоде, но платить ему не следует, по крайней мере, в ближайшее время.

- Рассчитывать можешь, - согласился настоятель, - но не думай, что буду платить тебе сразу, усердие надо еще доказать. А скажи, где сейчас паломник-ромбид?
- Позавчера он ушел сюда, в город, он ходит пешком, ночами, говорит, таков его обет. Вчера он должен был быть здесь, да и сегодня тоже. Обычно он уходит в город на три-четыре дня, на  встречу с паломниками-единоверцами.
Настоятель задумался. Обычно о прибытии очередной группы паломников-ромбидов ему докладывали, в прошедшие недавние дни никаких паломников не было. Лавочнику сказал:
- Вот и хорошо. Найди его и сообщи сегодня же вечером, где он остановился и чем занимается… Ступай.

Лавочник трижды поклонился и, пятясь задом, покинул комнату настоятеля. Как только тот ушел, настоятель позвал доверенного слугу и приказал:

- Сейчас отсюда вышел лавочник из ближнего северного поселка. Проследи за ним, но скрытно, опасаюсь, он сексот бусманов.
Слуга поклонился и вышел, не проронив ни слова.

Вернулся слуга перед закатом и сообщил, что лавочник сначала встретился со своими односельчанами, потом ходил по базару и расспрашивал, далее пошел на пристань и тоже расспрашивал, а недавно свернул в веселый квартал к блудницам. Настоятель усмехнулся, подумал: «Это хорошо, что он свернул в веселый квартал, посмотрим, насколько там задержится», потом отпустил слугу.

Лавочник пришел уже после заката, часа через полтора после слуги. Он был удручен и не скрывал этого. Сразу упал на колени и стал виниться:

- Учитель, я прошел весь город, но нигде не встретил ромбида, более того, никто, из тех,  кого я спрашивал, тоже не видел его, ни сегодня, ни вчера…Что прикажешь мне сделать еще? Завтра односельчане возвращаются домой, мне остаться, или идти с ними?
- А достаточно ли ты искал, все ли проверил?

- Не сочти за дерзость, думаю, вполне достаточно. И не только я, но и двое моих племянников, которые знают ромея-ромбида в лицо. Я даже ходил в веселый квартал и спрашивал у блудниц, но и они не знают такого ромбида. Прости мне грех посещения  нечестивого места,  не по зову похоти, а по нужде ходил туда…

«Не в меру усерден этот лавочник, видимо очень хочет стать доверенным соглядатаем. Ну, что ж, может в дальнейшем и понадобится. По крайней мере, не глуп», - подумал настоятель, ответил:

- Возвращайся в поселок, а когда ромбид вернется, поспрашивай его, только исподволь. Надеюсь, у тебя хватит ума не насторожить его.

Расставшись с лавочником, настоятель задумался, одна ли корысть движет лавочником, или он все-таки сексот тайной стражи, и потому столь настырен. В любом случае надо доложить об этом первосвященнику, и буквально завтра же, когда настоятели прибудут в Главный храм Единому по окончании дня поклонения.

После общего сбора  настоятель попросился на прием к первосвященнику. Когда подошла его очередь, и он предстал перед главным духовником,  сказал следующее:
- О, учитель, вчера мне докладывал лавочник из поселка, что на севере в тридцати миленах от нашего порта. Он сказал, что его насторожил ромбид, живущий у них в поселке. Ромбид отбывает обет своей веры и ходит в разрушенный храм, что рядом с поселком. Все бы это не стоило  вашего внимания, но уж слишком  настырен был этот лавочник, опасаюсь, что он сексот бусманов.

Настоятель ждал ответа стоя на коленях и опустив лицо, как положено перед первосвященником, но тот молчал. Это длилось долго, настоятелю показалось, что кто-то подходил к первосвященнику, а затем ушел, но поднять лица настоятель не смел. Наконец первосвященник ответил:

- Хорошо, мы приняли к сведению. Что еще?
- Больше не смею вас тревожить, - ответил лавочник.
- Хорошо, иди…
Настоятель покинул резиденцию первосвященника с неясной тревогой. Чтобы значила эта долгая пауза, не разгневал ли он Первого. Хотя нет, отвечал тот спокойно и доброжелательно. И все же, почему так долго не отвечал.

А в тот же день к вечеру слуги тайной стражи Единого получили приказ скрытно захватить ромбида из северного поселка для допроса с пристрастием.

Глава 9
Под надзором

Иохим  вернулся в поселок на рассвете. Уже перекликались соседи, мальчишки выгоняли коз и овец на пастбище, орали ослы. Он, как обычно, зашел  к владельцу постоялого двора, взял ключ от своей каморки и, зайдя в жилище, прежде всего занялся починкой одежды. Затем прилег на лежанку и стал думать, что предпринять в ближайшее время. В любом случае надо дожидаться очередной партии паломников, они должны появиться в течение ближайшей недели. С ними передать Святейшему очередное письмо и все подробно описать шифром. А потом ждать помощи, и следить за подземельем, снаружи. То есть все должно оставаться, как и прежде, надо постоянно ходить к храму, молиться, и ждать. И еще надо проследить, когда покинут подземелье стражники, пришедшие на подмогу, и следопыт. Долго они там все равно не задержатся, потому что стражников всего четверо. Следопыт осмотрит подземелье, вряд ли что найдет, и они после этого должны вернуться. Вернутся, как обычно,  морем и, как обычно, ночью, значит, в ближайшие дни внимательно осматривать тропу и берег, и надо поставить  секреты, и такие, чтобы не заметил следопыт. Хотя, если ночью, он их вряд ли заметит.

Приняв решение, он успокоился, и сразу вспомнил, что голоден, надо сходить к лавочнику, купить лепешек, сыру и овощей. Он еще раз придирчиво осмотрел одежду и вышел.  На обычное приветствие и пожелание здоровья лавочник ответил тем же и сразу стал предлагать овечий сыр, самый свежий и самый вкусный, и кислое молоко от самой лучшей козы, вот только лепешки надо подождать, как раз пекутся. Иохим непроизвольно положил в рот кусочек твердого как камень сыра и стал сосать его, на что лавочник с сочувствием спросил:

- Видно, оголодал за дорогу? Все-таки лучше поехал бы с нами, на осле, тридцать милен – не близкий путь. – Чуть помедлив, продолжил: - А как прошла встреча с единоверцами, какие они привезли вести?

Вопрос был обычным, но в интонации лавочника мелькнуло что-то такое, что заставило насторожиться. Иохим посмотрел в лицо лавочника и успел заметить на нем остатки недавней напряженности, сменившейся в долю секунды на угодливую приветливость. Иохим понял, лавочник что-то знает, возможно,  даже то, что Иохима не было в городе, поэтому ответил со вздохом:

- Я не дождался их. Может, просчитался, а может паломников, что приходят с юга, что-то задержало в пути…
- Какая неудача, - с видимым сочувствием и  чуть заметной досадой ответил лавочник. -  Если бы взял осла, было бы не так обидно.  А сколько ты платишь за постой в городе, и где останавливаешься?

И опять Иохим уловил в интонации лавочника напряженный интерес и почти уверился, лавочник знает: не было Иохима в городе. Ответил:
- Я не останавливаюсь в городе, жду единоверцев на южной дороге и встречаю их перед городом.
- Так что же, ты все три дня, даже четыре, ждешь их под палящим солнцем?
- Почему под солнцем, там пещеры отшельников, тоже святое для нас место.
Интерес у лавочника явно пропал, но он все же спросил, хотя и без прежнего интереса:

- Так ты что, совсем не заходил в город?
- Заходил, по дороге туда и обратно, покупал на рынке пищу…
Больше лавочник вопросов не задавал, как раз подошел его сын с горячими лепешками, Иохим расплатился и отправился восвояси.

Дома он принялся за еду. Ел медленно, отламывал маленькие кусочки лепешки, и запивал маленькими глотками. Съев одну лепешку, убрал пищу. Чувство голода осталось, но после трех дней вынужденного голодания много есть нельзя. Прилег и стал размышлять, что выпытывал у него лавочник, и с чем это связано. Если с его неудачей в подземелье, то дело плохо, совсем плохо. Но с другой стороны, паломники вернулись из города в тот день, когда посвященные накануне ночью покинули подземелье, не могли в городе узнать об этом, тем более посвященные все держат в тайне. Значит, что-то другое. И об этом надо осторожно выведать, но не у лавочника, тот сразу насторожится. Иохим успокоился и незаметно для себя задремал.

И был день.

На месте храма стояла каменная квадратная пирамида не менее пятидесяти локтей в высоту. Стены пирамиды были гладкими, а высота ее лишь немного больше длины стороны основания, отчего пирамида казалась и растущей из земли, и одновременно, врастающей в нее. Кто смотрел на пирамиду, ощущал незыблемый покой и вечность. Но все было не так, у восточной стены пирамиды толпилось множество людей. Большая часть из них были воины с мечами и короткими копьями. Воины стояли снаружи, внутри копошились рабы. На стену пирамиды были положены две длинных деревянных лестницы, на верхних перекладинах которых стояли четверо рабов, по двое на каждой лестнице, они ковыряли стену железными долотами. Один из рабов не удержался и с воплем, все ускоряясь, заскользил вниз по крутой стене. Внизу он ударился о каменистую почву и вначале затих, потом зашевелился и застонал. Подошедший воин недолго разглядывал его, потом добил ударом меча. Зычно крикнул, и двое рабов, подхватив убитого, оттащили тело далеко в сторону. На смену упавшему тут же полез другой раб. Раздались радостные возгласы, рабы наверху расковыряли стену и стали выдвигать из нее одну из слагающих пирамиду глыб. Скоро глыба в виде трехгранной призмы заскользила вниз по стене и, ударившись о землю, подняла пыль. За глыбой открылся вход внутрь пирамиды. Воины внизу радостно загомонили и криками погнали рабов внутрь, затем, оставив копья и прихватив факелы, четверо воинов тоже полезли вверх к открывшемуся проходу.

Проход был низким, и идти приходилось сильно согнувшись. Впереди с теми же долотами шли четверо рабов, за ними – воин с зажженным факелом, следом остальные воины. Проход шел с уклоном внутрь пирамиды и скоро они оказались в зале, посредине которого стоял алебастровый саркофаг. Воины заставили рабов сдвинуть крышку, внутри оказался большой кокон наподобие яйца размером с человека. Кокон вынули из саркофага и потащили вверх, к выходу. Поверхность кокона была упругой, как налитый водой бурдюк, его то тащили, то перекатывали. На выходе кокон толкнули вниз, он заскользил по стене, глухо ударился внизу и немного прокатился по земле. Внизу его стали вскрывать, разрезая оболочку железными ножами. Когда появилось первое отверстие, из него потекла прозрачная тягучая жидкость. После этого дело пошло быстрее и кокон вскрыли. Внутри в позе утробного плода лежало длинное человекоподобное безволосое существо. Увидев голову существа, рабы, вскрывшие кокон, в страхе попятились назад. К существу приблизились воины, и в это время оно стало разгибаться, оно было похоже на человека, но вдвое длиннее. Воины тоже попятились, а когда оно открыло глаза,   в ужасе бросились прочь с криками: «Дун! Дьявол пустыни, дун!». На месте остались только двое, царь и его приближенный воин-телохранитель. Существо повернуло голову и посмотрело на царя, царь покрылся потом и задрожал. Он трясся все сильнее и держался на ногах из последних сил. Шепотом сказал воину: «Дивад, убей его!». Воин бросился к существу и мечом попытался отрубить ему голову. Это удалось не сразу, и он махал и махал мечом, пока голова не отделилась. Потекла густая голубая кровь существа, а глаза на отрубленной голове потухли и уже не вызывали ужаса. Воин ухватил голову, поднял и радостно завопил: «Ва-а-а-а!».

- Он убил его! Он убил дуна! – закричала толпа и стала собираться поближе.
В убитом Иохим узнал Бога. Но теперь у Него не было внешнего железного скелета, Он был беспомощен, поэтому Его убили. Во сне Иохим пережил все: ужас, скорбь, гнев, уныние, но не проснулся.

Толпа с радостным гамом возвращалась в город, у ворот встречали жители и тоже изображали радость, потому что радовался царь и его приближенные слуги. К царю подвели связанного по рукам жреца, и царь спросил:

- Ты и теперь будешь утверждать, что в пирамиде спал Бог? Посмотри на голову этого урода, разве он может быть Богом, это дьявол, дун пустыни. И я легко одолел его. Теперь я буду  и царем и Богом, и ты будешь служить мне!

Царь ждал ответа, но жрец молчал, наконец, он разжал спекшиеся разбитые губы и сказал царю:
- Ты не бог, ты и есть дьявол, потому что убил спящего Бога. Но Бог бессмертен, он вернется с неба, и кара Его настигнет тебя. Я проклинаю тебя, царь Доир!

Воины из ближайшего окружения замерли от такой дерзости. Только телохранитель, бросив голову, выхватил меч и трижды пронзил жреца. Жрец упал, и его голова оказалась рядом с отрубленной головой Бога. Голова улыбнулась жрецу, и душа жреца  обрела покой.

Царь брезгливо посмотрел на убитого и сказал:
- Бросьте все это на помойку псам… Хотя, нет, голову дуна посадите на кол и выставьте у главных ворот. Пусть все знают, что теперь я повелитель и земли, и моря, и неба.

Иохим проснулся  и не сразу сообразил, где находится, ему казалось, что он еще там, у ворот города, где на высоком деревянном колу привязана голова Бога. Он посмотрел на свои дрожащие руки, осмотрел комнату, потом опустился на колени и стал молиться. Молитва вернула душевный покой, и он стал размышлять. Он не сомневался, что недавний сон, это знамение, Бог показал ему, что предки амеев убили Бога, а это значит, они не имеют права владеть Заветом. Но что должен сделать Иохим, как ему поступить, чтобы исполнить наказ Святейшего. Что он может сейчас, когда совсем один и вынужден только ждать? Он опять опустился на колени и стал просить Бога дать знак. Он стоял долго, солнце зашло, в комнате стемнело, но знака не было. Тогда Иохим вышел наружу и стал смотреть на север, на силуэт храма, туда, где раньше стояла пирамида, в которой спал Бог. Но и в ночном небе не было знака. Он простоял долго, а потом решил, что знак, скорее всего, придет во сне. Вернулся в свою каморку и лег. Но сон не шел, одолевали скорбные мысли о том, что он держал в руках Завет и не смог завладеть им. Пришла кощунственная мысль, а почему так случилось, почему Бог лишил его удачи в самый последний момент, ведь дал же Он знак, что ромбиды имеют не меньшее, а большее право на Завет. Почему, показав Свое благоволение, и дав в руки Завет, в последний момент отнял?  Иохим мысленно покаялся, потом встал на колени и стал молится. Он отбил сто сорок четыре поклона, касаясь пола лбом, и испытал облегчение. Лег на постель и скоро заснул.

И была ночь.

К дремавшим у ворот стражникам подкрались тени, и стражники были задушены в полной тишине. Люди в темных покрывалах опустили кол и сняли с него голову Бога. Также неслышно они удалились в сторону пирамиды и спустились в расселину к каменной россыпи на ее дне. Иохим узнал жертвенный камень, на котором недавно прятался. На камне лежал обезглавленный Бог. Пришедшие прислонили принесенную голову к телу и стали обкладывать его сухими ветвями кустарника, когда хворост покрыл тело, его посыпали порошком и подожгли. Пламя вначале медленно расползалось по сухим ветвям, а потом  с гулом поднялось вверх на десятки локтей и, выбросив сноп искр, погасло. На камне осталась лишь небольшая кучка пепла. Люди в темных покрывалах разделили пепел на три горсти, одну закопали в землю, одну бросили в море, третью развеяли по ветру.

Утром Иохим вспомнил сон, да это был знак, но какой?  Люди не оставили тело Бога на поругание шакалам, а предали огню. Это ясно. Но что из этого?

Как обычно Иохим направился к храму, помолился перед ним, потом в самом храме. Затем спустился в расселину и тщательно осмотрел тропу. Легко нашел следы возвращения подмоги стражников и следопыта, значит, они ушли этой ночью. Когда поднялся вновь к храму, увидел двух мальчишек с десятком коз. Козы паслись на  убогом выгоне с редкими былинками и норовили уйти вниз в расселину, где на прибрежной полосе пятнами зеленела трава. Мальчишки удерживали стадо, и козы недовольно блеяли. Иохим поднялся на площадку, где обычно останавливались паломники и принял позу молитвенного экстаза.  Козы в конце-концов спустились вниз, а мальчишки остались на обрыве. Они затеяли какую-то игру, но при этом постоянно оборачивались в сторону паломника. Мальчишки просидели на месте до полуденной жары и лишь потом спустились вниз. Иохим понял, они следят за ним. Чтобы убедиться окончательно, Иохим зашел в храм, сел в одном из нефов и стал ждать. Немного погодя  в оконном проеме мелькнула мальчишеская голова,  мальчишка осмотрел внутренность храма, заметил ромея и спрятался. Следят, сомнений не оставалось. Но с другой стороны, послали обычных мальчишек, значит, никаких серьезных подозрений против него нет, но какие-то подозрения все-таки есть.

По возвращении в поселок Иохим зашел к хозяину постоялого двора и спросил, не видел ли тот в городе, когда ходил на поклонение Единому, паломников-ромбидов, потому что Иохим не встретил их на южной дороге и опасается, что разминулся с ними.
- Это тебе лучше было спросить у лавочника, - со смешком ответил хозяин, он  после молитвы обошел весь город и даже племянника посылал кого-то искать. Уж не тебя ли?
- Лавочник  слишком озабочен своими доходами, и за любой ответ потребует плату, – ответил Иохим. – С тобой легче разговаривать, в тебе больше божьего сострадания  и меньше корысти. Ты более угоден Богу.

Это была откровенная лесть, но хозяин постоялого двора принял ее, потому что она не только восхваляла его, но и унижала лавочника. А это было особенно приятно. Он сказал:
- Нет, паломников-ромбидов я в городе не заметил. Они обычно ночуют в порту на берегу, где ночует и большинство из наших, они бы сказали.
Иохим спросил еще:
- Нет ли каких слухов о договоре ромбидов с халифом? Может, договор давно отменен, и я зря жду единоверцев?

- Я не знаю таких слухов, - ответил хозяин. А потом со смешком добавил. – И про это лучше спросить у лавочника, он ходил на встречу с самим настоятелем.

Иохим понял, дальше расспрашивать не имело смысла. Он поблагодарил своего домовладельца и вернулся к себе. Поразмыслив над услышанным и вспомнив свои прежние разговоры с лавочником, Иохим понял, что когда в свое время расспрашивал лавочника о чудесах храма, допустил оплошность, слишком проявил интерес, лавочник что-то заподозрил и донес своему настоятелю. Это долг любого амея. Никаких серьезных подозрений у лавочника быть не может, Иохим уверен, поэтому-то настоятель и поручил следить за Иохимом  самому лавочнику. Но в любом случае это создавало дополнительные трудности, особенно сейчас.

Уже под утро Иохим проснулся от неясной тревоги. Он прислушался, уловил голоса, и один из них был голосом хозяина. Иохим быстро оделся, тихо покинул свое жилище и, крадучись вдоль стены, направился в сторону голосов. Он увидел двух амеев, которые шли с хозяином дома, и все понял. Это были воины тайной стражи, и пришли они за ним. Было довольно светло, светила почти полная луна,  Иохим отступил вдоль стены в тень, он был уверен, что хозяин ведет стражей к нему. Так и произошло, стражи оставили хозяина снаружи и вошли в каморку. Немного погодя один из стражей выглянул и позвал хозяина внутрь, там раздался вопль, но быстро стих, немного погодя воины вытащили обвисшее тело хозяина и бросили у открытых дверей каморки. Один спросил:

- И что сейчас?
- Скорее всего, он прячется у храма, пойдем туда, - ответил второй.
- А этот?
- Пусть лежит, пусть думают, что это сделал ромбид.
И они покинули двор, неслышной стелющейся походкой.

Иохим подошел к  домовладельцу, тот был мертв, у него была свернута шея. Вначале Иохим хотел уложить амея, как положено обряду, на спину со скрещенными руками, но раздумал, стражи, в конце-концов, узнают об этом, и поймут, что это сделал он. Зашел в каморку, быстро собрал вещи, завернул их в узелок и тоже покинул двор. По счастью ему никто не встретился, поселок еще спал. Иохим спустился к морю и первое, что сделал, снял  и бросил на берегу один сандаль, затем по береговой полосе бегом направился в сторону портового города. Он бежал по самой кромке, чтобы волны смывали следы, и даже по воде, если это позволяло сократить расстояние.

  Он пробежал не менее пяти милен, прежде чем остановился. Огляделся по сторонам, поднялся на береговой уступ и осмотрел дорогу. Дорога была пуста. После этого он зашел в небольшую расселину, отсчитал шаги и стал копать. Из схрона вытащил кожаный мешок, развязал и вытряхнул из него полосатый амейский халат, черную овечью шерсть и маленькие керамические горшочки и занялся перевоплощением. Через полчаса он превратился в амея с черной бородой,  кудлатой черной головой и крупным крючковатым носом. Как у всех правоверных амеев на лбу у него стояла оранжевая метка. Накидку с красным знаком Святого ромба и один сандаль сложил в кожаный мешок и закопал. Амей прошел еще две милены шагов в сторону города, а затем, увидев вдалеке лодку, спрятался в небольшую пещерку в береговом уступе.

Стражи, осмотрев храм и окрестности, ромбида не обнаружили. Спустились на береговой уступ и разместились так, чтобы видеть храм и берег, но чтобы их самих не было видно с дороги.

- Куда он мог подеваться? – с досадой спросил один.
- Куда деваться нам, если мы его не найдем, -  ответил второй.
Они надолго замолчали, пристально вглядываясь в береговое пространство, ожидая, что ромбид вот-вот появится. Но никого не было. Взошло солнце, вместе с ним поднялся бриз. Загомонил поселок, это было слышно даже здесь. Потом послышались вопли, это обнаружили тело хозяина постоялого двора. Старший из стражников сказал:
- Надо возвращаться в поселок и именем Единого заставить всех жителей искать ромбида. 
-
Они поднялись на дорогу и направились в поселок.
На постоялом дворе над покойным голосила вдова хозяина, рядом стояли молчаливые дети, поодаль соседи и все, кто пришел на вопли. Стражи протиснулись через толпу, старший сказал:

- Мы не смогли найти ромбида, он куда-то спрятался, это он убил. Нам нужна помощь, позовите старосту.
-
Появление стражей храма Единого удивило лавочника, но он первым вызвался помочь и послал родственника за старостой. Когда появился староста, старший страж именем настоятеля храма Единого потребовал всех мужчин и приобщенных вере Единого отроков на помощь в поисках сбежавшего ромбида. Толпа недовольно загомонила, но ослушаться никто не посмел. Скоро группы людей разошлись по заданию стражников. Тело хозяина унесли, и в поселке повисла тишина. Стражи остались на постоялом дворе ожидать сведений о поисках. Служанка принесла им лепешки, сыр и кислое молоко, стражи принялись за еду. Немного погодя появился лавочник с отроком, который держал в руках один сандаль. Лавочник сообщил, что это сандаль ромбида, он может подтвердить, и нашли его на берегу,  как раз у поселка. Стражи молча жевали, потом старший спросил:

- А где сам ромбид? И где второй сандаль?
- Нам, бедным слугам это неведомо. Вам, умудренным, лучше самим посмотреть место, где был сандаль.
Стражи поднялись и пошли следом. На берегу стражники внимательно осмотрели песок, но следов не обнаружили. Вернее, следы были, но только мальчика, который и принес сандаль.
- У вашего берега много акул? – спросил стражник.
Лавочник сразу понял намек, но ответил уклончиво:
- Бывают, но я не рыбак, лучше спросить у них, у рыбаков.
Старший стражник сказал с недовольством:
- Значит, все-таки, бывают здесь акулы. Куда еще может деться человек, не оставив следов на земле, только в море. Впрочем, подождем, что скажут остальные.
-
Остальные стали подтягиваться в поселок к полудню, когда  жара загоняет всех в тень. Ромбида никто не нашел, не видели и его следов. Всякой вернувшейся группе стражник повторял одно и то же, что если нет следов человека на земле, то он пропал в море. При этом интонация его голоса была то недовольной, то просто угрожающей, с ним никто не решился спорить. Рыбаков в поселке было всего трое, одна семья, отец с двумя сыновьями. Когда стражник спросил у них про акул, отец ответил:

- Акулы бывают, но за всю свою жизнь я их видел не более десятка раз, да и не сезон сейчас, у нашего берега они проходят ранней весной, а сейчас лето кончается...
- Ты хочешь сказать, - возразил стражник, - что я не прав, если считаю, что пропавшего ромбида сожрали акулы?
- Он мог просто утонуть, - ответил рыбак.
- А где тело? Тогда ты должен найти тело и представить нам.
- А может и съели его акулы, - согласился рыбак,- куда же ему, в самом деле, деться.

Когда вернулись последние посланные и сообщили то же самое, что не видели ни ромбида, ни его следов, стражники позвали старосту и дали ему наказ, чтобы жители ежедневно проверяли окрестный берег, может волны вынесут второй сандаль, или что-нибудь еще. После этого стражники ушли отдыхать, а когда спала жара, оседлали своих мулов и направились обратно, в город.

Поздним вечером, уже почти ночью, старший страж докладывал Первосвященнику, что ромбид  попытался бежать, когда его утром позвал хозяин. Хозяина он убил, когда тот попытался его задержать, но сам далеко не ушел, стражи почти настигли ромбида, тогда он бросился в море, но далеко не уплыл, как раз рядом с берегом проплывали акулы, и от ромбида остался только сандаль, этот сандаль и был представлен. Первосвященник выслушал стража с недовольным сонным безразличием, а потом спросил:
- А как он убил  хозяина постоялого двора, что за нужда?
На это страж ответил:
- Так лучше, теперь жители поселка поймут, насколько коварны ромбиды.
Первосвященник  усмехнулся и отпустил стражей.

Глава 10
Нищий амей

С караваном по южной дороге в город пришел нищий амей. Как он объяснил, его караван разграбили разбойники, и он сам чудом спасся, зовут его Ифраим, он из Буграса, и на родине был богатым купцом. О том, что на дальней южной дороге разграбили караван, в городе знали, это произошло почти месяц назад. Нищему амею сочувствовали, но родственников у него в городе не было, и никто пострадавшего не взял к себе. Нищий на базаре просил милостыню, и когда получал лепешку, уходил на берег моря, где сидел и смотрел на юго-запад, в сторону Буграса. На третий день он решил заработать и подрядился  написать письмо для неграмотного, это не понравилось другим писцам, и они поколотили нищего. Затем он пытался наниматься на любую работу, но ему отказывали, потому что он был грязным, вонючим, а побившие его писцы еще сказали, что и на руку он нечист, будто бы украл монету у одного из писцов. В конце-концов нищий отказался от попыток заработать и довольствовался милостыней, и все так же сидел на берегу. Иногда озорные мальчишки кидали в него камнями, тогда он вскакивал, воздымал руки, грозил проклятиями и призывал в свидетели Единого. Проклятия его были страшны, и мальчишки оставили нищего в покое.

Иохим привык скудно питаться, привык к зуду под наклеенными бородой и носом, он ждал очередной группы паломников-ромбидов, другой возможности связаться со своими у него не было. Между тем наступила осень, и если днем стояла прежняя жара, то ночи стали прохладными, особенно когда ночной ветер дул из пустыни, и ночами полуголодный Иохим стал мерзнуть.  Он собирал большой пук сухой морской травы, укутывался в нее, но все равно мерз. В одну из таких ночей он проснулся задолго до рассвета и все никак не мог согреться, и тут вспомнил о бродячей собаке, которая ютилась здесь же, на берегу. Иохим не гонял пса, иногда даже кормил его сухими кусками, и пес не пугался нищего. Когда Иохим подходил, пес поднял голову, но Иохим успокоил его голосом, потом погладил, а когда пес успокоился, прилег спиной к его теплому боку. Пес понял человека и сам плотнее прижался к его спине, так они и скоротали ночь. После этого они ночевали вместе, Иохим соорудил что-то наподобие большого гнезда из травы, куда они и устраивались на ночь. После этого Иохим  вдобавок пропах и псиной. Причуду нищего долго обсуждали на рынке, и когда он просил милостыню, укоряли за пса, ибо собака нечистое животное, но милостыню все же давали, год был урожайным, в кусках недостатка не было.

Иохим ждал, он давно заготовил шифрованное письмо Святейшему, в котором  насколько мог подробно изложил ситуацию.  По расчетам очередная группа паломников должна  была появиться на днях, но время шло, а их все не было. Эта группа должна была прийти с севера, чтобы, погрузившись на корабль, вернуться домой. О корабле была предварительная договоренность, церковь вносила за своих паломников предварительную плату, поэтому, даже если паломники задерживались в пути, корабль ждал их в порту несколько дней. Но до сих пор не было ни корабля, ни паломников.

Наконец пришел корабль, а днем спустя появились и паломники, и в этот день Иохим заметил, что за паломниками следят, на пристани появились два амея, которые ничем не занимались, изредка переговаривались между собой и постоянно оборачивались в сторону паломников-ромбидов. Корабль еще грузился, и как расслышал Иохим,  отплытие было намечено на завтра, чтобы передать письмо, оставалась ночь. Иохим сидел на берегу в отдалении, смотрел на юго-запад и изредка оборачивался в сторону паломников и их соглядатаев, при этом он гладил собаку и разговаривал с ней.

День близился к концу, солнце коснулось горизонта и скоро утонуло в море, сразу посвежело. Паломники развели костер и расселись вокруг него, значит, у них были деньги, и они могли купить дрова.  Собака  двинулась к травяной лежанке и, заскулив, позвала Иохима, но Иохим не двигался, пока  видно, необходимо было узнать, что предпримут с наступлением темноты соглядатаи. Он глядел в их сторону не отрываясь и уже в густых сумерках увидел, что те с берега перешли на лодку. Лодка находилась на берегу, как раз между Иохимом и паломниками, пока было видно, голова одного из соглядатаев маячила над бортом. Потом окончательно стемнело, и Иохим уже ничего не различал, кроме костра паломников. Он решил, что пойдет к ним за полночь, скоро должна была взойти луна, и можно будет разглядеть, опекают ли паломников следившие. Впрочем, он был уверен, что соглядатаи утомятся и, или уснут, или покинут пост. 
 
За полночь Иохим поднялся и в первую очередь посмотрел на лодку, в свете ущербной луны ее борт хорошо выделялся на фоне воды,  прежней головы над бортом не было.  Иохим, крадучись, двинулся вначале к лодке, пес заскулил и пошел следом. Это было некстати,  Иохим  затолкал его обратно в траву, но пес опять поднялся и хотел идти следом, тогда Иохим в сердцах пнул пса, тот взвизгнул и довольно громко, Иохим сразу глянул в сторону лодки – если соглядатаи на месте и не спят, обязательно оглянутся на шум. Но никто не выглянул. Иохим уложил пса на место и шепотом успокоил. Пес наконец-то понял, и когда Иохим пошел к лодке, остался  в гнезде.

Рыцарь подобрался к лодке и заглянул в нее через борт – лодка была пуста. Обошел лодку, уселся в ее тени и стал внимательно осматривать берег, не остались ли следившие где-нибудь поблизости. И в это время засветилось море, так случалось, когда стаи ночных хищников выгоняли мальков к поверхности, и те возмущали поверхностные слои воды. Неяркий колеблющийся свет моря  четче проявил берег и все, что на нем находилось. Это было и кстати, и некстати, Иохим хорошо осмотрел ближайший берег и никого посторонних не заметил, но, с другой стороны, если за ромбидами следят откуда-нибудь издалека, увидят и его, Иохима, когда он приблизится к паломникам. Он решил пока ждать, и еще внимательнее осмотреть окрестности. А море все разгоралось, некогда небольшое пятно светящейся воды растянулось до самого горизонта, слышались плески рыб, выскакивающих на поверхность, и в местах плесков проявлялись еще более светлые, почти яркие пятна. Прождав полчаса, Иохим направился к единоверцам. Он шел открыто и прямо на тот случай, если его видят. Паломники спали тесной группой, укрывшись своими походными одеялами. Иохим остановился и внимательно посмотрел в лицо крайнего: сухощавый бородатый, скорее всего франк.  Лицо внушило доверие, Иохим опустился на колени и стал будить паломника, надавливая ногтем на тыльную сторону его кисти. Паломник открыл глаза, Иохим на франкском  шепотом сказал:

- Во имя Господа твоего молчи и слушай.
Паломник проснулся окончательно и с удивлением уставился на грязного амея. Иохим шепотом продолжил:
- У меня письмо к Святейшему, только обязательно сохрани его, за вами следят, спрячь надежно. И еще передай на словах: «знаю, видел, читал».  Если понял меня, кивни, но голосом не отвечай. 
Паломник кивнул. Иохим вложил в его руку свернутый пергамент, шепотом сказал:
- Прощай…да хранит тебя Бог.

Потом Иохим поднялся с колен и медленно пошел, но не к своей лежанке, а в обратную сторону, при этом внимательно осматривал берег, но и здесь никого постороннего не заметил.  Спустился к кромке берега, сел и стал смотреть на свечение моря. А свечение стало смещаться на север и заметно ослабевать, скоро оно потухло окончательно. Иохим принял этот знак как благоприятный, Господь освятил его дело по передаче письма свечением моря, значит, письмо найдет адресата, а Святейший не оставит его без помощи. Когда Иохим  вернулся к своей лежанке и стал укладываться, пес лизнул его в ухо, а потом  тяжело вздохнул. Иохим погладил пса и плотнее прижался к нему спиной.
 
И была ночь.

Воины топтались перед храмом и не могли войти в него. На входе, на верхней ступени храма, сидел монах. Он сидел неподвижно, не молился, не укорял грабителей, просто сидел на вывернутых в стороны ногах, но вокруг него была невидимая стена, приблизившиеся к ней сразу отступали назад. Сколько храмов уже было порушено и разграблено, но с таким чудом воины Искандера сталкивались впервые. В толпе, осаждающей храм, были в основном пешие копьеносцы, конники преследовали разбегающееся побежденное войско и еще не вернулись. Толпа полукругом обступала вход в храм, задние напирали, но те, кто приближался, к невидимой черте, сразу норовили повернуть назад. Толпа галдела, подбадривала себя криками, но ничего не менялось, за черту не прошел никто. Более того, те, кто приближался к невидимой стене, затем с испуганными лицами проталкивались обратно, уходили в сторону и сидели с отупелыми лицами, не реагируя на насмешки соратников. И эта безвольная отупелая сидящая масса все увеличивалась, а число рвущихся к храму сокращалось. Наконец появились разгоряченные конники. Один, сообразив в чем дело, попросил копьеносцев расступиться, чтобы на коне подняться по ступеням. Он разогнал коня и успел проскочить на нижние ступени, но тут конь дико заржал, встал на дыбы, завалился набок и придавил ногу всадника. Ржал испуганный конь, он возился,  пытаясь встать, вопил всадник, вопила толпа, а невидимая стена стояла незыблемо. Конь наконец поднялся и отойдя в сторону, замер с опущенной головой, раненого всадника унесли, толпа отступила, но те, кто не подходил близко, смотрели на ненавистного монаха и шипели как змеи, они не привыкли отступать.

Немного погодя толпа зашумела, это подъехал сам Искандер, после того, как ему поведали о чуде. Толпа расступилась, Искандер подъехал к ступеням, его конь заржал и попятился. Искандер успокоил коня и спешился. Он пешком направился ко входу и поднялся на первую ступень. Остановился, лицо его побледнело, а потом задергалось в нервном тике, но он не отступил. Они смотрели друг на друга, царь – повелитель мира, как он сам считал себя, и монах в оранжевой накидке с бритой головой. Царь ощутил облегчение, непонятный ужас,  охвативший его вначале, отступил. Царь подозвал толмача и через него спросил монаха:

- Почему ты не пускаешь моих воинов в храм?
- Им здесь нечего делать, это храм чужой для их веры, - ответил монах, а потом спросил сам.- А кто ты?
- Я Искандер, повелитель мира, меня знает всякий, живущий в ойкумене. Почему не знаешь ты?
- Ты лжешь! – ответил монах. – Ты не можешь быть повелителем, ты простой смертный.
От неслыханной дерзости лицо царя вновь дернулось, но он сохранил самообладание и опять спросил:
- Почему ты так дерзок со мной, в чем твоя сила?
- Моя сила в Божьем даре…
И только тут царь понял, что общаются они, не произнося слов. Молчит толмач, да в нем и нет нужды. Мысли, не облеченные в слова летают между ним и монахом.
- Ты великий чародей. А кто твой Бог?
- Бог у нас один, просто называем мы его по-разному…
- А теперь лжешь ты! В мире много Богов, и каждому мы строим храмы, и каждый Бог  опекает свою паству.
- Было время, когда Богов было много, но тогда не было людей. А потом остался один Бог, он наставлял наших предков, и он оставил Завет.
- И ты знаешь этот Завет?
- Знаю…
- И в чем он?
- Ты не поймешь…
- Неужто я так глуп?
- Нет, ты не глуп, просто не пришло время понимания… Одно могу сказать тебе: мир нельзя завоевать, против любой силы найдется другая сила. А твое великое царство рассыплется, как только ты умрешь.
- Я бессмертен.
- А вот теперь ты глуп.
- Может, ты даже знаешь, когда я умру, - внутренне холодея, спросил царь.

Монах не ответил. Царь повторил вопрос, но монах молчал. Искандер понял, монах сказал ему все, что хотел, больше он разговаривать не будет. В душе царя поднялась ярость, но он не показал ее, повернулся, подошел к коню, сел в седло и уехал. После отъезда царя осаждавшие покинули площадь перед храмом, последними ушли те, кто вплотную приближались к невидимой черте, а потом в страхе уходили от нее. Ушли все, остался неподвижный монах на верхней ступени перед входом.

Но царь не смирился, он не привык отступать. И он понял, что надо сделать. Ночью две сотни лучников под покровом темноты приблизились к храму и выпустили стрелы в монаха. Большая часть стрел ушла в сторону, сдвинутая невидимой силой, но две стрелы достигли цели и попали в монаха. А  выпущенные повторно превратили тело монаха в дикобраза. После этого царь первым вошел в храм, но множество факелов осветили лишь пустоту. Храм был пуст, только в одном из нефов на алтаре лежала металлическая цитра. Цитру вскрыли, в ней оказался белый свиток из очень тонкого, но прочного материала. Свиток был чист.

- Это и есть Завет Бога? – ухмыльнулся царь. Потом сказал. – Отдайте казначею, пусть хранит вместе с другими сокровищами. Потом разберемся.
Искандер умер на третий день после ограбления храма. Просто уснул и уже не проснулся. Между ближайшими соратниками царя начались раздоры. Славинды, на земле которых войско вело последние бои, воспользовались ситуацией, собрали остатки своих разбитых отрядов и стали нападать на войско некогда непобедимого царя. Войско, лишенное жесткого управления, стало терпеть поражения. Полководцы Искандера вынуждены были отступать, они уже не столько желали побед, сколько сохранить награбленное и вернуться на родину. Огромное царство быстро развалилось. Полководцы стали сатрапами и осели в своих наделах. При разделе добычи цитра с чистым внутри свитком потерялась, да о ней никто и не вспомнил, каждый сатрап прежде всего хотел золота и серебра.

Утром Иохим, вспомнив свой сон, еще более уверился, что Господь не оставил его своим покровительством, если посылает вещие сны, письмо найдет адресата, и Святейший пришлет помощь. Иохим издалека наблюдал за паломниками, видел франка, которому передал письмо, тот вел себя обыкновенно, и это тоже радовало. Вчерашних соглядатаев Иохим не заметил, хотя внимательно наблюдал за всеми, кто находился в порту. Около полудня, перед самым отплытием, на корабль погрузились и амейские купцы, это было обыденно, но Иохим ощутил смутную тревогу. Он стал молиться про себя, чтобы вернуть  душевный покой, и молитва помогла. Когда судно отчалило, он следил за ним до самого горизонта.

Глава 11
Что вспомнил паломник

Святейший в очередной раз читал шифрованное письмо, и с каждым разом в душе его нарастала тревога. По секретному посланию он понял, что рыцарь тайного дозора Иохим Пейн, нашел Божий Завет и держал его в руках, но  похитить Завет не смог, он надежно охраняется. И если рыцарь попал под подозрение, жизнь его теперь в опасности,  он покинул храм Ионы, и сменил внешность, поэтому и обратился к паломнику под видом амея, и видимо под этой маской и живет в городе. Он ждет помощи, и помощь надо посылать немедленно, но кого?  Обученные рыцари тайного дозора  разосланы по королевствам и дальним храмам, где несут службу, упреждая спесивых правителей от вражды с соседями, следят за попытками заговоров и выведывают тайную ересь, которая  как чума изредка вспыхивает то там, то здесь. Церковь через свой тайный дозор охраняет мир ромбидов и несет искры веры другим народам. Новый выпуск обученного тайного дозора будет готов только  через год. Они прошли большую часть обучения, но еще далеко не все, и не прошли главного испытания. Кого же послать на помощь, а посылать надо как можно скорее. Так размышлял Святейший, пребывая в некоторой даже растерянности,  на которую он по сану не имел права.  Сомнения решил приход паломника, брата Томазо. Когда Святейшему сообщили, что паломник просит аудиенции, он спросил сам ли паломник хочет прийти и есть у него на это силы.  Посыльный ответил, что брат Томазо, пришел сам и ждет за дверью. Святейший велел звать немедленно. Томазо вошел, опустился на колени, Святейший позволил встать и приблизиться, спросил:

- Как твое здоровье, брат Томазо, оправился ли ты после болезни?
- Благодарение Богу, я почти здоров, еще два-три дня, и, я думаю, все силы вернутся ко мне. Я пришел к тебе, Святейший, как ты велел, если что-либо вспомню еще. Я вспомнил. Не знаю, важно это или нет, но вот, что я вспомнил. От того амея, который передал мне письмо, сильно воняло псиной, хотя никакой собаки поблизости не было.

Святейший задумался, а Томазо. Опасаясь, что Святейший сомневается в его словах, продолжил:

- Я это хорошо помню, а когда он удалился, запах ушел вместе с ним. Я тогда еще подосадовал, что пропахшие псиной амеи мешают спать. Но когда на следующий день посмотрел письмо, понял, что дело серьезное и требует исполнения.
- В какое время ты читал письмо?
- Утром, когда проснулся.
- Видел ли кто-либо, что ты читаешь письмо?
- Не знаю, по крайней мере, никто из наших меня об этом не спросил.
- А кто-либо из чужих, не было ли кого поблизости?
- Поблизости чужих никого не было. Хотя амеи в порту несмотря на раннее утро конечно уже были…
- А что было потом?
- Потом я положил письмо обратно в потайной карман и больше не вынимал.
Святейший опять задумался, и тут само по себе пришло единственное решение, он спросил:
- Смог ли бы ты узнать этого амея, если бы опять увидел?
- Да, я его хорошо запомнил.
- А  хватит ли твоих сил,  опять вернуться в Святую землю, чтобы найти этого амея?
-
Томазо растерялся, он совсем не ожидал такого поворота дела. Но его призвал сам Святейший, а любую просьбу Святейшего  ромбид сочтет за великую милость и пожертвует всем, чтобы ее выполнить.

- Я готов исполнить все во имя Святого ромба.
- Тогда будь готов вновь отплыть в Святую землю. Оставайся при храме, скоро тебя известят. И напиши родным, только не упоминай про Святую землю, просто я призвал тебя по надобности церкви. Письмо отдашь мне, я и отправлю. А теперь иди, да пребудет с тобой Бог.
Далее Святейший вызвал наставника кулы тайного дозора и имел с ним долгую доверительную беседу. Наставник должен приготовиться отбыть в Святую землю на помощь своему  соратнику Иохиму Пейну.  С собой следует отобрать пять лучших учеников, которые вместе действуют умело, и в одиночку не растеряются. А еще взять с собою недавно  прибывшего паломника франка Томазо, который помнит Иохима Пейна в измененной  внешности. Быть готовыми отплыть в ближайшие дни, как только будет найден подходящий корабль. По прибытии право беспрекословной власти передать Иохиму, и самому также подчиниться. Иохима ни о чем не расспрашивать, только исполнять его указания. То, что они добудут, везти в тайне, особенно от команды корабля. Самим плыть под видом простых матросов, только ему, наставнику, под видом купца. С собою взять оружие, но использовать его  в крайней необходимости.  По ходу плавания обучиться морскому делу и уметь заменить матросов и даже капитана.  Вооружиться достаточно и быть готовыми вступить и в схватку с пиратами, и с погоней, если таковая вдруг появится. Более же всего заботиться о том, что добудет брат Иохим, и спасти его добычу во что бы то ни стало.

Затем Святейший призвал настоятеля и казначея храма и поручил быстро найти и нанять купеческий корабль, корабль пусть небольшой, но прочный, не старый, главное, быстроходный. О цене найма не скупиться, но присмотреться к команде, и тех матросов, которые покажутся ненадежными, приказать убрать. Качествами же ненадежности считать, в первую очередь, болтливость, хвастливость и чрезмерную веселость, а также чрезмерную угрюмость. Оставленную команду перед отплытием привести в храм для покаяния и наставления. Сроку на все Святейший определил в три  дня, но чем  быстрее, тем лучше.

На второй день была нанята двухмачтовая шхуна, которая неделю назад прибыла  с северо-восточного берега моря, что рядом со Святой землей. Капитан, он же владелец судна, вначале отказался, но потом не устоял перед высокой ценой найма. К концу же дня капитан представил команду, прибыли все десять человек, половина из них была пьяна, но на ногах держалась. Из пьяных выделялась троица шумных дружков, которые все норовили горланить песни, невзирая на то, что рядом было духовное лицо высокого ранга. Казначей велел капитану утром опять собрать команду и быть всем трезвыми, а настоятель поведет их в храм для покаяния и наставления. Затем, настоятель побеседовал с капитаном о матросах и попросил шумных пьяниц с собою не брать, на что капитан ответил, что и сам бы рад от них избавиться, но семь человек команды на такое дальнее плавание мало, а новых найти нужно время. Настоятель убедил, что помощники будут, на том и порешили.

Утром капитан с семью матросами прибыли в храм. Но, чуть погодя, следом пришли и вчерашние горлопаны и, поняв, что капитан не продлит с ними контракт, попытались подбить и остальную команду не подчиняться. Троица до утра не протрезвела,  поскольку ночью продолжала пьянствовать, и учинила изрядный шум. Казначей немедленно вызвал храмовую стражу, которая скрутила пьяниц и тут же воздала им укоризну. Остальные матросы, поначалу пытавшиеся защищать дружков, отступились. После чего казначей сказал, что если кто  не согласен, пусть тоже остаются, плавание будет нелегким, за что и обещана большая плата. Матросы смирились.
 
Днем на шхуну погрузился купец с шестью слугами. Из них пятеро были молоды, среднего роста и внешне неприметны, и только один значительно старше – высокий, худой, с рыжеватой бородой. Все слуги были молчаливы и не ответили на веселые и одновременно хамские приветствия  матросов. Матросы радовались тому, что слуги будут их помощниками,  они заранее хотели показать свое превосходство, но это не получилось. Сам купец отличался от своих молодых слуг только возрастом и одеждой, слуги были одеты в холщевые распашные поддевы и короткие, ниже колен штаны, на головах соломенные шляпы, на ногах – сыромятные сандальи. Купец был одет в обычную для его профессии накидку с меховой оторочкой и шелковое трико, на голове – берет, на ногах лаковые башмаки. Еще на груди купца висела серебряная пластина со знаком святого ромба, что означало его принадлежность к храмовой гильдии. Купец загрузил на судно более пяти дюжин ящиков и вьюков. Слуги все погрузили сами, не попросив помощи матросов, что матросам не понравилось – они рассчитывали получить плату за помощь в погрузке. После погрузки слуги собрались кучно на палубе для молитвы, купец приказал и матросам молиться. Матросы вначале заартачились, поскольку как все люди морской профессии не были набожны  и вспоминали о Боге только в минуты опасности, к тому же купец был для них только наниматель, на корабле распоряжался капитан. Но купец повторил просьбу, и хотя не повышал голоса, многим матросам стало не по себе, и они покорно встали на колени. Вместе со всеми молился и капитан. 
 
Еще не кончилась молитва, как к судну подошли настоятель с монахом и двумя послушниками. Они подождали окончания молитвы, а затем попросили купца сойти на берег. Здесь настоятель передал просьбу Святейшего испытать монаха Венедикта и, если тот окажется достойным, взять с собою в плавание. Купец отозвал монаха в сторону и повел с ним тихую беседу.

- Зачем ты хочешь плыть с нами?
- Хочу совершить подвиг во имя Святого ромба.
- Знаешь ли ты, куда мы плывем и зачем?
- Знаю, я догадался, в Святую землю за письменами самого Бога.
-
Наставник кулы на миг растерялся, второго не знал даже он. Но не показал своего удивления и сразу же без паузы задал следующий вопрос:

- На чем двои догадки?
- Я первым встретил брата Томазо, который сейчас с вами, и он первому мне сказал слова, переданные ему братом Иохимом «знаю, видел, читал».
- Владеешь ли ты мечом?
- И мечом, и луком, как любой дворянин. Просто я последний, пятый сын рода Микелинов, потому вынужден был стать монахом.
- Значит, тебя тяготит  духовная служба?
- Нет, я принимаю волю Бога как есть, но душа просит подвига.
- Почему за тебя просит сам Святейший?
- Я сказал ему то же, что и тебе.
- А знаешь ли ты, кто я?
- Догадываюсь, ты старшина тайного дозора, а твои слуги – рыцари тайного дозора.
- А чем же, ты думаешь, можешь быть нам полезным?
Венедикт ответил сразу, будто давно ждал такого вопроса:
- Надеюсь, своей догадливостью, и в остальном я постараюсь быть не хуже твоих учеников.
Наставник непроизвольно улыбнулся.

- Хорошо. Но учти, по закону тайного дозора я могу убить тебя в любой момент, если ты сделаешь не то, что нужно. Ты будешь исполнять только мою волю, или даже волю моих учеников, если так случится.
- Я готов.
На шхуну они вернулись вместе. Купец сказал капитану, что это его седьмой слуга, которого настоятель все-таки отпустил. После этого уже семеро слуг опустились на колени для молитвы, и матросы сделали то же самое, хотя их уже никто не принуждал.
По окончании молитвы купец дал знак капитану, капитан подал команду, матросы подняли паруса, и шхуна под вечерним бризом неспешно отчалила.

В это же время в храме началась всенощная служба для ниспослания  путникам спокойного моря и попутного ветра. И далее в течение недели в главном храме, резиденции Святейшего, и ближайших храмах, куда доскакали гонцы, велась та же служба.   
                Глава 12
Милость настоятеля

Потянулись дни ожидания, Иохим знал, что ждать придется не менее месяца, две недели корабль идет до Ромеи, столько же обратно, если не будет бурь. А бури и шторма случались чаще всего осенью,  во время штормов корабли уходили в береговые бухты и ждали погоды. Ждать приходилось по несколько,  дней, иногда неделю. Если Бог будет милостив, может, обойдется без бурь, и помощь не задержится. Оставалось ждать, молиться и надеяться.

Последние дни одолевал зуд под приклеенной бородой, Иохим понимал, что растет собственная борода, и дальше зуд станет все нестерпимее, надо или брить свою бороду и переклеивать накладную, или выкрасить собственную. В одну из ночей, когда зуд не давал уснуть, когда не помогали ни молитвы, ни позы терпения, он решил снять накладную бороду.  Он размочил ее пресной водой и стал потихоньку отдирать, борода отделялась с трудом, собственные волосы проросли в нее и перепутались с накладными. Когда он, наконец, отделил ее, лицо горело, местами проступала кровь. Иохим помыл лицо морской водой, и боль утихла. Собственная борода была не столь густой, но теперь тоже курчавилась. Иохим достал из тайника и развел черной краски, измял пучок травы и этим томпоном  нанес краску на бороду. Еще от накладной бороды он отрезал пучок волос и отложил. Утром, когда в порту замельтешили люди, он начал демонстративно вроде бы  подрезать бороду и   бросать на землю волосы из припрятанного в руке пучка. Мальчишки, увидев его занятие, начали дразнить:

- Нищий красоту наводит,  видно, решил жениться. Нищий решил жениться…
Иохим, исказив лицо, послал на них проклятия, и мальчишки убежали. Иохим  продолжил свое представление еще с полчаса, а потом пошел на рынок за милостыней. Теперь тем же насмешкам его подвергли взрослые:

- Ифраим, ты никак жениться собрался? И кого же в жены выбрал? Наверное с приданым? Тебе, как богатому купцу, бедная жена не подойдет, ха – ха – ха…
Рыцарь, изображая покорность, отвечал:
- Нет, жениться я не хочу, жену кормить надо. Просто вшей много развелось, что остряков на базаре, жить не дают.

Торговцы оценили остроту, и милостыня в этот день была щедрой, кроме обычных кусков  сухих лепешек,  Иохим получил кусок сыра, который тут же с жадностью съел. Это еще более развеселило торговцев и они решили держать пари, сколько сыра может съесть нищий. Скоро в подоле халата Иохима лежала целая груда кусков сыра, но он съел еще один, а остальные сложил  за пазуху. Разочарованные торговцы слали бранить его, но Ифраим ответил:

- Я не просил у вас больше, вы сами дали, и я не обещал, что съем все сейчас. А щедрость, как и удача, весьма переменчивы. Когда-то и я был богат, но не смеялся над нищетой, а помогал голодным как любой правоверный…
-
Торговцы устыдились и оставили нищего в покое.
С обильным подаянием Иохим оставил рынок и направился на берег, место своего обычного пребывания, но не успел он дойти до порта, как его задержал посыльный:
- Это ты Ифраим из Буграса?
- Я, - ответил Иохим и насторожился.
- Пойдем со мной, тебя хочет видеть настоятель храма…
Иохим еще более насторожился, но ослушаться не посмел, потом оценил, что посыльный пришел один и безоружный, вряд ли его заподозрили, и успокоился. Он шел следом за посыльным, придерживая свою добычу, за Иохимом, чуть поодаль, бежал пес. Перед воротами храма Иохим приостановился и, оглядевшись, бросил кусок сыра псу, тот проглотил сыр в два приема и остался у ворот. Пес знал, что в любом дворе его побьют.  Во дворе храма посыльный сказал:

- Ну, и воняет же от тебя. Сначала тебя почистят, потом к настоятелю.
Они зашли в маленькую комнату с низкой лежанкой. Посыльный оглядел рыцаря:
- Что у тебя за пазухой?
- Подаяние, сыр…
- Богатое у тебя подаяние, не каждый работающий бедняк ест сыр…
- Я и сам впервые получил такую милостыню, сегодня торговцы решили повеселиться, узнать,  сколько я смогу зараз съесть сыра…
- А ты, значит, есть не стал. И не поколотили  они тебя?
- Я не просил у них этот сыр, они сами дали, и я не обещал, что сразу съем его, так им и ответил…
- Умно… А халат тоже придется сменить, оставишь его здесь, вместе с сыром. Сейчас я пришлю служанку, жди.

Иохим присел на лежанку, чувство тревоги не покидало, зачем он понадобился настоятелю. И вдруг понял, другого надо бояться, служанка – она будет чистить его и может понять, что он не тот, за кого себя выдает. Мысли тревожно заметались, появилось желание, пока не поздно, сбежать, и в этот момент зашла служанка. Ее лицо было замотано, оставалась лишь щелочка для глаз. Иохим удивился, амейки не закрывают лица, только бусманки, и то не все, но бусманка не может быть служанкой в храме Единого, все бусманы господа для амеев. Вид служанки на время  смирил панику в душе рыцаря, а потом он решил отдаться на волю Бога, Бог подскажет, и стал про себя молиться. Служанка поставила к ногам рыцаря глиняную чашу с водой и сначала вымыла его ноги. У нее были маленькие, аккуратные и одновременно сильные руки. Потом выплеснула воду на земляной пол, и вода быстро впиталась. Ополоснула чашу,  налила из кувшина чистой воды и осталась перед ним на коленях в ожидании. Иохим вначале не понял, а потом догадался, она ждет, чтобы он разделся и лег. Он стянул свой грязный халат, замотал в полу сыр и отложил халат  в сторону, сам  устроился на лежанку лицом вниз. Он был абсолютно гол, только на носу приклеенная нашлепка, чтобы нос походил на амейский.

Она стала протирать его тело влажной тряпицей, потом тереть жесткой морской губкой, когда закончила, намазала тело маслом и стала скребком счищать его.  Ее движения, вначале резкие и даже грубые, постепенно смягчились, и рыцарь ощутил покой и умиротворенность. Особенно осторожно она обрабатывала раненые плечо и бедро с недавними еще бледно-розовыми шрамами. Как давно его тела не касались женские руки, и даже занятые работой они успокаивали и будили давно забытые чувства ласки и заботы. Закончив со спиной, она коротко сказала:

- Повернись.

Он без опаски, хотя и с чувством смущения перевернулся на спину, подумал, если это ее обязанность, насмотрелась всяких и вряд ли смутится  от вида его голого тела, но она  закинула его чресла куском ткани, и только после этого принялась смачивать и протирать. Он смотрел на нее и видел руки, иногда до локтя обнажающиеся из-под хитона, молодые руки, выступы круглых коленей под тканью, обтянутые тканью ягодицы и босые ступни, маленькие и плотные, как  и руки. И вдруг ему нестерпимо захотелось эту женщину, она не могла не заметить этого, и на миг задержалась, а потом стала не скрести, а будто гладить. Он приподнялся, запустил руки под ее одежду и ощутил молодое, горячее, дрожащее тело. Она отстранилась, оттолкнула его руки, опустила подол хитона, а потом двумя оборотами сняла повязку с лица. Открылось изрытое оспинами лицо и правый глаз, почти полностью затянутый бельмом. Тихо сказала:

- Ты и теперь меня хочешь?
-
На миг он смутился, но не отвел взгляда от ее  лица, Он видел в левом зрячем глазе и боль отчаяния, и страх и надежду. Шепотом ответил:

- И теперь… и всегда…- и стал стягивать с нее хитон.
Она опять отстранила его руки, сказала: «Подожди»,  поднялась с колен, плотнее закрыла дверь и подперла ее кувшином, потом одним движением через голову стянула хитон. На миг она предстала голой, и он увидел, что тело ее прекрасно, и еще подумал, что и лицо было бы прекрасно, если бы не обезображено болезнью.
Когда для него все закончилось, она еще долго не отпускала его, обхватив руками и ногами, и тихо постанывала. Потом, уже надев хитон, и сидя рядом с ним, сказала:
- Бог смилостивился, и я познала мужчину. Может милость его продлится, и у меня будет ребенок. Тогда жизнь не пройдет впустую… Тебя зовут Ифраим?
- Да… А тебя?

- Астара, так звала меня покойная мать, а здесь зовут просто Рябая.
- Ты не рябая, ты  красивая, только красоту твою закрыла болезнь. Но я вижу твою красоту.
- Ты сладкоречив, но все равно спасибо. Я буду верной тебе служанкой, хоть ты и сам  сейчас нищ… Пора, надо заканчивать, за тобой скоро придут…

Закончив скрести тело, она занялась его головой, намазала чем-то пахучим, промассировала, а под конец стала расчесывать густым гребнем.  В это время зашел посыльный и спросил:

- Ты закончила, он готов?
- Да, - ответила она, убрала гребень и отодвинулась.
Посыльный вложил в руки Иохима  другой халат, потертый, но чистый:
- Надевай… пошли.
Когда вышли во двор, посыльный со смешком спросил:
- Ну, как тебе наша красавица?
- Она не открывала лица
- И хорошо, что не открывала, - так же со смешком ответил посыльный.
Посыльный завел Иохима в пустой зал, в котором на возвышении стоял массивный стул с высокой прямой спинкой.
- Жди, - сказал посыльный, - надеюсь, ты не забыл, что настоятеля надо встречать на коленях лицом полу, и поднять лицо только когда, когда он сам разрешит?
Иохим ответил, что не забыл, и остался ждать. Он заранее опустился на колени, но ждать пришлось долго, появилось желание размять затекшие ноги, но как раз раздался  звук шагов. Иохим слышал как настоятель сел, он был не один, кто-то еще. Иохим ждал, но настоятель полушепотом разговаривал с этим кем-то, не обращаясь к Иохиму. Наконец раздался властный голос:

- Поднимись!
Иохим разогнул спину и поднял глаза, надменное лицо настоятеля с пренебрежением смотрело на него. Слева от настоятеля, чуть позади, стоял служитель, который тоже смотрел на  него, и тоже с пренебрежением.
- Кто ты и откуда?
- Я Ифраим, сын Хосава, из Буграса.
- Как попал сюда, и почему нищенствуешь?
- Я был купцом, наш караван разграбили, многих убили, но я притворился мертвым и смог выжить. У меня ничего не осталось, потому нищенствую.
- Говорят, ты украл монету у одного из писцов?
- Я не крал, это навет, просто хотел заработать, написать письмо за неграмотного, а писцам это не понравилось.

Настоятель на время замолчал, продолжая разглядывать Иохима, Иохим покорно держал глаза долу. Пауза затянулась, и Иохим на миг поднял глаза, настоятель, заметив это, усмехнулся.

- Наверно ты был богатым купцом, слишком уж смел. – И вдруг перешел на другой, деловой, даже заинтересованный тон. – Силен ли ты в счете?

- Мои компаньоны ни разу не исправляли моих расчетов.
Настоятель повернулся к служителю, шепотом что-то спросил у того, служитель согласно кивнул, настоятель спросил:

- Тогда скажи, какое самое большое число.
- Нет такого, к любому самому большому можно прибавить еще, и сумма будет больше, и так до бесконечности.

Настоятель опять повернулся к служителю, и они шепотом стали что-то обсуждать, потом на папирусе служитель что-то написал и подал Иохиму:
- Посчитай, - и передал Иохиму листок, а также тростниковое стило и краску для письма.
-
На листе были два трехзначных числа, которые надо было перемножить. Иохим не стал записывать вычисление, оставив в памяти промежуточные числа, и записал только результат. Подал листок служителю.

- Ты не поторопился? – с сомнением спросил служитель.
- Проверь, - ответил Иохим.
Служитель принялся вычислять и делал это довольно долго, потом подал листок настоятелю и что-то шепотом сказал ему.
- Нет… достаточно, - ответил настоятель, и продолжил, обращаясь к служителю. – А теперь оставь нас.

Служитель на миг растерялся, а затем, с ненавистью взглянув на Иохима, удалился. Иохим остался наедине с настоятелем. 

- Можешь встать с колен, - сказал настоятель, - и подойди поближе. Когда Иохим приблизился, продолжил. – А приходилось ли тебе вскрывать обман своих компаньонов? И сколь часто?
- Приходилось, но не часто. Я сам не пытался обманывать, это все знали, поэтому и меня не старались обманывать.
- Значит, если в чем-то  кроется обман, ты обязательно увидишь?
- Надеюсь, что увижу…
- Тогда я хочу дать тебе задание, и если выполнишь, заплачу тебе достаточно, чтобы ты смог вернуться в Буграс.
- Мне некуда возвращаться, - спешно ответил Иохим, - там меня ждет только долговая тюрьма, и дом мой уже наверно продан или передан кредиторам.
- Так что, у тебя нет семьи?
- Жена умерла два года назад, детей у нас не было, брат был один, но он погиб, а сестры давно замужем, так что меня там никто не ждет.
- И велик ли твой долг?
- Шесть с половиной милен тангов, - Иохим врал напропалую, сообразуясь единственно с моментом. Он не знал, сколько времени придется потратить на задание, но в течение ближайшего месяца ему нужно быть здесь, ждать.
- Что же ты вез на такую сумму? - с сомнением спросил настоятель.
- Жемчуг, благовония и золотой песок. Боюсь, что кто-то  сказал об этом грабителям, слишком уж лакомый кусок. Если бы дело удалось, я бы выручил вдвое, и был бы самым богатым купцом в Буграсе. Но все мы под Богом, он был милостив ко мне с молодости. Наверно я нарушил завет скромности, за что и поплатился.
- Бог милостив, он может вернуть тебе свое благоволение. А теперь поговорим о деле.

Настоятель рассказал, что уже в течение последних трех лет падает доход храма. Он рассчитывал, что в нынешний благоприятный год доход возрастет, но этого не случилось. Он, настоятель, подозревает, что казначей стал воровать, но как уличить его? Он дал на проверку учетные книги своему доверенному, но тот ничего не обнаружил, то ли не силен в счете, то ли…  В общем, решил настоятель привлечь к этому делу человека постороннего, независимого, и выбрал для этого его, Ифраима, потому что прослышал о нем, как человеке неглупом и когда-то богатом.  Ифраим должен будет проверить учетные книги за три года и найти, в чем кроется обман. Жить он будет при храме, дадут ему комнату и слугу, чтобы он ни в чем не нуждался. И если Ифраим найдет, в чем обман, то получит вполне приличную сумму, а если не хочет возвращаться на родину, пусть останется здесь, на пропитание и жилье ему хватит, а на будущее настоятель поможет устроиться, умному человеку в портовом городе всегда найдется работа. На этом беседа закончилась, но Иохиму как раз пришла спасительная мысль, и он сказал:

- Если я здесь останусь, тем более дела мои наладятся, всегда найдутся доброжелатели сообщить об этом в Буграс, и  арендаторы не оставят меня в покое. Боюсь, теперь моя судьба вечно странствовать.
- Разве ты здесь нажил врагов?
- Пока нет, но твой доверенный уже никогда моим другом не станет, а потом и казначей, когда найду его обман.
- Караван до Буграса идет две луны, и ходит один раз в год, а после недавнего разбойного нападения вряд ли соберется скоро. Так что времени у тебя достаточно. А пока ты под моей опекой, тебя никто не тронет… А куда ты намерен странствовать  дальше?
- Думаю в Ромею, там много наших купцов, и доходы хорошие. И если Бог даст, накоплю достаточно денег, чтобы в конце-концов расплатиться с долгами, и уйти в мир иной с чистой совестью.
- Ну, что ж, да поможет тебе Бог, но сначала найди обман казначея.

Глава 13.
Астара

Иохиму выделили комнату с большим окном на север. Такие комнаты считались лучшими, потому что в жару в них было прохладно, на ночь окно занавешивалось шкурой, а когда было особенно холодно, в комнате ставили жаровню. Была в комнате кровать, с двумя войлоками и одеялом,  еще стол и стул, а на столе все принадлежности для письма и костяные счеты. Иохим прилег на кровать и ощутил блаженство от мягких войлоков, чистоты своего тела, тишины и умеренного тепла. И сразу захотелось, чтобы рядом оказалась Астара. Он вспомнил ее  горячее тело,  потом сразу обезображенное лицо, и пришла жалость к этой обделенной судьбой девушке, которая отдалась ему, нищему, потому что никто другой ее не хотел.  Но жалость не была  горестной, ее лицо и белый глаз не вызвали  первого неприятия, он смирился с этим,  хотелось, чтобы она была рядом, чтобы он мог говорить ей ласковые слова, заботиться о ней, касаться ее, и опять проснулось желание.

Когда стемнело, пришел слуга, принес горящую масляную лампу и ужин. Ужин был обилен, главное здесь были фрукты, которых Иохим уже давно не ел. Слуга поставил лампу и блюдо с едой на стол, спросил:

- Господин хочет еще чего-то?

Иохим быстро взял с блюда апельсин и съел его с кожурой. Потом подумал, что хватит изображать нищего, тем более перед слугой, сказал повелительно:

- Позови мне служанку, которая днем омывала меня.
- Может господин хочет служанку получше?
- Зачем получше, и чем плоха та?
- Господин,  наверно, не видел ее лица.
- А что с ее лицом?
- Она страшнее старой ведьмы… Может другую?
- По крайней мере, она знает, где мои старые вещи, позови.
- Хорошо, господин, только очень прошу, не позволяйте ей открывать лица, иначе ваш гнев потом перейдет на меня…
Она пришла в сопровождении слуги очень скоро, стояла за ним, потупив повязанную голову, в руке держала холщовую сумку, с сыром, понял Иохим.
- Вот… -  сказал слуга, и умолк в ожидании.
- Ты можешь идти, - сказал ему Иохим, - Придешь завтра.
Слуга поклонился и вышел. Астара стояла не двигаясь. Иохим приблизился к ней и заметил, что ее свободная рука дрожит, он взял эту руку и поднес к своим губам. Сумка с сыром упала, служанка прижалась к Иохиму и тихонько заплакала.

- Что случилось? – спросил он.
- Я боялась, что теперь ты не захочешь видеть меня. Ты в милости у самого настоятеля, а в храме много молодых красивых служанок…
- Мне никто не нужен, кроме тебя.
Они так и стояли около двери, она, прижавшись лицом к его груди, а он водил губами по ее густым, слегка вьющимся волосам.  Сказал:
- Пойдем, я хочу, чтобы ты поела со мной… И сними это с лица.
- Это грех, - с испугом ответила она, - служанке не положено есть вместе с господином.
- Ты для меня не служанка, - ответил он и стал снимать с лица закрывающую ткань.

 И когда открылось лицо, опять увидел тот самый взгляд, в котором были и страх, и боль, и надежда. Он поцеловал ее, и она успокоилась, улыбнулась. И только тут спохватился, что ведет себя не как амей, здесь не принято целовать женщин, целуют только матери, детей, и то маленьких. Но тревога тут же прошла,  был уверен, что она его не выдаст, никогда.
Стул был один, поэтому блюдо с едой они поставили на стул, а сами сели на кровать. Он разрезал апельсин и дал ей дольку, потом предложил лепешку с урюком, она немного откусила и сказала:
- Я не голодна, давай, лучше я буду кормить тебя…
Он,  хотя давно не ел, тоже не хотел есть, хотел совсем другого, и обнял ее. И опять она постанывала и долго не отпускала его.  А  потом, когда он губами водил по ее телу и касался сосков, она тихонько смеялась, и он был счастлив, что может дать такую радость женщине, которую остальные презирали за рябую кожу лица и белый глаз. Потом она кормила его, отламывая маленькие кусочки, он брал ртом эти кусочки и покусывал ее пальцы, и она опять смеялась.

В этот вечер она рассказала, что должна была умереть, когда в детстве заболела оспой. Больных детей отвозили далеко в пустыню, чтобы они не заразили других, но мать спрятала ее и выходила. Когда эпидемия прошла, и Астара  перестала прятаться, ее рябое лицо увидели чужие, и мать побили камнями, она после этого умерла. Отец отдал Астару служанкой в храм, потому что рябая дочь не принесла бы ему калыма. В тринадцать лет, когда она оформилась, ее захотел помощник настоятеля. В первый момент она даже обрадовалась, потому что ее презирали, и  женщины и мужчины, но служитель не захотел видеть ее лица и повернул к себе задом. Она обиделась и не далась ему, а он с досады отхлестал ее плеткой. Плетка попала по глазу, глаз сначала был красным, а потом быстро затянулся бельмом. С тех пор на нее уже никто не покушался.

- Этот помощник настоятеля здесь, в храме? – спросил Иохим, про себя подумал, что если тот здесь, убьет его.
- Нет, он  умер, семь лет прошло. Я ведь старая, мне уже двадцать лет.
- Глупцы они все. Ты красивая, от рождения, и у тебя будут красивые дети.
- Дай-то Бог, - со вздохом  ответила она.


Глава 14
Уловка казначея.

Утром слуга принес пищу, а следом за ним появился доверенный настоятеля с тремя кипами папирусов. Доверенный велел слуге убрать со стола блюдо, и тот остался стоять с ним, а сам положил  связки на стол и сказал:

- Вот казначейский учет за три года, сроку тебе  тринадцать дней, настоятель надеется, что ты выполнишь свои … хвастливые обещания. – Доверенный пытался придать голосу интонацию пренебрежительного превосходства, но получилось плохо, в голосе больше сквозила растерянная обида. Иохим посмотрел на папирусы и, в упор глядя на доверенного, сказал:
-
- А почему папирусы не сшиты в книги и не опечатаны настоятелем? Откуда я знаю, все ли здесь записи, и по порядку дней ли они сложены?
   Доверенный на миг смутился, но, чтобы не терять лица окончательно, заявил:
- Ты же умный, вот и разбирайся.
- Разберусь, но тринадцати дней мне не хватит, передай настоятелю, что я прошу не менее… одиннадцати дней дополнительно.

Доверенный понял намек и не смог скрыть испуга, он согласно кивнул и быстро удалился. Слуга тоже стоял с испуганным лицом, и блюдо в его руках дрожало. Иохим велел поставить блюдо и отпустил слугу, потом подошел к столу, сдвинул папирусы в сторону, и решил поесть. Немного пожевал, запил водой и понял, что думает совсем не о предстоящей работе,   думает об Астаре, и мысли эти приятны. Неужели это та самая любовь, о которой поют бродячие менестрели? В молодости, когда он был еще послушником монастыря, вместе с другими послушниками убегал к блудницам, и на это самовольство наставники смотрели сквозь пальцы, хотя и пороли некоторых особенно похотливых. Наставники знали, что продажная  любовь непременно вызовет раскаяние и отвращение, так оно и было. Но то, что случилось вчера, совсем не вызывало раскаяния, даже наоборот,  Иохим думал о том, что вечером опять увидит ее, и они будут вместе, и непроизвольно улыбался. Но дело есть дело, развязал первую кипу и стал читать: «В день восьмой от луны в созвездии Водолея  истрачено на масло лампадное у лавочника Фатея четверть танга и пять драхм, в тот же день на полотно для хитонов служек и послушников у лавочника Ника  полтанга, зеленщику Рачни во дворе храма по привозу товара, восемь  драхм».  Следующая запись на этом же листе гласила: «В день десятый от луны в созвездии Водолея  купцу Савлу два танга за кубок серебряный для настоятеля, уплачено в присутствии настоятеля, когда сам принес». Иохим на счетах стал откладывать  отмеченные суммы, но скоро сбился, потому что в танге было сто шестьдесят девять драхм, а счеты были десятичные. Он взял папирус, стило, и начал делать записи. Поработав часа два, переписав больше дюжины листов и подбив промежуточную сумму, потянулся, встал из-за стола и вышел во двор храма. Солнце стояло уже высоко, противоположная стена  из белого ракушника ослепила, и он на время прикрыл глаза. Скоро подбежал слуга и, поклонившись, спросил:

- Господин чего-то хочет?

Иохим внимательно посмотрел на слугу, в полумраке комнаты не мог разглядеть подробно, да и не старался, теперь же видел его в ярком свете дня. Слуга был молод, лет двадцати, среднего роста, худощавый, черные слегка вьющиеся волосы сзади связаны пучком – знак послушника,  взгляд внимательный, услужливый, но без угодливости.  Заметив изучающий взгляд хозяина опустил глаза, руки на миг шевельнулись и замерли. Иохим поспешил успокоить:

- Устал, пройдусь немного…
- Мне сопровождать господина?
- Нет, я скоро вернусь.

Иохим вышел за ворота и направился к морю, это было недалеко. От стены ближнего дома, поднялся пес и, радостно виляя хвостом, бросился к Иохиму, но, не добежав шага, остановился, взвизгнул и отпрянул. Иохим позвал его, чтобы погладить, но пес виновато вилял хвостом и не приближался. Рыцарь понял: запах, у него сменился запах, не потому что он теперь вымыт, теперь на нем и запах женщины. Он улыбнулся и решил вернуться в свою комнату, взять кусок сыра из вчерашнего подаяния, для собаки. Слуга на корточках сидел в тени у двери комнаты,  поднялся, увидев хозяина, но Иохим махнул ему рукой, и  тот остался на месте. Иохим взял кусок сыра и опять покинул двор храма.  Позвал пса и протянул ему сыр, пес все так же вилял хвостом, но не подходил. Тогда Иохим, оглядевшись по сторонам, бросил сыр собаке, пес понюхал подачку, а потом мигом проглотил. Иохим зашагал к морю, пес трусил следом, но  поодаль, шагах в десяти. 

Уже на берегу Иохим понял, почему его влекло сюда,  здесь остались принадлежности по изменению внешности,  а дня через два борода подрастет, надо подкрашивать. Узелок с принадлежностями он закопал здесь, недалеко от того места, где ночевал вместе с собакой, надо как-то незаметно забрать склянку с краской. Осмотрелся, народа на берегу было мало, человек десять,  разгружались две рыбачьи лодки, рыбаки складывали рыбу в корзины и передавали  слугам лавочника, которые ставили их на тележку, запряженную осликом. Когда рыбу перегрузили, рыбаки стали спорить с  лавочником о сумме оплаты, тот воздымал руки небу и призывал в свидетели Бога, что рыбаки хотят разорить его, потом то же самое делали рыбаки, но их было четверо, и шуму они производили вчетверо больше. Слуги стояли безучастно, но стал кричать осел, и шуму прибавилось. Потом все угомонились, видимо, лавочник  добавил. Слуги стали трогать тележку, но колеса сильно увязли в песке, и ослик не мог двинуться. Опять начался гвалт, один слуга тянул ослика за уздечку, другой хлестал хворостиной по крупу, лавочник подгонял и ослика и слуг, но толку не было. Один рыбак заявил, что это Бог наказывает лавочника за  скупость, лавочник опять вступил в перепалку с рыбаками, слуги разом прекратили усердствовать, ослик мотал хвостом. Наконец, лавочник добавил еще, рыбаки подтолкнули тележку до твердого каменистого грунта, и лавочник со слугами скоро ушли. Рыбаки занялись снастями, а Иохим направился к схрону.

Он внимательно осматривал берег, вспоминая место, где закопал узелок,  нашел два приметных на берегу камня, взял на глаз направление и присел в этом месте на песок. Пес наконец-то приблизился и прилег рядом. Иоохим правой рукой гладил пса, а левой копался в песке. Нащупав узелок, огляделся по сторонам, разгреб песок, развязал узелок, взял склянку с краской, спрятал в полу халата, остальное вернул на место и заровнял поверхность  песка.  После этого встал, перешел несколько шагов и снова сел на песок, пес последовал за ним. Иохим пробыл на берегу еще некоторое время, а затем вернулся в храм.

К вечеру Иохим  просмотрел и переписал одну кипу папирусов, каких-либо огрехов  в виде двойной записи или еще чего-то не обнаружил. Изредка заглядывал слуга и спрашивал, не желает ли господин чего-либо. Закончив кипу, Иохим подумал, не слишком ли торопится, ведь даже настоятель дал ему тринадцать дней, и сам он запросил дополнительно одиннадцать, как раз столько, чтобы уверенно дождаться помощи Святейшего. Впрочем, подбить годовые суммы не самое главное, главное начнется потом, когда придется выяснять, все ли записано верно, нет ли умышленного завышения трат. Отвлекаясь иногда от работы, он смотрел в окно в надежде увидеть Астару, но проходили другие служанки, а ее не было. Вечером, когда уже стемнело, и слуга принес пищу, Иохим сказал:

- Позови мне служанку Астару, и можешь быть свободен.
- Господин, я не знаю такой служанки.
- Это та, что приходила вчера.
- А, Рябая…
- Ее имя - Астара, - строго взглянув на слугу, сказал Иохим.
- Я понял, господин, - ответил слуга и низко поклонился.

Но не успел он выйти, как появилась она сама, держа в руках старый халат Иохима. Слуга еще раз поклонился и тут же вышел. Иохим следил за выражением его лица, но оно было бесстрастно.
- Господин, я принесла твой халат, он постиран и починен, - она стояла, склонив голову, только на этот раз лицо было скрыто повязкой наполовину, там, где белый глаз.
Иохим  как и вчера подошел, обнял ее, снял повязку, а она, прижавшись к нему, всхлипнула.

- Что-то случилось, тебя обидели?
- Нет, просто я всегда боюсь, что это не повторится…
- Не бойся, так будет всегда… пока я жив…
-
И опять был упоительный вечер, и в этот раз Иохим попросил ее остаться до утра, но она  ответила, что это невозможно: утром служанки встают рано, а в полночь управляющая обязательно проверяет, все ли на месте, и если окажется, что кого-либо нет, всех заставляют искать, а виновную наказывают, сажают в клетку на три дня и не дают ни пищи, ни воды, а если кто провиниться вторично, секут плетьми.

- А если кто провинится третий раз? – спросил Иохим.
- Тогда отлучают и изгоняют из храма, а для женщины это равносильно смерти.
- А может случиться, что я позову тебя, а тебя не отпустят?
- Нет, пока ты в милости у настоятеля такого не будет, обязательно отпустят.
- А догадываются товарки, как… мы проводим время?
- Конечно… ко мне даже управляющая стала лучше относиться, потому что я в милости у тебя, а ты в милости у настоятеля.
- А что бывает с детьми, которые рождаются у служанок храма?
- Если мальчик, он может стать служителем храма, а если девочка, будет служанкой, или за калым ее отдадут в жены тому, кто пожелает. 
 
На следующее утро Иохим принялся за вторую кипу. Он хорошо освоился с почерком казначея, натренировался в счете, и задолго до вечера вторая кипа была пересмотрена и просчитана. И опять, как и в первой никаких явных огрехов он не обнаружил. Решил сходить на рынок, поговорить с лавочниками о ценах. Вспомнил о собаке и захватил с собой кусок сыра.  Пес ждал его, как и вчера, в закоулке близ площади храма. На этот раз подбежал вплотную, стал тыкаться влажным носом в ладонь. Иохим, оглядевшись, незаметно вытащил сыр и отдал собаке. Пес, получив подачку, пошел справа и чуть впереди хозяина. Когда Иохим повернул на рынок, пес остановился и жалобно заскулил. Иохим знал, что на рынок даже с ним пес не пойдет, там он больше всего получал побоев, поэтому  словами успокоил пса и дальше пошел один. При появлении Иохима  торговцы стали издалека приветствовать его, предлагать товар. Иохим отвечал, что пока делать покупки не намерен, но на будущее хочет договориться о ценах. Один из знакомых торговцев напрямую спросил:

- А правда ли, что настоятель назначил тебя казначеем?
- Откуда такие слухи? – вопросом ответил Иохим.
- Люди говорят…
- Ну, если говорят, может и знают,  - с усмешкой ответил Иохим, давая понять, что распространяться на эту тему не намерен. – А скажи, Никос, по какой цене ты продал полотно для храма три года назад?
-
Торговец от  такого вопроса растерялся, сразу понял, кем нанял настоятель бывшего нищего Ифраима, другие торговцы тоже примолкли.  Торговец молчал, при этом выражением лица и мимикой показывал, что усердно вспоминает. Это тянулось долго, Иохим напомнил:

- Если не можешь вспомнить, проще посмотреть записи в учетной книге. Или ты не ведешь такую книгу?
- По четыре драхмы за локоть, - тут же ответил Никос, - а всего тогда продал две дюжины локтей, но казначей запросил скидку и заплатил полтанга. Могу и книгу показать.
- Нет, пока не надо, - ответил Иохим, вспомнив запись в отчете казначея, сумма, названная торговцем, была та же – полтанга.

Иохим двинулся по рядам дальше, также расспрашивая о ценах. Торговцы охотно и даже с подобострастием отвечали, какие цены были в прошлом году и позапрошлом, и только один седой лавочник сам спросил:

- Зачем тебе прошлые цены, если покупать собираешься потом? А какие цены станут потом, знает только Бог.
- Или старшины гильдий, которые назначат цену по сговору, - поддел его Иохим.
Старый лавочник недовольно засопел и промолчал.

Обойдя рынок, Иохим  направился на берег моря, надо было поразмыслить над тем, что он узнал сегодня.   Иохим, как и вчера, уселся на песке, стал размышлять. В двух кипах он не нашел ошибок в записях или явных подтасовок, значит и в третьей будет то же самое. Но вряд ли бы настоятель нанял его для такого дела, если бы не был уверен в воровстве казначея. Казначей умно вел записи, и если есть какая подтасовка, то, скорее всего, в записанных ценах, но для этого надо сговориться с торговцами, но вряд ли бы казначей так рисковал, что договаривался с каждым, наверно, есть один, или два, и покупки у них должны быть на большие суммы, а возможно, у казначея есть среди торговцев родственники. О родственниках надо будет спросить в первую очередь. Размышляя таким образом, Иохим пробыл на берегу до самого заката, а потом заторопился в храм.

Его уже ждал слуга, на столе стояли блюдо с едой и горящая лампада, слуга на корточках сидел у двери. Когда Иохим вошел, слуга поднялся и в поклоне спросил:
- Какие будут еще приказания?

Иохим внимательно смотрел на слугу и молчал, ждал, но тот лишь приподнял голову, а лицо оставалось совершенно бесстрастным, «молодец», подумал про себя  Иохим, сказал:

- Позови Астару, и на сегодня свободен.
- Да, господин, - слуга еще раз поклонился и вышел.
На этот раз она пришла без повязки на лице, остановилась у двери и, когда Иохим внимательно посмотрел на нее, растерялась, во взгляде мелькнул испуг, и Иохим поспешил успокоить ее. Когда закончились первые объятия, сказала:
- Ты балуешь свою служанку, так меня может обуять гордыня, ты хотя бы чуть-чуть наказывал меня.
- А я и накажу, учиню тебе допрос, – и опять в ее взгляде мелькнул испуг, и он понял, что время для шуток еще не пришло, сказал:
- Мне нужна твоя помощь, скажи, где сейчас казначей?
- Он в отъезде…
- А когда он уехал?
- Третьего дня…
- А скажи, ты знаешь, и прочие слуги знают, для чего меня призвал настоятель?
- Говорят, ты хороший счетовод, и призван на помощь казначею…
- А знаешь, есть ли у казначея родственники среди торговцев?
- Нет, он из другого города, как раз туда и поехал к родственникам.
- А сколько пути до этого города?
- Пять дней, если не случится буря, этот город на востоке, в долине реки, путь туда через пустыню.

Из этой беседы Иохим понял, почему настоятель определил срок в тринадцать дней, по истечении срока может вернуться казначей, и тогда его работа  сильно осложниться,  надо поторапливаться. И главное, надо определить, в чем же уловка казначея.

На следующий день Иохим закончил третью кипу, но так же не нашел ничего подозрительного. Итак, теперь предстояла главная работа, выяснить с кем сговаривался казначей, и при этом не насторожить сообщников. В предвечернее время он отправился на рынок. Как и вчера торговцы приветствовали его, но в этих приветствиях стало больше заискивания, и это не нравилось Иохиму, он даже легче переносил, когда его откровенно презирали как нищего. Он ходил от одного торговца к другому, заглядывал то в одну, то другую лавку, при этом старался по поведению торговцев определить, кто же в сговоре с казначеем храма. Но никого не обнаружил, по крайней мере, все были одинаково угодливы, и ни в ком он не заметил намеренно скрываемого страха. Когда солнце склонилось к закату и лавки стали закрываться, Иохим  отправился на берег моря, как обычно уселся на песке, стал размышлять. Пришел к одной мысли, надо еще раз внимательно просмотреть записи и по суммам закупок  примерно наметить, кто может быть в сговоре с казначеем.

Когда пришла Астара, и он по обыкновению подошел к ней и обнял, она сказала:
- Господин, я должна сказать, что не смогу сегодня делить с тобой постель, у меня начались месячные…
Ему захотелось сказать, неужели он так плохо старался, но сдержался, такая шутка  может и обидеть, а может и наложить большую ответственность, на него, поэтому сказал:
- Это ничего, может, ты сразу хочешь уйти, я не обижусь…
- Нет,  я побуду у тебя, только разреши мне прилечь, в первый день сильные боли.
Она прилегла на постель, подтянула колени  и притихла, а он сидел рядом, гладил ее  волосы, что-то говорил, совершенно бестолковое, но доброе.  Какое-то время спустя она сказала:
- А ты еще и лекарь, у меня почти болеть перестало… и так хорошо с тобой, спокойно…
- Ну и славно. А в такие дни управительница дает вам поблажку, не обязывает тяжелой работой?
- Дает, но всегда ворчит.
- А в чем заключается твоя работа?

- Как и у всех служанок:  прибирать в храме, стирать, мыть пришедших с дальней дороги, заправлять и зажигать лампады…- При слове «лампады» что-то неясное мелькнуло в голове, но не оформилось, а она продолжала. – Управительница очень строго следит за маслом для умащений, всегда выдает самую маленькую склянку, чтобы мы не оставили для себя, потому что это масло очень дорого. Но мы все равно по чуть-чуть оставляем, и раза два, а то и три в год расходуем на себя.  Когда я мыла тебя, тоже хотела припрятать чуть-чуть,  но чем  больше касалась твоего тела, тем больше мне хотелось тебя, а потом увидела, что и ты меня  желаешь, а когда ты обнял, в голове все перепуталось, но помнила, что должна открыть лицо, и если бы оно оттолкнуло тебя, я бы не позволила по другому. Но благодарение Богу, мое уродство тебя не оттолкнуло… и я тогда совсем забыла про масло… - и она тихонько засмеялась.

- Забудь про уродство. У тебя прекрасное лицо, густые волнистые волосы, маленькие ушки, - он наклонился и куснул ее за ухо, она заверещала: - Ой, не надо, не надо, только не сейчас. Потом будешь кусать за уши, попозже. - И опять тихонько рассмеялась.

Расстались они как обычно перед полуночью, Иохим даже проводил ее до кельи, хотя она протестовала и говорила, что если их сейчас увидят, будут смеяться над ним, над Иохимом, потому что провожают только дам, а не служанок.

На следующее утро Иохим начал просматривать записи, отмечая в них покупки масел и благовоний. Закупки этих товаров проходили регулярно по два раза в месяц, поочередно то у одного, то у другого торговца. «Закуплено в лавке Закария в день второй от новолуния месяца меджи масла для умащений одна мера, масла благовонного для лампад во время богослужений полмеры,- читал Иохим, - масла для омовений простого две меры, масла для омовений благовонного одна мера, фимиама для воскурений полмеры,  свечей благовонных для настоятеля и почетных гостей две дюжины. Заплачено за все десять тангов и шестьдесят шесть драхм». Следующая запись гласила: «Закуплено в лавке Нафусаила в день пятнадцатый месяца меджи масла для умащений одна мера…» и далее все то же, что и в предыдущую закупку, за исключением свечей для настоятеля и почетных гостей. Потом закупка происходила у Закария по тому же списку, но без свечей, а свечи покупались уже у Нафусаила вместе с маслами через тринадцать дней. Получалось, что свечи покупались один раз в месяц, а масла и благовония дважды, но свечи покупались непосредственно для настоятеля и передавались, скорее всего, доверенному. Иохим усмехнулся про себя, кажется, он понял, в чем уловка казначея. Оставалось лишь убедиться в этом, но для этого надо побеседовать с обоими лавочниками.

Когда спала полуденная жара, Иохим направился на рынок. Он не пошел напрямую  к интересующим его торговцам, а не спеша двигался вдоль рядов, отвечал на заискивающие приветствия, как и прежде спрашивал о ценах, ничего, конечно, не покупал и двигался дальше. Первой по пути оказалась лавка Нафусаила, но самого хозяина не было, с товарами сидел мальчик, сын или племянник.

- Благословение Единого тебе и твоему товару, - обратился Иохим к отроку, - сам ли продаешь, или охраняешь по наказу хозяина?
- Если господин купит, могу и продать, - ответил тот.
- А по какой цене продашь масло для умащений?
- А сколько господин хочет купить?
- Ну, допустим, меру.
- Ну, допустим, за пять тангов отдам, – дерзко ответил отрок. Кроме того, что ответ его был непочтителен, он еще и цену поднял вдесятеро, но сам же  своей дерзости испугался, сразу съежился, смотрел на руки Иохима в ожидании затрещины.
- Ты не почтителен, отрок, - строго взглянув на мальчика, сказал Иохим. – А знаешь ли ты, кто я?
Поняв, что затрещины не последует, мальчик выпрямился,  ответил:
- Ты Ифраим, купец, которого ограбили, ты был нищим, я тебя видел, а сейчас тебя наняли счетоводом храма. Ты ходишь по рынку и только спрашиваешь, торговцы уже ропщут на тебя…
Иохим хотел спросить, почему ропщут, но как раз вошел хозяин, он слышал последние слова мальчика и сразу накинулся на него:
- Горе моим сединам, когда вырастают дерзкие внуки. Как ты посмел так разговаривать со старшим, - он замахнулся на мальчика, но тот мгновенно соскочил с лавки и под руку хозяина выскочил наружу. – Прости, господин дерзкого отрока, без матери растет, отец все время в караванах, - обратился он к Иохиму, - я стар за ним гоняться, а бабушка его только балует. Что хочет узнать господин?

- Когда последний раз ты продавал товар для храма, и на какую сумму?
Услыхав вопрос, лавочник вначале замер, потом стал теребить редкую седую бороденку, руки у него заметно подрагивали, наконец, заговорил:
- Стар я стал, память плохая, долго вспоминать надо…
- Неужто  так давно, что и не помнишь совсем? -  подсказал Иохим. – Может лучше посмотреть в учетной книге…
-    Да что в нее смотреть, - тут же ответил лавочник, - покупает всегда сам казначей, и берет одно и то же: масла всякого по мере, по полмеры и свечей благовонных, набирает всего на сумму в десять тангов, или около того, а потом  долго торгуется и говорит, что нельзя наживаться на слугах храма Единого. А потом и того не платит, о чем сторговались, всегда меньше на один, а то и два танга, и обещает заплатить потом, но и потом никогда не отдает. – Лавочник, вспомнив неправедные притязания казначея, начал распаляться, говорил гневно, махал руками. – И сам следит за записью в учетную книгу, чтобы я записал, оговоренную сумму. А станешь возражать, грозится, что перестанет покупать у меня, у Закария будет покупать всегда. Какой от такой торговли доход, один убыток. А в другой раз покупает у Закария, и с ним также торгуется. И так по переменке дурит нас обоих.

 Выговорив гневную тираду, старик успокоился, и только тут понял, что наговорил много лишнего: счетовод  счетоводом, но покупать-то потом будем опять казначей, а если говорят правду, и этот бывший нищий нанят, чтобы уличить казначея, то потом могут и дознание устроить, а судиться с казначеем храма дело безнадежное, настоятель пожурит казначея, не более, а пострадает в итоге он, Нафусаил. И хоть совсем малый доход от торговли храму он имеет, может и того лишиться. Старик умолк и растерялся, он бестолково двигал руками, удивленно посмотрел на Иохима и тут же отвел взгляд,  даже открыл рот, но промолчал. Иохим понял состояние старика, сказал:

- Успокойся Нафусаил, ты ни в чем не виноват. А скажи, когда последний раз ты продавал для храма?
- Более месяца назад, второго дня месяца…
- А до того?
- Более трех месяцев. Одно хорошо, шесть раз в год казначей приходит покупать, вот уже более пяти лет. Один месяц у меня покупает, другой – у Закария. - Старик вдруг засуетился, потянулся в дальний угол полки, достал малюсенькую склянку, в шестнадцатую долю меры, а может и того меньше, протянул Иохиму. – Вот, возьми себе, попробуй, у меня лучшее масло, потому что сын сам привозит с караваном. Пусть не забывают слуги Единого, что у меня лучший товар.

Иохим хотел отказаться, но принял подарок, вспомнив Астару. К тому же отказ мог расстроить и насторожить старика. На прощанье сказал:

- Спасибо тебе, Нафусаил, твоя щедрость угодна Единому, долгих лет тебе.
После разговора с Нафусаилом Иохим решил не расспрашивать Закария, все было понятно и так: казначей делал закупки раз в месяц, а запись делал дважды, приписывал каждый раз по десять тангов, в год сто двадцать тангов, а это немалая сумма, если учесть, что весь годовой расход храма составляет не более полутора тысяч.

 Из лавки Иохим отправился на берег моря, надо было обдумать, что делать дальше.  Настоятель дал ему тринадцать дней, а он сумел найти причину, почему доход храма не растет, на четвертый день. Через десять дней может возвратиться казначей, и тогда спокойная жизнь Иохима может нарушиться, а помощи от Святейшего ждать еще минимум двадцать дней. Иохим вышел на берег, дошел до того места, где в песке был закопан мешочек с принадлежностями, не спеша прошел мимо, одновременно внимательно присматриваясь, прошел дальше и сел. Он смотрел на воду, на низкие длинные волны, которые накатывали на берег и шуршали галькой, пытался размышлять о том, что делать дальше, чтобы не вызвать подозрений, но мысли пришли совсем иные. Он вдруг ощутил умиротворенный покой, как будто не было года одиноких поисков, и не держал он совсем недавно письмена самого Бога, не умирал короткой смертью, не плыл подводной норой, спасая свою жизнь и свое знание о Завете. Осознав это, удивился: неужели четыре дня, проведенные в спокойной сытой жизни, и женщина так изменили его? Хотя нет, жизнь его прежняя, скрытая для других, настороженная жизнь, и опасностей не стало меньше, дальше больше. Сразу же вспомнил, что завтра тоже надо подкрасить бороду, потому что за два дня она подрастает, и рыжеватые основания волос на лице могут выдать его. Нет, опасностей не стало меньше, и он помнит об этом, но теперь он ощущает покой, значит – женщина, это она дает отдых его натруженной душе. Он непроизвольно улыбался, думая о ней, и в это время само по себе пришло решение, ради которого он и направлялся сюда, на берег моря. Завтра же надо встретиться с настоятелем и сообщить ему, что есть основания для подозрений в нечестности казначея, но чтобы убедиться окончательно, необходимо делать покупки на рынке, потому  что торговцы намного охотнее беседуют с покупателем, чем с любопытным счетоводом, хоть он и нанят самим настоятелем. И надо также продолжать ежедневно просматривать учетные книги, чтобы не возникло подозрений в его усердии, и так можно протянуть и десять, и двадцать дней, до следующей группы паломников, с которыми, он был уверен, придет помощь от Святейшего.

Как и вчера он вернулся затемно, отпустил слугу и стал ждать Астару. Но она не пришла. Он ждал долго, сначала с нетерпением, потом с тревогой, вздумал даже сходить к ней в келью, но там она была не одна, да и его приход поздним вечером был бы нарушением всех приличий. Спал плохо и проснулся рано, задолго до рассвета.

Утром, когда появился слуга, Иохим сразу отправил его за Астарой.  Она пришла, остановилась у порога, лицо было закрыто, голова опущена, и во всей ее понурой фигуре виделась какая-то обреченность. Слуга деликатно вышел. Иохим подошел к Астаре, взял за руку:

- Почему ты вчера не пришла, я ждал, до полуночи…
Она молчала.
- Что случилось, почему ты молчишь?
Она не отвечала. Он попытался снять повязку с лица, она вывернулась и опустилась на колени спиной к нему. Иохим растерялся, понимал, что произошла какая-то нелепость, но какая? Опустился на колени рядом с ней, обнял за вздрагивающие плечи, заговорил тихо и успокаивающе:

- Не терзай меня молчанием, я не заслужил, я вчера даже хотел  сам прийти к тебе в келью, но побоялся, что это повредит тебе. Скажи мне, что случилось?
- Ты не ждал меня, и ты был не один…- наконец произнесла она.
Иохим, почти догадался, что произошло.
- Кто тебе сказал?
- Она сама и сказала, когда вернулась к полуночи, что ты хоть и был нищим, но в утехах остался прежним богатым купцом.
- Да кто она?
- Маленькая Зульфия.
Иохим все понял, но как убедить ее? Подошел к двери и позвал слугу, когда тот вошел, спросил:
- Ты знаешь, у кого вчера вечером была маленькая Зульфия?
- Не знаю, господин, – громко ответил слуга, но при этом утвердительно кивнул головой.
- И она не возвращалась из приделов храма, где живет доверенный настоятеля?
- Мне ничего не ведомо, - опять громко ответил слуга и при этом согласно кивнул.
- Жаль, что ты ничего не знаешь, - сказал Иохим, - эта негодница обидела Астару, сказала, что я вчера приглашал ее, а этого не было, – потом, обращаясь к слуге, перешел на шепот. – Но ты же можешь подтвердить, что оставил меня одного и я тебя ни за кем не посылал.

Слуга кивнул, а затем, наклонившись к служанке, негромко сказал:
- Так оно и было…
Коленопреклоненная фигурка служанки оставалась неподвижной, но Иохим понимал, что она внимательно слушает, а может быть, даже видела скрытые знаки слуги. Вновь громко обратился к слуге:
- Пойди, передай доверенному, что я прошу встречи с настоятелем, для него есть новости.
- Да, господин, - ответил слуга и вышел.
Иохим опять опустился на колени рядом с женщиной и за плечо притянул к себе:
- Ну, теперь-то ты все поняла? Это подлая месть доверенного. Он невзлюбил меня сразу, как настоятель дал мне задание проверять учетные книги казначея. Возможно он в сговоре с казначеем, но меня тронуть  опасается, поэтому подговорил Зульфию.

Они одновременно поднялись с колен, она сдернула с лица повязку и стала неумело тыкаться губами в его шею, подбородок, куда доставала, целоваться она не умела, но так пыталась оправдаться за свое неверие.
- Прости меня, господин,  теперь я все поняла.  А Зульфие я глаза выцарапаю.
- Только не это, - поспешил успокоить  Иохим, - будь мудрой и терпеливой, делай вид, что ничего не произошло. Я боюсь, что доверенный придумает еще какую-нибудь пакость. И будь осторожна, и еще, если что случится, сразу же найди меня.

- Я не могу прийти без твоего повеления…
- Считай, что это мое повеление, ты должна приходить ко мне всегда, как сама пожелаешь.
- Я всегда этого желаю, но не могу, я всего лишь служанка…
- Хорошо, сегодня же на встрече  с настоятелем, я попрошу, чтобы тебя каждый день присылали ко мне.

- У тебя царапина на носу, - вдруг сказала она, - настоятель может заметить.
Он коснулся носа ладонью и почувствовал влагу на границе с наклеенной горбинкой. Посмотрел на ладонь, это была сукровица. Видимо, кожа под наклейкой воспалилась, он давно не снимал наклейку, поскольку притерпелся к зуду и не обращал внимания. Посмотрел в лицо женщине, ее зрячий глаз выражал сочувствие и тревогу. Спросил:

- Ты давно это заметила?
- Давно, сразу, еще когда мыла тебя… но это не мое дело. Давай я тебе помогу.
Он присел на постель, она рядом, легонько отколупнула нашлепку с той стороны, где была сукровица, сказала:

- У тебя  уже язва намечается. Я возьму целительной мази, скажу, что у тебя  воспалилась рана. А на ночь это надо убирать.
- Но сейчас нельзя, меня вот-вот позовут к настоятелю…
- Я понимаю… подожди, я сейчас, - и быстро удалилась.
Он пересел за стол, прикрыл лицо рукой, на случай если вдруг появится слуга. Но слуга не приходил, а она появилась очень скоро, принесла обещанную мазь. Он опять пересел на кровать, а она занялась его носом: льняной ветошью промокнула сукровицу, потом чем-то присыпала, смазала, а после этого приклеила нашлепку на место.

- Я тебе потом все объясню, - сказал  Иохим.

- Да… но это не мое дело. А у тебя красивый прямой нос, как у грисов. – потом прислонилась к нему и  притихла. Он гладил ее по волосам, другой рукой обнимал и прижимал к себе и думал, что теперь должен не только добыть Завет, но и спасти ее. Да поможет в этом Бог.


Пришел слуга, деликатно кашлянул, потом постучал.

- Входи, – сказал Иохим  и опустил руку, которой обнимал женщину, но Астара не отстранилась и, когда вошел слуга, осталась сидеть, прижавшись к Иохиму, он опять приобнял ее, и так они встретили слугу. Только после этого она выпрямилась, но осталась сидеть рядом.

- Господин, настоятель ждет тебя.
- Хорошо.

Они все трое покинули комнату, сначала Иохим, за ним – слуга, последней, как положено, вышла женщина.

Глава 15.
Встреча с настоятелем.
Настоятель принял Иохима  наедине в небольшой комнате, служившей, видимо, для подобных встреч с доверенными соглядатаями. После обязательного преклонения сразу же  велел подняться и усадил на соседний стул, который был на ладонь ниже стула, на котором сидел сам настоятель. Сказал:

- Надеюсь, ты что-то обнаружил и не из-за пустяка просил моего внимания.
- Да, настоятель, я уже кое-что обнаружил.
- И что же?
- Двойные записи.
- И много ли, и на какую сумму?
- Для этого я и попросил встречи. Чтобы посчитать точно, мне надо беседовать с торговцами на рынке. Я уже трижды делал это, но поскольку  ничего не покупаю, они стали относиться ко мне с недоверием, и трудно выведать нужное. Я прошу поручить мне делать покупки для храма, когда я стану покупать, они станут словоохотнее.
- Не проще ли вместе со стражами провести дознание?
- Ни в коем случае, от страха они наговорят много лишнего, а нужное упрячут, тогда уж точно истину не установишь.
Настоятель молчал, недовольно сопел, глядел себе под ноги, потом сказал:
- А примерно ты можешь сказать, какую сумму утаивает казначей?
- Я думаю, не меньше сотни тангов в год.

Настоятель опять задумался и замолчал, но при этом, видимо непроизвольно, покачивал головой.

- Хорошо, сделаю, как ты просишь. И сколько времени тебе еще надо, чтобы закончить дело и сделать точный расчет?
- Я думаю, двадцати дней хватит. Здесь нельзя спешить, торговцы  думают, что я нанят  счетоводом в помощь казначею, пусть так и думают. А я буду исподволь узнавать у них об уловках казначея.
На этот раз настоятель раздумывал недолго и сказал:
- Хорошо, завтра же получишь деньги и список необходимых закупок, а сообразно списку и число слуг, чтобы нести товар. И, конечно, будешь вести свой отчет. -  Настоятель поднялся, давая понять, что встреча закончена. Иохим тут же упал на колени:

- Учитель, не почти за дерзость, у меня еще просьба, даже две…- Иохим не поднимал лица, ожидая ответа.
- Говори, - настоятель ответил недовольным тоном, но опять сел.
- Я  хотел бы узнать, на какую сумму оплаты могу рассчитывать, когда закончу свою работу…
- Ты еще не закончил.
- Да, дерзость моя велика, но есть тому причина…
- Что за причина?

- Когда на караван напали разбойники, получил я две раны, одна до сих пор не затянулась. Пока нищенствовал, мне ее вылизывала собака. А здесь мне помогает служанка Астара, у нее  искусные  руки, и омывала меня она, когда ты первый раз призвал меня. Хочу, чтобы она посещала меня каждый день. А когда закончу работу, хотел бы выкупить ее у храма, потому и спрашиваю об оплате.
- Это одноглазая с рябым  лицом?

- Да, учитель…
Настоятель вдруг расхохотался:
- Прошел такой слух, да я не верил. Видать застоялась эта кобылка и резво бежит, что бывший купец не хочет с ней расставаться. А почему бы тебе не выбрать другую, помоложе и без уродства, я бы не препятствовал.
- Зачем мне другая? А с этой мы равны, я – нищий, она – убогая.
- Ты уже не нищий.
- Пока не получу оплату, я – нищий.

- Дерзок ты, - недовольно заговорил настоятель. – Все богатые, даже бывшие, непочтительны со слугами Единого. Но ведь ты уже пострадал за гордыню, ты сам сказал… Хотя ладно. Если докажешь утаенные казначеем суммы, получишь тринадцатую долю. Если ты говоришь, что в год такая сумма не менее ста тангов, то  оплата тебе будет… более двадцати тангов. А это немалая сумма, по крайней мере хватит, чтобы выкупить даже двух служанок, - и настоятель опять расхохотался. Потом перешел на серьезный тон. – Но деньги ты получишь, если казначей признает вину и не докажет обратного, и только тогда, когда или он сам вернет украденное, или это истребуют у него по суду. – Настоятель вновь поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен.


- Благодарю тебя, учитель, щедрость твоя угодна Единому.

Настоятель вышел, Иохим поднялся с колен и тоже вышел, но в другую дверь,  в которую прежде и входил. Возвращаясь к себе, Иохим  размышлял над итогами встречи. В принципе, он добился, чего хотел, единственное – оплата, назначенная настоятелем, была минимальна. Иохим знал, оплата стряпчих у амеев составляет две тринадцатых доли отсуженной суммы, а иногда и три, настоятель же назначил только одну, может поэтому он и нанял его, уверенный, что нищий будет рад любой оплате. Но при этом он назвал и сумму выкупа Астары, половину от двадцати, десять тангов. Но деньги он получит, только в том случае, если казначей признает вину, а казначей, скорее всего, будет оправдываться, в общем, дело явно затянется. А может оно и к лучшему, ждать помощи, или хотя бы вести от Святейшего еще долго.

Глава16
В море

За ночь шхуна несмотря на слабый ветер отошла от порта настолько, что на горизонте виднелись лишь вершины берегового хребта. Капитан вел судно по старой, веками проложенной трассе, ориентируясь на береговые мысы и известные прибрежные острова. С восходом солнца ветер крепчал, косые треугольные паруса выгибались круче, поскрипывали снасти, под носом судна выше заворачивался бурун,  и шуршала волна. Началось обучение слуг морскому ремеслу. Все слуги сменили свои длинные поддевы на короткие морские рубахи, сняли сандали, и уже внешне ничем не отличались от матросов. Капитан купеческих слуг разделил попарно с матросами, вместе ставил их на вахту, чтобы они обучались сразу в деле. Матросы, как все простолюдины, получив кого-то в подчинение, загордились, покрикивали на своих учеников и излишне усердствовали. Слуги не перечили наставникам и были весьма понятливы, все схватывали на лету. Впрочем, ветер был попутный, судно шло одним галсом, и большого умения, чтобы держать правило, не требовалось, вахты были легкими. Сноровка и слаженность очень важны при перемене галсов, когда рулевой закладывает вираж, а другие вахтенные должны быстро и четко перекинуть паруса, чтобы сразу поймать ветер.

Слуги вместе с купцом трижды в день вставали на молитву, кроме тех, кто был на вахте. И еще молодые слуги по утрам делали диковинную гимнастику, выгибались, кувыркались и чудно прыгали, бывший монах занимался вместе с ними, но у него получалось не так ловко, старого худого слугу к гимнастике не привлекали. На третий день капитан предложил обучить слуг навыкам хода с переменным галсом, для этого требовалось по пять человек: один рулевой и по двое на каждый парус. И это обучение прошло успешно, рулевой менял курс, вахтенные перебрасывали нижние поперечины парусов, и судно ложилось на новый курс. Оплошность допустил только старый слуга, при переброске поперечины он запнулся и вместо того, чтобы отпустить поперечину и не мешать напарнику, держался за нее и волочился следом. Парус провис, а потом захлопал. Матрос-наставник даже обрадовался этому, он покрыл своего ученика богохульной бранью и попытался влепить ему затрещину, но тут подскочил молодой слуга, перехватил поднятую для удара руку, и матрос грохнулся на палубу, после этого молодой придавил упавшего коленом и, погрозив пальцем, сказал:

- Не смей богохульствовать.
Глазевшие на обучение свободные матросы захохотали. Возможно, все этим бы и закончилось, но пострадавший матрос не потерпел насмешек, он выхватил нож, но бросился не на слугу, а на другого матроса, который хохотал громче и усерднее других. И опять его остановил слуга, выбил нож и свалил матроса на палубу. Тут подбежал капитан и, приставив кинжал к горлу задиры, закричал, что придает его позору, как бунтаря. После этого провинившегося матроса поставили на колени, и вся команда плевала на него, а потом, привязав  веревкой, матроса сбросили за борт и протащили за судном. Когда его втащили обратно, капитан потребовал покаянной молитвы, но матрос только мычал и скрежетал зубами. По правилам капитан должен был убить бунтаря, и он вновь вытащил кинжал, но капитана остановил купец, он взял матроса под руку и увел в трюм. Немного спустя они вернулись на палубу, матрос покорно встал на колени и покаялся, при этом он улыбался, а по лицу текли слезы. Матросы смотрели на него с удивлением и даже страхом, но при этом один матрос громко смеялся, тот, на которого бунтарь кидался с ножом. Купец внимательно посмотрел на весельчака,  тот замолк, в глазах мелькнул страх, и он стал поспешно осенять себя знаком ромба.  На этот раз обучение закончилось.
Весь этот день матросы были молчаливы и подавлены, уже не покрикивали на учеников и даже стали заискивать перед ними. Улучив момент, капитан обратился к купцу:

- Что ты сделал с матросом?
- Я привел его к Богу…
- Хотелось бы верить, только это больше похоже на колдовство. Я боюсь, когда чары ослабеют, он опять взбунтуется.
Купец не ответил, только внимательно посмотрел на капитана, а капитан продолжил:
- У тебя чудные слуги, кто они?
- Они хорошие слуги, верные и хорошо обученные. Тебя что-то беспокоит?
- Да. Но сначала расскажу, что из команды я оставил на берегу троих, среди них был главарь, и я общался в основном с ним, а он руководил командой. Так обычно бывает. У простолюдинов, как в собачьей стае, всегда есть вожак. С тем вожаком я плавал почти год, но в последний рейс я подслушал, как он подбивал команду на бунт, чтобы захватить шхуну и уйти в пираты. Шхуна быстроходная, как раз подходит. И хоть говорил он в шутливом тоне, я понял, когда-нибудь это может случиться. И в этот рейс команда ушла без вожака, а они так не могут. Но вожак пока не определился, тот, который взбунтовался, был главным претендентом, а тот, который над ним смеялся, тоже хотел, теперь он главный претендент. И команда может признать его, а мне бы не хотелось, он скверный человек.

Капитан вздохнул и замолчал.
- А что же ты хочешь от меня? – спросил купец.
- Я вижу, твои слуги преданы тебе,  назначь кого-нибудь из них вожаком.
- Как это?
- Пусть помыкает твоими, и мои признают его.
- У нас так не бывает, они все равны и подчиняются только мне. А все вместе мы равны перед Богом.
- У вас все как в Святом писании, жаль, что среди людей такое бывает редко, я впервые вижу. Грызутся как собаки, пока не определится вожак, а потом уж он грызет всех. – Капитан вздохнул  опять. Купец ждал, что он скажет еще, но капитан молчал. Тогда купец сказал:
- Оставь свое беспокойство, пока мы на твоем судне, никакого бунта не будет. И вожак не нужен.

Со следующего дня купец заставил матросов становиться на молитвы вместе со своими слугами, матросы не противились, они были покорны и даже напуганы. И только один, второй претендент, иногда бросал на купца косые злобные взгляды. Спустя несколько дней, когда была пройдена уже половина пути, матросы привыкли, успокоились, стали горланить песни, начались обычные шутки. На день раньше срока пришли к срединному острову, где пополнили запас пресной воды. А на отходе от острова на шхуной погналась пиратская фелюга, которая неожиданно выскочила из маленькой бухты, где таилась за скалой. В береговой полосе было ветровое затишье, и шхуна не могла набрать полного хода. Капитан направил судно в море, подальше от берега, чтобы взять в паруса хороший ветер, но на фелюге было пять пар весел, и она быстро приближалась к шхуне. Скоро стало понятно, что шхуне не оторваться. Матросы бестолково суетились и смотрели то на капитана, то на купца. Купец и его слуги были спокойны, но спокойны по-разному: молодые слуги собрались кучно и ждали команды господина, в глазах бывшего монаха загорелся азарт, старый слуга не без тревоги глядел на пиратов, а затем с надеждой на купца. Когда расстояние между судами сократилось до сотни шагов, купец сказал старому слуге:

- Брат Томазо, укройся в трюме.
Тот быстро скрылся в люке. Далее купец что-то тихо сказал молодым слугам, и один из них также спустился вниз, а остальные подошли к люку. Из люка на палубу стали подавать арбалеты, шлемы и кожаные нагрудники,  очень скоро шестеро слуг в шлемах и нагрудниках рассредоточились вдоль борта, встали на колени и стали взводить свои арбалеты. Арбалеты были со стальными луками и взводились со скрежетом. Слуги положили на приклады короткие толстые стрелы и замерли в ожидании команды. А фелюга уже приблизилась на пятьдесят шагов, и пятеро пиратов уже крутили над головами абордажные крюки и радостно визжали, другие тоже визжали, размахивая широкими кривыми тесаками. Всего пиратов было не менее двух дюжин, не считая тех, кто  работал на веслах. В это время один из матросов пал на колени и стал молиться, другие последовали за ним, а второй претендент с криком «я с вами, здесь есть хорошая добыча» прыгнул за борт и в размашку поплыл к фелюге, но не учел, что оба судно идут довольно быстро, и очень скоро оказался далеко позади судов. Пираты вели фелюгу параллельным курсом, чтобы идти на абордаж борт в борт, когда суда сблизились на тридцать шагов и вот-вот должны были полететь абордажные крючья, купец сказал «выстрел» - стукнули арбалеты, и пираты, размахивавшие крюками, свалились вниз. Ни одна стрела не ушла мимо. Но в азарте погони пираты еще не поняли, что произошло, они продолжали вопить и размахивать оружием. И опять после скрежета стукнули арбалеты, и еще шесть пиратов свалились, пронзенные стрелами. Только после этого на фелюге сбросили парус и перестали грести. Теперь радостно завопили матросы на шхуне, а вместе с ними и бывший монах, но монаха тронул за плечо один из слуг, и тот стыдливо умолк. Шхуна шла прежним ходом и фелюга скоро осталась далеко позади. Купец  подозвал капитана и что-то тихо сказал ему. Капитан подал команду, судно развернулось и пошло навстречу фелюге. Матросы, когда сообразили, что купец хочет сам атаковать пиратов, радостно загомонили. На фелюге тоже заметили маневр, гребцы бестолково и неслаженно замахали веслами, но скоро выправились, и фелюга набрала скорость. Расстояние между судами стало заметно возрастать,  и купец уже собрался  прекратить погоню, но как раз гребцы на фелюге остановились,  пираты решили принять бой.

- Что они могут предпринять? – спросил купец у капитана.
- Думаю, тоже ответят стрелами. У них  есть лучники, они стреляют по тем, кто пытается рубить абордажные концы с крюками.
- Всем укрыться и без нужды не высовываться! – подал команду купец.
 Потом подозвал слугу, что-то сказал ему, и тот быстро спустился в трюм. Слуга поднял на палубу большой щит и со щитом встал рядом с рулевым. Другой слуга тоже спустился в трюм и вынес запечатанный кувшин. Вокруг шейки кувшина была намотана просмоленная веревка, и слуга размотал ее, а кувшин положил себе под ноги. Достал огниво и запалил трут.

Суда сближались, когда расстояние между ними сократилось до полутора сотен шагов, с фелюги полетели стрелы. Стрелы шли неприцельно, просто по судну, и вреда не причинили, только одна шла прямо в купца, но он ловко увернулся. Потом две стрелы попали в щит, которым слуга прикрывал рулевого. А расстояние сократилось до сотни шагов. Пираты все пускали и пускали бесполезные стрелы, а слуги не отвечали из своих арбалетов, спрятавшись за бортом, и подняв над ним головы в шлемах чуть выше уровня глаз. Лучники-пираты, не получая отпора, позабыли об опасности и не скрывались, над бортом  фелюги показались головы и других пиратов, они полагали, что если по ним не стреляют, значит, ситуация переменилась. И опять была тихая команда «выстрел», и четверо лучников-пиратов свалились на дно. Только после этого разом заработали гребцы. Купец подал команду «огонь»,  слуга поднес тлеющий фитиль к просмоленной веревке, и она зашипела, разбрызгивая искры. Потом слуга  за  веревку раскрутил над головой кувшин и запустил его в фелюгу. Расстояние между судами было уже не менее семидесяти шагов, но слуга рассчитал точно, и кувшин упал внутрь фелюги. Следом на фелюге  полыхнуло пламя,  раздались вопли обожженных, и гребцы утратили слаженность. И опять завопили матросы на шхуне, предвкушая полный разгром пиратов, но купец приказал ложиться на прежний курс.

Пожар на фелюге был потушен, когда суда разошлись уже далеко. Перед этим было видно, как на фелюге загорелся парус и горящими лохмотьями разлетелся по морю. Когда купец приказал остановить погоню и положить судно на прежний курс, капитан не посмел перечить, хотя и был как, все матросы,  удивлен и озадачен. Позже, после того, как улеглось возбуждение, он спросил у купца:

- Почему ты не потопил фелюгу, или не сжег ее до конца?
На что купец беззаботно ответил, что в этом не было нужды.
- Но они починят фелюгу, найдут замену убитым и опять будут пиратствовать, – продолжил капитан, не удовлетворенный ответом.
- Вполне возможно, но то, что сейчас произошло, они запомнят надолго, и вряд ли в следующий раз рискнут нападать на твою шхуну.

Капитан понял, что купец прав, более того, он  понял, что купец принял очень мудрое решение, что он смотрит далеко вперед, и к прежнему суеверному страху капитана перед купцом добавился и страх осознанный, он подумал, а что будет с ним и его командой, когда купец со своими слугами-солдатами выполнит задачу в Святой земле и повернет назад. Чтобы скрыть свой страх, капитан спросил еще:

- А чем ты поджег фелюгу?
- Это грисов огонь, разве ты не слыхал о таком?
- Слыхал, но увидел впервые.
До берега Святой земли оставалось шесть дней хода.

Глава 17
Счетовод

Для Иохима потянулись однообразные, но счастливые дни. С утра он садился за расчеты, и перед своим слугой, когда тот был рядом, изображал озабоченность.  Вместе со служителями храма ходил на рынок за покупками со списком, который передавал доверенный настоятеля. Доверенный стал относиться к нему с почтением и скрытой опаской, передавая список,  уже не дерзил и даже угодливо улыбался. Иохим понял, что доверенный получил изрядный нагоняй от настоятеля, возможно, настоятель даже открыто выказал тому свое подозрение, и теперь положение доверенного во многом зависело от Иохима. Теперь на рынке к Иохиму стали относиться с искренним почтением, потому что решили: будет он новым казначеем. Иохим при покупках, как положено, торговался, но излишне скаредным не был, и торговцев ругал только в том случае, если видел, что те хотят вручить негодный товар. Отправляя слуг с покупками, сам задерживался и подолгу беседовал с лавочниками, вроде бы для того, чтобы еще что-то выведать об уловках казначея, и выведал еще одну, хотя уже и не рассчитывал. Эта уловка была мелкая и касалась она  покупки дров. На рынке продавались два сорта дров: обычные, рубленные в лесах северного  побережья моря, привозимые на кораблях, и дрова из плавника, последние, вымокшие в морской воде, были худшего качества и стоили вдвое дешевле.  Делая покупки, Иохим узнал, что в храм всегда закупались дрова из плавника, но в записях казначея  значились только хорошие дорогие дрова, это давало казначею еще десять тангов ежегодно. 
 
Астара приходила к нему не только вечером, но и днем. Когда он вручил ей склянку с благовонным маслом, она вначале растерялась, потом лукаво улыбнулась:

- А ты знаешь, что такие подарки делают, когда  вносят калым, чтобы забрать девушку в жены?

- Знаю, я выкуплю тебя из храма, как только настоятель заплатит за работу.
В ее взгляде промелькнул страх, она подняла руки и стала теребить ворот хитона.

- Но ты же не можешь остаться здесь?
- Не останусь, ты сама должна понимать.
- И ты хочешь забрать меня с собой?
- Да. А ты согласна уехать со мной?
- У служанок не спрашивают согласия.
- Тебе безразлично, куда ехать?
- Нет, но главное, чтобы с тобой.
- Мы уедем в Ромею, как только получу деньги и придет попутный корабль.
-
Она стояла перед ним, все так же держась за ворот хитона, во взгляде была растерянность и сомнение. Он подошел, обнял, губами коснулся ее волос. Она вздохнула и тихо заплакала.

- Почему ты плачешь?
- Я боюсь…
- Чего?
- Боюсь, что Бог забудет обо мне и оставит своей милостью, и все станет, как было раньше.
- Не бойся, Бог не забывает никого, а чтобы успокоить душу, молись Ему чаще.
- Да… А кто твой Бог? – она подняла лицо и смотрела ему в глаза.
- Бог у людей один, просто на  разных  языках Его называют по-разному, и вершат разные обряды. Но Бог – один для всех.
- Откуда ты это знаешь?
- Знаю, - он хотел добавить, что говорил с Богом в видениях, но осекся, понял: так много и сразу будет для нее трудно, поэтому добавил. – Верь мне.

Она согласно кивнула и опять прижалась к нему.

С этого дня он заметил, что она иногда смотрит на него, но не решается спросить, и всегда поспешно отводит взгляд, когда он замечает. Ему было интересно наблюдать за ее нерешительностью, но понял, сама она не спросит, поэтому в очередной раз  сказал сам:

- Я и сам не знаю, когда. Сначала должен вернуться казначей, потом настоятель оплатит работу, а потом надо ждать попутного корабля. Думаю, пройдет не меньше трех недель.
-
В вечернее время, перед закатом, он ходил в порт, на берег моря. Здесь его встречал пес, повизгивал, махал хвостом.  Иохим брал с собою подачку и подкармливал пса. Когда Иохим садился на песок и смотрел на море, пес ложился рядом, и Иохим гладил его. Вечером пес провожал рыцаря до ворот храма. Обычно Астара уже ждала его при зажженной лампаде.  Они ужинали при занавешенном окне, чтобы никто не заметил этого,  потому что ужинать с господином – провинность для служанки, если делить с ним постель – это ее служба, но есть за одним столом с ним  права не имеет.

Слуга всегда приходил утром, приносил пищу, потом вместе с Иохимом и другими слугами ходил на рынок, после обеда Иохим обычно отпускал его до следующего утра.  Каждый вечер Астара внимательно присматривалась к наклеенной на носу Иохима  горбинке и если замечала непорядок, помогала поправить. По этому поводу однажды сказала:

- Для посторонних это незаметно, но я видела тебя близко и сразу догадалась. А ты опасайся, чтобы не заметил твой слуга – он близко тебя видит, и еще, я думаю, он тайный соглядатай настоятеля.
Это насторожило Иохима:
- Почему ты так думаешь?
- Я несколько раз видела, как он входил в потайную дверь, а она специально для соглядатаев. 

После этого разговора Иохим задумался, зачем к нему приставлять соглядатая.  Потом припомнил, что слуга всегда находится рядом, когда приходит доверенный, решил:  настоятель опасается, чтобы Иохим не вступил в тайные сношения с доверенным,  подозревает доверенного и боится, что тот попытается подкупить Иохима. Рыцарь решил проверить свои соображения и в следующий раз, когда доверенный принес список и деньги, спросил у него:

- А настоятель сам пишет список, или ты под его диктовку? – при этом сам оглянулся на слугу. Взгляд был мимолетным, но Иохим успел заметить, что явно заинтересованное выражение лица слуги сменилось обычным бесстрастным. Доверенный не ожидал вопроса и вначале растерялся, потом ответил:

- Тебе какая разница?
Иохим решил повеселиться:
- Если это рука настоятеля, я и к списку должен относиться с должным почтением.
Доверенный недовольно нахмурился:
- Это моя рука, но в любом случае ты должен быть почтителен – это точный наказ настоятеля,  и исполнять его должен в точности.
- А скоро ли приедет казначей? – опять спросил Иохим и снова взглянул на слугу. И опять повторилось то же, что и при первом вопросе - слуга сделал безразличное лицо.  А доверенный недовольно буркнул:
- Когда надо, тогда и приедет.

Иохим понял, что в своих соображениях оказался прав, слуга  приставлен, чтобы не допустить  подкупа. Но теперь сегодняшние вопросы Иохима ставили его самого в двусмысленное положение, а в том, что  слуга передаст настоятелю разговор в точности, Иохим  был уверен, поэтому сказал примирительным тоном:

- Просто не хотел беспокоить таким малым вопросом самого настоятеля.
На следующий день, передавая список и деньги, доверенный сообщил:
- Настоятель просил передать, что казначей вернется через пять дней, если не случится песчаная буря.

К концу пятого дня  Иохим составил  расчет  сумм, присвоенных казначеем, всего получилось триста девяносто четыре танга и  пятьдесят драхм. Если настоятель в точности выполнит свое обещание, Иохим получит более тридцати тангов, из них десять отдаст за Астару, а двадцать тангов вполне достаточная сумма, чтобы заплатить корабельщикам за дорогу в Ромею за двоих со служанкой. Отъезд Иохима  не должен будет никого насторожить. Но корабля с помощью от Святейшего ждать еще не менее десяти дней.

Казначей прибыл в храм не на пятый, а на шестой день, а на следующий  день, вечером, в порт вошла двухмачтовая купеческая ромейская шхуна.

Глава 18
Возвращение казначея

Вечером Астара сообщила, что возвратился казначей, впрочем, Иохим сам об этом догадался, когда,  возвращаясь с берега моря, увидел около храма  группу людей, около дюжины численностью, с мулами, ослами и двумя верблюдами, запустить в город ослов могли только с караваном  местного важного лица.  Сказав о прибытии казначея, больше ничего не спросила, хотя Иохим  видел, ждет и ждет с нетерпением, что он ответит.  Чтобы не мучить ее, Иохим сказал:

- Значит, теперь можно надеяться на скорую оплату.
- Он должен сначала проверить твои записи? – спросила она.
- Нет, тут другое, я тебе потом все объясню.
И тут Иохим вдруг подумал, что за  пятнадцать дней, проведенных с нею, ни разу не спросил, знает ли она грамоту, все как-то не до того было, сказал:

- А ты умеешь читать?
- Да, меня мать учила, хотя я давно уже  ничего не читала, забыла, наверное.
Он взял со стола кипу казначейских записей, подал ей:
- Вот, попробуй
Она читала медленно, сбивалась вначале, но очень быстро освоилась и уже читала свободно:

- В день третий месяца  ходава закуплено на рынке муки две меры, рыбы одна корзина, тыкв больших пять, сколько могли унести, за все заплачено один танг и двадцать две драхмы. Плату отдал сам и учетные записи проверил.
Дочитав страницу до конца, подняла лицо, посмотрела вопросительно.
- Ты молодец, - похвалил он.
Довольная, она смущенно потупилась, потом сказала:
- Я и по латыни учила, у тебя нет латинских записей?
- Нет, хотя подожди, - он взял листок папируса, написал по латыни: «Ты самая умная из женщин, кого я встречал, и самая красивая».
-
Прочитав, она смутилась и закрыла лицо ладонями, потом, чуть раздвинув пальцы, посмотрела в его сторону зрячим глазом.  Он обнял ее и как обычно коснулся губами волос.   Она сказала:

- Ты слишком балуешь меня, так меня баловала только покойная мать, -  вздохнула.
- А разве отец тебя не баловал? – спросил он. – И где он сейчас, чем занимается?
- Баловал, когда была маленькой и не переболела оспой, а  потом только досадовал, и побыстрее от меня избавился. А он здесь же, в городе, у него гончарная мастерская. У него теперь другая жена. С ним еще мой старший брат. Я иногда хожу к ним в гости, когда могу  принести подарок.
- А они не навещают тебя в храме?
- Нет… А зачем?  Я храмовая служанка, а это даже хуже, чем просто служанка, потому что обязана делать все, что ни прикажут.

Утром слуга, поставив на стол пищу, сообщил:
- Настоятель просил узнать, готов ли  отчет, и готов ли господин к очной ставке с казначеем? Он ждет ответа сейчас же.

«Торопится настоятель, - подумал Иохим, - раз уж столь важный вопрос передает через слугу, а не через доверенного. Значит, дело идет к концу».  Ответил:

- Отчет готов в той мере, какую я сумел доказать, и к встрече с казначеем я готов.
Слуга поклонился и тут же вышел. Иохим  посмотрел свой расчет, проверил в уме вычисления и принялся за еду.  Слуга появился, когда он даже не закончил есть. С порога  сообщил:
- Настоятель передает свой наказ господину никуда не отлучаться, ждать вызова, и просит передать ему готовый отчет через меня.

Это было полным нарушением принятых норм, Иохим понял, настоятель испытывает его, и от того, как  он, Иохим, себя поведет, зависит и будущая оплата, поэтому ответил амейской пословицей:

- Сила слов больше силы ветра, но ветер оставляет след, а слова – нет. Почем мне знать, кто тебе велел взять отчет?  Это очень важный документ, и я готов передать его только через доверенного, или принести сам. А ты – простой служка, я не дам отчет тебе.
Слуга ничуть не смутился, поклонился, тут же ответил:
- Да, господин, но твои слова я должен немедленно передать настоятелю, так он велел, - и слуга тут же вышел.
-
Вернулся очень скоро и сообщил, что проводит Иохима, идти надо немедленно. Иохим туго свернул папирус с расчетом, положил в пазуху халата, вышел во двор. Слуга вышел следом, а потом пошел впереди, как положено провожатому. Иохим пришел в ту же комнату для встреч, где побывал десять дней назад, настоятель появился следом. Он был хмур и без обычных церемоний потребовал отчет. Иохим подал папирус, настоятель бегло просмотрел, остановился  на итоговой сумме, сказал:

- Почти четыреста тангов,  ты готов подтвердить?
- Да.
- Хорошо, ступай, жди вызова.

Иохим покинул тайную комнату и направился к себе. Здесь он собрал и проверил свои записи о покупках на рынке за последние дни, сложил по порядку. Подумал, жаль,  что раньше не виделся с казначеем, какой он, как себя поведет. Если  не будет упорствовать, не потребует дознания, то Иохим сможет получить оплату в ближайшие дни, хотя четыреста тангов большая сумма, вряд ли казначей сможет сразу вернуть ее  храму. Но в любом случае, когда дело разрешится,  Иохим не сможет оставаться при храме, после получения оплаты он вынужден будет снимать жилье самостоятельно, а это две комнаты, для него и Астары, так положено. Кроме того, надо будет купить посуду и постель, своего у него ничего нет, а ждать им придется не менее недели. Иохим подумал даже о пяти тангах, оставленных в тайнике, возможно, придется использовать и их. И тут он вдруг вспомнил о своем  долге рыцаря, он здесь для того, чтобы добыть Завет. Не произошло ли после его первой неудачи каких-либо изменений, не сменился ли тайник, не придется ли начинать все сначала.  Но мысли опять вернулись к Астаре, и он понял, что теперь  долг рыцаря и эта женщина будут всегда рядом в его мыслях. И с ней он будет сильнее.

Пришел слуга и пригласил за собой, и через минуту Иохим опять оказался в тайной комнате. Настоятель и казначей уже были здесь,  оба сидели, настоятель на своем высоком стуле, казначей – на низком, третьего стула Иохим не заметил. После обычного преклонения на коленях перед настоятелем, Иохим по знаку поднялся, и настоятель вручил ему отчет:

- Читай!
Иохим начал читать, перечисляя по пунктам утайки казначея и суммы присвоенные им. Отчет был подробным, и чтение длилось уже долго, настоятель не прерывал. Иохим изредка поднимал взгляд на казначея -  в полноватом, слегка обрюзгшем лице того не было страха, только  надменное  недовольство. Иохим пытался поймать его взгляд, если бы это удалось, Иохим взглядом и интонацией голоса смог бы лишить казначея  самоуверенности, но тот, хотя и не отводил глаз, смотрел поверх головы рыцаря. Когда Иохим закончил, настоятель спросил казначея:

- Что ты скажешь на это обвинение?
Тот, помедлив, надменно ответил:
- А кто меня обвиняет?
Повисла довольно долгая тишина, после чего настоятель кивнул Иохиму:
- Скажи ему.
- Обвиняю тебя я – Ифраим сын Хосава из Буграса, купец, нанятый учителем  проверить твою честность перед храмом и слугами Единого.
Казначей, повернувшись к настоятелю, тем же надменным тоном сказал:
- Я не знаю такого купца, а этого нищего я видел прежде на рынке, он собирал милостыню.
И опять повисла тишина, и длилась она дольше, чем в первый раз. Наконец, настоятель прервал молчание:
- Пусть так, но он исполнял мою волю, так что ты ответишь на обвинение?

При этом голос настоятеля не был суровым и надменным, как обязывало в этой ситуации его положение, он был скорее усталым и даже виноватым, и Иохим понял, между ним и казначеем свои дела, и настоятель давно знал, что казначей приворовывает, и прощал это, но казначей  зарвался, и теперь настоятель с помощью Иохима хочет избавиться  от него. И посвящены в это дело немногие, и вряд ли настоятель потребует дознания, чтобы подтвердить всю правоту  Иохима.  Что произошло далее, подтвердило догадку. Казначей, пожевав полными губами, обратился к настоятелю, он все так же избегал смотреть в глаза Иохима:

- Я не намерен оправдываться перед нищим, хоть он и нанят тобой, учитель. И лишенный доверия с этого дня я не казначей для тебя. Но я и не хочу, чтобы меня считали должником. Я заплачу дюжину дюжин тангов, но не более, и если, учитель, ты посчитаешь малым это возмещение, я готов к  законному дознанию.
- Когда ты внесешь деньги? – тут же спросил настоятель.
- Сегодня же.
- Хорошо, будь по-твоему.

Казначей поднялся со стула, Иохим наконец поймал взгляд казначея и увидел такую ненависть, что понял: через нее не пробиться, казначей победил. Но сейчас волновало другое:  дюжина дюжин это сто шестьдесят девять, Иохим получит только тринадцать тангов, из них десять за выкуп Астары, остается три. Как прожить на эти деньги, не имея ничего? Можно только нанять жилье и жить впроголодь. Но тогда не избежать насмешек. Ему наплевать, но как ей пережить этот позор, из служанки храма превратившись в служанку нищего. Или на время возвратить ее отцу, пока не придет корабль? Хотя, остается еще пять тангов в тайнике. Казначей заметил сомнения Иохима, злорадно усмехнулся:

- Что, хотел разбогатеть на мои деньги? Много не разбогатеешь, купцом тебе все равно не стать, – потом обратился к настоятелю:
- Дай мне на память его писанину.
   Иохим видел, что настоятель в нерешительности,  поэтому, глядя ему в глаза, отрицательно покачал головой, настоятель принял  совет, ответил:
- Нет, отчет останется у меня.
Казначей, опять с ненавистью взглянув на Иохима,  вышел, не дождавшись разрешения старшего. Иохиму показалось, что настоятель даже облегченно вздохнул, когда тот удалился. Обратился к Иохиму:

- Ступай, жди, я еще призову тебя.

Иохим опять вернулся в свое жилище, ждать. Немного спустя пришла Астара, и в ее взгляде он увидел вопрос. Рассказал ей, что оплата будет намного меньше, чем он рассчитывал, даже рассказал, что у него припрятано пять тангов на самый черный день, но все равно жить им придется очень скромно.

- Это ничего, - ответила она. – А сколько нам ждать, и хватит ли денег на оплату проезда в Ромею?

Только тут Иохим сообразил, что не учел эти расходы, потому что рассчитывал на  нанятое и оплаченное церковью судно, но здесь этого знать не должны, иначе сразу возникнут подозрения,  тайный надзор здесь поставлен широко. А подозрения могут сильно осложнить исполнение главного долга.

- Не знаю, в крайнем случае, наймусь матросом.
- А у тебя в Ромее есть дом, слуги… жена?
Он улыбнулся:

- Дом есть, а слуг и жены нет, ты потом сама все увидишь.
Опять появился слуга и сообщил, что настоятель ждет. Астара тоже поднялась, собираясь уходить, но Иохим попросил ее остаться и ждать его возвращения.  На этот раз настоятель принимал его в присутствии слуги, предложил Иохиму сесть и задал первый вопрос:

- Ты не отказался от намерения выкупить Рябую?
- Нет, я хочу выкупить ее в любом случае.
- А потом?
- Я возьму ее с собой в Ромею.
- Сейчас, осенью, ромеские и генуйские купцы редко приходят в порт, даже грисы не рискуют без нужды плавать в сезон бурь. Ты можешь надолго задержаться здесь, а это расходы.
- Буду молить Единого, чтобы корабль пришел вовремя.
- Хорошо, я заплачу тебе  дюжину тангов и Рябую впридачу, - настоятель усмехнулся, - Это  как раз столько, сколько я тебе обещал.
- Благодарю  тебя, учитель, - Иохим опустился на колени, - твоя  щедрость безмерна, я буду молить Единого о ниспослании тебе Его благодати.

Настоятель через слугу вызвал доверенного, тот принес деньги и при настоятеле отсчитал, двенадцать тангов золотыми полутангами и один серебряными пятидрахмами. Иохим с поклоном принял деньги, спросил:

- Когда я могу передать Астаре, что она переходит в мою волю?
Настоятель опять усмехнулся:
- Хоть сейчас, я передам повеление управительнице.
Иохим опять опустился в поклоне, настоятель, помедлив, отпустил его:
- Все, ступай. Да, храм можешь покинуть и завтра, я не тороплю.
Возвратившись к себе, Иохим  застал Астару на коленях.

- Что с тобой?
- Я молилась.
- Правильно, и Бог услыхал тебя, у нас достаточно денег, - и он развернул тряпицу, в которую были уложены монеты. Она с любопытством посмотрела, потрогала пальцем:
- Так много? Сколько это?
- Сама посчитай, сможешь? – и он развернул тряпицу на столе.
Она зарделась, но не отказалась, разложила монеты, золото и серебро раздельно, пересчитала, подняла восторженные глаза:
- Тринадцать, дюжина тангов, у моего отца годовой доход не больше четырех дюжин, и тебе это заплатили меньше чем за две дюжины дней работы?  Что ты такое сделал?
- Я уличил вашего казначея в воровстве, теперь, думаю, в храме будет другой казначей.
- Вот оно что. То-то сегодня говорили, что доверенный настоятеля принимает казну. Так ты еще и стряпчий?
- Нет, я бывший купец, и хороший счетовод. И слушай главное: теперь ты свободна от воли храма и переходишь в мою волю.
 
Она, не сказав ни слова, опустилась на колени, лицом в его сторону, и вытянула по полу руки. Иохим на миг растерялся, потом сам встал рядом с ней на колени, тронул за плечо. Она подняла удивленное лицо:
- А где плетка?   
- Какая плетка?
- Ты не знаешь? Так надо. Чтобы я перешла под твою волю, ты должен отхлестать меня плеткой.
- Может ты примешь мою волю и так, по моему слову?
- Я приму, но все должны знать, что все прошло, как положено, - она поднялась с колен, - Я сама схожу за плеткой, возьму у управительницы.

Она вернулась довольно скоро, принесла плетку, отдала ему в руки, опять опустилась на колени, вытянула руки. Он стоял в растерянности, разглядывал плетку, плетка была вязаная, о шести концах, концы заканчивались узелками. Она подняла лицо:

- Зачем ты мучаешь меня, или раздумал?
Он поднял плетку и легонько опустил на ее спину. Она приподнялась, обняла его колени, сказала:
- Благодарю тебя, мой господин, теперь я в твоей воле. Но ты не ударил, а должен остаться след, чтобы все видели. Еще, и сильно! – и она опять простерлась перед ним.  Он опять замахнулся и ударил чуть сильнее. Она подняла лицо. – Нет, следа не будет. Зачем ты меня жалеешь, а делаешь только больнее. Подожди, так будет проще, - она поднялась, через голову сняла хитон и нагая опять встала на колени, подставив обнаженную спину. Он смотрел на ее смуглое тело и не мог пошевелить рукой, потом опустился  рядом и стал целовать ее спину. Она заплакала:

- Ну, я умоляю тебя, сделай, как положено, не мучай меня больше!
Он размахнулся и, закрыв глаза, хлестнул. Она чуть слышно ойкнула. Он открыл глаза и увидел ее улыбающееся лицо.
- Теперь хорошо. Посмотри, должен быть след, - и повернулась спиной.
 На спине обозначились шесть красных полос, оканчивающихся синяками.  Он опять опустился на колени,  и не знал, что делать, коснуться ее – можно опять причинить боль.

- Есть? – опять спросила она.
- Да, шесть красных полос, а в конце синяки. Тебе больно?
- Нет, теперь не больно, - она поднялась, надела хитон. -  Теперь я пойду к управительнице, покажу ей спину и буду собирать свои вещи.  Когда ты пойдешь нанимать жилье, сегодня?
- А ты хочешь сегодня?

- Да, я слишком долго этого ждала. Я подскажу тебе, я расспрашивала, есть в припортовом постоялом дворе как раз две смежных комнаты, для господина и служанки, и недорого  один танг в месяц,  дешевле нет, только хозяин плату просит заранее... Я пойду, мой господин? – она повернулась, и в ее зрячем глазу он пять заметил неуверенность, даже страх. Она все еще не верила. Он как обычно обнял ее, коснулся губами волос:
- Иди, я тоже пойду, прямо сейчас, снимать жилье, для нас…


Глава 18
Месть казначея

Иохим довольно скоро нашел жилье, которое подсказала Астара, это были две смежных комнаты, большая – три на четыре шага, с окном на берег моря, и меньшая - два на три шага с окном во двор. Но хозяин запросил танг и шестьдесят драхм, пришлось долго торговаться, пока не удалось сбить цену до танга и десяти драхм, торговаться дальше Иохиму  просто не хотелось. В большой комнате была кровать без постели и низкий стол, за ним можно было сидеть на коленях на полу, это был стол бедняков, поэтому Иохим запросил другой стол, и стул. Хозяин запросил еще двадцать драхм, в конце-концов сторговались на тринадцати. Надо было еще договориться о постели, но это заняло бы много времени, хозяин не спешил и готов был торговаться бесконечно. Иохим  же торопился, наверняка Астара уже ждала его, поэтому внес оплату и поспешил в храм.

Как он и предполагал, она  уже ждала его, но не в комнате, а у двери снаружи, и не одна, рядом с ней находились еще шесть молодых женщин, все в одинаковых полотняных хитонах и одинаково повязанные платками. Иохим понял, что это ее подруги, тоже храмовые служанки. Среди них выделялась одна совсем молоденькая со смазливым и одновременно порочным личиком. «Наверно это и есть маленькая Зульфия», - подумал Иохим. Когда приблизился, Астара встала перед ним на колени, сказала:

- Мой господин, я готова следовать за тобой.

Ее товарки радостно загомонили, при этом они откровенно и беззастенчиво пялились на Иохима. Из двери противоположного здания вышла и направилась к ним еще одна женщина, она была явно не молода и шла медленно, переваливаясь, когда приблизилась, молодые служанки умолкли и почтительно склонили головы. Управительница – понял Иохим. Управительница обратилась к нему:

- Господин,  я  видела, что ты только раз ударил Рябую, значит, ты добрый человек. Оставайся всегда с ней  таким. У нее рябое лицо, но  красивая заботливая душа. Да пребудет с тобой и с нею благоволение Единого.
Служанки опять радостно загомонили. Управительница повернулась и пошла обратно.  Астара подняла довольно объемный узел, который лежал у ее ног и на который Иохим поначалу не обратил внимания. Узел был тяжелым, и она заметно под ним согнулась. Помочь ей он не мог и сильно досадовал, что не предусмотрел этого и не нанял носильщика. Так они вышли из ворот храма, впереди он, следом за ним она с узлом на спине. Как назло поблизости никого не было, чтобы нанять в носильщики.  Подбежал пес и, радостно виляя хвостом, лизнул руку Иохима. Иохим  остановился,  Астара приблизилась к нему и опустила узел на землю.

- Что у тебя здесь? – спросил Иохим.
- Все мое добро, платья, постель и даже посуда, мне подарили товарки.
- Тяжелый? – он приподнял узел рукой, узел был не слишком тяжелым -  для него, но для нее…- Подожди меня здесь, я быстро схожу на рынок за носильщиком.
Она взглянула на него с благодарностью:

- Хорошо, только давай отойдем чуть подальше, за угол.
Пес в это время обнюхивал женщину, чувствовал знакомый запах, который однажды принес хозяин, но все-таки, это был немного другой запах, и он неуверенно махал хвостом. Они прошли еще сотню шагов и завернули за угол. Астара опустила узел около стены и уселась на него. Иохим быстро направился в сторону рынка, пес затрусил следом. Иохим остановился, чуть вернулся назад, сказал псу:

- Оставайся тут, охраняй, - подвел пса, сказал Астаре.- Погладь его. Она с опаской протянула руку, пес лизнул ее. – Все, охраняй! 
Сообразительный пес сразу улегся у ног женщины, которая теперь тоже будет его хозяйкой.

Иохим быстро, чуть не бегом, дошел до рынка, обратился к первому встреченному носильщику, тот, узнав знакомого важного покупателя, который еще вчера ходил здесь с толпой слуг, низко кланялся и улыбался. Но когда Иохим объяснил, что нести и куда, носильщик запросил  две драхмы. Это было вдвое больше, чем вообще платили носильщикам в черте города.

- Хорошо, - сказал Иохим, - если ты дашь мне сдачу с пяти драхм.
- Где же у меня такие деньги, - заныл носильщик, - Ты у меня сегодня первый  наниматель.

- Тогда поторопись,  и получишь драхму, а то найму другого за полдрахмы.


Носильщик трусцой подался  в указанном направлении, а Иохим подошел к меняле, чтобы разбить несколько пятидрахмовых монет. Когда Иохим пошел обратно, через две сотни шагов встретил носильщика с узлом, следом шла Астара, а рядом с ней пес.

Когда пришли на постоялый двор и заняли свое жилье, солнце приближалось к морскому горизонту. Иохим встал у окна и стал смотреть на закат, а Астара занялась своим узлом, а потом услыхал, как она торгуется с хозяином. Торговалась она по всем правилам, хотя сама никогда не была хозяйкой. Длилось это с полчаса, и, когда село солнце и заметно стемнело, хозяин принес травяной матрас и несколько циновок. Все это обошлось еще в шесть драхм. Циновками Астара занавесила окна, потом зажгла лампаду и приготовила еду. Как и раньше они уселись на кровати, а пищу поставили на стул, второго стула не было, слугам стулья не полагались.

Когда он запросил ласки, и она покорно открыла объятия,  вспомнил о ее иссеченной спине и сказал:

- Давай по-другому, давай поменяемся, мне не хочется еще причинять боль твоей спине.
Она охотно согласилась и быстро устроилась на нем, но при этом сказала:
- Но учти, мой господин, я буду погонять тебя дольше, чем ты погоняешь меня, не утомись раньше времени.

И он постарался не утомиться. А потом они лежали рядом и о чем-то говорили, хотя он никогда не мог вспомнить, о чем  были эти ночные разговоры. Слова приходили и уходили, иногда они тихонько смеялись непонятно чему, иногда она даже сердилась, и тут же ластилась, и опять возникали и уходили слова неизвестно о чем. Ближе к полуночи она поднялась, он спросил «куда?».

- Служанке не положено спать с хозяином, только жена может спать с мужем, я на свою половину, - ответила она. Он задержал ее:
- А ты и есть моя жена.

Она замерла, а потом как-то неуверенно прилегла рядом, ему пришлось покрепче обнять ее, чтобы она поверила  и приняла его слова.  Засыпая, она несколько раз вздрагивала, и он опять крепче обнимал ее. Потом она утихла и ровно задышала ему в шею, он старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее ранний сон. Хотя день выдался нелегким, спать ему не хотелось, он ощущал рядом тело спящей желанной женщины, и было ему хорошо. Потом он вспомнил о Боге, и стал благодарить Его, что дал ему в земной жизни эту женщину, и просил прощения, за  то, что нарушает обет безбрачия и что до сих пор не исполнил свой главный долг. И обещал, что исполнит, и просил Бога, что если Он и покарает его, пусть не оставит милостью женщину, ибо она ни в чем не виновата.

Он уже почти спал, но вдруг очнулся от чувства тревоги. Прислушался, но все было тихо и на постоялом дворе, и на берегу моря, только где-то в отдалении, еле слышно тявкал шакал. А потом зарычал пес, потом взвизгнул, залаял и опять взвизгнул, визгливый лай удалился и стих. Иохим осторожно поднялся и, подойдя к окну, выходящему во двор, прислушался. Все было тихо, но чувство тревоги не покидало его. Наконец услыхал, что кто-то отодвигает циновку и лезет в окно. Тот, кто лез, был опытен, потому что не издавал ни звука, не скрипел, не шуршал, а вползал медленно, как змея. Иохим отступил в угол и ждал. Из-под задранной циновки показалась голова, человек опять замер и присматривался. Наконец он втянулся глубже и сполз босыми ногами на пол. Иохим стоял рядом в двух шагах и внушал вору пустоту. Человек приподнял руку, и Иохим увидел в ней нож. Рыцарь напрягся, а когда  убийца приблизился к постели Астары и занес руку, ударил его сзади по шее. То, что это наемный убийца, Иохим уже не сомневался. Убийца упал вперед лицом на постель и затих, нож выпал из его руки, это был двусторонний крис, нож с двумя лезвиями и рукояткой посредине. Шум упавшего тела был слабым, но Иохим услыхал, что Астара зашевелилась в постели,  и тут она появилась в межкомнатном проеме. Было темно, и возможно, она не видела упавшего, спросила шепотом:

- Что случилось?
- К нам гость, незваный, - также шепотом ответил он.
В это время  наемник застонал и зашевелился. Иохим коленями придавил его и завернул назад обе руки. Наемник свистящим шепотом произнес:

- Господин отпусти меня, я ошибся…
- Кто тебя послал? – также шепотом спросил Иохим.
- Я ошибся, господин, отпусти меня. Я ведь не сделал ничего плохого, просто по ошибке попал не туда, - гнул свое наемник.

Иохим  прижал одну ладонь наемника коленом, ухватил его одной рукой за волосы и потянул назад, волосы были густые и курчавые и в руке держались крепко.  Другой рукой он захватил наемника за подбородок, причем средним пальцем стал давить под челюсть, чтобы было больнее, и повторил вопрос:

- Кто тебя послал?
Поверженный мычал, но не сдавался. Тогда Иохим сказал: «Я сверну тебе шею, и ты умрешь, а если сознаешься, только покалечу», и надавил изо всех сил. Убийца тихо взвыл, Иохим чуть ослабил хватку.

- Казначей, - хрипло произнес наемник.
- Сколько он тебе заплатил, и что ты должен был сделать?
- Он не заплатил. Он просто разговаривал с нашим главарем, и говорил громко, чтобы я услыхал.
- Что он говорил?

- Что тебе заплатили три дюжины тангов золотом, но нищему такие деньги добра не принесут. При этом он смеялся и говорил, что долго ты не проживешь, потому что теперь ты никому не нужен, а вот деньги твои нужны многим. И в выгоде будет тот, кто успеет первым.
- А кто ваш главарь?
- Черный Али…
- Значит, он тебя послал?
- Нет, я сам.
- Ладно, я тебе верю. А казначей обманул, мне заплатили только одну дюжину тангов.

Иохим отпустил голову  несостоявшегося  грабителя, обеими руками захватил его правую руку, ту, в которой раньше был нож, и  сломал запястье. Грабитель взвыл, и Иохим ощутил резкий запах пота.  Иохим отпустил грабителя, тот поднялся на колени, потом сел к стене, придерживая сломанную руку.

- Ты обещал отпустить меня…
- Иди.
- И нож…
- Нет, нож останется у меня.

Грабитель подался к двери, но Иохим встал на пути:
- Откуда пришел.

Тот повернул к окну,  опершись левой рукой, влез в проем и вывалился наружу. Иохим  проследил за ним.  Грабитель уходил, придерживая руку и прихрамывая. Иохим поднял крис и повернулся к Астаре, она все так же стояла в проеме. Обнял ее одной рукой и почувствовал, что она дрожит, успокоил:

- Не бойся, он уже не потревожит нас.
Она тихонько заплакала:
- Когда же храм отпустит меня?
- Это не храм, это проворовавшийся казначей.
Они снова легли на травяной матрас. Иохим положил нож справа от себя. Левой рукой обнял женщину. Лежали молча, говорить не хотелось. Наконец, она обратилась к нему:

- Ты наверно совсем не спал? Поспи. А я посижу, я чуткая, я услышу, и если что, разбужу тебя. Поспи.
- Лучше я посижу, а ты поспи.
- Нет, я теперь все равно не усну…
Он проснулся с рассветом, она встретила его улыбкой на измученном лице. Он поцеловал ее, сказал:

- А теперь ты поспи, рассветный сон – хороший сон, он освежит тебя, мне не нужна на целый день сонная служанка.
-
Она  прилегла, свернулась калачиком, но взяла его руку и прижала к груди. Засыпая, опять несколько раз вздрагивала и крепче сжимала его руку. Когда уснула, Иохим не стал освобождаться, чтобы не потревожить ее.

Она проснулась, когда солнце поднялось над стенами постоялого двора и тонкими лучиками пробило циновку на окне. Повернувшись к нему, улыбнулась, но потом тревога сменила улыбку.

- Все хорошо, - сказал он, - ты вовремя проснулась, пора завтракать.

Она быстро приготовила еду, сходила к общему очагу и принесла свежих лепешек. Пока она занималась едой, Иохим рассматривал свой трофей. Нож был двусторонний, со слегка загнутыми лезвиями, рукоятка посредине, обмотана кожаным ремешком. Таким ножом можно и колоть снизу и наносить удар сверху, не перекладывая  в руке,  крис – оружие разбойников и убийц. В основании лезвия, у шейки рукоятки, Иохим заметил надпись, присмотрелся внимательнее, потом подошел к окну и отодвинул циновку. В ярком свете надпись стала заметнее, но прочесть не смог, это был неизвестный ему язык, но он узнал буквы, они были такими же, как на свитке Божьего Завета. Иохим принял это, как Божий знак. Бог напоминает ему о главном долге.

Они сели завтракать так же, как и вчера, блюдо поставили на стул, а сами сели на кровать. Но только приступили к еде, как в дверь постучали, и раздался голос хозяина:
- Господин, к вам гости, - при этом  голос был явно напуганным.

Астара поднялась и пошла открывать дверь,  но прежде переставила блюдо на стол, а одну лепешку унесла на свою половину. Открыла дверь, и за нею следом вошли двое: один немолодой худощавый с острыми глазами, другой – молодой, крупный, с туповатым выражением лица. Старший,  в упор глядя на Иохима, произнес:

- Пусть женщина удалится, это не для ее ушей.
Иохим сидел на постели, Астара  стояла рядом с ним, она была заметно напугана. Иохим тоже поднялся, тронул женщину за плечо. Успокаивающе погладил:

- Выйди, Астара, просьба гостя – долг хозяина.
Опустив голову, Астара вышла. Старший опять обратился к Иохиму с надменной суровостью:
- Нас прислал наш господин Ак-Али, он просит вернуть то, что пришло сюда ночью и осталось здесь. Наш господин обещает, что больше тебя никто не потревожит.

Иохим опять сел на постель, по отношению к гостям это было непочтительно, но он поступил так специально. Он сразу понял, что это за люди, и, прежде всего, надо было показать, что он ничуть их не боится. Иохим не торопился отвечать, он понял, что со старшим легко не сладить, поэтому смотрел на младшего верзилу и внушал ему страх. Когда заметил, что младший стал испуганно озираться и даже покрылся потом, ответил:

- Я готов вернуть крис, я не разбойник, и он мне не нужен. Но при одном условии, если ваш господин объяснит, что здесь написано, - он вытащил крис из-под матраса и пальцем указал надпись.

Старший недовольно нахмурил брови, обернулся к напарнику, но, увидев, что тот чем-то напуган, и сам растерялся. Торопливо сказал:

- Я передам твою волю господину. А мы должны поторопиться, он ждет.
Старший, стараясь сохранить достоинство, вышел в дверь, младший верзила почти выскочил следом. Чуть погодя, вернулась Астара, спросила:
- Им нужен нож, ты отдал?
- Нет, не отдал, мне нужно кое-что узнать про этот нож.
- Я боюсь за тебя.
- Не бойся, я сумею постоять за себя, ты видела…
- А если их будет много?
- Я это почувствую и уклонюсь. А сейчас давай есть, думаю, раньше, чем мы закончим, они меня не потревожат.

Посланник от Али появился, когда Астара убирала посуду. Это был старший, на этот раз   один, и говорил  он с вкрадчивым почтением:
- Господин Ак-Али  просит тебя прийти к нему, он скажет, что знает, а за нож он даже готов дать выкуп.
- Какой выкуп? - сразу спросил Иохим.
- Это он скажет сам.
Астара была рядом и не могла скрыть испуга. Посланник, заметив испуг служанки, довольно улыбнулся:
- Я сопровожу господина к моему господину. Готов ли он следовать за мной?
Астара умоляюще смотрела на Иохима. Иохим опять заметил довольную ухмылку посланника и сказал:

- Я готов следовать за тобой. Но сначала должен дать распоряжения моей служанке, и прошу тебя пока выйти.
Довольная ухмылка на лице посланника сменилась озабоченностью, он кивнул и молча вышел. Астара  смотрела с мольбой и молчала. Он обнял женщину, коснулся губами волос на ее темени, сказал:

- Не бойся, и не волнуйся, со мной ничего не случится, я это знаю. А чтобы не томиться, молись, Единый укрепит тебя.
Затем он подошел к постели, достал нож, из своих вещей взял папирус, краску, стило и скопировал надпись. Потом, обмотав крис тряпицей, засунул за полу халата. Достал узелок с деньгами и протянул ей:

- На, возьми, пусть будут у тебя.
- Нет! – она открытыми вперед ладонями сделала упреждающий жест.
- Почему? – удивился он.
- Если с тобой что-то случится, они мне не понадобятся, обратного пути мне нет.
Он пошел на маленькую хитрость:

- Пока я буду отсутствовать, ты должна сходить на рынок, у нас почти не осталось еды. Возьми. – И опять протянул ей узелок.
- Дай две серебряных монеты, этого хватит.
Развязал узелок, достал две пятидрахмовые монеты, передал ей. Остальные деньги положил под матрас, туда, где раньше лежал крис.
          -    Все, я пошел.

Она не проронила ни звука, но с той же мольбой проводила его взглядом.
Дом Ак-Али был недалеко от постоялого двора, и скоро, пройдя несколько узких кривых переулков, они вошли в небольшой внутренний дворик. Провожатый вошел в одну из дверей, и чуть погодя пригласил Иохима. Войдя со света в полутемную комнату, Иохим не сразу разглядел того, кто его ждал. Когда глаза привыкли, увидел сидящего на ковре, облокотившегося на круглую подушку, средних лет мужчину с черными волосами, черной густой ровно подстриженной бородой, со шрамом через  правый  глаз, отчего этот глаз казался больше левого. Лицо хозяина  наверняка внушало страх, он знал об этом и пристально смотрел в глаза гостя. Но хозяин допустил ошибку, даже две ошибки, он сидел неровно, облокотившись, что показывало его пренебрежение гостем, но для сильного взгляда нужна ровная поза, у Иохима в этом смысле было преимущество. И еще одно преимущество было у Иохима, он стоял, в то время как хозяин сидел на полу, и хозяин вынужден был смотреть снизу вверх. Все было рассчитано на среднего напуганного человека, который под взглядом хозяина сразу бы упал на колени. Хозяин просчитался, он сверлил вошедшего взглядом,  но  Иохим принял этот вызов, и они смотрели друг на друга, молча, не шевелясь, как змеи. Скоро Иохим заметил, что хозяин хочет переменить позу, но шевельнуться означало проиграть, он последним усилием попытался  подавить гостя взглядом, но шевельнулся и проиграл, и сам понял это. Теперь, сидя ровно, он ждал во взгляде гостя оскорбления, но Иохим не показал своего понимания, только упорство взгляда сменил на  почтительное внимание. И хозяин был благодарен ему за это, он сказал:

- Я рад, что ты пришел, я уважаю смелых людей. Ты принес нож?
Иохим не ответил, только кивнул назад в сторону провожатого, который стоял за его спиной справа. Ак-Али махнул рукой, и провожатый вышел. Тогда Иохим сказал:

- Да, принес, но  мне не хочется отдавать его, этот нож годен только для убийства, а я не хочу быть соучастником.
Хозяин задумался, он совсем не ожидал такого поворота дела.
- Я даже готов дать за нож выкуп. Мой человек разве не сказал тебе?
- Сказал, но это ничего не меняет.
Хозяин опять задумался, и молчал довольно долго. Иохим сам прервал тишину:
- Но более всего я хочу узнать, что означает надпись на ноже.
Хозяин даже с каким-то облегчением произнес:
- Хорошо, дай мне его, я покажу и расскажу, что знаю.
Иохим понял, что хозяин готов  выполнить его просьбу, достал нож и подал его, не разворачивая. Ак-Али развернул тряпицу, обнажил нож, потом достал из-за спины другой нож и взрезал кожаный ремешок на рукоятке криса. Потом размотал ремешок и крис распался на два обыкновенных ножа. Но не совсем, как оказалось, обыкновенных. Ак-Али взял нож двумя руками и согнул его, лезвие согнулось почти под прямым углом, когда отпустил, нож распрямился в прежнее положение, и от изгиба не осталось ни малейшего следа. Хозяин  предложил:

- Садись, рассказ будет нескорым, - и сделал приглашающий жест рукой, показав на ковер справа от себя.

Иохим сел, чуть наискось, как и подобало в подобной ситуации. Сесть рядом плечом к плечу, может только друг, напротив сядет враг, чтобы не упустить ни одного жеста противника, он же был ни тем и не другим. Он показал, что уважает хозяина, но в друзья не набивается, но и не хочет быть врагом. Хозяин заговорил:

- Этим ножам более тысячи лет, пришли они к нам издалека, вместе с воинами Неистового Искандера, когда он совершил поход на берег Великого восточного океана. По преданию они из древней Земли славиндов, но я не знаю точно. С этой землей нет постоянной связи, караваны туда не ходят, потому что путь слишком далек и пересекает высокие снежные горы. В этих горах, по преданию, Искандер потерял больше своих воинов, чем во всех сражениях. Один раз за свою жизнь, я видел купцов из этой земли, они смуглы, смуглее нас, и большеглазы. Они привезли пряности и цветные камни. Торговля шла плохо, потому что за свой товар они просили слишком высокую цену. Когда их укоряли за это, они говорили, что путь уж слишком далек, и если снизить цену, они останутся в убытке. Говорили, что сначала они плыли два месяца кораблями, и еще два месяца шли караваном по Великой южной пустыне, видимо, они говорили правду. Местным они продали лишь малую долю товара, но потом пришли два генуйских корабля и купили все, даже за большую цену. Мы думали, что после этого славиндские купцы будут посещать нас регулярно, но вот прошло уже восемь лет, а они так и не появились. Видимо, путь не только далек, но и опасен. Это все, что я знаю об этих ножах. А что написано на одном из ножей, я не знаю, и никто здесь не знает. Мне они достались уже связанные крисом, и этот крис не знал неудачи до прошедшей ночи. Но его время кончилось, и я не буду связывать ножи снова. Какой ты хочешь за них выкуп?

Иохим не был готов к такому вопросу и на миг растерялся, но ответил быстро:
- Дюжину тангов.

Хозяин улыбнулся и покачал головой:
- Ты просишь слишком высокую цену. Но эти ножи не твоя собственность, они тебе достались как добыча, но я готов дать тебе половину, шесть тангов, по три за каждый. Ты согласен?

Иохим обрадовался, он не рассчитывал, что все закончится так быстро. Он узнал, что хотел, ему не угрожали, кроме того,  предлагали деньги. Он помедлил для приличия и ответил, что согласен.

- Вот и хорошо, - ответил хозяин. Тут же, опять из-за спины, достал кошель и высыпал из него двенадцать золотых полутангов. Иохим принял деньги и поблагодарил. Хозяин предложил:
- Время обеденное,  я приглашаю тебя разделить со мной трапезу.
Иохим был польщен, и уже готов был согласиться, но вспомнил об Астаре, и ответил:
- Для меня это честь, и я искренне благодарю тебя, но меня ждет служанка, а она сильно напугана, и ночью и днем, когда приходили твои люди. Я  хочу быстрее вернуться к ней.

- Ты выкупил у храма Рябую?
- Да.
- Я помню ее в детстве, она была прелестной девочкой, ей сильно не повезло. Может рядом с тобою к ней вернется благоволение Единого.
- Да будут твои слова услышаны Им, - ответил Иохим, - я тоже очень этого хочу.    Он поднялся, следом поднялся и хозяин.

- Хорошо, мне понятно твое беспокойство. Только вот еще что я хочу сказать тебе на прощание. Не будь слишком суров к нашему клану, кто знает, может и тебе придется встать на такой же путь. Я тоже был купцом, и мой караван тоже разграбили, а потом я ограбил тех, кто навел тех грабителей. Мы есть не потому, что только и хотим грабить и убивать, а потому, что есть наниматели на такую работу, и растяпы, которые не могут охранить собственное добро. И кто знает, может, и мы существуем по воле Единого, а совсем не вопреки Его воле.
- Ты мудрый человек, - ответил Иохим, - но я не берусь судить об этом, Это может только Он, - и рыцарь поднял глаза вверх.
- И еще, - продолжил хозяин, - я не посылал ночью Варнаву, чтобы убить и ограбить тебя, это он сам, и крис взял самовольно. Но он больше не потревожит тебя, он уже больше никого не потревожит, - и Ак-Али усмехнулся. – А чем ты напугал Гаркала, того, второго посыльного?
- Зачем спрашиваешь, если и сам знаешь, ты ведь тоже можешь напугать кого угодно. А Гаркал, он недалек умом, такого напугать нетрудно.

На этом они расстались, Иохим поспешил домой. Когда зашел в комнату, Астара бросилась к нему, вцепилась, потом зарыдала и стала сползать вниз. Подхватил ее, уложил на постель, она продолжала биться, и слезы ручьями текли из ее глаз, из обоих, из зрячего левого и белого правого. Он понимал, что это истерика, и чтобы привести ее в чувство надлежало отхлестать по щекам, но рука не поднималась, он только крепче обнимал ее и поглаживал одной рукой. Наконец она притихла, перестала всхлипывать, и сказала:

- Прости меня, мой господин, я только молилась, и не сходила на рынок, мне нечем покормить тебя.
- Я не так уж голоден,  потерплю.
- Я немного отдохну, и силы вернутся ко мне. А тебе не было страшно, с кем ты встречался?
- С  Ак-Али, но ночной гость почему-то назвал его Черным Али.
- Да по имени он белый, но по сути черный, он страшный человек. Ты отдал ему нож?
- Он не такой уж и страшный, и он - умный, а страшный для виду. А нож я отдал за выкуп, - и он показал ей золотые монеты, а потом вложил в ее руку.

Она приподнялась, села на постели, пересчитала деньги, вернула ему:
- Ты становишься богатым, я буду молиться, чтобы Единый не оставил тебя своим благоволением.
- Да, теперь денег у нас достаточно, мы дождемся корабля и уплывем в Ромею.

Когда Астара ушла на рынок, Иохим отправился на берег. Здесь он услыхал собачьи визги и крики мальчишек. Иохим почти бегом направился к группе, откуда несся шум, и увидел, что мальчишки камнями бьют пса, пес взвизгивал, но не убегал. Приблизившись, понял, почему тот не убегал, пес полз на передних ногах, а задние у него волочились, видимо, у него была перебита спина. Иохим успел ухватить одного мальчишку за волосы, остальные бросились врассыпную.

- Вы что, паршивцы, сделали с псом?
- Это не я! – вопил мальчишка. – Он уже был такой! Пес – грязное животное!
- Все твари – Божии! – укорял Иохим, - и мучить их – грех!

Мальчишка визжал и выкручивался, Иохим влепил ему затрещину и отпустил, мальчишка с воплем бросился бежать. Пес опустил морду на передние лапы и тихо поскуливал, задние были неестественно вывернуты в одну сторону. К Иохиму  подошел взрослый амей, то ли рыбак, то ли грузчик, сказал:

- Пес приполз сюда еще утром, он приполз со стороны постоялого двора. Мальчишки только недавно на него наткнулись.
Иохим достал и показал амею пятидрахмовую монету:
- Сходи принеси воды, побольше, целую тыкву.

Амей с готовностью отправился выполнять поручение и скоро вернулся с водой. Иохим  разломал верхнюю узкую часть сосуда, сделал что-то наподобие чаши, поставил перед мордой пса, пес начал жадно лакать. Он лакал долго, на время остановился, потом начал снова. Иохим подождал, пока пес перестал лакать, потом присел рядом, стал гладить пса, тот тихо поскуливал.

- Господин, я жду плату, - напомнил амей.
- Подожди, еще не все. – потом псу. – Прости, товарищ, я единственное могу сделать, чтобы тебя больше не мучили.

Он достал свой маленький нож, наставил острие между позвонками шеи, а затем резко ударил по рукоятке.  Пес дернулся и затих. Иохим  поднялся, сказал Амею:
- Отнеси его подальше и закопай. На, держи, - и подал монету.

Амей с поклоном принял плату:

- Да, господин, я сделаю, как ты велишь, - он поднял тело пса на руки и понес вдоль берега, в сторону от причала.

 Иохим смотрел вослед, подумал: «Вот и начались смерти. Первым был грабитель, вторым – пес. Сколько их еще будет». Уходя, Амей дважды оглядывался, когда заметил, что Иохим уже не следит за ним, сбросил тело пса наземь и дальше тащил волоком за переднюю лапу.

Когда Иохим вернулся, Астара спросила:
- Мой господин, на твоем лице печаль, что-то еще случилось?
- Ночью, видимо,  грабитель перебил псу спину. Я нашел его на берегу, он волочил задние ноги, а мальчишки били его камнями. Я напоил пса, а потом все равно пришлось добить.

- Это хорошо, - вдруг заявила она, - если это единственная жертва за наши злоключения.
Иохим не стал говорить, что жертва уже не единственная.

Вечером  Иохим опять смотрел в окно на закат. На круге красного солнца, наполовину опустившегося в море,  он заметил черную точку и понял, что это корабль. Он следил за  ним, пока позволял свет зари, потом опустил циновку.

В этот вечер они почти не разговаривали, она только крепко жалась к его плечу. И ночью он несколько раз просыпался от того,  что она не спала, он чувствовал это. Она же,  поняв, что он пробудился, наоборот, успокаивалась и засыпала, и так несколько раз.

Глава 20
Соратники

Утром, выглянув в окно, Иохим увидел на рейде двухмачтовую шхуну,  на ней как раз выбирали якорь, чтобы с утренним ветром подойти к причалу, вечером был встречный ветер, и возможности причалить не было. Шхуна была не местная, это Иохим определил сразу. Мелькнула догадка, что пришла помощь, но вспомнил, что до расчетного времени еще неделя, и решил не тешить себя преждевременной надеждой. Тем не менее, когда судно двинулось к причалу, он, предупредив служанку, направился  туда же. Шхуна подходила правым бортом, и матросы вывесили на нем несколько соломенных тюфяков. Поскольку судно было чужое, местные портовики не спешили помочь и не готовились взять причальные концы, только после того как купец с судна пообещал по драхме за каждый принайтовленный конец, они группами бросились к корме и носу судна, крича и расталкивая друг друга. Наконец судно было причалено, самые удачливые получили монеты и удалились, неудачливые тоже удалились, остались любопытные. Они расспрашивали о привезенном товаре, о ценах, хотя купцов среди них не было. Просто, если бы кто-то что-то узнал, он бы поспешил сообщить знакомому купцу в надежде получить плату. Судно было ромейское и разговор шел по латыни, гвалт стоял изрядный. Но купец, видимо, был опытный и ловко уклонялся от прямых ответов. Иохим стоял поодаль и наблюдал. У борта сгрудилась вся команда, и матросы перебрасывались репликами с местными, подшучивали над ними, но и местные в долгу не оставались. И вдруг, среди молодых матросов Иохим увидел худого пожилого франка, того самого, и все понял. Но вместо радости, он ощутил тревогу, и сразу покаялся перед Богом за свою слабость и попросил у него силы.    Помощь пришла, теперь предстояло исполнить главный долг.

Иохим дождался, когда разошлись любопытные, подошел и попросил капитана. Угрюмого вида капитан спросил с недовольством:

- Чего тебе надо, иноверец?
- Хочу узнать, скоро ли вы пойдете обратно и сколько возьмете за двух пассажиров?

В это время пожилой франк стал внимательно смотреть на Иохима, а потом удалился. Капитан тем же недовольным тоном ответил:

- Судно зафрахтовано на весь рейс, я не распоряжаюсь. – Как раз к борту вернулся франк вместе с купцом. Капитан, увидев купца, сказал: - Вот он сейчас хозяин, спрашивай у него.
 Иохим обратился к купцу:
- Я хочу с вашим судном уехать в Ромею, спрашиваю, сколько это будет стоить.
- Ты сказал, что вас двое, кто второй? – спросил купец.
- Моя служанка, я недавно выкупил ее у храма.
- Как недавно?
- Второго дня.

Во время  разговора франк внимательно приглядывался к Иохиму, под конец, обернувшись к купцу, неуверенно пожал плечами. Купец снова обратился к Иохиму:
- А кто ты, и давно ли живешь в этом городе?
- Я Ифраим, из Буграса, мой караван разграбили, я сам чудом спасся, вначале нищенствовал, но сейчас мои дела поправились. А здесь я почти два месяца.
- Хорошо, поднимайся на борт, поговорим.

Матросы подали сходни, Иохим поднялся на палубу. И опять франк внимательно вглядывался в его лицо и не узнавал, Иохим видел это. Тогда он сказал, обращаясь к франку:

- А тебя я знаю, ты был здесь с  паломниками около месяца назад.
- Так это ты? – удивленно воскликнул франк.
Иохим приложил палец к губам, шепотом сказал:
- Во имя Господа твоего слушай и молчи.
Франк обернулся к купцу и тоже шепотом сказал:
- Это он, так он говорил мне в ту ночь.

Купец подозвал одного из матросов, о чем-то распорядился, потом предложил Иохиму спуститься в трюм. В трюме было темно, потому что свет проникал только через люк. Присмотревшись, Иохим увидел положенные рядами тюки и ящики ближе к бортам, а посредине тюфяки матросов. Купец попросил:

- Назовись полным именем.
- Я Иохим, сын Пейна,  рыцарь тайного дозора Святого ромба. Здесь по повелению Святейшего, и жду от него помощи.
- Да, - подтвердил купец. – А я – Леонард, сын Стафа, наставник кулы тайного дозора Святого ромба, со мной пять учеников, монах брат Венедикт и брат Томазо, которого ты уже знаешь. Я прибыл тебе в помощь и по велению Святейшего принимаю твою волю.

Леонард опустился на колено и склонил голову. Иохим положил ладонь на его голову, сказал:

- Брат Леонард, я принимаю над тобой право, моя воля будет волей Святейшего. Встань!

Это был необходимый ритуал, и по его окончании они могли говорить свободно. Теперь по праву первым должен был говорить Иохим, и он спросил:

- Знаешь ли, для какой помощи ты послан?

- Святейший об этом не говорил, но брат Венедикт сказал, что ты нашел здесь письмена самого Бога, и мы должны помочь тебе их добыть. И еще он сказал, что сам догадался об этом, поэтому Святейший и отправил его с нами, он пришел перед самым отплытием.

Иохим не стал распространяться по этому поводу, единственное, попросил Леонарда показать ему догадливого монаха. Потом они еще долго говорили, что предстоит сделать. Прежде всего, дождаться полнолуния, которое наступит через шесть дней, а до этого регулярно посещать рынок, торговаться и тянуть время. В последний день продать привезенный товар и закупить местный, который обычно закупают западные купцы: благовония, жемчуг, сладости и шелк.  После этого предстоит уйти на север и, не привлекая внимания, простоять еще два-три дня. В эти последние дни все и решится. Они еще долго обсуждали детали, пока Иохим не спохватился, что для первого посещения корабля задержался уж слишком долго, а это может вызвать подозрения, сказал об этом соратнику и поспешил на берег. На палубе царило оживление, четверо матросов кого-то окликали, а в словах преобладали непристойности. Глянув на берег, Иохим увидел одинокую согбенную женскую фигурку, сидящую на песке, это была Астара. Иохим поспешил на берег, подошел к женщине, лицо ее было заплакано.

- Ты что здесь делаешь?
- Мой господин, я побоялась, что ты можешь уплыть без меня.
Он поднял  ее, обнял и, как обычно, коснулся губами волос на темени. Матросы радостно загалдели. Астара испуганно сказала:
- Что ты делаешь?! Нас же видят!
- Пусть, по крайней мере, они теперь знают, кто ты есть для меня.

Он обернулся и кулаком погрозил весельчакам. Те загомонили еще громче, но вдруг стихли и исчезли.   Иохим понял, что дисциплина братьев тайного дозора распространяется и на команду, просто матросы не совсем к ней привыкли, но уже и не перечат.

Глава 21
Ожидание

Потянулись дни ожидания. Иохим уже давно решил и уведомил об этом Леонарда, что прежде чем  идти в подземелье за Заветом, надо убедиться, что он еще там, и что последняя неудача Иохима не заставила посвященных сменить место. Была и еще одна  причина, по которой добывать Завет следовало после полнолуния, когда посвященные, проведя в подземелье положенное время, возвратятся оттуда. Если Завет похитить накануне, пропажа будет обнаружена скоро, и, наверняка, будет погоня, потому что догадаться будет нетрудно. Если же  изъять цитры после ухода посвященных, пропажа обнаружится почти через месяц, в следующее полнолуние, и тогда никакая погоня будет не опасна, да и заподозрить в  краже  ромеев, уплывших месяц назад, будет непросто.

У Иохима неожиданно стало много свободного времени, как  и раньше, когда он был вынужден нищенствовать.  По утрам он вместе с Астарой ходил на рынок и приценивался к товарам. Поскольку он уже давно сказал, что уплывет в Ромею, чтобы продолжить свою купеческую стезю, вел себя именно так, чтобы не вызвать преждевременных подозрений. На имеющиеся деньги он не мог закупить  большую партию товаров, поэтому отчаянно торговался за каждую драхму, чтобы как можно больше выгадать. Решил купить несколько нитей жемчуга и мер благовонного масла, этот товар не займет много  места, а в Ромее можно продать  вдвое и даже втрое дороже. На рынке ежедневно встречался с Леонардом, который в сопровождении слуг ходил по рядам и тоже торговался. С Леонардом он здоровался, но в разговор не вступал, или же только спрашивал, скоро ли тот отправится обратно. Леонард же отвечал, что пока не приценился, но торопиться не намерен. В общем, их общение для посторонних было естественным.

Когда стало известно, что Иохим не будет новым храмовым казначеем, некоторые торговцы вздумали по старой памяти подшучивать над ним, но это скоро прекратилось, когда по рынку разошлись слухи, что бывший нищий Ифраим встречался с самим Ак-Или и даже получил от того какую-то плату. Слухи как всегда были сильно преувеличены, поговаривали даже, что Ифраим старый приятель Ак-Али, и нищенствовал по его просьбе, чтобы выведать о ближайших караванах, поэтому к прежнему почтению  прибавилось и опасение, в общем, подшучивать над бывшим нищим и потом счетоводом перестали. И даже к Астаре стали относиться с опасливым почтением.

На третий день после визита грабителя и второй после прибытия шхуны к ним пришел брат Астары и позвал в гости.  При этом он обращался только к Иохиму, а сестры будто не замечал. Иохим спросил:

- Зачем горшечник Стефаний зовет меня в гости, ведь он даже не знает меня?
Брат с почтительным поклоном ответил, что купца Ифраима знает весь город, а поскольку он выкупил у храма дочь Стефания, тот хочет видеть ее нового хозяина. Астара была рядом, и Иохим вопросительно взглянул на нее. Она согласно кивнула головой.

- Хорошо, - ответил Иохим, - мы придем. А почему ты не здороваешься со своей сестрой?

Посланник смутился и промолчал. Когда он ушел, Иохим спросил:

- Почему он так с тобой, будто не видит?
- Это давно, после смерти матери. Он тогда сказал: «лучше бы ты подохла». Он очень любил мать. И еще, пока оспа не изуродовала моего лица, отец со мной был очень ласков, а он ревновал, однажды даже поколотил меня, а отец его за это выпорол. А когда у меня побелел правый глаз, он очень радовался, говорил, что это Божья кара, так мне и надо. Мне было очень обидно, я плакала и почти год не ходила домой в гости. Но потом пошла, больше не к кому. Но он со мной с тех пор не разговаривает, будто и нет меня совсем.
Иохим приобнял ее, сказал:

- Не обижайся на своего брата, он убогий и глупый человек.
- Я давно смирилась, да теперь это и не важно, теперь у меня есть ты, - благодарно взглянула на него и прижалась к его плечу.

Отец в отличие от брата еще любил свою дочь,  при встрече он обнял ее, и они потерлись щеками. Но потом Астара вместе с мачехой ушли на женскую половину, и Иохим о стался с хозяином и его сыном. Иохим приглядывался к человеку, который явно еще любил свою дочь, но отдал ее в служанки храма, что равносильно отдать в рабство. Между тем Стефаний, высказав несколько любезностей  и обычных в подобных случаях восхвалений в адрес гостя, стал выспрашивать, как Ифраим планирует свою дальнейшую жизнь, есть ли у него в Ромее родственники и насколько они надежны. Иохим отвечал, что родственников нет, но есть двое хороших знакомых, которые, он уверен, поддержат его в первое время, к тому же поедет туда он не с пустыми руками. Стефаний согласно кивал головой, а потом спросил о ценах на гончарный товар в Ромее. Иохим ответил, что был в Ромее всего раз, пять лет назад, и цены там были даже ниже здешних, после чего хозяин долго молчал, размышляя. Наконец сказал, что да, возить в Ромею горшки и кувшины смысла нет, но при этом предложил Иохиму взять с собой небольшую партию на пробу, а поскольку Ифраим теперь не совсем чужой для них человек, то всего за полцены. Иохим, немного поразмышляв, ответил, что и за полцены, нет смысла брать такой товар,  перевозка дороже обойдется. Тогда Стефаний снизил цену до четверти, но и тут Иохим отказался, сказав, что риск слишком велик, море осенью неспокойно, и вряд ли горшки кувшины и чаши доедут в сохранности. Когда хозяин понял, что не удастся сбыть партию товара даже за самую низкую цену, его интерес к гостю заметно угас, и дальнейшая беседа тянулась вяло. Когда трапеза закончилась, и стало ясно, что пора расставаться, хозяин сказал:

- Я рад, что ты выкупил мою дочь у храма. Я видел, как она смотрит на тебя, ей хорошо с тобой, да пребудет с вами благоволение Единого. И не осуждай меня, что я продал ее храму. Замуж бы ее никто не взял с рябым лицом, а если бы она родила без мужа, ее бы побили камнями, как и ее мать. А родить без мужа храмовой служанке не зазорно, поэтому я так и поступил.
И в этот момент Иохим понял горшечника Стефания и ответил ему:
- Ты мудро поступил, и я рад, что судьба свела меня с твоей дочерью, она мне очень дорога. Обещаю, что сделаю все, чтобы горести более не затронули ее.

На этом они расстались. Как приглашенный, Иохим получил в подарок две обожженные чашки, удобные в дороге, а дочери отец вручил золотой полутанг. Астара благодарила и целовала руку отца.

Еще две ночи после прихода грабителя Астара спала в полглаза, но потом  успокоилась, и Иохим, просыпаясь, слышал ее тихое ровное дыхание. Но теперь он почти не спал, и не потому, что чего-то боялся  - росла луна, близилось полнолуние, и с каждой ночью приближалось исполнение главного долга. Он десятки раз перебирал в уме все детали предстоящего дела, и в конце-концов остановился на таком плане. Прежде всего, надо убедиться, что в подземелье все по-прежнему, и посвященные прибывают в подземелье и покидают его в обычное время. Когда они уйдут, идти в подземелье двумя группами: первая пойдет на прямую стычку со стражами, а вторая проникнет туда по подводной норе, и когда со стражниками будет покончено, заберет из тайника цитры с Заветом и амейским переводом. После этого судно двинется в обратный путь. Шхуну надо укрыть на два, а может три дня где-то неподалеку от храма Ионы. Иохим помнил северное побережье и знал, что как раз в пяти-шести миленах шагов на север от храма есть достаточно глубокая бухта, если же в ней, или поблизости кто-нибудь окажется, можно изобразить поломку судна и заняться починкой. Кроме того, предстояло из тайника забрать накидку и все, что там хранилось, свой маленький схрон на берегу Иохим уже убрал.
 
Часто вспоминал свою последнюю неудачу и все, что за ней последовало. Как старик почувствовал его присутствие, и ему пришлось умереть короткой смертью, как сработал секрет, и стражники чуть не убили его, как он плыл по подводной норе из последних сил,  как потом за ним пришли тайные стражи, и ему пришлось бежать. Значит, кто-то все-таки заподозрил именно его. И это был не лавочник, тот всего лишь отправил мальчишек следить за ним. Этот кто-то знал о Завете и у него была власть над тайной стражей. Это мог быть только первосвященник. Он по доносу лавочника заподозрил его, Иохима. Хотя никого другого для подозрений в то время и не было. Лежа светлой лунной ночью без сна, он молил Бога, чтобы все в подземелье осталось по-прежнему, иначе, все начинать сначала.


Глава 22
Отплытие

Наконец, наступила последняя ночь, луна набрала полную силу. На следующий день предстояло закончить покупки и засветло отплыть. Далеко за полночь, когда Иохим все лежал без сна, в который раз перебирая в уме в подробности и мелочи предстоящего дела, Астара вдруг спросила его:

- Мой господин, ты совсем мало спишь, и совсем перестал ласкать свою служанку. Ты так беспокоишься о предстоящем пути, или я в чем-то провинилась?
- Нет, ты ни в чем не провинилась, - он поцеловал ее, - и не о пути я беспокоюсь. Скоро мне предстоит исполнить обет, ради чего я здесь и жил более года. Все решится в ближайшие дни.
- Это опасное дело?

Он помедлил с ответом:
- Нет, для жизни неопасное, но очень трудное, и я не уверен, что все пройдет, как я рассчитал.
- Перед трудным делом надо хорошо отдохнуть, а ты уже которую ночь почти не спишь, и похудел.
Она прижалась к нему, стала гладить его волосы, потом прижала его голову к своей груди и зашептала:

- Полюби меня,  я так заскучала по твоей ласке, а о деле забудь, оно будет потом, а сейчас полюби меня.

Желание  проснулось в нем, и он ласкал ее вначале осторожно и бережно, и она тихо постанывала, но потом страсть захватила его, и она стонала, уже не сдерживаясь, и  даже вскрикнула, когда они слились в последнем соитии. А потом, когда их тела успокоились и расплелись, она вдруг заплакала.

- Что с тобой, почему ты плачешь? – спросил он.
- Ты пугаешь меня, ты ласкал меня как в последний раз. Что за дело тебе предстоит? Расскажи.
- Я не могу, это тайна, и не моя тайна. Но я говорю правду, для жизни это дело не опасное. Все слуги ромейского купца теперь мои помощники, нас много.
Она успокоилась, потом опять прижала к себе его голову:
- А теперь спи, спи спокойно, ты исполнишь обет. Спи.

Она забрала его тревоги, и он уснул, и спал до самого рассвета. И проснулся с ощущением счастья,  уверенности и покоя.

Как только открылись лавки, он пошел на рынок, где, как заранее было обговорено, встретился с Леонардом. Тот, как тоже было обговорено, сообщил, что судно отчалит сегодня, и попросил пассажира до полудня прийти на судно с вещами. Иохим вернулся в свое жилье и отправил Астару купить еды на дорогу, сам же занялся укладкой своего багажа. Очень удивился, когда получился изрядный узел, причем закупленного товара было совсем немного, шесть склянок благовонного масла и мешочек жемчуга. Правда добавилось еще шерстяное одеяло, которое Астара купила в дорогу, подаренные чашки, узелок из схрона,  сверток папирусных листов и принадлежности для письма.

Скоро вернулась Астара  в сопровождении носильщика, Иохим  попросил того остаться, чтобы потом нести багаж на корабль, но одного носильщика было мало, и Иохим отправил его за вторым. Астара тем временем собрала свои вещи и посуду, и пошла известить хозяина, что они съезжают. Вернулась довольная и показала золотой полутанг, который возвратил хозяин.

- Он сам отдал, или ты выторговала? – спросил Иохим.
- Помог Черный Али, я только намекнула. – И тут же предложила. – Мой подаренный отцом полутанг и этот, может купишь еще меру масла?
Он улыбнулся ее расчетливой заботе:
- Нет, достаточно, там деньги тоже будут нужны.

Около шхуны стоял гвалт, толпились более десятка торговцев, которые предлагали товары в дорогу: фрукты, сушеное мясо, живого барана и даже пук сена,  кормить барана, чтобы он не исхудал до заклания. Купец взял корзину фруктов и объявил всем, что ничего больше покупать не намерен, но торговцы продолжали предлагать, восхваляя свои товары, и гвалт еще долго не стихал. Смолкли они лишь тогда и постепенно разошлись, когда купец, слуги и матросы вместе с капитаном опустились на колени для дорожной молитвы. Иохим с Астарой, как иноверцы, отошли подальше, на корму, чтобы не мешать.
Наконец, причальные концы были выбраны, на шхуне подняли один парус, и шхуна отошла от причала.

Ветер был боковой и слабый, и берег удалялся медленно. Астара сидела на своем узле, облокотившись о перила фальшборта, и не отрываясь, смотрела на город. Подождав немного, Иохим спросил:

- Тебе горестно расставаться с родиной?
Она обернулась к нему, улыбнулась:
- Нет, просто я ни разу не видела города с моря, хочу запомнить.

Отойдя от берега на пару милен, судно взяло курс на север вдоль побережья. Ближе к вечеру Иохим стал пристально осматривать берег, предстояло высадиться и забрать все из тайника. Уже стал виден поселок, в котором он прожил более года, но Иохим все не мог узнать ту расселину, где был тайник. Берег со стороны моря выглядел совсем иначе, чем он привык видеть его, когда ходил из поселка в город и обратно. Ближе к сумеркам он приказал высадить его. Астара заволновалась, когда начались приготовления, но в окружении множества незнакомых людей не решалась приблизиться к нему и спросить. Он сам успокоил ее, сказал, что это не главное, а совсем пустяковое дело, главное будет потом. В сопровождающие взял одного из молодых слуг. На шхуне было две шлюпки, чтобы высаживаться на берег, где нет причалов для больших судов, на одной он и пошел в берегу. И только подойдя, вплотную стал узнавать берег, он ошибся не намного, всего на три сотни шагов.  Оглядевшись по сторонам и оставив слугу вместе с гребцами-матросами, зашел в расселину, отсчитал шаги, начал копать песок. На свой спрятанный кожаный мешок с накидкой, сандалем и монетами наткнулся не сразу. Когда достал, развязал и проверил содержимое, все было на месте. Снова завязал мешок и вернулся к шлюпке. Когда поплыли обратно, было уже темно,  шхуны не было видно, зажигать фонарь он запретил сам, и вначале плыли просто наугад. Но тут стала всходить луна, и скоро поверхность моря проступила мертвенно-бледным светом, и темным силуэтом обозначилось судно. Когда подошли ближе, стали видны ожидавшие их возвращения, в стороне ото всех виднелась женская голова.

Когда Иохим поднялся на борт, Леонард сказал, что для него и служанки он велел капитану освободить каюту, единственную на судне, и уже предложил ей устроиться там, но она отказалась в отсутствие своего хозяина. Иохим попросил учеников кулы перенести туда узлы, а потом вместе с Астарой спустился в трюм. Внизу была кромешная тьма, и пришлось зажигать свечу. Каюта была маленькой, и почти всю ее занимали два лежака и укрепленный стол между ними. Под самым потолком, то есть под палубой было небольшое окошко, в которое можно было заглянуть, встав на стол, и окошко закрывалось ставней на случай шторма. Стена каюты была из досок толщиной в два пальца, плохо подогнанных, с большими щелями.  Когда Астара устроила постель и прилегла, он сказал, что должен подняться наверх. Она тут же поднялась.

- Не бойся, - сказал он ей, - здесь никто не причинит тебе зла, а я останусь на корабле, не берег съезжать не буду.
- А зачем ты поднимаешься наверх?
- Мне надо кое-что увидеть, на берегу.
- Прости меня, мой господин, но позволь  тоже выйти наверх, я никому не буду мешать.

Он не стал возражать, и они поднялись вместе.

На палубе оставались трое, рулевой, один матрос у парусов и Леонард. Ветер был совсем слабый, и судно подвигалось еле-еле. Иногда ветер совсем стихал, паруса обвисали, и  судно еще какое-то время шло вперед по инерции. Потом паруса чуть-чуть наполнялись, такелаж отвечал на это тихим скрипом, и судно двигалось дальше. Иохим подошел к наставнику кулы, сказал, что скоро будет виден храм Святого Ионы, к которому потом надо будет прийти по берегу. 

- Ты все обдумал, как это сделать? – спросил Леонард.
- Да, решил.
- Сколько тебе понадобится людей?
- А кто кроме тебя  знает о письменах Бога от брата Венедикта?
- Никто, я велел ему молчать, потому что меня не посвятили, а значит, это тайна.
- Это хорошо. А людей, чем меньше, тем лучше. 

Говорили они в полголоса, потому что шепот привлекает больше внимания, чем тихий разговор. Было далеко за полночь, команда спала, кроме вахтенных, даже капитан, которого отправил Леонард. Иохим оглянулся назад, Астара сидела, привалившись к борту, похоже, спала. Он приблизился к ней, она сразу же очнулась, сказал:

- Ты же спишь, спускайся в нашу каюту.
- А ты?
- Я пока не могу.
- Тогда не гони меня.
- Ладно, подожди, я сейчас вернусь.

Он спустился вниз, взял одеяло, свою накидку, узел. Поднявшись наверх, помог Астаре устроить постель, укрыл ее, потом вернулся к Леонарду. Тот сказал:
- Ты очень заботлив о своей служанке. Или она и наложница?
- Она не наложница, она – жена, ответил Иохим.

Леонард промолчал.

В лунном свете обозначился храм Святого Ионы, Иохим вглядывался в него в надежде увидеть хоть что-то, что подтвердило бы – здесь все по-прежнему. Если бы тот мерцающий свет, но свет бывает только в пасмурные ночи. Появилось даже желание высадиться на берег, войти в храм и бросить на пол камень, как он поступил однажды, чтобы услышать тот пугающий гул. Желание  перерастало в намерение, но вспомнил: это насторожит тех, кто в подземелье. Чтобы не томиться напрасно, стал рассказывать Леонарду:

- Это святое место, с незапамятных времен Бог посещал его. Когда люди были совсем дикими, он прилетал сюда на огненной колеснице, чтобы выбрать лучших детей и взять их в обучение. Однажды жрец сам отобрал детей, а чтобы отправить их к Богу, убил и хотел сжечь. Он полагал, что с дымом костра они быстрее попадут на небо. Бог наказал жреца за самоуправство, испепелил его.
- Откуда знаешь?

- Мне было видение.

- В древних писаниях есть про такие жертвоприношения языческим Богам, и было их много. Почему Бог не пресек детоубийство в самом начале?
- Не знаю, может быть, Он умер.
- Ты говоришь ересь, Бог бессмертен!

- Бессмертен в духе, но не в теле. Раньше на месте храма была пирамида, и в ней спал Бог, завернутый в кокон. Люди вытащили кокон, вскрыли, и убили Бога.
- И всемогущий Бог позволил это?
- В тот момент он не был всемогущим, и люди воспользовались этим.
Иохим вдруг понял, что смущает душу Леонарда, не каждому дано понять и принять то,  что было в видениях Иохима, поэтому он сказал:

- Бог покарал своих убийц, но позже.
- Ты видел Бога? – спросил Леонард. – Какой он?
- Совсем не такой, как рисуют богомазы, думаю, в том небесном мире, откуда Он пришел к нам, все было по-другому, и Он совсем не такой, как мы люди.

На этом Иохим замолчал, а Леонард больше не спрашивал.

Храм остался позади, теперь Иохим внимательно всматривался в берег, чтобы не пропустить бухту. Луна между тем клонилась к горизонту, уже не белая, а красная и большая. Но до восхода солнца было еще далеко, Иохим попросил Леонарда, подойти ближе к берегу. С расстояния в три сотни шагов он, наконец, разглядел бухту и указал Леонарду. Наставник наклонился над люком и подал негромкую команду, очень скоро на палубе появились еще двое молодых слуг, и шхуна повернула в бухту. Но вблизи берега ветра не было, и шхуна остановилась, потом прибрежным течением ее стало относить дальше на север. Леонард подал еще команду, теперь зычную, и скоро вся команда оказалась на палубе. Иохим поспешил успокоить Астару, которая сидела, прижавшись к борту, явно напуганная суматохой. Он увел ее вниз, и она на этот раз согласилась остаться в каюте. Иохим поднялся на палубу, здесь спускали на воду шлюпки, чтобы ими буксировать шхуну в бухту, другой возможности не было. Когда со шхуны отдали якорь, над пустыней вставало солнце.

Иохим внимательно осмотрел берег бухты, он был пуст, хотя раньше, как помнил, здесь стоял шатер пастуха. То, что пастуха теперь нет, и судно никто не видит, Иохим принял как добрый знак, и вознес благодарственную молитву. Прежде, чем уйти в каюту, он наказал Леонарду, чтобы тот приготовил козьи меха, которые по уговору были куплены заранее. Вечером будут испытания.

Когда Иохим спустился в каюту, Астара сидела на постели, в самом углу. Увидев его, встрепенулась:

- Мой господин, я должна накормить тебя, уже утро.
- Я сейчас не буду есть, - ответил он, - Лягу спать. А ты приготовь себе, поешь. Хотя лучше поднимись наверх, обратись к купцу. Он распорядится, чтобы тебя покормили вместе со всеми. – Она промолчала, поэтому он продолжил, - Привыкай к ним, они верные люди, а плыть нам вместе долго.

Она опять промолчала, а он, когда уже засыпал,  почувствовал, что  она  вышла из каюты. Уже во сне он улыбнулся тому, что она теперь не будет дичиться остальных.

Глава 23
Приготовления

Иохим давно обдумал план, как добыть Завет. Решил так, чтобы не посвящать в это многих, взять в помощь всего троих, и идти в подземелье двумя группами: двое по наружному входу, а он с помощником по подводной норе. Как бы ни прошла стычка первой группы со стражниками, он забирает Завет, и если соратники в условленный срок подадут знак, выйти наружу вместе с ними, если же нет, уходить опять через нору. Прежде всего, предстояло выбрать помощников, и он обратился к Леонарду подобрать двоих, кто хорошо приучен к темноте и может ходить бесшумно, а также с твердой рукой, чтобы не дрогнула. Себе в помощники он давно выбрал Венедикта и исподволь наблюдал за ним.  Леонард представил двоих претендентов, Иохим вглядывался в их молодые, спокойные лица, потом, отведя немного в сторону, спросил:

- Приходилось ли вам убивать в бою?
Оба утвердительно кивнули.
- А выслеживать и убивать, и не в бою, а по велению долга?
Оба отрицательно покачали головами.
- Есть очень трудное и опасное дело, в подземелье, в темноте, убить двух стражников. Стражники опытны и хорошо приучены к темноте, и могут обнаружить вас раньше, чем вы их. Справитесь?

Ученики кулы переглянулись между собой. Заговорил один:
- Мы сделаем, все, что сможем. Но вначале ты, предводитель, все подробно расскажешь нам,  и мы вместе решим, как, чтобы не потерпеть неудачу. 
Ответ понравился Иохиму,  в кулу отбирали достойных учеников. Он попросил их спустить на воду лодку, чтобы переправиться с ними на берег, и там, подальше от других, все рассказать и начертить план подземелья на песке.  Когда ученики занялись лодкой, он подозвал Венедикта и спросил у него:

- Хорошо ли ты плаваешь, брат?

Венедикт растерялся, не ожидая такого вопроса, ответил не сразу:

- Еще в детстве я переплывал портовую бухту, думаю, с тех пор не разучился.
- А сколько можешь проплыть под водой?
- Шагов пятьдесят точно, а может и больше.
- Это хорошо, сегодня, когда стемнеет, мы проведем тренировку. Плыть будем под водой, но не просто, а с козьими мехами, и проплыть надо шагов двести. Пока я буду на берегу, попроси у Леонарда меха, но положи их в узел, чтобы не привлекать внимания остальных. Потом тоже поезжай на берег, хорошенько разомни меха, проверь их целостность и надуй воздухом. Когда стемнеет, я приду к тебе.

Ученики спустили на воду шлюпку, Иохим направился к ним, но тут подошла Астара:

- Мой господин, мне тоже надо на берег, очень…

И только тут он спохватился, что она единственная на судне женщина, и терпит уже более суток.  Он помог ей спуститься в лодку, и они вчетвером поплыли к берегу. На берегу, отведя ее чуть в сторону, спросил:

- Почему ты раньше не сказала? Так ведь и умереть можно…
Она же ответила:
- Пока ты спал, купец дал мне горшок и велел отнести в нашу каморку. Я поняла зачем он, но  не смогла там. Но сейчас  еще и пить очень хочу, потому что с самого утра ничего не пила.
Он знал эту бухту, поэтому подсказал:
- Вон там, в крайней правой расселине есть родничок, там можно напиться. А я со слугами  буду здесь,  долго.

Он проследил, пока она не скрылась в расселине, а потом занялся с учениками кулы. Расчертил на песке план подземелья и стал подробно рассказывать сколько шагов придется идти в сплошной темноте, на каком расстоянии расположен первый секрет, где боковые отвороты, в которых могут быть стражи, что такое кувшины и какой от них бывает гул. Передав ученикам одни сведения, он приступал к другим, потом к следующим, а затем спрашивал их о том, что говорил в самом начале, особенно тщательно проверяя, как они запомнили расстояния в шагах. Время шло, а Астара все не появлялась, Иохим заволновался и на время приостановил занятия. Подождал еще немного, а затем направился по ее следам. Зашел в расселину, дошел до родника, ее не было. Бегом бросился дальше и за поворотом, наконец-то увидел ее, она шла навстречу, неся в руках охапку хвороста. Остановился, подождал, когда приблизилась, забрал у нее хворост.

- Я испугался за тебя. Зачем ты так долго задержалась?
- Прости, мой господин,  но здесь так интересно, я совсем забыла о времени. Дрова не надо покупать, они сами по себе, и ничьи. Потом я увидела бабочку и долго на нее смотрела. Там даже есть цветы, они такие маленькие, мохнатенькие.
- Ты что, никогда не была ха городом?
- Нет, я была в садах, но там все по-другому.

Вместе они приблизились к ученикам. Не доходя полсотни шагов, Иохим положил на землю хворост, сказал Астаре:

- Побудь тут, я еще не закончил обучение. Потом мы все вернемся на корабль.
Она уселась на землю рядом со своей охапкой.  Иохим подошел к ученикам, продолжил наставления. Оставалось последнее, надо было передать ученикам ощущение пещеры, как бы пройти ее в месте с ними, чтобы они не только знали, но и почувствовали то, что в свое время прочувствовал он. Попросил их сесть поближе напротив него, но и напротив друг-друга, так что в плане  их фигуры составляли правильный треугольник. Затем попросил их открыть слух для чужих мыслей и ждать. Представил пещеру в самом начале и послал мысль ученику, что слева, потом передал тому, кто справа и вернул мысль себе. Ученики были чуткими, и вернувшаяся мысль почти не изменилась. Тогда он сделал еще один мысленный круг и, оставив мысли в этом круге, двинулся по пещере, освещая ее лампадой из светляков. Когда прошел секрет с наклоненным камнем и двинулся дальше, вдруг вскрикнула Астара и с плачем бросилась в его сторону. Подбежала, обняла его за колени и со слезами на глазах запричитала:

- Мой господин, не ходи туда, там смерть! Стрела, стрела убьет тебя. – при этом она тряслась всем телом, прижималась к его ногам и повторяла. – Стрела, стрела, и черная нить, не ходи туда!

Опустился рядом с ней, обнял, попытался успокоить, но она все так же тряслась и повторяла одно и то же: «стрела, стрела и черная нить, стрела убьет тебя, не ходи туда». Он долго и безрезультатно успокаивал ее, но она все так же тряслась и сквозь слезы повторяла про стрелу. Тогда он тихо сказал:

- Я не пойду туда, пойдут они.

Она разом обмякла, умолкла, а чуть спустя произнесла:

- Такие молодые, и их жалко…
- Так что ты видела, какую стрелу?
- Наверно я задремала и увидела сон. Ты шел по пещере, а я следом, когда мы обогнули камень, ты задел черную нить, и тебя убила стрела. Я очнулась, закричала и побежала к тебе.

Она больше не всхлипывала, только цепко держалась за него, боясь отпуститься. Ученики деликатно смотрели в сторону. Иохим спросил опять:

- Ты ясно все видела? Можешь вспомнить?
- Да, это и сейчас у меня перед глазами…
- Тогда закрой глаза и постарайся передать мне свое видение.

Он тоже закрыл глаза, стараясь уловить ее ощущение, сказал ученикам: «Слушайте тоже». Но ничего не получилось, какие-то обрывки, даже его собственное лицо, и только в один миг четко проявилась черная нить, протянутая на уровне груди. Тогда он решил по- другому, посадил ее рядом, лицом в центр уже квадрата и попросил послушать его мысль. Она восприняла, и мысль, вернувшаяся от нее, была четкой. И опять он повел свои мысли по кругу, и вновь двинулся по пещере, и когда минул первый секрет, она опять вскрикнула и вцепилась в него. Но он успел разглядеть: в нише правой стены был укреплен взведенный самострел, к противоположной стене от него была натянута черная нить. Она опять начала всхлипывать и причитать, но он успокоил:

- Все-все, я разглядел, теперь это неопасно, ни мне, ни им.

Спросил учеников, видели ли они, оба утвердительно кивнули. Опять усадил Астару в угол квадрата, предупредил, что сейчас они пойдут дальше, может быть еще самострел,  нельзя пропустить его.  Повел их дальше, до первой ниши, где страж разговаривал со своей мышью, потом дальше в катакомбы, до ниши, где у стражей хранится пища, вода и факелы. Непроизвольно мелькнул образ старика-толкователя, который он не смог удержать в себе. Пошел обратно, вдоль левой стены, мимо огромных кувшинов, опять прошел первую нишу, вышел наружу и спустился по стене. Спросил учеников:

- Все ли вы видели и запомнили? Хотите что-нибудь уточнить?
- Кто был тот седой старик в луче света? – спросил один.

Хотел ответить, что колдун, но спохватился – они поймут его ложь, потому сказал:
- Толмач, он знает древний забытый язык.

Потом задал вопрос второй ученик:
- А что там за кувшины, что в них хранят?
- В них ничего не хранят, это не кувшины, это перевернутые колокола, внутри укрепленный стержень вместо языка, если задеть его идет жуткий пугающий гул, хочется или упасть, или бежать, но длится он недолго. Чтобы переждать гул, лучше упасть ничком и зажать уши. Стражи этого гула не боятся, они приучены. Сейчас я попробую передать вам, что слышал сам.

Он попросил Астару вернуться на прежнее место, к охапке хвороста, а с учениками кулы вновь составил треугольник. И опять мысли пошли по кругу, он поднялся по стенке кувшина и щелкнул по стрежню. Даже сам непроизвольно сжался, когда вспомнил то ощущение, но открыл глаза и смотрел на учеников. Их лица вздрогнули и исказились гримасами, но ни один не пошевелился, она умели владеть собой. И в этот момент Иохим понял, что все будет хорошо, они справятся.

Они вчетвером вернулись на  судно, и сразу же в шлюпку сел Венедикт со своим грузом.
 
На судне готовили ужин, и собранный Астарой хворост оказался очень кстати. На судне был очаг, сложенный из камня, в котором разводили огонь, когда судно стояло на якоре, и в море, когда не было сильной качки. Над очагом треножник и решетка, на решетке пекли лепешки, рыбу, жарили мясо, на треножнике вывешивали котел для похлебки. Скоро ужин был готов, на два бочонка положили широкую плаху, это был стол, и вокруг него уселись одиннадцать человек, капитан и наставник кулы ели за отдельным столом. Иохиму с Астарой слуга отнес пишу вниз, в каюту. Астара съела совсем мало, четверть лепешки, немного похлебки и один плод инжира. Он понял почему, и сказал:

- Напрасно, ты же осталась голодной. Не бойся, есть же горшок. Все равно придется привыкать к нему, когда пойдем в Ромею,  возможно,  две недели не будем приставать к берегу. А меня ты не должна стесняться, я – твой муж.
Даже на ее смуглых щеках проступил румянец, ответила:
- Хорошо, только ты будешь близко, за дверью, -  пододвинула к себе миску с похлебкой, принялась есть.

После ужина, когда слуга отнес посуду, она спросила:
- Где ты научился внушать свои мысли?
- Я рыцарь  тайного дозора, все наши рыцари этому обучены.
- А эти молодые слуги тоже обучены?
- Тоже, но они пока еще только ученики.
- Знаешь, когда мы сидели в кругу, и ты водил нас по подземелью, я чувствовала, что они смущаются меня.
- Конечно, они молодые, и ты молодая и красивая. Они же видят твою красоту.
Она не ответила, а только улыбнулась, чуть-чуть, одними кончиками губ.

Когда солнце повернуло на закат, Иохим вновь отправился на берег, к Венедикту. Венедикт уже приготовил надутые меха, и они лежали на прибрежной гальке, растопырив обрубки ног. Но тут Иохим вспомнил, что кроме мехов, чтобы проплыть нору, нужны еще и прочные палки, чтобы расклинивать их внутри колодца, без них по колодцу не подняться. Впрочем, время позволяло, и они отправились в расселину, где растет кустарник, чтобы среди него выбрать подходящие палки. Иохим помнил, что ширина колодца около двух шагов, такого размера нужны будут и палки. Они нашли подходящие, вырезали их и зачистили от сучков. Всего палок было шесть штук,  вполне достаточно, чтобы поочередно расклинивая их, выбраться наверх. Палки связали пучком и привязали на веревку длиной в пять локтей, чтобы пучок не мешал последнему пловцу. Как раз село солнце, и стало быстро темнеть.

Шхуна стояла в двухстах шагах от берега, Иохим поставил себе задачу доплыть  до нее, а потом и под нею, проверить насколько хватит воздуха в мехах и сколь шумно будет их всплытие, заметят на шхуне, или нет. Вместе с Венедиктом они укрепили меха на спине, так, чтобы мундштук доставал рта, а за пазуху стали накладывать камни, чтобы компенсировать плавучесть мехов. Вошли в воду, осенняя вода была холодной, но терпимой для тела, не обжигала. Иохим спросил Венедикта:

- Ты умеешь хранить теплоту тела в холодной воде?
- Нет, расскажи.
- Во-первых, представь, что она не холодная, а наоборот, теплая, а во-вторых, плотнее запахни одежду, чтобы вода не омывала голое тело, и плыть старайся  медленно, чтобы тянуть за собою воду, которую ты уже согрел телом.
 
Они соединились веревками, обвязав их вокруг поясов, Венедикт, кроме того, привязал на пояс веревку с пучком палок, и они вошли в воду. Когда глубина достигла груди, проверили, хватит ли груза камней, чтобы уйти в глубину, Венедикту пришлось добавить еще два камня, и наконец они поплыли под водой. Иохим сделал первый вдох, когда по его ощущению проплыли не менее пятидесяти шагов, второй – через тридцать, а последующие еще чаще. Делая выдох, он выбрасывал из-за пазухи один или два камня, и ему удалось ни разу не всплыть. Венедикт  успевал следом, по крайней мере, Иохим ни разу не ощутил рывка веревки на поясе. Когда  последний вдох дался с трудом, и в меху почти не осталось воздуха, Иохим выбросил два последних камня и всплыл. Шхуна темным силуэтом нависала над ним, обернулся – увидел голову Венедикта, по уговору они должны были молчать. Иохим сделал вдох и нырнул опять, под шхуну, только тут он ощутил рывок – Венедикт запоздал. Проплывая под днищем, Иохим услыхал стук, это пучок палок, понял он. Наконец они опять вплыли, на противоположной стороне судна. Иохим стал вглядываться вверх, не появятся ли встревоженные матросы, но никого не заметил. Он потянул Венедикта за собой к якорному канату, и по нему они поднялись на судно. Когда Иохим приподнялся над бортом, первым он увидел Леонарда, тот ждал их. Поодаль стояла Астара, не решаясь приблизиться. Пловцы поднялись на палубу, с них обильно текла вода. Иохим обернулся к напарнику:

- Твое испытание не закончилось, теперь ты должен одежду высушить на теле, не снимая.
- Да, брат Иохим, - ответил Венедикт.
Леонард, приглядевшись к лицу Иохима, спросил:
- Что с твоим носом?

Иохим коснулся носа, не было нашлепки, она отклеилась в воде. Ответил:
- Теперь ничего, а раньше была наклеенная горбинка. А я и забыл про нее…
- Как прошло испытание?
- Думаю, успешно. Ты заметил нас, когда мы плыли, было ли нас слышно?
- Я услыхал, когда вы всплыли около судна, а потом нырнули опять.
- Значит, вполне успешно. Осталось немного, дождаться завтрашнего дня, в следующую ночь все решится.

Иохим коснулся плеча Венедикта, оно  подрагивало от озноба, сказал:
- Я  помогу тебе, - взял его за руку, попросил сесть на палубу и расслабить тело. – И представь, что тебе тепло, даже хочется спать, и не противься этому желанию, усни, тело справится само.
Держал его за руку, пока не почувствовал, что озноб прошел. Потом голова Венедикта безвольно упала на грудь, от мокрой одежды стал подниматься пар. Иохим отпустил руку соратника.

Когда подошел к Астаре, она спросила:
- Ты тоже будешь сушить одежду на теле?
- Нет, мне это не нужно, я ее просто сниму.
Они спустились вниз, в каюту. Иохим снял одежду и подвесил на гвоздь. Астара коснулась его тела ладонью:

- У тебя горячее тело, ты не заболел?
- Нет, не бойся, это не болезнь, просто я обучен не мерзнуть в воде. А сейчас мне надо хорошо выспаться, завтра все решится.

Глава 24
В подземелье

 
Днем Иохим обговорил с учениками кулы их план. Они предложили довольно простое  решение. Дойдя до секрета с самострелом, они вызывают гул, и один ложится на землю, изображая убитого стрелой. Стражи обязательно подойдут проверить, хотя бы один, в этот момент и застрелить их из арбалета. Если придет только один, второго ожидать, а потом искать. Чтобы обезопасить себя при поисках стража, надеть нагрудники, усиленные железными пластинами, непробиваемыми для стрел. Когда со стражами будет покончено, они зажгут факел и войдут в катакомбы, голосом позовут соратников.
   
- Если с вами что-то случится, - сказал Иохим, - я не имею права рисковать, буду уходить через подводную пещеру, и помощи вам никакой не будет.
- Мы знаем, - вместе ответили ученики.
- Постарайтесь выполнить задуманное…

Когда стемнело, группа из четырех человек, переплыла с судна на берег и по берегу направилась на юг к храму Святого Ионы. Предстояло дождаться поздней ночи, когда посвященные покинут подземелье, и после них идти в подземелье самим. Они шли не спеша,  друг за другом, изредка останавливались и прислушивались. За три сотни шагов до храма Иохим остановил соратников, выбрал удобное для наблюдения место и первым наблюдателем посадил Венедикта. По расчету лодка за посвященными должна была подойти часа через три, поэтому он велел одному  из учеников сменить монаха часа через полтора, самому дождаться появления лодки и сообщить Иохиму. Дальше Иохим  будет распоряжаться по обстоятельствам. Пока в дозоре сидел Венедикт, ученикам предложил еще поспать, чтобы не растрачивать силы понапрасну. Сам тоже принял позу долгого дозора и замер. Он еще успел услышать, как мирно засопели ученики.

И была ночь.

Солнце стояло в зените, но люди не прятались в тень, а со злорадным шумом и проклятиями следовали за повозкой, на которой лежала большая ромбическая плаха с прибитым к ней человеком. Если кому-то удавалось найти на дороге камень, счастливец хватал его и кидал в прикованного человека. Все тело распятого было в ссадинах и синяках, но он оставался жив. Когда распятый терял сознание, один из сопровождавших процессию служителей храма, опрокидывал на него кувшин воды. Распятый открывал безумные глаза и слизывал с усов и бороды остатки влаги. Он открывал рот, хрипел, но за шумом толпы его не было слышно. Впереди идущий священник беспрерывно повторял:

- Только Единый есть Бог! Он один! И ранее, и ныне, и во веки веков. Нет другого Бога, и быть не может! А провозгласивший себя сыном Бога есть поганый дэв! И даже смерть ему будет малой карой! Только Единый есть Бог!...

Процессия шла медленно, повозка погромыхивала на неровностях мостовой, вопил священник, толпа завывала, палило солнце. Распятый постоянно терял сознание, и всякий раз на него опрокидывался кувшин воды. Но среди неистовой толпы были редкие люди, которые не кричали, не проклинали распятого, и в глазах их были боль и страх. Наконец процессия остановилась за городской стеной, где была навалена большая куча хвороста. Четверо служителей сняли плаху и уложили ее на хворост, с двух сторон плаху для устойчивости укрепили столбами. Священник прокричал:

- Да свершится воля Единого! Да сгинет дэв!

Ему передали зажженный факел, и он обошел кучу, подпалив ее с трех сторон. Сухой хворост занялся быстро и дружно, затем задымились мокрые края плахи, а потом и она взялась пламенем. А человек оставался жив. Было видно, как начали обугливаться пальцы распятых конечностей, тело несчастно выгнулось, рот его извергнул вопль, который пробивался сквозь гул ревущего пламени, толпа неистовствовала.

И вдруг свершилось чудо! Пламя взорвалось и огромным языком рванулось в небо. Остатки горящего хвороста разлетелись в стороны и обожгли многих из толпы. На том месте, где совсем недавно горела плаха, не осталось ничего, кучка пепла. Толпа завыла от боли и страха и побежала прочь, давя упавших. Площадь пустела, но в последний момент несколько человек устремились обратно, к кучке пепла. Они собрали пепел в подолы своих одежд и после этого тоже покинули площадь.
 
Иохим очнулся, то, что он увидел, было в Новом Писании. Только в Писании ангелы спустились с неба и спасли Божьего сына, забрав с собою.

Рядом был Венедикт, он только что сменился с дозора. Он не знал, что делать и смотрел на своего наставника. Иохим понял, Венедикту надо отдохнуть, но он возбужден и вряд ли сам сможет успокоить себя, потому взял его за руку и помог погрузиться в сон. Сам опять принял позу  долгого дозора и замер. Ждать оставалось недолго.

Иохим очнулся как раз в тот момент, когда к нему поспешил ученик сообщить и приближающейся к берегу лодке. Он сам занял пост и велел ученику следить теперь за Венедиктом, чтобы тот ненароком не произвел лишнего шума. Лодка как раз причалила к берегу, и Иохим увидел двух стражей, которые направились в расселину. Полчаса спустя из расселины к лодке подошли уже пятеро, Иохим узнал среди них старика, двоих его помощников и двоих стражей. Все было как обычно, значит, и Завет на прежнем месте.  Когда лодка причалила к фелюге, а фелюга под десятью веслами устремилась на юг, Иохим пошел будить соратников.

Вначале они встали на общую молитву о ниспослании удачи, потом разобрали свои ноши и направились в расселину. Иохим показал ученикам кулы тропу на стене, и они скоро скрылись в пещере. С Венедиктом они укрепили надутые меха,  привязали палки, загрузились камнями и ступили  в воду. Близился рассвет, и небо посветлело. Иохим хорошо помнил вход в подводную нору, но нашел его не сразу, пришлось даже сделать один вдох  из меха. Когда нашел, дернул веревку и увлек за собою Венедикта. Вначале высота норы была невелика, и он просто шел, но потом пол куда-то провалился, и пришлось плыть. За два дополнительных вдоха он достиг промежуточной отдушины, спросил у Венедикта, как он. Венедикт тоже уложился в два вдоха. Они нырнули и еще через два вдоха оказались в колодце. На всякий случай Иохим запретил Венедикту освобождаться от лишних камней, когда тот попытался это сделать. Подтянули пучок палок и развязали его, Иохим стал расклинивать первую. Это удалось быстро, стенки колодца были неровными, и концы первой палки прочно легли в выемки. Он  приподнялся на нее, сел и взял в руки вторую палку. И в это время в колодец проник гул. Иохим невольно пригнулся, зажал уши и свалился в воду. Наткнулся на Венедикта, который сам подвывал и бил руками по воде. Он был предупрежден, но  не испытав дьявольского гула ранее, был беспомощен. Иохим схватил его за руку и крепко сжал. Гул постепенно смолк, Венедикт хрипло дышал и продолжал бить свободной рукой по воде. Иохим перехватил вторую руку, тихо сказал:

- Уже все, ты прошел испытание. Помолись Богу для укрепления сил. Впереди главное…

Венедикт перестал дергать руками, тело его успокоилось. Иохим вновь поднялся на первую расклиненную палку, и принялся укреплять вторую, после второй третью, а с четвертой он уже легко дотянулся до края колодца. Но чтобы не тратить лишних сил, он укрепил и пятую, и легко поднялся в проход.  Позвал Венедикта, и тот скоро поднялся за ним следом. В начале прохода уже виден был тусклый зеленоватый свет. Они присели у стен, напротив друг-друга и стали слушать, но если что и происходило на главном входе в подземелье, сюда не доносилось ни звука.  Иохим ждал, но слышал только дыхание соратника.  Пора, он поднялся и увлек за собой Венедикта. Двигался медленно и постоянно прислушивался. Когда вошли в катакомбы, Иохим сразу направился к останцу с тайником. Велел Венедикту смотреть вперед, в сторону главного прохода, а сам занялся  потайной дверцей. Надавил на уже знакомый выступ и медленно отодвинул камень. И хотя перед Заветом Бога суетливость была неуместна, торопливо засунул руку внутрь - цитры лежали на месте. Он бережно вытащил их  и положил в светлое пятно. Открыл главную, вытащил свиток – письмена были видны, но очень слабо, наверху уже было утро. Текст с амейским переводом, наоборот, читался легко. Закрывая цитры, уловил на своем затылке дыхание. Поднял взгляд – Венедикт,  смотрел то на него, то на цитры,  и в лице его был восторг.

- Это они, Письмена самого Бога? – спросил он.
- Ты оставил свой пост, - напомнил Иохим, - опасность может лишить нас всего.

Венедикт устыдился. Иохим уложил цитры в холщовый мешок, мешок укрепил у себя на груди.  Дверца тайника осталась открытой. Они ушли к стене, затаились и стали ждать. Потом возник топот бегущих ног, вскрик,  и опять давящий гул. Венедикт упал ничком и зажал уши ладонями. Иохим же перенес гул довольно легко, просто положил руку на плечо Венедикта, успокаивая соратника. Какое-то время было тихо, а потом возник  слабый звук шагов, и со стороны прохода замерцал желтый свет. Немного погодя раздался голос:

- Брат Иохим, брат Венедикт, стражи мертвы, проход свободен.

Они поднялись и двинулись сначала на голос, а потом на свет факела. Скоро приблизились к телу убитого стража, на груди его, с левой стороны расползлось красное пятно. По телу убитого ползала мышь, она доползла по шеи убитого, спряталась за ворот, потом опять вылезла наружу. Иохим взял ее, и в ладони она успокоилась. Ученик пояснил:

- Когда мы выследили его, он ударил по кувшину, но это не спасло его от стрелы арбалета. А  с первым мы покончили, как и рассчитывали у самострела.
 
Иохим запустил мышь к себе под одежду, и она притихла около пояса. Потом уложил тело убитого на полу и по амейскому обычаю сложил его руки на груди. Они двинулись дальше и скоро подошли ко второму ученику и первому убитому стражу. Иохим велел ученику уложить тело стража, как только что сделал он, а когда тот выполнил, сказал:

- А теперь помолимся о душах убитых, они не виноваты, они такие же стражи, как и мы. И попросим у Бога прощения за грех вынужденного убийства.

Они встали на колени и в свете факела, прислоненного к стене, помолились, молча. Потом  двинулись к выходу.  Ощущая на груди тяжесть металла с заветным грузом, Иохим, тем не менее, пребывал в тревоге. Как-то все уж слишком легко получилось. Он вспоминал свою первую неудачу, все лишения, которые потом пришлось вынести, и вот, исполнив обет, не ощущал радости, только тревогу, и не понимал ее причины. Суеверным он не был, и все же.  Уже у самого выхода Иохим спохватился, в колодце остались расклиненные  палки, это след, его надо убрать. Отправил одного ученика и Венедикта выполнить это. Они повернули обратно, и спустя полчаса вернулись и принесли связанные пучком палки. На выходе из пещеры Иохим внимательно осмотрелся, а затем направил ученика наверх, также осмотреться, нет ли кого поблизости.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, но на берегу, куда они спустились, еще была тень. Ветер тянул из пустыни, и было довольно прохладно. Иохим вытащил из-за пазухи мышь и опустил на землю. Но мышь отвыкла от свободы, тут же зацепилась за его штанину и поползла вверх,  он вернул ее обратно  под одежду.

По береговой полосе, так же как пришли, они возвращались на судно. Впереди, на удалении шагов до пятидесяти шел ученик кулы, чтобы в случае опасности предупредить остальных,  затем шел сам Иохим, за ним Венедикт и замыкал группу второй ученик. Одежда на Иохиме и Венедикте высохла от морской воды, на ней обозначились белесые разводы, иногда она даже похрустывала. Иохим подумал, что при первой же возможности ее надо прополоскать в пресной воде. Скоро показалась бухта, но когда она открылась вся, судна в бухте не оказалось, у берега осталась только шлюпка, на которой они приплыли с судна.  Иохим понял, что предчувствие его не обмануло.

Когда все увидели пустую бухту, только  Венедикт выразил свой испуг голосом, ученики кулы молчали.  Иохим велел всем осмотреть море – не видно ли где судна, но по морю гуляла волна, и разглядеть что-либо на далеком горизонте было невозможно.  Иохим спросил у всех троих, что они подозревают. Ученики  не знали, только Венедикт вспомнил о бунте и купании на веревке за бортом одного матроса, которого капитан хотел казнить, а  наставник потом привел к Богу. Поразмыслив над услышанным, Иохим пришел к выводу, что на судне, скорее всего, произошел бунт, он сказал о своем подозрении Венедикту, и тот ответил, что и сам подумал именно об этом. Что же все-таки могло произойти, как ученики и главное наставник утратили предчувствие опасности? И что теперь с Астарой? Последняя мысль была мучительна, но сейчас он мог уповать только на Бога.  А следом мелькнула и кощунственная мысль: не это ли плата за Завет? Между тем надо было решать, что делать. Иохим приказал ученикам наблюдать за морем и берегом, а Венедикта позвал за собой. Они ушли в расселину, где был родник. Там Иохим под скалой закопал в песок мешок с цитрами, размел следы. Потом они около родника выкопали ямку, в которой прополоскали свою одежду, одежду разложили сушить на камнях, а сами занялись наполнением бурдюков пресной родниковой водой.

Когда Иохим разделся, чтобы полоскать одежду, мышь попыталась забраться на его голое тело, но соскользнула, и Иохим  посадил ее в тень камня и положил рядом метелку травы.

Одежда высохла быстро, они оделись и вернулись на берег к ученикам. Пока Иохим решил ждать, а там будет видно. Собравшись вместе, они помолились о возвращении судна.

Глава 25
Бунт.

Когда Иохим с двумя слугами и монахом поздним вечером съехал на берег, капитан решил, что другой возможности вернуться назад живыми у него и остатков его команды не будет.  Пока их мало, надо захватить судно и уходить. Этот амей, который оказался не амеем, явно замыслил какое-то преступление, и по его осуществлении они перебьют команду и убьют его, капитана, чтобы не иметь свидетелей, а с судном они теперь и сами справятся, не зря усердно учились.  Капитан решил действовать немедленно. Перебить слуг и купца он не рассчитывал, уж больно они ловки, но их можно будет запереть в трюме, предварительно вызвав наверх команду. Запас воды на палубе есть, пищи на два-три дня тоже хватит, а те, кто останутся в трюме, за это время обессилят, особенно без воды, и справиться с ними будет легче.
 
После полуночи купец спустился в трюм, на палубе остались  старый слуга Томазо на пару с одним из матросов, они были вахтенными. Капитан знал, что старый слуга не опасен, он не солдат.  Незаметно выбрав из дров увесистое полено, капитан подошел сзади и ударил слугу по голове, слуга рухнул, не издав звука. Матрос, увидевший, что сделал капитан, замер в растерянности. Капитан приложил палец к губам, а потом, подойдя к матросу, шепотом сказал:

- Если ждать, пока те вернутся,  они нас поубивают. Нечисто здесь все. Видел же ты амея, который совсем не амеем оказался, и он у них главный. Надо уходить. Спустись в трюм  и вызови наверх всех наших. Хотя нет, только одного,  остальных потом, а то они догадаются. Когда все наши будут на палубе, мы их запрем в трюме.

Матрос спустился вниз, и скоро на палубу поднялся второй матрос.  Капитан выждал более получаса и опять отправил матроса, и скоро их стало трое.  Еще через полчаса он решил вызвать остальных. Но вместо матроса в  люке появилась голова молодого слуги. Капитан кинжалом ударил  по этой голове, но слуга увернулся, и удар пошел вскользь, капитан успел заметить кровь и отрубленное ухо. Тогда он крикнул в трюм: «Все наверх!», и еще двое матросов, выскочили на палубу, а когда в люке мелькнул шлем, капитан опустил крышку люка и быстро запер его на железных засов. Остальные два люка уже были задраены.

Матросы были растеряны, но он сказал им то же, что и первому матросу, и команда не посмела ослушаться. Быстро выбрали якорь и при попутном береговом ветре, вышли в море. Когда стихла беготня по палубе, стал слышен голос купца, который требовал прекратить бунт и открыть люки. Купец угрожал и проклинал, матросы терялись, но капитан пообещал сразу убить любого, кто ослушается его, капитана, и  распоряжался, не убирая кинжала в ножны. Когда очнулся старый слуга, капитан велел связать его, а когда Томазо застонал, ударил  по голове кинжалом плашмя. Томазо опять потерял сознание, по волосам его потекла кровь, которая скоро запеклась бурыми ошметками.

Взошло солнце, ветер свежел, и судно быстро двигалось на запад. Купец в трюме замолчал, и  это  настораживало капитана, он поставил с каждого борта по матросу, чтобы они следили за нижними подпалубными люками, хотя эти люки и были слишком малы, чтобы в них мог пролезть взрослый человек. Потом купец стал просить подать им пресной воды для раненого молодого слуги, капитан отказал, но успокоился, он понимал, что раненый обессилит в первую очередь, а значит, противников станет меньше.

С полчаса было тихо, и капитан опять забеспокоился. А потом громыхнуло, крышка носового люка  вместе железным засовом отлетела в сторону, в люке метнулось дымное пламя, и мгновенье спустя в проем как дьяволы стали выпрыгивать слуги в боевом снаряжении, потом также вооруженный купец, последним вылез раненый слуга со взведенным арбалетом. Матросы в страхе бросились подальше на корму судна и попадали на колени, моля о пощаде, только капитан бросился на купца со своим кинжалом, но получил удар мечом плашмя по голове и свалился без чувств. Корабль на время потерял управление, паруса вытянулись по ветру и заполоскались, рулевой тоже стоял на коленях. Купец приказал матросам занять свои места у парусов и руля, но матросы плохо соображали и все молили о пощаде. Лишенное управления судно встало вдоль волны и сильно раскачивалось бортовой качкой. Тогда купец вместе с молодыми слугами пинками растолкал матросов по местам, и велел взять обратный курс. Матросы выполнили команду, но идти против встречного ветра пришлось длинными галсами, обратный путь обещал быть долгим,  только к концу дня показался берег.

Когда судно легло на обратный курс, один из молодых слуг склонился над старым  Томазо и осмотрел рану на его голове, потом пощупал пульс, Томазо был жив. Тогда слуга морской водой обмыл голову пострадавшего, уложил его на подстилку и позвал купца. Купец тоже осмотрел рану и что-то сказал слуге. Слуга отлучился в трюм и скоро вернулся с небольшим ящичком.  Он достал из ящика иглу и вдел в нее суровую нитку, и иглу, и нитку  смазал чем-то из склянки. Потом они вместе с купцом, разжав рот пострадавшего, вставили между его зубов матерчатый кляп. После этого купец стал придерживать голову Томазо, а слуга зашивать рану. Томазо очнулся и застонал, купец придавил его и монотонно заговорил: «Крепись, брат Томазо, крепись, брат Томазо, мы лечим твою рану, крепись, брат Томазо…»  Старый слуга затих. Скоро рана была зашита, слуга еще раз ее чем-то смазал, а потом поднес к носу раненого другую склянку, Томазо очнулся и опять застонал. Слуга вытащил из его рта кляп и спросил:

- Чего ты хочешь, брат Томазо, воды?
Томазо только стонал. Но когда ему поднесли ковш, пил с жадностью, потом  слабым голосом спросил:
- Что случилось? Почему у меня жжет голову? – и попытался потрогать больное место. Слуга перехватил его руку:
- Ты ранен, а жжение скоро пройдет, мы лечили твою рану. Но ты ее не трогай, а то сделаешь хуже.
Томазо часто дышал, на лице его выступил пот. Он попросил еще воды. Слуга принес ковш с водой, но в воду что-то добавил из склянки, сказал раненому:
- Выпей три глотка, больше не надо, сейчас тебе полегчает.

Томазо выпил и откинулся на подстилку, скоро он уснул.
Капитан лежал на палубе со связанными сзади руками, он очнулся, но не шевелился и не подавал голоса. Купец заметил и подошел к нему, перевернул на спину, но капитан притворился бесчувственным. Купец потрогал его пульс и спросил:

- Зачем ты это сделал? Зачем ты взбунтовал команду?
Капитан открыл глаза, но промолчал, только осклабился. Купец повторил вопрос, но капитан не ответил. Тогда купец подозвал одного матроса и слугу и велел привязать капитана к мачте. Капитану развязали руки, завели их за столб мачты и снова связали. Теперь капитан сидел у мачты, опершись на нее спиной. Купец спросил о причине бунта у матроса, и тот сразу ответил: капитан сказал, что всех их убьют, как только вернутся люди  с берега, что купец и новый пассажир, который пришел вначале как амей, но амеем на самом деле не был, задумали преступное дело и лишние свидетели им не нужны.

Купец понял. Он велел положить судно в дрейф, и всей команде стать на покаянную молитву. Во время молитвы капитан вдруг закричал:

- Несчастные трусы! Я пытался вас спасти, но ваш удел рабский, пойдете вы под нож, как бараны!

Он кричал еще что-то, но его никто не слушал, по крайней мере, матросы не оборачивались в его сторону, а продолжали бубнить молитву. Капитан опустил голову и заплакал. Когда закончилась молитва, купец велел дать капитану воды, но капитан не стал пить, даже пытался ногой выбить ковш из рук подававшего. Капитана оставили.

После покаянной молитвы купец и слуги сняли боевое снаряжение и убрали оружие. Один из слуг подменил матроса-повара, и тот стал готовить обед. На палубу поднялась женщина, она обошла все судно и уселась у фальшборта в отдалении ото всех. Она смотрела в ту сторону, где  был берег. Когда пища была приготовлена, слуга принес тарелку женщине и, наклонившись, что-то сказал ей. Она кивнула в ответ. Потом поставила тарелку, поднялась, набрала в ковш воды и поднесла капитану. Капитан сделал несколько глотков и опять заплакал.

- Я покормлю тебя, - сказала женщина.
- Мне незачем, - ответил капитан, - ешь сама, тебе еще жить, - он отвернулся от нее, а потом переполз на противоположную сторону мачты.
Женщина повернулась в сторону купца, тот подошел к ней, сказал:
- Оставь его, он обезумел от страха. Когда мы подберем твоего господина, разум вернется к нему, и он покается.
- Покаяние оставьте себе, - сказал капитан.  - Вам много придется каяться…
Женщина вернулась к своей тарелке, купец – к столу.

Паруса выгибались от крутого бокового ветра, шхуна заметно кренилась,  под форштевнем шумел бурун, потом рулевой менял галс, вахтенные перекидывали паруса, паруса хлопали, затем натягивались, и судно кренилось на другой борт. Шхуна шла быстро, но не прямо к цели, а узкими углами к нужному направлению. К  вечеру четко обозначилась пологая береговая линия, хотя до нее оставалось не менее пятнадцати милен. Стал слабеть ветер, и к закату почти стих, только изредка налетал порыв, и паруса чуть-чуть натягивались. Купец приказал свернуть паруса и спустить шлюпку, чтобы буксировать шхуну. На шлюпке поставили вторую пару весел, и в нее спустились четверо гребцов. Ветра не было, но по морю шла пологая волна, шлюпку бросало вверх-вниз, и усилия гребцов не давали заметного результата, шхуна подвигалась еле-еле. Уже на закате, когда солнце коснулось горизонта, была замечена лодка, которая двигалась от берега навстречу шхуне. Разглядеть, что это за лодка было невозможно из-за расстояния, а потом из-за наступившей темноты. Купец велел зажечь малый носовой фонарь.

Купец менял гребцов каждые полчаса. Ближе к ночи волна ослабла, и шхуна двигалась быстрее. Когда взошла луна, на береговой линии обозначилась возвышенность храма, купец приказал гребцам взять левее, в сторону бухты.

За полночь к шхуне подошла лодка, которую заметили на закате, это была их шлюпка и в ней все четверо, ушедшие накануне на берег. Первым на борт поднялся Иохим, и первым его вопросом был: «Где она?».

Глава 26
Все вместе

В течение дня на море ничего не появилось, только ближе к вечеру один из молодых слуг, самый зоркий, заметил судно, и как он сказал, двухмачтовое.  Иохим, как ни вглядывался, видел только смутную точку, он даже поднялся на береговой уступ, но и оттуда ничего не разглядел. Судно перемещалось вправо и влево, это было заметно. Венедикт сказал, что судно идет галсами против ветра, идет к ним и, скорее всего, это их шхуна. Ближе к вечеру, когда стих ветер и успокоились волны, уже все видели, что это двухмачтовая шхуна, хотя до нее оставалось еще не менее десяти милен. Иохим дал команду спускать шлюпку и идти навстречу. Венедикт напомнил:

- А наша добыча?
- Она в надежном месте, прежде надо узнать, что на шхуне.

Шлюпка отчалила, первыми за весла сели ученики кулы, они работали спокойно и размеренно, шлюпка заметно удалялась от берега, но шхуна не приближалась. На удалении милены от берега по морю шла пологая волна, шлюпка плавно поднималась и опускалась, и на спуске с волны шлюпка ускорялась, а затем приостанавливалась. Эта монотонность раздражала Иохима, но он понимал, что ученики гребут правильно, и подгонять их бессмысленно. Через час он сам сел за весла в паре с Венедиктом. Он попытался ловить момент спуска, чтобы дольше идти на ускорении и объяснил Венедикту. Раза два или три им удалось удержаться на гребне, но при этом приходилось отчаянно работать веслами, они быстро устали, и пришлось оставить эту затею. Между тем солнце клонилось к горизонту, и через час должна наступить темнота, а до шхуны оставалось не меньше семи милен. Если не успеть до темноты, потом можно запросто разминуться. На закате стало видно, что на шхуне спущены паруса, и она если и движется, то на буксире за шлюпкой. Когда стало темнеть, и появились первые звезды, Иохим приказал каждому по звездам заметить направление, но потом на шхуне засветили фонарь, и рыцарь успокоился. Он понял, что шхуна в руках наставника, но не давала покоя мысль, что случилось, не пострадал ли кто, и главное, что с ней, с Астарой. За полночь они подошли к шхуне, Иохим приказал ученикам на всякий случай приготовить оружие, а затее первым вскочил на борт шхуны и, увидев наставника, спросил:

- Где она?
- В каюте…

Он кинулся к кормовому люку, но за спиной услыхал голос капитана:

- Постой, предводитель, исполни последнюю просьбу старого матроса…
Он не дослушал, скатился вниз, на ощупь в кромешной тьме нащупал дверной проем:

- Астара, ты здесь?
- Я здесь, мой господин…

Подался на ее голос, налетел на край лежанки, потянулся вперед, дотронулся до нее рукой, подполз на коленях, и наконец смог обнять ее.

- С тобой ничего не случилось? Что здесь произошло? Я пережил тяжелый день, я очень волновался за тебя. Как ты?
- Успокойся, мой господин, со мной ничего не случилось.  А ты исполнил свой обет? Все ли вернулись, все ли живы?

- Я исполнил обет, и никто из нас не пострадал, осталось совсем немного,  еще раз вернуться на берег. А у тебя усталый голос, с тобой, правда, ничего не случилось?

- Ничего, мой господин, просто я утомилась, и у меня  до сих пор шумит в ушах…

- Ты ударилась, или кто-то ударил тебя?

- Нет, мой господин, ко мне никто не прикасался. Просто, когда капитан запер нас здесь внизу, купец со слугами устроил гром. Он сказал мне заранее, чтобы я легла под лежанку, закрыла ладонями уши и открыла рот. Я так и сделала, но не дождалась, когда открыла уши, и случился этот гром. Дверь сорвало с петель, но я была под лежанкой и не пострадала. Только в ушах до сих пор шум, и когда стою, кружится голова. Но купец сказал, что это скоро пройдет.

Иохим медленно приходил в себя, он обнимал Астару и качал ее как ребенка. А она рассказывала, что капитан обезумел и взбунтовал всех матросов, а сейчас он сидит привязанный к мачте и не берет пищу. Он думает, что его и всю команду убьют. Но матросы покаялись и делают свою работу, а капитан то проклинает, то плачет. И еще он ранил кинжалом одного из молодых слуг и разбил голову старому слуге. То, что она рассказала, подтвердило догадку Венедикта, единственное Иохим не предполагал, что зачинщиком будет капитан.

- Теперь все позади, – сказал он Астаре. – Ты спи, а мне еще надо вернуться на берег, думаю, к утру вернусь, и тогда уже все.

- Да, мой господин, да будет с тобой Божье благоволение.
Поднявшись на палубу, Иохим направился к наставнику, но его опять окликнул капитан:

- Предводитель, исполни мою последнюю просьбу… Не пристало моряку тонуть с перерезанным горлом, а просто утонуть не зазорно. Отвяжи меня, я сам прыгну в море, а до берега далеко, мне все равно не доплыть… Отвяжи меня…

Иохим остановился, в свете ущербной луны на бородатом лице капитана блестели глаза, они были скорбны.

- Разум так и не вернулся к тебе. С чего ты решил, что нам нужна ваша смерть?
Капитан не ответил, только осклабился, а потом заскрежетал зубами. Иохим оставил его и подошел к наставнику:

- Мне нужно двое твоих свежих учеников, чтобы вернуться на берег.
- Свежих нет, - ответил Леонард, - люди не спали прошлую ночь и весь день, только сейчас легли, и  один из них ранен.  И ранен брат Томазо.

Иохим задумался. На палубе кроме двоих вахтенных и наставника оставались Венедикт и двое учеников, которые вернулись вместе с ним. Иохим подошел к ним:

- Есть ли у вас силы возвратиться на берег?
Ученики безропотно поднялись, поднялся и Венедикт, но сказал:
- Может дождаться утра, а сейчас немного отдохнуть?
- Утром наверняка поднимется ветер, и будет труднее, если доплывем до рассвета, на обратном пути ветер будет нам в помощь.

Больше никто не возразил. Иохим велел взять с собою подстилки, чтобы свободным от весел отдыхать. Наставник посоветовал взять с собою еще пару весел, на всякий случай. Так и поступили, и скоро шлюпка направилась к берегу. Прежние пары разделились, первыми за весла сели сам Иохим и один из учеников, Венедикт и другой ученик легли отдыхать.

После полуночи волнение на море улеглось, грести стало легче, шлюпка шла ровно. Иохим легко подстроился под ритм ученика, или тот под него. Размеренно опускались весла, гребцы тянули их на себя, следом откидывали корпус, потом весла подымались, гребцы наклонялись вперед, опускали весла и все сначала. Под веслами вода светилась, и светилась дорожка следа за лодкой. Еще светила луна, и оглядываясь вперед, Иохим различал слева на плоском берегу возвышенность храма Святого Ионы. Тихо, только монотонный плеск весел, монотонность усыпляла. В какой-то момент что-то нарушилось, он очнулся, понял, что его весло шло вразлад с веслом напарника. Повернулся, разглядел, что ученик спит, но по инерции работает веслом, правда еле-еле. Иохим посмотрел на звезды, прошло не менее двух часов, как они отошли от шхуны. Обернулся, берег стал заметно ближе, но они потеряли направление, ушли вправо, и храм был как раз по курсу. Видимо Иохим тоже задремал за веслом. Посмотрел назад, шхуны не было видно, значит, они ушли достаточно далеко. Он понял, что пора будить смену. Ученик  очнулся сразу, будто и не спал, а Венедикт, даже поднявшись, не мог раскрыть глаза и клонился назад, пришлось обрызгать его забортной водой. Ученик, заснувший с веслом, буквально свалился вниз на место своего товарища. Иохим  напомнил гребцам направление и тоже лег. Но сон не брал его, слишком много всего произошло за последние двое суток, он закрывал глаза, открывал их вновь и видел над собою звезды. А потом звезды пропали. Очнулся  от толчка, шлюпка воткнулась в берег, они прибыли на место. Иохим огляделся, было раннее сумеречное утро. Он попросил не будить своего напарника, потому что им грести обратно. Ученика и Венедикта отправил забрать снаряжение и бурдюки с водой, которые тоже оставалось на берегу, сам отправился в расселину за цитрами.

Он легко нашел место, куда закопал цитры, разгреб песок, достал мешок с цилиндрами, вытащил их, подержал в руках. Не удержался и открыл цитру с Заветом, вытащил свиток, и страх накрыл его – свиток был абсолютно чист. Вскрыл цитру с переводом, здесь было по-прежнему – свиток, исписанный ровным мелким текстом. Задумался, мелькнула догадка, почти уверенность, но чтобы подтвердить ее, нужна была лунная ночь. Закрыл цитры, уложил в мешок, мешок спрятал под одежду, направился к лодке. Соратники были готовы, его напарник уже сидел на своем месте, держал весло.

С той же размеренностью пошли обратно, шхуна уже была видна, правда намного севернее, за ночь ее отнесло течением. Через час, когда взошло солнце, от берега потянул ветерок, волны еще не было, но пошла рябь. Венедикт, он не спал, предложил поставить парус из подстилки, а вместо мачты использовать запасные весла. Так и поступили, Венедикт взялся править, используя гребное весло. Шлюпка прибавила ходу, скоро стало видно, что на шхуне тоже подняли паруса и переменными галсами идут к ним навстречу. Задолго до полудня, шлюпка подошла к шхуне.

Иохим поднялся первым, Леонард молчал, но в глазах его был вопрос.

- Мой обет исполнен, - сказал ему Иохим, - теперь наш общий долг доставить это в сохранности, - и он рукой показал на выпуклость под своей одеждой.
- Ты мне покажешь его? – спросил Леонард.
- Да, ночью, когда взойдет луна.

Иохим повернулся, чтобы подойти к Астаре, она сидела на носу судна, в отдалении ото всех. В это время раздался голос капитана:

- Предводитель, ты не забыл мою просьбу? Уважь старого матроса, не откажи…
Иохим взглянул в его сторону, но пошел в обратную, к Астаре. Подойдя, опустился рядом с ней на колени, спросил:

- Как ты? Ты хорошо отдохнула? Шум прошел?
- Да, мой господин, в ушах больше не шумит. Но я не отдохнула, я молилась и ждала тебя.

Он посмотрел на ее вымученную улыбку и понял, что она за прошедшие двое суток испытала не меньше чем он, она ждала.

- Пойдем в нашу каюту, мы заслужили отдых. Теперь все, теперь осталось молить Бога о добром попутном ветре.

Они поднялись и направились к кормовому люку. И опять подал голос капитан:

- Предводитель…

Иохим приблизился к капитану, наклонился, от капитана пахло мочой.
- Чего ты хочешь? – спросил Иохим.

- Отвяжи меня, я сам прыгну в море, хочу просто утонуть как матрос, а не быть зарезанным как баран…

- С чего ты решил, что мы хотим убить команду?

Капитан не ответил, только осклабился. Иохим подозвал Леонарда, спросил:

- Что будем с ним делать? Разум не возвращается к нему…
- Он ранил двоих, - ответил Леонард. – Если бы смог, убил, не раздумывая. Сам решай.

Иохим задумался, он слишком устал, чтобы быстро принять решение, но оставлять как есть, уже нельзя.

- Отвяжите его, - обратился к Леонарду, - если хочет, пусть тонет. – Потом к капитану. –  Можешь утонуть, если хочешь, но можешь и остаться, нам нужны и твои руки, и твой опыт. Если останешься, по возвращении пойдешь на покаяние в храм. Меру покаяния определит Святейший.

Слуга развязал руки капитана, тот поднялся и, пятясь задом, приблизился к борту, он просто стоял и потирал ссадины на запястьях, но при этом смотрел на своих вымышленных врагов, боясь повернуться к ним спиной. Иохим спросил у наставника:

- Есть свежая, отдохнувшая смена?
- Да, теперь есть…
- Тогда я пошел отдыхать. И те, кто были со мной, пусть отдыхают тоже…

Он тронул за руку Астару, и они вместе спустились вниз. Сорванная с петель дверь уже была прилажена. Иохим вытащил из-за пазухи мешок с цитрами, положил с краю под матрас, сам вытянулся на лежанке. Астара прикрыла дверь и присела на свободную лежанку. Иохим похлопал рукой по матрасу:

- Ляг со мной, хочу, чтобы ты была рядом.

Она прилегла с ним, Иохим обнял ее за плечо, притянул к себе.

Шхуна при свежем попутном ветре быстро уходила на запад, слегка раскачиваясь на волнах. Дверь каюты от качки раскрылась, и со скрипом ходила туда-сюда, но спавшие в каюте этого не слышали. Леонард, спустившись вниз, задержался у открытой двери. Рыцарь спал на спине и во сне всхрапывал, служанка головой на его плече, прижавшись к нему и обнимая одной рукой. Наставник долго смотрел на них, затем прикрыл дверь и закрепил ее. Не стоило смущать ни матросов, ни учеников кулы.

Глава 27
Буря.

Иохим проснулся вечером и сразу ощутил тревогу, о борт била волна, судно раскачивалось слишком сильно, и громко гудел ветер в снастях. Астара еще спала, и он легонько освободился от ее руки, поднялся на палубу. Здесь была вся команда, люди с тревогой вглядывались в небо, по нему мчались темные рваные тучи, дождя еще не было, но он вот-вот должен был начаться. Ветер,  сильный и ровный, иногда сменялся шквалистыми порывами, и тогда скрипели и стонали снасти. Судно шло под одним передним парусом попутным ветром, врезаясь в волны, которые по высоте равнялись с палубой. Команда сгрудилась у второй, задней мачты, на носу судна в отдалении ото всех на коленях стоял капитан и бил поклоны. Иохим подошел к Леонарду, спросил:

- Что с ним?
- Читает покаянную молитву, вот уже часа четыре…
- А когда началась буря?
- Около часа назад.
- И что теперь делать?
- Мы сделали все, что посоветовали матросы. Может капитан знает еще что-либо…
-
Иохим приблизился к капитану, тронул за плечо, капитан не заметил, продолжал молиться. Тогда Иохим резко дернул, и капитан поднял на него измученные бессмысленные глаза.

- Очнись, капитан! – Иохим стал тормошить его. – Нужна твоя помощь. Очнись!
Глаза капитана приняли осмысленное выражение, он смотрел на Иохима снизу, ждал.
- Капитан, нужна твоя помощь, - опять повторил Иохим. – Буря, капитан! Что еще надо сделать?
- Пока все правильно, - ответил капитан, - но ветер усилится, волна будет выше и начнет гулять по палубе, надо всех лишних убрать вниз, на руле оставить двоих и столько же при парусе. Внизу еще раз проверить и укрепить груз.  Парус наполовину убрать, оставить совсем немного, и судно держать поперек волны, и взять чуть левее, справа может быть остров …

Кто-то тронул за рукав, Иохим обернулся, это была Астара. Сильно качнулось судно, и служанка ухватилась за Иохима обеими руками, что-то сказала, Иохим не расслышал, наклонился к ней.

- Внизу вода, господин, внизу на полу вода! – почти прокричала  она.
- Я так и думал, – сказал капитан, - гром даром не пройдет, ослабла обшивка, теперь буря еще сильнее ослабит ее. Внизу есть насос, надо откачивать воду…

Иохим наклонился к капитану:

- Капитан, принимай команду, спасай судно, молиться будешь потом!
Тот, не вставая с колен, поднял лицо:
- Верни мой кинжал, без него я не капитан…
Иохим, цепляясь за снасти, подошел к основной группе, обратился к Леонарду:
- Надо вернуть ему кинжал, и пусть командует, я ему верю, я останусь с ним…
Леонард распорядился, через минуту слуга принес пояс и кинжал капитана. Капитан надел их и сразу выпрямился, обратился к Иохиму:
- Объяви им, чтобы все слушались меня… Все!
- Я останусь с тобой, - сказал Иохим.
- Оставайся, но не мешай.

Втроем они приблизилась к остальным, Иохим объявил, чтобы все без исключения выполняли команды капитана. Капитан начал распоряжаться. Иохим проводил Астару вниз, в каюту.  По днищу в такт раскачиванию судна перекатывалась вода, ее уже было выше щиколотки. Иохим повернул обратно, наверх, но у лестницы должен был задержаться, навстречу спускались матросы и слуги, последним прошел наставник. Матросы направились в носовую часть, к насосу, слуги занялись грузом.

Наверху оставались пятеро вместе с капитаном, двое у руля и двое у паруса, капитан стоял у задней мачты, широко расставив ноги. Вахтенные и у руля и у паруса были привязаны леерами. Капитан, увидев поднявшегося Иохима, повелительно сказал:

- Тоже привяжись! – и указал на один и свободных лееров.

Иохим обвязал себя вокруг пояса веревкой, другой конец которой был закреплен на мачте. Он попытался встать у борта, но понял, что самое безопасное место посредине судна, пришлось встать рядом с капитаном, у мачты. В это время начался дождь, он бил косыми струями сзади,  и скоро Иохим ощутил потоки холодной воды на своей спине. Ветер все крепчал, волны уже стали накатывать на палубу, и капитан приказал задраить   люки.  Иохим представил, что через час внизу  станет невозможно продохнуть, и сказал об этом капитану, «знаю» - ответил капитан. Уже заметно стемнело, впереди было ничего не разглядеть, судно неслось, неведомо куда. Иохим взглянул на капитана, хотел спросить, знает ли капитан, где они сейчас находятся, но раздумал – в полумраке лицо капитана показалось каменным. Вдруг нос судна резко пошел вниз,  за кормой вырос огромный вал, который обрушился на палубу. Иохим ухватился за мачту и устоял, удержался и капитан, но судно стало разворачиваться вдоль волны. Иохим оглянулся назад, оба рулевых,  ученик кулы и матрос были сбиты с ног, хотя ученик еще цеплялся за правило, но встать на ноги не мог. Иохим бросился к рулю, но поскользнулся и покатился по палубе. Увидел, как капитан двумя прыжками добрался до руля, помог встать ученику, и они вдвоем выровняли руль. Капитан что-то говорил ученику, поблескивали его зубы, но за шумом волн и ветра Иохим ничего не разобрал.  Он добрался до упавшего матроса, который лежал у фальшборта, матрос был без сознания. Иохим приблизился к капитану, насколько позволял леер, хотел спросить, что делать с матросом,  и тут услыхал голос капитана:

- Ты выдержала, выдержала, моя красавица, теперь не страшно, теперь не пропадем! – капитан улыбался, обнажив свои крупные белые зубы. Он понял намерение Иохима, отрывисто бросил: - Вниз его, отвяжись и спусти его вниз, – капитан продолжал  улыбаться.

Иохим отвязал матроса, отвязался сам и потащил того к люку. Судно все так же раскачивалось, но Иохим сумел открыть люк и потянул матроса вниз, снизу поднялись руки помощи. Иохим передал матроса и вернулся к капитану, спросил:

- Вызвать еще матроса?
- Нет, не стоит, у них тоже работа, откачивать воду, - ответил капитан. – Теперь не страшно, теперь буря пойдет на убыль.
Только  сейчас Иохим обратил внимание, что за то короткое время, которое он потратил на матроса,  ослаб ветер, и волны уже не накатывают на палубу. Спросил:
- Можно открыть люки?
- Открывай…

Цепляясь за оснастку, почти на ощупь добрался до носового люка, открыл. Снизу донесся монотонный ритмичный чавкающий звук, насос - понял Иохим. Внизу горела свеча, и Иохим смог разглядеть, что воды в трюме стало меньше, по настилу она уже не перекатывалась. Спустился вниз, увидел троих около насоса, один поддерживал трубу, двое качали, рядом с ними  на увязанном грузе сидели еще двое, видимо смена. В кормовой части судна тоже горела свеча, свободные от работы сидели на увязанном грузе, подпирая его спинами,  пострадавший матрос лежал в проходе, в середине судна. Рядом с ним  слуга-лекарь. Иохим подошел к наставнику:

- Буря стихает, опасность позади…
- Да, мы это уже почувствовали, качает меньше.

Иохим зашел в каюту, было темно. Слабые полоски света, проникающие через щели, не могли развеять мрака, но,  спустя  несколько секунд,  все же разглядел, что Астара лежит на боку, подтянув ноги. На корме  килевая качка ощущалась сильнее, и он видел как ее тело наклоняется то в одну, то в другую сторону. Присел рядом, коснулся ее рукой, она сразу же встрепенулась, спросила:

- Это ты, мой господин? – голос бы слабый
- Да…Тебе плохо?
- Укачало… меня тошнит… Но мне надо подняться, - попыталась встать, но тут же легла снова. – Не могу.
- Лежи. Зачем тебе вставать?
- Меня рвало, горшок полный, надо выплеснуть.
-
Он взял горшок и осторожно поднялся наверх. Даже после слабого света свечей  здесь наверху он ничего не мог разглядеть, но заметил точечки  света вверху, это были звезды в разрывах туч. Еще заметил, что кончился дождь. Выплеснул из горшка за борт, двинулся обратно, но тут заметил, что на руле остался один человек, а капитан стоит на прежнем месте, у второй мачты. Подошел к нему:

- Женщину укачало, как ей помочь?
- Лучше всего подняться сюда, наверх,  ветер освежит ее.
Спустился вниз, взял свечу, зажег ее от другой свечи и поставил в каюте. Увидел ее измученные глаза на бледном лице, сказал:

- Надо подняться наверх, там тебе станет легче…
- Да, господин, но сначала подай мне воды…

Принес ковш воды, она с жадностью выпила, но только собралась подняться, как этой же водой ее вырвало, Иохим успел подставить горшок. Заплакала:

- Прости меня, господин, но у меня нет сил…

Помог ей подняться и буквально на себе вывел на палубу. Сел у задней мачты, и положил ее голову к себе на колени, она притихла. Чуть погодя опять попросила воды, капитан услыхал ее просьбу сказал:

- Сиди, предводитель, я принесу.

Скоро вернулся с ковшом воды и  одеялом. Иохим приподнял служанку, она сделала несколько глотков, Иохим вернул ковш, потом укутал женщину одеялом. Капитан отошел от них.

Разрывы между тучами увеличивались, скоро показалась ущербная луна и осветила взъерошенное море и мокрую шхуну, которая размеренно переваливалась с волны на волну. Ветер стихал, и скоро стал слышен размеренный шум насоса, и даже звук воды, толчками вылетающей из труб, выставленной в подпалубный люк. Капитан подал команду, и вахтенные полностью развернули передний парус,  еще команда, и судно сменило курс, взяв вправо, на север.  Потом капитан вызвал смену, и  новые вахтенные подняли второй парус. Паруса были закреплены, и Иохим просто передвинулся вокруг мачты, сел лицом вперед. Астара  очнулась, но он успокоил, и она опять уснула. На рассвете капитан подошел к Иохиму, снял пояс с кинжалом, положил у его ног:

- Я пошел спать, предводитель.  Распорядись поставить зоркого впередсмотрящего, по курсу должен быть остров, от него строго на запад, определишься по солнцу. Я пошел спать…
- Распорядись сам, - ответил Иохим, - я не хочу ее тревожить.
- Тогда я должен надеть пояс…
- Можешь не снимать его, ты – капитан.


Глава 28
Возвращение

С рассветом  ветер ослаб и сменил направление, теперь он  дул с юго-востока и все больше заворачивал с юга. Волна, поднятая бурей, стала положе,  и по этой пологой волне ветер поднимал поперечную рябь. Иохим все так же сидел у мачты, чтобы не беспокоить Астару и дать ей возможность отдохнуть. Но когда взошло солнце, она проснулась сама. Лицо ее заметно посвежело, но когда поднялась, сразу ухватилась за мачту, качка, хотя и ослабла, все еще была заметной.
 
- Ты бы не вставала пока, - предложил Иохим.
- Нет, мой господин, - ответила она, - путь еще долог, мне надо привыкать.

В это время появился матрос, который был и  кашеваром, он принялся разводить огонь в очаге, Астара направилась помогать ему. Дрова после бури намокли и никак не загорались, Иохим подумал, не помочь ли, но вспомнил, что он предводитель, и воздержался. Теперь, когда он освободил капитана, ответственность за судно и всех людей  ложилась на него. Иохим спустился в трюм, утомленные ночной работой большинство людей спало, спал капитан, спал наставник кулы, спали матросы и ученики, кроме двоих, один был ученик-лекарь, он сидел рядом с раненым матросом, и еще один матрос бодрствовал около насоса, хотя насос и стоял без применения. Иохим вначале обратился к лекарю, как себя чувствует раненый. Тот сказал, что лучше, но он сильно ударился головой   и встать пока не может, сон для него сейчас лучшее лекарство. Затем Иохим подошел к матросу, тот поднялся и ответил, что по приказу капитана наблюдает за уровнем воды в трюме, когда уровень поднимется, он разбудит помощников. Иохим вернулся к лекарю и попросил того подняться на палубу и помочь развести огонь в очаге, для чего сначала подняться наверх, взять полено посуше, здесь внизу  настругать щепок, зажечь свечу и пропитать стружки воском, потом стружки отнести к очагу. Ученик принялся исполнять. Иохим опять вернулся к матросу и спросил, как быстро натекает вода. Матрос ответил, что теперь, когда качка ослабла, натекает меньше, но все равно через час надо  откачивать.

Иохим поднялся наверх. Огонь в очаге уже пылал вовсю. Кашевар что-то говорил Астаре и широко улыбался, увидев Иохима испуганно умолк. Иохим прошел на нос судна и стал  осматривать горизонт,  впереди было только море. Обернулся на солнце, определил, что рулевой держит курс на запад. Остался на месте, задумался. Если ничего не произойдет и ветер будет благоприятным, пути еще дней десять. Что потом?  А потом  составление словаря и перевод Завета. Святейший в любом случае узнает, что его доверенный рыцарь нарушает обет безбрачия, и может потребовать удалить служанку, а может и не потребовать. Чтобы не расставаться с Астарой, Иохим  может просить вернуть его мирской жизни, он достаточно сделал для церкви, он имеет право.  Ему тридцать восемь лет, из них четырнадцать он отдал тайному дозору, если не считать еще десять лет, проведенных в куле.  Что делать в мирской жизни? Вернуться в имение отца, но там хозяином старший брат, и хотя он предоставит и кров и пищу, но все равно это доля приживалы. Можно открыть лавку, того товара, что он закупил, на первое время хватит.
Но все это означало, что придется расстаться с Заветом, а он столько сил положил, чтобы добыть его. Потом вспомнил, что свиток Завета в солнечном свете пуст, и прежний страх вернулся в душу. Впрочем, все это узнается сегодняшней ночью, небо обещает быть чистым. 

Кашевар направился к люку и крикнул вниз, что пища готова. Скоро вся команда собралась наверху. Иохим велел всем, кроме рулевого, встать на благодарственную молитву, и сам вместе со всеми опустился на колени.  Молитву читал Венедикт, остальные повторяли за ним.

Кашевар стал раздавать пищу, Астара  попыталась помочь ему, но  Иохим  удержал. На малый стол слуга положил две тарелки и, не зная, как поступить дальше, молча смотрел на Иохима.

- Поставь еще две, - сказал Иохим.

Леонард вопросительно взглянул на него.

- Это для капитана и моей жены, - пояснил Иохим.

Капитан стоял в отдалении, он был при поясе с кинжалом, но не знал, имеет ли право занять прежнее место за столом. Иохим подозвал его:

- Займи свое место, капитан, – потом обратился ко всем. – Теперь за этим столом будет и место моей жены. Леонард нахмурился, капитан опустил глаза, Астара растерялась. Иохим взял ее за руку, усадил рядом с собой, успокоил:
- У нас дамы едят за одним столом с мужчинами, привыкай.

За малым столом ели молча, да и за большим, где сидели матросы и ученики кулы тоже было тихо.

По окончании трапезы капитан объявил аврал, надлежало заняться протекшими швами.  Один матрос взялся разрезать истершийся канат на маленькие куски, другой раздергивал и распушал  их в паклю,  остальные, свободные от вахты и работы на насосе  конопатили швы, по которым сочилась вода. К вечеру работа была закончена, кое- где швы еще мокли, но вода  на днище больше не прибывала. Вечером, когда  команда  ушла на отдых, Леонард напомнил Иохиму, что тот обещал ему показать Завет.

- Да, - ответил Иохим, - но придется ждать восхода луны, а она теперь всходит заполночь. Жди.

Вечером ветер стих, изредка налетали слабые порывы, паруса надувались, и шхуна заметно прибавляла ходу, потом порыв сходил на нет, ветра почти не чувствовалось, паруса лишь чуть-чуть выгибались, но шхуна тем не менее двигалась вперед, и скорость ее, как определил Иохим, была намного больше скорости пешехода. Иохим спросил у капитана, не сменится ли погода, на что капитан ответил, что все в руках Бога, но  по его опыту погода установилась на неделю, но ветер с утра будет северо-западный, а значит, придется идти длинными галсами.
 
Когда стемнело,  команда, уставшая после аврала, быстро угомонилась, из трюма раздавался разноголосый храп. На палубе остались лишь двое вахтенных, один у руля, другой у парусов, и капитан. Иохим спустился в каюту, было темно, в трюме свечи не зажигали, Иохим тоже не стал зажигать и на ощупь пробрался на свою лежанку. Астара ждала его.

- Мой господин, я хочу у тебя спросить, как мне теперь быть. Ты назвал меня женой и госпожой, хотя перед Богом мы не венчаны. Но ты назвал, перед всеми. Я заметила, Леонарду это не нравится. Почему?   
- Он тоже рыцарь тайного дозора Святого ромба, а мы как монахи, на нас обет безбрачия…
- Значит, по возвращении тебя накажут, и нас разлучат?
- Нет, наша вера не так жестока. К тому же я могу вернуться к мирской жизни, и тогда мы повенчаемся.
- А ты хочешь этого?
- Да… но у меня еще один обет, не перед церковью ромбидов, а перед самим Богом. Я буду просить его совета. В любом случае люди нас не разлучат, я не позволю.

Она надолго замолчала, и он стал уже засыпать, но очнулся от ее голоса:
- … лучше бы я оставалась просто служанкой. Какая я госпожа, если у меня нет служанки? И чем мне теперь заниматься? Я могу, как и прежде помогать кашевару?
- Как хочешь…
- Тогда буду… он смешной, все время шутит, и госпожой меня назвал еще до того, как объявил ты. Он говорит со мной на латыни, но смешно коверкает слова… А когда мы прибудем в Ромею, у меня, правда, будет служанка?
- Я найму, если ты захочешь?
- Захочу… и пусть это будет молоденькая девушка, я буду учить ее, и никогда не буду наказывать, может только иногда чуть-чуть, для вида, чтобы она не зазнавалась… Хотя нет, на молоденькую ты начнешь заглядываться, лучше старую и беззубую… - она что-то ворковала еще, но Иохим уснул.

Проснулся, как и намечал, за полночь. Астара спала, прижавшись к нему. Он осторожно отодвинулся, но она все равно очнулась, успокоил, сказал, что ненадолго отлучится. На ощупь выбрал цитру с Заветом и пошел на палубу. Леонард уже был здесь. Они уединились на носу судна. Ущербная луна совсем немного поднялась над горизонтом, свет ее был слаб. Иохим достал из-под одежды цитру, вскрыл, достал свиток. Свиток немного развернул и подставил под лунный свет, на свитке проступили письмена, Иохим облегченно вздохнул. Как он и предполагал,  текст проступал только при лунном свете. Леонард низко наклонился, вглядываясь в текст:

- Это какой язык? Ты знаешь его?
- Это язык славиндов, я его не знаю, но есть еще одна цитра, с амейским переводом,  можно составить словарь и прочесть.
- А почему ты думаешь, что это письмена самого Бога?
- Слишком тайно их хранили, да вот, попробуй сам, потрогай свиток.

Леонард пальцами коснулся свитка:

- Похож на листок слюды, только более гибкий…
- Да, но где ты видел такой огромный листок слюды, к тому же белый и гибкий, как  ткань…
- А может он повторяет Святое писание, которое всем давно известно?
- Не думаю… то, что я слыхал в подземелье во время, когда посвященные переводили его, он сильно отличается, он совсем другой.
Леонард еще раз потрогал свиток и уже ничего не спросил. Иохим вложил свиток, закрыл цитру, обратился к Леонарду:
- Мешок с цитрами лежит сбоку под матрацем на моей лежанке, если что случится со мной, цитры  должны  быть  переданы  Святейшему.  Об этом знают трое, ты, брат Венедикт и я. 

На этом они расстались, Иохим вернулся в каюту,  Леонард остался на палубе.

Ветер на следующий день, как и предсказывал капитан, дул с северо-запада. Ночью он почти стихал, с утра усиливался и полную силу набирал  пополудни. Шхуна шла длинными галсами, сначала на юго-запад, потом на север. Жизнь на шхуне входила в размеренную колею. Менялись вахты, каждое утро и вечер вся команда вставала на молитву, по утрам после молитвы ученики кулы делали гимнастику, Венедикт участвовал тоже, учился. Астара помогала кашевару, но тот теперь постоянно твердил, что принимает ее помощь только по ее желанию. На шестой день, как и предполагалось, подошли к Срединному острову. Здесь задержались на день, пополнили запас пресной воды и дров. Матросы устроили баню, вымылись и постирали белье в пресной воде. Матросы голые расхаживали по  ручью, на берегу которого установили большой котел, чтобы греть воду. Для предводителя, купца и капитана поставили отдельный шатер, дольше всех его заняла Астара.  К вечеру, когда село солнце, и на берегу сразу похолодало, шхуна снялась с якоря.

Далее путь пролегал вблизи множества мелких островов, на которых жили пастухи овец со своими стадами, к одному из них шхуна подходила, чтобы купить молока и овечьего сыра. Матросы заметно повеселели, только капитан оставался угрюм и часто молился в одиночестве. Матросы уже в открытую обсуждали, в какую пойдут таверну по прибытии, и каких посетят блудниц. Однажды они вздумали вовлечь в эту беседу и слуг купца, но те не приняли их веселья и,  кроме того, заставили матросов молиться  о прощении за грешные мысли. После этого веселья у матросов поубавилось, и своими греховными мыслями они делились только между собой и тихо.
 
На десятый день показались Ромейские берега, а на двенадцатый шхуна встала у храмовой пристани. Накануне прибытия, вечером Леонард обратился к Иохиму:

- Брат Иохим, завершается наше путешествие. Благодарение  Богу оно прошло вполне благополучно, надеюсь, в последний день уже ничего не случится, и Господь не оставит нас  своим покровительством. Вот о чем я хочу сказать тебе, хотя это тебе и не понравится. Позволяешь ли сказать тебе неприятное?
- Говори, я слушаю. – Иохим уже знал, о чем пойдет разговор.

- Ты в открытую нарушаешь обет безбрачия, ты приблизил свою служанку-иноверку и назвал ее госпожой перед всеми. Я, мои ученики и брат Венедикт понимают твой грех. Я надеюсь, что ты сам по прибытии покаешься перед Святейшим в своем грехе, и сделаешь это сразу, потому на второй день я обязан донести на тебя. Хочу, чтобы твое покаяние опередило мой донос.
Иохим долго молчал. Он помнил устав тайного дозора и знал, как Леонард вынужден будет поступить.  Но Леонарду неприятна эта его обязанность, и он упреждает его. И еще Леонард заботится о своих учениках, потому что пример временного предводителя  не на пользу для них. Иохим сказал:

- Ты прав, я  не забыл наш устав. Я сам покаюсь, как только встречусь со Святейшим. И перед тем, как вы вернетесь в кулу, я покаюсь и перед учениками… Но я не оставлю ее.

Глава 29
Дома

К вечеру двенадцатого дня шхуна подошла  к храмовой пристани.  Портовые слуги  взяли причальные концы и закрепили на столбах. Леонард бросил им заслуженные монеты, и они удалились. Матросы галдели и спешили на берег, но капитан не давал команды. Купец приказал всем стать на благодарственную молитву. Матросы хоть и были нетерпеливы, но не посмели ослушаться. После молитвы капитан отпустил команду, а сам подошел к Иохиму, снял пояс с кинжалом и положил к его ногам, сам стал на колени в покаянной позе. Иохим положил ладонь на голову капитана:

- Я прощаю тебе грех сомнения и насилия  потому, что ты исполнил свой долг.  Потом покаешься перед пастырем своего прихода, пусть он наложит  обет искупления, а сейчас проси прощения у слуг, которых ты ранил.

Капитан остался на коленях в прежней позе. Иохим подозвал брата Томазо и раненого ученика кулы. Капитан поднял голову, посмотрел на них, опустил глаза долу:

- Простите старого матроса за грех сомнения  А за  раны, которые я вам нанес, покарайте меня, как считаете нужным…

Вначале Томазо, потом ученик по очереди подошли к капитану и, положив ладонь на его голову, сказали одно и то же: «Бог покарает и простит, все в его воле».  Капитан встал с колен, но глаз не поднимал.

- Возьми свой пояс с кинжалом, ты – капитан, – сказал Иохим.

Капитан надел пояс и направился к Леонарду узнать, когда начнется разгрузка, чтобы потом передать шхуну портовой охране.
 
 Весть о прибытии нанятой шхуны была передана Святейшему немедленно.  Святейший, чтобы скрыть волнение, повременил, потом спросил вестника:

- Как судно, что делает команда и наши посланники?
- Судно без повреждений, а команда и все встали на благодарственную молитву.
- Благодарение  Господу, надеюсь, все прошло благополучно. А сейчас  позови ко мне настоятеля.

По прибытии настоятеля Святейший распорядился, чтобы никакой суматохи по случаю возвращения шхуны не допустить. Встретить посланников малой группой, не более трех человек. Но немедленно  вызвать и доставить к нему, Святейшему, брата Иохима, если тот прибыл на судне. Настоятель удалился сделать необходимые распоряжения. Скоро к шхуне подошли два монаха и служка, служка был писарем и должен был переписать привезенный товар. Один из монахов спросил Леонарда об Иохиме и тот указал. Монах подошел к Иохиму и негромко сказал, что того немедленно призывает сам Святейший. Иохим ответил:

- Возвратись к Святейшему и передай, что я исполнил обет, я скоро приду.

Монах удалился. Иохим попросил Леонарда собрать учеников на палубе. Когда ученики собрались, Иохим опустился перед ними в покаянной позе на оба колена и сказал:

- Я был вашим временным предводителем, и вы исполнили все мои повеления. Я благодарю вас за службу и буду молиться о вас Всевышнему. Но сам подал вам не лучший пример, я открыто нарушил обет безбрачия, о чем прошу у вас прощения. Простите меня, братья.
- Бог простит, все в его воле, - вразнобой ответили ученики.
Не вставая с колен, Иохим продолжил:
- Но я не оставлю эту женщину, она спасла мне жизнь. И вы, если такое случится, не оставьте ее без помощи.

Ученики молчали, Иохим поднял глаза и по их лицам понял, что они  не осуждают его, только Леонард был хмур.

Астара тоже была на палубе и с тревогой наблюдала, как ее господин и предводитель для остальных вдруг унизился и встал на колени перед подчиненными. Она не понимала ритуала прощения, потому что у амеев такого и быть не могло. Она с тревогой смотрела то на преклоненного Иохима, то на хмурого Леонарда, то на учеников. Она лишь немного успокоилась, когда Иохим поднялся и обратился к Леонарду не как проситель, но как прежний предводитель.

- Меня призывает Святейший, - говорил Иохим, - пока я не вернусь, не оставляй ее одну.
Леонард кивнул в знак согласия. Иохим спустился в трюм, забрал мешок с цитрами, вернулся на палубу, подошел к Астаре:
- Я отлучусь, не знаю, насколько, но не волнуйся, я вернусь. А пока оставайся здесь, с ними, они позаботятся о тебе.
- Я буду ждать и молиться, чтобы ты скорее вернулся, - ответила она.

Через несколько минут Иохим предстал перед Святейшим. Он приблизился, опустился на одно колено, поцеловал руку Святейшего. Потом развязал мешок и достал цитру с Заветом, подал главе церкви ромбидов:

- Вот Завет, написанный самим Богом. Но сейчас он будет пуст, письмена проступают только при лунном свете.

Святейший взял цитру, руки его дрожали. Он поцеловал металл, потом положил цитру на колени, поднял лицо вверх, Святейший молился. По щекам отца церкви скатывались слезы. Иохим ждал. Святейший, наконец, закончил молитву, взял цитру в руки, поднялся с кресла, подошел к пюпитру и положил на него цилиндр, подозвал Иохима:

- Открой.
- Но сейчас он пуст, - напомнил рыцарь.
- Пусть… открой.

Иохим вскрыл цитру, достал чистый белый свиток, немного развернул, положил на пюпитр. Святейший пальцами коснулся свитка, погладил:

- Да, это Божье творение, человек такого создать не может, - он стоял и поглаживал свиток пальцами. Наконец, спросил. – Ты что-нибудь узнал из него?
- Совсем немного, когда в подземелье наблюдал за посвященными, как они читали и переводили.
- На каком языке он написан?
- На языке славиндов.
- Я не слыхал о таком.
- Есть такой народ, на самом дальнем востоке, купцы оттуда очень редко приходят в земли халифата, а людей, которые сами посещали землю славиндов, я не встречал, и даже не слыхал о таких во время моего обета.
- Значит, есть перевод?
- Да, и вот он. – Иохим достал вторую цитру, вскрыл и подал папирусный свиток.
Святейший взял его в руки, развернул:

- Да, это творение человека. А насколько верен перевод?
- Думаю, это должны установить мы, - ответил Иохим.
Святейший внимательно посмотрел на рыцаря, края его губ чуть приподнялись:
- Да, ты прав, рыцарь. А сейчас вложи свитки обратно и закрой.
Когда Иохим исполнил, Святейший сказал:
- А теперь отойди на десять шагов и отвернись, я положу  цитры в тайник.
Иохим отошел и отвернулся, и почти сразу услыхал:
- Вернись, рыцарь.
Иохим вернулся, преклонил колено.

- Ты заслуживаешь великой награды рыцарь, - сказал Святейший. – Чего бы ты хотел?
- Я хочу, чтобы перевод и сверку поручили мне.
- Да, это твое право, я иначе и не рассчитывал. Что еще?
- Я хочу покаяться в своем грехе…
- Да…

- Я нарушил обет безбрачия, я выкупил в храме Единого служанку и привез ее с собой. Я не хочу с ней расставаться?
- Она красива?
- Для меня красивее всех.
- Она твоя наложница?
- Перед Богом она мне – жена.

Святейший нахмурился.  Иохим опустился на оба колена и склонил голову в позе покаяния. Святейший молчал, Иохим ждал, наконец, Святейший спросил:
- Как получилось, что ты  выкупил ее из храма Единого?
- Меня раскрыла тайная стража, мне пришлось скрываться в портовом городе под видом  нищего ограбленного амейского купца. Я сменил внешность, и решил, что в городе самое безопасное место. Из нищих я был единственный грамотный и решил не только побираться, но и подрабатывать писцом, но этого не позволили тамошние писцы. А потом настоятель храма Единого нанял меня счетоводом, чтобы уличить храмового казначея. И эта служанка  мыла меня перед  встречей с настоятелем. Она заметила мою уловку с внешностью, но не выдала меня. А когда я уличил казначея и получил за это оплату, выкупил ее. С тех пор мы вместе.
-
И опять Иохим стоял и ждал, а Святейший молчал.
- Сам Бог свел вас, - вдруг сказал Святейший, - если все так, как ты говоришь. А я не вправе менять божье провидение. Пусть будет так. Я принял твое покаяние.  Но теперь ты не сможешь жить при храме, тебе нужны будут деньги, я распоряжусь.

- Благодарю тебя, Святейший.

Святейший подошел к пюпитру, написал записку, передал Иохиму:

- Вот, получишь у казначея на первое время, иди устраивайся, скоро я призову тебя. Ступай.

Иохим поднялся, поцеловал руку Святейшего и вышел. Он не пошел к казначею, а почти бегом направился на пристань. Тех денег, что у него  остались, было достаточно, чтобы устроиться на первое время.
 
Около шхуны стояли две ломовые телеги, ученики грузили на них тюки и ящики. Ящики, как знал Иохим, были с оружием и снаряжением, с товаром были только тюки. Астары на палубе не было, Иохим спустился в трюм, она сидела в каюте рядом с тремя узлами. За его отсутствие она успела собрать вещи.

- Мой господин, я собрала вещи, капитан сказал, что после разгрузки, все должны покинуть судно. Я жду тебя. – Она с тревогой вглядывалась в лицо Иохима.
Он понял ее тревогу:

- Ты правильно сделала. А у меня все хорошо, сейчас мы пойдем нанимать жилье. Только дождемся, пока слуги погрузят товар, потом я попрошу двоих, чтобы помогли нам. 
 
- А разве у тебя нет своего дома? Ты же говорил, что есть – с огорчением сказала она.
- Есть родительский дом, но он далеко, я же должен быть здесь. Не волнуйся, мы наймем хорошее жилье, и еще я найму для тебя служанку.

Иохим поднялся наверх, ученики заканчивали разгрузку судна. Иохим обратился к Леонарду:

- Я покаялся перед Святейшим, он принял мое покаяние. Но жить мне придется в городе, на наемной квартире, выдели двоих учеников, помочь мне донести вещи.
- Ты снял с моей души тяжесть,  и завтра мой донос  будет только исполнением устава.  А учеников ты сейчас получишь. Может тех, с кем ты ходил в подземелье?
- Пусть будут те, - ответил Иохим.

Когда они сошли с судна, Астара пыталась взять малый узел, потому что большие узлы взяли ученики, но Иохим сам взял малый узел с благовонными маслами и еще велел Астаре идти рядом с ним, в то время, как слуги шли позади. Еще он велел, чтобы Астара взяла его под руку. Она совсем растерялась и держалась за руку своего господина, лишь слегка касаясь, но потом освоилась, и взялась увереннее.  Редкие прохожие с любопытством смотрели на странную  пару, ромея и невысокую женщину в амейском хитоне низко повязанную платком, не потому, что не видели амеев, но потому, что амейка шла под руку с мужчиной-ромеем, как госпожа. Астара смущалась этих взглядов, крепче сжимала руку Иохима, и еще ниже опускала лицо. На это Иохим заметил ей:

- Не смущайся, ты дама и госпожа, держи голову прямо. Привыкай, у нас женщины равны мужчинам, и ты равна мне.

Иохим привел группу к знакомому домовладельцу,  доходный дом которого стоял неподалеку от храма, попросил жилье не менее чем из трех комнат с камином, мебелью и постелью.

- Для кого рыцарь храма нанимает жилье? – спросил хозяин.
- Для себя и моей госпожи, - ответил Иохим, - и еще нам нужна служанка, вначале пусть будет приходящая.

Хозяин удивился, что выразилось в его долгом молчании, но потом сказал обыденные слова, ничем не выдав своего замешательства:

- Вместе со служанкой и дровами это будет стоить четыре песеты в месяц. Готов ли господин внести залог? Если нет, я не настаиваю.
- Вот тебе залог, как раз на полмесяца, - сказал Иохим, вручая  хозяину золотой полутанг, - надеюсь, к меняле ты сходишь сам.
Хозяин лишь мельком взглянул на монету, положил в карман:
- Да, господин, золото – есть золото. Сейчас я пришлю служанку. Благодарю тебя, господин.

Когда ушел хозяин, Иохим отпустил учеников кулы, наказав им передать в храм, где он нанял жилье. Скоро появилась служанка, женщина средних лет с розовыми от стирки руками. Только в первый момент она не смогла скрыть  удивления, увидев лицо своей новой госпожи, со следами оспы и бельмом, но быстро приняла обычное почтительное выражение.  Иохим подробно объяснил служанке, что кроме обычных обязанностей она должна помогать Астаре освоить ромейский, за что получит дополнительную плату. Служанка наставления Иохима выслушала молча, потом  поклонилась и заранее поблагодарила.

- А сейчас позови к нам портного, - напоследок  распорядился Иохим, - госпоже надо будет сшить несколько платьев.
Когда служанка ушла, Астара спросила:
- А почему у вас окна забраны решетками со слюдой? Из них же не видно почти ничего, что снаружи.

- Это для тепла, - ответил Иохим, - а света они пропускают достаточно. А если надо посмотреть на улицу, окно можно открыть, - и он показал, как открывается окно. -  Здесь холодные зимы, не то, что у вас. Иногда даже выпадает снег. Ты видела когда-нибудь снег?
- Нет, снега я не видела, но слышала о нем. А однажды, еще в детстве, у нас выпал град, это такие холодные мокрые шарики, они потом растаяли, превратились в воду. Мы, дети, играли ими, и хотя они были очень холодными,  мы веселились. Снег такой же?

- Нет, снег тоже тает и превращается в воду, но он мягкий и похож на маленькие звездочки.

Портной пришел уже ближе к вечеру, когда стало темнеть, и чтобы снять мерки и записать их, пришлось зажечь свечи. Потом портной показал рисунки с фасонами платьев и спросил, какие хочет заказать госпожа.  Астара посмотрела на рисунки и беспомощно обернулась к Иохиму. Иохиму пришлось выбирать самому, он внимательно около свечи просмотрел аляповатые рисунки и выбрал два  простых фасона. Первое платье было обещано  на следующий день, портной взял задаток и удалился.

Вернулась служанка с охапкой дров. Она шатром выложила поленья в топке камина, настругала щепок и стала кресалом высекать огонь. Искры летели снопами, но ветошь не загоралась.

- Зажги щепку от свечи, - подсказал Иохим.
- Если господин позволяет, - ответила служанка, взяла большую щепу, зажгла от свечи, поднесла огонь к дровам.

Когда огонь окреп, и загорелись поленья, служанка опять удалилась, сказав, что сейчас принесет ужин. Вернулась с помощником-мальчиком, выставила блюдо с горячей чечевицей, куски вареного мяса, две головки чеснока, два ломтя хлеба, солонку, кувшин с вином и несколько яблок. Астара с удивлением смотрела на обилие пищи, но в присутствии служанки боялась спросить. Расставив посуду, служанка стояла в ожидании.

- Приготовь постель, и можешь идти, - сказал ей Иохим, - за посудой придешь завтра.

Служанка  направилась в спальню, немного погодя вернулась, пожелала господам спокойной ночи,  поклонилась и вышла. Астара, наконец, спросила:

- И мы все это должны съесть?
- Не обязательно, - улыбнулся Иохим, - сколько хотим, столько и съедим.

Иохим налил в оловянные стаканы вино, один подал Астаре:

- Ты пила когда-нибудь вино?
- Нет, для амеев это грех, а для женщины грех вдвойне.
- Я знаю, но у нас это не грех, и дамы пьют наравне с господами. Грех – не знать меры и напиваться пьяным. Попробуй, выпей, сколько захочешь, не понравится – не пей.

Он попробовал вино, оно было молодым, терпким, кисловатым. Смотрел на Астару, она сделала маленький глоток, потом второй, а затем выпила весь стакан. Поставив стакан, смотрела удивленными расширенными глазами, сказала:

- Мой господин, у меня жжет и во рту и в горле. Что мне делать?
- Заешь чем-нибудь, лучше яблоком. Зачем ты выпила весь стакан?
- Ты столько налил, я не хотела тебе перечить.

Она с хрустом впилась в яблоко, съела, потом руками взяла кусок мяса, начала откусывать и жевать с жадностью. Иохим видел, что у нее начинает розоветь лицо, блестят глаза, и она все так же с жадностью продолжает есть. А затем она начала говорить,  о том, что  до сегодняшнего дня не верила в свое счастье, и только то, что ее господин был рядом, поддерживало ее надежду, а когда была буря, она мучилась, но не оставляла молитву о спасении, не ее самой, а ее господина и того, что он добыл своим подвигом, но сегодня она поняла, что надежда ее сбылась, она счастлива, она госпожа, у нее самой есть служанка, и она будет пить вино, как пьют его ромейские дамы, и  она быстро выучит ромейский язык, потому что он похож на латынь, а латынь она знает. Потом речевая лавина спала, она сама как-то сникла, с горечью сказала:

- Мой господин, у меня кружится голова, мне хочется лечь…
Он взял ее на руки, отнес в спальню на большую кровать под балдахином, раздел, укрыл и сел рядом, потому что она цеплялась за его руку.  Скоро уснула, Иохим осторожно освободил  руку, поправил одеяло и вернулся в столовую. Дрова прогорели, остались угли, они красновато светились, да изредка схватывались голубыми огоньками. Он в одиночестве пил вино, смотрел на огонь и ощущал покой в душе.  Он исполнил обет, он нашел и добыл Завет Бога, и Бог дал ему женщину, и эта женщина с ним, и сам Святейший принял его покаяние, и никто теперь не вправе разлучить их. И  единственное жалел, что налил ей полный стакан.

Когда ложился в постель, его мучило желание, потому что на шхуне они, хотя и спали вместе, но позволить себе ласк не могли. А сейчас она крепко спала, и он не решился нарушить этот сон. 

Когда проснулся утром, ее не было рядом. Раздвинув полог кровати, увидел, что она на коленях, молится, и лицо ее  в слезах. Заметив его, сквозь слезы сказала:

- Мой господин, я великая грешница, я  напилась пьяной, и Бог меня не простит…
Опустился рядом с ней на колени, погладил по голове:
- Как рыцарь храма Святого ромба прощаю тебя, и Бог простит. Ты не была пьяной, ты просто первый раз выпила вино… Не казнись, твой грех совсем невелик, и Бог простит.
- Это ваш Бог простит, - возразила она, - а Мой не простит.
- Нет вашего и нашего Бога, Бог у всех людей один, только называют его по-разному, и сами же придумывают божьи законы, которых Он не давал.

Она смотрела на него с изумлением, даже страхом, а он продолжил:

- И у амеев, и у бусманов, и ромбидов, и даже желтолицых чайнов, которые привозят шелк, Бог один, но люди говорят на разных языках, и имя Бога  звучит по-разному. Но Бог один для всех людей земли.
- Ты говоришь, что люди сами придумывают Божьи законы, которых Бог не давал. Это великий грех. Почему ты так говоришь?!
- Я знаю, я видел Бога, он приходил ко мне в видениях, когда я исполнял обет.
- И Он тебе это Сам сказал?
- Нет, не говорил, но я видел пути Бога, и я знаю. Верь мне. Придет время, все люди поймут это, и возблагодарят Бога Единого, и не будет разных Богов.
- Наши священники и называют Бога Единым, но других Богов хулят и не признают. Почему так?
- Называют правильно, но с лукавой целью, чтобы отделить своего Бога от других, не хотят признать, что Бог один, потому что тогда и все люди перед Единым равны, и нет избранных.
- Но у ромбидов тоже свой Бог!
- Да, но ромбиды не отрицают Единого, только у нас признали и Божьего сына Ешу, которого ваши священники не признают.

Астара больше не спрашивала и не возражала, но стояла, опустив голову. Иохим понял, что наговорил много лишнего, ей такое  понять трудно, а принять тем более, поэтому сказал:

- Не докучай Богу своим маленьким грехом, это больше мой грех, зря я налил тебе полный стакан, двух глотков было бы достаточно. Пойдем в постель, рано еще.

Она покорно поднялась на ложе, легла, заулыбалась, когда он стал снимать ее хитон, но спохватилась:

- Придет же служанка, убирать посуду!…
- Сюда не придет, и это наше жилье, и никто не вправе нам мешать…
-

Глава 30
Сомнения Святейшего

Святейший призвал Иохима через неделю, когда луна стала набирать полную силу. А до этого Святейший имел беседу с Леонардом, наставником кулы тайного дозора, когда тот доложил Святейшему, что рыцарь тайного дозора Иохим сын Пейна нарушает обет безбрачия.

- Знаю, - ответил Святейший, - он каялся в своем грехе. Я отпустил ему этот грех.
А что за женщина, она красива?
- Она была бы красива, если бы не была уродлива, – ответил Леонард.
- Это как так?! – удивился Святейший.
- Ее лицо покрыто следами оспы, а один глаз полностью закрыт бельмом. При первом взгляде все это вызывает горькое сожаление.
- Но не отвращение?
- У меня не вызвало, только сожаление. Но дело в том, что когда видишь ее часто, это как-то забывается, видишь просто женщину, ее уродство перестаешь замечать. При этом она умна, знает грамоту, знает латынь, и за время плавания стала понимать ромейский.
- А как к ней относится сам рыцарь Иохим Пейн?
- Очень трепетно, Святейший, это любовь – злейший враг веры.

Святейший помолчал, потом покачал головой:
- Не будь слишком суров, любовь – тоже от Бога.
- Да, но он слуга Бога, и не может служить  еще и женщине!
Святейший опять помолчав, сказал:
- Да, в этом ты прав. Трудно ему придется… А сейчас ступай, ты исполнил долг. Да пребудет с тобой Божье милосердие.

 Когда прибыл рыцарь Иохим Пейн, Святейший после обычного ритуала усадил его на стул поблизости от себя, сообщил:

- Я вместе с советом Мудрых прочел амейский перевод Завета. То, что в нем изложено, смутило многих,  слишком он отличен от известного Святого писания, но то, что перевод сделан с истинного Завета, не усомнился никто. Весь вопрос в том, насколько этот перевод точен. Первое сомнение возникает сразу, в переводе указано, что Бог избрал исполнителями Завета амеев, как самого любимого Им народа. Но ты говорил, что сам Завет написан на языке славиндов?

- Да, Святейший, и узнал я это, когда увидел надпись на древнем булатном ноже из страны славиндов, и сказал мне это знающий человек.

- Не могло быть, чтобы написанное на одном языке, обращалось к другому народу. Прошлой ночью, при свете луны мы вскрыли Завет, увидели, что проступают письмена. А сейчас близится полнолуние, теперь твой черед работать, ты же хотел этого?

- Да, Святейший, благодарю тебя, Святейший, - Иохим упал на колени.

- Сядь, - вернул его глава церкви, - поговорим о деле. Во-первых, все должно быть тайным, люди еще не готовы принять Завета, пусть живут по Святому писанию, оно Завету не противоречит. Но чтобы делать и сличать перевод, одного человека мало, тебе потребуются помощники. Скольких бы ты хотел иметь при себе?

Иохим помедлил, он не был готов к вопросу, но ответил:

- Пока только двух, один пусть будет монах Венедикт, он уже знает о Завете, и он быстр умом, а вторым пусть будет ученик кулы тайного дозора усердный в языках и быстрый в письме, его нам подскажет брат Леонард. А потом будет видно.

- Хорошо, пусть будет так. А теперь, где вы будете работать. Я думаю, одна из башен обсерватории подойдет лучше всего, и ходить туда вы будете под видом звездочетов, это не вызовет подозрений. Другую работу, которая не потребует лунного света, будете делать в отдельной келье библиотеки.  Цитры будешь носить только ты, и хранить их в тайнике. Тайник в хранилище библиотеки, сам хранитель не знает его, будешь знать только ты. Когда ты готов приступить?
- Сегодня же, Святейший!

- Хорошо. Доверенный покажет тебе тайник. Вечером я отдам тебе цитры. Помощники будут ждать тебя после захода солнца. Докладывать мне будешь один раз в три дня. Да поможет тебе Бог.


Иохим подошел к руке Святейшего, тот осенил его знаком Святого ромба.  Иохим покинул приемные покои Святейшего и направился домой, прежде всего он решил выспаться накануне бессонной ночи.

Его встретила Астара, как всегда после его отсутствия немного встревоженная. Он обнял ее, успокоил, спросил:

- Почему ты до сих пор тревожишься в мое отсутствие?  Мы же дома, и здесь ничего плохого ни со мной, ни с тобой не случится.
- Я знаю, мой господин, но когда тебя долго нет, я начинаю скучать, потом жду тебя, и чем дольше, тем мне тревожнее.
- Не называй меня «мой господин», я твой муж, пусть не перед людьми, но перед Богом. Прочла ли ты главу Святого писания?
- Да,  и все поняла сама, я даже не обращалась за помощью к служанке. Его легко понимать, оно как и наше, но в вашем меньше угрозы Божьей кары. Чем больше я его читаю, тем больше сожалею, что моя вера другая.

- Когда изучишь Писание, ты сможешь принять нашу веру.
- А какой я должна буду исполнить обет? Какие испытания на меня наложат, чтобы проверить мою искренность?
- Обет один – верить. А испытаний у нас не накладывают.
Она помолчала, а потом шепотом обратилась к нему:
- И еще я боюсь, что мой Бог покарает меня за измену. Я очень боюсь. Больше всего  боюсь, что потеряю тебя.
- Твой страх напрасен, я же говорил тебе, что Бог у всех людей один, только они называют его по-разному. За веру Бог не карает, ему угодна любая вера.
Он заметил на ее лице тревожную думу и поспешил успокоить:

- Не мучай себя, не спеши все постичь, это придет само, ты поймешь. А пока верь моим словам.
Она виновато улыбнулась в ответ, а он сказал:
- Сегодня в ночь я уйду, и буду уходить каждую ночь, пока светит полная луна. Если боишься оставаться одна, я велю служанке ночевать с тобой.
- Нет, мой господин, я не боюсь одна, окна закрыты, а дверь я закрою на засов. А когда ты вернешься?
- Вернусь под утро, когда начнет светать. Я буду в обсерватории, изучать луну и звезды.
- А зачем их изучать, разве на небе что-то меняется? И ты же не звездочет, а рыцарь храма.
Он улыбнулся, но не вопросу, а тому, что она задала такой вопрос. Раньше она не посмела бы.  Спросил:
 - А ты знаешь, что бывают солнечные и лунные затмения?

- Да, одно солнечное затмение было и в моей жизни. Тогда священники сказали, что это кара за грехи, и велели всем молиться и каяться, в городе  стояли вой и стенания. Я была маленькой, и мне было страшно, хотя со мной была мать, и меня успокаивала.
- Затмения можно рассчитать и предсказать, а для этого надо изучать небо.
Он опять заметил на ее лице тревожное сомнение, и опять поспешил успокоить:
- И про это тоже не думай, когда-нибудь я тебе объясню, ты поймешь. А сейчас мне надо поспать, чтобы ночью быть бодрее. Приляг со мной рядом, чтобы я быстрее уснул.

Он проснулся на закате, и хотя сонная одурь не отпускала, он знал, что это временно. Они поужинали, и он отправился.  Святейший вручил ему деревянный ящичек с ручкой, какие используют для переноски фолиантов, сказал:

- Отныне и до тех пор, пока ты читаешь и переводишь Завет, ты его хранитель. На выходе тебя встретит мой доверенный и покажет тайник. Брат Венедикт и ученик кулы по имени Микель  ждут тебя около библиотеки. Вы вместе зайдете в  библиотеку и возьмете у хранителя две книги по астрологии, Венедикт знает какие. Пока они будут заняты книгами, доверенный покажет тебе тайник. Лучше, если твои помощники не узнают о тайнике. В тайнике будет точно такой же ящичек, когда утром ты должен будешь положить Завет в тайник, ты просто поменяешь ящики. Не беспокойся, тайник надежен. Да поможет вам Бог.

Когда Иохим вышел наружу, было уже темно, но как раз всходила почти полная  луна. Рядом возникла фигура доверенного в темной рясе с капюшоном, как будто он вышел из стены. Лица доверенного Иохим не увидел. Доверенный  ничего не сказал, просто двинулся в сторону библиотеки, Иохим пошел следом. В притворе библиотеки Иохим увидел ожидавших его Венедикта и Микеля,  словами «да пребудет с вами Бог, братья» он приветствовал их.  Они ответили так же. Венедикт был в обычном платье монаха, Микель в халате звездочета с высоким стоячим воротом, который, как считалось, помогает смотрящему в небо поддерживать голову. Все четверо пошли в хранилище, при этом доверенный оказался сзади. Хранитель молча выслушал заказ Венедикта и удалился среди стеллажей. Иохим обернулся, доверенный показал ему рукой на нишу, задернутую рогожкой. Иохим удивился, таких ниш много тянулось вдоль стены, в них ставили свечи, или писчие принадлежности. Это были обычные глухие ниши, как одна из них может быть тайником, Иохим не понимал, но вспомнил последние слова Святейшего и не стал задавать вопросы доверенному. Тот же, убедившись, что Иохим видел и запомнил нишу, удалился. Иохим так и не увидел его лица и не услышал  голоса.

Втроем они вышли из библиотеки, Венедикт нес книги, Микель писчие принадлежности, Иохим ящик с Заветом. По винтовой лестнице они поднялись на верхнюю открытую площадку башни. Здесь стояли три  складных табурета с кожаными сиденьями и низкий стол с пюпитром. Все трое, не сговариваясь, опустились на колени и прочли молитву о помощи в деле. После этого Микель разложил на столе  листы папируса, краску, три стило. Иохим открыл ящик и достал цитры. Микель замер, Венедикт положил руку на его плечо. Иохим достал Завет и  развернул свиток на половину пюпитра, рядом также развернул амейский перевод. В лунном свете четко проступили письмена Бога, амейское письмо виделось хуже, но присмотревшись, его тоже можно было читать.

- А теперь, братья,  смотрите. Мы будем прокручивать оба свитка и искать подобные абзацы. Если кто увидит такое, сразу скажет. По ним будем составлять словарь. Да поможет нам Бог.

В течение часа они сличали тесты, но никто не проронил ни слова. Чем дальше они рассматривали свитки, тем более Иохим чувствовал, насколько трудна их задача. Во-первых, длина строк абзацев была разной: на Завете  она была  одинаковой и составляла полторы длины ладони, на переводе же,  то две, а то и три длины ладони. Это можно было отнести на разницу длин слов в разных языках, но Иохим заподозрил, что перевод написан не подобно, и то, что на  Завете изложено, положим на трех строках, в переводе могло быть переписано в одну. В конце-концов  он почти убедился в этом.  По  тому способу, который Иохим посчитал самым простым и надежным, составить словарь было невозможно.  В итоге они вернулись к самому началу, и теперь Иохим попросил  помощников искать отдельные слова. Такое слово нашлось «Бог», его более всего было в первом абзаце, но в Завете оно состояло из четырех букв, и как оно звучит, они, конечно, не могли знать. И повторялось оно не через равное количество слов и строк, и в переводе его было много больше. Иохим понял, начало Завета переведено неточно, а может, и умышлено искажено.  В переводе начало читалось так:

«Я Бог Единый, вечный, вездесущий и всемогущий. Я Бог, благоволящий верующим в Меня и карающий неверных и потомков их вплоть до сорокового колена. Нет Бога кроме Меня ни на земле, ни под землей, ни на небе. А кто усомнится в том, того везде настигнет кара Моя. Обращаюсь Я к тебе, мой любимый народ, ты – потомок славных сынов моих Саола, Дивада и Моава, и благочестие их – ваше благочестие. Все тринадцать родов ваших - любимые дети мои, и вам даю Я Завет. Вы исполните Его и править будете миром от имени Моего. Великая мудрость Завета даст вам великую силу. И все народы придут к вам с подношением, и будут просить вас о милости, и падут перед вами на колени перед мудростью вашей, и будут просить ваших советов и призывать вас в правители. И вы примите их, и возглавите и будете править. Да будет такова воля моя, Бога Единого. А кто усомнится в том, того постигнет кара Моя».

В самом Завете слово Бог было не первым, а лишь седьмым, и далее лишь шестнадцатым, и все же оно было самым частым словом в начале Завета. Все трое пришли к одному выводу, и когда Иохим сказал о своем предположении, никто не возразил. А то, что начало переведено неверно, сразу усложняло задачу, надо было найти следующий фрагмент текста, чтобы его использовать для составления словаря. Но где начало этого фрагмента. Они выбирали последовательно разные строки, сопоставляли по числу слов, составляли словарь из нескольких слов, переносили слова на следующие строки, но связного предложения по наметкам словаря так и не получили. Не было надежного абзаца, который можно было бы использовать как ключ хотя бы для десятка слов. Так безрезультатно они проработали до самого рассвета, исписали массу листов папируса черновыми набросками, которые в итоге оказывались неверными. Когда стало светать, и письмена Завета поблекли, Иохим велел собрать и сжечь все черновики. Пепел растерли и бросили по ветру. Затем все трое встали на покаянную молитву.

В библиотеке Иохим приоткрыл занавеску ниши и увидел там точно такой же ящик, как и у него в руках. Он поменял ящики, а когда Венедикт сдал книги, и они втроем направились к выходу, приотстал и, не удержавшись, снова заглянул в нишу. Ниша была пуста. Иохим понял, что Завет охраняет не только он.

По дороге домой Иохим встретил монаха. Монах первым приветствовал его и при этом внимательно посмотрел в глаза Иохима. Иохим отметил про себя, что монах черняв и горбонос, и больше похож на амея, чем на местного жителя. Но рыцарь был слишком удручен первой неудачей, чтобы придать значение встрече со странным монахом.

Несмотря на раннее утро Астара встретила его одетая. Он спросил:

- Зачем ты так рано поднялась? Спала бы еще.
- А я не спала, - ответила она, - читала Святое писание и ждала тебя. Ночь прошла незаметно. А вот сейчас я хочу спать.

Иохим кроме того хотел и есть, но служанка принесет завтрак не раньше, чем через час, решил ложиться натощак, но Астара сказала:
- Ты, наверное, голоден. В камине остались угли, я их специально присыпала золой, чтобы быстро раздуть и разогреть пищу. Ты будешь есть?
- Ты заботливая жена, - он обнял ее, и недавняя печаль от неудачи отступила.
Они быстро уснули и не слышали, как приходила служанка. Та же вначале расставила пищу, но хозяева не появлялись, и она сдвинула блюда поближе, накрыла тряпицей и удалилась.

И был день.

Лес подступал к полям и пускал в их сторону корни, пытаясь занять отнятое у него пространство, но люди терпеливо пропалывали новые побеги и сажали свои полезные травы с метелками и колосьями зерен. Здесь же лежала колесница Бога - серебристый диск с прозрачными верхом и низом.  Сам Бог жил в хижине, которую построили ему люди. Он был болен и не мог передвигаться без посторенней помощи, поэтому около него постоянно находились несколько монахов в желтых мантиях. Ранним утром они помогали Богу выйти наружу, чтобы приветствовать приход Солнца и поклониться ему. Это было нелегким делом, потому что Бог был вдвое больше обычного человека. И хотя Бог сам поднимался с постели и выходил наружу, около каждой ноги его поддерживал дюжий монах, а третий шел сзади, руками упираясь в поясницу Бога, чтобы Он не опрокинулся назад. Однажды такое случилось, и помощники-монахи в страхе разбежались, опасаясь божьего гнева. Но когда они вернулись, Бог сам управился после падения и занял свое обычное место на массивном стуле, на котором он сидел, диктуя монахам-писцам свой Завет. Гнев Бога проявился лишь в том, что он устыдил трусов и заставил их многократно повторить молитву-клятву, что провинившийся должен немедленно приступить к искуплению вины, а не уклоняться и не бежать в страхе. Страх – удел четырехруких, от которых люди давно отошли. Так сказал Бог.

Каждый день Бог диктовал свой Завет троим писцам, которые сидели напротив Него и записывали Его слова. Двое писцов делали записи на обычном папирусе, а один, самый искусный в письме, на длинном белом свитке. Письмена на свитке исчезали на следующий день, и чтобы найти место, откуда начинать письмо, приходилось лепить кусочек смолы. Однажды писцы, осмелившись, спросили у Бога, зачем делать записи, на свитке, если на нем они пропадают. На это Бог ответил, что написанное не пропадет и откроется в свое время пытливым потомкам, им же людям Он оставляет для исполнения записи на папирусе. Чем дальше писцы записывали Завет, тем меньше понимали смысл того, что диктовал им Бог. И об этом они спросили у него. И на это Бог ответил, что непонятное сегодня, станет понятным завтра, как малое дитя вначале даже слов не понимает, потом, подрастая, понимает, далее само говорит, а обученный грамоте может прочитать и записать, так и род людской, взрослея и умнея, постигнет то, что теперешние люди пока понять не могут. И это было мудро, и писцы больше не спрашивали. Последние записи делал только один писец на свитке, и диктовал ему Бог одному семь дней.

В конце работы, которая длилась каждый день с восхода до полудня, когда писцы начинали уставать и делать ошибки, Бог диктовал последние слова, которые каждый раз были одни и те же. А потом Бог заставлял писцов прочесть последнюю запись как клятву. И клятва была:

И опять напоминаю вам, любая ваша выгода не должна быть только вашей, все, что вы сделаете, должно быть выгодой для всех. А если вы отделитесь ото всех, то нарушите Мой Завет. А когда ваша выгода станет явной, и все увидят ее, то вначале будет зависть, потом гнев, и прольется ваша кровь, и будут гонения на детей ваших, а исполнение Завета отложится на много поколений. Имея знание, богатство и власть, не отделяйтесь ото всех, будьте как добрые пастыри и ведите людей к спасению, ибо только вы будете знать, куда идти. Да будет так.

Иохим очнулся и увидел встревоженное лицо жены.
- Тебе что-то приснилось? Ты застонал, а потом вскрикнул, - сказала она.
- Я опять видел его…
- Кого?
- Бога.

Астара молчала, но глядела на него с суеверным страхом.
- Он подсказал мне, я уже слышал это, надо записать, - он вскочил с постели и поспешил за  писчими принадлежностями, но остановился, понял – не надо записывать, этого он не забудет уже никогда. Вернулся на постель, успокоил жену. – Не пугайся, успокойся, все хорошо.
- Что он сказал тебе?
- Он ничего не сказал, просто я увидел часть его пути, и понял, что он мне хотел подсказать.
- А какой Он, как наш, или как ваш?
Иохим вздохнул, она до сих пор разделяла Богов.
- Я же говорил тебе, нет вашего или нашего  Бога, он один для всех. И он может быть любым, и как ваш, и как наш, но Он – один.
- Прости меня, мой господин, - Астара потупилась.
- Ладно, нам пора вставать, и время  послеобеденное, наверно служанка уже принесла еду.

Они умылись из одного тазика и направились в столовую.  Пища стояла на столе, прикрытая тряпицей. Служанки не было.

 Вечером Иохим снова отправился в библиотеку, так же в притворе встретился с помощниками и приветствовал их,  так же Венедикт заказал хранителю книги. Иохим подменил ящик, а когда они  выходили, заглянул в нишу. Ящик оставался на месте.  Они поднялись на площадку башни, и все повторилось, как и вчера, только теперь Иохим знал, что надо искать, и помощники чувствовали это. Он развернул свиток Завета  и попросил искать небольшой абзац, который должен часто повторяться. И скоро такой абзац они увидели. Тогда  Иохим по памяти стал диктовать значения слов, а  Микель записывать. В словаре набралось почти полсотни слов, с этого можно было начинать.  Взяв другой абзац, и вставляя в него известные слова, они по смыслу наметили другие неизвестные слова и сразу же проверили их  на следующем фрагменте Завета, слова, которые уложились в смысл, оставили, которые же выпали, зачеркнули. Потом приступили к следующему фрагменту и до полуночи определили еще два десятка слов. Словарь  медленно, но неуклонно пополнялся, и они работали, как одержимые, пока ученик кулы не пожаловался, что не может больше писать, у него закоченели пальцы. Только сейчас Иохим обратил внимание на холод. Он посмотрел на небо, светила полная луна, свет ее был ярок, и вблизи нее звезды не просматривались, только на удалении, и звезды от холода тоже были колючими. Но Иохим не ощущал холода, слишком велик был его восторг, и он упал на колени с благодарственной молитвой. Помощники последовали за ним, только Микель, встав на колени, кисти рук держал у себя подмышками.

 После молитвы Микель и Венедикт писали попеременно. Но скоро  и Иохим почувствовал, что замерзает, понял, помощникам не легче, и решил на эту ночь прекратить работу. В следующий раз надо теплее одеваться и взять с собой дров, или углей, чтобы греть руки. Иохим остановил работу,  и  оценил результат сегодняшней ночи. В словаре было уже более сотни слов, но до конца они перевели всего четыре абзаца, и пять абзацев наметили, но с большими пробелами, их еще предстояло заполнить. Иохим понял, работа предстоит долгая.  Они опять произнесли благодарственную молитву, и спустились с башни.

В этот раз Иохим возвращался домой задолго до рассвета, но как и в прошлый раз навстречу ему попался тот же монах. Монах приветствовал его и опять внимательно посмотрел в глаза. Когда разминулись, Иохим спохватился, обернулся и окликнул монаха. Когда тот остановился, Иохим приблизился и, вглядываясь в его лицо, спросил:
- Кто ты, брат? И почему ходишь по ночам?
Монах стоял, опустив голову, ответил смиренно:

- Я храмовый лекарь, а хожу по ночам, потому что мне не спится в лунные ночи, – потом добавил. – В лунном свете порою видится то, что невозможно разглядеть даже при солнце…

Иохим растерялся, слишком уж странным был намек, если это намек. Спросил:
- И что же видно в лунном свете, что невозможно разглядеть при солнечном?
- Тени, брат, тени. Ночью они совсем другие, посмотри сам.

Иохим невольно стал оглядываться: да, тени были другими. Когда он очнулся от созерцания, монаха рядом не было.

На третий день Иохим докладывал Святейшему:

- В алфавите славиндов тридцать шесть букв. За три ночи мы составили словарь почти из двух сотен слов, но смогли перевести не более пяти страниц текста. Амейский перевод для словаря плохой помощник, многие пробелы текста приходится дописывать по смыслу. Мы попытались перевести самое начало Завета, но не смогли, он совсем не укладывается в наш словарь, в амейском переводе он совершенно искажен, а может и не искажен, а написан заново. И еще в Завете часто повторяется один и тот же абзац, в котором Бог предупреждает посвященных в Завет, чтобы они не использовали знания Завета для своей корысти. В амейском переводе мы этого абзаца не нашли.

Святейший молча выслушал рыцаря, помедлил с ответом, потом спросил:

- Сколько, ты думаешь, времени потребуется на точный перевод и сличение с амейским переводом?
- Полнолуние недолго, к тому же в пасмурную погоду работать не сможем. Конечно, чем больше будет словарь, тем быстрее мы будем работать. Я думаю надо взять еще переписчика, и просто копировать Завет, чтобы потом иметь возможность работать над ним в любое время. Хотя одного не хватит, близится зима, ночи холодные, сегодняшней ночью у нас замерзла краска, и руки у переписчика даже в перчатках мерзнут.

Святейший опять задумался, наконец, сказал:

- Хорошо, возьми еще двух переписчиков, пусть просто копируют, все трое сразу. Пусть пишут углем. Новых в тайну не посвящать, и так посвященных становится слишком много. Переписчики будут из кулы тайного дозора. – Спросил. - Что еще можешь сообщить?
- Должен еще сказать, Святейший, мучает меня подозрение. После первых двух ночей встречал я монаха, и он явно проявлял ко мне интерес. Спросил: кто он?. Сказал, что храмовый лекарь. Но лицом он больше похож на амея.
- Да, есть такой, - ответил Святейший. – Он бусман, но недавно принял нашу веру. Он искусный лекарь, это он вылечил паломника Томазо, который вез твое письмо. А Томазо, скорее всего, отравили купцы-амеи, которые плыли на корабле вместе с паломниками. Мы следим за колонией амейских купцов, но пока ничего подозрительного не заметили. Сам спроси лекаря, чтобы убедиться, с ним ли ты встречался.

Покинув приемные покои Святейшего, Иохим решил, что встретится с лекарем вечером, перед тем как идти в библиотеку.  Но встретиться им пришлось совсем по другому поводу.

Глава 31
В очередное полнолуние

Посвященные и смена стражи прибыли к подземелью под храмом, как обычно, за день до полнолуния. Но на подходе к первому секрету стал ощущаться трупный запах, и сменные стражники заволновались, они остановили посвященных, и один из стражников с факелом пошел вперед. Он отсутствовал долго и вернулся с причитаниями. Сообщил, что оба стража мертвы, но чужих в подземелье как будто нет. Молодые посвященные засуетились, а затем обратились с вопросом к старику: «что теперь делать». Старик оставался спокоен, предложил всем пройти далее на свои обычные места, а когда вся группа вошла в катакомбы, далее пошел один. А спустя какое-то время послышался смех. Помощники поспешили к старику и увидели его в светлом пятне. Старик смеялся, его скрипучий старческий смех был неуместен и даже жутковат. Увидев помощников, старик, будто с радостью, прокричал:

- Нет Его, Завет похищен, тайник пуст! – Он опять захихикал, а потом продолжил,- Я предчувствовал, я ждал этого, но я даже рад, может быть теперь Он окажется в более достойных руках.

Помощники стали укорять старика и назвали его безумным, но он ответил:

- Нет, я не безумен, я совсем не безумен. Я давно заметил, как вы записывали перевод Завета, вы перестали записывать предостережение, я понял, что вы поступите наоборот, для своей корысти. Хотя вы – мелкие сошки, но ваш Первосвященник и вся элита церкви Единого давно решили использовать знания, указанные в Завете, для собственного возвышения. Вы уже давно преступили заповеди Завета, вы недостойны Завета, вы неугодны Богу, и он отнял у вас то,  чем владеть вы недостойны, - и он опять захихикал.

Помощники оставили старика и стали совещаться между собой. Они не знали, как теперь сообщить о случившемся, они боялись, что первый гнев настоятеля падет именно на них. В конце-концов они решили, что отправят старика, как сумасшедшего, со стражами, и о похищении первыми расскажут стражи. Они же останутся в подземелье, как будто бы для того, чтобы искать Завет. Так они и поступили. Стражи забрали старика и отправились обратно. На прощанье старик сказал помощникам:

- Крысята верно рассчитали, пока лучше переждать. Ждите и дождетесь,  - и он опять рассмеялся.

В храм стража вернулась под утро вместе со стариком-славиндом, стражи ничего не объясняли о причине своего возвращения, хотя и знали в чем дело, сообщили только, что стражи, которых они должны были сменить, убиты, а их отправили помощники старика, потому что старик рехнулся умом. Настоятель приступил с допросом к старику, тот, и правда, вел себя ненормально, часто смеялся без повода, но сразу сказал, разведя руками:

- Нет Его, все, был, и нет.

Настоятель понял и велел стражам удалиться, чтобы говорить со стариком наедине, спросил:

- Похищен Завет?!
Старик захихикал и почти с радостью сказал:

- Да, Завет похищен, и похищен мастерски. И это не простое воровство, похитили его достойные люди. Я даже рад, что теперь вы не сможете использовать Его для своих корыстных целей. – И он опять трескуче засмеялся.

- Несчастный! Как смеешь ты так говорить?! Мы кормили и поили тебя, мы окружали тебя роскошью, мы исполняли все твои желанья. И это твоя благодарность?!

- Да, я был вам нужен, и вы содержали меня. Но вы держали меня в клетке, что я видел с тех пор, как согласился помогать вам, эти стены и подземелье. Вы ни разу не отпустили меня к родичам.

- Ты умрешь, старик! – сурово сказал настоятель, и это была не пустая угроза.
- Мы все умрем, - рассмеялся старик, - последние дни я жил лишь тем, что мог держать в руках Божье творение. Теперь Его нет, и жизнь мне не нужна.
- Умрешь не только ты, мы истребим все ваше племя!

Старик рассмеялся и на это, но смех его был вымучен, потому что он испугался, но ответил:

- Какое племя! Нас уже никого нет, я – последний.

Настоятель вызвал стражу, и старика заточили в подземную келью. Двух стражников, которые вернулись со стариком, настоятель тоже велел закрыть в подземелье, и приставить глухонемого стража. После этого настоятель стал думать, как сообщить о случившемся Первосвященнику. Ничего не сообщать, а самому бежать, пока есть возможность. Но куда бежать? Все караванные пути под стражей, единственное – уплыть на чужеземном корабле, но порт сейчас пуст. Поразмыслив, решил идти докладывать самолично, но взял с собой яд, на случай, если Первый велит взять его под стражу.

Первосвященник, выслушав сообщение о краже Завета, воспринял это спокойно, разрешил настоятелю поднять лицо и спросил:

- Где стражники и старик, сообщивший о краже?
- Я велел заточить их в подземелье во избежание распространения слухов.
- Приведи ко мне старика, хочу поговорить с ним самолично.
- Твое преосвященство, он не в своем уме, смеется беспричинно и чему-то радуется.
- Неважно, доставь его ко мне.

Настоятель покинул резиденцию Первосвященника с облегчением, но чувство тревоги и опасения за свою жизнь до конца не оставило его. Вернувшись, он распорядился, чтобы старика отправили к Первосвященнику в закрытой кибитке. По дороге старик жадно вглядывался в щелку, которую обнаружил в стене. И он увидел нужного человека. Старик завопил и с невозможной для себя силой ударил и проломил стену кибитки. Высунулся наружу и опять завопил:

- Грядет дьявол, и всех пожрет, всех, даже маленьких детей! Спасайтесь! Спасайтесь все!

Носильщики и стражники на время замешкались, а старик увидел, что нужный человек смотрит на него, и подал тайный знак. Нужный человек тут же подался прочь, и старик убедился, что он понял его. Старика затолкали обратно, и дыру спешно заделали, только носильщики прибавили шагу. Но старик  больше не безумствовал. Старик был спокоен, он успел предупредить.

Со стариком Первосвященник говорил весьма уважительно, даже позволил тому подняться с колен, спросил:

- Скажи мне, посвященный, кто, по-твоему, похитил Завет? Три луны назад ты сообщил, что почувствовал в подземелье чужого, кто бы это мог быть?
- Не знаю, но надеюсь, что это достойные люди, и не будут использовать Завет только для своей корысти, как делаешь это ты!
Первосвященник ничем не выразил своего недовольства дерзостью старика, но подал левой рукой малозаметный знак, и неслышно подошедший сзади стражник накинул на шею старика удавку и затянул ее.  Первосвященник с брезгливой гримасой смотрел на бьющееся в конвульсиях худое старческое тело.

Затем Первосвященник вызвал начальника тайной стражи и повелел провести расследование по делу о паломнике-ромбиде, который сбежал, когда за ним были посланы стражи, но по их докладу  утонул. Три дня спустя начальник доложил, что стражи, причастные к делу, под пытками признались, что не видели тела утопленника, и ничего кроме одного сандаля не видели, но рыбаки сказали, что ромбида могли съесть акулы. И еще начальник сказал, что спрашивал у знающих людей, как часто появляются у наших берегов акулы, и много ли людей гибнет от них, и получил ответ, что стаи акул проходят по весне, и бывает, что гибнут от них люди, но в последний раз это было много лет назад. Налицо стражи умышленно солгали, скорее всего, паломник-ромбид остался жив, но искусно спрятался. И еще начальник стражи сказал, что примерно в то же время, появился нищий купец, оставшийся в живых после разграбления каравана. Но это дело требует дополнительного расследования. Первосвященник дал согласие на новое расследование, но повелел одновременно казнить всех причастных к делу пропавшего паломника-ромбида.

И скоро были казнены два тайных стража, не проявивших должного рвения, они были задушены на глазах соратников.  Затем были казнены лавочник и рыбаки северного поселка. Но поскольку бусманы запрещали амеям публичные казни, эти казни прошли тайно, и лавочник, и рыбаки были найдены зарезанными в квартале блудниц после дня поклонения.

Но на этом казни не прекратились, умер настоятель храма, где служили посвященные, он чем-то заболел и скоротечно умер. Неведомо куда пропали молодые посвященные. Только попытки найти родичей старика не увенчались успехом, его род будто растворился.

А дело о нищем купце, оказалось довольно затейливым. Расследованием была подробно выведана его история: и как он нищенствовал, как был нанят счетоводом храма, как уличил бывшего казначея, и как в конце-концов уплыл в Ромею, выкупив из храма одноглазую служанку. Единственное, никто не мог подтвердить, что купец Ифраим действительно из Буграса, потому что каравана оттуда до сих пор не было. И еще есть слух, что этот нищий купец Ифраим связан с самим Ак-Али, главарем местных разбойников. Начальник тайной стражи попросил расследование отложить на время, пока не придет караван из Буграса, потому что связываться с Ак-Али себе дороже, лучше придерживаться негласного невмешательства в дела друг друга. Первосвященник с этим согласился.
Когда Первосвященник с ближайшими доверенными обсуждали пропажу Завета, один из доверенных сказал:

- Большей катастрофы трудно представить, разве только тот давний случай, когда посвященный Ешу начал сам проповедовать Завет.
- Не думаю,  тот случай и был главной катастрофой, - возразил Первосвященник, - он породил мир ромбидов, и теперь они как кость в горле на нашем пути.
- Да, - угодливо согласился другой доверенный, - наша вера была на волоске, чернь за ним ходила толпами и славила его.
- Эта же чернь кидала в него камни, когда его распятого на ромбе везли для сожжения, - напомнил первый доверенный.

- Чернь есть чернь, - сказал Первосвященник, - она легко поддается новым кумирам и столь же легко предает их, пока он был во славе - они боготворили его, как только он утратил силу – они его возненавидели. Чернь всегда пойдет за победителем и будет славить его. Но оставим прошлые дела, хочу услышать ваши соображения, что нам делать теперь.

Доверенные молчали, давать совет самому Первосвященнику даже ближайшим доверенным было непросто. Второй сказал:

- Надо довести до конца расследование, узнать, где Он, и вернуть Завет, - я так думаю.

- А что скажешь ты, - Первосвященник обратился к другому.

- Я думаю, надо поступить так, как учили наши предки: в любом поражении найти хотя бы маленькую выгоду, эту выгоду лелеять и взращивать, чтобы она в конце-концов перевесила невыгоды, и тогда поражение обернется победой.

- И какую же выгоду ты видишь сейчас,  хотя бы малейшую?

- Твое Святейшество, мы слишком долго ждали. Мы ждали, когда падет Срединная империя, но на смену ей пришел Халифат, теперь мы ждем, когда падет он. А ждать не надо, надо претворять в жизнь Завет. Та часть Завета, которую мы перевели, дает нам знания, как с помощью денег править миром. Думаю этого достаточно, чтобы начать, а начинать необходимо сейчас, чтобы новые владельцы Завета нас не опередили. Потеря Завета и заставит нас поторопиться, в этом и есть выгода.
Первосвященник услыхал мудрые слова, да, его помощник в этом прав, надо начинать, тем более что для этого все есть. Есть множество торговых колоний как на востоке, так и на западе в мире ромбидов, эти колонии надо взять под жесткий контроль, чтобы они исполняли единую волю, а несогласных казнить беспощадно. Надо сделать так, чтобы амеи не роднились с другими народами, чтобы оставались только амеями, где бы ни жили. Так вся ойкумена будет объединена и повязана, и нити этой связки будут здесь, в его руках. Первосвященник понял, что его доверенный прав, но знать ему об этом пока не надо, чтобы не загордился, тем более не возомнил себя умнее, поэтому он сказал:

- Ты настолько хитер, что перехитрил самого себя, предлагаешь тратить деньги потерянного кошелька, - и он усмехнулся.

И сразу заметил, как довольно осклабился второй доверенный. И Первосвященник подумал: «Грызитесь, грызитесь между собой мои верные псы. Пока вы грызетесь, я спокоен за себя».

Глава 32
Потомок славиндов

После аудиенции у Святейшего Иохим возвратился домой уже поздним утром.  Вместе с Астарой его встретила и служанка, которая как раз накануне принесла  завтрак. Когда хозяева сели за стол, служанка почтительно поклонилась, пожелала  господам хорошего аппетита и удалилась. Как только она вышла, Астара сказала:

- Мой господин, я должна вначале перед тобой повиниться… В эту ночь, под утро, я уснула вместе со Святым писанием в руках, и проснулась очень поздно, когда уже пришла служанка и постучала в дверь.
Иохим только тут обратил внимание, что на  лице ее нет следов бессонной ночи, но есть другое, какая-то тревога. Он улыбнулся:
- Я прощаю тебе этот грех, и впредь повелеваю: ночью – спать!  После сна ты свежая и красивая, и это приятно моим глазам. Кончится полнолуние,  и я тоже не буду бодрствовать ночами.
Астара зарделась, а потом сказала:
- И еще мне нужен твой совет. Вчера вместе с женой домовладельца я ходила на рынок, и по дороге  нам встретился монах. Он остановил меня, сказал, что он лекарь, и что он может вылечить мой глаз. Я ответила, что сначала посоветуюсь с тобой.
Иохим в раздумье нахмурился, опять этот монах, и увидел испуг в глазах жены.  Не просто испуг,  он видел, что в ее душе рушится надежда, которая как огонек в кромешной тьме мелькнула перед ней, и этот огонек погасило его хмурое лицо. Он поскорее улыбнулся и сказал:

- Конечно, если хочешь, мы сейчас же после завтрака и пойдем к нему…
Она  вскочила со стула, припала к его ногам, сквозь слезы сказала:
- Благодарю тебя, мой господин. – Потом спросила. – А как ты думаешь, это возможно?
- Святейший сказал, что он очень хороший лекарь…- ответил Иохим.
Но она продолжала смотреть на него, и в этом взгляде была мольба, ей нужен был ответ, его ответ. И он не устоял,  сказал:
- Он – сможет. А чтобы это сбылось, молись.

Она тут же опустилась на колени и начала молиться. Он оставил еду и смотрел на нее. Потом тоже опустился на колени и стал молиться вместе с ней.

Через час они вошли в храмовую больницу, в комнату лекаря. Первое, что увидел Иохим, да, лекарь был тот же самый, с кем он дважды встречался по утрам. Потом увидел большое окно, забранное рамами со свинцовым переплетом и чистой прозрачной слюдой. Это было дорогое окно, такая слюда стоит немалых денег, в доходном доме, где Иохим снимал жилье, слюда была желтоватая и коричневатая, через нее просматривались только контуры, здесь же храмовый двор за окном виделся почти без искажений. Затем Иохим увидел стеллажи и полки со множеством склянок, колб и даже реторты. Это скорее напоминало келью алхимика, чем лекаря. И, наконец, он увидел лицо лекаря, сухощавое, внешне спокойное, но в темных глазах был тревожный интерес, который лекарь не смог скрыть.

- Да, пребудет с тобой Бог, брат,  - приветствовал его Иохим. – Жена сказала, что ты можешь помочь ей и вылечить глаз. Мы пришли.

Астара в это время пряталась за спину мужа. Лицо лекаря осталось невозмутимым, но в глазах промелькнула радость, Иохим видел. Лекарь ответил:

- Да, я смогу вылечить ее глаз, но сначала мне надо переговорить с тобой, пусть женщина выйдет, ненадолго.

Иохим обернулся, Астара была испугана, он успокоил:
- Не тревожься, так надо, это ненадолго.
Астара, согнувшись, вышла. Лекарь попросил Иохима подойти поближе и заговорил в полголоса:
- Я сделаю операцию, вычищу ее глаз, это несложно, я делал это не раз. Но потребуется твоя помощь. Я усыплю ее, а ты должен будешь помочь, чтобы она не проснулась. Умеешь ли ты чувствовать чужой пульс и удерживать его?

Иохим утвердительно кивнул, лекарь продолжил:

- Чтобы вычистить глаз, мне нужно вынуть его из глазницы. Видел ли ты когда-нибудь такое?

- Нет! – Иохим был изумлен.

- Если ты боишься это увидеть, мне придется после усыпления прочно привязать ее ремнями, чтобы она ненароком, если очнется, не дернулась и все не испортила. Когда буду чистить глаз, я не смогу следить за ее пульсом и сном, другого выхода нет, но  все же хочется, чтобы помог мне ты. Во-первых, она доверяет тебе, во-вторых, рыцарь храма может это сделать.

- Откуда ты знаешь, что я рыцарь храма? – Иохим нахмурился.

- Я умею наблюдать не только за ночными тенями, и вижу людей не только снаружи, но и изнутри, и отличить рыцаря храма от простого смертного несложно.
 
- И что же ты увидел во мне еще?
- Что  ты очень дорожишь ею, и что ты сможешь мне помочь.

Иохим помедлил, осведомленность лекаря вызывала у него подозрения, но одновременно он ощущал доверие к этому странному человеку, и это чувство пришло изнутри. Он решился.

- Хорошо, я сделаю все, что ты скажешь. Позвать ее?
Когда Астара вернулась, Иохим сказал:

- Не бойся, я буду рядом, и делай все, что скажет лекарь. Он вылечит твой глаз. Оставь свои страхи.

Она благодарно взглянула на него, утвердительно кивнула, но обеими руками вцепилась в его предплечье. Так вместе они подошли к высокой лежанке, на которую лекарь предложил ей лечь. Когда  легла, Иохим взял ее левую руку за запястье и нащупал пульс, пульс был частым. Иохим стал внушать ей покой и скоро почувствовал, что пульс  стал реже. А лекарь в это время поднял над ее головой небольшой янтарный шарик, и как фокусник передвигая его между пальцами, монотонно заговорил:

- Ты устала и хочешь спать, сон твой легок, и в мыслях твоих покой, и мыслей уже нет. Сон, сон… сон…

Иохим услышал, что ее пульс совсем стих, редкие слабые удары. Он поймал этот ритм, и сам настроился на него и тоже ощутил покой, но он помнил.

Когда Астара глубоко уснула, лекарь вымыл свои руки, стряхнул, промокнул полотенцем, потом подошел и открыл окно. Поднял свои кисти под солнечные лучи и, поворачивая, высушил. Потом взял со стола небольшой костяной скребок и тоже покрутил его под солнечными лучами. После этого закрыл окно. Со стороны головы подошел к женщине, левой рукой коснулся ее правой глазницы, быстро надавил, и ее глаз оказался между его указательным и средним пальцами. Иохим почувствовал, как дрогнул ее пульс, но он удержал его, и вернулся прежний ритм, только Астара глубоко вздохнула. Пальцы  лекарь держал низко, касаясь глазницы, но Иохим заметил жилочку между его пальцами, которая от задней стенки глаза уходила в пустую глазницу. Указательным пальцем лекарь стал поворачивать этот белый глаз, что-то выискивая. Наконец нашел, взял скребок и стал счищать белую пленку. Когда край пленки отделился, он отложил скребок,  пальцами правой руки взялся за этот краешек и стянул с глаза всю пленку. Опять дрогнул пульс, и опять Астара вздохнула.  Иохим увидел карий зрачок. Лекарь еще раз повертел глаз между пальцами, потом правой рукой раздвинул веки пустой глазницы и опустил глаз на место. Из закрытого глаза выступили слезы, розовые от сукровицы, лекарь промокнул их тонкой холщовой тряпицей, глаз высох. Затем он взял другую длинную тряпицу и ею перевязал вылеченный глаз. Сказал:

- Ну, вот и все. Теперь можно отпустить ее пульс, а я ее сейчас разбужу.

Иохим убрал свою руку. К нему вернулись чувства, и на теле выступил запоздалый пот. То, что он увидел, вызвало в нем и восхищение, и страх и тревогу за свою возлюбленную, и теперь он ждал момента, когда она очнется. Лекарь заговорил медленным монотонным голосом:

- Все хорошо, ты легка и свободна, ты отдохнула, и я вылечил твой глаз. А сейчас я щелкну пальцами, и ты проснешься … - и, подняв руку над ее лицом, сделал щелчок.

Астара опять глубоко вздохнула, задрожали ее руки, дернулась голова, она открыла левый незавязанный глаз, с тревогой осмотрелась вокруг. Потянулась рукой к лицу, к завязанному глазу, но лекарь упредил ее:

- Не надо его трогать, он под повязкой. Все хорошо, но сегодня его лучше не трогать. Повязку можно будет снять завтра, ранним утром, и первые дни избегать прямого солнечного света. Пусть глаз привыкнет, нужно время…

Астара, пока лекарь говорил, смотрела на него, а потом с тревожным вопросом обернулась к Иохиму. Он поспешил успокоить:
- Он сказал правду, твой глаз чист, я видел. Дождись завтрашнего утра, и все увидишь сама.
Астара облегченно вздохнула,  поднялась с лежанки. Иохим обратился к лекарю:
- Ты искусный лекарь, я никогда такого не видел. Какую ты хочешь плату за свой труд?

Иохим заметил, что после вопроса лекарь заволновался, но молчал. Потом заговорил:

- На востоке это не чудо, многие лекари могут делать то, что сейчас сделал я… А плата… она не будет велика, но об этом я хотел бы поговорить с тобой наедине, -  и он очень внимательно посмотрел в глаза  Иохима.
- У меня нет тайн от моей жены, - ответил Иохим.

- Но у рыцаря храма не может не быть долга, - сказал лекарь и опять внимательно посмотрел в его глаза.

У Иохима мелькнула догадка, о чем хочет просить лекарь. Но откуда он может знать? Или тайна, которую они хотят сохранить, и принимают к этому все меры, уже далеко не тайна? Но почему? Все посвященные - надежные проверенные люди, они не могут разгласить. Иохим решил, что это надо выяснить немедленно, сказал жене:

- Астара, оставь нас наедине, это ненадолго…

В ее открытом глазе опять мелькнула тревога, Иохим взял ее за руку, повторил:
- Это ненадолго, я скоро, и мы пойдем домой…

Астара направилась к двери, напоследок опять обернулась к ним. Когда она вышла, лекарь упал на колени и молитвенно сложил руки:

- Рыцарь, дай мне взглянуть на него только один раз, и душа моя успокоится.
- На кого? – Иохим умышленно исказил вопрос.
- На Завет, написанный самим Богом.
- Откуда ты узнал?!

- Я просто догадался. Я лечил паломника Томазо, после того, как его отравили по пути из Святой земли. Уже тогда прошел слух, что найдены письмена самого Бога. Потом я видел, как несколько дней спустя, служители церкви собирали людей в поездку, и я видел этих людей и понял, что они рыцари храма. Видел, как храмовая стража наказала пьяных матросов, и понял, куда эта поездка. А когда увидел Тебя и Венедикта на башне обсерватории в лунную ночь, уверился, что так оно и есть, утраченный Завет найден.

- Откуда ты знаешь, что Завет был утрачен?

- Я не бусман, я потомок славиндов. Просто в далекие времена, когда Неистовый Искандер перемешал народы ойкумены, наш род оказался на восточном берегу Срединного моря. С тех пор, прошло сорок поколений, но мы из поколения в поколение передавали сказ о том, что в нашей земле  хранился Завет Бога, но воины Неистового похитили Его. С тех пор мы Его искали, но вам повезло больше. Неважно, что нашли Его не мы, а вы, главное, что Он вернулся к людям. Дай мне только раз взглянуть на Него, и я обрету покой на всю оставшуюся жизнь.

- А знаешь ли ты язык предков?

- Да, мы хранили его. Может быть, что-то и утратили, но я помню, и язык, и письмо.

- Хорошо. Сегодня пополудни я еще раз зайду к тебе и покажу надпись. Остальное решим потом. Только знай, что если ты догадался, держи свою догадку при себе. Люди еще не созрели до понимания Завета, мы храним Его в тайне. А сейчас мне надо идти,  жена ждет.

- Благодарю тебя, рыцарь, - и лекарь склонился в земном поклоне.
Астара ждала за дверью, в ромейском платье, но повязанная амейским платком, сильно надвинутым на лоб, так, что повязка на правом глазе почти не была заметна. Она сразу взялась за руку мужа, но Иохим сказал:
- На территории храма так нельзя, выйдем на улицу, там я сам возьму тебя под руку. Тебя что-то беспокоит?
- Ты видел мой вылеченный глаз? Какой он?
- Такой же, как и здоровый. Такой же темно-карий.
- Значит, я теперь смогу ходить открыто и не стесняться? … Хотя нет, оспа.
Иохим обернулся к ней, отметил, что следы оспы стали почти незаметны, или он привык к ним. Сказал:
- Ты и раньше могла не стесняться, у тебя красивое лицо, а оспа почти незаметна.
Она не ответила, только вздохнула. Дальше до самого дома они шли молча. Только переступив порог, Иохим ощутил, как он устал. Сказал жене:
- Я не буду есть, слишком устал, потом.
- Хорошо, - ответила она. – Когда придет служанка с обедом, я попрошу, чтобы она не шумела.

Он лег на постель с желанием немедленно уснуть, но сон не шел, вспомнил, что должен показать лекарю копию надписи, которую он видел на ноже. Поднялся, достал свой узел с писчими принадлежностями, к которому  не прикасался с самого заселения сюда. Рядом увидел и узелок со склянками, в которых было благовонное масло. С тех пор, как он собирал эти узлы, прошел месяц с небольшим, но прежняя его жизнь в Святой земле казалась очень далекой. Разобрав узел с писчими принадлежностями, нашел кусок папируса с копией надписи, достал его, узел уложил обратно. Услыхал металлический звук, удивился, вспомнил, что так звучит медный таз для умывания, и понял. Тихо двинулся в сторону звука и в первой от входа комнате увидел Астару, она склонилась над тазиком, смотрела на свое отражение. Повязка  лежала рядом. Он наблюдал, она стала попеременно ладонями закрывать то один, то другой глаз, тихонько засмеялась. Вдруг резко обернулась и испуганно смотрела на него. Он подошел, взял ее за плечи, но она опустила лицо. Попросил:

- Покажи мне твои глаза…
Она подняла лицо, и он увидел как оно прекрасно. Во взгляде ее темно-карих глаз были и вопрос, и надежда, и вызов. Склонился над ее лицом и поочередно коснулся губами правого и левого века, сказал:

- Ты прекрасна. Я благодарен Богу, что Он дал мне тебя.
- И я благодарна Богу, за тебя, - она спрятала лицо на его груди.
Они простояли так несколько минут, пока не скрипнула дверь, пришла служанка. Увидев лицо Астары, она вначале замерла, потом вскинула руками, но удержала поднос с пищей. Воскликнула:

- Моя госпожа, благодарение Богу! Но как это?
- Это сделал храмовый лекарь, - ответила Астара, - он вылечил мой глаз.
- Это чудо, чудо! – не унималась служанка. – Я знаю еще двоих  с бельмами на глазах, я подскажу им. А дорого ли он берет за лечение?
Астара  взглянула на мужа, он ответил:
- Это зависит от человека, если бельмо - Божья кара, он вряд ли будет лечить.
- Да! – согласилась служанка. – Есть люди, которым и глаза ни к чему, лучше таким быть слепыми, а то прозреют, и начнут воровать, а то и убивать. Таких лечить не надо.
Она еще долго восхищалась и рассуждала, но в конце-концов, расставила блюда и ушла.
- Я так и не спал, - обратился  Иохим к жене, - есть  не буду. Приляг со мной, чтобы я быстрее уснул.

Она прилегла рядом, но голову держала на согнутом локте, и он видел ее глаза. Они изредка моргали, и в них был покой. Он уснул.

Глава 33
Новый посвященный

Уже ближе к вечеру Иохим вновь встретился с лекарем. Показал ему надпись. Лекарь осторожно и будто благоговейно взял в руки листок, подошел к окну, поскольку в комнате уже стоял полумрак, как  бы самому себе кивнул, сказал:

- Это означает «только по необходимости», такие надписи делали на ножах, потому что нож режет по прямой линии и нарушает естественные связи, правильнее оторвать или отломить,  у славиндов было не принято резать.

- Да, ты прав, эта надпись была на ноже… А скажи сколько букв было в вашем алфавите?
- Тридцать пять… нет, тридцать шесть, да, тридцать шесть.
- И опять ты прав… Хорошо, завтра я попрошу аудиенции со Святейшим и скажу ему о тебе, сам я не могу позволить, но, думаю, Святейший согласится на твою просьбу. А скажи, не хотел бы ты помочь нам в переводе?
Лекарь опять, как и в первый раз, упал на колени и молитвенно сложил руки:
- Это будет высшая для меня награда, рыцарь…
- Хорошо, жди…

Луна убывала и всходила все позже. Иохим встретился с соратниками уже ближе к полуночи. Они как обычно поднялись на башню и разложили писчие принадлежности, но небо было облачным, и луна проглядывала лишь изредка, и сделали они в эту ночь совсем немного. Иохим вспомнил о свете, блуждающем в храме Святого Ионы, понял, что посвященные амеи знали какой-то секрет. Вспомнил, как говорили между собою стражи о факелах, которые не дают копоти. Пожалел, что вовремя не вспомнил об этом. Потом начал накрапывать дождь, и они свернули работу.

Утром Святейший почти сразу принял Иохима. После обычного ритуала преклонения и целования руки, спросил:

- Что-то срочное привело тебя раньше назначенного срока?
- Да, Святейший, нашелся потомок славиндов, который помнит язык предков.
- И кто же он?
- Храмовый лекарь.
- И как ты это узнал?
- Вчера я со… со своей женой ходил к нему, он обещал ей, что вылечит ее глаз. А когда он вычистил  глаз, закрытый бельмом, я спросил, какую он хочет плату. Он попросил, чтобы я показал ему Завет. Я спросил, как он узнал о Завете. Он ответил, что догадался, потому что лечил паломника Томазо, потом видел сборы в поездку наших людей, видел возвращение, и видел нас в лунную ночь на башне.

- Это он говорит, что знает язык, или ты проверил его?

- Я дал ему копию надписи, которую сделал еще в Святой земле. Он прочел ее. А когда я спросил, сколько букв в их алфавите, он ответил правильно. Я думаю, он будет незаменимым помощником в переводе Завета и сличении с амейским переводом.

- То есть, ты просишь взять его к себе в помощники?

- Да, Святейший.

- А как он вылечил глаз твоей… женщины?

- Он вытащил глаз из глазницы и отчистил пленку бельма. Я все это видел сам, потому что помогал, удерживал сон моей жены, пока он чистил глаз.

Святейший на время задумался, потом, как бы про себя, сказал «нет, он появился раньше», ответил Иохиму:

- Я не возражаю, привлекай его.

После аудиенции со Святейшим Иохим  прежде всего зашел к лекарю и сообщил, что Святейший дал соизволение и сегодняшней же ночью лекарь может увидеть Завет.

- Благодарю тебя, рыцарь, - ответил лекарь, но при этом повернулся к окну.

Иохим немного удивился, за окном моросил дождь, было пасмурно, и смотреть  было не на что. Потом догадался, снова обратился к лекарю:

- И я благодарю тебя, ты очень хороший лекарь. Ты дал счастье моей жене, теперь она будет ходить по улицам, не стесняясь своего лица, и дал счастье мне, видеть ее счастливой. А за тобой я зайду уже после захода солнца. Но если будет пасмурно, и не будет лунного света, открывать Завет незачем, мы все равно ничего не увидим. Но есть скопированные записи, ты поможешь нам перевести их.

Лекарь резко обернулся, он стоял против света, и разглядеть выражение его лица было трудно, но Иохим все-таки заметил полоски влаги под его глазами. Лекарь с дрожью в голосе спросил:

- Но ты можешь просто показать его мне? Я слишком долго ждал.
Иохим понял чувства лекаря, ответил:
- Хорошо, ты увидишь Его, сегодня же.
Лекарь упал на колени:
- Благодарю тебя, рыцарь.
- Я бы показал Его тебе хоть сейчас, - сказал Иохим. При этом лекарь перевел взгляд на ящик для фолианта, который Иохим держал в руках. – Но здесь его нет, он в тайнике.
Лекарь виновато улыбнулся:
- Прости мое нетерпение, рыцарь. Прошло сорок поколений, и лишь теперь я смогу увидеть Его, во мне надежда всех моих предков.
- Найди покой в молитве и жди. – Иохим покинул комнату лекаря.


Все так же шел дождь, он, то стихал, переходя в мелкую морось, то лил вовсю. Когда Иохим вышел на улицу, дождь как раз разошелся, и домой он вернулся изрядно промокший. Астара приняла его плащ и повесила на спинку стула перед камином, от плаща сразу пошел пар. Они ели поздний завтрак, и он постоянно отвлекался от еды, глядя на ее новое лицо. Астара смущенно улыбалась, потом сказала:

- Муж мой, ты смущаешь меня, я могу загордиться.

- Будь гордой, - ответил он, - такая красавица имеет право. – И вдруг почувствовал, что не хочет ни есть, ни спать, а  хочет ее, сейчас же.

В постели, когда она, открыв объятья, закрыла глаза, он попросил:
- Не закрывай глаза, я хочу их видеть…

И он тонул в этих темно-карих глазах, пока не утонул совсем, и уже не видел ничего, остались только ее тепло, ее дыхание и мягкая упругость ее волос под его лицом.

Дождь к вечеру прекратился, но было по прежнему пасмурно, все небо затянуто тучами.  Изредка налетал ветер, и появлялась надежда, что он разгонит тучи, но когда стемнело, ветер стих, а на небе не проступило ни одной звезды. Иохим зашел к лекарю уже поздним вечером, и они вместе отправились в библиотеку.  Соратники ждали его, но Иохим отпустил учеников кулы, оставив только Венедикта. Объяснил ему, что лекарь теперь тоже будет работать с ними, и что он знает  письмо славиндов.

- Я знаю тебя, - обратился Венедикт к лекарю, - ты лечил больного паломника, который привез первые вести о Завете. Ты тогда был бусманом,  значит, ты принял нашу веру?

- Да, - безликим голосом ответил лекарь.
- Как тебя зовут, брат? – опять обратился Венедикт.
- В нашем роду меня звали Жаргисувд, что означает Счастливый жемчуг, здесь же зовут просто Жорж. Так лучше, я привык.

Иохим был рад, что Венедикт в первую очередь спросил имя лекаря. Сам же Иохим не спросил в самом начале, да и потом забывал. Теперь же он мог обратиться к лекарю по имени и сказал:

- Брат Жорж, это брат Венедикт, есть еще четверо помощников, но я их отпустил, потому что луны этой ночью не будет. Втроем мы поработаем в библиотеке, ты поможешь сделать перевод записей, которые мы успели скопировать.

Венедикт как обычно заказал книги, а Иохим взял из тайника ящик с Заветом. Они уединились в отдельной келье, зажгли три лампады. Иохим достал цитру с Заветом и дал ее в руки лекаря. Тот принял цитру и опустился на колени. Зашептал что-то на непонятном языке, при этом прикасался к цитре то лбом, то губами. Обернулся к Иохиму:

- Ты позволишь открыть и достать его?

Получив согласие, открыл сразу, будто делал это не раз. Вытащил свиток и опять зашептал молитву, по лицу его катились слезы. Потом вложил свиток обратно, закрыл цитру, протянул ее Иохиму, Иохим принял и положил цитру в ящик.
- Благодарю тебя, рыцарь, теперь душа моя спокойна. Это – Он, Он не пропал, Он вернулся к людям. – по лицу лекаря все еще текли слезы, он сказал. – Я хочу помолиться, перед тем как читать  копии.

Он опустился на колени и зашептал молитву. Это длилось долго, но Иохим не торопил Жоржа. Венедикт тоже был терпелив. Наконец он поднялся, сел на скамью рядом с Иохимом. Иохим достал и положил на стол копию самого начала Завета. Лекарь стал вчитываться, шевеля губами, наконец, стал переводить. Голос его звучал прерывисто, он часто останавливался, беззвучно шевелил губами, но, вспомнив, продолжал. Венедикт записывал. На один лист ушло около часа.  Когда перевод был закончен, он звучал так:

«Я последний из рода Богов обращаюсь к вам, люди, со словом Завета. В Завете мудрость Богов, она убережет вас от ложных путей и направит по пути истинному. Следуя Завету, вы сами обретете силу и мудрость Богов и сможете спастись, как когда-то спаслись мы. И первая моя заповедь: не поклоняйтесь идолам, которых сами же создадите и наделите могуществом. Есть лишь один Всемогущий – Ра, и Ар – жена Его. Он оплодотворяет светом своим, и Ар плодоносит от света Его, и рождает великое живое. И  черви подземные, и гады, и рыбы,  живущие в водах, и животные земные, и птицы небесные и вы, люди, все рождены Великой Ар и питаетесь светом Всемогущего Ра. Только Ра и жена его Ар всемогущи, только им поклоняйтесь. А я лишь потомок Богов, и как все Боги – смертен. Я – не всемогущий, я лишь Бог-наставник вам, люди.  Да будет так».

Прочитав и не совсем поняв смысл, все молчали.

- Одно мы узнали, - первым по праву старшего заговорил Иохим, - амеи исказили самое начало Завета, исказили умышленно, с корыстной целью. Одно непонятно, почему сам Бог отрицает свое могущество и велит поклоняться Ра – Солнцу  и Ар – Земле?

- А как на вашем языке звучит слово «Бог»? – спросил Венедикт у Жоржа.
- Теам, - ответил лекарь.

И опять все замолчали. Иохим вспоминал свои видения: Бог в железном корсете, молнией испепеливший жреца; Бог в коконе, хранимом в пирамиде, убитый предками амеев; больной Бог, диктующий Завет. Да, он не был всемогущим.

- Не будем раньше времени тратить силы разума, – сказал Иохим, - чем дальше мы будем переводить, тем понятнее станет смысл начала. Читай следующий лист Жорж.
И опять лекарь напряженно вчитывался и вспоминал язык предков, но второй лист был переведен уже быстрее первого, за полчаса, и было в нем:

«Мы Боги долго создавали людей из того, что уже произвела Ар. Но мы вдохнули в них искру разума, и хоть в малой мере, вы, люди, стали подобны нашему образу, и отошли от четырехруких диких предков ваших. И мне, последнему из рода Богов, выпало счастье увидеть ариев, достойных сынов Ар, не только пьющих молоко ее грудей, но и взращивающих  плоды на просторах ее трудом своим. Кто сам растит хлеб свой, а не только берет от щедрот Ар, тот укрепляет свое могущество и быстрее достигнет мудрости Богов. И это угодно Богам. Да будет так».

Когда был закончен перевод третьего скопированного листа, приблизилось утро. Было заметно, что Жаргисувд сильно утомлен, на последний лист он потратил более часа. Сам он объяснил это тем, что копия на третьем листе неточно отображает славиндские буквы. Это была правда, Иохим помнил, что этот лист копировал новый переписчик, и он заметно отставал. На этот работу закончили. И после общей благодарственной молитвы отправились по домам.

Глава 34
Зеркало

Луна быстро убывала, в последнюю ночь, уже в предутренние часы, при свете узкого серпика  письмена на Завете не проступили.  Иохим отменил ночные бдения, но попросил, чтобы во время безлунья Жорж обучал его и Венедикта языку славиндов.  Они также встречались в библиотеке, но теперь по утрам, и работали два-три часа, продолжали составлять словарь, заучивали новые слова. Но в отсутствие текста самого Завета эти занятия давали мало пользы, к тому же самому Жаргисувду приходилось нелегко, он часто не знал правильных значений, а справиться было не с чем. Иохим решил отложить занятия до тех пор, пока новая луна не наберет достаточную силу.

Возвращаясь домой, Иохим часто находил умывальный тазик, наполненный чистой водой, понял, в его отсутствие Астара смотрит на свое отражение. Решил подарить ей зеркало и в ближайшее свободное время отправился на рынок. Лавочник, когда он попросил показать зеркала, спросил:

- А кому господин хочет подарить зеркало,  жене, сестре или даме сердца?
- А разве есть какая-то разница? – удивился Иохим.
-
- Конечно, - ответил лавочник. – Если жене, то лучше зеркало из белой латуни, чтобы она отмечала малейшие неполадки на лице и вовремя принимала меры. И форма зеркала лучше прямоугольная, чтобы  ее мысли были прямолинейны. Если сестре, или другой родственнице, то лучше круглой формы и небольшое, это будет означать, что подарок в кругу семьи, и господин, хотя и принимает женские прихоти родственниц, но мотовством не грешит. А если даме сердца, то лучше бронзовое розового цвета, чтобы дама не замечала мелких огрехов  внешности и встречала своего кавалера   всегда в хорошем настроении.
-
Объяснения лавочника поставили Иохима в тупик, с одной стороны, ему хотелось подарить лучшее зеркало как жене, но вспомнил о следах оспы на ее лице и растерялся. Лавочник заметил его замешательство и сказал:

- Если господин не может сразу решить, какое ему лучше купить зеркало, я могу подсказать еще, только мне надо знать, какова госпожа: юна ли она, или в среднем возрасте, каков цвет ее лица, много ли у нее подруг  и как часто она любит смотреться в зеркало.

Рассудительная спокойная вежливость лавочника располагала к доверию, и Иохим решил поведать свои сомнения. Когда лавочник узнал о следах оспы на лице госпожи, он снова спросил:

- Не та ли это госпожа, которая иногда приходит на рынок с женой домовладельца?
- Если у нее густые темные волосы и темно-карие глаза, скорее всего она, - ответил Иохим. – Это моя жена.
- Да, она самая, - ответил лавочник. – Я могу позавидовать господину, у него очень красивая жена, к тому же она рассудительна. А оспа на ее лице почти незаметна. Я думаю для нее надо взять белое зеркало. Она не будет огорчаться очевидным вещам. Вот это. – И лавочник достал из-под прилавка прямоугольное зеркало размером две ладони на три. Он дунул на поверхность, отчего она покрылась туманной пленкой, а потом стал специальной тряпицей протирать. Тряпицу дважды макал к склянку с жидкостью, и наконец подал Иохиму.

Иохим взглянул на свое отражение, оно было четким и ясным. Лавочник же в это время говорил:
- К сожалению, поверхность металла тускнеет, и чтобы зеркало было ясным, его надо постоянно протирать.
Зеркало Иохиму понравилось, он спросил:
- Какова его цена?
- Полторы песеты.

Названная цена была умеренной, но Иохим все же решил поторговаться:
- Даю одну песету…
- Нет, - лавочник улыбнулся, - одну песету я отдаю мастеру. А если господин стеснен в средствах, могу немного уступить: одна песета и сорок сантимов, но это последняя цена. Если господин не может расплатиться сразу, могу дать отсрочку, но господин должен прийти ко мне с доверителем, которого я знаю, например, с домовладельцем, жена которого дружна с вашей женой.
Иохиму стало даже неловко, лавочник уступал ему как бедняку, поэтому поспешил ответить:

- Нет, я расплачусь сразу. – Он достал золотой полутанг и вручил лавочнику. – Только к меняле, надеюсь, ты сходишь сам.
Лавочник приподнял монету на уровень глаз, внимательно осмотрел ребро. Сказал:
- Пусть господин не обижается на мою внимательность к монете, просто в последнее время амеи из торговой колонии иногда расплачиваются обрезанными монетами, и хоть срезы малы и искусны, но монета теряет в весе до пятидесятой доли, а иногда и того больше. Но эта монета цела. Пусть господин не обижается.
- Я не обижаюсь, - ответил Иохим.
-
Лавочник еще раз протер зеркало, положил его на холщовую тряпицу, завернул, обвязал тесемкой. Затем еще раз наклонился под прилавок и достал деревянную подставку в виде подковы с пропилом:

- А это подарок  вашей жене, чтобы поставить зеркало в любом месте. Но может господин желает купить металлическую подставку, правда, она будет стоить тридцать сантимов. Показать?

Иохим утвердительно кивнул, и лавочник достал металлическую подставку. Это была изящная ажурная вещица в виде корней в основании и веток для удержания зеркальной пластины. Иохим согласился купить подставку. Лавочник завернул и ее, и опять предложил:

- А еще есть рамка, чтобы вешать зеркало на стену. Показать?
Иохим согласился посмотреть и рамку, искусство торговца начало забавлять его, какова будет цена рамки, он уже догадывался. Рамка тоже была бронзовая, и тоже весьма изящная. Иохим согласился купить и ее, не спрашивая цены. Лавочник сказал:

- Она стоит двадцать сантимов. Итого, песета и девяносто сантимов, а с учетом обменной пошлины в десять сантимов, как раз две песеты, это ваш полутанг. Господин согласен?
-
Иохим согласился, хотя и не смог скрыть улыбки. Лавочник заметил, сказал:

- Что поделать, господин, такова моя доля, я должен продавать. Но надеюсь, господин не будет обвинять меня, что я навязал ему бесполезные вещи. А в этом он скоро убедится, зеркало будет то висеть, то стоять. Женщины есть женщины, даже умные и рассудительные остаются женщинами, и это хорошо, иначе нам было бы скучно с ними.
Забрав покупки, Иохим уже собрался уходить, но лавочник задержал его:
- Я хочу показать господину еще одно зеркало, просто показать. Это необычное зеркало, стеклянное.

Но в этот раз торговец не потянулся под прилавок, а ушел в дверь, что была позади него. Вернулся, держа в руках рогожный сверток, и стал бережно разворачивать его. Под рогожной оберткой оказалась еще и холстяная, и наконец, Иохим увидел зеркало, оно удивило его своим темным цветом, но когда лавочник повернул его рыцарю, Иохим увидел дверной проем, а потом и свое лицо. Зеркало было удивительным, у него не было своего цвета, как у металлических, оно отражало то, к чему было повернуто. Лавочник держал его между ладонями, очень осторожно, и одновременно цепко. Было ясно, что зеркало стоит немалых денег, и лавочник очень дорожит им. Лавочник стал объяснять:

- Эти зеркала появились совсем недавно, их готовят стеклянных дел мастера из Флорансии. Как они говорят, очень сложно получить бесцветное стекло, и не менее сложно отшлифовать его, намного сложнее, чем любой металл, поэтому стоит оно дорого.
 Иохим понял, что лавочник ждет его вопроса, но умышленно молчал. А лавочник продолжил:
- Это зеркало не тускнеет, и протирать его надо только от пыли или сажи, которые на него могут осесть. В него можно смотреться при одной свече, и даже при лунном свете…
-
При последних словах о лунном свете у Иохима промелькнула какая-то мысль, которую он не успел ухватить, но мысль очень важная. Лавочник говорил что-то еще, но Иохим не слышал, он пытался сообразить, что же это было, какой-то намек, понятно, что это связано с Заветом. Но зеркало. Причем тут зеркало? Иохим очнулся, когда лавочник стал обратно заворачивать зеркало. Спросил:

- А при каком лунном свете можно увидеть отражение, при полной луне, или при любой?
- При любой, если видно лицо рядом сидящего человека. Также вы увидите и свое лицо.
И опять в голове рыцаря заворочались мысли, и опять он не смог понять, что не дает ему покоя. Наконец, поразмыслив, спросил:

- Прозрачное стекло отражает также как и прозрачная вода, но отражение на поверхности воды очень слабое, и при лунном свете можно увидеть отражение только самой луны. Почему же на стекле такое сильное отражение?
Лавочник даже обрадовался вопросу:
- Здесь господин не совсем прав, в стеклянном зеркале отражает не прозрачное стекло, а пленка металла, нанесенная на его поверхность. Этот металл - лунный металл, серебро,  и наносится он на стекло в виде амальгамы, это мягкая масса, которая получается после растворения серебра в ртути. Амальгаму наносят тонким ровным слоем на одну сторону стекла, а потом сушат в остывшей печи, ртуть испаряется, остается пленка серебра. Эту пленку потом покрывают черным лаком, чтобы серебро не тускнело. С одной стороны пленка защищена стеклом, с другой – лаком, поэтому серебро не тускнеет, и поэтому же зеркало всегда остается ясным и чистым. Как видите, господин, кроме того, что трудно получить шлифованное стекло, нанесение амальгамы тоже непростое дело, оттого и цена.
-
Объяснения лавочника кое в чем прояснили смутные догадки Иохима: лунный металл и лунный свет, в котором проступаю письмена. Но это было не все, осталось что-то, что он так и не смог ухватить. Иохим помедлил и совершенно непроизвольно сказал:

- И стоит оно двенадцать песет…
- Откуда господин знает? – удивился лавочник. – Я цену не называл. Хотя… теперь бы я продал его и за десять песет, ровно за столько, сколько заплатил и сам. Товар дорогой, товар непривычный, до сих пор не продал ни одного. Люди очень осторожны к новинкам. У меня просьба к господину, может у него есть знакомый, который не постоит десятью песетами, чтобы удивить возлюбленную. Если такой есть, пусть господин не сочтет за труд передать, что есть необычное, но самое лучшее из зеркал.
- Пока такого нет, но я обязательно передам, если таковой вдруг объявится. А зеркало и вправду великолепно.

Забрав покупку, Иохим возвращался в задумчивости. Письмена Завета, которые видны только при лунном свете, зеркало и отраженный свет от него, все это как-то связано между собой, и мысль, которая мелькнула у него, тоже неспроста. Но чего-то не хватает, не хватает знаний. Решил в ближайшее время поговорить об этом с Венедиктом и Жаргисувдом, может быть втроем они решат, помогут друг-другу.

Вернувшись домой, сразу сказал жене:
- А я принес тебе подарок…

Она посмотрела на него с удивлением, и даже показалось, с недоверием. И только тут он сообразил, что ни разу ничего ей не дарил. Положил сверток на стол, снял тряпицу и вручил зеркало. Она взяла его в руки, поняла, что это, радостно взвизгнула и как маленькая девочка запрыгала на месте. Стала смотреться в зеркало, то приближая пластину к себе, то отводя на вытянутые руки, засмеялась и сияющим взглядом  повернулась к мужу. Но тут лицо ее приняло серьезное и даже загадочное выражение, она  положила зеркало на стол, прижалась к мужу, всхлипнула, быстро успокоилась и тихонько сказала:

- А я должна что-то сказать тебе, очень важное…
- Да…
- Третья луна закончилась…
Какая-то смутная догадка мелькнула в голове, но, как и там, в лавке, не оформилась уверенной мыслью. Он крепче обнял ее и  потерся щекой о ее волосы на темени. А она сказала:

- Я ношу нашего ребенка, сегодня  первый раз почувствовала его, а до этого все боялась сказать,  чтобы не сглазить Божью милость.
-
В первый момент Иохим растерялся, потом чуточку отстранился от жены, но продолжал обнимать, только осторожнее, чтобы ненароком не причинить ей и ребенку какого-нибудь неудобства. Потом опустился на колено и ухом прикоснулся к ее животу, спросил:

- А кто это будет?
- Я не знаю, - ответила она, - есть всякие приметы, но я и примет не знаю. А кого бы ты хотел?
- Я тоже не знаю. Никогда не думал, что стану отцом. Но теперь буду ждать его. Сколько еще ждать?
- Долго, еще полгода…
- Долго…

Глава 35
Письмена в дневном свете

Встретившись с соратниками,  Иохим сразу поведал им о мелькнувшей мысли, которая посетила его в лавке, когда он покупал зеркало, и которую он не смог разгадать. Потом рассказал о разговоре подземных стражей о факелах, которые не дают копоти, и свете, который мерцал в храме святого Ионы, когда в полнолуние, тучи скрывали луну. Спросил, нет ли у кого по этому поводу каких-либо соображений, и предложил поразмыслить над этим вместе. Первым заговорил Венедикт:

- Мне кое-что понятно, но немного. Луна – это тоже зеркало, которое отражает лучи солнца, когда земля повернута в сторону от солнца. Это хорошо видно при дневной ущербной луне, когда и луна и солнце вместе  видны на небе, светится та часть луны, которая повернута к солнцу. И в такие дни хорошо видно, насколько солнце ярче луны. Смотреть на солнце больно глазам, и редко кто может это, в то время как на луну может смотреть всякий. Но почему Письмена Завета видны при слабом лунном свете и не видны при ярком солнечном, я не знаю. Обычно все наоборот, чем ярче свет, тем лучше все видно. 

Потом сказал Жаргисувд:

- Я тоже думал над этим, но пока не нашел ответа. Могу сказать вот что: солнечный свет, который мы считаем белым, на самом деле состоит из многих цветных лучей, и это видно по  радуге, когда солнечные лучи распадаются на составляющие цвета. То же можно увидеть, если пропустить солнечный луч через стеклянную призму, он распадется на  цветные полоски как в радуге. Но вот что интересно, кроме тех лучей, которые мы видим, есть лучи, нам невидимые, но их тоже можно увидеть, если долго провести в сплошной темноте. Есть лучи выше красной полосы, и они теплые, а есть, которые ниже фиолетовых, и от них потом болят глаза. Может, причина кроется в этом?
-
То, что сказали соратники, не было новостью для Иохима, единственное, он не знал о невидимых лучах, и поэтому сразу сказал:

- Может быть, в лунном свете как раз много невидимых лучей?

Но Жаргисувд возразил:
- Лунный свет холодный, он совсем не греет, да и глаза от него ничуть не болят, сколько ни смотри на луну. Может быть, причина как раз в том, что в лунном свете нет этих лучей?

- А давайте исходить из другого, - вмешался Венедикт. – Если лунный свет – это отраженный солнечный, может, имеет смысл самим создать такой свет?
- Это интересно, - поддержал Жаргисувд. – Но где нам взять кусочек луны?

И тут Иохим понял, какая мысль не давала ему покоя, он сказал:

- Есть зеркало из лунного металла серебра, может быть оно как раз нам и нужно?
- Вряд ли луна состоит из чистого серебра, но попробовать можно, - сказал Жаргисувд, а Венедикт добавил:

- Да, попробовать надо. Будем искать, может быть, и найдем. Да поможет нам Бог.


Далее они подробно обговорили, что надлежит сделать и как подготовиться к опытам. Во-первых, Иохим должен получить разрешение Святейшего, во-вторых, необходимо купить зеркало, в третьих, найти келью, удобную для опытов. Все это Иохим должен будет решить при встрече со Святейшим.  Прежде, чем разойтись, они опустились на колени и прочли молитву.

Святейший внимательно выслушал предложение Иохима и полностью одобрил. А в конце, когда  писал заявку казначею для выдачи денег на покупку зеркала, спросил:

- А на что ты живешь? Казначей сказал мне, что ты не получал у него денег по возвращении, а прошел уже месяц.

Иохим признался, что живет на деньги, оставшиеся у него от паломничества, и на те, что заплатили ему в храме Единого, кроме того, у него остались несколько мер благовонного масла и несколько нитей жемчуга, которые он купил, перед возвращением в Ромею. А покупки были необходимы, чтобы не вызвать подозрений, поскольку Иохим уезжал как купец.

- Я каюсь, что вовремя не рассказал об этом, и не сдал товар в казну храма. Но товар не тронут, - закончил Иохим, он опустился на колени и стоял в покаянной позе с опущенной головой.
- Поднимись, - сказал Святейший, - я принимаю твое покаяние. А товар передай своей… женщине, думаю, это будет справедливо.

Иохим даже растерялся, он не ожидал, Святейший слишком благоволил ему. Склонив голову, Иохим смиренно произнес:

- Святейший слишком благоволит мне, я не заслужил…
- Скромность похвальна, - ответил Святейший, - но я возлагаю на тебя очень большие надежды. Сам Бог благоволит тебе, а это многого стоит. И я, и Совет мудрых ждем подлинный перевод, это очень важно. Да поможет тебе Бог.

В этот же день Иохим посетил лавку торговца зеркалами. Торговец в первый момент удивился, а затем обрадовался, он понял, что недавний покупатель пришел неспроста. Иохим сразу сообщил, что нашел покупателя на стеклянное зеркало, но тот не желает открывать свое имя и поручил покупку ему. Лавочник немедленно вынес рогожный сверток с зеркалом и взялся развязывать. Но Иохим остановил:

- Если это то же зеркало, что ты мне показывал, разворачивать не надо…
- Я благодарен господину за доверие, - ответил лавочник, - но открыть все же придется. Стекло – хрупкий материал, и чтобы не случилось преждевременного несчастья, зеркало надо вставить в рамку.

Развернув зеркало, лавочник оставил его на обертке и достал рамку. Рамка была деревянная, довольно массивная, с незатейливым орнаментом. Торговец осторожно вставил зеркало в рамку, с обратной стороны закрепил планками, поднял с прилавка, крепко держа за рамку:

- Вот, теперь оно в относительной безопасности, даже если  упадет на ребро, не должно пострадать, - и он легонько пристукнул рамкой о прилавок. – Но пока господин не вручил зеркало своему доверителю, надлежит быть осторожным. И доверителя предупредить о том же. Вот, - и он вновь завернул зеркало, но уже вставленное в рамку.

Иохим выложил деньги, десять песет, лавочник бегло осмотрел монеты, убрал. На прощанье сказал:

- Ну, что ж, почин положен, первое зеркало продано, я очень благодарен господину за содействие. Надеюсь, та дама, которой оно достанется, не преминет похвастаться перед подругами, и тогда товар не залежится… А как вашей жене понравилось зеркало, которое вы прошлый раз для нее купили?
- Она радовалась как ребенок, и я, глядя на нее.
- Я рад, - закончил лавочник, надеюсь, господин не забудет мою лавку, и в следующий раз опять посетит меня, и то же посоветует друзьям…

Первый опыт окончился полной неудачей. Для  испытаний была выбрана келья при библиотеке на южной стороне, в оконный проем которой почти весь день светило солнце. Когда зеркало подставили под солнечный луч, отразившийся свет почти не отличался от прямого солнечного луча, и на письменах ничего не проявилось. Впрочем, это предчувствовали все трое, отраженный свет был солнечным, но совсем не лунным. Иохим припомнил и рассказал, что в подземелье лунный свет имел зеленоватый оттенок, и Письмена в нем видны были особенно четко, в простом же лунном свете текст хотя и проявлялся, но читался с трудом. Кроме того, лунный свет проходил в подземелье через прозрачные стыки между гранитными плитами. Обсудив все это, посвященные решили продолжить испытания, и на следующий день подготовили их более основательно. Во- первых, оконный проем занавесили темным экраном, оставив отверстие размером в две ладони, а само отверстие прикрыли полупрозрачной,  зеленой шелковой тканью, во-вторых,  отраженный луч направили не прямо на свиток, но через тонкую полупрозрачную мраморную пластину. И в этом свете текст на письменах проявился, но был очень слабым. Пришлось  много потрудиться,  меняя размер отверстия в экране и наклон мраморной пластины, чтобы можно было разобрать написанное. Добившись успеха, соратники опустились на колени и прочли благодарственную молитву.

В тот же день Иохим доложил Святейшему, что удалось проявить текст Завета при дневном свете. А со следующего дня посвященные приступили к переводу. Работали втроем: Жаргисувд читал и переводил, Иохим и Венедикт по очереди писали и одновременно учили язык славиндов.

Глава 36
Подлинный перевод

Первая неделя  работы над переводом стала тяжелой для всех троих. И хотя зимний день был недолог, но часы, проведенные в сумеречном  зеленоватом свете, когда надо напряженно всматриваться в текст,  привели к тому, что у всех троих слезились глаза, а к концу дня болела голова. В первый день они перевели и записали десять листов, во второй – восемь, а в шестой только пять. Они многократно прерывали работу, принимали позу отдыха, но к концу дня это уже не помогало.  Более того, даже сон не приносил облегчения, и утром, когда они благоговейно разворачивали свиток Завета,  радость, испытанная в первые дни, не посещала, и молитва не приносила успокоения.  Иохим понял, нужен отдых, и надо по-другому  строить работу, если все оставить по-прежнему, их надолго не хватит. Обо всем этом он доложил Святейшему в очередную встречу. Глава церкви молча выслушал рыцаря, в конце спросил:

- А сколько потребуется времени, ели вы будете переводить по пять листов?
- Более двух месяцев, Святейший, - ответил Иохим.
Святейший помедлил, склонил голову,  даже покивал каким-то своим мыслям, потом сказал:
- Два или три месяца большой роли не сыграют, дело предстоит большое и долгое. Но вот что сейчас тоже важно, амейские торговые колонии – это уже первый шаг к исполнению Завета, но в том корыстном виде, как они этого хотят. Они держат всю торговлю с Востоком и до трети оборота  в наших землях. В открытую занимаются ростовщичеством и берут большой процент, до трети заемной суммы.  Живут отдельно ото всех и не допускают смешанных браков с ромбидами. Молодые купцы, чтобы жениться, возвращаются в Амею, и уже оттуда  приезжают с женами. Даже их дети играют отдельно от наших детей… Подумай над этим, рыцарь. Как тебе быть дальше, решай сам. Я не настаиваю, но постарайся уложиться в три месяца. Мне докладывать будешь раз в неделю, и приходить ко мне в любой день, если будет необходимость. А теперь ступай, да поможет тебе Бог.

Иохим подошел к руке Святейшего, получил  благословение и удалился.

В следующие два дня они переводили и записывали ровно по пять листов, а на третий, в воскресенье, Иохим велел всем отдыхать.

В понедельник, после молитвы, Иохим предложил соратникам обсудить, как им быть дальше, чтобы переводить в день не менее пяти листов, но при этом не утомляться так, как прежде. Венедикт высказался, что со временем они привыкнут и смогут переводить даже больше, как удалось в первый день, но Жаргисувд предложил другое.

- Как лекарь, я предлагаю разделить работу на два отрезка, - сказал он. – Вы сами, наверно, заметили, что в первое утреннее время мы быстро делаем два-три листа, потом работаем медленнее, а в вечернее время совсем медленно, потому что к тому времени и глаза устают, и голова тяжелая. Предлагаю работать до полудня,  потом отдыхать, а затем вечером часа два, до темноты. Думаю, работа пойдет успешнее…

В этот день, они так и поступили, когда  после перевода и записи трех листов проявилась усталость, оставили работу и разошлись по домам, чтобы снова встретиться пополудни. Вечером же довольно быстро сделали два листа, и даже успели записать третий, хотя заканчивали в сумерках и последние строки разбирали с трудом. В дальнейшем они так и работали: три-четыре часа с утра и потом два три часа к вечеру.

Приходя в перерывах домой, Иохим обедал, а потом укладывался на постель, чтобы поспать хотя бы полчаса. Чтобы не тратить силы и время на приведение себя в состояние покоя и сна, просил, чтобы Астара присела рядом. Прислонялся лицом к ее бедру, или клал руку на уже округляющийся живот, она гладила его по волосам, и он быстро засыпал. А через час освеженный возвращался в библиотеку. Жаргисувд оказался прав, такое деление дня на работу и отдых было наилучшим.

К концу месяца  и Иохим и Венедикт достаточно освоили славиндский язык и могли по-немногу заменять Жаргисувда при чтении со свитка Завета. Работа пошла быстрее, и теперь они легко делали по шесть листов, и даже по семь, могли бы и больше, но по окончании записи седьмого листа Иохим прекращал работу, памятуя их первую неудачу.

 Чем дальше продвигалась работа, тем больше Иохим находил различий между их переводом и амейским. Кроме того, что в амейском переводе всего лишь раз было упомянуто предостережение не использовать знание Завета  своекорыстно, в то время как в самом Завете оно повторялось постоянно, Иохим часто встречал другие пропуски, а то и умышленные искажения. Особенно запомнилась разница в указании, как поступать с преступниками. В Завете они перевели: «А кто преступит заповедь и уличен будет, от того в первый раз добиться истинного раскаяния и простить. Кто второй раз преступит и уличен будет, того примерно наказать и выставить на общее поругание. А кто третий раз уличен будет, того казнить публично, ибо не оправдал надежду Бога и не отошел от четырехруких. А кто уличен будет в насилии и растлении детей, и кто уличен будет в противоестественном совокуплении, тех казнить немедленно и тайно. Ибо эта зараза страшнее холеры, оспы и чумы вместе взятых». В амейском же переводе было только: «Нарушивший божью заповедь наказан будет, и наказание определит Единый, ибо ничто не скроется от ока его, как само деяние, так и побуждение. Людское же наказание определят люди благочестивые вместе с пастырями Единого. А если богат, то покаяние может принести жертвою в храм Единого своим имуществом». И все, и ни слова о последнем, самом страшном по Завету преступлении.

Еще Иохим видел, что Завет совершенно иной, чем известное Святое писание. В Завете не было  описаний деяний Бога, не было восхвалений деяний святых - любимцев Бога, и их жизнеописаний, Завет был  очень подробным наставлением, как людям строить свою жизнь. Были здесь наставления, как строить жилища и как объединять их в поселения, как обрабатывать землю, как плавить металлы и делать из них орудия, как хранить запасы, как воспитывать детей и как определять их призвания. Было очень долгое и подробное наставление, как разрешать споры, и еще, кроме постоянного упоминания не использовать знания Завета в своекорыстных целях, по всему Завету проходила одна мысль: самый страшный грех – вражда между людьми. Завет был прост и понятен, в то время как в известном Святом писании примерно те же наставления давались притчами и намеками, и любой толкователь мог толковать их по-своему.

В Завете часто повторялось, что все люди равны между собой и перед Богом, место каждого определяется его призванием, и нет призваний  важных и неважных, почетных и стыдных, все призвания, как и сами люди, равны между собой, и каждый со своим призванием нужен людям и угоден Богу, каким бы малым оно ни казалось. Все люди есть дети единой Ар и питаются светом единого Ра. В известном Святом  писании упоминания о равенстве людей были только в Новом писании, и не было их, как и наказа не использовать Завет в своекорыстных целях, в амейском переводе.

Во второй части Завета были наставления, как объединить всех людей в единую семью: « Живущие в разных частях земли питаются разными плодами, и блага матери-Ар не равны в разных частях Ее, где-то есть излишество, в других же местах может быть недостача. И будут люди меняться плодами, произрастающим на их землях, и прочими благами, и чем теснее и чаще обмен, тем лучше для всех. И будет обмен вином и хлебом, тканями и самоцветами, металлами и раковинами, но главным обменом станет обмен мудростью, которые люди добудут в трудах и размышлениях». Далее шли подробные разъяснения, как вести торговлю, как  создать и обезопасить новые торговые пути, как вести расчеты, как вовлекать в торговлю дикие народы и приобщать их Богу. Иохим понимал, что торговля позволяет накопить огромные богатства, а богатство – это соблазн власти, потому в Завете постоянно повторялось предостережение о вреде корысти. Амейский же перевод игнорировал предостережение, по сути потакал корыстной власти, и   властителями определил только амеев.

Но чем дальше продвигался перевод, тем чаще встречались наставления,  хотя и понятные по словам, но непонятные по смыслу: «Придет время, когда товаром станет тепло, и нужно его будет все больше и больше. И хотя тепло, даруемое Ра, в избытке орошает Ар, но не сразу люди научатся брать его. И будет оно утекать сквозь пальцы и расточаться без пользы».   Или: «Берегите здоровье матери-Ар. Велика и обильна Ар, но может прийти время, когда люди в корысти своей подорвут ее здоровье. И будет великий вред самим людям, ибо питаются от здоровья Ар, и если болезнь затронет Мать, то детей постигнет мор и глад, и сами будут виновны». 

Когда встречались подобные наставления, соратники иногда обсуждали их, хотя ни разу  не смогли прийти к единому мнению. Потом Иохим вспомнил свое последнее видение, когда Бог диктовал Завет, и объяснил, что непонятное сейчас станет понятным потом, когда возрастет мудрость людей и укрепится их разум. Соратники согласились, и в дальнейшем не тратили время на осмысление непонятных вещей.
К концу второго месяца близилось окончание перевода.

Глава 37
Новообращенная

В один из дневных перерывов, когда Иохим пришел домой, его встретила радостно возбужденная Астара. Еще заметил, что ее и ранее густые волосы стали как будто гуще и обильнее.

- Муж мой, а я завтра приму веру ромбидов,  жена домохозяина взялась быть моей названной матерью. Я смогу вместе с ней ходить в храм и молиться вместе со всеми, а не в одиночку здесь, как могла это прежде. Она сказала, что это надо сделать пораньше, пока не слишком заметен живот, иначе некоторым священникам это может не понравиться.

Иохим огорчился тому обстоятельству, что совсем мало уделяет внимания жене, и хотя  она уже говорила ему, что скоро примет веру ромбидов, он как-то забыл об этом. Спросил:

- И ты радуешься тому, что будешь одной веры со мной и всеми остальными?
- Нет, радуюсь я другому, - она смутилась, - и этому тоже конечно, но радуюсь тому, что сегодня первый раз мылась в большой лохани. Я вся сидела в теплой воде, а донна Марфа протирала мое тело морской губкой. Она сказала, что в веру надо вступать чистой и духом и телом. Знаешь, вода в лохани осталась, и на очаге стоит котел с горячей водой. Давай я тебя помою… Я это хорошо умею, ты знаешь.
-
Мыться в лохани теплой водой было женской прихотью. Мужчины летом купались в реке, а зимой ополаскивались из кувшина и протирались мокрым полотенцем. Хотя Иохим знал, что со времен Срединной империи неподалеку от города есть древние термы, куда знать ходит мыться горячей водой. Но монахи и рыцари храма это почитали за развращенность. Астара, увидев на его лице сомнение, огорчилась, но продолжала настаивать:

- Быть чистым угодно Богу. Этот есть и в вашем и в нашем писании. А вода в лохани непростая, донна Марфа сначала растворила в ней горсть соды, потом добавила восьмушку меры масла и стала мешать и взбивать воду рукой, вода замутилась и по верху  пошла пена. И эта пенная вода очень хорошо моет, у меня тело будто родилось заново, - и она, распустив шнуровку на вороте, обнажила плечи и грудь. – Вот, посмотри… 

В этот день Иохим уснул прямо в лохани, в воде, а когда Астара разбудила его, сказал:

- В другой раз возьми благовонное масло, из того, что мы привезли. И жемчуг можешь носить, он весь твой.
- Разве ты не пустишь товар в оборот, ты же хотел?
- Нет, я рыцарь храма, меня содержит церковь. Я сказал Святейшему о товаре, но он отказался  принять его в казну, сказал, что справедливее будет отдать тебе.
- А можно, я подарю нить жемчуга донне Марфе?
- Конечно, товар твой, ты можешь распоряжаться им, как захочешь…

Оставшись одна, Астара развязала узлы с товаром, расставила склянки с маслом, разложила нити жемчуга. Одну склянку вскрыла, расколупав засохший вар, макнула палец, понюхала, потом  помазала шею и грудь. Нити жемчуга просмотрела каждую, поворачивая на свет перед окном. Снова сложила товар и завязала узлы. Лицо ее было спокойно и даже отрешенно. Потом она встала на колени и начала молиться. Она молилась не своему прежнему Богу, и не  Богу ромбидов, а просто Богу, как учил ее муж. Она молилась о том, чтобы Бог помог родить, сохранить и вырастить ее ребенка. Она поняла, она уже знала.

На следующий день, придя в полуденное время домой, Иохим никого не застал, понял, Астара в храме, проходит обряд посвящения. И хотя пища, приготовленная для него, стояла на столе, и огонь в очаге еще не погас,  стало очень неуютно,  привык, что его встречала жена. Сидел за столом, жевал безвкусную пищу, потом прилег на постель, но сон не шел, хотя он привел себя в состояние покоя и отрешился, как казалось, от всего. Пролежав полчаса без желанного сна, он осознал какое-то смутное беспокойство, которое возникло не сейчас, когда он не застал жены, оно возникло намного раньше, просто увлеченный работой с письменами Бога, он не обращал внимания на все остальное. Был священный долг по переводу Завета и была жена, будущая мать его ребенка, и ее постоянное присутствие давало ему покой и силы для исполнения долга. Вспомнил, что вчерашним вечером отметил печаль на лице Астары, но не придал этому значения, решил, что причиной тому перемена веры. Теперь же глубиной души почувствовал, что есть какая-то другая причина. Но какая?  Проведя более часа в размышлениях, так ничего и не решив, и не отдохнув, отправился в библиотеку. Решил, что вечером поговорит с Астарой о своих сомнениях, и они все решат вместе.

Вечером,  увидев улыбку на лице жены, он забыл о своих сомнениях. Она же, встретив его, поцеловала сама и приветствовала словами: «да пребудет с тобой Бог, муж мой», по обычаю ромбидов. Потом рассказала об обряде посвящения:

- Я растерялась, когда служитель спросил,  какое я хочу принять новое имя. Но помогла донна Марфа, ответила служителю, что мое имя есть в Писании, хотя и встречается там всего дважды. Когда она это сказала, я и сама вспомнила. И еще я испугалась, когда лежала  с раскинутыми руками на ромбическом щите, а служитель подошел ко мне с факелом, обошел вокруг и подносил факел к голове, рукам и ногам.

- А когда на тебя прыскали водой, ты не испугалась? – с улыбкой спросил Иохим.
- Нет, прыскали маленькой метелкой и всего четыре раза, по числу углов в ромбе. Я боялась, вернее, смущалась, потому что все другие были почти дети, отроки и отроковицы в возрасте двенадцати лет, я самая старшая. Дети поглядывали на меня и посмеивались, хорошо, что донна Марфа за меня заступилась.

- Неужели ты одна была взрослая?
- Нет, был еще один, мужчина, но его посвящали, когда прошли дети. Он черный, с изуродованным лицом, донна Марфа сказала, что его освободили с пиратской галеры, где он был прикован к веслу, один из  наших купцов-ромеев взял его в слуги.

- Ты больше не боишься, что твой прежний Бог накажет тебя за перемену веры?


- Нет, вот смотри, - и она, потянув за суровую нитку, висевшую у нее на шее, достала  из проема ворота кипарисовую дощечку в форме Святого ромба, - такие вручили всем новообращенным, и черному мужчине, и мне, и отрокам, и отроковицам. А в нашей вере метку ставили только мужчинам. Ваш Бог добрее. И теперь я поняла, что Бог для всех один. Ты мне сказал это давно, но я поняла совсем недавно, но теперь знаю это. И когда буду молиться Богу ромбидов, в душе буду помнить, что молюсь Богу всех людей.

Глава 38
Решение Совета

Последняя часть свитка Завета была совершенно непонятна, в ней встречались отдельные знакомые слова, но большую часть текста составляли символы, и хотя разъяснения символам давались, но и сами разъяснения были непонятны. Два дня толкователи провели не столько в чтении и переводе, сколько в осмыслении прочитанного и попытках прийти к общему мнению. Иохим понял: все, что могли, они сделали, дальнейшая работа займет годы, и потребуется мудрость многих людей. Об этом он доложил Святейшему в очередную встречу.

- А как это перевели амеи? – спросил Святейший.
- Они не достигли этих символов, их перевод закончился много ранее, мы сделали больше их.

- Много ли различий вы нашли между истинным Заветом и амейским переводом.
- Да, Святейший, много. И все различия в итоге сводятся к одному, Бог указал на равенство всех людей, а амеи записали, что Он избрал их для исполнения Завета. Бог указал, что все люди должны объединиться в единую семью, они же записали, что будут править этой единой семьей.

- Как ты думаешь, почему последнюю часть Завета Бог написал непонятными символами?
- Пусть Святейший не осудит мою уверенность, но я знаю, - ответил Иохим.
- Ты сам постиг, или это другое?

- Мне было видение, Бог сам сказал, что непонятное сегодня станет понятным завтра, как малое дитя вначале даже слов не понимает, потом, подрастая, понимает, далее само говорит, а обученный грамоте может прочитать и записать, так и род людской, взрослея и умнея, постигнет то, что теперешние люди пока понять не могут.


- Ты видел лик Бога? Каков Он в твоих видениях?
- Видел, Он совсем не такой, как рисуют богомазы.
- И Он говорил с тобой?
- Нет, я видел его пути.

Святейший долго и внимательно смотрел в глаза Иохима, сказал:
- Ты мне не говорил ранее об этом.
- Да, Святейший…
- А кому-нибудь еще говорил о своих видениях?
- Об одном, жене. Это было недавно, два месяца назад, она видела, как я метался во сне, я объяснил.
- И много было таких видений?

- Много, сейчас не вспомню, но здесь только одно, все остальные в Святой земле.
Святейший надолго замолчал, его взгляд был направлен на рыцаря, но как бы сквозь него. Потом спросил:

- Понял ли ты смысл Завета?
- Думаю, что понял, Святейший. Смысл тот же, что и в Святом писании: спасти души людские во имя вечной жизни, но в Завете прямые указания, как это сделать.
- А понимаешь ли, что будет, если Завет, вдруг, станет доступным для всех?
- Думаю, что будет великая смута, и прольется много крови, и церковь может не устоять.   
- А понимаешь ли, что и ты, и  твои помощники на всю жизнь связаны с Заветом?
- Да, Святейший, мы все.
- Хорошо, я заберу ваш перевод для Совета мудрых. А теперь ступай, я призову тебя.

Но первой он призвал ее, а не его.

Пять дней Мудрые старцы изучали и обсуждали перевод Завета, представленный Иохимом и его соратниками, и первым единым мнением Совета было то, что пока Завет Бога должны знать немногие посвященные, а вторым мнением, что исполнение Завета надо начинать немедленно. И долго обсуждали, как совместить необходимость соблюдения тайны и возможность исполнения Завета. Решили, что исполнение Завета можно возложить на монашеский орден, у которого будет цель явная для всех и цель тайная для немногих. И приобщение тайне будет проходить по многим ступеням, и к следующей ступени приобщаться будут самые достойные. Кто будет возглавлять орден, Святейший предложил сразу, и назвал рыцаря тайного дозора  Иохима сына Пейна.  Поведал Мудрым, что к нему благоволит Сам Бог, потому что рыцарю Иохиму удалось и отыскать, и добыть, и перевести Завет, написанный на языке славиндов. Божье провидение ведет рыцаря за руку, и до сих пор он не знал неудачи. Но есть на рыцаре один грех – женщина, с которой он живет, как с женой, и женщина эта амейка, храмовая служанка, которую рыцарь выкупил из храма Единого. И долго молчали старцы, хотя все понимали, чтобы возглавить орден, рыцарь должен будет отказаться от женщины. Наконец, один из мудрых спросил Святейшего:

- Скажи, Святейший, видел ли ты эту женщину?
- Нет, не видел, только слышал о ней…
- Призови ее к себе. Если она умна и рассудительна, она сама поможет нам, если нет, нетрудно будет убедить самого рыцаря.

Она вошла, опустилась на колено, а затем подошла к его руке для поцелуя. Святейший смотрел на ее плотную округлую фигуру, пышные темно-каштановые волосы, маленькие, но одновременно крепкие кисти рук и понимал рыцаря Иохима Пейна. И еще он видел живот, уже заметно выпуклый, она, как и говорили, была беременна. Она заметила его взгляд, но ничуть не смутилась, опять опустилась на колено и склонила голову.  Святейший смотрел на нее и медлил, не хотелось говорить то, что он хотел, призывая ее к себе. Потом сказал, но совсем другое, чтобы не омрачать раньше времени их, скорее всего, последние вместе дни.

- Говорят, наш лекарь вылечил твой глаз. Какой это был глаз?
- Правый, господин, - ответила она.
- Святейший, - поправил он ее.
- Да, Святейший, правый.
- Подойди поближе, я хочу разглядеть.

Она подошла и остановилась в шаге от него на ступеньку ниже от подиума, на котором стояло его кресло, их глаза оказались на одном уровне. Теперь он хорошо видел ее лицо со следами оспы, но странное дело, эти ямки и мелкие корявинки совсем не портили лица. Тонкий с маленькой горбинкой нос, красиво очерченные губы, и глаза – большие, темно-карие и очень спокойные, глаза женщины, уверенной в своей силе. И опять Святейший понял рыцаря Иохима Пейна, и даже позавидовал ему. Как ни приглядывался, не смог увидеть разницу между правым и левым глазом. Попросил:

- Посмотри вправо- влево…

Она повела глазами, и Святейший опять позавидовал рыцарю, такой взгляд может свести с ума, только бы не отвратил от веры. Но нет, она сама приняла веру ромбидов. И теперь он даже жалел рыцаря, потому что очень скоро должен был поставить его перед выбором.
- Я не заметил разницы, у нас хороший лекарь, и хорошо, что он принял нашу веру. А ты, добровольно ли приняла веру ромбидов, или потому, что в этой вере твой господин, и чтобы не перечить ему?
- Добровольно, Святейший, и я буду исполнять все, что требует вера ромбидов.
- И ничуть не жалеешь о вере предков?
- Нет, Святейший, да и Бог у нас один, просто называем мы его по-разному.
- Так тебе сказал лекарь?
- Нет, это сказал мой  господин… мой муж.
- Ну, что ж, да пребудет с тобой Бог. Ты свободна, можешь идти.
Она сошла со ступенек, поклонилась, но вдруг сказала:
- Господин, ты же не за этим призывал меня.
Он даже не стал поправлять ее, удивленно спросил:
- А за чем же, ты думаешь?
- Ты хотел сказать, что мне скоро придется расстаться с моим господином, его призовет великий подвиг церкви.

Святейший удивился ее прозорливости, но спросил чуть с усмешкой:
- Почему ты так решила?
- Я это поняла, когда ты повелел передать мне весь товар. Я знаю, он Божий избранник, он рассказывал мне о своем видении. С ним говорил сам Бог.  И в нашей земле он исполнил великий подвиг, я даже догадываюсь, какой.
- И какой же? – Святейший нахмурился, подумал, - Неужели он рассказал ей о Завете?
- Думаю, в нашей земле он нашел Святой грааль с пеплом Божьего сына Ешу и привез его.
- Это он тебе сказал?
- Нет, я так думаю.
- А спрашивала ли ты его об этом?
- Нет. На что имел право, он сказал бы сам. А если это тайна, пусть так и будет. Я только с тобой говорю об этом.
- Да, это тайна, и ни с кем больше об этом не говори. А что ты хочешь от меня, чтобы я не разлучал вас? Но я и не буду этого делать, он сам должен сделать выбор.

- Я знаю, великий подвиг не совместим с мирской жизнью. Я только хочу просить тебя, чтобы церковь помогла вырастить моего ребенка.
- Ты так легко расстанешься со своим мужем? – он назвал рыцаря ее мужем, ибо сила и мудрость этой женщины того заслуживали.
- Нет, нелегко. Но я давно это решила. Бог и без того слишком милостив ко мне, Он спас меня в детстве от смерти, Он дал мне верного мужа, несмотря на мое уродство, и я познала за последние месяцы столько счастья, сколько простой смертной не познать и за всю жизнь. И это счастье навсегда останется со мной, - и она погладила свой живот. – Я с миром отпущу его, а сама сделаю все, чтобы его семя в будущем широко разрослось на земле.
- Твои слова угодны Богу. Но сама ли ты это решила, или вы вместе?
- Сама.

- Церковь позаботится о тебе, об этом не беспокойся, ты не будешь ни в чем нуждаться,  ни ты, ни твое потомство. Но ты больше никогда не увидишь своего мужа, если он изберет подвиг.
- Я знаю…

Святейший осенил ее знаком ромба.
- А теперь иди. Да пребудет с тобой Бог. И еще,  не говори ему ни о чем, у вас совсем мало времени. Ступай.

Глава 39
Выбор
 
Он вошел в зал и предстал перед Советом мудрых. Опустился на колено и поклонился Святейшему, который сидел по центру на небольшом возвышении. Всего в Совете было двенадцать человек, сам Святейший и одиннадцать мудрых старцев. Они сидели полукругом, шесть справа от подиума Святейшего и пять слева.

- Встань, рыцарь, и подойди! – повелел Святейший.
-
Иохим приблизился и оказался в центре полукруга. На него смотрели двенадцать пар глаз, в большинстве своем старческих выцветших глаз, в которых отражалась лишь спокойная мудрость, и только во взгляде Святейшего Иохим уловил печальное сочувствие. Святейший продолжил:

- Мы призвали тебя, чтобы услышать твой выбор. Ты совершил великий подвиг и добыл Божий Завет, ты перевел Завет на наш язык, и мы поняли смысл Завета. Осталось последнее и главное – начать исполнять Завет. Ты знаешь, что Завет по велению Бога, должен исполняться тайно, и посвященными в тайну могут быть только избранные. Миряне сейчас не смогут понять и принять Завет, это дело далекого будущего, поэтому исполнением Завета по нашему решению будет заниматься тайный орден, и магистром ордена мы предлагаем стать тебе. Готов ли ты принять на себя и этот подвиг?

После вызова на Совет мудрых Иохим  предполагал, что от него потребуют ускорить толкование, перевод Завета, потому что последняя часть, хотя и читается, но смысл ее неясен, не хватает тех знаний, которыми владеет мир ромбидов, да и весь известный им Мир. Он думал, от него потребуют добывать те знания, которые помогут до конца постичь послание Бога, а этой работы хватит не только на его жизнь. Но Совет требует начать исполнение Завета уже сейчас, тех его наставлений, которые уже доступны и понятны. И это мудро, знания будут прибывать по мере исполнения Завета. Но толковать и исполнять – это разные подвиги, исполнять волю Бога, не ту, что для всех требует церковь, а истинную – это тяжкий подвиг, и рыцарь понял, что сейчас последует,  и замешкался с ответом. Молчание затянулось, и Святейший напомнил:

- Мы ждем, рыцарь…
- Я готов, - тихо ответил Иохим.

Некоторые мудрые согласно закивали, но Святейший продолжил:

- Не спеши, мы должны напомнить тебе, что ты нарушил обед безбрачия, а с таким грехом ты не сможешь полностью отдаться служению. Но твой уже совершенный подвиг дает тебе право отказаться, ты можешь жить простой мирской жизнью, и церковь не осудит тебя. Но если так, ты должен будешь забыть о Завете.

То чего, он боялся больше всего, было произнесено, и он молчал. Молчание длилось долго, и прервал его один из мудрых:

- Твоя печаль, рыцарь, мне понятна. Редко кто из нас без греха, но говорю тебе, любовь к женщине со временем слабеет, а любовь к Богу только крепнет. И если ты выберешь женщину, не избежать тебе потом раскаяния, если же Бога – Он поможет тебе.

- Она должна родить ребенка, нашего, - чуть слышно сказал Иохим.
- И это нам известно, - ответил Святейший, - об этом не волнуйся, церковь оплатит твой долг. Она и ее ребенок будут обеспечены всем до конца дней.
- Когда я смогу проститься с ней? – спросил Иохим. И опять ответил Святейший:
- Никогда. Ты должен решить это здесь и сейчас.
Мудрые опять согласно закивали и вразнобой повторили: «здесь и сейчас».
- Могу я хотя бы потом узнать, кто родится?
- Нет.

И опять повисла долгая тишина.
- Я хочу помолиться, - наконец сказал Иохим.
- Молись, Бог поможет тебе.
-
Он отошел в ту сторону зала, что ближе к востоку, к Святой земле, пал на колени и стал молиться. Сначала он молил Бога сделать так, чтобы хоть иногда видеть возлюбленную, потом укорял Его за то, что Он сам дал ему эту женщину, а теперь отнимает, тут же осознавал свой грех и каялся, наконец, просил у Бога сил, чтобы  ответить Совету и просил дать знак, что Бог видит его муки и готов помочь. Пав ниц, ждал знака, ждал долго, и мудрые не торопили его. И пришло видение, но это был не Бог, это была она. Она стояла перед ним с ребенком на руках, голова ребенка была повернута к матери, и он не мог понять, мальчик это, или девочка. Она сказала: «Не гневи Бога, он и без того дал нам слишком много. Ты – избранный, и должен служить Ему. Я отпускаю тебя».

Он поднялся и вернулся на прежнее место, и, глядя в глаза Святейшего, твердо произнес:

- Я – готов.

По залу пронеслось дуновение, то ли Бог одобрил рыцаря, то ли мудрые вздохнули разом. Они стали по очереди подниматься со своих мест, подходить к нему, Иохим опускался на колено, мудрые сначала клали ладонь на его голову, затем поднимали его и целовали в щеку. Именно целовали в щеку, а не давали свою руку для поцелуя, они признали его равным. Иохим выполнял ритуал, но почти ничего не видел, перед глазами было зыбко и непостоянно: лица, стены, пол, все это менялось, исчезало, вновь смутно проявлялось, но ее не было, он понял, что больше никогда ее не увидит. Последним его целовал Святейший. Когда ритуал закончился, Иохим рухнул без чувств.

- Это ничего, - сказал один из мудрых, - это пройдет. Он простился с ней.

Через три месяца, когда гонцы оповестили сеньоров крайних земель мира ромбидов, состоялся собор. Главным вопросом собора была организация ордена Святого Ионы для помощи и сопровождения паломников в Святую землю. Орден был учрежден, и магистром его был избран рыцарь тайного дозора Иохим сын Пейна. Кроме общих собраний, которые проходили днем, в одну из лунных ночей посланников самых богатых и обширных земель собрали и взяли с них клятву ценой жизни, после чего приобщили тайне. Избранные должны были передать ее только своим королям и герцогам.

Через полгода новый орден получил в дар от многих правителей обширные земли и большие вложения в казну, и сразу приступил к строительству своих храмов. Храмы строились вдоль главных торговых путей и располагались друг от друга на расстоянии дневного перехода. Храмы были хорошо укреплены и имели при себе обширные постоялые дворы, а также больницы и кулы. В кулах обучались дети дворян и даже дети смердов, быстрые умом, которых монахи ежегодно отбирали в окрестных деревнях.  И в кулах не было разницы между детьми дворян  и смердов, перед учителями и между собой все были равны. За пять лет таких храмов было построено более трех сотен, и строились новые. Сразу оживилась торговля, и заметно ослабли распри между соседями. При храмах, кроме того, были кассы, где купцы могли хранить свои деньги, менять их, а также брать кредиты. Казначеи храмов выдавали векселя, которые принимались в любой другой кассе ордена, и отпала нужда возить с собой звонкую монету, главную приманку грабителей. Красть же вексель не имело смысла, он был именным.  Очень скоро за счет кредитования и собственных торговых операций орден накопил большой капитал и стал давать не только ссуды купцам, но и займы герцогам и королям, единственно беря  с последних клятву перед Богом, что деньги не пойдут на войну.

Несмотря на большие богатства, накопленные орденом, монахи и магистры ордена вели жизнь скромную и даже аскетическую, спали на хворосте, питались умеренно, трудились много, строго блюли часы молитв. Среди мирян монахи ордена пользовались почтением и доверием более других служителей церкви, кроме некоторых, которые их смирение считали лицемерием. Но на такие нападки монахи-рыцари храма не отвечали, сносили как истинные ромбиды.

Через два десятка лет орден распространил свое влияние и на сопредельные земли. Вначале у халифата был выкуплен храм Святого Ионы с небольшим земельным наделом. Храм был восстановлен и отстроен по образцу других храмов, с постоялым двором, кулой и госпиталем. Скоро он стал  главным пристанищем паломников-ромбидов. Потом было построено еще несколько храмов вдоль старого шелкового пути, и орден повел активную торговлю с востоком. Халифат спохватился поздно и начал войну с орденом. Были осаждены все пять храмов-крепостей. Но орден к тому времени имел большой флот, который доставил подмогу, и ближние к побережью храмы были освобождены от осады. Возглавлял рыцарей храма сам Великий магистр Иохим Пейн. Пленных бусманов, которых было изрядно, потому что они были сильны только при первом натиске, а при первой же неудаче впадали в панику, магистр не казнил, не старался обратить в свою веру, а только разоружал и отпускал на свободу. Халиф первую партию таких освобожденных пленных казнил сам, чем поднял ропот среди своего войска. Вторую партию освобожденных пленников продал в рабство, но и это не укрепило его власти, осада дальних храмов снялась сама по себе, в халифате начались раздоры, плелись заговоры, власть самого халифа оказалась под угрозой. И в это время Великий магистр предложил халифу мирные переговоры, которые провел самолично. На переговорах магистр легко и убедительно доказал халифу, что от торговых пошлин, которые честно и вовремя выплачивает орден, халиф имеет постоянный и все растущий доход, в то время как война с орденом разоряет в первую очередь сам халифат. Кроме того, на время смуты, магистр предложил халифу личных телохранителей. Был подписан мир, телохранители ордена дважды спасли жизнь халифа при покушениях, затем смута угасла, и на Востоке воцарился мир более чем на тридцать лет. За восстановление мира на Востоке Великий получил также звания Мудрого и Справедливого, которые признал и утвердил сам Святейший. А это означало, что Великий магистр ордена Ионитов становится равным Святейшему.


Эпилог

Иохим Пейн возглавлял орден после восточной войны еще более двух десятков лет. Уже в глубокой старости, восьмидесяти шести лет от роду, лежа на смертном одре, он попросил ближайшего сподвижника брата Венедикта узнать что-либо об Астаре, которую тот должен был помнить. Венедикт обещал исполнить волю умирающего немедленно, и три дня спустя  к постели Иохима подвели седую слепую женщину. Безжалостное время состарило и ослепило ее, но рыцарь узнал свою служанку, свою жену и тихим голосом, насколько позволяли силы, произнес:

- Астара, это я, твой муж Иохим, я рад тебя видеть. Моя госпожа, моя жена.
-
При звуке его голоса она вздрогнула, двинулась к нему, натолкнулась на лежанку, руками быстро пробежала по его телу, присела рядом, опять же быстро пальцами коснулась его лица, провела указательным вдоль носа:

- Да, это ты, мой господин, я узнаю тебя, жаль, не могу видеть, совсем ослепла. Почему ты не позвал меня хотя бы год назад?

- Я не мог, исполнял обет, ты же сама знаешь.

- Да, знаю, и знает весь мир ромбидов, ты исполнил свой подвиг. Я тоже исполнила свой долг. – Потом спросила. – Хорошо ли видят твои глаза?

- Да, вполне…

- Это хорошо, значит, ты увидишь их.
Обернулась назад, произнесла:

- Впустите их всех.

Скоро в комнату вошли пятеро: одна пожилая женщина, одна молодая и трое молодых мужчин.   В старшей Иохим увидел Астару, только состарившуюся, и не мудрено, ей уже почти пятьдесят лет. От матери она отличалась только более светлыми каштановыми волосами.

- Ты узнал нашу дочь? – спросила Астара.

- Да, она очень похожа на тебя.

- Я назвала ее Иоханной. А это ее дети, наши внуки, трое сынов и дочь. Есть еще одна дочь, но она далеко.   И есть еще их дети, наши правнуки, но они маленькие и шумливые, я от них сильно устаю… Видишь, как разрослось твое семя.

Иохим смотрел на потомков и ничего не чувствовал, они были совсем незнакомыми людьми. Только дочь волновала его, потому что была очень похожа на ту, прежнюю Астару. Но разумом понимал, что они – их потомство, Астара гордилась ими,  и был рад за нее. Он утомился и прикрыл глаза, рукой нашел ее руку и держался за нее, потом открыл глаза. Перед ним была прежняя Астара, с карими глазами, густыми темно-каштановыми волосами и  рябинками оспы на прекрасном лице. Он улыбнулся ей, тихо произнес «хорошо, теперь хорошо», и глаза его медленно потухли.

2006-2008 г.