Время каштанов

Время каштанов.

…Из вереницы траурных дат этот день
только этот день плачет…
(К.Кинчев)


Уже прошло так много лет, и мне все чаще нужно себя убеждать в том, что рассказываемые мною события, правда, а не вымысел, рожденный в одну из сотен проведенных в бреду ночей. Да и теперь, когда туман памяти на время рассеивается, все участники событий превращаются в причудливые тени, в силуэтах которых я еще могу узнать людей, существовавших в моей жизни.
Почему-то у меня всегда лучше получалось рассуждать, а не действовать, казаться правильным, а не быть таковым. Давать советы всегда легче, чем следовать им, какими бы разумными они ни казались. Пожалуй, того, самого важного в моей жизни совета мне не следовало давать. А если уж все так получилось, то честнее бы было и самому ему следовать… Но обо всем по порядку.
В тот момент, когда началась вся эта история, я служил в одном из старинных и известнейших театров города К, и моя карьера достигла своей высоты.  Мне было за сорок лет, жизнь была устроена, пора удивления или резких поворотов, казалось, была далеко позади. Полный штиль, как сказали бы моряки. Буря вызвала бы скорее зависть, чем волнение. Хотя поволноваться как раз было полезно.
Профессия актера требует от нас находиться всегда на подъеме эмоций, нервной энергии так сказать. Пожалуй, именно это у меня получалось лучше всего. Такая пронзительность была в моих первых ролях, что окружающие приняли эту мою особенность за необыкновенный талант, что придало мне уверенности и даже какой-то наглости. В профессиональном смысле конечно. С годами пришел опыт, умение привести себя в такое состояние специально, заменять остроту душевных переживаний правильно поставленным голосом и игрой. За двадцать пять лет во всем репертуаре нашего театра для меня не осталось ни одной неизвестной сцены, ни одного не предусмотренного вздоха.
Жизнь текла по своей колее, и я уже давно привык к ней и не хотел ни каких перемен. Днем репетиции, вечером спектакли, старые друзья, с которыми мы жили еще в общежитии на одном этаже.
Город К самый обычный, провинциальный, как принято говорить, городок, в котором меньше десятка театров, мода на антрепризы до этих мест не докатилась и по сей день. Конечно те актеры, кто хотел чего-то помасштабнее со временем покидали К, отправлялись в столицу. А те, кто остался, прекрасно друг друга знали, общались этаким цеховым кружком. Театральное училище – единственное в городе – ежегодно пополняло труппы, замещая места уехавших или вышедших на пенсию. Так что новых лиц на наших посиделках было совсем не много.
У меня тогда был товарищ, Володька, тоже актер, только молодежного театра. Мы с ним еще в училище познакомились, и с тех пор, не то чтобы были неразлучны, но он всегда был неподалеку, да и я старался не выпускать его из виду. Мы иногда даже проводили совместно праздники, какие-то семейные торжества. Оглядываясь теперь назад, я могу сказать, что вот один этот Володька и был, наверное, моим другом. Он всегда выделялся, имел необыкновенный шарм и обаяние, для актера это огромное преимущество, для мужчины это залог успеха. И надо вам сказать, успехом у дам он пользовался колоссальным.
У Володьки всегда были подружки. Не смотря на то, что он четырежды был женат, он относился к тому типу мужчин, для которых быть верным жене равносильно тюремному заключению. Вера в предназначенность одного человека другому для него существовала, пока горят софиты. Все роли героев, рыцарей, принцев и прочих соблазнителей молодежных постановок были его, и с ними он справлялся настолько вдохновенно и убедительно, что частенько дорабатывал сцены, приводя в восторг постановщиков и видавших уже многое партнеров по профессии.  А на премьерах с его партнершами часто случались такие удивительные превращения, что не один из нас подозревал Гурьева в том, что тот «брал работу на дом».
При всем этом Володька оставался отличным другом, по мужски надежным, и не одна из его многочисленных жен, официальных и не очень, не держала на него ни тени зла или обиды.
Так вот, случилось  тогда Володьке привести в наш тесный кружок очередную пассию – молодую девушку, лет двадцати, двадцати трех, трепетную и наивную как первые весенние цветы. Она, кажется, ее звали Валя, собиралась писать статью о молодежном театре и его новой постановке, конечно, с Владимиром Дмитриевичем в главной роли. Глаза у нее были такие восторженные, и ко всему происходящему она относилась так открыто,  искренне изумлялась нашим уже давно забитым шуткам и розыгрышам, что мне тогда в первый раз в жизни стало не по себе от Володькиного поведения. Ну правда же, седина в бороду, что ж он на такую молоденькую польстился. Ведь с его-то опытом в этого рода делах ни чего не стоит вскружить голову. И, то ли от непосредственности и очарования Валентины, то ли оттого, что за многие годы знакомства с Володей я знал, чем, в конце концов, все это закончится, мне в тот вечер пришло в голову, что ему не мешало бы подумать об ответственности. Точнее сказать, что за такие отношения ответственность лежит целиком и полностью на нем. А его несло! Он, как на сцене, был на двадцать минут влюблен до самой смерти! Как он хорош в таком своем состоянии! Глаза блестят, на лице ни тени сарказма, в словах ни нотки морализаторства. Он как вампир питался ее молодостью. И купался в себе, таком окрыленном, как в бездонном озере, наполненном вечной весной…
В тот вечер я ни чего не сказал ему. Сказал намного позже, и пожалел очень. Владимир сник от нашего разговора, я потом почти месяц про него ни от кого ни чего не слышал. А Валя очень скоро пропала из нашего круга насовсем. Гораздо позднее мне стало известно, что он три недели пил, не ходил даже на работу. И к разговору этому не возвращался больше никогда.
Помню я тогда задумался, что мне таких чувств уже не испытать… Было даже не завидно, а как-то печально … Как старая, черно-белая фотография, на которой молодая еще мама со мной за руку. Невозможность пережить такое еще раз. Такие вот чувства. Откуда мне было знать, что через пару месяцев, я и сам угожу в эту бездну и не смогу, в отличие от Володьки, вынырнуть оттуда.

Да, это случилось и со мной. Самое нежное и самое светлое воспоминание для меня и по сей день – то, как она пришла на первую свою репетицию в нашем театре. Ее перевели к нам из столицы. Точнее сказать она сама настояла на этом переводе. Потом говорила, что устала от суеты и вечного бега. Пришла, чуть опоздав – транспорт у нас ходит по одному ему известному режиму, к этому тоже надо привыкать. Пришла и села поодаль. Иван Сергеевич, наш режиссер, представить ее толком не смог. Она маленькая, как школьница, все подумали, что она просто послушать пришла или за родителями. Представление сбилось на возгласах о ее невероятной молодости и размышлениях о столице.
В ней не было присущего всем оттуда лоска. Но была невероятная сила. И простота. Изнутри простота, а не наигранная.
Я до сих пор помню ее изумительные глаза, какими они были в тот день. Полные неба и звезд они горели таким неудержимым светом, что, мне казалось, даже если она их закроет, их свет пробьется сквозь веки. А потом она посмотрела на меня. Прямо мне в глаза. Наверное, я еще тогда погиб окончательно… А она отвела их смущенно и чуть покраснела.
Это долго казалось мне смешным. Она, уроженка нашего захолустного К, будучи еще школьницей, ходила на мои спектакли. По возрасту я мог бы быть ей отцом. Но этот взгляд, при повороте головы, из-под ресниц…. И легкий румянец.
Александра… Саша…Сашенька… Почему ты, такая юная, милая, обратила внимание на такого как я -  засыхающий куст, без стремлений, переставшего удивляться и удивлять… Сейчас мне кажется, что это было веление свыше, рок, судьба. Сказав однажды слова, которые повлияли на жизнь людей, я и сам обязан был понять, чего они стоят. А я до сих пор не могу принять это как урок. Я только повторяю – вернись. И по ночам твержу твое имя как молитву…
Конечно, тогда перед первыми читками этой пьесы, после раздачи ролей (мне предстояло играть главную мужскую, а ей главную женскую роль) мне очень хотелось как-то стать ей ближе. Она старалась скрывать это, но я интересовал ее. Тогда я впервые почувствовал искушение этой власти. Когда человек рядом с тобой так зависим от тебя. Это лестно. И мне, видавшему виды и, что уж тут лукавить, знавшему любовь женщин, сложно было удержать себя от некоторого, как лучше выразиться, смакования этим интересом. Я даже по началу как-то злоупотреблял этим. Просто мог сесть и разглядывать ее. Она приходила в волнение, но так тактично, тонко избегала моих выходок, старалась придать своему поведению больше естественности. И всегда за мной наблюдала. Мои прямые, нахальные взгляды были просто детской игрой по сравнению с ее наблюдениями в отражении зеркал нашего вестибюля. Она всегда знала, где я нахожусь, однако никогда не наблюдала за мной открыто. Я заметил это совсем не сразу. Просто повезло поймать ее взгляд. И по тому, как она отвернулась, я понял, что она смущена.

Вот так все и началось. Через какое-то время я стал замечать, что думаю о ней, и общаюсь с ней больше, чем это было бы прилично. Это стало даже привычным для меня, моя предыдущая жизнь перестала меня интересовать. Привычным стал наш утренний чай  перед репетицией, ее блестящие глаза, которые всегда были рядом, ее задумчивость. Мне не хватало ее с каждым днем все больше. И с каждым днем ее становилось больше в моей жизни.
В какой-то момент я понял, что наши отношения давно стали предметом обсуждения коллег, за нашими спинами говорили о нас, как о любовниках. Неожиданно так понял. Я и вправду не отдавал себе отчета в происходящем. Удивительно, что она не говорила об этом. А ведь наверняка знала. Когда женщины сплетничают друг о друге, они редко соблюдают приличия. Значит, просто молчала. За что я стал уважать ее еще больше.
- Ты можешь испортить себе репутацию, продолжая чаевничать со мной по утрам. Это точно ни как не соотносится с нашими ролями, ведь ты должна изображать ненависть ко мне. Тебе пора учиться у наших примадонн настоящим отношениям с мужчинами, - с такими словами я принял из ее рук чашку чая.  Такая вот корявая попытка сделать так, чтобы иметь возможность с поднятым вверх указательным пальцем правой руки сказать потом – А я ведь предупреждал тебя как-то, помнишь?
Она усмехнулась. Некоторое время назад одна из наших актрис намекнула ей, что театр это тесная семья и здесь те, кто старше всегда готовы поделиться опытом. Эта самая «прима» претендовала на роль, доставшуюся Саше.
- Репутация! О, это высокая цена, - сказала она голосом, полным смеха и пафоса. Потом добавила: «Так легко с ней расстаться, что,  я не буду жалеть. Гораздо дороже я ценю вот эти минуты…»

В тот день вечером я впервые предложил подвезти ее до дома. Был сильный дождь, а моя машина стояла ближе всех к выходу из театра. Я предложил из вежливости, она из вежливости согласилась. Ее дом был в пяти кварталах от театра, дорога показалась мне ничтожно короткой. Мы даже на светофорах не остановились. Она успела только бросить мне «пока» и вышла из машины.

Стоит ли говорить, что наутро нас ждали уже открытые усмешки примадонн. Наш роман в глазах коллег набирал обороты. И мне тогда стало по настоящему не по себе. Что я – моя жизнь большей своей частью уже прошла. А ей эта большая часть еще предстоит. «Господи, и что же это я делаю! Кто-то как-то рассуждал об ответственности! Эх, Володька, что ответить-то тебе, когда узнаешь о моем «романе»!»
Вечером, придумав какую-то несусветную причину, я узнал у администратора нашего театра ее номер.
Она почти сразу подошла к телефону.
 - Саша, помнишь наш разговор насчет репутации? Мы должны прекратить все это, моя совесть не позволит более так пользоваться твоим обществом. Я прошу тебя…
- Я люблю вас, Вадим Алексеевич.
И она положила трубку.

Как с помощью слов описать водопад? Вам известно? Мне нет. Как передать мощь воды, когда она обрушивается на камни?
Я несколько минут не мог прийти в себя. Что это, мне послышалось? Нет.
В каком-то безудержном порыве я поехал к ее дому, заехал во двор, меня окружили десятки зажженных окон. Я простоял там около получаса, пока, наконец, понял, что не в силах что-то решить в таком состоянии. Хорошо, что она не видела меня в окно.
Наутро она не пришла на репетицию. Говорили, что больна.
День прошел в полном смятении. Я  не находил себе места. Единственным моим желанием было… Я только хотел увидеть ее глаза. И чтобы она улыбнулась мне.
Вечером я не стал ей звонить.
Ее не было в театре три дня. Мне стало казаться, что мой сон закончился, и больше не приснится.


Разве существуют слова, способные описать счастье? Можно чуть коснуться ими его, как стоя на земле, можно коснуться облака рукой. Разве есть для человека рифма к слову «люблю»? Что-то созвучное ей? Что-то, что может поднять тебя на такую же высоту?
Мы ковыряемся здесь, внизу, пытаясь урвать хоть кусок  этого счастья. Именно кусок. Как небо, нарисованное на стене…
Наше понятие о счастье со временем заменяет благополучие, которое своим корнем имеет не слово благо, а слово получить. И мы добиваемся. Квартир, машин, должностей. И, неудачливые охотники за любовью, заменяем ее сытостью. Толстеем, маемся, но поглощаем. И считаем, что наша жизнь на этом кончена.
А судьба показывает нам, что есть еще вещи, ради которых нужно верить во благо. И во благо стремиться совершать поступки.
Сейчас я очень хорошо это понимаю. Я знаю для чего я жил все эти дни. А тогда… Она для меня стала человеком, показавшим небо. Не на картинке, а по настоящему. Его вкус и запах. И ощущение счастья, которое нельзя передать словами…


Вечером, на третий день я все же позвонил ей.
Сейчас я могу совершенно точно сказать, что не любил ее тогда. Я полюбил ее позднее. Тогда она для меня была воздухом, мне как ребенку просто надо было, чтобы она была рядом. Это как каприз. Она показала мне другого, давно забытого мною Вадима Зорина, не наевшегося жизнью.
Я попросил ее выйти во двор, когда я подъеду.
Она вышла, стала у машины. Прятала глаза от меня, прятала руки в карманах. Ей было не по себе. Мне тоже. Я закурил, спросил, отчего она не появляется в театре, она ответила, что назавтра придет. Разговор не получался, я подумал, что мне лучше уйти. Но она подняла глаза и посмотрела на меня так пристально…
Странная вещь чувство вины. .. Я ведь не был виноват перед ней. Ведь я ни чего не сделал специально для того, чтобы она полюбила меня. Но я ни чего не сделал, чтобы этого не произошло…
Что значит влюбиться, для такой молодой девушки как она? Надежда обрести семейное счастье, выйти замуж, наконец? Мог я ей все это дать? Женатый к тому времени уже более пятнадцати лет я в своих самых радужных мыслях не оставлял институту брака даже микроскопического шанса на существование в моем будущем. Что я мог ей предложить? Но она стояла такая откровенная и такая зависимая от меня. И ждала ответа на так и не заданный ею вопрос.
- Вот, что я хотел сказать тебе, Саша. Твои слова тогда, по телефону. Мы проводим много времени вместе в театре. Но ты должна понимать, ты так молода, твой мир сильно отличается от моего. Нас объединяет общая работа. И в нашей работе эмоциональный контакт очень важен, конечно, его можно было принять и за что-то большее…
Пока я так говорил, она снова спрятала глаза. Как будто ждала, когда же я закончу этот глупейший монолог, которого не стоило и начинать. И тогда, как голос откуда-то из глубины души, я прошептал:
- Я очень скучал без тебя в эти дни. Пожалуйста, не бросай меня больше так…
Конечно, в этой, разыгрываемой нами пьесе должен был быть счастливый романтический финал. Кто ж учит вас, милые мои барышни, что ваша любовь должна быть взаимна?
Да, я не смог. Не смог остановить ее, потому, что понял, что не смогу остановиться сам. Солгал, но как лгал! Лучшие времена мои не знали такой правдоподобности! Она приникла ко мне, я обнял ее, начал целовать. Волна тепла накрыла мой разум.


Я вернулся в свой сон. И теперь сон приобретал совсем другой смысл. Я сам придал ее привязанности ко мне статус близости. И в отличие от нее, сам я к этому готов не был.
На какое-то время все возобновилось. Чай по утрам, вечерами все чаще я отвозил ее домой. Про нас судачили, но для меня и нее все окружающие перестали существовать. Самое удивительное, что, как мне казалось, она любила меня именно так, как мне всегда хотелось. Она ни чего не требовала взамен. Она была рада просто тому, что я рядом. Ни каких упреков, ни каких условий или чего-то похожего. Она просто дарила себя, свое настроение, свою улыбку.

Я вспоминаю те моменты, тогда я совершенно не ощущал время. За
бывал какой день недели и сколько мне лет. Такой полет наяву. С ней. Не знаю, чувствовала ли она что-то похожее в эти наши минуты. Но это время было особенным и для нее. Наше прекрасное время…



В ноябре наш театр отправился на гастроли в Ялту.
Зимнее море имеет особенную притягательность. Седая волна, разбиваясь о камни, несет в себе все ту же силу, но наблюдать это зрелище почти некому. Это море прекрасно, так же как летом, но почему-то все только летом считают море красивым. А зимой красота его доступна не многим.
Нас поселили в пансионате. Номера на одном этаже.
Утром, в сыром и прохладном еще воздухе почти резкий запах моря, огромные листья тропических растений, кажется, чуть поморожены с ночи, от земли веет холодом и влагой.
Наутро после приезда, я повел ее на прогулку по набережной. Мы шли обнявшись, вдыхая соленый воздух, говоря друг другу всякие глупости, смеясь от счастья… В этот ранний час ни один из уличных торговцев, редких для этого времени года еще не приступил к своим ежедневным трудам. Возвращаясь к пансионату, мы заметили старушку, продающую каштаны. Холодно еще, она видимо только что вышла. Саша купила пригоршню каштанов и протянула мне.
- Смотри, это сорванный каштан. Он станет пищей для тех, кто продолжает жить. И те, кто будут питаться им, отблагодарят его. Просто за то, что он был.
- Но что же будет чувствовать он сам? - спросил я.
- Он будет благодарен за то, что смог быть кому-то полезен. А еще за то, что он жил. Разве не это самое главное?

Самое главное в том, что я люблю тебя, милая Сашенька. Я понял это только вчера. Но это получилось так, будто, наконец, я перевел эту фразу с древнего, давно забытого людьми языка. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Я готов повторять эти слова тысячи раз, и они ни на йоту не смогут описать мое чувство к тебе! Мою нежность, тепло, проходящее по всему моему телу, когда ты касаешься моей руки. Твои ресницы, полные слез, твои, вчера ночью, пересохшие губы, когда ты прильнула к стакану с водой, будто утоление жажды было смыслом твоего существования.
Сказать, что я счастлив? Да кто же придумал передавать чувства словами?! Разве можно чужому человеку сказать о том, что ты чувствуешь? Можно передать, что хочешь есть, можно показать, как найти телефон или вокзал, но твои чувства?! Это же бесполезно… Бессмысленно…

- Саша, я люблю тебя… Люблю, тысячу раз люблю, люблю, как никого никогда не любил. Прости за банальность, за избитые слова, но в этом языке не существует слов, близких к тому, что я испытываю. Саша, ты смысл моей жизни, ты мое возрождение, ты вершина всего.  Саша, как хорошо, что ты решила покинуть столицу, как хорошо, что мы встретились… Как удивительно, что я люблю…
Она смотрела на меня, но будто меня не видела. Она стояла рядом, мои слова доносились до нее, но она была где-то далеко, словно между мной и ней была преграда, прозрачная, но ощутимая, как время. Потом она очнулась, как ото сна. Смотрела на меня, задумчиво и нежно. Она прижалась всем телом, обняла меня, повернулась и вошла в пансионат.
Я давно заметил, что если она не хочет, чтобы я видел ее переживания, она отворачивается от меня. И она почти никогда не выдавала мне своих чувств.

Саша мне ни чего не сказала. Ни про скандал с администратором гостиницы – наши ночные хождения друг к другу не остались незамеченными. Ни про телефонный разговор с моей женой.
Выходит, не я ее оберегал, а она меня. Хотя сама была в гораздо более уязвимом положении. И бессильна что либо сделать.
Я в тот вечер выходил из номера только один раз – купить бутылку минеральной воды в буфете. Видимо тогда жена и звонила.
Они разговаривали не больше пяти минут. И я уверен, что Саша не смогла проронить ни слова, с тех пор, как подняла трубку. Я отлично знаю свою бывшую уже супругу. Ни одного приличного слова в свой адрес Саша не услышала, ни одного слова в ответ, ни одной попытки оправдаться. Что-то может совладать с ущемленным самолюбием зрелой женщины? Стадо взбешенных носорогов? Я думаю, и они бы спасовали.
Я, конечно, остолоп. Я ничего не понял, когда вернулся. Радовался тому, что ни кого не встретил в коридоре. А достаточно было просто заглянуть в твои глаза. Уже тогда полные отчаяния.
***
На следующее утро я проспал. Проснулся только около одиннадцати от резкого стука в дверь. Искали тебя. Сказали, что ты пропала, тебя нет в номере.
***
Через пять часов пришла страшная новость – ты разбилась на машине на полпути к Волгограду. Все.... Дальше я почти ни чего не помню.
***
Тебя хоронили в закрытом гробу. Говорили, что после того, как машина налетела на встречный «КамАЗ», не осталось ни одной не покореженной детали. Что говорить о людях внутри. Водитель не справился с управлением. Где уж уметь шоферам из Ялты ездить по утренней наледи...
Сразу после твоих похорон меня увезли в больницу... Всем сказали, что нервное истощение. В принципе, это была правда...
Спустя два долгих месяца мне в руки попал этот листок из твоего дневника, твои родители каким-то образом передали его для меня.

"Иногда я пишу к тебе вот так, в тетрадку.
Я не думаю, что ты прочтешь это когда-нибудь. Сама не покажу, наверное.
Может, мне не хватает разговоров. Или я сама хочу выговориться. Второе точнее.
Я не предполагала, никогда не могла себе представить, что на меня обрушится такое счастье. Счастье быть с тобой. Делить с тобой время, лучшее время в моей жизни.
Ты скажешь, что мало, что было в моей жизни. Согласна, по сравнению с тобой, маловато. Но и я могу отличить прекрасное. Для этого много опыта не нужно. Нужно просто чувствовать. А я знаю, что ты прекрасен...
Если солнце дарит свет и радость, то ты солнце. Если вода необходима всему живому, то ты вода. Если без воздуха я смогу прожить не больше минуты, то ты воздух.
У тебя были моменты, когда сбывались мечты? Наверное, да. А мне повезло так, что моя мечта сбылась и продолжает сбываться. С тобой я на самой верхушке радуги. С тобой мир прекрасен и все обретает смысл. И в нем так много хорошего и доброго.
Мир без тебя жесток и уродлив. Но ты его никогда не увидишь. Ведь мир не может быть без тебя.
Только бы ты никогда этого не прочел. Ты так серьезно относишься ко мне, считаешь меня взрослой. Ну, погляди какая я еще маленькая девчонка! Здесь не хватает только нарисованных сердечек со стрелами. Но я и правда так чувствую!
Больше всего на свете я боюсь оказаться без тебя. Я не променяю свою мечту ни на что другое. А наше счастье так зыбко. Так много людей и обстоятельств способных отнять у меня твой мой мир.
Господи, что я говорю! Я и правда  как ребенок.
Если так случится, что нам придется расстаться, я обещаю вести себя как взрослая. Мне ведь уже так много досталось! Некоторым столько счастья по минуточке дается на всю жизнь! А мне всего за пару месяцев столько набежало!

P.S. Я очень люблю твои губы, когда ты только начинаешь улыбаться... Еле заметное движение в уголке рта... И только потом улыбка. Я уверена, ни один человек в мире не может улыбаться так же. Даже если бы захотел повторить твою улыбку не смог бы. И мне ни кто другой не нужен.

Ялта, ноябрь".


Вот, наверное, и все.

Теперь я могу быть с ней сколько захочу. Никто мне не помешает, никто не будет нас осуждать. Она рядом со мной каждую минуту и каждую минуту я ощущаю невыносимую тоску по ней. Кроме воспоминаний остался только этот листок.
Я уехал в столицу, прожил там семь долгих лет, пару лет назад вернулся домой, в К.  Здесь многое поменялось, это помогает не жить прошлым. Хоть плохо, но помогает.
Память удивительная штука. До сих пор, даже спустя девять лет после ее смерти,  перед глазами возникают какие-то совсем забытые моменты, детали, подробности.
 Ты все еще живешь во мне, и я рад, что ты была в моей жизни...

29.11.2008